Впервые я увидела его в тот день, когда появилась на свет. Полы его плаща с капюшоном величественно развевались, точно тень листвы, которую волнует легкий ветерок. Наклонившись, он смотрел на меня, пока доктор перерезал пуповину. Я знала, что он смотрит на меня, хотя и не видела его лица. Он прикоснулся ко мне, когда акушерки меня вытирали, но я не видела его пальцев. Грудным хриплым голосом он нежно прошептал мое имя, хотя я не расслышала ни слова. Вероятно, потому, что, выселенная из материнской утробы, орала во все горло.

С того дня я встречала его лишь в очень редких случаях, и все они были смертельно опасны. Теперь понятно, почему я увидела его сейчас. Моя жизнь висела на волоске.

Когда я летела с крыши, а навстречу мне со скоростью света несся бетонный пол, он был там и смотрел на меня снизу, хотя я не видела его лица. Я попыталась замереть в воздухе, замедлить падение, зависнуть над полом и рассмотреть его. Но неумолимая сила притяжения заставляла меня продолжать спуск. И тут из темных и пугающих (нездоровых, как сказали бы некоторые) глубин моей души всплыло воспоминание. Я вспомнила, что он прошептал мне в тот день, когда я родилась. Мозг тут же отверг услышанное, потому что имя, которое он произнес, не было моим. Он назвал меня «Датч». В тот самый день, когда я родилась. Откуда он знал?

Вспоминая свой первый день на земле, я забыла, что вот-вот разобьюсь насмерть. Чертов синдром нарушения внимания. Впрочем, падение довольно быстро мне об этом напомнило. Я со всей дури ударилась о пол, так что воздух вышибло из легких. А он по-прежнему смотрел на меня снизу. Значит, я еще не долетела до земли. Я ударилась обо что-то другое, что-то металлическое, перевернулась и рухнула на стальной решетчатый настил.

Мучительная боль вспыхнула в средостении и волнами ядерного взрыва прокатилась по телу, такая жестокая, такая пугающе сильная, что у меня перехватило дыхание и потемнело в глазах; потом я почувствовала, как тело обмякло и я провалилась сквозь решетку. Но прежде чем над моей головой сгустился мрак, я снова увидела его: он наклонился и рассматривал меня.

Я всмотрелась в него из последних сил, стараясь подавить невыносимую боль, от которой из глаз брызнули слезы и затуманили взгляд. Но не успела его разглядеть: мое время истекло, и все окутала чернота. Нечеловеческий рев, полный ярости и боли, отразился эхом от стен пустого склада, сотряс железный остов здания и камертоном зазвенел в моих ушах. Хотя я и не расслышала его голоса.

* * *

Не успела я потерять сознание, как тут же очнулась — по крайней мере, мне так показалось. Однако чувствовала себя не так, как прежде. По крайней мере, я дышала и могла связно мыслить. Как ни странно, старая пословица не соврала. Убивает не падение, а внезапная остановка.

Я попыталась открыть глаза, но ничего не получилось. Либо я еще толком не очнулась, либо Гаррет раздобыл тюбик суперклея и рассчитался со мной за сальсу на сиденье. Дожидаясь, пока до моих век дойдет, что вообще-то от них требуется разлепиться, я слышала, как Своупс бормочет в рацию что-то о пульсе, который прощупывается. О таком всегда приятно узнать. Он держал пальцы у меня на шее.

— Я здесь, — напряженно выпалил в рацию дядя Боб. Потом до меня донесся звук шагов по металлическим ступеням и сирены вдалеке.

Гаррет, должно быть, почувствовал, что я очнулась.

— Коллега, мне кажется, мы ее теряем, — сообщил он дяде Бобу, который с трудом шагал к нам по решетке. — Придется делать искусственное дыхание, другого выхода у нас нет.

— Только попробуй, — ответила я, все еще не в силах открыть глаза.

Гаррет усмехнулся.

— Черт тебя дери, Чарли, — прохрипел дядя Боб, и в его голосе слышалась скорее тревога, чем злость. Наверно, резиновый браслет на запястье все-таки подействовал. — Что произошло?

— Я упала.

— Не дури.

— Кто-то меня ударил.

— Опять? Вот уж не думал, что эта неделя по всей стране проходит под девизом «Убей Чарли Дэвидсон».

— Может, передохнем хоть денек? — встрял Гаррет. Должно быть, дядя Боб бросил на него свой знаменитый свирепый взгляд, потому что Своупс вскочил на ноги, выпалил: «Ладно, пойду работать» и ушел — по всей видимости, искать нападавшего.

Сирены приближались, и я услышала шарканье ног внизу.

— Ты ничего не сломала? — Голос дяди Боба смягчился.

— Кажется, веки. Не могу открыть их.

Я услышала негромкий смешок.

