Назвать встречу с мистером Фостером информативной нельзя было даже с натяжкой, но кое-что я все-таки узнала: пусть даже совсем чуточку, но он определенно видел потусторонний мир. Дважды я заметила, как он косился на Ангела, причем в обоих случаях Ангел двигался очень быстро. Если мистер Фостер похож в этом на Пари, то сущность Ангела виделась ему серой дымкой. А может, он такой же, как Квентин, в которого по уши влюблена Эмбер. Благодаря трагической одержимости этот парень видит призраков так же ясно, как и я.

На всех парах я помчалась обратно на Сентрал, в кафе «Солнечная глазунья». Ангел повидал немало, хотя умер больше двадцати лет назад. После всего увиденного его реакция была более чем странной. Наверняка все дело в мальчике, о котором он упомянул. И это доказывало, что под показной бравадой скрывается золотое сердце.

Вот только мертвые дети встречаются ему постоянно. Может быть, всему виной стрельба. Может быть, случившееся всколыхнуло воспоминания Ангела о собственной смерти. В конце концов, он тоже погиб от пули, о чем напоминала рана на груди в темно-алых разводах. И с этим напоминанием он будет существовать до тех пор, пока остается в этом мире.

Так права я или нет? Раньше я никогда толком не задумывалась, как Ангел справляется с тем, что видит. Он был рядом, когда я училась в старших классах, когда поступила в колледж и когда присоединилась к Корпусу мира. Он работал со мной с первого дня существования моего детективного агентства, которое я открыла больше трех лет назад. Казалось, ему все нипочем, но, видимо, такое впечатление было ошибочным. Как только выпадет шанс, надо будет хорошенько с ним поговорить.

Найти место преступления не составило труда. Мигалки и желтая лента — всегда плохой знак.

Припарковаться пришлось у отеля рядом с кафе, после чего я пошла на поиски любимого и, прошу заметить, единственного дяди. Он стоял у машины скорой помощи и разговаривал с медиком. Тот кивнул, пожал Диби руку, залез в фургон, и скорая уехала, врубив собственные мигалки и сирену.

Дядя Боб повернулся и заметил меня в толпе зрителей за лентой. Я уже собиралась было ему помахать, но он сорвался с места и направился прямиком ко мне.

Осмотревшись по сторонам, Диби затащил меня под ленту и поволок к кафе.

— Что ты здесь забыла?

Сказать ему, что Ангел следит за каждым его шагом, я, конечно же, не могла. Потом придется рассказывать почему. А дальше о том, что ублюдок, который мог отправить его на тот свет, все еще разгуливает на свободе, и что нам удалось предотвратить первую и, надеюсь, единственную попытку убийства. А еще придется рассказать, что Диби обречен на вечные муки, опять рассказывать почему, признаваться, что я в курсе, что он для меня сделал, что должна ему по гроб жизни и безмерно его люблю.

— Чарли Дэвидсон, вы арестованы.

А может, не так уж и люблю.

— Ты не можешь арестовать меня только потому, что тебе так захотелось.

Остановившись у входа в кафе, дядя Боб щелкнул пальцами, подзывая одного из патрульных.

— Сейчас увидишь. — Взяв у офицера наручники, Диби развернул меня и сурово сдвинул брови. — У вас есть право хранить молчание.

Стоило мне увидеть зал кафе, я застыла. Повсюду перевернутые стулья, разбитое стекло и кровь. Очень много крови.

— Дядя Боб, что тут произошло?

— Все, что вы скажете…

— Мальчик, — выпалила я, вспомнив слова Ангела, и повернулась к Диби, но продолжала держать руки за спиной, хотя он успел застегнуть наручники только на одном запястье. — Тут был мальчик. Как он? Его ранили?

Диби устало вздохнул:

— Откуда ты знаешь, что здесь был мальчик?

— Шпионы доложили. Так что тут случилось?

Весь гнев из моего дяди испарился, и нахлынула печаль. Дядя Боб тяжело опустился на ближайший стул.

— Очередной день в большом городе.

Я присела рядом и положила ему на колено закованную в наручники руку.

— Ну а мальчик? Как он?

