Убедившись, что Каспар наконец заснул, Джонни встал и оделся. В темноте он осторожно на ощупь нашел заранее приготовленную пробирку. Держась рукой за стену, он аккуратно и бесшумно пробрался по комнате и прокрался вниз в ванную. И только надежно заперев дверь, он осмелился включить свет. Тогда Джонни вздохнул с облегчением и открыл горячий кран так, чтобы текла только самая тоненькая струйка. Как только вода достаточно нагрелась, он заткнул ванну пробкой и начал вытряхивать порошок из пробирки в горячую струю, пока не набралось примерно четыре дюйма прозрачной, дымящейся сиреневой жидкости. После чего он выключил кран и сел на корзину для грязной одежды, чтобы подождать, пока жидкость остынет. Джонни был решительно настроен сделать всё как следует, и знал, что это займет много времени.
Тем временем Гвинни беспокойно ворочалась в кровати. Беготня пылевых шариков постоянно будила ее, а в промежутке ей снились кошмары. Проснувшись в первый раз, она сказала себе, что не раскаивается в своем преступлении – ни капельки. В конце концов, она всего лишь избавила мир от Людоеда – быстро и милосердно. Остальные скажут, что она правильно сделала. И возможно, даже пожалеют, что сами не додумались до такого.
Когда она проснулась во второй раз, на чердаке сильно шумел сливной бачок – громче, чем пылевые шарики. Это был Джонни, но Гвинни подумала, что Людоед принимает ванну. А значит, он еще не лег спать и еще не съел пирог. Гвинни знала, что будет лежать и прислушиваться до того ужасного момента, когда это произойдет. Она оставила пирог на прикроватном столике, подстелив под него салфетку, чтобы он выглядел симпатичнее, и заправила кровать, чтобы Людоед подумал, будто теперь, после исчезновения Салли о нем заботится она. Но в темноте, слушая, как журчит сливной бачок и бегают пылевые шарики, Гвинни начала думать, что с ее стороны это было нечестно. Она не имела права позволять Людоеду думать, будто он нравится ей настолько, чтобы заправлять ему кровать и оставлять ему пироги. Однако приходилось признать, что по-другому ей вряд ли удалось бы заставить его съесть серый пирог. Так что она накрыла голову одеялом, чтобы не слышать, когда он выйдет из ванной, и заснула.
Когда она проснулась в третий раз, пылевые шарики с писком бегали вокруг толпами. И Гвинни вскочила с ярким осознанием всего того, что она положила в серый пирог. Даже желудок Людоеда не сможет справиться с таким. В темноте перед собой Гвинни ясно увидела картину, как Людоед, схватившись за живот, катается в агонии. Это было ужасно. В своем стремлении покончить с ним побыстрее она поступила ужасающе жестоко. Теперь она знала это. Ей просто необходимо было встать и посмотреть, умер ли он уже – а если нет, надо будет разбудить Дугласа и попросить его избавить Людоеда от страданий.
Гвинни не любила темноту, особенно, когда в доме труп. Крадясь вниз, она включала по пути свет, пока не добралась до двери в спальню Людоеда. Ей не слишком хотелось включать свет и в комнате, так что она оставила дверь широко открытой, чтобы свет с лестничной площадки проникал внутрь.
В этот момент Людоед издал ужасный хрипящий стон.
Гвинни потрясенно остановилась в дверях. Она достаточно ясно видела Людоеда, который, не шевелясь, лежал на спине. Но его рот был открыт, и из него вырвался еще один хриплый стон. Просто чтобы убедиться, Гвинни прокралась в комнату. Пирог точно исчез. Салфетка лежала здесь по-прежнему, но Людоед съел пирог, думая, будто Гвинни старается быть доброй, и теперь он умирал во сне. Это было страшно. Он застонал в третий раз.
- О, проснитесь! Проснитесь! – неистово произнесла Гвинни.
Теперь, поняв, что натворила, она хотела всё прекратить. Но она не осмеливалась прикоснуться к Людоеду – из страха добить его окончательно. Не осмеливалась она и позвать Дугласа. И когда Людоед снова застонал, она не смела ничего, кроме как стоять, задаваясь вопросом, как она могла стать такой злобной.