— Будь на твоем месте кто другой, я бы сказал, что веки сломать нельзя. Но в случае с тобой…

Я слабо улыбнулась:

— Значит, я особенная?

Дядя Боб фыркнул и ощупал меня, нет ли где перелома.

— Особенная — это слабо сказано, девочка моя.

* * *

Чудеса случаются. И я — живое тому доказательство. Не сломать ни единой косточки и уйти на своих ногах (ну ладно, хромая и с посторонней помощью) после такого падения — вот уж действительно Чудо из чудес. С большой буквы.

— Необходимо сделать рентген, — сказал дяде Бобу врач «скорой», когда я валялась на носилках.

Врачи мне понравились.

— Вам просто не терпится меня ощупать, — ответила я, схватила серебристый прибор, на удивление похожий на инопланетный зонд, сломала его и стремительно положила на место, надеясь, что из-за меня жизнь какого-нибудь пришельца не повиснет на волоске лишь оттого, что врач не сможет ввести ему зонд в нужное отверстие.

Чувак со «скорой» хмыкнул и в миллион первый раз измерил мне давление.

— Дядя Боб, я правда хорошо себя чувствую. Кому принадлежит склад?

Дядя Боб закрыл телефон и посмотрел на меня сквозь приоткрытые двери «скорой».

— Если ты надеешься, что над его макушкой висит неоновая вывеска с надписью «негодяй», то вынужден тебя разочаровать.

— Да ну? Неужели он причислен к лику святых?

— Что-то вроде того. Его зовут отец Федерико Диас.

Ого. Зачем католическому священнику склад у черта на куличках? Зачем ему вообще склад? С каждой минутой дело становилось все более странным.

— Никого, — сообщил подбежавший Гаррет. — Не понимаю. Если внутри были двое и один на крыше, куда же они подевались?

— Кроме фургона, других машин в округе не было. Значит, они ушли пешком, — предположил дядя Боб, с недоумением осматривая окрестности.

— Или вообще не уходили, — добавила я. — Где коробки?

Оба обернулись и оглядели пустой склад.

— Какие коробки? — переспросил дядя Боб.

— Вот именно. — Я устроилась поудобнее на носилках, протянула сломанный зонд врачу «скорой», который приставил к прибору инопланетный наконечник и положил его на место, после чего спустилась на землю, морщась сильнее, чем это принято в обществе.

— Я скажу вам всего три слова, — заметил врач. — Опасность внутреннего кровотечения.

Я обернулась к нему:

— А вам не кажется, что если бы у меня было внутреннее кровотечение, то я бы как-нибудь об этом догадалась? Ну, скажем, внутренне?

— Ну хотя бы один снимок, — начал торговаться врач. Я снова поморщилась, и он добавил: — Или два.

Дядя Боб мускулистой рукой обнял меня за плечи. Я открыла рот, чтобы высказать врачу все, что думаю о его предложении, но дядя меня опередил:

— Чарли, на складе кругом полиция. Я обещаю, что мы поищем исчезнувшие коробки.

— Но…

— Ты поедешь в больницу, даже если мне придется пристегнуть тебя наручниками к носилкам, — заявил Гаррет и шагнул вперед, словно собирался отрезать мне путь к отступлению.

Раздраженно вздохнув, я скрестила руки на груди и смерила его надменным взглядом.

— Даже не пытайся надеть на меня наручники. Я хочу присутствовать при вашей беседе с отцом Федерико, — пояснила я дяде Бобу, игнорируя изумленную мину Гаррета. Когда до него наконец дойдет?

— Договорились, — согласился дядя Боб, пока я не передумала. — Позвоню тебе завтра и сообщу время.

— Тебя же надо будет забрать из больницы, — напомнил мне Гаррет.

— Тебе просто хочется попытаться надеть на меня наручники. Я позвоню Куки. А ты лучше выясни, куда делись коробки.

— Посмотришь завтра на снимки? — спросил дядя Боб. — Ты ведь узнаешь того, кто тебя ударил?

— Ну… — Я наморщила нос, соображая, смогу ли с точностью определить личность нападавшего по удару в челюсть, которым он меня угостил. — Краем глаза я неплохо рассмотрела его левый кулак. Быть может, узнаю мизинец.

* * *

По какой-то необъяснимой причине, поставившей меня в тупик, Куки, похоже, не слишком обрадовалась, когда я позвонила ей в час ночи и попросила забрать меня из больницы.

— Что ты выкинула на этот раз? — спросила она, войдя в кабинет врача. Вид у нее был — просто конец света: пижамные штаны, необъятный, похожий на рясу, свитер, наброшенный на футболку, на голове — воронье гнездо. Чудо в перьях.

Я сползла со смотрового стола так осторожно, словно в комнате бомба, реагирующая на движение. Куки бросилась мне на помощь. Если бы в кабинете действительно была бомба с детектором движения, нас бы разнесло в клочья.

— С чего ты взяла, что это я виновата? — возмутилась я, встав на ноги.

