Перевод

Курлаевой А.В., 2018 год

 

Посвящение

Для Стеллы

 

Глава 1

Когда я был маленьким, я всегда думал, что особняк Столлери – что-то вроде сказочного замка. Я видел его из окна моей спальни – высоко в горах над Столлчестером он сверкал стеклом и золотом в солнечных лучах. Когда я в итоге туда попал, выяснилось, что не так уж он и похож на сказку.

Столлчестер, где мы держим магазин, тоже располагается довольно высоко в горах. У нас в Седьмой серии вообще много гор, и Столлчестер находится в Английских Альпах. Большинство людей думают, что именно поэтому телевизоры работают только в одном конце города, но мой дядя сказал мне, что во всем виноват Столлери.

– Всё из-за защитных чар, которыми они окружили себя, чтобы никто не мог разузнать про их дела. Магия блокирует сигнал.

Дядя Альфред в свободное время занимался магией, так что он разбирался в таких вещах. Большую же часть времени он зарабатывал на жизнь для всех нас в книжном магазине на соборном конце города. Сводный брат моей матери, он был худым невысоким суетливым человеком с небольшой лысиной среди кудрей. Всегда казалось, что необходимость заботиться обо мне, моей матери и моей сестре Антее – для него тяжкое бремя. Он вечно метался из стороны в сторону, бормоча:

– Где я возьму деньги, Конрад, если книги продаются так медленно!

Книжный магазин носил наше имя – выцветшие золотые буквы над эркером и темно-зеленой дверью гласили: «ГРАНТ И ТЕСДИНИК», – но дядя объяснил, что магазин теперь принадлежит ему. Они с моим отцом открывали его вместе. Дядя Альфред рассказывал мне, что сразу после моего рождения и незадолго до папиной смерти папе вдруг понадобилось много денег, и он продал свою половину магазина дяде Альфреду. А потом мой отец умер, и дяде Альфреду пришлось содержать нас.

– И это его долг, – как всегда, рассеянно говорила моя мать. – Мы его единственная семья.

Моя сестра Антея говорила, что хотела бы узнать, для чего отцу понадобились деньги, но она так и не смогла выяснить. Дядя Альфред говорил, что не знает.

– А от матери никогда не добьешься ничего вразумительного, – сказала мне Антея. – Она просто говорит что-нибудь вроде: «Жизнь – это постоянная лотерея» и «Ваш отец вечно нуждался в деньгах». Так что единственное, что мне приходит в голову – игорный долг. В конце концов, казино совсем рядом.

Мне нравилась мысль о том, что отец проиграл половину магазина. Раньше мне самому нравилось рисковать. Когда мне было восемь, я одалживал лыжи и спускался по самой крутой и заледенелой лыжной трассе, а летом взбирался на скалы. Я представлял, что иду по отцовским стопам. К несчастью, кто-то увидел меня на полпути к Столовому утесу и рассказал дяде.

– Нет уж, Конрад, – сказал он, встревоженно качая у меня перед носом морщинистым пальцем. – Я не могу допустить, чтобы ты так рисковал.

– Папа же рисковал, – возразил я, – когда поставил на кон те деньги.

– И потерял их, – заметил дядя, – и это совсем другое дело. Я особо не был в курсе его дел, но есть у меня мысль – очень проницательная, – что его ограбили эти аристократы-мошенники из Столлери.

– Что? – спросил я. – Имеешь в виду, граф Рудольф пришел с ружьем и взял его на мушку?

Дядя засмеялся и потрепал меня по голове.

– Не настолько драматично, Кон. В Столлери всё делают тихо и вежливо. Они вытягивают вероятности как джентльмены.

– Что ты имеешь в виду?

– Объясню, когда ты подрастешь достаточно, чтобы понимать магию крупных финансовых операций. А тем временем… – лицо дяди сморщилось и посерьезнело. – Тем временем ты не можешь позволить себе рисковать свернуть шею на Столовом утесе. Абсолютно не можешь, Кон – не с висящей на тебе дурной кармой.

– Что такое карма? – спросил я.

– Это я тоже объясню тебе, когда подрастешь, – ответил дядя. – Просто больше не попадайся мне на лазании по горам, вот и всё.

Я вздохнул. Карма явно являлась чем-то очень тяжелым, раз из-за нее нельзя лазить по скалам. Я решил спросить насчет нее мою сестру Антею. Антея почти на десять лет старше меня, и уже тогда много всего знала. Она сидела за кухонным столом над рядом раскрытых книг, а ее длинные черные волосы падали на страницы, на которых она делала пометки.

– Не мешай мне сейчас, Кон, – сказала она, не поднимая взгляда.

«Становится совсем как мама!» – подумал я.

– Но мне нужно знать, что такое карма.

– Карма? – Антея подняла взгляд.

Она широко распахнула огромные темные глаза, изумленно уставившись на меня.

– Карма – это что-то вроде Судьбы, только она относится к тому, что ты совершил в прошлой жизни. Предположим, в той жизни, которая была у тебя до этой, ты сделал что-то плохое или не сделал что-то хорошее, тогда предполагается, что Судьба догоняет тебя в этой жизни, пока ты не исправишь всё, став особенно хорошим. Понял?

– Да, – ответил я, хотя на самом деле не понял. – Значит, люди живут не один раз?

– Волшебники говорят, что да. Я лично не уверена, что верю в это. Я имею в виду: как можно проверить, что ты уже жил раньше? Где ты слышал про карму?

Не желая рассказывать ей про Столовый утес, я ответил туманно:

– О, прочитал где-то. А что значит «вытягивать вероятности»? Это я тоже прочитал.

– То, на объяснение чего уйдет целая вечность, а у меня нет времени, – ответила Антея, снова склонившись над своими записями. – Ты, кажется, не понимаешь, что я работаю, чтобы сдать экзамен, который изменит всю мою жизнь!

– А когда ты собираешься готовить обед? – спросил я.

– Вот вся моя жизнь в двух словах! – взорвалась Антея. – Я делаю здесь всю работу и помогаю в магазине дважды в неделю, и никому даже в голову не приходит, что я могу желать чего-то другого! Уходи!

С Антеей шутки плохи, когда она так разозлится. Я ушел и попытался расспросить маму. Мог бы догадаться, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Мама занимает маленькую голую комнату со скрипящими половицами на пол-этажа ниже моей спальни, в которой нет почти ничего, кроме пыли и кип бумаги. Она сидит там за шатающимся столом, треща на старой пишущей машинке – пишет книги и статьи о правах женщин. У дяди Альфреда были всевозможные красивые новые компьютеры внизу в служебном помещении, где работает мисс Сайлекс, и он всё время убеждал маму сменить на один из них ее машинку. Но ничто не может заставить маму согласиться на замену. Она говорит, ее старая машинка гораздо надежнее. Это правда. Компьютеры в магазине отключались по меньшей мере раз в неделю – дядя Альфред говорил: это из-за деятельности в Столлери, – но треск маминой пишущей машинки беспрестанно разносится по всем этажам дома.

Она подняла взгляд, когда я вошел, и откинула назад прядь темных с проседью волос. На старых фотографиях она очень похожа на Антею, за исключением того, что глаза у нее, как у меня, светло-карие, но сейчас вы ни за что не спутаете ее с Антеей. Она как-то увяла, всегда носит вещицу, которую Антея называет «этот кошмарный костюм цвета горчицы» и забывает причесаться. Мне это нравится. Она всегда неизменна, как собор, и всегда одинаково смотрит на меня поверх очков.

– Обед готов? – спросила она.

– Нет, – ответил я. – Антея его даже не начинала.

– Тогда возвращайся, когда он будет готов, – она склонилась посмотреть на бумагу, заправленную в пишущую машинку.

– Я уйду, когда ты объяснишь мне, что значит «вытягивать вероятности».

– Не надоедай мне с этим, – она прокрутила лист наверх, чтобы прочитать последнюю строчку. – Спроси у своего дяди. Это всего лишь какие-то магические дела. Что ты думаешь насчет такого определения: «затюканные свиноматки». Хорошо, а?

– Великолепно, – ответил я.

Мамины книги полны таких вещей. Я никогда не знаю наверняка, что они означают. В тот раз я подумал, что речь идет о тюках свитых мотков, и ушел, размышляя об остальных ее книгах с такими названиями как «Эксплуатируемые ради мечты» и «Калеки евнухи». У дяди Альфреда в магазине их был целый стол. Одной из моих обязанностей было протирать с них пыль, но он почти никогда не мог их продать, как бы соблазнительно я их ни складывал.

Я многое делал в магазине: распаковывал книги, расставлял их, протирал с них пыль и мыл пол в те дни, когда нервы миссис Поттс не позволяли ей прийти. Нервы миссис Поттс всегда приходили в негодное состояние после того, как она пыталась убраться в мастерской дяди Альфреда. Тогда магазин, да и весь дом, сотрясался от криков:

– Я же говорил тебе, женщина, только пол! Ты загубила этот эксперимент! И скажи спасибо, что ты еще не золотая рыбка! Тронь это еще раз, и станешь золотой рыбкой!

Но миссис Поттс по меньшей мере раз в месяц не могла сопротивляться искушению сложить всё в аккуратные стопки и стереть меловые отметки на верстаке. После чего дядя Альфред с криком взлетал по лестнице, а на следующий день нервы миссис Поттс не позволяли ей выйти из дома, и мне приходилось мыть пол в магазине. В качестве награды мне позволялось читать любые книги с детских полок, какие захочу.

Говоря до грубости откровенно (это любимая присказка дяди Альфреда), эта награда ничего не значила для меня примерно до того времени, когда я услышал про карму и Судьбу и задумался о том, что значит «вытягивать вероятности». До тех пор я предпочитал заниматься рискованными вещами. Или чаще я стремился пойти к друзьям, которые жили в той части города, где работало телевидение. Чтение было еще более тяжелой работой, чем мытье полов. Но однажды я вдруг открыл для себя книги про Питера Дженкинса. Вы должны их знать: «Питер Дженкинс и худой учитель», «Питер Дженкинс и тайна директора» и все остальные. Они классные. В нашем магазине их целый ряд – штук двадцать, – и я намереваюсь прочитать все.

Ну, я прочитал уже около шести, и все они ссылаются на еще одну под названием «Питер Дженкинс и формула футбола», что звучит весьма многообещающе. Так что именно ее я хотел прочитать следующей.

Я закончил с полом так быстро, как мог. Затем, идя протирать мамины книги, я остановился у детских полок и быстро окинул взглядом блестящий красно-коричневый ряд книг о Питере Дженкинсе в поисках «Питера Дженкинса и формулы футбола». Проблема в том, что все они выглядят одинаково. Я пробежал пальцами по корешкам, думая, что найду книгу где-то седьмой в ряду. Я знал, что видел ее здесь. Но ее не было. Та, что находилась на нужном месте, называлась «Питер Дженкинс и волшебный игрок в гольф». Я пробежал пальцами до самого конца, и ее по-прежнему не было, и «Тайны директора», похоже, не было тоже. Вместо этого стояли три издания одной книги под названием «Питер Дженкинс и скрытый ужас», которую я никогда прежде не видел. Я вынул одну из них и пролистал ее, и она оказалась почти идентичной «Тайне директора», но не совсем – например, летучие мыши-вампиры вместо зомби в шкафу, и всё такое, – и я поставил ее обратно, чувствуя себя озадаченным и глубоко разочарованным.

В итоге я взял одну наугад, прежде чем отправиться протирать мамины книги. И мамины книги тоже отличались – едва заметно. Они выглядели прежними: с большими желтыми буквами «ФРАНКОНИЯ ГРАНТ» на обложке, – но некоторые названия были другими. Толстая книга, которая раньше называлась «Женщины в кризисе» была по-прежнему толстой, но теперь называлась «Аргументы за женский пол», а тонкая в мягкой обложке называлась «Материнское остроумие», вместо «Используем ли мы интуицию?», как я помнил.

Именно тогда я услышал, как дядя Альфред, насвистывая, торопится вниз по лестнице, чтобы открыть магазин.

– Хэй, дядя Альфред! – позвал я. – Ты продал всего «Питера Дженкинса и формулу футбола»?

– Не думаю, – ответил он, врываясь в магазин с обычным обеспокоенным видом.

Он пронесся вдоль детских полок, бормоча насчет того, что теперь надо всё переделывать, и меняя очки. Он вгляделся в ряд с книгами о Питере Дженкинсе. Он наклонился посмотреть на книги внизу и встал на цыпочки посмотреть на верхние полки. Затем он отступил, выглядя таким разозленным, что я подумал, миссис Поттс убралась и здесь.

– Только взгляни на это! – с отвращением произнес он. – Треть их изменилась! Это преступление. Они взялись за крупную деятельность, даже не задумываясь о побочных эффектах! Конрад, выйди на улицу и посмотри, осталась ли улица прежней.

Я подошел к двери магазина, но насколько я мог видеть, ничего… О! Почтовый ящик вниз по дороге стал теперь ярко-синий.

– Видишь! – сказал дядя, когда я сообщил ему. – Видишь, какие они! Множество деталей теперь будут другими – ценных деталей. Но разве есть им дело? Они думают только о деньгах!

– Кто? – спросил я.

Я не мог понять, как кто бы то ни было может делать деньги, изменяя книги.

Он указал большим пальцем наверх и в бок.

– Они. Эти извращенцы-аристократы в Столлери, говоря до грубости откровенно, Кон. Они делают деньги, вытягивая вероятности. Они смотрят и, если видят, что могут получить большую прибыль от одной из своих компаний при условии, что пара вещей чуть-чуть изменится, тогда они выкручивают, выдергивают и тянут эту пару вещей. И их не волнует, что вместе с ними меняются и другие вещи. О, нет. И на этот раз они зашли слишком далеко. Ненасытные. Бессовестные. Если они продолжат в таком духе, люди заметят и начнут возмущаться, – он снял очки и протер их, на лбу от злости выступили капли пота. – Будут проблемы. По крайней мере, я надеюсь на это.

Так значит, вот что означало «вытягивать вероятности».

– Как они меняют вещи? – спросил я.

– С помощью могущественной магии, – ответил дядя. – Более могущественной, чем ты или я можем вообразить, Конрад. Будь уверен: граф Рудольф и его семья – весьма опасные люди.

Когда я, наконец, поднялся в свою комнату, чтобы почитать книгу про Питера Дженкинса, первым делом я выглянул из окна. Поскольку я находился на самом верху нашего дома, я видел Столлери лишь как отблеск и сверкание в том месте, где зеленые холмы складываются в каменистую гору. Я с трудом мог поверить, что кто-нибудь в этом высоком мерцающем месте мог обладать силой изменить множество книг и почтовые ящики здесь, в Столлчестере. Я по-прежнему не понимал, зачем кому-то это могло понадобиться.

– Это потому, что если изменить некоторые вещи, которые могут произойти, – объяснила Антея, подняв голову от своих книг, – чуть-чуть меняется всё. В этот раз, – добавила она, уныло переворачивая страницы своих записей, – они, похоже, совершили большой скачок и вызвали сильное изменение. У меня здесь выписки из двух книг, которые, кажется, больше не существуют. Неудивительно, что дядя Альфред раздражен.

Мы привыкли к изменениям на следующий день. Иногда было сложно помнить, что почтовые ящики раньше были красными. Дядя Альфред сказал, что мы и помним-то только потому, что живем в этой части Столлчестера.

– Говоря до грубости откровенно, – сказал он, – половина Столлчестера думает, что почтовые ящики всегда были синими. Так же думает и вся остальная страна. Король, возможно, называет этот цвет «королевским синим» Игры с разумом, вот что это такое. Дьявольская алчность.

Это происходило в счастливые старые дни, когда Антея еще была дома. Думаю, мама и дядя Альфред считали, что Антея всегда будет дома. Тем летом мама сказала как обычно:

– Антея, не забудь, что Конраду нужная новая школьная форма на следующий семестр.

А дядя Альфред был полон планов по расширению магазина, как только Антея закончит школу и сможет работать полный день.

– Если я вычищу кладовку напротив моей мастерской, – говорил он, – мы можем расположить там кабинет. Затем мы можем поместить книги туда, где находится кабинет… возможно, достроить дополнительную часть во двор.

Антея никогда ничего не отвечала на эти планы. В течение следующего месяца она была очень тихой и напряженной. Затем она повеселела. Она радостно работала в магазине весь остаток лета, а в начале осени повела меня купить новую одежду, как в прошлом году, если не считать того, что одновременно она купила вещи и для себя. А потом, когда я уже месяц ходил в школу, она уехала.

На завтрак она спустилась с маленьким чемоданом.

– Я ухожу, – объявила она. – Завтра я начинаю учебу в университете. Я еду в Ладвич на поезде в девять двадцать, так что попрощаюсь сейчас и возьму что-нибудь поесть в поезде.

– Университет! – воскликнула мама. – Но ты недостаточно умна для этого!

– Ты не можешь, – сказал дядя Альфред. – Есть же магазин… и у тебя нет денег.

– Я сдала экзамен, – ответила Антея, – и получила стипендию. Это дает мне достаточно денег, если я буду бережлива.

– Но ты не можешь! – хором воскликнули они.

И мама добавила:

– Кто будет присматривать за Конрадом?

А дядя Альфред сказал:

– Слушай, девочка моя, я рассчитывал на тебя в магазине.

– Чтобы я работала задаром. Знаю, – ответила Антея. – Что ж, сожалею, что разрушила ваши планы насчет меня, однако, знаете, у меня есть собственная жизнь, и я всё устроила сама, поскольку знала, чтобы вы оба помешаете мне, если я расскажу. Я годами заботилась о вас троих. Но теперь Конрад достаточно большой, чтобы самому о себе позаботиться, и я собираюсь уехать и построить свою жизнь.

И она ушла, оставив нас таращиться друг на друга. Она не вернулась. Понимаете, она знала дядю Альфреда. Дядя Альфред провел немало времени в мастерской, устанавливая чары, которые навсегда удержат Антею дома, когда она вернется в конце семестра. Антея догадалась, что он так сделает. И просто отправила открытку, написав, что остается с друзьями и никогда к нам не приблизится. Она посылала мне открытки и подарки на дни рождения, но в Столлчестер не возвращалась много лет.

 

Глава 2

Из-за ухода Антеи всё ужасно изменилось – куда хуже любых изменений из-за деятельности графа Рудольфа в Столлери. Мама неделями пребывала в дурном настроении. Не уверен, простила ли она Антею вообще.

– Такая хитрая! – всё время повторяла она. – Такая коварная и скрытная. Не вздумай становиться таким же, Конрад. И не жди, что я стану бегать за тобой. У меня есть работа.

Дядя Альфред тоже долго был раздражителен и ворчлив, но повеселел, когда установил чары, которые должны были удержать Антею дома, как только она вернется. Он приобрел привычку хлопать меня по плечу и говорить:

– Ты-то ведь не подведешь меня вот так, Кон, правда?

Иногда я отвечал:

– Вряд ли!

Но чаще всего я изворачивался и не отвечал. Я страшно скучал по Антее целую вечность. К ней я мог пойти, когда у меня возникал вопрос или когда мне было грустно. Если мне случалось упасть или пораниться, у нее всегда наготове был пластырь и утешение. Если мне было скучно, она придумывала мне интересные занятия. Теперь, когда она ушла, я чувствовал себя потерянным.

До сих пор я не замечал, как много Антея делала по дому. К счастью, я знал, как обращаться со стиральной машиной, но постоянно забывал включить ее, а потом обнаруживал, что мне не в чем идти в школу. Я вечно попадал в неприятности из-за грязной одежды, пока не привык помнить. Мама просто продолжала, как раньше, складывать одежду в корзину для белья, но дядя Альфред строго следил за видом своих рубашек. Ему пришлось платить миссис Поттс, чтобы она их гладила, и он без конца ворчал, как много она за это берет.

– Ингредиенты для моих экспериментов нынче стоят целое состояние, – повторял он. – Где я возьму деньги?

Кроме того, Антея занималась покупками и готовкой, и именно здесь мы пострадали больше всего. Неделю после ее отъезда мы жили на кукурузных хлопьях, пока они не закончились. Тогда мама попыталась решить проблему, заказав двести замороженных пирогов с заварным кремом и забив ими морозилку. Вы не поверите, как быстро надоедает есть пироги с заварным кремом. К тому же мы постоянно забывали заранее вынуть очередной пирог, чтобы он оттаял. Дяде Альфреду приходилось размораживать их магией, отчего они отсыревали и у них портился вкус.

– А мы можем поесть что-нибудь другое – не такое вязкое и посытнее? – патетично вопрошал он. – Подумай, Фрэн. Ты же когда-то готовила.

– Так это когда я была эксплуатируемой женщиной, – возражала мама. – Те, кто продают пироги, делают и замороженную пиццу, но ее придется заказывать тысячами.

Дядя Альфред пожимал плечами и грустно говорил:

– Я бы лучше съел бекон с яичницей.

– Так сходи и купи, – говорила моя мать.

В итоге мы постановили, что дядя Альфред занимается покупками, а я пытаюсь готовить то, что он купил. Я отыскал в магазине книги «Кулинария для начинающих» и «Легкое питание» и изо всех сил старался выполнить написанное в них. У меня никогда особо не получалось. Еда всегда подгорала и прилипала ко дну кастрюли, но обычно наверху оставалось достаточно, чтобы хоть что-то съесть. Мы ели много хлеба, хотя только мама от него заметно поправилась. Дядя Альфред был от природы тощий, а я еще рос. С тех пор маме приходилось несколько раз в год водить меня в магазин за новыми вещами. Почему-то это всегда происходило, когда она была крайне занята, заканчивая книгу, и делало ее такой несчастной, что я старался носить вещи так долго, как только мог. Пару раз у меня в школе были неприятности из-за того, что я выгляжу как чучело.

Мы привыкли справляться к следующему лету. Думаю, именно тогда стало окончательно ясно, что Антея не вернется. Я еще на Рождество понял, что она уехала навсегда, но у мамы и дяди Альфреда на понимание ушел почти год.

– Она должна приехать домой этим летом, – по-прежнему с надеждой говорила мама в мае. – Все университеты закрываются на летние месяцы.

– Только не она, – ответил дядя Альфред. – Она отрясла пыль Столлчестера со своих ног. И, говоря до грубости откровенно, Фрэн, я не уверен, что хочу, чтобы она возвращалась. Столь неблагодарная личность была бы только помехой.

Он вздохнул, снял чары для удержания Антеи дома и нанял помогать в магазине девушку по имени Дейзи Болджер. После этого он всё время беспокоился, сколько следует платить Дейзи, чтобы она не ушла работать в магазин фарфора возле собора. Дейзи куда лучше меня умела вытягивать деньги из дяди Альфреда. Вот где хитрость! И, похоже, Дейзи всегда считала, что, находясь в магазине, я перепутаю все книги. Пару раз граф Рудольф в Столлери совершал крупные изменения, и каждый раз Дейзи была уверена, что это я перемешал книги. К счастью, дядя Альфред никогда ей не верил.

Дядя Альфред жалел меня. Он смотрел на меня поверх очков с самым обеспокоенным видом, грустно качая головой. И приобрел привычку грустно говорить:

– Полагаю, уход Антеи чувствительнее всего ударил по тебе, Кон. Говоря до грубости откровенно, подозреваю, что ее заставила уйти твоя дурная карма.

– Что я сделал в прошлой жизни? – встревоженно спрашивал я.

Дядя Альфред в ответ всегда качал головой:

– Не знаю, что ты сделал, Кон. Это знают лишь Повелители Кармы. Ты мог быть продажным полицейским; или судьей, который берет взятки; или дезертиром; или, возможно, предателем родины – что угодно! Я только знаю, что ты либо не сделал того, что следовало сделать, либо сделал что-то, чего не следовало. И поэтому тебя преследует Рок, – после чего он убегал, бормоча: – Если только мы не найдем способ искупить твой проступок.

Я ужасно себя чувствовал после этих разговоров. После них со мной почти всегда случалось что-нибудь плохое. Однажды я поскользнулся, когда уже довольно высоко взобрался по Столовому утесу, и ободрал себе всё лицо. В другой раз упал с лестницы и вывихнул лодыжку, а еще в другой раз сильно порезался на кухне – кровь залила весь лук. Но самое отвратительное заключалось в том, что каждый раз я думал, что заслуживаю этого! Как наказание за преступление в прошлой жизни. И я чувствовал себя ужасно виноватым и грешным, пока царапины, или лодыжка, или порез не заживали. Потом я вспоминал, как Антея говорила, что не верит в прошлые жизни, и мне становилось лучше.

– Ты не можешь разузнать, кем я был и что сделал? – спросил я однажды дядю Альфреда после того, как директриса отчитала меня за одежду не по размеру.

Она послала со мной записку на этот счет, но я ее выбросил, поскольку мама как раз начала новую книгу, и в любом случае я знал, что заслужил неприятности.

– Если бы я знал, я мог бы что-нибудь сделать.

– Говоря до грубости откровенно, – ответил дядя. – Я предполагаю, что ты должен повзрослеть, прежде чем сможешь изменить Судьбу. Но я попытаюсь выяснить. Я попытаюсь, Кон.

Он проводил эксперименты в мастерской, чтобы выяснить, но не слишком продвинулся.

Примерно через год после отъезда Антеи я всерьез разозлился на Дейзи Болджер, когда она не давала мне просмотреть новую книгу о Питере Дженкинсе. Я сказал ей, что дядя мне разрешает, но она продолжала твердить:

– Поставь на место! Ты ее истреплешь, а обвинят меня.

– О, шла бы ты уже работать в тот магазин фарфора! – в конце концов, воскликнул я.

Она сердито вскинула голову:

– Много ты понимаешь! Я и не собиралась никогда. Там скучно. Я так говорю, только чтобы вытянуть из твоего дяди приличное жалование. И даже сейчас он не платит мне и половины того, что мог бы себе позволить.

– Платит, – возразил я. – Он всегда беспокоится, как дорого ты обходишься.

– Это потому что он скряга, а не потому что у него нет денег. Он почти так же богат, как граф из Столлери. Этот книжный магазин загребает деньги лопатой.

– Серьезно? – спросил я.

– Я сижу за кассой. Я знаю, – ответила Дейзи. – Мы находимся в живописной части города и зимой и летом собираем всех туристов. Спроси мисс Сайлекс, если не веришь мне. Она ведет счета.

Я был так поражен, что забыл о злости – и о книге про Питера Дженкинса тоже. Чего Дейзи, несомненно, и добивалась. Она была очень сообразительной. Но я не мог поверить в ее правоту, ведь дядя Альфред всегда так беспокоился. Я начал считать людей, приходивших в магазин.

И Дейзи оказалась права. Столлчестер известен своей красотой – множество исторических зданий и горы вокруг. Летом люди приезжают посмотреть город и поиграть в казино, а пешие туристы – погулять в горах. Зимой приезжают покататься на лыжах. Но из-за того, что мы так высоко, летом у нас дождь и туман, а зимой всегда бывают времена, когда снег недостаточно глубокий, или слишком мягкий, или поднимается метель, и в такие дни туристы приходят в магазин сотнями. Они покупают всё: от словарей, чтобы разгадывать кроссворды, до серьезных книг по философии, детективов, биографий, приключений и кулинарных книг. Некоторые покупают даже мамины книги. Мне понадобилось лишь несколько месяцев, чтобы понять: дядя Альфред действительно загребает деньги лопатой.

– На что он их тратит? – спросил я Дейзи.

– Кто знает? – ответила она. – Эта его мастерская требует немалых средств, и он всегда покупает лучший марочный портвейн для своего Кружка Магов. И, знаешь, вся одежда у него ручной работы.

Я почти не поверил и этому тоже. Но если подумать, среди людей, посещавших Кружок Магов дяди Альфреда каждую среду, был мистер Хокинс, портной, и он не однажды приходил пораньше со свертком одежды. И мне весьма часто приходилось помогать носить наверх для встреч пыльные старые бутылки портвейна. Просто я не понимал, какие они дорогие. Я злился на Дейзи за то, что она замечала куда больше, чем я. Но, с другой стороны, она действительно была очень сообразительной.

Вы не поверите, как ловко Дейзи действует, когда хочет больше денег. Зачастую у нее уходит на это две недели: десять дней вздохов, ворчания и жалоб о том, как она перегружена работой и как нуждается, за которыми следует еще день вздохов о том, как милая женщина в магазине фарфора сказала ей, что она в любое время может прийти туда работать. И заканчивается всё вспышкой:

– С меня хватит! Я ухожу!

И каждый раз это срабатывало.

Я подумал, что дядя Альфред терпеть не может, когда люди уходят. Поэтому он позволил Антее посещать Соборную школу, чтобы она могла оставаться дома и быть полезной здесь.

Я не мог пригрозить уйти – пока не мог. В этой стране вы обязаны ходить в школу до двенадцати лет. Но я мог притвориться, будто не собираюсь больше готовить. Не больно-то приходилось и притворяться, на самом деле.

В тот первый раз я действовал даже медленнее, чем Дейзи. Две недели я вздыхал и говорил, что сыт готовкой по горло. В итоге мама отреагировала первой:

– В самом деле, Конрад, тебя послушать, так можно подумать, мы тебя эксплуатируем.

Просто чудесно. На одном дыхании я перешел от закипания к взрыву:

– Так и есть, вы эксплуатируете меня! С меня хватит! Я больше никогда не буду готовить.

И стало еще чудеснее. Дядя Альфред поспешно увел меня в свою мастерскую и умолял меня.

– Ты знаешь – будем до грубости откровенны, Кон, – твоя мать безнадежна в плане готовки, а я еще хуже. Но нам всем надо есть, правильно? Будь хорошим мальчиком и пересмотри свое решение.

Я обвел взглядом стеклянные предметы странной формы и сияющие механизмы и заинтересовался, сколько всё это стоит.

– Нет, – надувшись, ответил я. – Найми кого-нибудь для этого.

Он поморщился. Он почти содрогнулся от этой мысли.

– А допустим, я предложу тебе небольшую награду, чтобы ты снова стал нашим поваром? – умасливающим тоном произнес он. – Что я могу тебе предложить?

Я заставил его уламывать меня некоторое время. А потом вздохнул и попросил велосипед. Он моментально согласился. Когда велосипед прибыл, он оказался не таким уж чудесным, поскольку дядя Альфред достал подержанный, однако положил начало. Теперь я знал, как браться за дело.

