Пока компашка занималась своими делами, я направилась прямиком к Диби. То есть сначала подогрела кофе, а потом уже направилась прямиком к Диби.
— Ты как? — спросила я, глядя, как он усиленно ровняет папки в стопке.
— Порядок, милая. А ты?
— Фанхренстически. В основном стически.
Внезапно ему стало не по себе, и он отвел взгляд.
— Чарли, то, что ты сделала ради Куки и Эмбер… Мне тебя никогда не отблагодарить.
— Отблагодаришь, не переживай. Я принимаю взносы без денежек. Правда, надо проверить свои счета… Но имей в виду: со мной шутки плохи.
Дядя Боб уставился на меня в упор:
— И что вообще это значит?
— Понятия не имею.
Рассмеявшись, он сел, а я воспользовалась тем, что сумела поднять ему настроение:
— У меня к тебе странный вопрос.
— Значит, ты и правда вернулась. — В глазах Диби засияло веселье.
Я треснула его по руке, а он вдруг поймал мою ладонь и переплел наши пальцы. Всю жизнь дядя Боб был рядом и всегда меня поддерживал. Никто не знал, что со мной делать, но на него я всегда могла положиться.
— Ну что ж, это может прозвучать странно, но ты же был в больнице вместе с Джеммой в тот день, когда я родилась?
Гадая, к чему я веду, дядя Боб свел брови.
— Был.
— Помнишь что-нибудь странное?
— Кроме смерти твоей мамы?
Где-то глубоко-глубоко я ощутила укол боли, но решила не зацикливаться.
— Да, кроме этого. Там ничего подозрительного не произошло?
Он задумчиво опустил голову.
— Ничего такого не припоминаю. — Потом медленно расцепил наши руки и отклонился на спинку стула. — Но ты должна понять, милая. В то время моя голова была забита тем, как поскорее стать детективом. А еще сексом. Причем необязательно в таком порядке.
У меня ум за разум заходил от попыток понять, как смерть моей мамы связана с адским измерением, пожирающим наш мир двадцать восемь лет спустя, и поэтому я чуть не упустила кое-что важное.
И все же не упустила.
Я снова глянула на Диби:
— Ну а папа? Он ничего необычного не упоминал? У него не было никаких подозрений? Он пытался расследовать мамину смерть?
— Нет. По крайней мере я ни о чем таком не знаю.
Я прижалась лопатками к спинке стула и сложила на груди руки. Должно быть, я неверно истолковала исходящие от Диби сигналы. Они были странными, но не так чтобы очень. В конце концов, с эмоциями легко не бывает. Порой определиться с ними довольно трудно. Может быть, смерть моей мамы расстроила дядю Боба сильнее, чем я думала.
— Джемма действительно потеряла там сознание?
— Ага. — Диби провел рукой по густым волосам. — Я нашел ее в коридоре прямо перед сестринским постом. Ее тут же осмотрели, но с ней все было в порядке.
— Есть идеи, почему она отключилась?
— Ни единой, — тряхнул головой Диби и поджал губы.
Пришлось призвать на помощь всю силу воли, чтобы противостоять естественной реакции на то, что дядя Боб, человек, которого я любила ничуть не меньше, чем родного отца, лгал мне в глаза.
Я ошарашенно застыла. Видимо, Рейес ощутил скачок адреналина, которым затопило мой организм.
— Все в порядке? — спросил появившийся рядом муж, глядя по очереди на нас с Диби.
— Все прекрасно. — Я вскочила на ноги. — Если что-нибудь вспомнишь, дашь мне знать?
— Конечно. — Дядя Боб тоже встал и еще раз меня обнял.
Третий раз за вечер он мне соврал, и от этой лжи меня внутри всю трясло.
Если бы кто-нибудь меня спросил «Эй, Чарли! Чего ты сегодня меньше всего ожидаешь?», я бы ответила «Того, что мой дядя будет мне врать».
Он никогда мне не лгал. Папа — постоянно, как минимум пару раз в день. Так он пытался уберечь меня от правды, связанной с женщиной, на которой он был женат, и которая ненавидела меня до потери пульса. Но Диби, замечательнейший из людей, не врал мне никогда.
А сейчас мы стояли друг перед другом, и между нами повисла огромная, тяжелая ложь.
— Спасибо, дядя Боб, — фальшиво улыбнулась я.