Спустя несколько долгих секунд Диби все-таки ответил:

— Поправится. Поймал по пуле в голову и в плечо. На голове царапина, а плечо заживет.

— Слава богу!

Я огляделась по сторонам. Парочка офицеров подозрительно пялилась на меня, явно не понимая, что я делаю на месте преступления, которое вдоль и поперек прочесывают эксперты.

— Стрельба в общественном месте, — проговорил дядя Боб, вновь осматривая последствия. — Бездомный зашел в кафе и стал стрелять по посетителям. Двое убитых, пятеро раненых.

— Мне очень жаль. — Ничего лучшего в голову не пришло. Что можно сказать, когда видишь результат настолько бессмысленного поступка? — Стрелка взяли?

Диби покачал головой:

— Ищут. В последний раз его видели на федеральном шоссе.

Больше он ничего сказать не успел, потому что зазвонил его сотовый. Чтобы ответить, дядя Боб встал и отошел на пару шагов. Я двинулась следом.

— Где? Только пальто? Отправьте туда детектива и узнайте, есть ли поблизости камеры наружного наблюдения.

Повесив трубку, дядя Боб развернулся и поначалу удивился, что я стою у него за спиной, пока не осознал, кто я такая. Последнее прекрасно объясняло мои поступки для тех, кто меня хорошо знает.

— Хорошие новости? — спросила я.

— Возможно. В трех кварталах отсюда нашли пальто, которое, вероятно, принадлежало стрелявшему.

— Странновато.

— В каком смысле?

— Зачем обычному бездомному избавляться от пальто?

— Чтобы сбить нас со следа.

— Сейчас холодно, а если он бомж, то это пальто у него наверняка одно.

Дядя Боб задумчиво опустил голову, а я внимательнее присмотрелась к последствиям стрельбы и спросила:

— Кто погиб?

— То есть?

— Кого застрелили?

— Женщину тридцати с чем-то лет и пожилого мужчину.

Я кивнула, прикусила губу и стала потихоньку впускать в себя эмоции зевак за полицейской лентой. Какой-то человек ощущался отдельно от общего фона, но я списала это на журналистский энтузиазм. Только репортера может привести в восторг стрельба с жертвами. Особенно если на месте преступления он среди своих коллег окажется первым. Значит, за лентой находился как минимум один репортер. Но почему тогда такую же реакцию я ощущала от еще одного зрителя, у которого не было ни удостоверения журналиста, ни оператора на подхвате?

— Кто погиб первым?

— Пока не знаем. У тебя есть какие-то догадки?

— Ладно, спрошу по-другому. Кто получил первую пулю?

— По данным веб-канала охраны и по словам нескольких свидетелей, сначала стреляли в погибшую женщину.

— Мальчик, о котором мы говорили, был ее сыном?

— Да, — ответил дядя Боб, стараясь смотреть на случившееся исключительно с профессиональной точки зрения.

Однако что-то его серьезно задевало.

— В чем дело, дядя Боб?

— Тот мальчик… Он выскочил перед матерью, чтобы ее защитить. — Диби посмотрел на меня так, словно кусочки мозаики у него в голове начали вставать на места. — Сначала стрелок выстрелил в женщину. Потом мальчик встал перед ней, а стрелявший… — Не договорив, Диби направился в коридор, ведущий в рабочие помещения.

Я посеменила туда же.

— О чем ты думаешь?

— Пока не знаю. Сейчас вспомнил, что стрелок, кажется, пытался убрать мальчика с дороги, но сам стоял так, что камера мало что засняла, поэтому трудно сказать наверняка.

Мы оказались в кабинете, где еще один детектив просматривал записи с камер видеонаблюдения. Он кивнул дяде Бобу и вернулся к работе.

— Можешь отмотать назад? — спросил у него Диби.

Детектив отмотал запись, и перед нами развернулась кошмарная сцена. Когда выстрелили в женщину, я обеими руками зажала рот. А когда мальчик бросился защищать маму, возродилась моя вера в человечество. Может быть, мы до крайности испорченная раса, но в этом мире все равно больше хорошего, чем плохого.