Куки неодобрительно поджала губы.

— Ты хоть представляешь себе, что чувствует нормальный человек, когда ему среди ночи звонят из больницы? Я от волнения дар речи потеряла. Не могла и двух слов связать.

— Прости. — Прихрамывая, я подошла к куртке и, ежась от боли, стала одеваться, удивляясь, сколько усилий требовалось приложить, чтобы не упасть в обморок. — Ты, наверно, подумала, что-то случилось с Эмбер.

— Смеешься? Эмбер по сравнению с тобой — ангел. На фоне того, что вытворяешь ты, ее подростковые гормональные капризы — чушь собачья. И как только твоей мачехе удалось тебя вырастить?

При этих словах в моей голове точно лампочка зажглась. Может, не самая яркая — ватт на двенадцать, не больше, — но это заставило меня по-новому взглянуть на безразличие, с каким относилась ко мне Дениз. Пожалуй, в том, что у нас такие сложные отношения, отчасти была и моя вина.

Или нет?

Всю дорогу до дома Куки читала мне нотации. К счастью, я попросила «скорую» отвезти меня в Пресвитерианскую больницу, так что ехали мы недолго. Внимание подруги было приятно, но вместе с тем почему-то раздражало. Меня больше заботило недавнее покушение. Как ни старалась, я не могла отделаться от мысли, от которой меня бросало в жар, так что пот струился прямо под воротничок рубашки от «Гуччи», которую я за семь долларов откопала в секонд-хенде. Кто-то меня ударил. Кто-то пытался меня убить. Если бы ему это удалось, меня бы уже не было в живых.

Но мой врожденный оптимизм не мог допустить, чтобы мрачные мысли отравляли мне мозг; наверняка в прошлой жизни я была дитя цветов: я привыкла, что стакан всегда наполовину полон. И желательно «Джека Дэниелса». Сегодня ночью я кое-что узнала и помимо того, что пословица про падение и остановку справедлива. Я поняла, что каким-то образом, по какой-то невероятной прихоти судьбы, Рейес и Злодей связаны. Но как? Когда я родилась, Рейесу от силы было года три. Откуда Злодей знал, что спустя пятнадцать лет Рейес назовет меня «Датч»?

Мне это не показалось. Я помню все очень четко. Датч. Нежный, глухой, завораживающий шепот. Такой, как сам Рейес. И на этом сходство не заканчивается. Я мысленно продолжила список совпадений. От обоих — и Рейеса, и Злодея — исходили тепло и сила. Оба двигались иначе, чем призраки — быстро, так что расплывались очертания. Их взгляды и прикосновения подчиняли волю. При их появлении у меня подкашивались ноги.

Наверно, я что-то упустила. В противном случае Рейес и Злодей — родственные сущности. Но как такое возможно? Мне был нужен совет. Когда «таурус» Куки заехал на стоянку, я призналась:

— Я снова его видела.

Она ударила по тормозам и уставилась на меня.

— Когда падала с крыши, — добавила я.

— Рейеса? — недоверчиво переспросила она.

— Нет. Не знаю. — В моем голосе сквозила усталость. — Сомневаюсь. Слишком многое мне непонятно.

Куки понимающе кивнула, аккуратно припарковалась у тротуара и выключила двигатель.

— Я кое-что раскопала. Уже поздно, но у меня есть подозрение, что ты не уснешь, пока не получишь ответа на свои вопросы.

* * *

Куки чуть ли не на руках донесла меня до квартиры и пошла проверить, как там Эмбер. Я прокричала «Привет!» мистеру Вонгу и включила новенькую кофеварку, которую, судя по прилагавшейся к ней открытке, прислали добрые люди из «AAA Электрик» в благодарность за расследование дела о пропаже распределительных устройств, что бы ни имелось в виду под этим термином и кто бы их там ни украл. Прибор был красный. Кофеварка, не распределительное устройство. Понятия не имею, какого цвета были те самые устройства, — я вычислила вора задолго до того, как обнаружили пропажу. Впрочем, едва ли они были красные.

Я собиралась принять четыре таблетки ибупрофена за раз, так что налила себе стаканчик молока и залпом осушила его, чтобы желудок не лопнул по швам. От болеутоляющих, которые выписал врач со «скорой», я отказалась. Не дружу я с рецептами. Но мышцы уже начинали ныть и каменеть, и мне казалось, что еще одно движение — и они рассыплются. Может, после падения я и не получила серьезных повреждений, но с меня хватало и несерьезных. Я едва дышала от боли.

Но уж лучше с трудом переводить дух, чем вообще лишиться способности дышать.