Когда наступила зима, я снова принялся играть роль. Я дважды отказывался готовить. Сначала я добился от дяди регулярных карманных денег, а потом – собственных лыж. Весной я снова прибег к этому способу и получил конструктор. Тем летом я получил почти всё, что мне требовалось. На следующую осень я заставил дядю Альфреда подарить мне хороший фотоаппарат. Знаю, я действовал расчетливо и коварно – почти так же дурно, как Дейзи (хотя и не мог не заметить, что у моих друзей в школе есть и лыжи, и карманные деньги, причем они считали это само собой разумеющимся, и  никто из них не должен был отрабатывать их готовкой), – но я сказал себе, что дурным меня сделал Рок, и я могу извлечь из этого пользу.

Я прекратил шантаж в тот год, когда мне исполнилось двенадцать. Не потому что я исправился. Это было частью плана. Понимаете, в двенадцать можно бросить школу, и я знал, что дядя Альфред подумал об этом. По правилам вы можете пойти в Старшую школу, но только если ваша семья оплатит ее. В противном случае вы отправляетесь искать работу. Все мои друзья шли в Старшую школу, большинство из них – в Соборную, как Антея, но мои лучшие друзья отправлялись в Стольскую гимназию. Мне казалось, она должна быть похожа на школу из книг о Питере Дженкинсе. Обучение в Стольской гимназии стоит дороже, но это потрясающее место, и к тому же там учат магии. Я всей душой стремился обучаться магии вместе с друзьями. Учитывая, что я жил в доме, где дядя Альфред по крайней мере раз в неделю наполнял лестницу необычными запахами и странным жужжанием работающих чар, мне не терпелось тоже этим заняться. Кроме того Дейзи Болджер сказала мне, что дядя Альфред, когда был ребенком, сам учился в Стольской гимназии. Как эта девушка разузнавала подобные вещи, я никогда не мог понять.

Зная дядю Альфреда, я был уверен, что он попытается как-нибудь удержать меня дома. Он мог даже уволить Дейзи и заставить меня работать в магазине задаром. Так что мой план состоял в том, чтобы приняться за угрозы перестать готовить перед самым окончанием последнего семестра и заставить дядю в качестве взятки дать мне Стольскую гимназию. Если это не сработает, я решил пригрозить уйти и найти работу в долине, а потом сказать, что останусь, если смогу пойти в Соборную школу.

Я разрабатывал всё это, сидя в своей комнате и глядя на мерцающий среди гор Столлери. Столлери всегда заставлял меня мечтать о странных и волнующих вещах, которых у меня не было. И мне пришло в голову, что Антея, наверное, точно также строила планы, сидя в своей комнате – лишь с тем отличием, что из бывшей комнаты Антеи Столлери не видно. Теперь мама использовала ее как склад для бумаги.

Примерно в это время о Столлери заговорили во всех новостях. Внезапно умер граф Рудольф. Сплетничавшие в магазине посетители говорили, что он был не так уж и стар, но некоторые болезни не считаются с возрастом, не так ли?

– Свели в раннюю могилу, – сказала мне миссис Поттс. – Попомни мои слова. И говорят, новому графу всего двадцать один. А его сестра еще моложе. Им придется в ближайшее время заключить брак, чтобы обеспечить продолжение рода. Она будет на этом настаивать.

Дейзи очень интересовалась свадьбами. Она повсюду охотилась за журналами, в которых мог оказаться портрет нового графа Роберта и его сестры леди Фелиции. Но нашла только газету с объявлением о помолвке графа Роберта с леди Мэри Огворт.

– Голый текст, – жаловалась она. – И никаких фотографий.

– Дейзи не найдет фотографий, – сказала мне миссис Поттс. – Столлери оберегает свою частную жизнь. Они там знают, как держать средства массовой информации подальше от себя. Я слыхала, их территорию окружают электрические заборы, а внутри патрулируют свирепые собаки. Она не позволит людям совать свой нос – только не она.

– Кто она? – спросил я.

Миссис Поттс помолчала, стоя на коленях на лестнице спиной ко мне.

– Подай мне полироль. Спасибо. Она, – продолжила она, медленно и с наслаждением втирая полироль, – это старая графиня. Она избавилась от своего мужа – я слыхала, запилила его своим нытьем до смерти, – а теперь не хочет никого видеть, пока обрабатывает нового графа. Говорят, он уже полностью у нее под каблуком, бедный мальчик, а будет еще хуже. Она любит всё, что приносит власть и деньги. Он женится на этой девушке, которую она выбрала, а потом она будет вертеть обоими, вот увидишь.

– Похоже, она ужасна, – сказал я, пытаясь выудить больше информации.

– О, так и есть. Когда-то выступала на сцене. Подцепила старого графа, задирая ноги в кордебалете, как я слышала. И…

К несчастью, в этот момент по лестнице взлетел дядя Альфред и разлил воду, пошатнув ведро миссис Поттс, а вместе с ним – ее нервы. Больше мне ни разу не удалось вызвать миссис Поттс на сплетни о Столлери. Вот мой Рок в действии, подумал я. Однако еще несколько намеков я получил от самого дяди Альфреда. Весь сморщившись от беспокойства, он сказал:

– Что происходит теперь в Столлери, а? Могло быть и хуже. Не хочу называть имен, но кое-то там очень жаден до власти. Я опасаюсь следующей череды изменений, Кон.

Он был так обеспокоен, что позвонил своему Кружку Магов, и они – просто не слыхано! – встретились во вторник. После этого они стали встречаться по вторникам и средам, и каждую неделю я помогал относить наверх вдвое больше пыльных бутылок вина.

Недели эти медленно проходили, пока не наступил ужасный день, когда директриса раздала всем в выпускном классе анкеты выпускника.

– Отнесите их своим родителями или опекунам, – сказала она. – Скажите им, что если они хотят, чтобы вы покинули школу после этого семестра, они должны подписаться в графе «А». Если они хотят, чтобы вы пошли в Старшую школу, они подписываются в графе «Б». Пусть подпишут сегодня. Я хочу завтра же получить все анкеты обратно.

Я отнес анкету домой, приготовившись к сражению и хитростям. Войдя через задний двор, я поднялся прямо к маме. Мой план состоял в том, чтобы заставить ее подписаться в графе «Б», пока дядя Альфред даже не знает, что я получил анкету.

– Что это? – отсутствующе спросила мама, когда я подтолкнул желтый лист перед ее пишущей машинкой.

– Анкета выпускника, – объяснил я. – Если ты хочешь, чтобы я продолжал обучение, тебе надо подписаться в графе «Б».

Она рассеянно откинула назад волосы.

– Я не могу этого сделать, Конрад, у тебя ведь уже есть работа. И не где-нибудь, а в Столлери. Должна сказать, я глубоко разочарована в тебе.

У меня словно весь мир выдернули из-под ног, как ковер.

– Столлери! – воскликнул я.

– Ведь ты же вроде именно это сказал своему дяде, – ответила моя мать, взяла анкету и подписалась в графе «А» своей фамилией по мужу «Ф. Тесдиник». – Вот. Я умываю руки, Конрад.

 

Глава 3

Я стоял, чувствуя себя всеми преданным. Я не знал, что делать или что думать. Когда ко мне вернулась способность воспринимать окружающее, я обнаружил, что бегу вниз по лестнице, размахивая анкетой выпускника. Я влетел в магазин, где дядя Альфред стоял рядом с кассой, и яростно замахал анкетой у него перед лицом.

– Какого черта это значит? – заорал я.

Многие покупатели повернулись от полок, уставившись на меня. Дядя Альфред посмотрел на них, моргнул на меня и сказал Дейзи:

– Не возражаешь минутку постоять здесь? – он выскользнул из-за кассы и схватил меня за локоть. – Пошли в мою мастерскую, и там я объясню.

Он практически вытащил меня из магазина. Я по-прежнему размахивал анкетой в свободной руке и, кажется, продолжал кричать.

– Что ты имеешь в виду под «объясню»? – вопил я, пока мы поднимались. – Ты не можешь так со мной поступить! Ты не имеешь права!

Когда мы добрались до мастерской, дядя Альфред пихнул меня внутрь – в густой запах недавней магии – и захлопнул за нами дверь. Поправил очки, которые я ему сбил. Он тяжело дышал и выглядел более обеспокоенным, чем когда-либо, но мне было наплевать. Я открыл рот, чтобы снова начать кричать.

– Нет, не надо, Кон, – с нажимом произнес дядя Альфред. – Пожалуйста. Я делаю для тебя всё, что могу. Честно. Понимаешь, проблема в твоем Роке – в этой твоей дурной карме.

– При чем тут вообще это? – вопросил я.

– При всем. Я испробовал все возможные гадания, и оказалось, дела обстоят даже хуже, чем я думал. Если ты не исправишь – и немедленно –  свою ошибку из прошлой жизни, еще до конца этого года ты умрешь самой ужасной и мучительной смертью.

– Что? – воскликнул я. – Я тебе не верю!

– Это правда, – заверил он меня. – Повелители Кармы просто разорвут тебя на мелкие кусочки, и тебе придется начинать заново, когда ты возродишься в следующей жизни. Они беспощадны, понимаешь? Но я не прошу верить мне просто так. Я хотел бы, чтобы ты пришел сегодня вечером на собрание Кружка Магов и послушал, что они скажут. Они тебя не знают, я им про тебя не рассказывал, но готов поспорить, они моментально вычислят твою дурную карму. Говоря до грубости откровенно, в последнее время она окружает тебя, словно черная туча, Кон.

Я почувствовал себя ужасно. Во рту пересохло, а желудок скрутило дрожащими волнами.

– Но, – произнес я, обнаружив, что мой голос сел до шепота, – при чем тут вот это? – я попытался снова размахнуться на него анкетой выпускника, но сумел лишь слабо дернуть внезапно ослабевшей рукой.

– А, лучше бы ты сначала пришел ко мне, – сказал дядя. – Я бы объяснил. Понимаешь, я выяснил, что ты сделал не так. В твоей прошлой жизни Повелители Кармы потребовали, чтобы ты разделался с кем-то. А ты этого не сделал. Ты струсил и позволил ему уйти. И этот человек тоже возродился и продолжил свою порочную жизнь…

– Но я всё еще не понимаю… – начал я.

Он поднял руку, призывая меня к молчанию. Рука дрожала. Казалось, он весь с ног до головы дрожит от беспокойства.

– Дай мне закончить, Кон. Позволь продолжить. С тех пор, как я обнаружил, что послужило причиной твоего Рока, я воспользовался всеми возможными гаданиями, чтобы выяснить, кто тот человек, с которым ты не разделался. Это было ужасно сложно – тебе не надо напоминать, как магия Столлери глушит здесь чары, – но, несмотря на это, результат получился совершенно определенным. Это кто-то там, в Столлери, Кон.

– Имеешь в виду: новый граф? – спросил я.

– Не знаю, – ответил дядя. – Один из них там, наверху. Кто-то в Столлери обладает немалым могуществом и творит нечто очень плохое, и его образ в точности совпадает с тем человеком, с которым ты должен был разделаться в прошлый раз. Это всё, что я смог узнать, Кон. Будь оптимистом. Мы знаем, где найти его или ее. Поэтому я устроил, чтобы ты получил работу в Столлери.

– Какую работу? – спросил я.

– Прислуги. Ты в любом случае привычен к ней. Управляющий там – или дворецкий, или кто он такой – мистер Амос, и он собирается в скором времени взять несколько выпускников, чтобы обучить их на слуг для нового графа. На следующий день после окончания семестра он будет беседовать с целой компанией таких, как ты. И он возьмет тебя, Кон, даже не беспокойся. Я наложу на тебя хорошие чары, так что у него не останется выбора. Ты не должен волноваться о получении работы. И тогда ты окажешься прямо в гуще всего, чистя сапоги и бегая по поручениям, и у тебя будут все шансы найти человека, ответственного за твою дурную карму…

«Чистить сапоги!» – подумал я и чуть не разрыдался. Дядя продолжал говорить – нервно, убедительно, но я уже не мог сосредоточиться на его словах. Дело было не просто в том, что мой тщательно продуманный план оказался абсолютно бесполезен. Я вдруг понял, чего хотел им добиться на самом деле. Раньше я не признавался даже самому себе, но теперь знал – и это знание причиняло боль, – я хотел, как Антея, бросить книжный магазин, бросить Столлчестер, уехать куда-нибудь в совершенно другое место и сделать карьеру. До сих пор я на самом деле не задумывался, какую именно карьеру, но сейчас мне пришли в голову возможности: летать на самолете, стать великим хирургом, быть известным ученым, или, может – лучше всего – выучиться на сильнейшего в мире мага.

Словно я пытался заглянуть в дверь, которая захлопнулась у меня перед носом. Я мог сделать столько всего интересного, если бы получил подобающее образование. А вместо этого я теперь всю жизнь буду чистить сапоги.

– Не хочу! – выпалил я. – Я хочу пойти в Стольскую гимназию!

– Ты не слушал, что я тебе говорю, – сказал дядя Альфред. – Сначала ты должен избавиться от своего Рока, Кон. Если ты этого не сделаешь, ты мучительно умрешь еще до конца года. Как только попадешь в Столлери, узнай, кто этот человек, и избавься от него или от нее, а потом можешь делать, что угодно. Я в мгновение ока устрою тебя в Стольскую гимназию. Обязательно.

– Правда? – спросил я.

– Правда, – ответил он.

Та дверь будто снова распахнулась. Да, путь преграждал отвратительный порог под названием «Дурная Карма, Рок», но я мог его преодолеть. Я услышал свой долгий-долгий вздох.

– Хорошо, – сказал я.

Дядя Альфред похлопал меня по плечу:

– Умница. Я знал, что ты прислушаешься к голосу разума. Но я не прошу тебя удовольствоваться только моими словами. Приходи сегодня на собрание Кружка Магов и посмотри, что они скажут. Успокоился?

Я полагал, что да, и кивнул.

– Тогда могу я вернуться в магазин? – спросил он. – У Дейзи еще недостаточно опыта.

Я снова кивнул. Но когда он подтолкнул меня наружу к лестнице, мне пришла в голову мысль.

– А кто будет готовить, когда я уйду? – спросил я, удивившись, что не подумал об этом раньше.

– Не беспокойся об этом, – ответил дядя. – Мы наймем мать Дейзи. Дейзи вечно хвастается мне, какая ее мама хорошая кухарка.

Я, спотыкаясь, поднялся в свою комнату и уставился на Столлери, мерцающий из расселины в горах. Мой мозг походил на человека, пробирающегося в темноте между громадных предметов мебели с острыми углами. И я постоянно натыкался на эти углы. Никакой Стольской гимназии до чистки сапогов в Столлери – это был один угол. Повелители Кармы разорвут тебя на кусочки, если не будешь хорошим – другой. Человек там, наверху, среди тех вспыхивающих окон был таким испорченным, что от него надо избавиться – еще один. И я должен разобраться с ним сейчас, поскольку в прошлой жизни был слишком слаб – еще один. А потом мой мозг наткнулся на самый важный угол из всех. Если я этого не сделаю, я умру. Этот человек или я, он или я.

«Он или я, – повторял я себе. – Он или я».

Эта мысль крутилась в моей голове, когда я тем вечером помогал дяде Альфреду носить в мастерскую бутылки портвейна. Мне пришлось заходить в комнату задом наперед, поскольку в обеих руках я держал по две бутылки.

– Ну и ну, – произнес кто-то у меня за спиной. – Какая ужасающая карма!

Прежде чем я успел развернуться, кто-то еще сказал:

– Мой дорогой Альфред, ты понимаешь, что на твоем племяннике лежит самый зловещий Рок, что я когда-либо видел?

Все маги Кружка были здесь, хотя я не слышал, как они пришли. Двое курили сигары, наполняя мастерскую едким синим дымом, который почему-то придавал помещению другую форму и размер. Вместо обычного верстака, стеклянных трубок и механизмов стояли кругом удобные кресла, а рядом с каждым – маленький столик. В центре находился еще один стол, заставленный бутылками, бокалами и несколькими графинами.

Большинство людей, сидевших в креслах, я знал хотя бы в лицо. Тот, кто наливал себе в бокал ярко-красного вина – мистер Сейли, мэр Столлчестера, которому принадлежал металлургический завод на другом конце города. Он передал графин мистеру Джонсону, которому принадлежала лыжная трасса и гостиницы. Мистер Придди, рядом с ним, управлял казино. Одним из тех, кто курил сигару, был мистер Хокинс, портной, а вторым – мистер Феллиш, которому принадлежали «Столлчестерские новости». Мистер Гудвин за ними владел большой сетью магазинов в Столлчестере. Я был не совсем уверен, как зовут остальных, но знал, что высокий владеет всеми землями в округе, а толстому принадлежат трамваи и автобусы. И здесь был мясник мистер Лодер, помогавший дяде Альфреду откупоривать бутылки и аккуратно разливать вино в графины. Густой ореховый запах портвейна перебил запах сигар.

У всех этих людей были умные солидные лица, на них была дорогая одежда, а что еще хуже – все они с тревогой пристально смотрели на меня. Мэр Сейли отпил вина и слегка покачал головой:

– Недолго продлится эта жизнь, если что-нибудь не предпринять. Что тому причиной? Кто-нибудь знает?

– Судя по всему, что-то… нет, кто-то, кого он должен был уничтожить в прошлой жизни, – сказал портной мистер Хокинс.

Высокий землевладелец кивнул:

– И есть шанс исправить это сейчас, только он им не воспользовался, – произнес он низким мрачным голосом. – Почему?

Дядя Альфред жестом велел мне перестать стоять и таращиться, а поставить бутылки на стол.

– Потому что, – сказал он, – говоря до грубости откровенно, я буквально только что выяснил, с кем он должен разобраться. Это кто-то из Столлери.

Все разом застонали.

– Тогда пошли его туда, – сказал мистер Феллиш.

– Я и посылаю. Он отправляется на следующей неделе, – ответил дядя. – Раньше просто невозможно.

– Хорошо. Лучше поздно, чем никогда, – произнес мэр Сейли.

– Знаете, – заметил мистер Придди, – меня совсем не удивляет, что это кто-то из Столлери. На мальчике висит невероятно тяжелый Рок. Как раз соответствует их могуществу, а оно настолько сильно, что глушит средства связи и не дает городу процветать.

– Столлери мешает не только этому городу, – сказал мэр Сейли. – Их финансовый контроль опутывает весь мир, точно сеть. Я почти каждый день борюсь с этим. Они постоянно вызывают магические перебои, чтобы они могли зарабатывать деньги, а я – нет. Если я пытаюсь обойти их – бац: я теряю половину прибыли.

– О, у нас у всех так, – согласился мистер Гудвин. – Странно подумать, что во власти этого парнишки спасти не только самого себя, но и всех нас.

Пока они говорили, я стоял у стола, поворачиваясь от одного к другому. С каждым их словом у меня всё больше пересыхало во рту. К этому моменту я пришел в такой ужас, что едва мог глотать. Я попытался задать вопрос, но не смог.

Похоже, дядя понял, что я хочу узнать. Он развернулся. Подняв свой бокал к свету так, что красный отблеск дрожал у него лбу, он произнес:

– Всё это правдиво и трагично, но как мой племянник узнает, кто этот человек, когда увидит его? Об этом ты хотел спросить, не так ли, Кон?

Об этом, но к тому моменту я не мог даже кивнуть.

– Легко, – ответил мэр Сейли. – Наступит момент, когда он поймет. Когда имеешь дело с кармой, всегда случаются моменты узнавания. Человек, который ему нужен, скажет или сделает что-то, и словно щелкнет выключатель. Свет вспыхнет у мальчика в голове, и он поймет.

Остальные кивнули и проворчали, что они согласны, так и обстоят дела, а дядя Альфред спросил:

– Понял, Кон?

На этот раз мне удалось кивнуть. После чего мэр Сейли сказал:

– Но он захочет знать, что делать с человеком, когда он поймет. Это не менее важно. Как насчет того, чтобы использовать Уравнение Гранека?

– Слишком сложно, – возразил мистер Гудвин. – Попробуй Чары Болье.

– Я бы предпочел классический Белый фитиль, – сказал мясник мистер Лодер.

После чего все принялись высказывать предложения, которые были для меня пустым звуком, и каждый горячо настаивал на собственном. Вскоре высокий землевладелец грохнул свой бокал на маленький столик рядом с креслом и крикнул:

– Вы должны заставить его устранить этого человека навсегда – быстро и просто! Единственный выход – Першолт.

– Пожалуйста, помните, – встревоженно сказал дядя, – что Кон всего лишь ребенок, и совершенно не знаком с магией.

Воцарилось молчание.

– А, – наконец, произнес мэр Сейли. – Да. Конечно. Что ж, тогда думаю, лучше всего дать ему возможность призвать Ходока.

И все остальные взорвались криками:

– Точно! Конечно! Ходок. Почему мы раньше об этом не подумали?

Мэр Сейли обвел взглядом их круг и сказал:

– Согласны? Хорошо. А теперь – что мы можем ему дать для ритуала? Это должно быть что-то простое и обычное, что никто не заподозрит… Ах да. Пробка от одной из бутылок чудесно подойдет.

Он протянул руку с сияющим на ней красивым золотым кольцом, и мистер Лодер передал ему заляпанную багровыми пятнами пробку от бутылки, которую он только что опорожнил в графин. Мистер Сейли взял ее и на мгновение зажал между ладоней. Затем он кивнул и передал ее мистеру Джонсону, который сделал то же самое. Пробка медленно прошла по всему кругу, включая дядю Альфреда и стоявшего возле стола мистера Лодера, который передал ее обратно мэру. Мэр Сейли поднял пробку, держа ее двумя пальцами, и поманил меня к себе. Я по-прежнему не мог говорить. Я стоял там, глядя на его дорогую стрижку, почти скрывавшую проплешину на макушке, и дивился, каким круглым и богатым он выглядит. Я вдыхал запахи ароматного орехового вина, гладкой добротной ткани и резкий привкус лосьона после бритья и кивал на каждое его слово.

– Всё, что тебе надо сделать, – говорил он, – во-первых, уловить свой момент узнавания, а затем достать эту пробку. Подними ее так, как я сейчас, и скажи: «Я призываю Ходока, чтобы он принес то, что мне нужно». Понял?

Я кивнул. Запомнить это было легко.

– Возможно, тебе придется подождать Ходока какое-то время, – продолжил мэр Сейли, – и ты не должен пугаться, когда увидишь, как Ходок приближается. Он может оказаться больше, чем ты ожидаешь. Дойдя до тебя, Ходок что-то тебе даст. Не знаю что. Ходоки предназначены давать точно подходящий для работы инструмент. Но поверь мне на слово, предмет, который ты получишь, сделает именно то, что тебе нужно. В обмен ты должен отдать Ходоку эту пробку. Ходоки никогда ничего не дают просто так. Ты всё понял?

Я снова кивнул.

– Тогда возьми пробку и носи ее с собой постоянно, но не позволяй никому ее видеть. И надеюсь, когда мы снова встретимся, на тебе больше не будет никакой кармы.

Когда я взял пробку, которая, как по мне, была самой обычной пробкой, мистер Джонсон сказал:

– Хорошо. С этим закончили. Отошли его, Альфред, и давайте начнем собрание.

Дядя Альфред мог бы и не дергать головой, чтобы я ушел. Я убрался так быстро, как мог, и помчался вниз на кухню, чтобы выпить воды. Но к тому времени, когда я туда добрался, во рту у меня уже совсем не было сухо. Это было странно, но стало таким облегчением, что я практически не обратил внимания. Даже мой ужас почти исчез, и это тоже было странно, но тогда я об этом не думал.

 

Глава 4

Чем меньше дней оставалось до конца недели, тем больше я нервничал. Худшим моментом стало собрание по поводу окончания семестра: мне пришлось сидеть слева – вместе с теми, кто бросал учебу, в то время как все мои друзья сидели через проход, как поступающие в Старшую школу. Я чувствовал себя отщепенцем. И сидя там, я вдруг понял, что даже когда найду человека кармы, избавлюсь от него и поступлю в Стольскую гимназию, я буду отставать от моих друзей на год. А еще – мальчик, сидевший рядом со мной, получил работу на металлургическом заводе мэра Сейли, а девочка с другой стороны от меня отправлялась обучаться на горничную в доме мистера Гудвина. Мне же еще только предстояло получить работу.

Вдруг меня поразило осознанием, что я совершенно один еду в странное место, где не буду знать, что делать или как себя вести, и уже одно это достаточно плохо, а тут еще надо найти человека, ответственного за мой Рок. Я пытался говорить себе: «Либо он, либо я», – но это совершенно не помогало. Придя домой, я выглянул из окна моей комнаты на Столлери, и меня охватил ужас. Я понял, что ничегошеньки не знаю об этом месте за исключением того, что оно переполнено могущественной магией и что кто-то из его обитателей – страшный злодей. Когда пришел дядя Альфред и повел меня в свою мастерскую, чтобы наложить чары, благодаря которым мистер Амос даст мне работу в Столлери, я пошел очень медленно. У меня дрожали ноги.

Мастерская вернулась к своему обычному виду. Никаких следов удобных кресел или портвейна. Дядя Альфред нарисовал на полу круг мелом и велел мне встать в него. Во всем остальном магия ничем не отличалась от обычной жизни. Я не почувствовал ничего особенного и только в самом конце уловил едва слышное жужжание. Но, закончив, дядя Альфред лучезарно улыбнулся.

– Вот! – сказал он. – Пусть теперь хоть кто-нибудь попытается отказаться нанять тебя, Кон! Сидит плотно, как водолазный костюм.

Когда я ушел, меня трясло от нервного возбуждения. Я был так переполнен сомнениями и неведением, что пошел отвлекать маму от работы. Она сидела за своим скрипучим столом, читая громадные длинные листы бумаги и по мере чтения делая пометки на полях.

– Быстро говори, что там у тебя, – сказала она, – иначе я потеряю место на этих проклятых гранках.

Из всего, что я хотел узнать, я смог спросить только:

– Мне надо взять завтра с собой в Столлери какую-нибудь одежду?

– Спроси у дяди, – ответила мама. – Вы с ним вдвоем устроили всю эту глупость. И не забудь сегодня принять ванну и вымыть волосы.

Так что я пошел вниз, где дядя Альфред в дальней комнате распаковывал путеводители, и задал ему тот же вопрос.

– И могу я взять фотоаппарат? – спросил я.

Он потянул себя за губу и поразмышлял над этим.

– Честно говоря, – ответил он, – по-хорошему ты не должен ничего брать. Предполагается, что завтра будет только собеседование. Но, конечно, если чары сработают и ты получишь работу, ты, вероятно, приступишь к ней немедленно. Я знаю, они предоставляют униформы. Но не уверен насчет нижнего белья. Да, возможно, тебе стоит взять с собой нижнее белье. Только постарайся, чтобы твоя уверенность в том, что ты останешься, не бросалась в глаза. Им это не понравится.

От этих слов я занервничал еще сильнее. Я-то думал, чары уже всё обеспечили. А потом на одно короткое блаженное мгновение я подумал, что если буду достаточно груб, они вышвырнут меня и не возьмут на работу. Тогда я смогу в следующем семестре пойти в Стольскую гимназию. Но, конечно же, из-за моего Рока ничего не получится. Я вздохнул и пошел собираться.

Трамвай, который проходил мимо Столлери, отправлялся от рыночной площади в полдень. Дядя Альфред спустился туда со мной. Я был в своей лучшей одежде и нес полиэтиленовый пакет, будто бы с обедом. Сверху я искусно разложил сверток с сэндвичами и бутылку сока. А внизу лежали мои носки и трусы, обернутые вокруг фотоаппарата и последней книги о Питере Дженкинсе – я подумал, дядя Альфред может себе позволить выделить мне из магазинаодну книгу.

Когда мы дошли до площади, трамвай уже был там и наполнялся людьми.

– Лучше поднимайся сразу, иначе негде будет сесть, – сказал дядя. – Удачи, Кон, и как это ни печально, мне пора идти.

Я начал взбираться в трамвай по металлическим ступеням, но тут дядя окликнул меня:

– О, и, Кон.

Он поманил меня, и я спустился обратно.

– Забыл кое-что, – он отвел меня по тротуару немного в сторону. – Ты должен сказать мистеру Амосу, что твоя фамилия – Грант, как у меня. Если ты сообщишь им такую напыщенную фамилию, как Тесдиник, они решат, что ты слишком благородный для работы. Так что с этих пор тебя зовут Конрад Грант. Не забудь, ладно?

– Хорошо, – ответил я. – Грант.

Почему-то от этого я почувствовал себя гораздо лучше. Как будто у меня был псевдоним, как у тех людей в книгах про Питера Дженкинса, которые жили опасной двойной жизнью. Я начал думать о себе как о тайном агенте. Грант. Я ухмыльнулся и весело помахал дяде Альфреду, когда забрался обратно в трамвай и купил билет. Он махнул в ответ и суетливо поспешил прочь.

Где-то половина пассажиров трамвая была девочками и мальчиками моего возраста. Большинство держали полиэтиленовые пакеты с обедом, как у меня. Я подумал, что, возможно, это загородная прогулка одной из городских школ в Столлстид в честь окончания семестра. Трамвай в Столлери был единственной кружной дорогой, которая вела в горы до самого Столлстида, а потом – обратно вниз в Столлчестер мимо металлургических заводов. Столлстид – очаровательная деревушка на самом верху среди зеленых горных пастбищ. Люди всё лето ездят туда на пикники.

Затем трамвай звякнул и, дернувшись, тронулся. Мои сердце и желудок тоже дернулись – в противоположном направлении, и я мог думать только о том, как мне страшно. Вот и всё, подумал я. Я в самом деле уже еду туда. Не помню, чтобы я видел магазины, или дома, или предместья, мимо которых мы проезжали. Я начал что-то замечать, только когда мы добрались до первого лесистого предгорья, и зубцы на днище трамвая соединились с зубцами на дороге – дзынь, – и мы рывками начали подниматься круто наверх – хрусь, хрусь, хрусь.