Несколько секунд стрелявший пытался оттолкнуть мальчика, а потом выстрелил прямо в него, правда, очень продуманно. Затем принялся стрелять направо и налево. Большинство работников кафе и посетителей успели убежать. Оставшиеся попрятались за стойкой и под столами, но стрелок все-таки задел самых невезучих. В том числе и пожилого мужчину с тростью, который не успел бы укрыться, даже если бы захотел.

Перед тем как уйти из кафе, стрелявший остановился возле женщины, прицелился ей в голову и пнул. Видимо, удовлетворившись результатом, он сбежал с места преступления через заднюю дверь.

Я упала на стул. Дядя Боб оглянулся:

— Ну, милая, что думаешь? Это был ее муж?

— Да. Хотя скорее бывший. Сына он убивать не хотел, только если придется. Но точно хотел убить жену. Причем так сильно хотел, что готов был попутно убить и остальных.

Второй детектив смерил нас с Диби мрачным взглядом:

— И все это вы поняли по одной только записи?

— Он на улице, — сказала я дяде Бобу, — среди зевак. Может быть, в его машине вы найдете парик и липовую бороду. И он наверняка готовился, так что будет выглядеть обезумевшим от горя. Больше всего его порадует, если в новостях его покажут как настоящего мученика, когда вы сообщите ему о смерти жены.

Диби кивнул:

— А ты, случайно, не знаешь его имени или номера социального страхования?

Я подняла руку с наручниками.

— Тебе это понадобится.

— Ты все еще под арестом, — покачал он головой.

— Ладно.

Спорить я не собиралась. Диби из-за чего-то страшно переживал, и это что-то пожирало его живьем. Дело явно касалось меня, иначе он не настаивал бы на том, чтобы я отсиживалась дома и не подвергалась опасности. Пускай у меня и в мыслях не было слушаться, но я все равно уважала его мнение.

Сурово поджав губы, он подозвал офицера, чтобы снять с меня наручники.

— Хочешь поучаствовать? — спросил дядя Боб, имея в виду, хочу ли я поучаствовать в аресте.

— Наверное, нет. Лучше тебе самому с этим разобраться.

— Хорошо.

Я встала и крепко-крепко обняла дядю. Слава богу, у меня нет родственников, которые ради моего убийства стали бы изображать массовый расстрел. Веселимся мы по-другому. Иногда самым странным образом, но крови жаждем редко.

Возвращаясь к Развалюхе, я прошла мимо стрелявшего, остановилась и сделала шаг назад. Теперь все стало очевиднее некуда. Эмоции этого человека казались совершенно неуместными. Мне страшно захотелось посмотреть ему в глаза, чтобы он понял: мы все знаем. Я сама почувствовала, как выражение моего лица становится насмешливым, но ничего с этим поделать не могла.

Мужик был высоким и тучным, с огромным пивным брюхом, явно обещавшим ему инфаркт.

— В чем дело? — спросил он, с любопытством глядя на меня. Потом, видимо, решил, что я могу оказаться кем-нибудь важным, и выражение его лица мигом изменилось. На смену любопытству пришло беспокойство, а потом и полнейшее отчаяние. — Моя жена… Мне кажется, она была там, в кафе.

Я шагнула ближе и уставилась ему в глаза.

— Кажется, значит? — Потом повернулась к дяде Бобу и махнула на мужика. — Это он.

Впрочем, в этом не было необходимости. Диби стоял прямо за мной и наверняка не упустил бы подозреваемого.

Он кивнул:

— Спасибо, милая.

— Прошу вас, — продолжал спектакль мужик, — я лишь хочу знать, что с моей женой. Она уже должна была вернуться домой.

Он всерьез рассчитывал, что дядя Боб расскажет ему, как бедную женщину застрелили в случайном и бессмысленном нападении. И надо признать, мужик отлично отыгрывал свою роль. Его лицо прямо-таки дышало тревогой, сомнениями и терзаниями. У меня возникло ощущение, что на всякий случай он даже припрятал в рукаве хорошую дозу отрицания.

Однако, когда Диби прижал его к джипу и велел ближайшему офицеру взять его под стражу, пока судья не выпишет ордер на обыск дома и машины, прекрасно отрепетированное поведение рассыпалось, как карточный домик.