Кроме поездки в тюрьму к Марку Уиру, погони за Рокетом по брошенной психбольнице, взлома адвокатской конторы и падения с крыши склада, мне надо было еще залезть в компьютер и нарыть в тюремной базе данных побольше сведений о Рейесе. Я уселась в кресло за компьютером, и тут вошла Куки с пачкой записок и распечаток. Насколько я ее знаю, она уже изучила подробности биографии Рейеса вплоть до размера обуви и группы крови. Я зашла на сайт Управления исправительных учреждений штата Нью-Мексико, а Куки налила нам кофе. Спустя десять секунд — слава оптоволоконной связи! — на экране появилось лицо Рейеса.

— Боже мой, — выдохнула Куки у меня за спиной, очевидно испытывая то же, что и я каждый раз при виде Рейеса.

Она поставила чашку на стол возле меня.

— Спасибо, — сказала я, — прости, что вытащила тебя из дому среди ночи.

Она придвинула себе стул, села и накрыла мою руку ладонью.

— Чарли, ты действительно думаешь, что меня хоть капельку напрягла твоя просьба?

Вопрос с подвохом?

— Ну, наверно, да. Может, ты даже чертыхнулась. Да и кто бы не взбесился?

— Как кто? Я, — ответила она обескураженно, как будто одним лишь своим предположением я задела ее чувства. — Наоборот, я бы взбесилась, если бы ты мне не позвонила. Я знаю, что ты особенная, у тебя необычные способности, которых мне толком никогда не понять, но ты все же человек и моя лучшая подруга. — Морщинки на ее лице сложились в топографическую карту тревоги. — Меня напрягло не то, что ты мне позвонила. А то, что ты думаешь, будто неуязвима. Это не так. — Куки замолчала и пристально взглянула мне в глаза, чтобы до меня дошел смысл ее слов. Это было очень трогательно. — И из-за этого ложного чувства безопасности ты попадаешь во всякие… странные ситуации.

— Странные? — притворившись оскорбленной, переспросила я.

— Вспомни хотя бы катастрофу на заводе по очистке сточных вод.

— Тут я вообще не виновата, — поспешно возразила я. Как будто Куки бы мне поверила.

Она поджала губы, дожидаясь, пока я передумаю.

— Ну ладно, это я виновата. — Куки прекрасно меня знала. — Но только чуть-чуть. А те крысы сами напрашивались. Так что тебе удалось выяснить? — поинтересовалась я, оглянувшись на фотографию Рейеса.

Куки пролистала распечатки и вынула из пачки один лист.

— Ты готова?

— Готова, если только там нет фотографий голых старух.

Я не сводила глаз с Рейеса, который разъяренно смотрел на меня с экрана.

Куки протянула мне распечатку:

— Убийство.

— Нет, — прошелестела я, как будто из моих легких выкачали весь воздух. Я держала в руках сообщение из рубрики новостей десятилетней давности. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Что угодно, только не убийство. И не изнасилование. И не похищение людей. И не вооруженное ограбление. И не эксгибиционизм в публичных местах — это просто гадость. Я неохотно пробежала статью глазами, как когда едешь мимо места аварии — и не хочешь, а взглянешь.

«Житель Альбукерке признан виновным». Коротко и по существу.

В понедельник после трехдневного совещания суд присяжных признал виновным человека, чья жизнь окутана большей тайной, чем смерть его отца. Во время процесса суду пришлось столкнуться с необычными трудностями — например, с тем, что Рейеса Александра Фэрроу, 20 лет от роду, просто не существует.

Рейес Александр Фэрроу. Я на мгновение остановилась, чтобы перевести дух, успокоить участившийся пульс. От одного его имени бешено стучало сердце. Значит, его не существует? Это и я могла им сказать.

«У Фэрроу нет свидетельства о рождении, — заявил прокурор после завершения двухнедельных слушаний по делу. — Нет ни медицинской карты, ни номера страхового полиса, он не был зарегистрирован ни в одной школе, кроме трех месяцев, проведенных в Юкка-Хай. Документально он призрак».

Призрак. У судьбы неплохое чувство юмора, как сказал бы Морфеус.

Отец Фэрроу, Эрл Уокер, был найден мертвым в своей машине, которую группа туристов обнаружила на дне каньона в пяти милях к востоку от Альбукерке. Тело обгорело до неузнаваемости, но вскрытие показало, что причиной смерти стала травма от удара тупым предметом по голове. Несколько свидетелей видели, как Фэрроу дрался с отцом. Это было за день до того, как невеста Уокера сообщила о его пропаже. «У нас были связаны руки, — заявил после вынесения вердикта Стэн Эйхман, ведущий защитник по делу Фэрроу. — Случай гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Думаю, мы никогда не узнаем, как все было на самом деле». Заявление Эйхмана стало лишь одной из множества тайн, окружавших дело. Например, у Уокера тоже не было номера страхового полиса, и он никогда не заполнял декларацию по земельному налогу. «У него не оказалось никаких доказательств того, что он законопослушный гражданин, — добавил Эйхман. — Похоже, он жил под несколькими именами. На то, чтобы установить его настоящее имя, у нас ушло несколько недель».