От этого я немного очнулся. Я уставился за окно на скалы и зеленые деревья, забрызганные солнечным светом, и рассеянно подумал, что, наверное, это очень красиво. И тут до меня дошло, что в трамвае не слышно болтовни, смеха и дурачеств, которые обычно сопровождают школьные загородные прогулки. Все остальные дети тихо сидели, глядя на леса, прямо как я.

«Не может быть, чтобы все они ехали в Столлери на собеседование! – подумал я. – Не может!» Однако сопровождающих учителей в трамвае не было. Я стиснул в кармане немного липкую пробку и подумал, получу ли я когда-нибудь возможность воспользоваться ею, чтобы призвать Ходока, чем бы он ни являлся. Но я должен призвать его, иначе я умру. И я осознал, что если кто-нибудь из этих детей обойдет меня и получит работу, это станет для меня смертным приговором.

Мне стало по-настоящему страшно. Я всё время думал о том, как дядя Альфред велел мне скрывать, что я взял с собой одежду, и называть себя Грантом – будто не был до конца уверен, что чары сработают, и мне становилось страшнее, чем когда-либо в жизни. Когда трамвай выехал на следующую горизонтальную часть, я стал смотреть на Столлчестер, угнездившийся внизу, и на голубые пики, где находился ледник, и на Столовый утес – и от ужаса всё расплывалось у меня перед глазами.

До Столлери трамвай добирается час с лишним: поднимается по крутым отрезкам пути с помощью сцепляющихся зубцов, грохочет по скалистым расселинам и останавливается у одиноких гостиниц и уединенных пар домов на вершинах. Один-два человека садились или сходили на каждой остановке, но всё это были взрослые. Остальные дети продолжали сидеть, как я. «Пусть все они едут в Столлстид!» – подумал я. Но я заметил, что никто из них не пытался достать обед из пакетов, словно они слишком нервничали, чтобы есть – как я. Хотя, возможно, они берегли обед до Столлстида. Я надеялся на это.

Наконец, мы поехали по почти горизонтальной части с деревьями, лугами и даже фермой с одной стороны. Будто мы внезапно спустились в долину. Но с другой стороны дороги тянулась высокая темная стена с остриями наверху. Я даже чувствовал здесь едва заметное шипение магии. Мое сердце начало колотиться так сильно, что мне стало почти больно.

Казалось, стена простирается на целые мили, а дорога ее огибает. Ее темная масса шла сплошняком, пока трамвай не обогнул еще больший изгиб и не начал тормозить. Впереди в стене располагались высокие ворота с башенками, которые, похоже, одновременно являлись домом – во всяком случае, я видел там окна, – а на другой стороне дороги, на обочине возле живой изгороди, я с удивлением обнаружил цыганскую стоянку.

Я заметил пару полуразвалившихся фургонов, старую серую лошадь, пытавшуюся есть живую изгородь, и белую собаку, бегавшую туда-сюда по обочине. Я смутно заинтересовался, почему их не прогоняют. Непохоже на Столлери позволять цыганам устраиваться возле их ворот. Но я слишком нервничал, чтобы заинтересоваться сильнее.

«Дзынь, дзынь», – прозвенел трамвай, давая понять, что останавливается.

К воротам подошел человек в коричневой униформе и встал в ожидании. Он держал два коричневых бумажных свертка чудной формы. «Барометры? – подумал я. – Часы?» Когда трамвай остановился, он приблизился и протянул свертки водителю.

– Для часовых дел мастера в Столлстиде, – сказал он.

Затем, когда водитель раскрыл двери, человек поднялся прямо в трамвай.

– Это Южные Ворота Столлери, – громко объявил он. – Все молодые люди, претендующие на работу, сойдите, пожалуйста, здесь.

Я подпрыгнул. И, к моему ужасу, все остальные дети тоже. Мы столпились к дверям, и каждый протопал по ступенькам и спрыгнул на дорогу. Сторожка у ворот будто парила над нами. Трамвай снова звякнул и с завыванием продолжил свой путь, предоставив нас нашей судьбе.

– Следуйте за мной, – велел человек в коричневой униформе и повернулся к воротам.

Эти ворота были достаточно широкими, чтобы через них мог проехать трамвай – словно громадный изогнутый рот на высоченном лице сторожки, – и они медленно раскрывались, чтобы пропустить нас внутрь.

Все толпой устремились вперед, и я как-то оказался сзади. Мои ноги едва волочились. Я ничего не мог с собой поделать. Позади меня, на другой стороне дороги, раздался громкий веселый голос:

– Ну, пока. Спасибо, что подбросили.

Я обернулся и увидел, как из среднего фургона – а я и не заметил, что их три – спрыгнул высокий мальчик и зашагал через дорогу, чтобы присоединиться к нам.

Кого-то менее подходящего для появления из потрепанного разбитого фургона трудно было вообразить. Он был шикарно одет: шелковая рубашка, синяя льняная куртка, желтовато-коричневые брюки с безукоризненными стрелками. Черные волосы недавно пострижены у явно дорогого парикмахера. Он выглядел старше всех нас – лет пятнадцать по меньшей мере. И единственное, что в нем было цыганского – темные-темные глаза на самоуверенном красивом лице.

При виде него у меня упало сердце. Если кто и получит работу в Столлери, так это он.

Привратник оттеснил его, проходя мимо, и потряс кулаком на цыганский лагерь.

– Я вас предупредил! – крикнул он. – Убирайтесь!

Кто-то на козлах переднего фургона крикнул в ответ:

– Извините, папаша! Уже уезжаем!

– Так уезжайте! – завопил привратник. – Давайте. Валите. Иначе пеняйте на себя!

К моему удивлению, все пять фургонов тронулись в тот же миг. До сих пор я не замечал, что их так много, а еще я думал, что серая лошадь ест живую изгородь и не запряжена ни в один из них. Я смутно вспомнил, что там еще был костер с висящим над ним железным котлом. Но решил, что, наверное, ошибся, когда все шесть повозок выехали на дорогу, оставив за собой пустую траву, и, гремя, тронулись в направлении Столлстида. Белая собака, которая нюхала живую изгородь немного дальше вниз по дороге, бросилась за ними и подпрыгивала позади последнего фургона. Из его задней части высунулась тонкая коричневая рука, и отчаянно барахтающуюся собаку затащили внутрь. Выглядело так, словно собаку застали врасплох – как и меня.

Привратник поворчал и протолкался между нами обратно к раскрытым воротам.

– Проходите, – велел он.

Мы послушно прошаркали вперед между стенами сторожки. Как раз в то мгновение, когда я поравнялся с воротами, я почувствовал, как магическая защита Столлери перерезала меня словно циркулярная пила. К счастью, она представляла собой лишь тоненькую линию, но пока я пересекал ее, у меня возникло чувство, будто мое тело облепил рой электрических пчел. Я взвизгнул. Высокий мальчик, идущий рядом со мной, тихонько выдохнул что-то вроде:

– Ууф!

Я не заметил, почувствовал ли это кто-нибудь из остальных, поскольку, пройдя под сторожкой, мы почти сразу же попали на громадную аллею идеального парка. По нашим рядам пронесся ропот удовольствия.

Куда ни глянь, простирался идеальный зеленый газон с великолепно ухоженной дорогой, извивающейся по нему среди групп изящных деревьев. Зелень тут и там возвышалась холмами, а холмы либо увенчивались деревьями, либо на них стояли беседки с белыми колоннами. И всё это продолжалось и продолжалось, уходя в голубую даль.

– Где дом? – спросила одна из девочек.

Привратник засмеялся:

– В паре миль отсюда. Отправляйтесь. Когда дойдете до тропинки, которая ответвляется направо, сверните на нее и продолжайте идти. Когда увидите особняк, снова возьмите вправо. Там вас кто-нибудь встретит и проводит дальше.

– А вы разве не идете с нами? – спросила девочка.

– Нет. Я остаюсь на воротах. Всё, идите.

Сомневающейся кучкой мы устало потащились по дороге, словно заблудившееся стадо овец. Мы шли, пока стена и ворота не скрылись из виду за двумя зелеными холмами, но никаких признаков особняка по-прежнему не было. Начались вздохи и шарканье, особенно среди девочек. Они все были в туфлях того типа, от одного взгляда на которые делается  больно, и на большинстве были платья по последней моде, которые сжимали колени и вынуждали делать крошечные семенящие шаги. Многие мальчики пришли в хороших костюмах из плотной ткани. Им было в них жарко, а один мальчик в зашитых вручную ботинках хромал, хуже девочек.

– Я уже натерла мозоль, – объявила одна из девочек. – Насколько же он далеко?

– Не думаете, что это что-то вроде испытания? – поинтересовался мальчик с ботинками.

– О, наверняка, – ответил высокий мальчик из цыганского табора. – Эта дорога специально создана, чтобы водить нас кругами, пока в живых останутся только сильнейшие.

Раздался дружный стон, и он добавил:

– Это была шутка. Почему бы нам всем не отдохнуть? – его яркие черные глаза осмотрели наши разнообразные полиэтиленовые пакеты. – Почему бы нам не сесть на этой чудесной мягкой траве и не устроить пикник?

Его предложение вызвало общий страх.

– Нельзя! – воскликнула половина детей. – Нас ждут!

А почти все остальные сказали:

– Я не могу испортить мою хорошую одежду!

Высокий мальчик стоял, засунув руки в карманы, обозревая разгоряченные встревоженные лица.

– Если мы им так сильно нужны, – произнес он, словно прощупывая почву, – они могли бы иметь совесть прислать за нами машину.

– О-о-о, они не стали бы этого делать – не ради прислуги, – ответила одна из девочек.

Высокий мальчик кивнул:

– Полагаю, нет.

У меня возникло чувство, что до сих пор он не имел ни малейшего представления, зачем мы все здесь. Я прямо видел, как он переваривает эту идею.

– Однако, – сказал он, – прислуга мы или нет, ничто не может помешать нам снять обувь и пройтись по этой чудесной мягкой траве, не так ли? Здесь никто не увидит.

На всех обратившихся к нему лицах проступило страстное желание.

– Давайте, – сказал он. – Вы всегда можете надеть их обратно, когда мы увидим дом.

Больше половины последовали его совету. Девочки сорвали туфли; мальчики расшнуровали туго зашнурованные ботинки. Высокий мальчик прогулочным шагом шел позади с довольной, но слегка высокомерной улыбкой наблюдая, как они носятся босиком по мягкой обочине. Некоторые девочки подтянули повыше узкие юбки. Мальчики сняли теплые куртки.

– Так-то лучше, – сказал он и повернулся ко мне. – А ты не хочешь?

– Старые ботинки, – ответил я, указывая на них. – Они не трут.

Его собственные ботинки, похоже, были ручной работы. Я видел, что они сидели на нем как перчатки. Он внушал мне сильные подозрения.

– Если ты правда думал, что это испытание, – сказал я, – ты заставил их провалить его.

Он пожал плечами:

– Зависит от того, нужны ли Столлери босоногие горничные и лакеи с большими волосатыми пальцами на ногах.

Я мог поклясться, что он при этом внимательнее посмотрел на меня, пытаясь понять, согласен ли я, что именно к этой должности мы стремимся. Взгляд его пронзительных темных глаз опустился на мой пакет.

– Не поделишься сэндвичем, а? Я умираю с голоду. Странники едят, только когда им случается заполучить еду, а этого не случалось большую часть времени, что я провел с ними.

Я выудил для него один из моих сэндвичей и еще один для себя.

– Наверняка ты был с цыганами не так уж долго, – сказал я, – иначе твоя одежда помялась бы.

– Ты бы удивился. На самом деле почти месяц. Спасибо.

Мы шагали, жуя яйца и кресс-салат, в то время как дорога разматывалась перед нами и в поле зрения появлялись еще холмы с деревьями и кружевными белыми строениями, а остальные дети толпой бежали впереди нас. Большинство из них тоже пытались есть сэндвичи, крепко вцепившись в пиджаки, туфли и сумки.

– Как тебя зовут? – наконец спросил я.

– Зови меня Кристофер, – ответил он. – А тебя?

– Конрад Те… Грант, – ответил я, вовремя вспомнив о своем псевдониме.

– Конрад Т. Грант?

– Нет. Просто Грант.

– Очень хорошо. Грантом и будешь. И ты стремишься стать лакеем и с напыщенным видом расхаживать по Столлери в бархатных лосинах, так, Грант?

Лосинах? Я представил себя в бархатном костюме лося.

– Не знаю, во что они одевают, – сказал я. – Но знаю, что вряд ли они возьмут больше одного-двух.

– Это кажется очевидным, – ответил Кристофер. – Я считаю тебя своим главным соперником, Грант.

Я был потрясен, насколько точно это соответствовало тому, что я думал о нем. Я не ответил, и мы завернули за очередной поворот дороги. Там под некоторыми деревьями теперь располагались кучки цветов, как если бы мы начали приближаться к садам вокруг дома. От ближайших деревьев выпрыгнула большая собака и помчалась к нам, набирая скорость. Дети на обочине тут же суматошно заметались, вопя, что это одна из свирепых сторожевых собак вырвалась на волю. Одна девочка закричала. Мальчик в зашитых вручную ботинках стянул их, приготовившись швырнуть в собаку.

– Не делай этого, идиот! – рявкнул на него Кристофер. – Хочешь, чтобы она набросилась на тебя?

И он широкими шагами пошел по траве навстречу собаке. Она побежала еще быстрее и словно змея бросилась к нему – вытянувшись и низко припав к земле.

Уверен, дети были правы насчет собаки. Она рычала так, словно хотела вырвать Кристоферу горло, а приблизившись, сгруппировалась, готовая прыгнуть. Девочка снова закричала.

– Прекрати, глупая собака, – велел Кристофер. – Прекрати немедленно.

И собака прекратила. И не только прекратила, но и завиляла хвостом, завиляла приподнятым задом, униженно поползла к Кристоферу, и попыталась лизнуть его красивые ботинки.

– Никаких слюней, – приказал Кристофер, и собака остановилась, униженно припав к земле. – Ты ошиблась. Здесь нет нарушителей. Уходи. Возвращайся туда, откуда пришла.

Он строго указал на деревья. Собака встала и медленно пошла обратно, время от времени оборачиваясь с надеждой, не позволит ли Кристофер ей вернуться и снова униженно ластиться. Кристофер спустился с холма и сказал:

– Думаю, она натаскана бросаться на любого, кто идет не по тропе. Боюсь, придется опять надеть обувь.

Все теперь смотрели на него как на героя, спасителя и командира. Несколько девочек, надевая туфли, одарили его влюбленными взглядами. И, хромая, мы в беспорядке побрели дальше по очередному изгибу дороги. Здесь стояли живые изгороди, сквозь которые просвечивали яркие цветы, а из-за деревьев сверкало множество окон. Тропа ответвилась направо.

– Сюда, отряд, – велел Кристофер и повел всех по ней.

Мы снова пошли по парку, и хорошо, что все надели обувь, поскольку эта тропа оказалась короткой и вскоре ответвилась в другую, пролегающую среди высоких блестящих кустов и закончившуюся каменными ступенями.

Мальчики поспешно надели куртки. Наверху этих ступеней нас ждал молодой мужчина. Он был тощим и всего на дюйм выше Кристофера. У него было приятное курносое лицо. Но все мы – даже Кристофер – уставились на него в благоговении, поскольку он был одет в черные бархатные бриджи до колен, чулки в желто-коричневую полоску и черные туфли с пряжками. Над бриджами у него поверх белой рубашки был жилет тоже в желто-коричневую полоску, а длинные светлые волосы были завязаны возле шеи гладким черным бантом. Вполне достаточно, чтобы кто угодно вытаращился.

Кристофер отступил назад ко мне.

– А, – произнес он, – вот и слуга или лакей. Но бархатные здесь, похоже, бриджи. Лосины – из полосатого шелка.

– Меня зовут Хьюго, – объявил молодой человек и мило улыбнулся нам. – Просто следуйте за мной, и я покажу вам дорогу. Мистер Амос ждет вас на собеседование в подвале.

 

Глава 5

Все притихли и занервничали. Даже Кристофер больше ничего не сказал. Мы толпой поднялись по ступеням и последовали по запутанным тропкам среди кустов за сверкающими впереди туфлями с пряжками и полосатыми чулками молодого человека. К этому моменту мы уже находились рядом с особняком. Над кустами постоянно мелькали высокие стены и окна, но по-настоящему мы увидели дом, только когда Хьюго провел нас по диагонали к двери во двор. На одно мгновение появилось открытое пространство, в котором предстал фасад особняка. Мы все повернули головы и вытянули шеи.

Это место было огромным. Рядами шли окна. Парадная дверь располагалась чуть ли не на третьем этаже, а к ней изгибами поднимались две большие каменные лестницы. Над дверью нависала тяжелая крыша, украшенная всевозможными причудливыми завитушками и золотыми штучками. Внизу между лестниц бил фонтан, а за ним располагался огромный круг подъездной аллеи.

Больше я ничего не успел увидеть. Быстрым шагом Хьюго провел нас через двор к большой квадратной двери и завел в нижнюю часть дома. И вот мы уже столпились в большой обшитой деревом комнате, где нас поджидал мистер Амос.

Ни у кого не возникло ни малейших сомнений, кто он такой. Сразу становилось понятно, что он служит в Столлери, поскольку на нем был полосатый жилет, как у Хьюго, но остальная его одежда была черной, будто он собрался на похороны. У него были поразительно маленькие ступни в блестящих черных ботинках. Он стоял, сцепив руки за спиной, расставив маленькие блестящие ботинки и выставив вперед грубое грушеобразное лицо – незыблемо, будто пустил корни в пол. Он вызывал почти религиозный трепет. Епископ в Столлчестере внушал гораздо меньше благоговения, чем мистер Амос, хотя и сложно было понять почему. Настолько грушеобразных людей я еще не встречал. Его полосатый жилет закруглялся спереди, черный пиджак выпячивался по бокам, а чтобы сцепить руки за спиной, ему приходилось сильно завести их назад. Грушеобразное багровое лицо. Толстые губы под широким плоским носом. Он был не намного выше меня. Но чувствовалось, что если мистер Амос рассердится и выкорчует из пола маленькие блестящие ботинки, пол содрогнется, и весь мир – вместе с ним.

– Спасибо, мистер Хьюго, – произнес он глубоким звучным голосом. – А теперь я хочу, чтобы вы выстроились в линию, опустили руки по швам и дали мне посмотреть на вас.

Мы зашаркали, поспешно выстраиваясь в ряд. Те из нас, у кого были пакеты, попытались прислонить их сзади к ногам, чтобы их не было видно. Мистер Амос выкорчевал себя из пола, и пол действительно слегка задрожал, когда он прошелся перед нами, сосредоточенно вглядываясь каждому в лицо. Его глаза были такими же устрашающими, как и всё в нем – словно камни на багровом лице. Когда он подошел ко мне, я попытался уставиться пустым взглядом поверх его гладкой седой головы. Похоже, это оказалось правильной линией поведения. От него пахло как от мэра Сейли, только сильнее: добротной тканью, изысканным вином и сигарой. Дойдя до Кристофера, стоявшего в конце линии, он, кажется, разглядывал его пристальнее, чем остальных, что меня немало встревожило. Затем он тяжеловесно повернулся в сторону и щелкнул пальцами.

В тот же миг в комнату вошли еще двое молодых людей, одетых как Хьюго, и замерли с вежливым и услужливым видом.

– Грегор, – сказал мистер Амос одному из них, – отведи этих двоих мальчиков и эту девочку на собеседование к шеф-повару. Эндрю, эти мальчики должны увидеть мистера Эйвенлока. Отведи их, пожалуйста, в оранжерею. Мистер Хьюго, остальных девочек – к миссис Бэлдок в комнату экономки.

Все трое молодых людей кивнули, пробормотав:

– Да, мистер Амос, – и увели свои партии.

Думаю, большинству из них пришлось вернуться в Столлчестер со следующим трамваем. Я больше ни разу не видел никого, кроме двоих. За считанные секунды в комнате никого не осталось, кроме мистера Амоса, Кристофера и меня. У меня снова начало бешено колотиться сердце.

Мистер Амос укоренился перед нами.

– Вы двое выглядите наиболее подходящими, – прогудел его голос в пустой комнате. – Могу я узнать ваши имена, пожалуйста?

– Э, – произнес я. – Конрад Грант.

– Я Кристофер Смит, мистер Амос, – с величайшей непринужденностью ответил Кристофер.

Готов поспорить, это ложь, подумал я. У него псевдоним, как и у меня.

Камнеподобные глаза мистера Амоса обратились ко мне:

– И откуда ты?

– Из книжного магазина, – ответил я. – В Столлчестере.

Каменные глаза, изучая, осмотрели меня с макушки до пят.

– В таком случае, – произнес мистер Амос, – я так понимаю, у тебя нет опыта в работе по дому.

– Я часто убирался в магазине, – сказал я.

– Я не это имел в виду, – холодно произнес мистер Амос. – Прислуживать господам, хотел я сказать. Быть вежливым. Догадываться, что им нужно, раньше, чем они попросят. Быть невидимым, пока не понадобишься им. У тебя ведь нет в этом опыта?

– Нет, – ответил я.

– А ты? – спросил мистер Амос, обратив глаза-камни к Кристоферу. – Ты старше. Ты должен зарабатывать себе на содержание, иначе откуда у тебя деньги на эту роскошную одежду?

Кристофер склонил аккуратно постриженную темноволосую голову.

– Да, мистер Амос. Признаюсь, я три года провел в крупном поместье, хотя и не таком большом, как это, конечно. Но не поймите неправильно, я был там скорее в качестве прихлебателя, чем частью рабочей силы.

Мистер Амос пристально уставился на Кристофера:

– Имеешь в виду, как бедный родственник?

– Что-то в этом роде, да, – согласился Кристофер.

Мне показалось, он немного смущен этим.

– Значит, ни у одного из вас нет опыта, о котором я упоминал, – сказал мистер Амос. – Хорошо. Люблю невежественных стажеров. Так они не принесут в Столлери дурных привычек. Следующий важный вопрос. Что вы оба думаете о том, чтобы служить камердинером, джентльменом на службе у джентльмена? Одевать вашего господина, следить за его одеждой, заботиться о его удобстве, выполнять поручения, если он попросит, даже готовить для него в некоторых случаях, и в целом – знать тайны господина, но никогда, никогда не шепнуть ни словечка об этих тайнах ни единой душе. Можете ли вы всё это?

Кристофер выглядел слегка ошеломленным. Я вспомнил, как он странным образом не знал, зачем он здесь, и понял, что это мой лучший и единственный шанс заполучить работу.

– Я был бы рад всем этим заниматься, – сказал я.

– Я тоже, – быстро произнес Кристофер. – Следить за одеждой и хранить тайны – то, что у меня получается лучше всего, мистер Амос.

Я начал думать, что ненавижу его.

– Хорошо, хорошо, – сказал мистер Амос. – Рад видеть, что вы оба так честолюбивы. Поскольку, естественно, уйдет несколько лет на ваше обучение, прежде чем вы будете готовы к столь ответственной должности. Но вы кажетесь многообещающим материалом. Позвольте объяснить, – приказным тоном произнес он, покачиваясь с пятки на носок маленьких блестящих ног. – Вероятно, несколько лет спустя я уйду в отставку. Когда это произойдет, мой сын мистер Хьюго, естественно, займет мою должность главного дворецкого Столлери, как я занял ее после моего отца. И таким образом останется вакантной нынешняя должность мистера Хьюго – камердинера графа Роберта. Моя цель – обучить на эту должность более одного кандидата, чтобы, когда придет время, у графа Роберта был выбор. Имея это в виду, я намереваюсь назначить вас двоих на должность Стажеров, и рассчитываю, что вы будете видеть друг в друге соперников в борьбе за честь стать в свое время настоящим камердинером. Естественно, я буду рекомендовать графу того из вас, кто наиболее заслужит мое одобрение.

Потрясающая удача! Мое лицо расплылось в облегченной улыбке.

– Спасибо! – произнес я, а потом добавил: – Мистер Амос, сэр, – чтобы начать уже быть почтительным.

Кристофер тоже выглядел испытывающим облегчение, но и слегка озадаченным.

– Э, разве вам не надо посмотреть мои рекомендации, сэр? – спросил он. – Одна из них просто блестящая.

– Оставь их себе, – ответил мистер Амос, – для собственного ободрения. Единственная рекомендация, в которой я нуждаюсь – мое умение наблюдать, отточенное долгими годами тщательного изучения юных претендентов. Ты, конечно же, заметил, с какой легкостью я разглядел, кто из твоих товарищей подойдет для обучения на кухню, кто является потенциальными горничными, а кто может стать только помощником садовника. Я могу сделать это за считанные секунды, и почти никогда не ошибаюсь. Не так ли, мистер Хьюго?

– Очень редко, – согласился Хьюго с другой стороны комнаты.

Ни один из нас не заметил, как он вошел. Мы оба подпрыгнули.

– Отведи Кристофера и Конрада в их комнаты, мистер Хьюго, покажи им дом и познакомь с графиком работы, – сказал мистер Амос. – Рад сообщить, что у нас есть двое Стажеров.

– Да, сэр. Где они будут есть? – спросил Хьюго.

Мы поняли, что это важный вопрос. Мистер Амос серьезно посмотрел на нас, перевел взгляд на потолок и покачался с пятки на носок.

– Действительно, – сказал он. – Средний Зал будет их базой, как только им начнут пользоваться, но поскольку сейчас им не пользуются… Боюсь, не Нижний Зал. Молодые люди слишком склонны к баловству со служанками. Думаю, мы скрепя сердце должны поступить так же, как временно поступили с лакеями, и позволить им есть в Верхнем Зале до тех пор, пока не закончится период траура по покойному графу и Столлери снова не заполнится гостями. Покажи им, будь любезен. Я хочу, чтобы они подобающе одетыми присутствовали, когда я стану Подавать Чай.

Хьюго раскрыл дверь, рядом с которой стоял, и в своей приятной манере пригласил:

– Следуйте за мной.

Когда я подобрал свой пакет и прошел за Кристофером через эту дверь, меня вновь охватила тревога, но уже другого свойства. Я чувствовал себя так, словно случайно попал в священнослужители, не имея к этому призвания. Я ожидал, что Кристофер чувствует то же самое, но, когда Хьюго провел нас в медлительный коричневый лифт («Строго для персонала, – сказал он. – Никогда не приводите членов Семьи или их друзей к этому лифту») и нажал кнопку «Ч» – чердак, – я заметил, что Кристофер в полном восторге, и восторг в нем так и бурлит, словно он только что победил в игре. Он выглядел так, как я себя чувствовал каждый раз, когда дядя Альфред умолял меня продолжать готовить.

Пока лифт вяло взбирался наверх, Кристофер, видимо, не в состоянии был сдержать свою радость.

– Скажите-ка, – набросился он на Хьюго, – а мы с Конрадом научимся вашему фокусу входить в комнату сквозь щель между половиц? Я однажды читал книгу, в которой слуга всегда просачивался внутрь как беззвучная жидкость, но вы просочились скорее как беззвучный газ! Вы просто вдруг оказались здесь! Это магия?

Хьюго ухмыльнулся. Теперь я видел, что он сын мистера Амоса – я заметил сходство. У него были такие же большие губы и обрубленный нос, но у Хьюго это выглядело мило. Во всем остальном он настолько отличался размером и формой и казался настолько иным человеком, что сложно было представить, как он заступает на место отца, когда мистер Амос подаст в отставку.

– Вы научитесь, как входить в комнату, – сказал он, прислонившись к стенке лифта. – Отец заставлял меня тренироваться часами, прежде чем позволил войти в комнату, где находилась Семья. Но предупреждаю вас: главное, чему вам предстоит научиться – как оставаться на ногах четырнадцать часов подряд. Персонал никогда не садится. Еще вопросы?

– Сотни, – сказал Кристофер. – Так много, что прямо не знаю, с чего начать.

Это явно было правдой. Он прервался и уставился в стену, пытаясь выбрать.

Я воспользовался паузой, чтобы спросить:

– Мы должны называть вас мистер Хьюго?

– Только в присутствии моего отца, – ответил Хьюго, снова ухмыльнувшись. – Он очень строг на этот счет.

– Потому что вы наследуете должность дворецкого? – словно неудержимая сила спросил Кристофер.

– Верно, – ответил Хьюго.

– Лучше вы, чем я! – воскликнул Кристофер.

– Действительно, – грустно ответил Хьюго.

Кристофер одарил его проницательным взглядом, но больше ничего не сказал до тех пор, пока лифт, наконец, не добрался до чердачного этажа.

– Боже мой! – воскликнул он тогда. – Крысиный лабиринт!

Мы с Хьюго засмеялись, поскольку помещение наверху действительно походило на крысиный лабиринт. Благодаря световым люкам в низкой крыше были видны разбегающиеся во всех направлениях узкие деревянные коридоры с рядами дверей. Там было тепло и пахло деревом. «Я же здесь заблужусь», – подумал я.

– У вас будет одна комната на двоих вон там, – сказал Хьюго, показывая путь по коридору, который выглядел точно так же, как все остальные.

Все двери были выкрашены в одинаково унылый красно-коричневый цвет. Хьюго открыл ничем не отличавшуюся от остальных дверь.

– Вы должны стараться не шуметь здесь сильно, – заметил он. – Вы будете среди старшего Персонала.

За дверью обнаружилась свежая белая комната с покатым потолком и двумя узкими белыми кроватями. Маленькое низкое окно выходило на голубые горы, и в него лился солнечный свет. Пахло теплой побелкой. Здесь был ковер, комод и отгороженный занавесками угол, чтобы вешать там вещи. Куда приятнее, чем в моей комнате дома. Я посмотрел на Кристофера, ожидая, что он привык к куда более шикарным спальням. Но я забыл, что он только недавно провел месяц в цыганском фургоне. Он с удовольствием огляделся:

– Мило. По-компанейски. В два раза больше фургона. Э… уборная?

– В конце коридора, – ответил Хьюго. – Угловая комната в каждом коридоре – всегда уборная. А теперь пойдемте – получите униформы. Сюда.

Я торопливо бросил свой пакет на одну из кроватей, гадая, найду ли я когда-нибудь его снова, и мы последовали за Хьюго обратно в коридор.

– Одну секунду, – Кристофер снял свой узкий шелковый галстук и обмотал его вокруг ручки снаружи двери. – Теперь мы сможем найтись, – и спросил Хьюго: – Или это не дозволено?