— Не за что, милая.
Когда он двинулся к старому столу, за которым сидела его жена, Рейес прикинулся, будто ему срочно нужно поцеловаться, и наклонился ко мне.
— В чем дело? — шепнул он, едва не касаясь моих губ.
Все еще в шоке и с трудом сдерживая слезы, я прошептала в ответ:
— Мой дядя только что соврал мне о маминой смерти.
Удивление Рейеса было ни на йоту не меньше моего. Он склонил набок голову, но я еле заметно покачала собственной головой. Мы обсудим это позже, когда останемся одни. И все же вряд ли мне удастся найти рациональное объяснение тому, зачем дяде Бобу врать. Если бы он заподозрил в больнице что-то неладное, то давно бы занялся расследованием. Разве что…
Мысли завели меня в такие дебри, где сам черт ногу сломит, зато эти дебри прекрасно объясняли, почему Диби, зная что-то важное, решил скрыть от меня правду. А вдруг он подозревал папу, но не нашел никаких доказательств, вот и решил не ворошить прошлое?
И все же сама эта идея казалась немыслимой. Папа любил маму. Я ощущала его любовь каждый раз, когда он о ней говорил, пусть и случалось это довольно редко. Но что еще мог бы скрывать Диби?
А может быть, все дело во мне. Может быть, он винил меня, а я приняла неодобрение за обман. Вряд ли, конечно, но раньше я сказала бы «вряд ли» и на то, что Диби когда-нибудь так нагло будет врать. Особенно о смерти мамы.
Пока в моей голове проигрывался сценарий за сценарием, Рейес пристально смотрел на меня, а потом проговорил:
— Не делай поспешных выводов.
— Не буду, — пообещала я.
К счастью, нарушить слово я не успела — из-за металлических шкафчиков появился мальчик.
— Вот ты где! — воскликнула Эмбер и принялась его щекотать. Точнее притворяться, будто щекочет, поскольку он был нематериальным, а она нет.
Тем не менее, мальчик рассмеялся и отпрыгнул в сторону, показавшись мне наконец целиком. У него были густые каштановые волосы и огромные карие глаза, а одет он был в шорты и самую обыкновенную белую футболку.
Я осторожно шагнула ближе:
— Смотрю, вы успели подружиться.
Эмбер кивнула, и у нее за спиной появился Квентин. Выдав ослепительную улыбку, он тепло меня обнял.
— Как жизнь? — спросила я, когда он меня отпустил, и почувствовала, что жестовый язык после столетнего перерыва дается мне уже не так легко, как раньше.
Квентин родился глухим и большую часть недели жил в «Школе для глухих» в Санта-Фе, но сейчас сложились особые обстоятельства, и Куки забрала его из школы. С разрешения сестер, разумеется. По выходным Квентин жил в монастыре в Альбукерке с еще одной моей лучшей подругой — сестрой Мэри Элизабет.
— Все хорошо, — ответил он, пожав одним плечом, и добавил расхожий жест со значением «о’кей». — А ты как?
— Теперь, когда я снова на Земле, намного лучше.
Рассмеявшись, он глянул на гонявшуюся за мальчиком Эмбер.
— Чудный ребенок.
— Прелестный, ага, — согласилась я. — Рейес всех вывез?
Квентин кивнул и крайне красноречиво показал:
— Еле-еле.
Судя по всему, понадобилось натуральное чудо, чтобы Рейесу удалось убедить монахинь улететь из города. Оказывается, мать-настоятельница, собственно, настаивала, что их работа как раз и заключается в том, чтобы встретиться лицом к лицу с созданиями ада.
— Но не с этими созданиями, — возражал Рейес, — и уж тем более не из этого ада.
В отчаянии он предложил сделать внушительное пожертвование на ремонт монастыря, если сестры согласятся уехать хотя бы на несколько дней. И, раз уж непоколебимая мать-настоятельница согласилась, то внушительность обещанного пожертвования явно демонстрировалась наличием нескольких нулей. Одно дело — до конца быть верным долгу, и совсем другое — упрямиться просто из принципа. Как и все старые здания, монастырь остро нуждался в заботе.
— С тобой все путем? — спросила я у Квентина, когда к нам присоединилась запыхавшаяся и смеющаяся Эмбер.
— Ага, — ответил он.