«Случай не такой редкий, как может показаться, — пояснил прокурор. — Но обычно подобное решение профессиональные преступники принимают в зрелом возрасте. Фэрроу же никогда не существовало. Согласно нашим данным, он не рождался на свет. Результаты экспертизы ДНК доказали, что Уокер — не его биологический отец. Судя по тому, что мы о нем знаем, я бы предположил, что Рейеса Фэрроу в детстве похитили».

У меня в груди сперло дыхание. Неужели его в самом деле похитили?

Я пробежала глазами остаток статьи.

За все время следствия Фэрроу не дал никаких показаний в свое оправдание. Присяжным не оставалось ничего другого, как вынести вердикт на основании косвенных улик, несмотря на то, что защите удалось опровергнуть несколько основных версий обвинения.

Дальше в статье говорилось о Саре Хедли, невесте Уокера. Она показала, что Рейес несколько раз угрожал Уокеру — верно — и что они с Уокером опасались за свою жизнь. Однако другой свидетель, знакомый мисс Хедли, опроверг ее утверждение, заявив под присягой, что невеста Уокера была тайно влюблена в Фэрроу и, не задумываясь, бросила бы жениха ради него. Свидетель сообщил, что если мисс Хедли кого и боялась, так это самого Уокера.

«Это дело о разбитом сердце и исковерканной душе, — заметил Эйхман присяжным перед тем, как они удалились для вынесения приговора. — Уголовное прошлое Уокера ставит под сомнение законность всего, что хотя бы отдаленно напоминало мотив действий его единственного ребенка».

Единственного ребенка? Но у Рейеса была сестра.

«Обстоятельства его смерти не более прозрачны, чем я сам», — продолжал Эйхман. Во время оглашения приговора Фэрроу, до ареста посещавший вечерние занятия в колледже по поддельному номеру социального страхования (как это ни парадоксально, он собирался стать юристом), стоял с невозмутимым видом, чуть склонив голову.

У меня сжалось сердце, когда я представила себе, как Рейес стоит в зале суда, ожидая, пока присяжные вынесут ему приговор, признают его виновным или оправдают. Что он чувствовал, как смирился с их решением?

— Тайна по имени Рейес Фэрроу с каждой минутой все глубже, — проговорила я. — Невеста Уокера, мягко говоря, врет, как дышит. Дети, подвергавшиеся жестокому обращению, редко нападают на своих обидчиков и еще реже их пытают. А женщины никогда тайно не влюбляются в тех, с кем каждую минуту опасаются за свою жизнь.

— Но это все же убийство, Чарли.

— А ты знаешь, сколько людей сидит за преступления, которых они не совершали?

— Ты полагаешь, Рейес невиновен?

В моих мечтах.

— Чтобы узнать это наверняка, мне нужно с ним встретиться.

Она удивленно нахмурилась:

— Ты и это можешь?

Я никогда об этом не задумывалась, но ответила:

— Ага, похоже на то. Я забыла, что не все видят то же, что и я.

— Кстати, ты сказала, что снова видела его сегодня ночью. Ты говорила о Рейесе?

— Ах да. — Я выпрямилась, поморщилась от боли и снова устроилась поудобнее в кресле, гадая, с чего начать. Лучше раскрыть карты — так сказать, порыться в грязном белье. — Ты же знаешь, кое о чем я не хотела рассказывать, чтобы тебе потом не пришлось обращаться к врачу.

Куки усмехнулась:

— Да, но ты же знаешь, что можешь рассказать мне все.

— И это здорово, потому что я прочту тебе ускоренный курс по общим вопросам, связанным со смертью. Я в тупике.

— Как обычно, — заметила Куки, и ее глаза озорно блеснули.

— Очень смешно. Я не о привычной моей неразберихе. Тут другое.

— То есть не полный беспорядок? — Я поджала губы, притворяясь обиженной, Куки поерзала на стуле и сказала: — Ладно, я тебя внимательно слушаю.

Но у меня никак не шли из головы ее слова про полный беспорядок. Куки права. Моя жизнь либо стоит, либо несется на бешеной скорости, я лавирую в потоке, не обращая внимания на попутные машины, и не заморачиваюсь, куда приеду.

— Меня вечно заносит куда-то не туда, правда?

— Бывает. Но в этом нет ничего страшного. — Куки дернула плечиком.

— Думаешь?

— Уверена. Все мы ошибаемся, если хочешь знать мое мнение.

— Вообще было бы неплохо, если бы ко всей этой пурге про ангела смерти прилагалась инструкция. Или какой-нибудь график. А лучше схема.

— Точно, — одобрительно кивнула Куки. — Такая, с разноцветными стрелками, да?