– Понятия не имею, – ответил Хьюго. – Не думаю, что кому-нибудь прежде приходило в голову так поступить.

– В таком случае вы все, должно быть, обладаете поразительным чувством направления, – сказал Кристофер. – Это уборная?

Хьюго кивнул. Мы оба заглянули за дверь, и Кристофер одобрительно кивнул:

– Всё необходимое. Куда лучше, чем оловянная лохань или живая изгородь. Полотенца?

– На бельевом складе рядом с униформами, – ответил Хьюго. – Сюда.

Он провел нас зигзагами по узким коридорам в место с более крупным, чем обычно, световым люком. Двери здесь были реечные, хотя и того же красно-коричневого цвета, что и все остальные. Хьюго открыл первую реечную дверь.

– Лучше возьмите каждый по полотенцу, – сказал он.

Мы вгляделись в комнату в два раза больше, чем та, которую отвели нам, заставленную полками, на которых стопками возвышались полотенца, простыни и одеяла. Мне показалось, этого достаточно для целой армии.

– Сколько здесь Персонала? – спросил Кристофер, когда мы взяли по большому красно-коричневому полотенцу.

– В настоящий момент у нас осталось только пятьдесят человек домашней прислуги. Когда мы снова начнем принимать гостей, мы дойдем почти до сотни. Но период траура по графу Рудольфу продлится еще две недели, так что до тех пор у нас очень тихо. У вас полно времени, чтобы освоиться. Униформы здесь.

Он подвел нас к следующей реечной двери. Комната за ней была еще больше. Полки там походили на полки в общественной библиотеке, и все они были загромождены одеждой. Стопка за стопкой чистых белых рубашек, стена бархатных бриджей, аккуратные башни сложенных жилетов, кипа за кипой полосатых чулок, рейки с накрахмаленными белыми шейными платками и еще полки, отведенные под фартуки в желтую полоску. Под полками стояли картонные коробки с туфлями с пряжками. От мощных чар против моли у меня заслезились глаза. Кристофер расширил глаза, но я лишь смутно видел, как Хьюго обходит ряды, проверяет ярлыки, окидывает нас измеряющим взглядом, а потом берет с полок предметы одежды.

Мы получили каждый по две рубашки, два фартука, четыре пары кальсон, четыре пары чулок, один жилет и одну пару бархатных бриджей. В завершение Хьюго сложил на растущий ворох в наших руках шейные платки, а затем – по полосатой ночной рубашке каждому.

– Вы знаете, какой у вас размер обуви? – спросил он.

Мы не знали. Хьюго выхватил из картонных коробок рулетку и быстро выяснил. После чего он достал из коробок туфли с пряжками и велел нам померить их, умело проверяя, докуда доходят наши пальцы и становятся ли на место пятки.

– Важно, чтобы туфли не причиняли дискомфорта, – сказал он. – Вам придется подолгу стоять на ногах.

Я понял, что он прекрасный камердинер.

– Хорошо, – сказал он, бросая поверх ночных рубашек по паре сверкающих туфель. – Идите переоденьтесь в униформы, остальное уберите, и я жду вас возле лифта через десять минут.

Он достал из кармана жилета изящные золотые часы и проверил время.

– Управьтесь за семь минут. Иначе я не успею показать вам дом. В четыре часа я с графом Робертом уезжаю в Ладвич.

Я прижал туфли подбородком, чтобы удержать их, и попытался вспомнить, откуда мы пришли. Попытался и Кристофер. Я пошел со своей стопкой одежды в одном направлении. Кристофер с отсутствующим, но целеустремленным видом зашагал в точно противоположную сторону.

Хьюго помчался за Кристофером с криком:

– Стой! Не туда!

Его голос звучал так испуганно, что Кристофер в тревоге резко развернулся:

– В чем дело?

Хьюго указал на широкую красно-коричневую полосу, нарисованную на стене рядом с Кристофером:

– Ты никогда не должен заходить за эту линию. За ней начинается женская половина чердака. Тебя немедленно уволят, если обнаружат не на той стороне.

– О, – произнес Кристофер. – Всего-то? Вы так вопили, что я подумал, там обрыв футов в сто. Тогда в какую сторону наша комната?

Хьюго указал пальцем. В том направлении, о котором ни один из нас не подумал. Мы поспешили этим путем, чувствуя себя довольно-таки глупо, и некоторое время спустя, большей частью благодаря везению, добрались до коридора, где на дверной ручке висел галстук Кристофера.

– Какая предусмотрительность с моей стороны! – сказал Кристофер, когда мы свалили на кровати охапки одежды. – Не знаю, как ты, Грант, но я наверняка буду выглядеть и чувствовать себя полным идиотом в этой одежде, хотя и не так глупо, как в этой ночной рубашке сегодня ночью.

– Привыкнем, – сердито произнес я, выбираясь из собственной одежды.

Самоуверенные замашки Кристофера уже начали меня раздражать.

– Не различаю ли я, – спросил Кристофер, выбираясь из своих брюк и аккуратно вешая их на спинку кровати, – некоторую враждебность в тебе, Грант? Не принял ли ты, часом, идеи мистера Амоса всерьез? Ты действительно видишь во мне соперника?

– Полагаю, никуда не денешься от этого, – сказал я.

Я поворачивал короткие черные брюки, пытаясь понять, где у них перед, а где зад, что было нелегко.

– Тогда позволь мне успокоить тебя, Грант, – сказал Кристофер, тоже ломая голову над бриджами. – И подожди. Думаю, сначала надо надеть чулки. Эти штуки застегиваются поверх полосатых носков и – надеюсь – помогают поддерживать их. Искренне на это надеюсь. Терпеть не могу, когда у меня складки на щиколотках. В общем, забудь про мистера Амоса. Я здесь надолго не останусь.

– Почему? – спросил я. – Ты уверен?

– Абсолютно, – ответил Кристофер, с сомнением засовывая босую ступню в полосатый чулок. – Я занимаюсь этим только по пути к совершенно иной задаче. Как только найду то, что мне нужно, я тут же уйду.

В этот момент я стоял на одной ноге, тоже пытаясь натянуть чулок. Он болтался, перекручивался и всё время слипался. Я был так поражен, услышав, что Кристофер находится точно в таком же положении, как я, что потерял равновесие. Мгновение неистовых подпрыгиваний – и я рухнул на пол.

– Вижу, новость оказалась сногсшибательной, – заметил Кристофер. – Тебе в самом деле не стоит беспокоиться, Грант. Считай меня совершеннейшим любителем. Я никогда не стану настоящим лакеем, не говоря уже о камердинере или дворецком.

 

Глава 6

После слов Кристофера я ожидал, что в новой одежде он будет выглядеть несуразно. Ничего подобного. Как только он завязал ремешки на полосатом жилете, аккуратно затянувшем его талию, и завязал под подбородком белый шейный платок, он превратился в идеального бойкого юного лакея. Несуразно выглядел я. В длинной полосе зеркала на задней стороне двери я видел, что выгляжу немного неопрятно. Это было странно и несправедливо, поскольку волосы у меня такие же черные, как у Кристофера, и я не толстый, и с лицом у меня всё в порядке. Но выглядел я так, словно сунул голову в чужой костюм, как бывает, когда вставляешь лицо в дырку в картине, чтобы сфотографироваться.

– Семь минут истекли, – сказал Кристофер, откинув рюши на манжете, чтобы посмотреть на часы. – Некогда любоваться собой, Грант.

Выйдя из комнаты, я вспомнил, что оставил пробку от портвейна в кармане своих брюк. Мэр Сейли велел постоянно носить ее с собой. Пришлось нырнуть обратно, чтобы взять ее и засунуть в… Оказалось, у дурацких бриджей нет карманов. Я запихнул пробку в узкий карман на жилете и последовал за Кристофером в коридор. На случай, если он спросит, я собирался сказать ему, что это сувенир из дома, но он, похоже, так ничего и не заметил.

Хьюго, когда мы нашли его, стоял, держа часы в руках.

– Вам придется научиться лучше рассчитывать время, – сказал он. – Мой отец настаивает на этом.

Он убрал часы, чтобы одернуть мой шейный платок, а потом – шейный платок Кристофера. Все в Столлери постоянно пытались поправить наши шейные платки, но тогда мы этого не знали и оба удивленно отшатнулись.

– Следуйте за мной, – велел Хьюго.

Мы не стали спускаться на лифте. Хьюго повел нас вниз по узкой скрипучей лестнице. Потолки на следующем этаже были выше, а покрытые половиками коридоры шире, но везде было довольно-таки темно.

– Это детский этаж, – пояснил он. – В настоящий момент мы селим в некоторых комнатах экономок и тех гостей, которые не едят с Семьей, а также камердинеров, бухгалтера и так далее.

По пути на следующий лестничный пролет он открыл дверь, чтобы показать нам длинную темную отполированную комнату с лошадкой-качалкой посреди нее, казавшуюся покинутой.

– Комната для детских игр.

Следующий лестничный пролет был шире и покрыт половиком. Потолки внизу были еще немного повыше, и повсюду лежали ковры – новые, колючие и сизые. На стенах висели картины.

– Гостевые? – весело предположил Кристофер.

– Дополнительные гостевые, – поправил его Хьюго. – Комнаты моего отца на этом этаже, – добавил он, ведя нас на следующий лестничный пролет.

Эта лестница была широкой, а ковры на ней – красивее, чем в лучшей гостинице Столлчестера.

Внизу мы неожиданно оказались среди роскоши. Кристофер поджал губы и тихонько присвистнул, когда мы уставились на длинный коридор, покрытый похожим на бледно-голубой мох ковром. Он убегал вдаль через вереницу малиново-золотых арок, белых статуй и золотых украшений на столах с мраморными столешницами и изогнутыми золотыми ножками. Повсюду здесь стояли цветы. Густой воздух был насыщен запахами.

Хьюго повел нас прямо по коридору.

– Вам надо знать этот этаж. – сказал он, – на случай, если придется что-нибудь относить в одну из комнат Семьи, – он указывал на каждую громадную двойную белую дверь, к которой мы походили, говоря: – Главная гостевая, красная гостевая, комнаты графа Роберта, голубая гостевая, разноцветная гостевая. У графини розовые комнаты здесь. Белая гостевая, а у леди Фелиции комнаты на этом углу. А там за углом – лиловая комната и желтая комната. Мы не слишком часто ими пользуемся, но лучше вам знать. Всё поняли?

– Смутно, – признал Кристофер.

– В подвале есть план, – сказал Хьюго и повел нас дальше вниз.

На этот раз по мелким ступеням – голубым и мягким, как коридор – на еще более великолепный этаж. У меня уже кружилась голова, но каким-то образом я сумел повернуть лицо туда, куда указывал Хьюго, и попытаться выглядеть смышленым.

– Танцевальный зал, банкетный зал, музыкальная комната, Большой Салон.

Я видел обширные пространства, гигантские люстры, вереницы диванов с золотой отделкой и одну комнату со столом длиной ярдов сто, вдоль которого стоял ряд хрупких золотых стульев.

– Мы пользуемся ими не чаще, чем два-три раза в год, – сообщил нам Хьюго, – но в них, конечно же, надо поддерживать порядок. Здесь должен был состояться большой бал в честь совершеннолетия леди Фелиции, но его пришлось отменить, когда умер граф. Жаль. Однако через пару недель мы будем праздновать здесь помолвку графа Роберта. Четыре года назад здесь состоялся зрелищный бал, когда нынешнему графу исполнилось восемнадцать. Почти все титулованные особы Европы пришли. Мы истратили десять тысяч свечей и почти две тысячи бутылок шампанского.

– Неплохая вечеринка, – заметил Кристофер, когда мы проходили мимо величественной главной лестницы.

Мы вытянули шеи и увидели, что она ведет вниз в громадный вестибюль с полом из черного с прожилками мрамора. Хьюго указал большим пальцем вниз лестницы.

– Семья большую часть времени пользуется теми комнатами внизу: гостиные, столовые, библиотека и так далее. Но персоналу не позволяется ходить по этой лестнице. Не забудьте.

– Вызывает у меня желание немедленно съехать вниз по перилам, – пробормотал Кристофер, когда Хьюго повел нас к гораздо более узкому лестничному пролету, который выходил в вестибюль за лифтом для Семьи.

Он указал на разнообразные большие черные двери и сообщил, какая из них какая, но сказал, что мы не можем заглядывать внутрь, поскольку в любой из них может находиться Семья. Мы кивнули, и наши ноги в новых туфлях заскользили по черному с прожилками полу.

После чего мы ввалились через обитую зеленой тканью дверь, и всё вдруг стало серым камнем и невзрачным деревом.

– Кладовая моего отца, – указал Хьюго. – Фарфоровая буфетная Семьи, серебряная комната, цветочная комната, туалеты для Персонала. Мы спустимся здесь в подвал.

Он промчался вниз по крутым каменным ступеням. Когда мы с топотом спустились за ним следом, у меня возникло ощущение, будто я вернулся в школу. Точно так же сильный запах тепла смешивался с запахами мела и готовящейся еды. И как в школе я чувствовал множество людей вокруг: голоса вдалеке и звуки шаркающих и спешащих ног. Засмеялась какая-то девочка, и ее смех разнесся эхом, и – опять-таки как в школе – где-то зазвонил колокольчик.

Колокольчик звонил в большом каменном фойе у основания лестницы. Там находилась гигантская панель, на которой ряд за рядом располагались маленькие круглые лампочки. Одна из них – примерно в центре – вспыхивала красным. Леди в аккуратном платье в коричнево-желтую полоску и желтом чепце на седых волосах встревоженно смотрела на нее.

– О, Хьюго, – радостно произнесла она, когда мы спустились с лестницы. – Это граф Роберт.

Хьюго прошагал к панели.

– Хорошо, – сказал он, сняв с крючка сбоку что-то вроде телефонной трубки, и лампочка тут же перестала вспыхивать.

Когда она погасла, я посмотрел на нее. Под лампочкой находились белые буквы: «Спл ГР». Все лампочки были снабжены такими же непостижимыми этикетками. «Клдв, – прочитал я. – Кмн звтрк, Стлв, Экнмк, Внн Г, Кншн». Единственная понятная надпись находилась в центре нижнего ряда. Она гласила: «Мистер Амос».

Тем временем из похожей на телефон штуки щелкал далекий голос. Он звучал нервно и повелительно.

– Уже иду, милорд, – сказал ему Хьюго.

Он повесил трубку и повернулся к нам.

– Мне надо идти. Придется оставить вас здесь с мисс Семпл. Она наша младшая экономка. Не могли бы вы провести этих Стажеров по подвалу? – спросил он у леди.

– Конечно, – ответила она. – Иди быстрей. Он начал звонить еще три минуты назад.

Хьюго ухмыльнулся нам всем и понесся обратно наверх по каменным ступеням. Мы остались с мисс Семпл, которая одарила нас веселой мягкой улыбкой:

– И как вас зовут?

– Конрад Т… Грант, – ответил я, вовремя вспомнив о своем псевдониме.

С Кристофером было абсолютно то же самое.

– Кристофер…э-э… Смит, – сказал он и немного отодвинулся от нее назад.

– Конрад и Кристофер, – сказал она. – Две К.

И мы оба отшатнулись назад, когда она набросилась на нас, чтобы расправить наши шейные платки.

– Гораздо лучше! – сказала она. – Я как раз размещала ваши дежурства на доску объявлений. Идите посмотрите.

Ощущение, что я в школе, возросло еще больше. Всю стену рядом с лестницей занимала длинная-длинная доска. Толстые черные линии разделяли ее на части, и над каждой частью имелся черный заголовок. «Горничные, Лакеи, Персонал Гостиной, Кладовая, Прачечная, Кухня, – прочитали мы и в самом конце рядом с лестницей нашли: – Стажеры». Под каждым заголовком были пришпилены списки и графики, но, опять же как в школе, висели и другие, менее официальные объявления, разбросанные по доске. Большое розовое гласило: «Вечеринка для горничных в четверг, в 8.30. Добро пожаловать всем». Когда мы подошли, мисс Семпл с недовольным восклицанием сняла его. Еще одно синими буквами гласило: «Шеф-повар требует вернуть шляпу НЕМЕДЛЕННО!» Это мисс Семпл оставила. Как и желтый листок: «Миссис Бэлдок всё еще хочет знать, кто разбросал булавки в оранжерее».

Подойдя к колонке Стажеров, мы увидели два больших листа, аккуратно разлинованных на семь частей соответственно дням недели. Время суток – с шести утра до полуночи – было обозначено слева, и каждый час разделяли линии. Каждое отделение, созданное таким образом, заполняли четкие серые тонкие буквы. «6.00, – прочитал я на левом листе. – Собрать обувь, чтобы отнести в сапожную комнату для чистки. 7.00 – присоединиться к лакеям в подготовке комнаты для завтрака. 8.00 – на дежурстве в комнате для завтрака…» Мои глаза с возрастающим ужасом пробежали до: «14.00 – Тренировка в прачечной. 15.00 – Тренировка в кладовой и кухонном крыле № 3 с двумя младшими поварами». Почти с облегчением время от времени я встречал квадрат с простой надписью: «Мистер Амос». С тревогой я добрался до последнего отделения внизу: «23.00-00.00 – на Вызове в Верхнем Зале». Плохо, подумал я. Я не нашел ни единой свободной минутки, чтобы вызвать Ходока, как только узнаю, кто в ответе за мой Рок. И отделений с временем для еды здесь тоже, похоже, не было.

Кажется, Кристофер пытался скрыть еще большую тревогу, чем я.

– Просто катастрофа! – пробормотал он, просматривая убористо заполненный правый лист. Он ткнул пальцем в один из немногих пустых квадратов. – Э, похоже, кто-то забыл заполнить этот квадрат.

– Никакой ошибки, – ответила мисс Семпл высоким веселым голосом – она принадлежала к тем милым добрым людям, которые начисто лишены чувства юмора. – У вас обоих есть два свободных часа в среду после полудня и еще два – утром в четверг. Так положено по закону.

– Рад слышать! – слабо произнес Кристофер.

– И еще час для себя в воскресенье, чтобы вы могли написать домой, – добавила мисс Семпл. – Целый выходной день вы получаете через каждые шесть недель, и вы можете…

На другом конце фойе зазвенел колокольчик. Мисс Семпл развернулась посмотреть.

– Мистер Амос! – она бросилась туда и сняла трубку.

Пока она говорила: «Да, мистер Амос… Нет, мистер Амос…» – я спросил Кристофера:

– Почему ты сказал, что это катастрофа?

– Ну… – ответил он. – Грант, ты знал, что мы будем настолько заняты, когда пришел устраиваться на работу?

– Нет, – скорбно произнес я.

Кристофер собирался сказать что-то еще, но мисс Семпл повесила трубку и поспешила через фойе обратно, путанно объясняя:

– Вы можете брать два свободных дня подряд каждые три месяца, если вам так больше нравится, но подвал мне придется показать вам позже. Поспешите наверх, мальчики. Мистер Амос желает поговорить с вами перед Подачей Чая.

Мы побежали наверх по каменным ступеням. Как позже ночью сказал Кристофер, если мы что и поняли к тому моменту про Столлери, так это то, что всегда следует выполнять пожелания мистера Амоса, и быстро.

– Раньше, чем он их озвучит, если возможно, – добавил Кристофер.

Мистер Амос ждал нас в каменно-деревянном коридоре наверху. Он курил сигару. Волны едкого голубого дыма окружили нас, когда он сказал:

– Не пыхтите. Персонал никогда не должен выглядеть торопящимся, если только Семья лично не велит поторопиться. Это ваш первый урок. Второй – расправьте шейные платки, оба.

Он с раздраженным видом ждал, пока мы ощупывали белую ткань, пытались не пыхтеть и не кашлять от дыма.

– Второй урок, – сказал он. – Каждую секунду помнить, что вы – лишь живые предметы мебели, – он три раза ткнул в нас сигарой, по разу на каждое слово: – Живые. Предметы. Мебели. Поняли?

Мы кивнули.

– Нет, нет! Вы должны говорить: «Да, мистер Амос…»

– Да, мистер Амос, – хором произнесли мы.

– Уже лучше, – сказал он. – В следующий раз произносите это энергичнее. В качестве мебели вы стоите рядом со стенами и прикидываетесь деревянными. Когда Семья попросит у вас что-либо, вы подаете это или делаете это со всей возможной грациозностью и точностью, но не вздумайте заговорить, если только Семья не обратится к вам лично. Что вы скажете, если графиня отдаст вам личный приказ?

– Да, ваша милость? – предположил я.

– Нет, нет! – сказал мистер Амос, выпуская на меня клубы дыма. – Третий урок. К графине и леди Фелиции следует обращаться «миледи», к графу Роберту – «милорд». Хорошенько запомните эти уроки. Вы вот-вот будете показаны графине во время Подачи Чая. В данный момент вы присутствуете, только чтобы наблюдать и учиться. Наблюдайте за мной, наблюдайте за дежурным лакеем, а в остальном ведите себя как два стула возле стены.

Его глаза цвета камня выжидающе уставились на нас. Мгновение спустя мы поняли почему и снова хором произнесли:

– Да, мистер Амос.

– И от стульев было бы немного больше пользы. А теперь повторите то, что я сказал…

К счастью, в этот момент внизу в фойе пронзительно зазвенел колокольчик.

– А, – произнес мистер Амос, – графиня Звонит к Чаю.

Он погасил сигару о стену, которая в этом месте уже стала черно-серой оттого, что об нее гасят сигары, и положил потухшую сигару в карман жилета. Затем он вытянул обе руки, точно пингвин, чтобы выпростать манжеты из-под рукавов, и тряхнул толстыми плечами, чтобы пиджак сел как следует.

– Следуйте за мной, – велел он и через обитую зеленой тканью дверь протиснулся в вестибюль.

Мы вышли следом за его важной грушеобразной спиной в центр громадного вестибюля с черным полом.

– Ждите здесь, – прогудел его голос по всему пространству.

И мы ждали, пока он подходил к одной из больших дверей на другом конце вестибюля и осторожным толчком открывал обе их половины.

– Вы звонили, миледи? – донесся до нас его ровный, глубокий, полный уважения голос.

Вероятно, в комнате кто-то что-то ответил. Мистер Амос поклонился и попятился в вестибюль, осторожно прикрыв двери. Следующие несколько мгновений я едва мог видеть или слышать что бы то ни было, поскольку понял: прямо сейчас я увижу того, кто в ответе за мою дурную карму. Я узнаю, кто это, и мне придется призвать Ходока. Сердце бешено колотилось, и я едва мог дышать. Должно быть, у меня было странное выражение лица, поскольку Кристофер одарил меня удивленным изучающим взглядом, но не успел ничего сказать. В этот момент лакей по имени Эндрю задом наперед вышел из далекой зеленой двери, осторожно таща тележку с полдником.

Позже в тот день Кристофер сказал, что именно в этот момент у него возникло ощущение, будто он находится в церкви. Мистер Амос жестом велел нам пристроиться по бокам от Эндрю, в то время как сам прошагал перед тележкой и широко распахнул двери – так, чтобы мы с грохочущей между нами тележкой торжественной процессией могли прошествовать в комнату. Но вышло не совсем гладко. Как раз в тот момент, когда мы дошли до дверей, Эндрю пришлось остановить тележку, чтобы пропустить вперед молодую светловолосую леди.

Она была очень красивой. Мы с Кристофером были в этом согласны. Мы оба на нее уставились, хотя и заметили, что Эндрю старательно не смотрит на нее. Но она, похоже, не видела ни меня, ни Кристофера, ни Эндрю, хотя и кивнула мистеру Амосу и сказала:

– О, хорошо. Я как раз успела к Чаю.

Она прошла в комнату и беспокойно уселась на один из нескольких шелковых диванов – напротив леди, которая уже там находилась.

– Матушка, только представь…

– Тише, Фелиция, дорогая, – велела другая леди.

Потому что церковная служба еще продолжалась, и другая леди – графиня – не хотела ее прерывать. Она принадлежала к тем людям, которым необходимо, чтобы всё было четко и совершалось в правильном порядке.

Если на графиню посмотреть мельком, можно было подумать, будто она ровесница леди Фелиции. Она была такой же светловолосой и такой же стройной, а благодаря темно-лиловому платью ее лицо казалось чистым и нежным, почти как у подростка. Но стоило ей пошевелиться, и сразу становилось видно, что она годами училась грациозно двигаться. А когда она говорила, ее лицо принимало ужасно ласковое выражение, так что становилось понятно: выражения она тоже изучала годами. И тогда уже замечаешь, что нежный вид – это аккуратный, старательный, искусный макияж.

Мистер Амос дважды едва заметно дернул подбородком, отправив нас с Кристофером стоять, прислонившись спиной к стене, на противоположном от двери конце. Эндрю остановил тележку и закрыл дверь – практически бесшумно, – а мистер Амос тихо достал набор маленьких столиков, которые расставил рядом с двумя леди. После чего они с Эндрю ходили туда-сюда, туда-сюда от тележки к столикам, располагая на трех столиках тонкие тарелки с золотой каймой, и рифленые чашки, и блюдца, а затем – салфетки и маленькие вилки и ложки. Потом настала очередь ставить чайник на специальную подставку на другом столике, ситечко в чашке, кувшин сливок с золотыми краями и наполненную сахарными кубиками вещицу в форме лодки. Всё в идеальном порядке.

После чего наступила пауза. Дамы сидели. Чайник тоже сидел на месте, и от него шел легкий пар.

Кристофер, который смотрел прямо перед собой с таким отсутствующим видом, будто у него вовсе не было мозгов, сказал, что в тот момент он думал, что чай в котелке скоро остынет. Или перестоится. Я тоже немного думал об этом. Но в основном я чувствовал себя обманутым. Я таращился и таращился на графиню, надеясь, что внезапно пойму: именно она является причиной моего Рока. Я смотрел даже на леди Фелицию, спрашивая себя, не она ли это, но я знал, что она просто обычная жизнерадостная девушка, которой приходится чинно вести себя в присутствии графини. Графиня же была затаившимся драконом. Именно поэтому я думал, что она могла оказаться той самой. Она сильно походила на учительницу, которая была у нас в третьем классе. Миссис Поллак казалась очень ласковой, но могла заставить тебя по-настоящему страдать, и я видел: графиня точно такая же. Но я не мог уловить никакого озарения о ней.

Тогда, наверное, это граф Роберт, подумал я.

– Амос, – произнесла графиня очаровательным мелодичным голосом. – Амос, возможно, ты мог бы сообщить моему сыну, графу, что мы ждем его на чай.

– Конечно, миледи, – мистер Амос кивнул Эндрю, и Эндрю выскользнул из комнаты.

Мы ждали еще какое-то время – по меньшей мере минут пять, судя по тому, как начали болеть мои ноги. Затем Эндрю проскользнул между дверями обратно и зашептал мистеру Амосу.

Мистер Амос повернулся к графине:

– С сожалением вынужден сообщить вам, миледи, что граф Роберт уехал в Ладвич двадцать минут назад.

– Ладвич! – воскликнула графиня, и я озадачился, почему она не знала. – Чего ради, во имя всего святого, ему понадобилось ехать в Ладвич? И оставил ли он какие-нибудь сведения, как долго собирается отсутствовать?

Грушеобразное тело мистера Амоса склонилось в поклоне:

– Я понял, что он предполагал остаться там на неделю, миледи.

– Именно это я и хотела сказать тебе, матушка, – вставила леди Фелиция.

Что-то случилось с лицом графини – некое жесткое движение под нежными чертами. Она издала звенящий смешок.

– Что ж, по крайней мере, у чая было время настояться. Пожалуйста, разливай, Амос.

«Ой-ой! – подумал я. – У графа будут неприятности, когда он вернется!»

Это стало сигналом к продолжению церковной службы. Мистер Амос разливал чай так, словно это была живительная жидкость. От него шел такой пар, что позже Кристофер сказал: в подставке наверняка есть чары, сохраняющие тепло. Эндрю предложил сливки. Графиня отмахнулась от него и вместо этого заставила мистера Амоса подать ей прозрачно-тонкие ломтики лимона. Затем Эндрю подошел с лодкой-сахарницей, и графиня позволила ему подать ей четыре куска.

Когда представление передвинулось к леди Фелиции, графиня произнесла, будто заполняя неловкую паузу:

– Вижу, у нас два новых пажа, Амос.

– Стажеры, миледи, – ответил мистер Амос, – которые будут служить как пажи, пока не освоят работу, – он резко дернул головой Кристоферу. – Кристофер, будь добр, подай сэндвичи.

Кристофер подпрыгнул. Я видел, его мысли бродили в тысячах миль отсюда, но он собрался и с усилием поднял сэндвичи с тележки. Их там лежали десятки – крошечных, тонких штучек без корочки с густой аппетитно пахнущей начинкой, – горой возвышавшихся на большом овальном серебряном блюде. Подняв блюдо, Кристофер жадно втянул запах,  однако очень галантно подошел и протянул графине блюдо с показушным поклоном, вполне соответствующим его виду. Графиня казалась пораженной, но взяла шесть сэндвичей. Мистер Амос нахмурился, когда Кристофер протянул блюдо леди Фелиции, опустившись на одно колено.

Кристоферу пришлось ходить туда-сюда. Поразительно, как много эти две худенькие леди ели. И всё это время мистер Амос стоял позади, словно чучело пингвина, и хмурился. Я видел, он думает, что Кристофер слишком уж изощряется.

– Ладвич! – посетовала графиня после примерно пятнадцатого сэндвича. – Что Роберт хотел этим сказать? И даже не предупредил!

Эту тему она продолжала довольно долго. В итоге леди Фелиция раздраженно бросила свой восемнадцатый сэндвич обратно на блюдо и сказала:

– В самом деле, матушка, это так важно?

Она заработала взгляд. У графини были холодные голубые глаза – большие притом, – и взгляд получался леденящий.

– Конечно, важно, дорогая. Это крайне невежливо по отношению ко мне.

– Но его, вероятно, вызвали по делам, – возразила леди Фелиция. – Он говорил мне, что его облигации и акции…

Я видел, что это был очень умный ход – наподобие того, как мы с Антеей просили у дяди Альфреда денег, чтобы он перестал бушевать, когда мы что-нибудь ломали. Графиня подняла маленькую мягкую руку, увешанную кольцами, останавливая леди Фелицию.