- О, нет! – произнесла Гвинни, застыв у края кровати. – О, нет! О, нет! О, нет!
Людоед открыл рот в еще одном стоне, перевернулся и включил настольную лампу.
- О, это ты! – сердито произнес он. – Что, во имя всего святого, ты делаешь в такой час?
Гвинни в замешательстве уставилась на него. Он был взлохмаченным, сонно моргал, и явно пребывал не в самом хорошем настроении, но нисколько не напоминал умирающего. Возможно, яд все-таки действует медленно.
- Как думаете, вы не могли заболеть? – серьезно спросила Гвинни.
- Нет, не мог, - ответил Людоед. – С какой стати?
- Потому что, может, вы и не знаете, но вы ужасно больны, - сказала Гвинни. – Вы только что во сне издавали ужасные стоны.
Людоед вздохнул:
- Стоны. Я никогда не пойму детей! Возвращайся в постель, Гвинни. Я просто храпел. И я ни капли не болен.
- Нет, больны! – воскликнула Гвинни, выкручивая руки. – Вы съели мой пирог, и вы умираете!
Тень тревоги скользнула по сонному лицу Людоеда.
- Я съел восемь, - произнес он, а потом у него возникла успокаивающая мысль. - А Дуглас и Каспар съели остальные, но с ними всё вы порядке, так?
- Не эти, глупый! – ответила Гвинни. – Мой особый серый пирог, который я положила рядом с кроватью, чтобы отравить вас!
Людоед выглядел крайне озадаченным. Чувствуя, что никогда не сможет убедить его, Гвинни указала на пустую салфетку:
- Вы должны были съесть его. Его нету. Он лежал вот здесь. И вы умрете, а я не хочу! – она разрыдалась.
Людоед стал крайне встревоженным и поспешно выбрался из кровати.
- Что ты положила в этот серый пирог, Гвинни?
Однако теперь, начав плакать, Гвинни уже не могла остановиться. Людоеду пришлось схватить ее, слегка встряхнуть и спросить снова, прежде чем она смогла ответить.
- Я положила, - прорыдала она, - я положила «Noct. Vest.» из химического набора Малколма.
- Ну, он вроде как нетоксичен, - заметил Людоед. – Возможно, ничего страшного не случилось.
- Но еще я добавила шесть раздавленных маминых таблеток снотворного, - продолжила Гвинни, - и моющее средство, и бутылочку из шкафа, на которой написано «Яд», и немного растопки, и нашатырного спирта. А потом я покатала его по полу, чтобы прилипли микробы, и поплевала на него, чтобы микробов стало еще больше, а вместо сахара я посыпала его сверху жженой содой. И думаю, в итоге он получился ужасно ядовитым.
К концу этого списка лицо Людоеда стало почти таким же серым, каким был пирог.
- Боже мой! – слабо произнес он. – Действительно, - но поскольку Гвинни снова начала рыдать, он добавил: - И я не ел его. Гвинни, ты слушаешь? Я его не видел. Его точно здесь не было, когда я ложился. Ты уверена, что оставила его здесь?
- Конечно, уверена! - всхлипнула Гвинни. – Вы должны были его видеть.
- Нет, я не видел, - настаивал Людоед. – Ты понимаешь, что это значит, да? Его съел кто-то другой.
Такая возможность никогда не приходила Гвинни в голову. Она зарыдала сильнее, чем раньше.
- Не Каспар или Дуглас, - произнесла она, - им не понравилось, как он выглядит.
- Значит, остаются Малколм и Джонни, - обеспокоенно заключил Людоед. – О, Господи! Малколм же не ужинал!
- О, нет! – всхлипнула Гвинни, придя в ужас от этой мысли. – Он спал!
- А что ему мешало проснуться голодным? – спросил Людоед. – Гвинни, как ты не понимаешь…
Он замолчал и прислушался. Гвинни услышала слабые звуки со стороны ванной: словно из ванны выплескивается вода, и одновременно кто-то тихонько отодвигает задвижку.
- Думаю, твоя жертва может быть в этот момент в ванной, - сказал Людоед. – Жди здесь.
Встав, он вышел на лестничную площадку. В крайнем беспокойстве Гвинни последовала за ним до двери. Людоед ждал, пока тот, кто находился в ванной, откроет дверь. Когда этого не случилось, он открыл ее сам.