— И с простыми вопросами, на которые нужно было бы ответить «да» или «нет». Например, «Вас сегодня посетила смерть? Если нет, переходите на 10. Если да, пропустите ход, вы и так слишком устали. При желании можете выйти из игры. Сделайте глубокий вдох, будет немного больно. Если хотите, позвоните другу и на прощание пошлите его в задницу…».

Тут я увидела, что Куки уже не кивает в знак согласия. Она вдруг побледнела. Ей это шло. На бледном лице становились заметнее голубые глаза.

— Куки?

Я хотела было проверить ее пульс, но тут она прошептала:

— Смерть? Ой.

— А, ты об этом. — Я беспечно махнула рукой. — На самом деле он не совсем смерть. Скорее, похож на нее. Да, если честно, он похож на смерть. — Я задумчиво подняла глаза к потолку и решила пока не замечать паутину на люстре. — Он похож на ангела смерти. Вот разве что ангел смерти — это я, а на меня он совсем не похож. Но не знай я, какие на самом деле бывают ангелы смерти (хотя лично я, кроме себя, других не встречала), то сказала бы, что именно так он и выглядит. — Я мельком взглянула на Куки. — Да, пожалуй, он — воплощение смерти.

— Воплощение смерти? Неужели такое действительно существует?

Наверно, я начала не с того конца.

— На самом деле он не смерть. Он очень классный, хоть и жуткий. — Куки побелела как полотно. Черт. — Если тебе все-таки понадобится помощь, мне придется оплатить врача?

— Нет, — ответила она и расправила плечи, притворяясь, будто все под контролем. — Все в порядке. Просто ты захватила меня врасплох. — Она пошевелила пальцами. — Давай дальше. Я справлюсь.

— Клянешься? — подозрительно уточнила я; ее синюшные губы не внушали мне доверия.

— Чтоб я лопнула. Начинай свой ускоренный курс. Я вся внимание.

Она вцепилась в подлокотники, словно приготовилась к воздушной атаке, и мои сомнения вспыхнули с новой силой. Какого черта я делаю? Собираюсь напугать ее до смерти?

— Не могу, — призналась я, решив не открывать ей всей правды, чтобы потом рассказать о Злодее на складе и поинтересоваться, что она обо всем этом думает. Я не могла так поступить с Куки. — Прости. Зря я об этом заговорила.

Куки отлепила пальцы от подлокотников и уставилась на меня; в ее глазах светилась решимость.

— Чарли, ты можешь мне все рассказать. Обещаю, что больше не испугаюсь. — Прочитав в моем взгляде сомнение, подруга пояснила: — Обещаю, что постараюсь больше не пугаться.

— Ты не виновата, — кивнула я. — Некоторых вещей людям лучше вообще не знать. Поверить не могу, что едва тебе не рассказала. Прости меня.

Моя честность дорого обходилась моим близким. Я давным-давно поняла: обидно, когда люди мне не верят, но если верят, их жизнь меняется навсегда. Они уже не могут смотреть на мир по-прежнему. Такая перспектива меня пугает. Я очень осторожно выбираю, кого можно посвятить в тайну. О Злодее я рассказала одному-единственному человеку на свете и до сих пор горько жалею об этом.

Куки откинулась на спинку стула, взяла чашку и устремила в нее пристальный взгляд.

— Помнишь, как впервые призналась мне, кто ты на самом деле?

Я на мгновение задумалась.

— Плоховато. Если ты не забыла, я как раз допивала третью «Маргариту».

— А помнишь, что ты сказала?

— М-м-м… Все-таки это была третья «Маргарита».

— Ты сказала — дословно: «Куки, я ангел смерти».

— И ты мне поверила? — спросила я, недоверчиво подняв брови.

— Да, — оживилась подруга. — Не задумываясь. К тому времени я повидала слишком много, чтобы не поверить тебе. Так что же такое ты мне можешь сообщить, что меня испугало бы?

— Наверно, ты удивишься, — ушла я от прямого ответа.

Куки нахмурилась:

— Неужели все настолько плохо?

— Не то чтобы плохо, — пояснила я, стараясь продлить неведение и пощадить ее рассудок, — скорее, менее правдоподобно.

— Можно подумать, ангелы смерти встречаются на каждом углу.

Она права. Мои способности частенько подводили меня под монастырь и отталкивали тех, кому, как мне казалось, я могла доверять. Поэтому-то я сейчас и колебалась, хоть и очень любила Куки. Если разобраться, о чем я вообще думала? Иногда изумляюсь собственному эгоизму.

— В старших классах школы, — проговорила я, не оставляя попыток объяснить Куки, что скрываю от нее правду для ее же блага, — я рассказала лучшей подруге слишком много. И мы поссорились. Я не хочу, чтобы подобное повторилось.