– Пожалуйста, дорогая! Я ничего не понимаю в финансах. Амос, пирожные есть?

Настала моя очередь подпрыгивать.

– Конрад, подай, пожалуйста, пирожные, – велел мистер Амос.

Они находились внизу тележки на еще одном громадном серебряном блюде. Я едва удержал равновесие, когда поднял его. Поднос был очень тяжелым и становился еще тяжелее оттого, что был заполнен всеми самыми крошечными и восхитительными кондитерскими изделиями, какие только можно представить. Запахи крема, фруктов, розовой воды, миндаля, меренги и шоколада ударили мне в нос. У меня заурчало в животе. Мне казалось, урчало так громко, что я не мог думать ни о каких элегантных способах подать пирожные. Я просто подошел к графине и протянул ей блюдо.

Мистер Амос снова нахмурился. Я видел, он думает, что я слишком уж просто подаю.

К счастью, мне пришлось носить блюдо не очень долго. Думаю, графиня просто хотела сменить тему. Она взяла только три пирожных. Леди Фелиция – одно. Как они могли удержаться от того, чтобы съесть всё, я никогда не пойму.

После этого снова началась церковная служба, когда всё убиралось обратно на тележку в подобающем благоговейном порядке. Мистер Амос и Эндрю поклонились. Оба свирепо скосили на нас глаза, пока мы не поняли, что тоже должны поклониться. После чего нам позволили выкатить тележку в вестибюль.

– Конец чайной церемонии, – пробормотал Кристофер под грохот тележки.

Но это был не конец – не совсем конец. Посреди вестибюля мистер Амос остановился и принялся отчитывать нас. Я, по крайней мере, почувствовал себя ужасно.

– В присутствии Семьи! – восклицал он. – Один жеманничает, как фиалка, другой бродит, как деревенщина! – затем он стал разбирать, как мы стояли: – Не глазейте, будто слабоумные, не стойте по стойке смирно, как рядовые. Вы здесь в приличном имении. Ведите себя как полагается. В следующий раз наблюдайте за Эндрю. Он стоит возле стены непринужденно.

– Да, мистер Амос, – жалко ответили мы.

В конце концов, он отпустил нас, и мы спустились по каменным ступеням. И там суматошный день продолжился. Мисс Семпл ждала, чтобы показать нам подвал. Кристофер попытался тихонько исчезнуть, но она повернулась и стрельнула в него мягким, но всевидящим взглядом и покачала головой. Он хмуро подчинился. Я же изначально покорно следовал за ней. Я понял, что застрял здесь на неделю, пока не вернется граф Роберт. И решил, что с таким же успехом могу поучиться существовать здесь.

Подвал был обширным. На следующий день мне пришлось изучать всё заново, поскольку он был слишком большим, чтобы запомнить с первого раза. Я запомнил только мешанину паров и запахов из нескольких кухонь и прачечной и бегающих вокруг людей в коричнево-золотых униформах. Здесь находились полные еды ледники и кладовые сухой провизии, а в винные погреба вела запертая дверь. Как минимум одна комната была полностью посвящена посуде, и две девочки мыли ее, похоже, беспрерывно. Я был удивлен, когда мисс Семпл сказала нам, что это лишь посуда для Персонала. Хороший фарфор для Семьи находился наверху в другой кладовой, и там его мыли другие девочки. Семья и Персонал были словно два разных мира, которые пересекались только в определенное время и в определенных местах.

Кристофер был очарован.

– Всё дело в моем положении любителя, Грант, – объяснил он мне. – Оно позволяет мне увидеть здешние племенные обычаи со стороны. Согласись, странная система, когда такое количество людей носится по подвалу только для того, чтобы прислуживать двум женщинам.

Он был так очарован, что во время ужина задавал вопрос за вопросом. Наша часть Персонала ужинала в Верхнем Зале в семь, чтобы мы были готовы прислуживать Семье, когда они трапезничают в восемь. Их еда называлась Трапезой и была ужасно церемонной, но довольно-таки церемонной была и наша. Целая куча Персонала собралась вокруг большого стола на одном конце просторной гостиной. На другом конце находились кресла, журналы и доска с лампочками поменьше на случай, если мы кому-нибудь понадобимся, пока мы здесь, но телевизора не было. Эндрю грустно объяснил мне, что в Столлери сигнал не ловится ни за какие деньги. Эндрю безусловно был самым славным из лакеев.

В общем, здесь собрались шесть лакеев, мы, угрюмый старик с заложенным носом (он являлся не то завхозом, не то бухгалтером или кем-то в этом роде) и множество женщин. Конечно, присутствовала мисс Семпл, и она сообщила мне, что элегантная пожилая женщина – горничная графини, а практически столь же элегантная, но моложе – горничная леди Фелиции. Обе оказались не слишком приятными. Разговаривали они только друг с другом. Но еще здесь находились Заведующая Верхней Кладовой, Глава Уборщиц, Глава Горничных и несколько других Глав Чего-то. Очевидно, должен был присутствовать и Хьюго, но он уехал в Ладвич с графом Робертом. Остальной Персонал питался в Нижнем Зале, за исключением мистера Амоса, который, по словам мисс Семпл, ел отдельно.

Присутствовала также и миссис Бэлдок. Она была экономкой, но я не мог перестать думать о ней, как о директрисе. Ни разу в жизни я не встречал настолько громадных женщин: широченная, шести футов ростом, с жесткими седыми волосами и гигантской грудью. Но самым примечательным в ней был багровый румянец на широких скулах. Кристофер сказал, что румянец этот не слишком здоровый.

– Возможно, она пьет, Грант, – сказал он, но позже.

Она величаво вплыла самой последней. При ее появлении все встали. Миссис Бэлдок произнесла короткую молитву и обвела взглядом стол, пока не увидела Кристофера и меня.

– Жду вас двоих завтра в Комнате Экономки ровно в девять тридцать, – сказала она.

Мне это показалось настолько угрожающим, что почти весь ужин я сидел, опустив голову, и ничего не говорил. Однако Кристофер – другое дело. Четыре служанки принесли ужин – изумительный мясной пирог с громадным количеством картошки в сливочном масле. Миссис Бэлдок разрезала пирог, а служанки разнесли его нам. Никто не начинал есть, пока не начала миссис Бэлдок.

– Что это? – спросил Кристофер, когда служанка поднесла его кусок.

– Мясной пирог, сэр, – ответила девочка.

Она была примерно ровесницей Кристофера, и сразу было заметно, что она считает его потрясающе красивым.

– Нет, я имел в виду: Персонал прислуживает Персоналу? – сказал Кристофер. – Когда же едитевы?

– У нас полдник в шесть тридцать, сэр, – ответила девочка, – но…

– Сколько разных приемов пищи! – воскликнул Кристофер. – Разве это не требует еще целой кухни и еще множества Персонала, чтобы прислуживать вам?

– Ну, отчасти, – ответила девочка и нервно посмотрела на миссис Бэлдок. – Пожалуйста, сэр, мы не должны разговаривать, когда прислуживаем.

– Тогда я спрошу вас, – обратился Кристофер к Эндрю. – Вы можете представить, чтобы всё это обслуживание когда-нибудь прекратилось? Мы ужинаем сейчас, чтобы прислуживать Семье, а эти очаровательные юные леди ужинают в шесть тридцать, чтобы прислуживать нам. А когда им прислуживают, те люди должны есть в шесть, а до того какие-то другие люди должны есть еще раньше, чтобы прислуживать им. Наверняка какие-то члены Персонала ужинают во время завтрака, чтобы вписаться в обслуживание.

Эндрю засмеялся, но некоторые другие лакеи ни капли не были позабавлены. Один из них по имени Грегор проворчал:

– Наглый мелкий паршивец!

А тот, которого звали Филипп, сказал:

– Считаешь себя настоящим хохмачом, да?

Все четыре служанки за их спинами пытались не хихикать, а сидящая во главе стола миссис Бэлдок воззрилась на Кристофера. Большинство Главных Горничных были раздосадованы, а две личные горничные возмущены, но миссис Бэлдок пристально смотрела совершенно без всякого выражения. Невозможно было понять, одобряет она Кристофера или готова уволить его на месте.

– Кто-то должен постоянно готовить, – продолжил Кристофер. – Как вы справляетесь всего с тремя кухнями?

– И пекарней, – заговорила миссис Бэлдок. – Довольно, молодой человек.

– Да, мэм, – ответил Кристофер. – Восхитительный пирог, с какой бы кухни он ни появился.

Они с миссис Бэлдок посмотрели друг другу в глаза через весь стол. Головы присутствующих поворачивались от одного к другому, будто на теннисном матче. Кристофер мило улыбнулся:

– Просто любопытство, мэм.

– Хмм, – только и ответила миссис Бэлдок и вернула внимание к своей тарелке.

Кристофер с опаской следил за ней, но продолжил задавать вопросы.

 

Глава 7

Нам пришлось вскочить, едва мы успели закончить ужин. Оставив служанок убирать тарелки и хихикать за спиной Кристофера, мы вместе с лакеями поспешили наверх в столовую. Это была высокая мрачная комната, вполне соответствовавшая вестибюлю с черным полом. Там ждал мистер Амос, чтобы показать нам, как складывать жесткие белые салфетки в причудливые кораблики, а потом обучить нас правильному способу выстраивать на блестящем черном столе два серебряных островка из столовых приборов и бокалов. Мы должны были положить каждые нож, вилку и ложку на точно определенное место.

Пока мы пытались сделать всё правильно, Кристофер сильно побледнел.

– Несварение желудка, Грант, – сообщил он мне горестным шепотом. – Не разжевывая, глотать пирог, а потом бегать по лестницам – не то, к чему я привык.

– И это не единственное, от чего тебе станет плохо, если мистер Амос тебя услышит, – сказал ему неприветливый лакей Грегор. – Придержи язык. Перекиньте эту ткань через эту руку и встаньте у той стены. Не двигайтесь, иначе я вас выпорю.

Следующий час мы провели, просто стоя у стены. Предполагалось, что мы должны внимательно наблюдать за действиями мистера Амоса и лакеев, пока они суетились вокруг двух леди, сидевших каждая возле своего островка из стекла и серебра. Но, боюсь, половину времени я дремал стоя, а остальную половину таращился на большую картину на противоположной стене, изображавшую мертвую птицу и несколько фруктов, и мечтал оказаться дома в книжном магазине. Две леди наводили на меня смертную тоску. Они всё время говорили об одежде, которую купят, как только закончится траур, и о том, где остановятся в Ладвиче, когда отправятся за покупками. И, казалось, есть они будут вечно.

Когда они наконец-то закончили, нам дозволялось вернуться в подвал, но пришлось остаться в Верхнем Зале на случай, если понадобится что-нибудь принести леди в гостиную. Грегор зорко наблюдал, чтобы мы не попытались ускользнуть. Мы сидели бок о бок на жестком диване так далеко от Грегора, как только можно, пытаясь не слушать двух горничных леди, которые неподалеку от нас вышивали и шепотом обменивались сплетнями.

– У нее уже весь ящик забит сувенирами от него, – сказала одна.

– Если это обнаружится, у обоих будут неприятности, – ответила другая.

– Не хотелось бы мне оказаться на ее месте – ни за какие деньги.

Я зевнул. Просто не мог удержаться.

– Ну-ну, Грант, – сказал Кристофер. – На такие случаи ты должен, как эти две горничные, найти себе что-нибудь интересное в мелочах. Мы здесь уже добрые семь часов. Знаю, они кажутся самыми длинными в нашей жизни, но наверняка ты обнаружил где-нибудь хоть какие-то мелочи, которым можно изумиться.

Теперь, когда он напомнил мне, я понял, что так и есть.

– Да. Как это графиня и леди Фелиция так много едят и при этом остаются такими тонкими?

– Хороший вопрос, – ответил Кристофер. – Поесть-то они горазды, да? Молодая, вероятно, много двигается, но старая слишком уж величава. По всем законам она должна бы быть размеров миссис Бэлдок. Возможно, повар зачаровывает ее еду. Но я подозреваю, она использует чары для похудания. Слабо подойти спросить у ее горничной, прав ли я?

Я посмотрел на двух сплетничающих женщин и засмеялся:

– Нет. Сам спрашивай.

Кристофер тоже не осмелился, так что мы продолжили говорить о других подмеченных нами вещах. Тогда Кристофер и сообщил мне о своей теории, что миссис Бэлдок пьет. Но в самом конце, прямо перед тем, как вошел Эндрю и сказал, что мы можем отправляться спать, Кристофер поразил меня вопросом:

– Кстати, что или где этот Ладвич, куда исчез граф и из-за которого графиня так злится?

Я вытаращился на него. Как он мог не знать?

– Столица, конечно! Внизу, в Равнинах Сассекса, рядом с Малым Рейном. Все это знают!

– О, – произнес Кристофер. – Ага. Значит, граф уехал покутить, не так ли? Делом в том, Грант, что, когда живешь со Странниками, география немного перепутывается в голове. Они никогда не удосуживаются сообщить, где мы находимся или куда направляемся. Так в какой части страны мы находимся сейчас?

– В Английских Альпах. Прямо над Столлчестером.

Я был изумлен.

– Английские Альпы, – повторил Кристофер с серьезным задумчивым видом. – Ага. А какие еще есть Альпы – просто из любопытства?

– Французские, Итальянские, Австрийские. Эти Альпы вроде как сливаются. Английские Альпы отделены Фризией.

Кристофер выглядел немало озадаченным. Похоже, он не знал географию совсем.

– Фризия – страна на границе с Англией, – объяснил я. – Вся Европа между Ладвичем и Московией – плоская, а Альпы образуют как бы полумесяц по ее южной части. Английские Альпы – на севере от равнин.

Кристофер кивнул себе. Мне показалось, я услышал, как он бормочет:

– Конечно – Седьмая серия, здесь нет Британских островов.

– Что? – спросил я. – О чем ты?

– Ничего, – ответил он. – Я уже наполовину сплю.

Не думаю, что это было правдой, хотя я-то точно засыпал. Когда Эндрю сказал, что мы можем идти, я проковылял в лифт, а потом – из него, запрыгнул в ночную рубашку, рухнул в постель и тут же заснул. Позже той ночью я смутно слышал, как Кристофер встал. Я предположил, что он пошел в туалет в конце коридора, и в полусне ждал, когда он вернется. Но его не было так долго, что я снова погрузился в сон полностью и не слышал, как он вернулся. Всё, что я знал – на следующее утро он спал в своей кровати.

Нас подняли на заре.

В конце концов мы привыкли к этому, но первое утро было ужасным. Нам пришлось надеть фартуки и с большой корзиной в руках обойти дом – от чердаков до самого низа, – собирая обувь для чистки. Возле большинства дверей стояло по меньшей мере по одной паре. Но мистер Амос выставил четыре пары маленьких черных ботинок. Графиня выставила дюжину – и все нарядные. Леди Фелиция выставила кучу сапог для верховой езды. Со всем этим нам пришлось, спотыкаясь, спуститься в подвал, где мы с облегчением обнаружили, что для их чистки на службе держат другого человека. Тем утром я едва в состоянии был вымыть лицо, не то что обувь.

Затем нам позволили позавтракать вместе с толпой ворчливых лакеев с покрасневшими глазами. Эндрю тем утром не дежурил, и главным был Грегор, а он не любил нас обоих и особый зуб имел на Кристофера. Он отправил нас наверх в комнату Семьи для завтрака раньше, чем мы закончили есть. Он сказал, важно, чтобы там находились дежурные на случай, если кто-нибудь из Семьи спустится пораньше.

– Готов поспорить, он врал! – сказал Кристофер и шокировал меня, взяв себе хлеба и мармелада из большого буфета.

Когда сюда приплелись остальные лакеи, мы узнали, что все они тоже так делают.

И они соизволили появиться как раз вовремя. Бледная и задумчивая леди Фелиция в костюме для верховой езды пришла раньше семи. Никто ее не ждал. Грегору пришлось поспешно запихнуть под буфет хлеб, который он жевал, а его рот был так набит, что спрашивать леди Фелицию, чего она желает на завтрак, пришлось одному из других лакеев. Она немного грустно ответила, что хочет только булочек и кофе. Она собирается на верховую прогулку, сказала она. И не мог бы Грегор сходить на конюшню и велеть, чтобы седлали Айсберга. Грегор всё еще не мог говорить, иначе он отправил бы Кристофера. Пришлось ему с сердитым видом идти самому.

К тому времени, когда в комнату вплыла графиня, явно почему-то пребывавшая в ярости, перед буфетом вытянулся ряд блюд под серебряными колпаками, большинство из которых из подъемника для еды доставали мы с Кристофером, и она могла выбрать что угодно: от жаркого-ассорти до копченых почек и рыбы. Она слопала почти всё, пока допрашивала бедного простуженного бухгалтера.

Его звали мистер Смитерс, и, думаю, когда она позвонила, он сам едва начал завтракать. Во время беседы он не отрывал скорбного взгляда от ее тарелок. Но он долго не приходил, и Грегор послал за ним Кристофера, в то время как графиня сердито барабанила по скатерти длинными жемчужными ногтями.

Кристофер стремительно вышел из комнаты и почти тотчас же стремительно зашел обратно уже с мистером Смитерсом, который держался так, будто Кристофер притащил его за воротник. Грегор испепелил Кристофера взглядом. И, честно говоря, в подобных случаях я не винил Грегора. Кристофер выглядел невероятно самодовольным. Обычно когда у него был такой вид, мне, не меньше чем Грегору, хотелось врезать ему.

У мистера Смитерса были серьезные неприятности. Графиня обладала ужасной манерой широко-широко распахивать ледяные голубые глаза и произносить ласковым, холодным, воркующим тоном:

– Объяснитесь, Смитерс. Почему так?

Или даже просто:

– Почему?

И последнее было еще хуже.

Бедный мистер Смитерс сопел, ерзал и пытался объяснить. Проблема состояла в какой-то части прибыли, которая запаздывала. Мы вынуждены были стоять и слушать его попытки объяснений.

И это было странно. Речь шла о совершенно обычных вещах, вроде дохода от ферм при усадьбе и от принадлежавшего ей постоялого двора в Столлстиде, и ее собственности в Ладвиче. Я размышлял о дяде Альфреде и его рассказах о сделках Столлери по всему миру и о гигантских рынках, для управления которыми нужно вытягивать вероятности, и думал, не ошибся ли дядя Альфред. Он говорил мне о миллионах на фондовой бирже, но вот же графиня спрашивает насчет шестидесяти фунтов, или восьмидесяти, или сотни. Я совершенно запутался. Но потом я подумал, что с большими деньгами, наверное, имеет дело граф. Кто-то же должен. Одного взгляда на Столлери было достаточно, чтобы понять: вести здесь хозяйство стоит бешеных денег.

Но у меня было не слишком много времени на размышления. В тот момент, когда графиня разделалась с мистером Смитерсом и со своим завтраком, позвонила миссис Бэлдок, вызывая нас. Нам с Кристофером пришлось рвануть в Комнату Экономки. Когда мы добрались туда, миссис Бэлдок расхаживала среди симпатичных стульев в цветочек и маленьких изогнутых столиков. Румянец на ее щеках от нетерпения стал почти фиолетовым.

– Я могу уделить вам только пять минут, – сказала она. – Потом я должна присутствовать на ежедневном совещании с графиней. Едва хватает времени лишь обрисовать суть ваших тренировок. Видите ли, нашей целью является гарантировать, что тот из вас, кто получит должность камердинера графа, будет прекрасно разбираться во всех аспектах домоводства. В первую очередь вы будете учиться правильно заботиться об одежде и изучите стиль джентльмена. Одежда, подходящая для рыбной ловли, так же важна, как вечернее платье, и существует шесть разновидностей официальной вечерней одежды…

Добрую минуту она продолжала вещать об одежде. Я невольно подумал, что, если, отправляясь в Ладвич, граф действительно взял всю одежду, которая по словам миссис Бэлдок была ему необходима, ему пришлось нанять грузовик. Я посмотрел на ее ноги, топтавшие цветочный ковер. У нее были гигантские лодыжки, которые складками ниспадали на туфли с пряжками.

– Но точно так же важны стирка, уборка и застилание постели, – говорила она. – И чтобы научить вас заботиться о вашем джентльмене во всех отношениях, у вас будут курсы по аранжировке цветов, стрижке и готовке. Кто-нибудь из вас умеет готовить?

– Да, мэм, – ответил я, уловив краем глаза выражение абсолютного ужаса на лице Кристофера.

Потом он все-таки сумел очаровательно улыбнуться и ответить:

– Нет. Я не смог бы расставить цветы, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Похоже, следующим камердинером станет Конрад, да?

– Граф скоро женится, – заметила миссис Бэлдок. – Графиня настаивает на этом. К тому времени, когда его сын достигнет возраста, когда ему понадобится камердинер, даже ты сможешь выучить всё необходимое.

Она одарила Кристофер одним из своих долгих, лишенных выражения взглядов.

– Но зачем готовить? – в отчаянии спросил он.

– Существует обычай, – ответила миссис Бэлдок, – чтобы сын графа отправлялся в университет в сопровождении наставника и камердинера. Они живут там вместе в одних апартаментах, и камердинер создает для них еду.

– Уж скорее я создам еду, чем приготовлю, – откровенно сообщил ей Кристофер.

Миссис Бэлдок ухмыльнулась. Похоже, Кристофер ей нравился.

– Не болтай глупостей! – сказала она. – Я прекрасно вижу, молодой человек, что ты способен на что угодно, коль скоро поставишь себе такую цель. А теперь идите оба доложитесь Главной Прачке и скажите, что вас послала я.

Мы поплутали по каменному кроличьему садку подвала и наконец-то нашли прачечную. Там начальница посмотрела на нас с сомнением, поправила нам шейные платки и отступила назад – посмотреть, изменит ли это ее мнение о нас. И вздохнула.

– Начнете с утюжки, – без особой надежды произнесла она, – не слишком важных вещей. Паула! Отведи этих двоих в гладильную и покажи им, что делать.

Паула материализовалась из клубов пара и потащила нас на буксире, но, к несчастью, оказалось, она плохо умеет объяснять. Она показала нам голую каменную комнату с гладильными досками разных размеров. Дала Кристоферу влажную льняную простыню, а мне стопку непросохших шейных платков. Показала нам, как включить утюги, и ушла.

Мы посмотрели друг на друга.

– О чем призадумался, Грант? – спросил Кристофер.

– Немного похоже на ту историю, где надо было превратить солому в золото, – ответил я.

– Точно! – согласился Кристофер. – И нет Румпельштильцхена, чтобы помочь нам, – он на пробу провел утюгом по простыне. – Никакой разницы. Или даже больше складок, чем раньше.

– Надо подождать, пока утюг нагреется, – сказал я. – Наверное.

Кристофер поднял утюг и повертел им туда-сюда перед своим лицом.

– Уже слегка теплый. Как вообще эти штуки работают? Они никуда не подключены. Там внутри саламандра, или что?

Я засмеялся. Невежество Кристофера было поистине изумительным. Чудная идея, что огненная ящерица может нагревать утюг!

– У них внутри блок питания – как у лапочек, плит и телевизоров.

– Серьезно? О! – произнес Кристофер. – На конце этого утюга зажегся маленький огонек!

– Возможно, это значит, что он достаточно нагрелся. У моего теперь тоже появился огонек. Давай попробуем.

Мы приступили к работе. Моя первая идея – сэкономить время и усилия, гладя одновременно по десять шейных платков – не сработала. Я сократил стопку до пяти, до двух, а потом до одного, который быстро пожелтел и завонял. Кристофер всё время бормотал:

– Похоже, я не оправдываю высокого мнения миссис Бэлдок обо мне – ни капельки! – пока не испугал меня восклицанием: – Великие небеса! Церковное окно! Смотри!

Я посмотрел. Посреди его простыни прожглось темно-коричневое пятно в форме утюга.

– Интересно, получится так еще раз? – произнес Кристофер.

Он попробовал, и получилось. Я зачарованно наблюдал, как Кристофер напечатал через всю простыню целый ряд церковных окон. Затем на нижней половине он сделал изображение маргаритки.

Но тут облако черного дыма и очень сильный запах вернули меня к моей собственной работе. Опустив взгляд, я обнаружил, что мой утюг прожег шейный платок, разрезав его на две части, и продолжил прожигать гладильную доску под собой. У меня там получилось очень глубокое и черное церковное окно. Подхватив утюг, я увидел в углублении тлеющие угли.

– О, на помощь! – позвал я.

– Не паникуй, Грант, – ответил Кристофер.

– Я не могу не паниковать! – воскликнул я, пытаясь разогнать клубы коричневого дыма. – У нас будут ужасные неприятности.

– Только если всё останется, как есть, – он подошел посмотреть на мою катастрофу. – Грант, оно слишком глубокое, чтобы быть церковным окном. У тебя тут скорее выдолбленная лодка, – он выключил свой утюг и помахал им у меня перед лицом. – Поздравляю.

Я чуть ли не заорал на него:

– Это не смешно!

– Смешно, – возразил он. – Смотри.

Я изумленно раскрыл рот. Дым исчез. Как и фигура черной лодки. Гладильная доска была ровной и целой, ее покрытая коричневыми пятнами поверхность – гладкой, а на ней лежали обыкновенные, белые, плохо выглаженные шейные платки.

– Как... – произнес я.

– Не спрашивай, – сказал Кристофер. – Сейчас избавлюсь от собственных произведений искусства.

Он взялся за уголок испорченной простыни и встряхнул ее. И все церковные окна просто исчезли.

– Грант, ты не видел, как я это делаю, –  повернулся он ко мне с очень серьезным видом. – Обещай, что не видел. Иначе твоя выдолбленная лодка вернется и будет глубже, чернее и дымнее, чем когда-либо.

Я перевел взгляд с него на восстановленную гладильную доску.

– Если я пообещаю, – сказал я, – могу я спросить, как ты это сделал?

– Нет, – ответил он. – Просто пообещай.

– Хорошо. Обещаю. В любом случае, это очевидно. Ты маг.

– Маг – это тот, кто расставляет ритуальные свечи вокруг пентаграммы, а потом бормочет заклинания. Ты видел, чтобы я такое делал?

– Нет. Ты, должно быть, очень продвинутый маг.

Я разрывался между страхом и удовольствием, поскольку подумал, что мне удалось достаточно разозлить Кристофера, чтобы заставить его рассказать что-нибудь о себе.

– Вздор! Тупоумный вздор! – начал он. – Грант…

К моему величайшему разочарованию, влетела мисс Семпл и прервала его.

– Бросайте это, мальчики, – сказала она. – Убедитесь, что утюги выключены. Мистер Эйвенлок как раз привез сегодняшние продукты. И мистер Максим хочет, чтобы вы начали свои кулинарные курсы с изучения того, как выбрать лучшие продукты.

Так что мы снова поспешили прочь – в промозглую каменную кладовую, дверь которой была открыта во двор, где мистер Эйвенлок наблюдал за тем, как команда младших садовников носит корзины с фруктами и ящики с овощами. Одним из них был мальчик с зашитыми вручную ботинками. Он ухмыльнулся нам, и мы ухмыльнулись в ответ, но я ему не завидовал. Мистер Эйвенлок был высоким худым типом с орлиным лицом и выглядел абсолютным тираном.

– Сотри улыбку с физиономии, Смедли, – велел он, – и возвращайся к рыхлению.

Когда вся команда торопливо удалилась, мистер Максим надменно прошествовал вперед. У него был почти такой же самодовольный вид, как у Кристофера. Он был Вторым Помощником повара, его наделили дополнительной ответственностью за наше обучение, и это наполняло его невероятным чувством собственной значимости. Он нетерпеливо потер руки и сказал Кристоферу:

– Ты выбираешь продукты для стола самой графини. Отбери для нее – исключительно на глаз – все лучшие овощи.

По выражению лица Кристофера я абсолютно точно понял, что до сих пор он ни разу в жизни не видал сырых овощей. Но он уверенно бросился к корзине с крыжовником.

– Вот, – сказал он, – здесь превосходный горох, и какой большой. О нет, он волосатый. Горох же не должен иметь щетину, да?

– Это, – произнес мистер Максим, – крыжовник для буфетной. Попробуй еще раз.

Немного осторожнее Кристофер приблизился к маленькой коробке с ярко-красным перцем чили.

– Вот прекрасная блестящая морковь, – предположил он. – Вероятно, она немного потускнеет в процессе приготовления.

Он посмотрел на мистера Максима. Мистер Максим чуть не сбил свой высокий белый колпак, схватившись за голову.

– Нет? – спросил Кристофер. – А что это тогда? Клубника без семечек? Длинные тонкие вишенки?

Я прислонился к стене, согнувшись пополам от смеха. Мистер Максим набросился на меня.

– Это не шутки! – закричал он. – Он издевается надо мной, да?

Я видел, он в ярости. Высокомерные люди терпеть не могут, когда над ними смеются. Я покачал головой и сумел собраться.

– Нет, не издевается. Он правда не знает. Понимаете, он всю жизнь был наследником большого имения – вроде Столлери, – но для семьи настали тяжелые времена, и ему пришлось искать работу.

Я покосился на Кристофера. Он нацепил скромное выражение и не пытался отрицать мои слова. Интересно.

Мистер Максим тут же преисполнился жалости к Кристоферу.

– Мой дорогой мальчик, – сказал он, – я прекрасно понимаю. Пожалуйста, обойди всё с Конрадом, и пусть он назовет тебе продукты.

После этого он был удивительно добр к Кристоферу и даже довольно добр ко мне, когда я принял папайю за кабачок.

– Спасибо, – прошептал мне Кристофер, когда мы раскладывали выбранные мной фрукты в громадной граненой вазе. – Я твой должник, Грант.

– Ничего ты мне не должен, – прошептал я в ответ. – Выдолбленная лодка.

Но позже в тот день он мне все-таки задолжал. Случилось это после стояния возле стены в очередной столовой, когда мы – каждый с бесполезной белой тканью, свисающей с руки – наблюдали, как графиня и леди Фелиция обедают. Среди еды была и ваза с фруктами, которую мы собрали утром. У меня возникло приятное чувство, как если бы я, наконец, сделал что-то настоящее. Графиня усердно набросилась на фрукты, но леди Фелиция взяла лишь одну гроздь винограда – и всё.