Ванная была погружена в темноту. Людоед, озадаченный так же, как и Гвинни, наклонился внутрь и включил свет.
- Здесь никого, - Людоед почесал голову и вошел в ванную, чтобы убедиться.
Как только он отошел от двери, Гвинни услышала, как кто-то прошел мимо. Кто-то пересек лестничную площадку – она почувствовала ветерок от движения и слабое тепло – и поспешил тихими невидимыми шагами наверх. После этого Людоед мог ложиться на пол, заглядывая под ванну, но Гвинни знала, что это либо Джонни, либо Малколм обнаружили, как стать невидимым. Охваченная внезапной, чудесной надеждой, она помчалась обратно к прикроватному столику Людоеда. Вытянув руку, она нащупала салфетку. И никогда в жизни она еще не испытывала такого облегчения. Пирог был здесь. Твердый, как скала, и шершавый, как гранит, он был здесь под ее пальцами. Она просто каким-то образом сделала его невидимым.
Искренне благодарная судьбе, Гвинни протянула обе руки и взяла его. Он был тяжелым, как камень. Поспешно подойдя с ним к мусорной корзине, она разжала руки. Невидимый пирог упал со звуком глухого удара, который сотряс корзину и разбросал обертки от ирисок. Гвинни вытирала руки о ночную рубашку, чтобы избавиться от невидимой соды, когда вернулся Людоед, выглядевший ужасно сонным и искренне озадаченным.
- Я мог бы поклясться… - начал он.
- Я нашла пирог! – торжествующе произнесла Гвинни, указывая на корзину. – Он здесь, в вашей мусорной корзине. Кто-то выбросил его.
Она молилась, чтобы Людоед не подошел проверить. К счастью, он слишком хотел спать, и по ее внезапной веселости понял, что она говорит правду. Он тяжело сел на кровать.
- Слава небесам! А теперь подойди сюда, Гвинни, и расскажи, что заставило тебя решить отравить меня.
От этих слов Гвинни снова начала плакать, и приблизилась она очень неохотно. И не сразу решилась присесть на кровать – так далеко от Людоеда, как могла. Объяснить было сложно.
- Ну, - начала она, наконец. – Понимаете, вы такой ужасный.
- Неужели? – мрачно произнес Людоед. – Многообещающее начало. Продолжай.
Гвинни повертела пальцами на ногах, набираясь храбрости, и продолжила:
- Всё время суетитесь по поводу шума, и никогда никому ничего не позволяете, и заставляете всех бояться вас. Но я вроде как привыкла к этому. Но потом вы побили Джонни, и побили Малколма так, что он заболел. И вы избавились от мамочки и солгали насчет этого, и Джонни думает, что вы закопали ее в дальнем конце сада, и Дуглас почти согласился. Но я думаю, вы должны были закопать ее дальше в поле. А теперь вы собираетесь избавиться и от Джонни с Каспаром…
- Просто отправить их в школу, - подавленно возразил Людоед.
- Но они уже ходят в школу, - заметила Гвинни. – Вы просто хотите убрать их, потому что они вам мешают. И Дуглас предпочитает лучше жить с вами, чем отправиться в пансион, так что сами видите, что этот пансион из себя представляет. Но я решила вас убрать в основном из-за того, что вы сделали с мамочкой и с Малколмом.
Больше Гвинни сказать было нечего, так что она остановилась. Последовало молчание. Гвинни против воли нервно поглядывала на Людоеда. Она ожидала увидеть его лицо искаженным от ярости, но на самом деле он выглядел просто уставшим и унылым, и, похоже, глубоко задумался. Она сидела, вертя пальцами, пока Людоед осторожно не спросил:
- Ты собираешься совершить еще одну попытку убрать меня?
- Нет. Это слишком злобно, - грустно ответила Гвинни. – Я поняла это, когда увидела, как вы стонете.
Людоед явно испытал облегчение.
- Знаешь, Салли сказала, что если вы, дети, решите убить меня, она не станет вас осуждать, но я не думал, что она имела это в виду буквально.
- Она не говорила мне убивать вас. Я придумала сама.
- Знаю. Ты же не думаешь на самом деле, что я убил Салли, правда?
Гвинни согнула один большой палец под другим и поразмышляла.