— В чем дело? Что происходит? Я всего лишь ищу жену!

Он честно пытался доиграть роль, но перспективка просидеть до конца жизни за решеткой кого хочешь заставит понервничать. Из-за паники у мужика скукожились легкие, и, когда подошел офицер с наручниками, он начал сопротивляться. Чтобы повязать его и затолкать в джип, понадобилось целых три патрульных.

Не в силах больше выдерживать присутствие подонка, я нашла Развалюху, залезла внутрь и бог знает сколько просидела в ступоре.

Теперь мне ужасно хотелось завоевать мир и управлять им не так, как управляет Иегова. Он дал людям автономию, свободу выбора между добром и злом. Но что я-то могу сделать иначе? Исцелить болезни? Положить конец насилию? Стереть с лица земли остатки расизма?

— Иегова прав, — сказала я ангелу, который стоял у пассажирской двери и заглядывал в салон Развалюхи. — Контролировать человечество, даже совсем чуть-чуть… не выход. Чем тогда все закончится? Люди станут здоровыми и будут жить сотни лет, продолжая рожать детей. Земля станет такой перенаселенной, что нам придется собрать остатки ресурсов и искать другой мир. И что тогда? — Я вопросительно подняла брови. — Жизнь — это цикл. Я понимаю, правда. Он может вмешаться, только если его попросят. В молитве. Таков был уговор.

Слушая мои излияния, ангел склонил голову набок.

— Но ведь людей, которые все портят, не так уж много, понимаешь? Я к тому, что какого, блин, черта просто не развестись? А еще все эти несчастные случаи… Трагические, которые невозможно предотвратить… Все они кажутся ужасно несправедливыми. Я о тех, где никто не виноват. О тех, которые происходят по необъяснимым причинам. — Я сердито уставилась на небесное создание. — А мне нужны объяснения! Вот Каррен, например. Что такого он сделал?

Понятия не имею, с чего вдруг я решила открыть душу ангелу. Может быть, я слишком много повидала и уже насмотрелась по самое не хочу. А может, все дело в чудесном маленьком мальчике, который прошел через меня, и чья сущность все еще клубилась внутри. Этот мальчик родился у достойных родителей, в любящей семье. А потом меня швырнули лицом в доказательство, что не все родители одинаковые. Не все соответствуют такой высокой планке. Некоторые, чтобы устранить помеху, стреляют в собственных детей. Другие бросают своих детей, совершают отвратительные поступки или делают вид, будто их дочери не существует.

— А знаешь что? Я солидарна с Ангелом. Поэтому я тоже увольняюсь.

Но ангел продолжал молчать с нечитабельным выражением лица.

Разливавшаяся все это время в животе ярость вспыхнула, словно к бензину поднесли спичку. Меня тошнило от того, как зверски поступают друг с другом люди. Мужчина стрелял в сына, чтобы убить жену. Я даже увидеть не могу свою дочь, чтобы не подвергнуть ее жизнь опасности, а кто-то берет и стреляет в собственного сына.

Стерев льющиеся ручьями слезы, я злобно уставилась на ангела. Он был здесь, в этом мире. И ничего не сделал. Могучее небесное создание молча стояло рядом и позволило тому мужику причинить вред стольким людям!

Тут-то и расходятся наши с Иеговой пути. Он мог хоть что-нибудь сделать. Мог остановить этот кошмар.

Я могла остановить этот кошмар.

Мир вокруг задрожал, и я закрыла глаза, глубоко вздохнула и попыталась усмирить клокочущую внутри ярость. Сердце бешено билось. Я должна была его успокоить. Как-то сгладить бурлящие эмоции, которые грозили разорвать меня на куски.

Вцепившись в руль так, что побелели костяшки, я крепко зажмурилась, но внезапно даже с закрытыми глазами стала ясно и четко видеть мир. Ничего не понимая, я поморгала, а мир накренился и стал вращаться с дикой скоростью. И тут меня осенило: мои молекулы начали распадаться.

До скрипа стиснув зубы, я старалась взять себя в руки, но ничего не получалось.