– Дорогая, – произнесла графиня, – ты почти ничего не ешь. Почему?

Это было плохое «Почему?» с пристальным взглядом. Леди Фелиция уставилась в тарелку, чтобы не встречаться с ней взглядом, и пробормотала, что не голодна. Это совершенно не удовлетворило графиню. Она продолжала и продолжала всё на ту же тему. Фелиция заболела? Надо вызвать доктора? Какие симптомы? Или завтрак плохо усвоился? И всё сладким высоким голосом.

В итоге леди Фелиция сказала:

– Мне просто не хочется есть, матушка. Ясно?

Ее лицо порозовело, и она чуть ли не с ненавистью глянула на графиню.

– Не нужно стесняться, дорогая, – ответила графиня. – Если ты пытаешься похудеть, ты всегда можешь взять у меня таблетки.

Кристофер покосился на меня, встретившись со мной взглядом. «Она употребляет зачарованные таблетки!» – читалось в его глазах. Мы оба чуть не лопнули, пытаясь не засмеяться. Мистер Амос бросил на нас угрожающий взгляд. Как и Грегор. К тому времени, когда мы взяли себя в руки, леди Фелиция отбросила салфетку и вылетела из комнаты, оставив графиню раздраженной и озадаченной.

– Амос, – произнесла она, – я никогда не пойму молодежь.

– Естественно, миледи, – ответил мистер Амос.

Она снисходительно улыбнулась, аккуратно сложила салфетку и элегантно направилась к двери.

– Скажи Смитерсу, чтобы пришел в мой будуар с исправленными счетами, – велела она, уходя.

По какой-то причине – думаю, из-за наблюдения за тем, как она идет – я вспомнил, как миссис Поттс говорила, что графиня когда-то задирала ноги в водевиле. Я пялился ей вслед, так усиленно – и безрезультатно – пытаясь представить ее танцующей, что подпрыгнул на целую милю, когда мистер Амос рявкнул на меня. Он был очень зол. Он укоренился на ковре напротив нас и разносил нас на все корки за то, что мы посмели смеяться в присутствии леди. В итоге я почувствовал себя ужасно. Почему-то не имело значения, что он одного роста со мной и на несколько дюймов ниже Кристофера. Он был словно пророк, или святой, или кто-то в этом роде, ненавидящий нас за нечестивость и грозящий изгнать с небес.

– А теперь вы научитесь хорошим манерам, – заявил он в конце. – Вы должны выйти из этой двери и войти обратно так тихо и вежливо, как только можете. Давайте.

Даже Кристофера это усмирило. Мы проплелись к двойной двери, выползли в вестибюль и сконфуженно на цыпочках вошли обратно. Конечно же, неправильно. Мистер Амос заставлял нас повторять снова и снова, в то время как Грегор, убирая обед, метал в нас подлые улыбочки. Нам пришлось входить и выходить пятьдесят раз, и мистер Амос как раз обещал, что мы будем продолжать, пока не научимся входить правильно, когда пришел один из лакеев сообщить, что мистера Амоса зовут к телефону.

– Какое облегчение! – пробормотал Кристофер.

– Грегор, – позвал мистер Амос, – поставь этих двоих чистить серебро до Подачи Чая. Если это тот звонок, которого я ждал, я буду занят всю вторую половину дня, так что тебе придется проследить, чтобы они продолжали работать.

И он поспешил прочь на своих маленьких блестящих ногах.

– Рано я обрадовался, – сказал Кристофер, когда Грегор направился к нам.

– Сюда. Поторопитесь, – велел Грегор, положительно злорадствуя.

Помимо прочих своих недостатков, Грегор был большим. Здоровенным. Легко было представить, как он ударяет тебе в ухо своими мясистыми руками. Без единого слова мы побежали за ним следом, и наши ноги прогремели по вестибюлю: бум-бум-бум. Он провел нас через обитую зеленой тканью дверь и по каменно-деревянному переходу в комнату в самом конце, где находился большой стол, покрытый газетами.

– Ладно, – произнес Грегор. – Фартуки за дверью. Закатайте рукава. Здесь тряпки, а это мастика. Приступайте.

Он смахнул газеты.

– Я вернусь проверить. И тогда я хочу, чтобы мое лицо отражалось в каждой поверхности.

Он оставил нас таращиться на низкую коробку со столовыми приборами и выложенные на другой газете серебряные чайники, серебряные кофейники, несколько кувшинов, черпаки и два ряда гигантских серебряных блюд. За ними воздвигались чаши, супницы, урны и запутанные витые подсвечники – большинство из них громадные.

– Снова солому в золото, Грант, – сказал Кристофер, – и думаю, такое превращение было бы проще.

– Большинство этих вещей уже неплохо блестят, – заметил я. – Найди здесь хорошую сторону.

– Ненавижу хорошие стороны.

Но мы знали, Грегор будет счастлив, если поймает нас на безделье, и принялись за работу. Я позволил Кристоферу намазывать розовую, сильно пахнущую мастику, поскольку это проще, а я был уверен, что и чисткой серебра Кристофер никогда не занимался, а сам взял кучу тряпок и тер, и тер, и тер. Некоторое время спустя я вошел в ритм и начал читать газеты под серебром и думать о другом. Должно быть, эта комната соседствовала с кладовой мистера Амоса. Работая, я слышал его голос, чье гудение доносилось порывами, а время от времени раздавалось громкое рявканье, но я не мог расслышать слов – только голос. Это действовало на нервы.

Я упомянул об этом Кристоферу. Он вздохнул.

Я сделал еще несколько замечаний, и Кристофер не ответил ни на одно. Я повернулся посмотреть на него. Он навалился на стол, немного задыхаясь, а лицо у него стало почти того же серо-белого цвета, что газета на столе. Он перевернул шейный платок задом наперед, чтобы на него не попала мастика, и я заметил, что из-за ворота рубашки свисает золотая цепочка с нанизанным на нее кольцом. Оно звякало о подсвечник, над которым Кристофер работал, поскольку он склонился совсем низко.

Я вспомнил мальчика из школы по имени Хэмиш, который не мог рисовать, поскольку краски вызывали у него удушье. Судя по всему, с Кристофером происходило нечто похожее.

– В чем дело? Тебе плохо от мастики?

Кристофер поставил подсвечник и выпрямился, упершись обеими руками в стол.

– Не мастика, – ответил он. – Серебро. Есть что-то в Седьмой серии, от чего становится хуже, чем обычно. Не думаю, что могу продолжать, Грант.

К счастью, Грегор был слишком ленив, чтобы заглядывать к нам постоянно. Но когда-нибудь он придет. А Кристофера он не любил больше всего.

– Хорошо, – сказал я. – Ты стоишь на стреме у двери, чтобы, когда появится Грегор, ты мог притвориться работающим, а я всё сделаю. Незачем морить себя.

– Правда? – спросил Кристофер.

– Честно, – ответил я и замер в ожидании: теперь он действительно мой должник.

– Спасибо! – горячо поблагодарил Кристофер и отодвинулся от серебра.

Почти немедленно цвет лица у него улучшился. Он опустил взгляд и заметил, что золотое кольцо свисает из-под рубашки. На мгновение на его лице появилось выражение ужаса. Он стремительно заправил кольцо и цепочку под рубашку и повернул шейный платок, чтобы закрыть их.

– Я твой должник, Грант, – сказал он, подойдя к двери. – Что я могу для тебя сделать?

«Удача!» – подумал я. К этому моменту Кристофер вызывал у меня такое любопытство, что я чуть не выпалил, что хочу, чтобы он рассказал мне о себе всё. Но не выпалил. Кристофер принадлежал к тому типу людей, к которым следует приближаться осторожно. Так что я ответил:

– Сейчас мне ничего не нужно. Дам тебе знать, когда понадобится.

– Справедливо, – сказал Кристофер. – Что это за гудящий звук доносится из-за стены?

– Мистер Амос разговаривает по телефону, – ответил я, взяв подсвечник и начав тереть.

– О чем дворецкий может говорить по телефону всё это время? Точная марка шампанского? Или у него есть старушка мать, которая настаивает на ежедневных отчетах? Амос, дорогой, ты пользуешься теми мозольными пластырями, которые я послала тебе? Или это его жена? В конце концов, у Хьюго же должна быть мать. Интересно, где они ее держат?

Я ухмыльнулся. Кристофер явно окончательно пришел в себя.

– Кстати, о матерях, – сказал Кристофер. – Мне совершенно не нравится графиня. А тебе, Грант?

– Да, – согласился я. – Миссис Поттс, которая убирается в книжном магазине, говорит, она когда-то танцевала в водевиле.

Кристофер пришел в полный восторг:

– Нет! Серьезно? Повтори каждое слово, что миссис Поттс сказала о ней.

Так что, полируя, я рассказывал. Затем я каким-то образом перешел на рассказ о книжном магазине, и о маме и дяде Альфреде, и о том, как уехала Антея. Пока я говорил, до меня дошло: вместо того, чтобы разузнавать про Кристофера, ярассказывал ему про себя. И я подумал, что это просто типично для Кристофера. Но в общем-то я был не против рассказать ему, при условии, что он не узнает о моем Злом Роке и о том, что я должен сделать. И это чудесно помогало чистить серебро. К тому времени, когда Грегор заглянул в дверь – и Кристофер бросился к столу, притворившись, будто полирует кувшин, – почти всё было сделано. Грегор ужасно разозлился.

– Чай Подают через десять минут, – сообщил он, нахмурившись. – Умойтесь. Сегодня вы вкатываете тележку с чаем.

– Здесь не бывает ни единой праздной секунды, не так ли? – заметил Кристофер.

 

Глава 8

Здесь не бывало ни единой праздной секунды. Мы так усердно трудились, что мне не удалось прочитать ни одной странички из моей книги о Питере Дженкинсе. В большинстве случаев вечером я падал в кровать и тут же засыпал. Но в ту вторую ночь, когда мы переодевались в ночные рубашки, я заметил, что ни малейших признаков кольца или цепочки на шее у Кристофера нет. Спрятал магией, подумал я, и вскоре заснул.

Затем – знаете, как это бывает – спустя три дня я начал привыкать к ритму и хорошо ориентироваться. Всё стало чувствоваться гораздо более неспешным. В тот день у меня было достаточно времени, чтобы любопытство насчет того, что Кристофер на самом деле делает в Столлери, и насчет того, откуда он появился, начало сводить меня с ума. Если честно, у меня было достаточно времени, чтобы Кристофер в целом начал сводить меня с ума. Он продолжал с этим своим снисходительным видом называть меня Грантом, и были моменты, когда мне хотелось ударить его, или закричать, что это всего лишь псевдоним, или… ну в общем, он жутко раздражал меня. А потом он говорил что-нибудь такое, что я складывался пополам от хохота и обнаруживал, что он снова мне нравится. Это страшно сбивало с толку.

В пятую ночь было полнолуние.

– Грант, эта проклятая луна светит мне прямо в глаза, – сказал Кристофер и скрепил занавески так, что наша комната погрузилась почти в полную тьму.

«Ага! Он хочет, чтобы я спал, пока он где-то бродит, как делал раньше», – подумал я, ложась и закрывая глаза. Я был достаточно раздражен, чтобы приложить все силы к тому, чтобы не заснуть.

Мне не удалось. Я крепко спал, когда каким-то образом понял, что только что за Кристофером мягко закрылась дверь.

К этому моменту любопытство настолько сводило меня с ума, что я практически вырвал себя из сна и скатился с кровати. Было холодно. Столлери не снабжает халатами или тапочками, так что я был вынужден быстро натянуть бархатные бриджи и снять с кровати покрывало, чтобы соорудить нечто вроде плаща. Расстегнутые пряжки бриджей хлопали по коленям, когда я вылетел в коридор как раз в тот момент, когда Кристофер спустил воду в туалете и вышел из уборной. Я спрятался обратно в комнату и подождал, чтобы увидеть, куда он пойдет.

«Ну и кретином же я буду выглядеть, если он просто вернется в кровать!» – подумал я.

Но Кристофер прошел мимо нашей комнаты и направился дальше – к лифту. Я тихонько покрался за ним, стараясь наступать на те ледяные половицы, которые не скрипели. Но под ногами Кристофера пол уже скрипел так сильно, что я мог бы и не утруждаться. Кристофер шагал вперед так, словно думал, что он единственный бодрствующий человек на чердаке.

Он прошел мимо лифта и направился к бельевой. На мгновение он задержался перед реечной дверью, ярко освещенный лунным светом из большого светового люка, и я слышал, как он пробормотал:

– Нет, значит, это действительно дальше.

Затем он развернулся на сорок пять градусов и зашагал по коридору, который вел к нарисованной на стене линии и женским комнатам.

Должен признать, я едва не бросил преследование. Было бы катастрофой, если бы меня уволили из Столлери до того, как я встретился с графом Робертом и разобрался со своим Злым Роком. Но даже тогда я подумал: какой смысл выбираться полураздетым и следить за Кристофером, если я не прослежу за ним. Так что я пошел дальше.

Когда я догнал Кристофера, он стоял в просторном пустом помещении, где из ряда окон лился яркий белый лунный свет. Кристофер дрожал в ночной рубашке, медленно поворачиваясь на месте.

– Здесь, – довольно громко говорил он сам себе. – Я знаю! Тогда почему же я не могу найти?

– Что ты ищешь? – спросил я.

Он вскрикнул и подпрыгнул, развернувшись лицом ко мне. Это было самое близкое к потере достоинства состояние, в котором я когда-либо видел Кристофера.

– О, – произнес он. – Это ты. На мгновение мне показалось, что ты призрак горбуна. Что ты здесь делаешь? Я наложил на тебя очень сильные сонные чары.

– Я заставил себя проснуться, – ответил я.

– Тьфу на тебя! Должно быть, твои магические способности сильнее, чем я думал.

– Но что ты здесь делаешь? Тебя уволят. Это женская половина.

– Нет, – ответил Кристофер. – Женская половина – вон там, – он показал пальцем. – Там тоже есть нарисованная линия, и предполагаю, через нее тоже запрещено переходить. Иди посмотри, если хочешь. Эта часть чердака пустая – от начала до конца, – и есть в ней что-то странное. Ты не чувствуешь?

Я собирался сказать: «Чушь!» Я был уверен, он просто пытается отвлечь меня от расспросов. Но уже набрав воздух, чтобы заявить об этом, я снова выдохнул, так ничего и не сказав. Здесь присутствовала странность. Похоже на своеобразное жужжание, которое я чувствовал в мастерской дяди Альфреда после того, как дядя Альфред занимался магией, вот только эта странная вибрация чувствовалась старой и залежавшейся. И не казалась созданной человеком. Она ощущалась как дрожь земли – только не естественная, а магическая.

– Да, жутковато, – ответил я.

– Оно проходит через всё здание прямо вниз, – сказал Кристофер, – хотя здесь наверху оно сильнее. Я уже обошел это треклятое имение вдоль и поперек, так что я знаю.

Я отвлекся, хотя и знал, что этого он и добивался.

– Неужели даже женскую половину и кладовую мистера Амоса? – спросил я. – Ты не мог.

– Мне не удалось попасть в винный погреб, – с сожалением произнес Кристофер. – Но во всех остальных местах я был. Кладовая мистера Амоса воняет сигарами и выпивкой. А комната миссис Бэлдок полна тряпичных кукол. Спальня мистера Амоса еще эффектней, чем у графини. У него круглая кровать. В сиреневом шелке.

Я отвлекся еще больше. Я попытался представить, как мистер Амос ворочается в круглой сиреневой постели. Это было почти так же сложно, как увидеть графиню в ряду танцовщиц.

– Ты шутишь, – сказал я, – я всё время был с тобой.

Он наполовину усмехнулся, наполовину содрогнулся. И, обняв себя руками, сказал:

– Ах, Грант, какой же ты простодушный. Совсем не сложно создать собственный образ. Я просто создавал иллюзию себя, стоящую у стены, пока графиня пожирала свой обед. Это единственное время, насколько мне известно, когда мистер Амос занят, прислуживая ей. Подумай об этом, Грант. Я смотрел на тебя или разговаривал с тобой во время последних обедов?

С крайним изумлением я понял, что нет. Было сложно не отвлечься еще больше, чтобы выпросить у Кристофера объяснения, как он это сделал, но я твердо взял себя в руки.

– Да, но что ты искал? Расскажи. Ты мне должен.

– Грант, – сказал Кристофер, – ты настоящий банный лист. Идешь за мной по следу, точно ищейка. Хорошо. Я расскажу тебе. Но давай сначала вернемся в нашу комнату. Я уже заледенел.

Когда мы вернулись в комнату, Кристофер надел свою элегантную льняную куртку и завернулся в одеяла.

– Так-то лучше, – сказал он. – Почему ночью становится так холодно? Из-за того, что это место высоко в горах? На какой высоте Столлери, Грант?

– Три тысячи футов, и ты снова пытаешься меня отвлечь, – ответил я.

Кристофер вздохнул:

– Хорошо. На самом деле, я просто думал, с чего начать. Полагаю, лучше начать с того, что я не из твоего мира. Я пришел из другого мира – полностью другой вселенной, которую мы называем Двенадцатая серия. А эту, где живешь ты, мы называем Седьмая серия. Тебе не трудно поверить в то, что твой мир не единственный на свете, Грант?

– Нет, – ответил я. – Дядя Альфред говорил мне, что могут существовать другие миры. Это связано с вероятностями.

– Верно. Хорошо. Одним затруднением меньше. Следующее, что ты должен знать: я был рожден кудесником с девятью жизнями. И это – поверь мне, Грант – куда больше, чем быть просто магом. И хотя сейчас у меня осталось совсем немного жизней, это никак не меняет природу сил, которыми я обладаю. А значит, дома, в моем мире я прохожу обучение, чтобы занять должность, которую мы называем Крестоманси. Крестоманси – это кудесник, назначенный правительством, чтобы контролировать использование магии. Пока всё понятно?

– Да. А что, если ты не хочешь этим заниматься?

– В точку. Тогда я, видимо, сматываюсь в Седьмую серию, – он засмеялся, но не слишком весело. – Если честно, мне уже почти нравилась мысль стать Крестоманси, когда я страшно поругался с моим опекуном, который является нынешним Крестоманси. Мой опекун, он очень серьезный и правильный человек – один из тех, кто знает, что всегда прав, если ты понимаешь, о чем я, Грант.

– А не может он обучить кого-то другого, с кем бы он лучше ладил? – спросил я.

В темной комнате я видел только, как Кристофер покачал головой:

– Нет. Насколько нам известно, ему больше некого обучать. Габриэль де Витт и я – единственные кудесники с девятью жизнями во всех известных мирах. Так что мы застряли друг с другом. Он меня не одобряет, а я считаю его скучным. Но ссора произошла не из-за этого. Он является опекуном многих ребят моего возраста, и большинство из нас живет с ним в Замке Крестоманси. Но одна из нас, кудесница из Десятой серии, которой нравится, чтобы ее звали Милли – особый случай. Она живет с нами только на каникулах, поскольку люди, от которых она пришла, настаивали, чтобы она училась в пансионе. Ее последняя школа в Швейцарии…

– Где это? – спросил я.

– У вас в Седьмой ее нет, – ответил Кристофер. – Она находится в Альпах – зажата между Францией, Германией и Италией.

– Я не слыхал и о Германии.

– Тевтонские Штаты? – предположил Кристофер.

– О, имеешь в виду Славяно-Тевтонские Штаты! Про них я знаю. Мама говорит, что Тесди… предки моего отца пришли оттуда во время Завоевания Англии.

– Можешь не утруждаться, сообщая мне, что история и география здесь другие. Я получил образование. Ты хочешь слушать дальше, или нет?

– Продолжай, – сказал я.

– Так вот, – продолжил Кристофер. – Милли была по-настоящему несчастна в той швейцарской школе. Она сказала, девочки и учителя там ужасны, и она ничему не учится, и ее всё время наказывали просто за то, что она другая, и она не хочет туда возвращаться на последний семестр. Но, конечно же, наш опекун отправил ее обратно, потому что так положено. Она плакала. Она не из тех, кто плачет по пустякам, так что я понял, что ей там в самом деле очень плохо. Я пытался сказать об этом нашему опекуну, но он не стал слушать, и тогда мы поругались в первый раз. Милли пришла в отчаяние и сбежала из той школы. Будучи кудесницей, она взялась за дело с умом – так что школа и мой опекун подумали, будто она прячется где-то в Двенадцатой серии. Но я с самого начала знал, что она в другой серии. Я сказал об этом опекуну, но он ответил, что не собирается слушать юношеские бредни. Это была наша вторая ссора.

Последовало короткое молчание. Я чувствовал, Кристофер погрузился в мрачные размышления. И понял, что это была очень серьезная ссора. Наконец, Кристофер вздохнул и продолжил:

– В общем, вскоре после этого у меня возникла уверенность, что где бы Милли ни пряталась, она попала в беду. Я был достаточно встревожен, чтобы снова пойти к моему опекуну. Он более-менее велел мне заткнуться и уйти, – последовало еще одно короткое мрачное молчание. – Тогда произошла наша третья ссора. Он сказал, они делают всё возможное, чтобы найти Милли, и я должен прекратить тратить впустую его время. А я сказал: нет, не делают, потому что он не хочет менявыслушать. Честное слово, Грант, если бы он не был тоже кудесником с девятью жизнями, я бы превратил его в слизняка. Я жутко разозлился!

– Значит, ты отправился на ее поиски сам, – сказал я.

– Звучит куда проще, чем было. У меня ушли недели, пока я добрался досюда. Выяснить – в тайне, конечно, – куда отправилась Милли, уже оказалось достаточно сложно, и теперь я понимаю, что это была еще простая часть. Я засек ее в этой части Седьмой серии через пару дней. Мой опекун думает, будто я прячусь в Двенадцатом Б, но это только прикрытие, чтобы он не узнал, как я упросил Странников подбросить меня. Тогда и начались задержки. Понимаешь, Странники – одни из немногих, кто постоянно перемещается из мира в мир…

– Имеешь в виду, те два… три… пять фургонов и та лошадь ходят по другим мирам? – воскликнул я.

– Постоянно, Грант, – ответил Кристофер, – и их племен гораздо больше и они гораздо лучше организованы, чем они позволяют увидеть. Они двигаются через миры вроде как по спирали – этого я тоже не знал и чуть с ума не сошел, пока они перемещались. И они гораздо важнее, чем думают люди. Не поверишь, какие происходили задержки и катастрофы, пока они разбирались с кризисами в Первой серии и дальше – я сгрыз все ногти. Прошло больше месяца, прежде чем мы хотя бы начали приближаться к Седьмой серии. Потом нам надо было попасть сюда. К счастью, они всегда приходят в Столлери. В Столлери есть что-то, что им необходимо постоянно сдерживать, сказали они. Хорошо только то, что мой опекун, вероятно, не меньше меня запутался насчет того, где я.

– У тебя будут ужасные неприятности, не так ли? – спросил я.

– Это слишком мягко сказано, Грант, – ответил Кристофер. – Неприятности неподходящее слово для того, что случится, если он поймает меня. Понимаешь… – Кристофер прервался, и на этот раз молчание больше походило не на мрачные размышления, а на то, что внутри у него всё бурлит от тщательно подавляемого страдания. – Понимаешь, Грант, когда я был младше, я постоянно терял жизни. И мой опекун в своей обычной властной манере попытался это прекратить, забрав одну из моих жизней и заперев ее в своем сейфе под девятью могущественными чарами, снять которые может только он. Я знал, что пока у него есть эта жизнь, он может выследить меня, куда бы я ни пошел. В любом случае, я имею право на свою собственную жизнь. Так что перед тем, как уйти со Странниками, я снял чары, открыл сейф и забрал жизнь с собой. Он не простит мне этого, Грант.

«Золотое кольцо! – подумал я. – Готов поспорить, это и есть его жизнь». Его опекун казался мне совершеннейшим чудовищем.

– Тогда что ты собираешься делать, – спросил я, – когда найдешь Милли?

– Не знаю! В том-то и проблема, Грант. Я не могу найти ее!

По комнате разнеслись звуки глухих ударов, но я только смутно мог разглядеть, как Кристофер поднимает и опускает кулак, колотя себя по коленям.

– Я чувствую ее, – сказал он. – Она здесь, я знаю, здесь! Я чувствовал ее, когда мы шли сюда по парку, и я по-прежнему чувствую ее внутри дома. Когда я добрался до той странной части за нарисованной линией, чувство было почти такое, будто я наступаю на нее! Но ее нет там! Я не понимаю, Грант, и это сводит меня с ума!

Он уже бешено колотил себя по коленям. Я был удивлен, ведь Кристофер всегда выглядел таким хладнокровным.

– Успокойся! – сказал я. – Она кажется несчастной? Как если бы была пленницей или что-то в этом роде?

– Нет, на самом деле, нет, – Кристофер успокоился достаточно, чтобы перестать стучать по коленям, и поразмышлял над этим. – Нет, не думаю, что она пленница – в точном смысле слова. Но она не счастлива. Это… это больше похоже, как если бы она где-то застряла неожиданно для себя – в лабиринте или что-то вроде того, – и не может найти нужные повороты, чтобы выбраться. Думаю, она часто паникует. Вначале я решил, что она работает здесь горничной и подписала контракт на пятьдесят лет или еще что, но теперь я видел всех работающих здесь девочек, и ни одна из них не Милли – даже под маскировкой.

– И единственное место, где ты не смотрел – винный погреб? – спросил я.

– Да, но я совсем не чувствовал ее, когда стоял возле двери в погреб, – ответил Кристофер. – Хотя, если подумать, дверь в погреб находится точно в центре странностей дома…

– Тогда нам стоит попасть внутрь. Мы можем подбить мистера Максима взять нас туда на пробу вина. А снаружи ты искал? В садах может быть лабиринт, в котором она застряла. Не забывай: завтра у нас свободна вторая половина дня. Давай сходим на улицу и поищем по территории.

– Грант, ты гений. Место, где она находится, чувствуется как лабиринт. Хотя тогда она внутри него уже несколько месяцев. Должно быть, в нем присутствует магия, иначе она бы уже умерла от голода.

– В Столлери много магии. В Столлчестере все на это жалуются. Из-за нее мы не можем поймать телевизионный сигнал.

– О, я знаю, что здесь много магии – несомненно, – согласился Кристофер. – Она разлита по всей территории. Но я понятия не имею, для чего используется большая ее часть. Какая-то часть ее не дает проникнуть внутрь чужакам, чтобы никто не помешал остальной магии, но…

Думаю, на этом месте я заснул. Я не помню, что еще Кристофер говорил, и следующее, что я осознал: мерзкий Грегор долбил по нашей двери, крича, что мы ленивые болваны, и чтобы мы вышли и собрали обувь, иначе он расскажет мистеру Амосу.

– Ненавижу Грегора, – сказал я, пока мы спускались в лифте, держа корзину с обувью. – Не мог бы ты заколдовать его, чтобы он упал лицом в сэндвичи во время Чая, а?

Кристофер тем утром был бледным, уставшим и задумчивым.

– Соблазнительная идея, – ответил он.

Но я видел, что все его мысли сосредоточены на этой Милли, которую он искал. Я бы на его месте больше беспокоился о его жутком опекуне. Но я видел, что Кристофер на самом деле просто зол и почти совсем его не боится.

«Ну ладно», – подумал я и погрузился в дела.

 

Глава 9

За завтраком леди Фелиция выглядела веселее обычного, хотя только и делала, что хрустела хлебом, раскрошив его по всему столу и устроив беспорядок, который Грегор заставил меня убрать, пока не появилась графиня.

В то утро моросил дождь. Леди Фелиция посмотрела на него и заявила, что покатается верхом позже, когда он прекратится. Эндрю пришлось сбегать в конюшню сказать, чтобы ее лошадь не седлали. Жаль, она не послала Грегора. Эндрю вернулся покрасневший и промокший.

Как только графиня закончила завтрак, мы должны были пойти к мистеру Максиму, но миссис Бэлдок послала за нами первая.

– Ты искал в конюшне? – спросил я Кристофера по пути к Комнате Экономки.

– По-настоящему нет, – ответил он, – только прощупал. Я не лажу с лошадьми. Но ты прав, Грант. После обеда надо будет разведать и там тоже.

Миссис Бэлдок пожелала нас видеть по поводу нашего свободного времени.

– У вас будет возможность подняться в Столлстид, – сказала она, – и, если вы хотите туда пойти, я дам вам небольшой аванс. Но помните: вы должны вернуться ровно в шесть.

Я испытал облегчение. Я боялся, она отругает нас за то, что мы не спали полночи.

– Нет, спасибо, мэм, – ответил Кристофер с поистине изысканной учтивостью. – Мы надеялись осмотреться в садах и, возможно, совершить экскурсию по конюшне, если вы не против.

– О, ну ладно, тогда, – миссис Бэлдок улыбнулась Кристоферу – он окончательно стал ее любимчиком. – С конюшней никаких проблем. Просто попросите кого-нибудь из конюхов. Но сады и парк – другое дело. Нельзя, чтобы Семья видела там Персонал. Вы должны позаботиться о том, чтобы не выходить на такие места, где вас можно заметить из окон. И если вы встретите любого члена Семьи в садах или парке, вы должны немедленно исчезнуть из виду. Если я получу от Семьи жалобу на этот счет, я буду вынуждена тут же известить вас об увольнении, а вы же этого не хотите, не так ли?

– Конечно, нет, мэм, – серьезно ответил Кристофер. – Мы будем крайне осторожны.

Когда мы возвращались по каменному переходу к мистеру Максиму, он сказал:

– Знаешь, Грант, я начал уже дико злиться на Семью, прибравшую к рукам все эти акры садов, когда вдруг понял, что и дома ни разу не видел лакея или горничную в саду. Думаю, там такое же правило. О, и Грант, не забывай: мы пытаемся убедить мистера Максима взять нас в винный погреб. Это срочно.

Задача оказалась непростой. Мистер Максим заставил нас в тот день готовить яйца.

– Самая простая, быстрая и питательная разновидность легкого завтрака, какая только может быть, – сказал он, потирая руки в своей обычной раздражающей манере. – Сколько вы знаете способов приготовления яиц?

– Пашот, варёные яйца, – ответил Кристофер, – э, омлет. Какое вино лучше всего подавать с яйцами, мистер Максим?