- Не совсем, - ответила она. – Дуглас сказал, люди так не делают. Но на прошлой неделе по телевизору говорили об убийстве, так что вы могли его совершить. Почему вы солгали, если вы этого не делали?
- Ну, вы же не ждете, что я стану рассказывать вам обо всем, что является личным делом между мной и Салли? – возразил Людоед. – Салли ушла. Это всё, что вам надо знать.
- Нет, не всё! – горячо воскликнула Гвинни, и слезы снова задрожали на ее глазах. – Если мамочка ушла, это и наше личное дело тоже.
Последовало еще одно короткое молчание, пока Людоед обдумывал ее слова.
- Полагаю, ты права, - признал он. – Хорошо. Я не знаю, куда ушла Салли. Я провел сегодня большую часть дня, пытаясь это выяснить. У нас произошла ужасная ссора, которая началась с воды в ванне и перешла на другие вопросы, и Салли ушла около трех часов утра в четверг. Это тебя удовлетворяет?
- Да, - ответила Гвинни. – Нет. Разве она не вернется?
Людоед вздохнул:
- Только чтобы забрать вас, детей. Она забрала бы вас сразу, но вы спали. Сейчас она пытается найти, где вам всем жить… наверное. И должен сказать, если ты способна подумать, будто я…
Похоже, Людоед тоже сказал всё, что хотел. Последовала пауза, во время которой Гвинни, подбодренная мыслью, что Салли может вернуться и забрать ее, сопела и пыталась перестать плакать.
Затем Людоед произнес так, словно принял какое-то решение:
- Слушай, Гвинни, мне кажется, вначале я тебе нравился. Скажи честно – не позволила ли ты Каспару и Джонни повлиять на тебя? Не думаешь, что ты могла позволить им внушить тебе, что я… что-то вроде людоеда?
Это было нелегко. Гвинни покраснела от того, как он это преподнес.
- Немного и того, и другого, - признала она. – Я имею в виду, я сердилась из-за Малколма тоже.
- И Салли говорила о Малколме, - задумчиво произнес Людоед.
- Малколм милый.
- Он полная загадка для меня, - честно сказал Людоед. – Хорошо. Я сделаю всё возможное, чтобы понять Малколма, если ты обещаешь, что навсегда бросишь отравления. Что скажешь?
- Согласна, - ответила Гвинни.
- Хорошо. И, - продолжил Людоед так, словно не был уверен в том, что последует, - мы ведь можем снова стать друзьями, как думаешь? Если бы мы ими стали, у нас было бы больше шансов убедить Салли вернуться.
- Вы хотите, чтобы мамочка вернулась? – удивленно спросила Гвинни.
- Конечно, хочу! – воскликнул Людоед, столь же удивленный ее вопросом.
Гвинни снова начала плакать. Людоед был так добр, что ей стало стыдно. Она была потрясена своей злобной попыткой отравить его больше, чем когда думала, будто он умирает, и гораздо больше, чем была бы, если бы он злился и свирепствовал.
- Простите, - прорыдала она. – Я теперь буду к вам добра. Обещаю, я постараюсь.
- И я тоже постараюсь, - сказал Людоед. – Слушай, думаю, ты устала. И я точно устал. Может, вернешься в постель?
Гвинни кивнула и соскользнула на пол.
- Но Каспар и Джонни… - произнесла она.
- Не беспокойся о них, - весело сказал Людоед. – Когда Салли узнает, что они отправляются в пансион, а не остаются дома, чтобы мотать ей нервы, она с большей готовностью вернется.
Гвинни сомневалась на этот счет, но слишком устала, чтобы спорить. Теперь, когда Людоед заговорил об усталости, она поняла, что клюет носом.
- Иди сюда, - сказал Людоед и поднял ее на руки.
Гвинни уже много лет никто не носил на руках. Она считала, что слишком большая для этого. Но это был настолько приятный, безмятежный способ подниматься, что она уснула по пути, даже не думая возражать. Она немного проснулась, когда зашуршали пылевые шарики, поскольку Людоед сказал:
- Похоже, у нас завелись мыши.
- Не совсем мыши, - ответила Гвинни, когда он положил ее в кровать, и снова уснула, не услышав ответа Людоеда.