Эмбер подошла к нему поближе и встала рядом. Их пальцы едва заметно соприкоснулись. Наблюдать за их скромными проявлениями чувств было жутко романтично. Эмбер до глубины души предана Квентину, а он, в свою очередь, от нее без ума. Из них вышла идеальная пара, даже несмотря на разницу в возрасте. В юности три года — это вам не пустяки.
Вот только я уже заглядывала в их будущее. Нет, меня не назвать ясновидящей даже с большой натяжкой. Это целиком и полностью сфера Эмбер. Но я собственными глазами видела, что они с Квентином будут вместе даже тогда, когда Пип придется сразиться с Сатаной. И они будут сражаться рядом с ней. Если в мире и есть любовь, которая суждена самой судьбой, то именно такую любовь нашли Эмбер и Квентин.
Однако я все же не преминула поклясться Квентину, что сдеру с него живьем шкуру, если он хоть пальцем тронет Эмбер до ее восемнадцатилетия. Он мне не поверил, но я все равно поклялась.
— Что-нибудь выяснили о нашем маленьком госте? — спросила я вслух и жестами одновременно, а потом присела, надеясь приманить мальчика поближе, но он остался стоять, где стоял, и молча смотрел на всех нас с безопасного расстояния в несколько метров.
— Да. Он заболел и больше ничего не помнит, — ответила Эмбер. — Зато он помнит, как его зовут.
— Правда? — Я выдала широченную улыбку, но мальчик и ухом не повел.
— Все из-за твоего света, — добавила Эмбер. — Он не знает, что и думать.
— Прости, солнышко. Но поверь мне, мой свет совершенно безобиден.
Мальчик сделал шажок вперед и беспокойно покосился на Рейеса, который успел вернуться и теперь стоял, прислонившись к стене и сложив на груди руки.
С Рейесом такое часто случается. Взгляды, полные подозрений, сомнений и похоти. В основном похоти. И многие из этих взглядов вылезают из Тельмы и Луизы — моих глазных яблок.
Эмбер с Квентином уселись прямо на бетонный пол, и я последовала их примеру, чем заслужила еще один крошечный шажок в мою сторону.
— Как тебя зовут? — спросила я у мальчика.
— Мейко, — ответила за него Эмбер.
Я тихонько вздохнула:
— Это мое самое любимое в мире имя!
Еще один шажочек.
— Ты сказала Мейко? — переспросил дядя Боб, который вместе с Куки наблюдал за нами из другого конца комнаты. — Знакомое имя.
Я оглянулась:
— Из какого-то дела?
— Не уверен. Надо кое-что проверить.
— Спасибо, дядя Боб. — Я повернулась к Мейко. — Ты помнишь, что с тобой произошло?
Он покачал головой и подошел еще чуть-чуть ближе. Потом снова глянул на Рейеса, повернулся к нам, поднял руки и заливисто рассмеялся.
Когда я с приподнятыми бровями уставилась на Эмбер и Квентина, Квентин закатил глаза:
— Это все твой ослепительный свет. Он как будто стреляет из тебя угольками, и в воздухе парят искорки.
— Как светлячки, — добавила Эмбер.
— Серьезно? — обалдела я. — Настолько круто?!
— Я же говорю, — фыркнула Эмбер, — теперь я вижу, из-за чего весь сыр-бор.
— Из меня вылетают искры… Кто бы мог подумать?
— Видели бы вы ее, когда она злится, — вставил Рейес, подойдя поближе. — Как одна сплошная молния.
Я резко развернулась и уставилась на мужа.
— Не может быть! В жизни не поверю, что я такая обалденная!
Уголок красивого рта приподнялся, отчего смягчились суровые черты.
— Блин, хоть бы разок самой увидеть…
Когда наконец я снова повернулась к Мейко, он был так близко, что едва не стоял на мне и тянулся куда-то вверх, пытаясь, видимо, поймать искры.
Боясь его спугнуть, я застыла.
— Мне очень жаль, что ты заболел.
Он снова рассмеялся и протянул ручонки над моей головой.
— Ничего страшного.
Меня понесло на волнах восторга от того, что он со мной заговорил:
— Сколько тебе лет?
Мейко показал мне пять пальцев.
— Ого! А помнишь, как зовут маму и папу?