Из-за сдвига в реальности вокруг все тряслось. Мимо пронеслось время, и меня словно выдернули из одного места в другое. Под ногами оказалась сырая земля. Салон Развалюхи превратился в деревья, кусты и траву. До меня медленно доходило, что я уже не в Канзасе, разве что в Канзасе вдруг разрослась густая изумрудная зелень, воздух стал холодным и свежим, и где-то поблизости появился океан, разбивающий волны о камни.

А это очень маловероятно.

***

Стараясь сориентироваться, я снова и снова крутилась вокруг своей оси. Деревья. Луга. Опять деревья. Опять луга. Лежавший передо мной поразительный и неистовый в своей красоте пейзаж казался прямой противоположностью тому, что я привыкла видеть в Нью-Мексико.

Когда я вышла из себя в прошлый раз, меня занесло в штат Нью-Йорк. Однако плеск волн подсказывал, что я все-таки не в Нью-Йорке. Само собой, я училась перемещаться с помощью дематериализации, но до сих пор с трудом контролировала, где в итоге окажусь. Да что там! Не контролировала вообще. Так что одному Богу известно, где я очутилась на этот раз. Точнее Богу и моему старому доброму другу по имени GPS.

Молясь про себя, я похлопала по карманам юбки, но телефон так и остался в Развалюхе с сумкой, курткой и всеми документами.

Накатила паника из тех, когда обливаешься потом. Если я здесь умру, никто не узнает, кем я была. Мое тело никогда не найдут, а если и найдут, то вряд ли сумеют опознать. Разве что заметят маленькую татуировку, которую сделала мне на запястье Пари, — надпись жирным шрифтом «МИССИС РЕЙЕС ФЭРРОУ». Может быть, это станет подсказкой. И все-таки…

Надо срочно разобраться с этим дерьмом. Но сначала надо вернуться домой. Можно, конечно, дематериализоваться и попробовать найти обратный путь, но, зная меня, я вполне могу нарисоваться в тренировочном лагере террористов, в мужской тюрьме или в рекламе прокладок.

Выбора не было. Пришлось идти пешком.

С одной — хорошей и светлой — стороны, за мной не таскались ангелы.

А с другой, плохой и темной… Ну нет, темной стороне меня не заграбастать.

Повторяя эту мантру и изо всех сил взывая к своему внутреннему Люку Скайуокеру, я шла, кажется, уйму часов. Причем такого пейзажа отродясь не видела. По крайней мере в реальной жизни. Все вокруг было в камнях, траве и деревьях и пахло свежестью, словно кто-то смешал аромат земли, соль и озон. Звук плещущейся воды манил, и я вышла на поразительной красоты утес высотой метров в тридцать. Об острые, торчащие внизу камни разбивались белые волны. Потом я повернула направо, потому что внезапно решила, что это правильный путь.

От всего вокруг захватывало дух, но у меня было дел по горло, зато совершенно не было времени бродить по окрестностям в поисках признаков жизни.

Минуточку! А если я не переместилась с места на место, а вернулась назад во времени? Такое может быть? Покопавшись в памяти, я вспомнила все, что знаю о динозаврах. Все знания, как оказалось, свелись к двум фактам: плоские зубы — динозавр травоядный; острые зубы — беги, да побыстрее.

Мысленно я велела себе бежать в любом случае.

Еще семнадцать часов (или тридцать минут) спустя я приметила одинокий домик, примостившийся между двумя каменистыми холмами, как пристанище, настоящее святилище для заблудших путников. Или как логово маньяка. Так или иначе, вариантов было негусто, поэтому я пошла к дому.

Через два года, едва дыша и замерзнув до полусмерти, я постучала в дверь самого очаровательного домика из тех, где, по моим прикидкам, мог обосноваться серийный убийца. Открыла женщина лет пятидесяти с круглым лицом и румяными от суровых ветров в этой странной местности щеками.

— Божечки святы! — воскликнула она (кажется, именно такими словами), удивившись при виде меня не меньше, чем я удивилась ей. Потом отвернулась и крикнула кому-то в доме: — Берни! К нам девица нагрянула!

— Хоть не жулька? — отозвался мужской голос.