Джессика была не так уж и виновата. Прошлый опыт и способность разбираться в людях должны были помешать мне рассказать бывшей лучшей подруге больше, чем она способна воспринять. Но то, что она внезапно и бесповоротно возненавидела все, что со мной связано, больно меня ранило. Я никак не могла понять, чем ей так насолила. Минуту назад мы были лучшими подругами, и вот уже смертельные враги. Я была потрясена. До сих пор часто об этом думаю, хотя спустя несколько лет до меня дошло, что Джессика просто испугалась. Того, что я делаю. Иного мира. Того, что мои способности значат в масштабах вселенной. А тогда я просто места себе не находила. Меня снова предал человек, которого я люблю. Человек, который, как я полагала, любит меня.

Ненависть Джессики и равнодушие мачехи вогнали меня в глубочайшую депрессию. Я усердно скрывала боль под маской сарказма и дерзости, но после того случая пустилась во все тяжкие, и понадобились годы, чтобы я выбралась из этого круговорота злоключений.

Как ни странно, справиться с депрессией мне помог именно Рейес. Его проблемы заставили меня ценить то, что имею: все-таки мой отец не бил меня смертным боем ради собственного удовольствия. Папа меня любил; Рейес же такого подарка судьбы не получил. Однако не упивался своим горем. Ему жилось в сто раз хуже моего, но он не жалел себя. По крайней мере, я этого не заметила. И тогда я тоже перестала ныть.

Другое дело — доверие. Начнем с того, что я никогда особенно не доверяла живым. Но сейчас речь шла о Куки. Лучшей подруге, которая у меня когда-либо была. Все мои слова она принимала на веру без оговорок и презрения и никогда не пыталась на мне нажиться.

— И ты думаешь, я не перенесу того, что ты мне расскажешь?

— Нет. Не в этом дело. Если кто и способен выдержать правду, так только ты. Я просто не знаю, хочу ли подвергать тебя такому испытанию. — Я накрыла ее руку ладонью и подалась вперед, надеясь, что она поймет меня. — Иногда лучше ничего не знать.

Повисло долгое молчание. Наконец Куки со слабой улыбкой собрала бумаги.

— Твои способности — часть тебя, Чарли, часть твоей сущности. Не думаю, что после твоего рассказа стану иначе к тебе относиться.

— Я опасаюсь не того, что ты станешь иначе ко мне относиться.

— Поздно уже, — заметила Куки, засовывая бумаги в папку. — Тебе пора ложиться.

Я ее обидела? Неужели она думает, что я не хочу ей ничего рассказывать? Получить возможность делиться всем, что происходит в моей жизни, с лучшей подругой, которой я могу полностью доверять, все равно что найти на конце радуги горшочек рагу с зеленым чили. Но хватит ли у меня смелости? Могу ли я рискнуть едва ли не самым дорогим, что у меня есть?

Было уже очень поздно, но мысль о том, чтобы рассказать все Куки — правду и только правду, — казалась мне не менее привлекательной, чем возможность забыться сном. От предвкушения сердце забилось быстрее. Как здорово, если у меня будет человек, которого я смогу посвящать во все свои секреты, доверенное лицо, товарищ по оружию и гелю для волос. Наплевать, что уже почти два часа ночи, я выжата как лимон, засыпаю на ходу и у меня болит все тело. Я надеялась лишь, что мы не переоцениваем свои силы. А то я как-то раз запихнула в рот больше жвачки, чем могла прожевать. Не очень приятное воспоминание.

Наверно, стоит попробовать. Хотя бы раз. Быть может, Куки выйдет из этого испытания невредимой и в трезвом уме — такой, как сейчас. Не то чтобы я собиралась ей многое рассказать, но все же.

Я провела пальцем по краю чашки, не в силах посмотреть подруге в глаза. Ведь из-за меня ее жизнь вот-вот изменится навсегда. И необязательно к лучшему.

— Он как дым, — проговорила я, почувствовав, что Куки все еще здесь. — И наделен огромной слой. Он ее буквально излучает. Когда он рядом, я слабею, словно он забирает часть меня.

Какое-то время Куки ошеломленно молчала, потом положила папки обратно на стол. Она преодолела раскол, брешь между двумя мирами, о которой большинство даже не подозревает. С этой минуты Куки Ковальски никогда не станет прежней.

— Это его ты сегодня видела? — наконец уточнила она.

— На складе, да. А еще утром, когда в офисе появился Рейес.

— Это существо было там?

— Нет. Я начинаю думать, что они с Рейесом похожи. Правда, Рейес живой, он человек, но в последнее время я постоянно замечаю эти пятна и во сне занимаюсь сумасшедшим сексом, а потом он оказывается у меня в ванной…

— В ванной?

— …он назвал меня «Датч» в день, когда я появилась на свет, совсем как Рейес, только Рейес был слишком мал, когда я родилась, так откуда он узнал? Откуда Злодей узнал, как Рейес назовет меня пятнадцать лет спустя?

Чашка выскользнула из моих пальцев, и Куки поставила ее на стол.

— Хватит с тебя кофе.

— Извини, — пробормотала я, скривив губы в глупой улыбке.