– Позже, позже, – сказал мистер Максим. – Конрад?

– Яичница-болтунья, жареные яйца. Моя сестра иногда готовила их в маленьких горшочках в духовке. В такие дни мой дядя открывал бутылку красного вина…

– Давай не будем впутывать историю твоей семьи, – возразил мистер Максим, – а лучше подойдем посмотрим на плиту. У меня здесь небольшая кастрюля с кипятящейся водой и еще одна, наполненная топленым маслом. Какой ваш следующий шаг? Кристофер?

Он протянул Кристоферу большую миску с яйцами. Мгновение Кристофер усиленно размышлял.

– Маринад! – воскликнул он. – Вот как это называется! Если я залью вином эти…

– Ты можешь попробовать сварить их в вине вместо воды, – предложил я, поддерживая Кристофера. – Нечто вроде пашот де люкс?

– Или мы могли бы добавить вино в масло, – сказал Кристофер. – Если бы я знал, какое вино…

Удивительно, как мистер Максим не швырнул все яйца на пол. Я видел, ему хотелось.

– Боже, дай мне терпенья! – завопил он. – Забудьте про вино! Сначала изучите основы! Кристофер, как ты приготовишь простые варёные яйца?

– Эм, думаю, я брошу их в воду и оставлю вариться около часа, – ответил Кристофер и с надеждой добавил: – Но я хочу узнать и насчет вина.

– Я… сказал… забудь… про вино, – процедил мистер Максим сквозь стиснутые зубы. – Вино – забота мистера Амоса, а не ваша. Конрад, что ты думаешь о предложении Кристофера?

– У него получится варёная пуля. Честно говоря, мистер Максим, мы надеялись, вы позволите нам сегодня провести небольшую дегустацию вина.

– Ну, ваши надежды не оправдались. А теперь сварите мне яйцо.

Лучшая часть этих уроков состояла в том, что нам позволялось съесть то, что мы приготовили. Полагаю, это был хороший способ заставить нас сосредоточиться на работе. Мы съели вареные яйца… то есть я съел. Кристофер оставил свое, сказав, что от него отскакивает ложка. Следующим мы готовили омлет. Думаю, Кристофер был голоден. Он очень внимательно и старательно занимался своим омлетом. Омлеты чудесно продвигались, и я с нетерпением ждал, когда смогу съесть свой, когда возникло ужасно странное чувство. Будто мир резко дернулся в сторону.

– Что это было? – воскликнул Кристофер.

Его омлет вылетел из сковороды и упал ему на ноги. Я едва успел спасти мой. Вот только, когда я опустил на него взгляд, оказалось, что это яичница с беконом. У Кристофера яичница лежала на каждой туфле, а бекон зацепился за пряжки.

– Что значит «что это было»? – сердито спросил мистер Максим. – Ты просто кошмар, мальчик, совершенно безнадежен! Я прошу тебя приготовить самое простое блюдо из всех существующих, а ты опрокидываешь его себе на туфли! Подбери это. Выброси и попробуй снова.

Мы с Кристофером озадаченно посмотрели друг на друга. Вместо большой миски с яйцами, ожидающими, чтобы их приготовили, на столе находились тонкие ломтики бекона и четыре чашки – каждая с разбитым в нее яйцом. Но мистер Максим просто ничего не заметил.

– Произошло изменение, мистер Максим, – объяснил я. – Несколько секунд назад мы готовили омлет. Думаю, кто-то потянул вероятности.

Изумленный взгляд Кристофера превратился в ухмылку озарения.

– В самом деле, Грант? Сдвиг вероятностей? Не знал, что это чувствуется вот так.

Мистер Максим угрюмо посмотрел на нас.

– Я помню, что вчера решил научить вас готовить яичницу с беконом. Но верю вам на слово. Персонал постоянно говорит мне, что вещи меняются. Я никогда не замечал, – тут он стал подозрительным и требовательно поинтересовался: – Вы же не морочите мне голову, а?

– Нет, честное слово, – ответил я. – Книги в нашем магазине тоже так менялись.

Кристофера посетила идея.

– Если он в самом деле не помнит… – прошептал он мне и сказал мистеру Максиму: – Мне хотелось бы спросить вас насчет вина…

– Хватит! – рявкнул мистер Максим. – Говорю в первый и последний раз: ни одно вино не подают к яичнице с беконом! А теперь очисти свои туфли.

– Хмм, – произнес Кристофер.

Он аккуратно слил яичницу с каждой туфли в большое ведро, а потом вслед за ней стряхнул бекон.

– Очевидно, и в этой вероятности мы хотели дегустировать вино. Думаю, это означает, что погреб важен.

– Что ты там бормочешь? – рявкнул мистер Максим.

– Ничего, ничего, – ответил Кристофер. – Лишь про то, чем мы собираемся заняться в свободное время. Думаю, это не изменилось, не так ли, Грант?

Не изменилось. К нашему облегчению, как только графиня сложила салфетку и покинула столовую, мистер Амос торжественно дал нам позволение идти. Поскольку он наблюдал за нами, мы чинно прошли по черному полу вестибюля, но едва оказавшись за зеленой дверью, побежали. Мы прогромыхали вниз по каменным ступеням и пронеслись через подвал к ближайшей двери на улицу. Бег сам по себе доставлял мне удовольствие. Изморось прекратилась, и мы, смеясь, выскочили на солнце.

Конюшня – на другой стороне двора позади кухни – оказалась гигантским сооружением, похожим на два сарая, соединенных башней с часами. Там я предоставил Кристоферу разговаривать с дежурным конюхом. Он куда лучше меня умел включать обаяние. И он включил. Не успел я глазом моргнуть, как мы уже шагали по мягкому проходу в большом тусклом сарае, глазея на просторные стойла, выложенные еще более мягким материалом. Лошади в стойлах клали морды поверх дверей и глазели на нас в ответ.

Меня охватила лютая тоска. О, если бы я не родился и не вырос в книжном магазине, если бы я родился помощником конюха, как провожавший нас мальчик, тогда я мог бы весь день проводить с этими громадными красивыми лошадьми. Их запах ударил мне в голову, а их вид переворачивал сердце. Там был один действительно большой конь, почти красной масти с белой полосой по горбатому благородному носу, который особенно мне понравился. Его звали Тирон. Имена всех лошадей были подписаны на дощечках снаружи стойла.

Помощник конюха сказал, Тирон принадлежал старому графу, и, вероятно, его скоро продадут. Хотел бы я быть достаточно богатым, чтобы купить его. Новый граф любил лошадей другого типа, сказал мальчик и показал нам двух лошадей графа Роберта – меньше размером и более темной масти, которые двигались как кошки. Их звали Рассвет и Сумрак. Кристофер, который брезгливо морщил нос и которому решительно здесь не нравилось, сказал, что имена звучат ужасно по-девчоночьи. У леди Фелиции было три лошади: Айсберг, Пессимист и Оракул. Оракула как раз седлали в конце барака, готовя его к прогулке леди Фелиции. Счастливица.

Мы понаблюдали за процессом – я с интересом, Кристофер, зевая, – пока мальчик не упомянул, что в следующем сарае они держат машины.

– А, – произнес Кристофер, внезапно проснувшись. – Отведите меня к машинам.

Я расценил это как то, что Кристофер не обнаружил следов Милли в сарае с лошадьми. Я печально последовал за ним в соседний сарай, где чудесное сено и запах животных сменились на чад от моторного топлива. Шесть щеголеватых механиков полировали здесь ряд сверкающих седанов.

– Так-то лучше, – произнес Кристофер. – О чем задумался, Грант? Выглядишь мрачным.

Я вздохнул:

– Я думал, что совершил ошибку, не родившись в этой жизни помощником конюха. Но, возможно, выбирать и нельзя. Возможно, то, что я совершил, заработав дурную карму, означает, что я должен был родиться в книжном магазине.

Кристофер одарил меня одним из своих долгих отсутствующих взглядов, пока мы продвигались вдоль машин.

– Почему ты так уверен, что твоя душа заново пущена в оборот, Грант? Я не вижу никаких тому доказательств.

– Мой дядя Альфред знает. Он так мне сказал. У меня была плохая предыдущая жизнь.

– Слово твоего дяди Альфреда не закон, – ответил Кристофер. – О, смотри. У этой машины видны все внутренности.

Мы прислонились к стене рядом с машиной, и Кристофер с нелепым интересом наблюдал, как механик что-то делает под открытым капотом. Я зевнул. Спустя бесконечные пять минут Кристофер спросил:

– Можешь оторваться, Грант? Мы должны осмотреть сад.

Человек, чинивший машину, сообщил нам, что кратчайший путь в парк лежит через маленькую дверь во дворе рядом с автомобильным сараем. Мы с Кристофером направились туда. Я как раз открывал маленькую дверь, когда раздался кошмарный шум – реально плохой шум: вроде «пум-пум-пум-пум-БУМ», – и через большие распахнутые ворота во двор с ревом въехала маленькая красная спортивная машина. Она с визгом затормозила в фонтане камней и порыве голубого вонючего дыма. Двое молодых людей в ней умирали со смеху.

– Это было ужасно! – сказал один из них, когда с последним «пум» двигатель заглох.

– По крайней мере, она довезла нас досюда, – сказал тот, который сидел за рулем.

Кристофер молниеносно вытолкнул нас за маленькую дверь и придержал ее, не давая совсем закрыться, так что мы видели только полоску двора с красной машиной.

– Семья, Грант, – сказал он.

По-прежнему смеясь, двое молодых людей выпрыгнули из машины. Тот, который был за рулем, позвал:

– Лессинг! Боюсь, ты нам нужен. Эта машина очень больна.

В поле зрения появился механик, за работой которого мы наблюдали.

– Что на этот раз, милорд?

Второй молодой человек проглотил смешок и ответил:

– Посреди Столлчестера отвалилась какая-то деталь. Роберт сказал, это лишь декоративная деталь, но она явно была не только для красоты. Я сказал, если он так уверен, нет смысла останавливаться и подбирать ее. Это было ошибкой.

– Да, во всем виноват Хьюго, – сказал водитель. – Он торопился вернуться домой, так что нам пришлось пробираться на проклятой штуковине по всем самым крутым Альпам.

Оба молодых человека снова засмеялись.

Я уставился на них сквозь щель, которую Кристофер удерживал открытой. Оба были в обычной одежде, среднего роста, худые, со светлыми волосами. Они могли быть парой студентов, смеющихся и обменивающихся шутками после проведенного вместе выходного. Но парень с более светлыми волосами, похоже, являлся самим графом Робертом, а второй – теперь, когда я присмотрелся по-настоящему – действительно оказался Хьюго. Я просто не узнал его без лакейской одежды.

Тогда я посмотрел на графа, ожидая, что узнаю: он виноват в моем Злом Роке. Но вовсе ничего не почувствовал. Граф мог быть любым из жизнерадостных здоровых молодых людей – вроде студентов, которые приезжали в Столлчестер кататься на лыжах. Я сунул руку в карман жилета и взял винную пробку, надеясь, что это поможет мне узнать, но никакой разницы. Граф по-прежнему оставался обычным симпатичным молодым человеком. Я не понимал.

Пока я пялился, Лессинг говорил что-то о том, что им двоим достаточно лишь глянуть на машину, чтобы она сломалась, и лучше он посмотрит, что они натворили на этот раз. Он насмешливо пожал плечами и пошел за своими инструментами.

Когда он ушел, граф и Хьюго повернулись друг к другу, больше не смеясь, и мгновение стояли с отрезвленным скорбным видом.

– Что ж, Хьюго, – сказал граф, – возвращаемся в реальную жизнь.

И оба пошли за Лессингом в сарай с машинами.

– Интересно, – заметил Кристофер, мягко прикрывая маленькую дверь. – Никаких признаков Милли здесь, Грант. Надо поискать в другом месте.

Мы пошли по огибающей заднюю часть особняка тропинке, которая вела в сады. Они были огромны. Мы прошли через отвесные покрытые папоротником части, плоские места с прудами и кувшинками, фонтаны и арки из роз, и гигантское пространство, целиком состоявшее из гравия и деревьев, вырезанных в форме глупых фигур, и подошли к части прямо позади дома. Там сад походил на один из тех паззлов, которые почти невозможно собрать, с цветами всех сортов, нагроможденных в акры длинных клумб, а между ними – трава и дорожки.

Я практически попятился.

– Нас не должно быть видно из окон.

– Уверяю тебя, – сказал Кристофер, – ни одна душа нас не увидит, Грант. Недаром я кудесник с девятью жизнями, знаешь ли.

Он зашагал дальше, а я последовал за ним с гораздо меньшей уверенностью. Мы спустились по бесконечно длинной дорожке, ущельем проходившей в центре паззла. По обеим сторонам от нас возвышались пенистые стены цветов, а уши наполняло жужжание пчел. Из ряда окон позади мы были видны как на ладони, но никто не погнался за нами с сердитыми криками, так что я предположил, что всё в порядке.

– Я чувствую ту странность и здесь, – сказал Кристофер, – но не так сильно, как наверху дома.

Тут мы вышли в более широкую часть, где цветы, образовывали кольцо вокруг солнечных часов, склоняясь из него наружу.

– А Милли ты здесь чувствуешь? – спросил я.

Кристофер нахмурился.

– Да-а-а, и нет, – он прислонился к солнечным часам. – Она здесь и не здесь. Грант, я совершенно ничего не понимаю.

– Ты сказал, лабиринт… – начал я, когда произошел тот рывок в сторону, который утром изменил яйца.

Вдруг оказалось, что Кристофер прислонился к статуе круглощекого мальчика с крыльями. Кристофер вскрикнул и отпрыгнул.

– Граф, – сказал я. – Он вернулся. Должно быть, он это сделал.

– Чушь, – ответил Кристофер. – Подумай головой, Грант. Кто-то смешивал вероятности утром – задолго до того, как граф вернулся домой. Пошли дальше, поищем лабиринт.

Лабиринта не было. Самое похожее на него мы нашли там, где паззл заканчивался, переходя в площадку, на которой рядами стояли каменные колонны, увешанные цветущими ползучими растениями. За ней сады прекращались. Крутой обрыв футов в десять спускался в ров, а за рвом начинался парк, убегавший вдаль на мили и мили.

– Ха-ха, – произнес Кристофер.

– Ничего смешного, – ответил я.

К этому моменту я весь взмок и был сыт по горло поисками несуществующей девочки. Я начал думать, что Кристофер просто вообразил, будто Милли близко.

– Я имел в виду, такой крутой спуск в ров в конце сада называется «ха-ха», – объяснил Кристофер. – По крайней мере, в моем мире.

– Не думаю, что здесь он так называется.

На дне рва в нескольких ярдах от нас сидел новый помощник садовника Смедли. Он снял сапоги и выглядел таким же взмокшим и хмурым, как я себя чувствовал.

– Почему бы не спросить его? – предложил я.

– Хорошая мысль, – Кристофер пробежал вдоль ряда колонн и просунул голову сквозь ползучие растения над тем местом, где сидел мальчик. – Эй! Смедли!

Бедный парень подпрыгнул на целую милю. Его потное лицо побледнело, и он поспешно вскочил на ноги.

– Уже иду, сэр… О, это ты! – воскликнул он, когда увидел лицо Кристофера, торчащее из ползучих растений над его головой. – Не кричи мне таким барским тоном! Хочешь, чтобы у меня сердечный приступ случился?

– Это мой обычный тон, – холодно произнес Кристофер. – И в любом случае, что ты делаешь во рву?

– Сачкую, конечно, – ответил Смедли. – Я должен искать проклятую сторожевую собаку – ту, которую ты укротил, когда мы проходили здесь. Скотина исчезла сегодня утром. Парковая охрана в ярости – думают, кто-то мог ее отравить. И мы, весь парковый персонал, ищем ее, – он нахмурился. – Я не собираюсь рисковать быть покусанным, спасибо большое.

– Весьма разумно, – сказал Кристофер. – Скажи, в этом саду есть лабиринт?

– Нет, – ответил Смедли. – Восточный сад, розовый сад, сады четырех цветов, водный сад, кустарник, сад в классическом стиле, папоротниковый сад, огороженный сад, огород, фруктовый сад, шесть теплиц, один апельсиновый сад, большая оранжерея, но никакого лабиринта. Или, может, он попал в ловушку.

– Лабиринт? Или весь сад? – спросил Кристофер.

– Пес, дурак! – ответил Смедли.

– Мы его поищем для тебя, – сказал Кристофер. – Как называется этот ров и стена в конце сада? Ну, то есть кроме «хорошее место, чтобы прятаться»?

– Это? Это ха-ха, – ответил Смедли.

Кристофер посмотрел на меня с превосходством:

– Что я говорил, Грант. А теперь пошли, – он спрыгнул в ров рядом со Смедли, который отшатнулся. – Не бойся меня. Мы с Грантом просто гуляем по парку. Мы тебя не выдадим.

Я спрыгнул, приземлившись с хлюпающим звуком. Одна из моих туфлей с пряжками слетела. Я снял и вторую, а также полосатые носки. Мне показалось, Смедли правильно придумал. Трава чувствовалась восхитительно холодной и мокрой, когда мы вскарабкались по насыпи и направились вглубь парка.

– Если наступишь на пчелу, пеняй на себя! – крикнул Смедли мне вслед.

Высокомерные манеры Кристофера явно раздражали его не меньше, чем меня, поскольку, когда мы отошли уже почти слишком далеко, чтобы слышать, он добавил:

– Жеманные лакеи!

– Не обращай внимания, – сказал Кристофер – будто я обращал. – Нашему другу Смедли явно внушили, что домашний персонал – всего лишь жеманные лакеи, а вот садовники занимаются настоящей работой.

Мы немного прошли. Я с блаженством зарывался пальцами в траву и думал, что Кристофер и должен был прийти к такому выводу. Он представления не имел, насколько раздражающим может быть.

– Возможно, Смедли прав, – добавил Кристофер. – Я ни разу в жизни еще столько не жеманничал.

Мы прошли еще немного, и Кристофер начал хмуриться.

– Странность слабеет. Ты чувствуешь?

– Нет, – признался я. – По-настоящему я чувствовал только на чердаке.

– Жаль. Что ж, давай дойдем до конца этой группы деревьев и посмотрим.

Группа деревьев больше походила на меленький лес с кустами наверху небольшого холма. Мы пробирались через него – наверх холма, а потом вниз – по прямой линии. Я забыл, что утром шел дождь. С ив на нас капало, а с кустов летели брызги. Кристофер, кажется, едва заметил. Он пробирался вперед, бормоча:

– Слабее, слабее.

Я снова натянул туфли на мокрые ноги, пожалев, что мы не надели обычную одежду. Нам обоим придется вечером переодеться в сухую униформу, иначе мистер Амос с нас шкуру спустит. Я предполагал, что граф Роберт будет присутствовать на Трапезе. Возможно, я не узнал, что он виноват в моем Злом Роке, из-за того, что был слишком далеко. На Трапезе я смогу встать прямо рядом с ним. Тогда я, конечно же, узнаю.

Мы оба так погрузились в свои мысли, что чуть не пропустили леди Фелицию, скакавшую на Оракуле к лесу.

– Ой-ой! Семья! – воскликнул я и оттащил Кристофера назад к мокрым ивам.

– Спасибо, Грант, – сказал он.

И нам пришлось стоять там, поскольку леди Фелиция легким галопом ехала прямо к нашему холму. Пока мы ждали, чтобы она обогнула холм и исчезла из виду, вода сбегала по нашим шеям вместе с шершавыми кусочками ивы.

Вместо того, чтобы уехать, леди Фелиция быстро подскакала к самому краю леса и остановила лошадь. Прямо под нами из кустов вышел Хьюго, по-прежнему в повседневной одежде, и стоял там с такими же мокрыми как у нас волосами и смотрел на нее. А она смотрела на Хьюго. Воцарилась напряженная тишина.

– Машина чуть не сломалась, – сказал Хьюго. – Я думал, никогда не вернусь.

– Вы с Робертом могли бы и предупредить меня. Мне показалось, будто сто лет прошло!

– Мне тоже, – ответил Хьюго. – Понимаешь, Роберт не хотел, чтобы задавали вопросы. По крайней мере, ему Ладвич не показался таким тоскливым, как мне. Словно я наполовину умер.

– О, Хьюго! – вскричала леди Фелиция и спрыгнула с Оракула.

Хьюго бросился вперед ей навстречу, и они обнялись так, словно и правда в последний раз встречались сто лет назад. Оракул спокойно отошел в сторону и остановился с видом лошади, привыкшей к подобному.

Я уставился на них, а потом уставился на Кристофера, который, кажется, чувствовал себя так же неуютно, как я. Он сделал едва заметный жест и произнес обычным голосом:

– Заглушающие чары, Грант. Они нас не услышат. Полагаю, мы тут видим нечто такое, о чем не должна узнать графиня или мистер Амос.

Не совсем доверяя заглушающим чарам, я просто кивнул, когда произошел еще один из этих рывков в сторону. Он был сильным, но, похоже, ничего особенно не изменилось. Он нисколько не затронул Хьюго и леди Фелицию, а нас по-прежнему закрывали деревья. Только теперь они стали не ивами, а какой-то другой породой – такой же свисающей и такой же мокрой. Я заметил, что больше не держу в руке полосатые носки. Посмотрев вниз, я обнаружил их на своих ногах.

Явно взбудораженный Кристофер попятился из поля зрения Хьюго и леди Фелиции.

– Это определенно исходит из дома! – сказал он. – Пошли Грант. Давай быстро вернемся туда и выясним, в чем причина.

 

Глава 10

Кристофер галопом помчался через мокрый лес. Когда начался ровный участок, мне пришлось стараться изо всех сил, чтобы поспевать за ним. У него были такие длинные ноги. Но во рву перед ха-ха ему пришлось остановиться и подождать меня, чтобы я подсадил его на стену.

– Нашли собаку? – крикнул с некоторого расстояния Смедли.

– Нет, – выдохнул я, изо всех сил поднимая.

Кристофер протянул руку, чтобы помочь мне вскарабкаться, и затащил меня наверх так, будто я ничего не весил.

– Тогда что за спешка? – спросил Смедли, когда мои ступни коснулись верха стены, и мы снова побежали. – Я думал, собака гонится за вами!

Мы слишком запыхались, чтобы отвечать. Кристофер пустился рысцой и двигался по прямой линии к дому мимо изгородей из тисов, и из крошечных самшитов, и между цветочными клумбами. У меня возникло ощущение, что кое-что здесь новое, но всё так быстро проскакивало мимо, что я не был по-настоящему уверен, изменилось ли что-нибудь, пока мы не добрались до открытого круга, где Кристофер прислонялся к солнечным часам. Статуя круглощекого мальчика теперь стала величавой каменной девушкой, державшей урну, из которой лилась вода.

Я невольно рассмеялся:

– Тебе повезло, что она не стала такой, когда ты прислонялся к ней!

– Побереги дыхание, – выдохнул Кристофер.

Мы понеслись дальше, прошуршав по гравию, затем прогрохотав по каменным ступеням, и еще по каменным ступеням, пока не побежали через обширную мощеную площадку перед самым домом. Здесь я попытался остановиться. Сюда Персоналу точно не дозволялось заходить. Но Кристофер пронесся дальше – в дом через открытую стеклянную дверь, по паркету и в комнату, в которой рядами стояли книги. Пока Кристофер сражался с тяжелой дверью, я заметил, что там была лестница на балкон, где под разукрашенным потолком находились еще книги, и понял, что это библиотека и нам здесь быть не положено.

Тяжелая дверь вывела нас в вестибюль с парадной лестницей впереди. Эндрю с подносом в руках как раз шел по черному полу.

– Эй! – воскликнул он, когда мы промчались мимо него.

И я понял, что Кристофер, торопясь выяснить, что вызывает изменения, начисто забыл сделать нас невидимыми – и забыл, что забыл. Эндрю уставился нам вслед, когда Кристофер проскользнул вокруг перил и повел меня наверх прямо по запретной лестнице. Я порадовался, что это был Эндрю, а не Грегор. Грегор доложил бы про нас мистеру Амосу.

Наверху, рядом с бальным залом Кристоферу пришлось остановиться и наклониться вперед, чтобы отдышаться. Но как только он снова смог распрямиться, он озадаченно огляделся и указал на высокий потолок:

– Не понимаю, Грант. Я думал, здесь мы это поймаем. Значит, еще выше.

Так что мы поднялись дальше – на этаж, где располагались спальни Семьи. Здесь следующий лестничный пролет не шел по прямой линии от предыдущего. Нам пришлось промчаться по дворцовому коридору и завернуть за угол, чтобы добраться до него. Когда мы обогнули этот угол, на мгновение мне показалось, будто мы попали в гущу мятежа. Там раздавались визги, вопли, и вокруг бегали девочки в коричнево-золотых униформах. При виде нас все застыли. А потом одна из них сказала:

– Это всего лишь Стажеры.

Со всех сторон раздался вздох облегчения. Все они были младшими горничными – примерно того же возраста, что мы с Кристофером.

– Мы играем в салки, – задыхаясь, объяснила одна из них. – Хотите?

– Мы бы с радостью, – ответил Кристофер, задыхаясь не меньше, – но нам надо передать сообщение.

И он направился к следующей лестнице, чтобы подняться по ней.

– Полагаю… должны же они… веселиться… где-нибудь, – выдохнул он, когда мы взбирались наверх.

– На их месте я бы отправился гоняться друг за другом в детских комнатах, пока они пустые, – сказал я.

– Нет… оправдания… нахождению там, – предположил Кристофер.

Он не остановился на следующем этаже с запахом новых ковров. Он просто тряхнул головой, пронесся к следующей лестнице и затопал по ней наверх к детскому этажу.

– Становится теплее, – выдохнул он, и мы потрусили к скрипящей деревянной лестнице на чердак.

К этому времени я тоже чувствовал странность. Она активно жужжала. Я нисколько не удивился, когда, как только мы добрались до чердака, Кристофер нырнул мимо лифта к центру дома. Я знал, в итоге мы окажемся в том месте – за нарисованной на стене линией.

Кристофер несся вперед, возбужденно пыхтя:

– Тепло, теплее, почти горячо!

Как вдруг мы оба практически врезались в мисс Семпл, идущую от склада одежды.

– Осторожнее! – воскликнула она. – Вы разве не знаете правила насчет беготни?

– Извините! – ответили мы хором, и я добавил, не подумав: – Нам нужна новая одежда. Кристофер испачкал бриджи.

Кристофер посмотрел на себя. Не меньше, чем грязью, он был покрыт кирпичной пылью и мохом.

– А Конрад испортил носки, – сказал он.

Я посмотрел на свои полосатые ноги и обнаружил, что по меньшей меры четыре полоски превратились в стрелки, сквозь которые просвечивала кожа. А за пряжки туфлей набились ивовые листья.

– Вижу, – произнесла мисс Семпл, тоже посмотрев. – Тогда пошли.

Она завела нас в одежную комнату, где заставила поменять практически всю одежду. Ужасная трата времени. Мисс Семпл сказала, что мы позор для Столлери.

– И эти носки вычтут из твоей зарплаты, – сообщила она мне. – Шелковые носки дорого стоят. В будущем будь осторожнее.

Кристофер хмурился, вздыхал и дергался.

– Если бы мы не встретили ее, – прошептал я ему, – она бы пошла вниз и застукала бы тех девочек, игравших в салки. Или она могла бы застукать нас, пересекающих нарисованную линию.

– Верно, – согласился Кристофер. – Но всё равно это сводит с ума. Изменения прекратились, чтоб их!

Он был прав. Теперь я совсем не чувствовал жужжания странности.

Когда мы снова стали чистыми, аккуратными и свежими, мисс Семпл подобрала стопку полотенец, которую она несла до того, и поплыла с ними к лифту.

– А теперь поторопись, – велел Кристофер, – пока еще что-нибудь не помешало.

Мы быстро и осторожно прокрались к центру чердака. Вдалеке заскрипели полы, и кто-то хлопнул дверью, но никто не появился рядом. Думаю, мы оба выдохнули с нервным облегчением, когда прошли нарисованную на стене линию. После чего мы понеслись к просторному помещению с рядом окон.

– Здесь, это здесь – центр всего! – сказал Кристофер и медленно повернулся вокруг своей оси, посмотрев наверх, посмотрев вниз. – И я по-прежнему не понимаю.

В самом деле казалось, будто здесь нет ничего, кроме потолка с осыпающейся штукатуркой над головой и широких старых половиц под ногами. Грязный ряд окон перед нами выходил на далекие голубые горы над Столлчестером, а позади нас была просто стена с осыпающейся, как на потолке, штукатуркой. Темный коридор с другой стороны, который вел на женскую половину, был идентичен тому, по которому мы пришли.

Я указал на него:

– Что насчет Милли? Она там?

Кристофер нетерпеливо покачал головой:

– Нет. Здесь. Здесь – единственное место, где она в данный момент чувствуется близко. Выглядит так, словно эти изменения связаны с тем, как ее здесь нет, но это всё, что я знаю.

– Тогда под полом? – предположил я. – Мы можем поднять одну из половиц.

– Полагаю, можно попробовать, – сомневающимся тоном произнес Кристофер.

И мы оба встали на колени рядом с окнами, чтобы посмотреть на доски, когда произошел еще один рывок в сторону. Счастье, что мы стояли на коленях. Здесь наверху сдвиг был бешеный. Он отшвырнул нас обоих. Я ударился головой о стену под окнами и выругался.

Кристофер протянул руку и поднял меня.

– Теперь я понимаю, зачем нужны эти нарисованные линии, – рассудительно заметил он. – Если бы ты стоял, Грант, ты бы вылетел прямо в окно. Меня дрожь пробирает от мысли, как далеко отсюда до земли.

Он был бледен и расстроен. Я был раздражен. Потирая голову, я огляделся – и всё осталось точно таким же: широкие половицы, далекие горы в окне, осыпающаяся штукатурка и ощущение чего-то странного здесь – такое же сильное, как всегда.

– Что это вызвало? – спросил я. – И зачем?

Кристофер пожал плечами:

– Вот тебе и все мои умные идеи. У меня один недостаток, Грант – я слишком умный. Давай спустимся и проверим детский этаж. На этот раз, похоже, вообще ничего не изменилось.