Женщина смерила меня оценивающим взглядом:

— Да не похожа. Топлянка скорее.

Чтобы унять дрожь, я обняла себя и увидела, как к порогу подходит мужчина того же возраста, что и открывшая мне женщина. Его глаза блестели от волнения.

— Никак, девчура заскочила?

Женщина кивнула.

— Чавой на холоде таком шастаешь?

У них был такой сильный акцент, что я с трудом понимала, на каком языке они говорят.

— Эм-м, вы говорите по-английски?

Берни расхохотался и хлопнул себя по колену, а женщина, имя которой я пока не знала, проговорила:

— На нем и говорим, милочка.

— Простите.

Я знаю все языки, на которых когда-либо говорили на земле, причем и живые, и мертвые. Но с диалектами всегда нарываюсь на трудности. Как, например, с шотландским переливчатым говором.

— Вы правы. А я… — Произносить слова вслух было почему-то очень непросто. — Я в Шотландии?

Женщина весело рассмеялась:

— Ну какая ж ты прелестница! Ходи в дом, пока не простыла.

— Спасибо.

Я переступила порог, и мужчина куда-то поспешно ушел, но вернулся с одеялом, которое набросил мне на плечи.

— Грех вот так ходить, — сказал он, показав на мой наряд.

И, наверное, был прав. Я так промокла, что одежда больше показывала, чем скрывала. Если приютившие меня люди были религиозными, то вполне могли счесть такой внешний вид неподобающим.

— А то как же, — скептически поддакнула женщина, сердито воззрившись на мужа. — Это ж такой кошмар — увидеть добрую девицу почти что в неглиже!

Берни пожал плечами:

— Может, чаю?

— Девчурка явно из Америки, дурень!

— И то правда. Тогда кофею?

Это я уж точно поняла. Я все еще функционировала на одной чашке, а значит, больше не протяну ни минуты.

На моем лице расцвела улыбка. Точнее я надеялась, что именно так все и было, потому что лицо настолько замерзло, что я его практически не чувствовала. С тем же успехом я могла пустить слюни.

— С удовольствием.

Парочка принялась готовить «кофей», и наблюдать за ними было все равно что смотреть американский ситком. Они были ужасно забавными и так подшучивали друг над другом, что в каждом слове сквозили любовь и саркастичное благодушие. Как раз мой тип людей.

Когда я набила живот «бисквитами», которые вообще ни разу не бисквиты по нашим меркам, Бертрис и Берни предложили мне воспользоваться их телефоном.

— Огромное спасибо! — ответила я, хотя понятия не имела, как дозвониться в Америку.

Бертрис показала, как вызвать оператора, и в итоге, после семи неудачных соединений, телефон таки достучался до другого конца света. Однако приблизительно на третьем гудке мои мысли унесло совсем в другую степь.

Я стояла в темном коридоре. На самом деле дом оказался круглым, а прямо посередине в нем находился деревянный восьмиугольный чулан. Я шагнула ближе, осмотрела резьбу и поняла, что дверь сдвигается в сторону.

Браммелы пользовались чуланом как кладовой, вот только я уже видела точно такую же комнату в монастыре, где мы с Рейесом просидели в изоляции восемь месяцев. Целую вечность мы выясняли, как открыть чулан, а потом оказалось, что в нем мой свет исчезал с радаров сверхъестественной реальности. Причем исчезал полностью, будто просто-напросто испарялся.

Заблокировать мой свет не могут ни помещения, ни материалы, ни банковские хранилища. Даже сама Земля его не скрывает. Призраки видят его из любой точки мира, и именно мой свет, как маяк, указывает им путь к порталу, через который они могут перейти, когда будут готовы.

Единственный раз мой свет исчез несколько месяцев назад, когда я вошла в монастырский чулан. Тот, который находился сейчас передо мной, выглядел точно таким же, вплоть до дерева, из которого его соорудили.

— Чарли?! — в прямом смысле слова проорала в трубку Куки.

Слава богу, она приняла вызов, который ей придется потом оплатить. Второй раз я такое не переживу.