— Начнем с самого начала. — Она ободряюще похлопала меня по руке. — Если только ты не хочешь сперва рассказать о том, что было в ванной.

Я хмыкнула:

— Я тебе о стольком не рассказывала, Куки. К этому непросто привыкнуть.

— К тебе же я привыкла.

Я снова хмыкнула, взяла чашку и допила остатки кофе.

— Когда ты впервые увидела это существо?

— В день, когда появилась на свет. — Она что, не слушала? — В тот день я впервые увидела Злодея, — пояснила я, показав для ясности в воздухе кавычки.

— Злодея?

— Он как дым. Неизвестное существо или монстр, который появляется только в критических случаях. В основном когда моя жизнь в опасности. Надо запастись попкорном.

Куки подвинулась на краешек стула.

— Он был с тобой в тот день, когда ты родилась?

— Ага. Я зову его Злодеем, потому что «гигантский слизняк, который пугает меня до глубины моей любимой, единственной и ненаглядной души» звучит слишком длинно.

Она кивнула, с нетерпением ожидая продолжения рассказа. Куки уже поняла, что он несколько отличается от банальных баек о привидениях, обитающих на чердаке в доме чьей-нибудь любимой тети. Моя история не для посиделок у костра и ночных девичников. Это объясняет и отсутствие других слушателей.

— Кто бы он ни был, как я уже говорила, он оказался рядом со мной в день моего рождения.

Куки замерла с чашкой в руке, не донеся ее до рта. У нее едва слюнки не текли от предвкушения. Только тут до меня дошло, как же ей хотелось знать больше. И насколько мое молчание ее задевало.

Нахмурив брови, подруга спросила:

— А откуда ты это узнала? Тебе кто-то рассказал?

— Рассказал что? — Моя чашка опустела. На ней была изображена тигровая лилия — мой любимый цветок. Я внимательно ее рассматривала, чтобы не глазеть на фото Рейеса.

— Что это огромное зловещее существо было с тобой, когда ты родилась.

— Что-что? — О чем это она? Очевидно, я незаметно для себя заснула.

— Откуда ты узнала, что он был там в день твоего появления на свет?

Ах вот оно что. Верно, она же еще об этом не знает.

— Я помню все начиная с первого дня.

— Первого дня?

Я кивнула, впервые заметив, что один лепесток тигровой лилии касается края чашки.

— С первого дня чего? Первого класса в школе? Бури в пустыне? Менструального цикла? — Тут ее осенила догадка, и Куки задохнулась от радости. — Ну конечно! С тех пор, как у тебя начались месячные. Это гормональное, верно? Тогда ты обо всем догадалась?

Я усмехнулась. Было забавно наблюдать за ней.

— С первого дня жизни. Моего бытия. Моего земного существования.

— Я тебя не совсем понимаю.

— С того дня, как я родилась, — повторила я, закатив глаза. Обычно Куки соображает быстрее.

Она ошарашенно замолчала, что было странно.

— Понимаю. Это всех удивляет. — Я обвела пальцем самый яркий оранжевый лепесток и добавила: — Очевидно, мало кто помнит день своего появления на свет. — Лепестки раскрывались взрывом красок; посередине, в беззащитной сердцевине бутона, оттенок был темнее.

Наконец к Куки вернулся дар речи.

— Мало кто? — проговорила она. — Ты шутишь? Скорее уж никто.

— Да, это странно. — Я очертила пальцем контуры следующего лепестка. — Я все помню так, словно это было вчера. Правда, вчерашний день помню смутно. — Лепестки кончились, я подняла глаза и уставилась на фотографию Рейеса. Я буквально чувствовала боль и муку, написанные на его лице. Яркий цвет его карих глаз темнел к зрачкам, самому уязвимому месту.

— О господи, Чарли, неужели ты помнишь, как родилась?

— Я помню его.

— Это чудовищное создание?

— Злодея. Остальное тоже помню — например, как врач перерезал пуповину, а акушерки меня вытирали.

Куки в изнеможении откинулась на спинку стула.

— Он назвал меня по имени. По крайней мере, мне показалось, что это было мое имя.

Подруга задохнулась от изумления:

— Он назвал тебя «Датч»?

— Да, но почему? Откуда он мог узнать?

— Что ты от меня хочешь? У меня пока и история про первый день никак в голове не укладывается.

— Ты права, извини. Но не могла бы ты соображать поживее? У меня столько вопросов.

На ее лице отразилось сомнение.

— Хочешь огорошить меня очередной сногсшибательной новостью?

Я пожала плечами:

— Вообще-то нет. Не считая того, что я с самого первого дня знаю все языки, которые когда-либо существовали на свете. Об этом, пожалуй, стоит упомянуть.

Я слишком устала, поэтому не могу утверждать наверняка, но у меня возникло отчетливое ощущение, что Куки упала в обморок.