— Нет. — Как будто зачарованный, он положил мне на лицо сначала одну ладошку, потом другую, и красивое личико озарилось очередной широкой улыбкой. — Только маму. Белинда Макайла Бэнкс.
— Это же замечательно! Мне бы хотелось с ней познакомиться.
Мейко покачал головой:
— Ты не сможешь ее найти.
— Это еще почему?
— Никто не может.
— Ну а я спец во всяких поисках.
Красивое личико стало печальным.
— Все равно.
Я кивнула Куки:
— Белинда Макайла Бэнкс.
Та поднялась со стула.
— Белинда Бэнкс? Девочка с таким же именем пропала без вести… сколько лет назад это было?
— Точно, — отозвался Диби и защелкал пальцами, пытаясь вспомнить. — Давненько. Лет десять, наверное, уже прошло.
— И ее так и не нашли? — спросила я.
— Во всяком случае я такого не помню. — Дядя Боб глянул на Куки, чтобы та подтвердила его слова или напомнила о том, о чем он мог забыть. — Дело было не мое, но сомневаюсь, что тело находили. Я бы слышал.
Все еще держа ладошки на моем лице, Мейко погладил меня по щеке.
— Это потому, что она в коробке.
Я замерла. Квентин тронул Эмбер за плечо и, когда она перевела ему слова Мейко, тоже замер.
Меня будто окатили ледяной водой.
— Твою маму заперли в коробке? — уточнила я, чтобы слышали Диби и Куки.
Куки резко вдохнула.
— Он нас там держит, — кивнул Мейко. — Мама говорит, нас ищет бабушка, но не может найти, потому что он держит нас в коробке.
Я накрыла его ладони своими.
— Милый, в коробке с твоей мамой еще кто-нибудь есть?
— Только моя сестра. — Он тихонько ткнул меня пальчиком в подбородок, будто проверял на прочность. — Она уже большая и думает, что знает все на свете.
Не двигая головой, я покосилась на Куки и Диби:
— У него есть сестра.
Ладонь Куки взметнулась ко рту, а дядя Боб до сих пор сидел, изображая от шока статую.
— Кук, мне нужна информация.
— Прошу прощения. Боже мой! — Опустив голову, подруга застучала по клавиатуре.
Рейес умудрился подкрасться поближе, но Мейко этого пока не замечал.
Квентин, чье лицо дышало тревогой, коснулся моего плеча:
— Его мама и сестра могут быть еще живы.
Кивнув, я скрестила наудачу пальцы.
— Солнце, как зовут твою сестру?
— Молли Макайла Бэнкс Первая, — закатил глаза Мейко.
Я едва сдержала смех. Что тут скажешь? Младшие братья всегда младшие братья.
— Есть! — воскликнула Куки, по макушку включившись в поисковый режим.
Я взяла Мейко ладонями за щечки, и он не стал возражать.
— Белинда Макайла Бэнкс пропала без вести, когда шла от подруги домой. В марте будет десять лет, как это произошло.
Куки замолчала и продолжила читать сама себе, поэтому пришлось вернуть ее к нам:
— Кук!
— Ой, пардон. Ей было четырнадцать лет, и детей у нее не было.
Я прикусила язык и, стараясь ничем не выдать своих эмоций, спросила у Мейко:
— С мамой и сестрой все в порядке?
Он пожал плечиками и снова принялся гоняться за светлячками.
— Ага. Все с ними в порядке. Только моя сестра мне никакая не начальница. Вот маму я слушаюсь.
Дядя Боб подошел к нам:
— Узнаю, чье это было дело, и найду все, что смогу.
— Спасибо, Диби.
Мейко выкрикивал по слову на каждом прыжке:
— Мне! Так! Весело!
— Мейко, — начала я, чтобы снова привлечь к себе его внимание, — ты знаешь имя того человека?
— Какого человека? — уточнил мальчик, подпрыгивая за какой-то особенной искоркой высоко-высоко.
— Того, который держит твою маму в коробке.
— Знаю, конечно.
Я снова взяла его за личико и едва ли не силой заставила посмотреть мне в глаза.
— Можешь мне сказать, как его зовут?
— Могу, но все равно это неважно.
— Может, все-таки скажешь?
Сдавшись, мальчик пожал хрупким плечиком:
— Рейес Александр Фэрроу.
Я развернулась к мужу аккурат в тот момент, когда его челюсть встретилась с полом.