Домик стоял буквально на лоне природы, поэтому я ожидала, что связь будет так себе. Чего я точно не ожидала, так это ужаса в голосе подруги.

— Привет, Кук! Ни за что не догадаешься, где я.

— Где ты? — в панике спросила она.

— Так я и думала. Ни за что не догадаешься.

— Чарли, — укоризненно протянула Куки самым материнским на свете тоном.

— Фиг с тобой. Я в Шотландии, а этот звонок наверняка обойдется нам в копеечку.

— Чарли, сейчас не время шутить.

— А я и не шучу. Звоню по стационарному телефону, так что готовься выложить целое состояние, подруга.

— Я и так поняла, о чем речь. Значит, ты в Шотландии?

— Прикинь! Случайно занесло.

Видимо, до Куки начало доходить.

— А ты… ты помнишь, кто ты такая?

— Помню, Кук. Воспоминания при мне, зато все остальное улетучилось. Ни денег, ни телефона, ни паспорта. Попадусь копам — мне конец. А еще я понятия не имею, как вернуться домой, но ни при каких условиях не говори…

— Ты пыталась трижды стукнуть каблуком о каблук и сказать «Нет места лучше, чем дом родной»?

— Я серьезно, Кук. Ничего не говори Рейесу. Умоляю.

Услышав в ответ затянувшуюся тишину, я осторожно спросила:

— Он рядом, да?

— Как тебе сказать…

— Погоди-ка. — Я закрыла глаза и на несколько секунд поддалась смеси смущения и облегчения, потому что почувствовала прямо за спиной до боли знакомый жар, силу и беспокойство. — Забудь.

— Прости, Чарли. Он тут метался из угла в угол и…

В этот момент Рейес протянул руку и разъединил звонок. Потом шагнул ближе, искупав меня с ног до головы в тепле, которое наполнило каждую клеточку и каждый темный уголок, наклонился и прошептал мне на ухо:

— Объяснишься, или как?

В конце концов я повернулась к нему лицом. Рейес возвышался надо мной. В его глазах плескались любопытство, тревога и капелька гнева. Я не знала, что сказать, поэтому решила сменить тему.

— Тебе этот чулан знакомым не кажется?

Рейес не обернулся и не отвел от меня глаз. Выражение его лица ни на йоту не изменилось.

— Он похож на тот, что был в монастыре, — добавила я.

— Неужели? — Он напрочь отказывался посмотреть на то, о чем мы говорили. — Довожу до твоего сведения, что прямо сейчас один из ангелов с раной от меча объясняет Иегове, как именно он ее заполучил.

— Рейес, — взвилась я, — что ты натворил?

— Что я натворил? — переспросил он и застыл, как статуя.

— Ну да. — Я его толкнула, но он ни на миллиметр не сдвинулся. — Ты ввязался в драку с ангелом?!

— С тремя. Я решил… — Рейес стиснул зубы, но отступать явно не собирался. — Решил, что они тебя забрали.

— Чего?! — офонарела я, но в то же время почему-то почувствовала себя польщенной. — С чего им меня забирать? Нет, минуточку. Куда бы они меня забрали?

— Не важно. Почему ты здесь?

Он осмотрелся по сторонам, и в этот момент у него за спиной появился Берни с мрачным лицом.

— Неси-ка мне тесак, женушка. Сейчас тут заварушка начнется.

— Берни, подождите, пожалуйста. — Я обошла Рейеса и подняла руки. — Это мой муж. Он пришел за мной.

Берни продолжал сверлить Рейеса взглядом, и тут прибежала Бертрис со здоровенным ножом.

— Как по мне, тут одного увесистого пинка хватит.

— Все в порядке, честное слово. Он хороший парень.

Берни остыл, правда, совсем чуть-чуть.

— Нечего тебя тискать, если ты того не хочешь.

Я повернулась к мужу:

— А Берни прав.

Смерив меня сердитым взглядом, Рейес сложил руки на груди, а потом, сразив меня наповал, сказал хозяину дома с чистейшим шотландским акцентом:

— От драки-то я не откажусь, но предупреждаю: меня голыми руками не возьмешь.

Тут-то я и растаяла. Немножко. Где-то в области колен.