Пальцем в небо, как говорила моя сестра Антея. Кристофер прошагал по коридору, и путь ему перегородила дверь – обшарпанная красно-коричневая дверь.

– О! – произнес он. – Что-то новенькое!

Он колотил ее, пока не обнаружил, как она открывается.

Она распахнулась внутрь, вырвавшись из его рук. Мы оба отшатнулись.

Вокруг нас завыл ветер, впечатав дверь в стену и бросив шейные платки нам в лицо. Мы тут же поняли, что находимся где-то в другом месте – шатком и очень-очень высоком. Мы чувствовали, как пол дрожит у нас под ногами. Мы вцепились друг в друга и осторожно пробрались вперед – в ветренный день за дверью.

– О-о-о-о! – произнес Кристофер и беззаботно добавил: – Надеюсь, ты не боишься высоты, Грант?

Я едва слышал его из-за ветра и скрипящего дерева.

– Нет, – ответил я. – Мне она нравится.

Дверь вела на маленький деревянный балкон, окруженный низкими, хрупкими с виду перилами. Почти под нашими ногами в квадратной дыре виднелась разваливающаяся старая деревянная лестница, которая шла по краю сооружения, похожего на высокую деревянную башню. Мы оба наклонили головы посмотреть в дыру. И увидели, как лестница спускается головокружительными зигзагами – вниз и вниз, становясь всё меньше и меньше – по наружной стороне решительно самого высокого и самого ненадежного деревянного сооружения, что я когда-либо видел. Это мог бы быть маяк, если бы не торчавшие время от времени скаты крыши, как у пагоды. Оно раскачивалось, скрипело и бренчало на ветру. Далеко-далеко внизу какая-то труба превращала бурю в меланхоличное завывание.

Я оторвал взгляд от трясущейся лестницы и посмотрел наружу. Там, где должен был находиться парк, повсюду расстилалась серо-зеленая вересковая пустошь, но за ней – и для меня это было самым жутким – находились холмы вокруг Столлери: точь-в-точь такие же скалистые очертания, которые окружали Столлчестер. Я видел отсюда Столовый утес – настолько ясно, насколько возможно.

Затем я встал возле перил и посмотрел наверх. Над нами нависала очень маленькая покатая крыша, сделанная из покоробленной деревянной черепицы, с вроде как шпилем наверху, который заканчивался сломанным флюгером. Он тоже был таким старым, что стонал и дрожал на ветру. Позади и вокруг нас стена просто продолжалась. Никаких признаков Столлери.

Кристофер побелел, став почти таким же белым, как шейный платок, продолжавший трепыхаться у его лица.

– Грант, – произнес он, – я должен спуститься. Я чувствую, Милли теперь близко.

– Мы оба спустимся, – сказал я.

Я не хотел находиться наверху этого строения, когда оно обрушится под весом Кристофера, а кроме того, это был вызов.

Кристофер, похоже, вызова здесь не видел. Ему стоило явного усилия оторвать руку от дверного косяка, а, сделав это, он очень быстро развернулся и еще сильнее вцепился той же рукой в перила рядом с лестницей. Весь балкон покачнулся.

Кристофер постоянно отпускал замечания – нервные, шутливые замечания, – пока осторожно спускался, исчезая из поля зрения, но ветер ревел слишком сильно, чтобы я мог их расслышать.

Как только Кристофер оказался достаточно далеко внизу, чтобы я не пнул его в лицо, я тоже вскарабкался на лестницу. Зря. Всё застонало, и лестница вместе с балконом качнулась наружу, отделяясь от здания. Мне пришлось подождать, пока Кристофер не спустится дальше, и его вес не окажется на другой стороне. Затем мне пришлось спускаться медленно, поскольку медленно спускался он. Я чувствовал, он охвачен паническим ужасом.

Мне тоже было довольно страшно. Я б лучше взобрался по Столовому утесу в любой день. Он хоть стоит неподвижно. А это место качалось каждый раз, когда кто-нибудь из нас двигался, и я всё время задавался вопросом, какой сумасшедший построил эту штуковину и зачем. Насколько я мог понять, здесь никто не жил. Она вся была потрескавшаяся, потрепанная дождями и ветрами и покоробившаяся. Когда Кристофер двигался особенно медленно, я наклонялся – а ветер грохотал вокруг меня – и вглядывался в ближайшее окно, но внутри всегда были лишь пустые деревянные комнаты. На каждом балконе, к которому мы подходили, имелась дверь, но посмотрев вниз между ног – не самое разумное, что я мог сделать: у меня тут же закружилась голова, – я увидел, что Кристофер не пытается открыть двери, так что я тоже оставил их в покое. Я просто перешел на следующий лестничный пролет, наклоняясь в противоположную сторону.

Примерно на полпути вниз выступающие крыши стали гораздо шире. Лестница там выходила прямо по ним к безумным маленьким паукообразным балконам, висящим на самом краю, а потом другая лестница спускалась под этой крышей к следующей. Когда Кристофер приблизился к одному из этих балкончиков, он просто остановился. Мне пришлось повиснуть на лестнице и ждать. Я подумал, что, наверное, он нашел Милли и что завывающий звук, который я по-прежнему слышал, издает раненая девочка в смертельной агонии. Но в конце концов Кристофер продолжил спускаться. И когда я добрался до балкона, я понял, почему он остановился. Сквозь пол просматривалось всё далеко внизу, и балкон качался. Завывание по-прежнему доносилось откуда-то снизу.

Я убрался с этого балкона так быстро, как только мог. Как и Кристофер после этого. Нам пришлось перелезть еще через три кошмарные штуковины, прежде чем мы добрались до более длинной и прочной лестницы, на которой были поручни. Там я догнал Кристофера. Теперь мы находились на высоте всего одного этажа.

– Уже близко, – сказал Кристофер.

Он был похож на привидение.

– Милли? – спросил я.

– Я теперь совсем не чувствую ее. Надеюсь, я просто не понял.

Когда мы прогромыхали вниз по оставшимся ступеням, вой превратился во что-то вроде визга. Внизу на нас, исходя слюнями, бросилось нечто большое и коричневое. Кристофер резко сел. Я так испугался, что сам не заметил, как поднялся обратно на полпролета.

– Они оставили охранять дикого зверя! – воскликнул я.

– Нет, – сказал Кристофер.

Он сидел на нижней ступеньке, обхватив руками животное, а животное лизало его лицо. И, похоже, оба были счастливы.

– Это сторожевой пес, который сегодня пропал. Его зовут… – он протянул руку под громадным языком и нашел именную табличку на ошейнике. – Чемп. Думаю, это сокращенное от Чемпион, а не описание его привычек.

Я опять спустился, и, похоже, пес был рад видеть и меня тоже. Наверное, он уже решил, что потерялся навсегда. Он положил громадные лапы мне на плечи и повизгивал от радости. Его массивный хвост выколачивал пыль из земли, и она кружилась в воздухе, вызывая жжение в легких.

– Нет, ты неправильно понял, – сказал я ему. – Мы тоже потерялись. Мы ведь потерялись, да? – спросил я Кристофера.

– На данный момент. Да. Я думаю, Столлери построено на разломе вероятностей – месте, где множество возможных вселенных сближаются и стенки между ними истончаются. И когда кто-либо – или что-либо – всё время сдвигается к другой линии возможных событий, он сдвигает весь особняк на небольшой отрезок, и этот небольшой отрезок наверху дома двигается сильно. На некоторое время верх выдергивается куда-то в другое место. По крайней мере, я надеюсь, что только на некоторое время. Теперь мы знаем для чего там на самом деле нарисованы линии.

– Думаешь, это делает графиня? – спросил я. – Или граф?

– Возможно, ни тот, ни другой, – ответил Кристофер. – Может, оно просто происходит – как землетрясение.

Я в это не верил, но не было смысла спорить, пока я не встречу того, кто виновен в моем Злом Роке, и не узнаю. Если подумать, должно быть, мой Рок и привел нас сюда в любом случае. Чтобы не чувствовать себя слишком виноватым, я спросил Кристофера:

– Ты размышлял над тем, что происходит, по пути вниз?

– Чтобы не думать о сухой трухе и трещащих досках, – ответил он, – или о расстоянии до земли. И я понял, что Милли могла застрять в одной из других вероятностей, прямо за этой. Возможно, она не заметила, какая часть особняка двигается… О нет!

Мы оба поняли одно и то же в один и тот же момент. Чтобы вернуться в знакомый нам Столлери, когда произойдет очередной сдвиг в сторону, мы должны находиться на вершине башни. Мы посмотрели друг на друга. Встали, потащив за собой пса, и отступили туда, откуда могли увидеть во всю высоту сооружение из некрашеного дерева – двигающееся и колыхающееся на ветру – и разваливающуюся лестницу, зигзагами поднимающуюся по нему. С земли это выглядело еще хуже, чем сверху.

– Не думаю, – признался Кристофер, – что смогу заставить себя карабкаться по этому еще раз.

– И в любом случае мы ни за что не сможет поднять туда пса… Погоди-ка! Пес не мог быть на чердаке, когда попал сюда. Он живет в парке.

– О, какое облегчение! Грант, ты гений! Тогда давай сядем на нужной границе и подождем.

Так мы и сделали. Кристофер внимательно прошагал слева-направо, а потом – вперед-назад, пока не нашел место, в котором странность чувствовалась сильнее всего. Он решил, что нужным местом является кусок скалы футах в сорока от башни. Мы сели, прислонившись к нему – пес, чтобы было теплее, сидел между нами, а ветер сдувал в бок наши волосы и шейные платки, – пристально смотрели на заброшенную парадную дверь башни, и ждали. Над головой проносились серые облака. Прошла целая вечность.

– Забавно, – сказал Кристофер, – у меня совершенно нет никакого желания исследовать здание. А у тебя, Грант?

Я передернулся. Ветер почти стонал в покореженных бревнах, и я слышал, как где-то внутри раскрываются и снова захлопываются двери. Я надеялся, что только из-за ветра.

– Нет, – ответил я.

Позже Кристофер сказал:

– Мои носки превратились в дырки, которые скрепляют петли. Если их вычтут из нашего жалования, сколько эти штуки стоят?

– Они шелковые. Возможно, всю последнюю неделю ты работал даром.

– Вот зараза.

– Как и я. Только я теперь испортил две пары. Сколько мы уже тут сидим?

Кристофер посмотрел на часы. Было почти полшестого. Если в ближайшее время не произойдет очередной сдвиг, мы опоздаем на вечернее дежурство. Внутри башни хлопнули все двери одновременно, заставив нас подпрыгнуть.

– Полагаю, я это заслужил, – сказал я.

– Почему? – спросил Кристофер.

– Потому что… – я вздохнул и решил, что могу признаться. – Возможно, всё это моя вина. Понимаешь, у меня плохая карма.

– Какая еще плохая карма?

– Что-то, чего я не сделал в прошлой жизни, а теперь не делаю и в этой жизни тоже…

– Ты несешь полную ахинею, – заявил Кристофер.

– Возможно, в твоем мире такого не бывает.

– Бывает. Я, между прочим, изучал это как раз перед тем, как уйти. И уверяю тебя, мой дорогой Грант…

– Если ты только в процессе изучения… – начал я.

И тут мы оба поняли, что деревянная башня теперь стала сооружением из темного камня. Без малейшего предупреждения, или помутнения, или рывка в сторону, она стала вдвое шире, хотя и осталась такой же заброшенной. Она была построена из длинных брусков темного сланца, и слегка наклонялась внутрь, к концу сужаясь в квадратную верхушку – высоко-высоко над нами. Перед нами зиял каменный дверной проем, из которого вырывался сырой и довольно гнилой запах. Лестницы больше не было.

– Странно, – произнес Кристофер. – Я не почувствовал изменений. А ты? Что скажешь, Грант? Рискнем заглянуть внутрь?

– Это больше похоже на дом, чем деревянная штука, – сказал я. – К тому же, мы застряли здесь, если не сделаем что-нибудь.

– Верно. Пошли.

Мы встали и поволокли пса к пустому квадратному дверному проему. Внутри пахло ужасно, и там было абсолютно пусто. Свет проникал сквозь крошечные окна – на самом деле просто щели между сланцевыми плитами, – и мы увидели, что лестница теперь внутри. Она зигзагами шла по одной из стен и представляла собой просто ступени без какого-либо ограждения с наружной стороны. Как всё остальное, они были из сланца, но такими старыми, что вроде как наклонялись наружу – к пустому центру помещения. И проблема состояла в том, что здание было куда выше деревянной башни.

Я сказал себе, что это не хуже Столового утеса. Кристофер сглотнул.

– Стоит поскользнуться, – произнес он, – или оступиться, и мы станем пищей для Чемпа. Но думаю, я смогу приклеить нас магией к ступеням, если мы будем держаться рядом.

Пес поначалу отказывался входить внутрь. Я знал, дело в запахе в сочетании с видом этой лестницы, но Кристофер весело объяснил, что бедняга Чемп живет в парке, и, вероятно, ему запрещено входить внутрь дома. Это могло быть правдой. Как бы то ни было, Кристофер подтащил сопротивляющееся животное к основанию лестницы. Здесь Чемп уперся всеми четырьмя гигантскими лапами и не желал двигаться. Мы попробовали подняться на небольшое расстояние и соблазнительно позвать его, но он просто ушел к середине темного, вонючего пола и снова начал выть.

– Безнадежно! – сказал Кристофер.

Он спустился и привязал шейный платок к ошейнику Чемпа, чтобы вести его. Он потянул. Шейный платок растянулся. Чемп перестал выть, но дрожал с ног до головы и по-прежнему отказывался двигаться.

– Может, он знает что-то, чего не знаем мы? – предположил я.

Я положил руку на ступеньку над головой, и она была склизкой. Здорово было бы получить предлог не взбираться по этой штуке.

– Он знает ровно то, что знаем мы. Просто он трус, – сказал Кристофер. – Чемп, я отказываюсь накладывать чары принуждения на простую собаку. Давай же. Становится поздно. Ужин, Чемп. Ужин!

Это сработало. Чемп рванул наверх по лестнице. Меня впечатало в сланцевую стену – сначала псом, а потом Кристофером, которого пес потащил за собой, и мне пришлось карабкаться с маниакальным усердием, чтобы догнать их. Мы с бешеной скоростью поднялись по первым трем зигзагам, но потом, когда пустое здание вокруг нас будто превратилось в глубокий вонючий колодец, Чемп, похоже, понял, что дыхание ему еще понадобится, и замедлился.

Так стало хуже. Я взбирался, скользя спиной по шершавой стене и изо всех сил надеялся, что чары Кристофера достаточно сильны. Некоторые ступени наверху были разбиты, и еще больше наклонялись наружу. Чтобы не думать об этом, я спросил:

– Почему ты сказал, что мой злой Рок, моя карма – полная ахинея?

Мой голос разносился вокруг безжизненным гудением. Когда Кристофер ответил сверху, его голос добавил еще безжизненного эха:

– Не думаю, что у тебя есть карма. Ты чувствуешься новым и свежим. Либо это твоя первая жизнь, либо предыдущие были безупречны.

Я знал, он ошибается. Он заставлял меня выглядеть прямо-таки младенцем.

– Что ты имеешь в виду? – прогудел я.

– Как леди Фелиция, – разнесся эхом ответ. – Не думаю, что она перерождалась больше одного раза в самом крайнем случае. Сравни ее с графиней, Грант. Вот где самая настоящая старая душа!

– Имеешь в виду, у нее плохая карма?

– Не обязательно. Ничего особо плохого из прежних времен, думаю. Хотя, заметь, на этот раз она накопит кармы, если хочешь знать мое мнение.

Это убедило меня, что он просто строит догадки.

– Ты ведь не знаешь наверняка, да? – крикнул я. – Другие люди могут видеть мой Рок! Они сказали мне!

– Кто, например? – спросил Кристофер.

– Например, мой дядя Альфред и мэр Столлчестера. Вот!

К этому моменту стало плохо слышно. Место наполняло эхо, а Чемп наверху хрипло дышал, как будто шейный платок душил его, но я уверен, что точно расслышал ответ Кристофера:

– Если хочешь знать мое мнение, Грант, они, вероятно, чуяли свой собственный запах.

– Перестань называть меня Грантом в этой снисходительной манере! – крикнул я ему.

Не думаю, что он услышал. Чемп в этот момент нырнул в сторону. Я думал, он просто прыгнул на следующий зигзаг, но оказалось, лестница закончилась. Вытянув вперед руку, которой держал шейный платок, Кристофер дернулся за Чемпом и пропал из поля зрения. На мгновение мне показалось, что они исчезли, но боком поднявшись следом, я обнаружил квадратный сланцевый коридор, ведущий сквозь верхнюю часть стены. Свет в конце коридора озарял каждую склизкую плиту, и Чемп галопом тащил Кристофера вдоль него. Я помчался за ними, ожидая выйти на крышу.

Но мы вылетели на широкие половицы в помещении, наполненном теплым запахом дерева, где свет проникал сквозь ряд пыльных окон, выходящих на горы над Столлчестером. На потолке осыпалась штукатурка, а вокруг – будто работающий вдалеке двигатель – чувствовались другие люди, живущие и двигающиеся вокруг.

– Грант, – прошептал Кристофер, – думаю, мы вернулись.

Он выглядел ужасно. Дело не только в том, что он был бледен, дрожал, а его носки порвались – он весь был покрыт темной слизью и паутиной. И если спина его жилета о чем-то говорила, мой был испорчен. Бриджи-то точно. И носки. Опять.

– Давай проверим, – сказал я.

Мы тихонько пробрались обратно по коридору, из которого, похоже, только что пришли. Теперь он был деревянным. В конце него мы попали к полосе краски на стене. После этого нам осталось лишь заглянуть за угол, чтобы увидеть: мы определенно в Столлери. Эндрю и Грегор как раз выходили из склада одежды, поправляя свежие накрахмаленные шейные платки. Вдалеке бегали, кричали, входили и выходили люди. Мы видели, все прихорашиваются для ужина и Трапезы после него. Мы спрятались обратно в помещение с окнами.

– Лучше подождать, пока они уйдут вниз, прежде чем брать другую одежду, – сказал я.

– Одобряю первую часть твоего плана, – ответил Кристофер. – Но ты забываешь про Чемпа. Нам надо и его принимать во внимание. Мы должны пойти вниз, как есть. Тогда, если кто-нибудь нас увидит, мы можем сказать, что нашли его застрявшим в канализации. А если никто нас не увидит, мы выпустим его из ближайшей двери, чтобы его нашел Смедли, а потом прокрадемся сюда за другой одеждой.

– Канализация прямо здесь наверху? – спросил я.

– Должна быть, – твердо заявил он. – Куда уходит вода из наших ванн – и из прочего?

Может, это и сработает, подумал я. Хотя больше походило на рецепт для неприятностей.

– А ты не можешь заколдовать нашу одежду?

– Не на весь вечер, – ответил Кристофер. – Это было бы иллюзией, а иллюзии истончаются где-то через час.

Я вздохнул:

– В любом случае, спасибо, что удерживал нас на этой лестнице.

На одно мгновение у Кристофера появилось такое смущенное и ошеломленное выражение, что я понял: он напрочь забыл использовать магию на лестнице. Я порадовался, что не знал об этом, когда поднимался.

– Не за что, Грант, – беспечно ответил он.

После этого мы слонялись там скучные десять минут. Чемп не помогал. Он скулил, пускал слюни и рвался к коридору. Либо он знал, что не должен находиться здесь, либо чувствовал запах всех готовящихся ужинов.

Наконец, зазвонил колокол к ужину горничных, заставив нас подпрыгнуть. Чемп превратил свой прыжок в очередной рывок к коридору. На этот раз мы последовали за ним. Вдалеке по-прежнему находились люди, и мы слышали, как работает лифт. А значит, нам придется спускаться по лестнице, пытаясь не давать Чемпу тащить нас вниз слишком быстро.

В нетерпеливом рывке он дотянул нас до половика на детском этаже. Там он сорвался в галоп, что бы мы ни говорили. Возможно, он подумал, что половик – это трава, и ему можно бежать по нему. Как бы то ни было, он заставил нас пробежать мимо следующей лестницы и потащил нас по коридору туда, где была открыта дверь в длинную пустую детскую.

Когда мы доскакали до нее, из детской вышел молодой человек в вечернем костюме. Тусклый свет позволял разглядеть светлые волосы и потерянный, изможденный вид. Но при виде нас выражение его лица изменилось. Он вскинул голову и выпрямился, как аршин проглотил, на лице застыло надменное удивление.

– Какого черта вы здесь делаете? – спросил он.

Не было никаких сомнений, что это граф Роберт.

 

Глава 11

И тогда Кристофер наверняка использовал магию. Они с псом резко остановились, будто налетели на стену. Я немного пролетел мимо них и затормозил, вцепившись в дверную ручку на другой стороне коридора. Граф повернулся так, чтобы его ледяной взгляд был обращен и на меня, и на Кристофера.

Я понятия не имел, что делать, но у Чемпа сомнений не было. Он застучал хвостом, дрожа от стыда, пополз вперед, до предела натянув шейный платок Кристофера, и попытался добраться до блестящих красивых ботинок графа, чтобы лизнуть их. Кристофер просто стоял и смотрел на графа так, будто анализировал его. Вот когда положение любителя было преимуществом. Кристофер не расстроился бы, если бы его немедленно уволили. Он уже почти нашел Милли и мог сделать себя невидимым, чтобы вернуться и закончить работу. Однако мне всё еще приходилось думать о своем Злом Роке. Я тоже уставился на графа, отчаянно надеясь узнать, что это он виновник моего Рока, но я видел лишь молодого парня в дорогом вечернем костюме, у которого было полное право смотреть на нас с возмущением.

– Ну, – произнес граф Роберт. – Объяснитесь. Почему вы таскаете здесь бедного старину Чемпа?

– Скорее он таскает нас, – ответил Кристофер. – Судя по его виду, он учуял ваш запах, милорд.

– Да, это так, – согласился граф Роберт, задумчиво посмотрев на Чемпа, который махал хвостом и пресмыкался больше, чем когда-либо. – Но это не объясняет, почему он здесь и почему вы все с ног до головы в черной дряни.

Тут Кристофер набрал воздуха, предположительно, чтобы начать историю про канализацию.

– Нет, – сказал граф. – Не ты. Я вижу, ты мне сейчас расскажешь какую-нибудь байку.

У Кристофера сделался оскорбленный и негодующий вид, а граф повернулся ко мне:

– Ты расскажи мне.

Кажется, терять мне было нечего. Я знал, что меня вот-вот уволят и с позором отправят домой. Гадая, что скажет дядя Альфред, а потом уныло подумав, что на следующий год я всё равно буду мертв, так что какое мне дело до дяди Альфреда, я ответил:

– Мы прошли мимо нарисованной линии на чердаке. Чемп был там у подножия деревянной башни, но мы не могли поднять его по ней обратно, так что подождали, пока она изменится в пустое строение из сланца.

– Хотите верьте, хотите нет, я собирался сказать то же самое, – пробормотал Кристофер.

Граф недоверчиво покосился на него.

– Честно, – сказал Кристофер. – Я подумал, вы, вероятно, сами догадались.

– Более-менее, – произнес граф Роберт, ледяное выражение его лица почти исчезло, превратившись в легкую усмешку. – Вам ужасно не повезло попасть в обе эти башни одну за другой. Мы с Хьюго не натыкались на них годами. Ну так что теперь будем делать? Думаю, вас не должны увидеть в таком состоянии. Амос в ярости бродит по следующему этажу…

– Из-за нас? – встревоженно спросил я.

– Нет-нет… из-за того, что я сказал ему, – ответил граф. – Но ему определенно не стоит видеть вас или Чемпа в таком состоянии. Он немедленно уволит вас обоих, если узнает, где вы были, так что… – секунду он размышлял. – Давайте мне собаку. Мы с Хьюго можем отчистить его в моих комнатах. К счастью, хорошо известно, что мы с Чемпом друзья. А потом я могу отвести его к конюшне. А вы двое идите раздобудьте свежую одежду, иначе у вас будут серьезные неприятности.

– Спасибо, милорд, – хором произнесли мы с искренней благодарностью.

Граф Роберт улыбнулся. Улыбка у него была грустной.

– Не за что. Сюда, Чемп.

Кристофер выпустил шейный платок. На самом деле сейчас это был бывший шейный платок – скорее грязный шнурок. Чемп немедленно встал на задние лапы и попытался положить передние на плечи вечернего камзола графа. Граф как раз вовремя схватил его лапы – у него явно было в этом много практики – и велел:

– Нет, сидеть, Чемп! Я тоже тебя люблю, но для всего свое место и время.

Он опустил Чемпа на все четыре лапы и крепко взялся за бывший шейный платок.

– Идите, – велел он нам.

Мы поспешили к лестнице на чердак. По пути я обернулся и увидел, как граф Роберт одним из своих блестящих ботинок подталкивает Чемпа в лифт для Семьи.

– Залезай, глупый! – говорил он. – Это совершенно безопасно. Или ты хочешь встретиться с Амосом в ярости?

Когда мы неслись обратно к одежному складу, Кристофер был крайне взволнован.

– Я правильно догадался, Грант! Слышал графа, а? Кроме этих жутких башен есть много других мест. Милли должна быть в одном из них. Пойдешь со мной искать ее завтра, когда у нас будет свободное утро?

Ну, конечно, я согласился. Я едва мог дождаться возможности заняться исследованиями. В следующий раз, подумал я, возьму с собой фотоаппарат и соберу несколько настоящих доказательств других миров, или измерений, или что они такое.

Но до того нам, конечно, следовало переодеться в новую одежду, спрятать испорченную в пустой комнате и поспешить на ужин. Затем нам пришлось стоять возле стены в столовой с этими глупыми тряпками, перекинутыми через руку, пока мистер Амос, Эндрю и еще два лакея прислуживали Семье за Трапезой. Ни один из нас не смел сделать что-нибудь не так. Мистер Амос всё еще был в ярости. Что бы ни сказал ему граф Роберт, бешенство по этому поводу кипело в мистере Амосе так, что он напоминал громадный грушеобразный воздушный шар, наполненный бурлящим газом. Эндрю и двое остальных ходили вокруг него на цыпочках. Мы с Кристофером изо всех сил старались прикинуться частью стены.

Графиня тоже была в ярости, но она далеко не так хорошо сдерживала ее, как мистер Амос. Полагаю, у нее не было нужды утруждаться. Ничто не нравилось ей в тот вечер. На ее бокале отпечаток большого пальца, сказала она, пятнышко грязи на ее вилке, сказала она, отпечаток утюга на ее салфетке. Потом она нашла мазок розовой мастики на солонке. Каждый раз одного из нас отправляли быстро добыть новый предмет вместо того, с которым что-то было не так, и тогда, пока она ждала, она поворачивалась к графу Роберту, широко распахивала глаза и обращала на него свое:

– Почему?

Когда я вернулся с сияющей новой солонкой, она говорила:

– В самом деле, дорогой, ты уже должен вырасти из этой привычки угождать лишь себе.

Граф Роберт противостоял ей куда лучше, чем мог бы я. Он улыбнулся:

– Но ты сама попросила меня уладить это, матушка.

– Но не сейчас, Роберт. Не когда к нам собирается общество отпраздновать твою помолвку! Амос, эта тарелка грязная. Видишь, пятнышко здесь на краю?

Мистер Амос склонился над ее плечом и изучил тарелку.

– Думаю, это часть рисунка, миледи, – он бросил на графа Роберта недоброжелательный взгляд. – Я велю немедленно заменить ее, – и он щелкнул пальцами Кристоферу.

К тому времени, когда Кристофер присвистел обратно с новой тарелкой, на графа Роберта обрушилась настоящая взбучка.

– И ты даже не подумал, где эта твоя наемница будет есть, – говорила графиня. – Как подумаю обо всех трудах, которые я вложила, чтобы научить тебя, что джентльмен должен думать о других, я прихожу в отчаяние, Роберт! Ты ведешь себя как жадный ребенок. Жадный и эгоистичный. Я, я, я! Ты такой слабохарактерный. Почему ты хотя бы раз не можешь поучиться быть сильным? Почему?

Снова заняв свое место у стены, Кристофер закатил глаза. Действительно было просто поразительно, как графиня наседала на графа Роберта, которому, в конце концов, принадлежало Столлери – будто он шестилетний ребенок, будто не было замерших точно деревянные статуи лакеев, или нас, слушающих ее, или мистера Амоса, стоявшего возле сервировочного столика и выглядевшего злорадно довольным тем, что у графа неприятности. Я чувствовал себя неловко. Но кроме того мне ужасно любопытно было узнать, что такого сделал граф Роберт, чтобы настолько разозлить графиню и мистера Амоса.

Теперь графиня разглагольствовала насчет того, как слабохарактерность графа Роберта проявлялась, когда он еще был маленьким ребенком, и постоянно напоминала о плохих поступках, которые он совершил, когда ему было два, четыре или десять лет. Граф просто сидел, стоически перенося это. Леди Фелиция не поднимала головы от тарелки. Но графиня заметила и ее.

– Рада видеть, что твои глупые проблемы с едой закончилось, дорогая.

– Это была ерунда, матушка, – ответила леди Фелиция.

Тогда графиня решила, что рыба пережарена, и велела мистеру Амосу отправить ее обратно на кухню. Мистер Амос щелкнул пальцами, чтобы я взял ее.

– И обязательно сообщи повару, – велел он, протягивая мне нагруженный поднос, – что именно не понравилось ее светлости.

Я пропустил следующую часть, пока ходил через вестибюль и качающуюся дверь, вниз по ступеням в подвал и на кухню, но Кристофер сказал, всё продолжалось точно так же. На кухне повар упер руки в боки и насмешливо уставился на меня. Все лакеи звали его Великий Диктатор, но я считал его милым человеком.

– А с этим что не так? – спросил он меня.

– Она говорит: пережарено, – ответил я. – Она в ужасно плохом настроении.

– Один из таких вечеров, а? Чары для похудания вызвали у нее несварение, и она бережет себя для жаркого, да? Хорошо, возвращайся и скажи, что ваш покорный слуга падает ниц, распластавшись по ковру. И не стоит упоминать, что рыба была идеальна.

Я прошел обратно весь путь до столовой, куда мне удалось проникнуть почти точно так, как следовало – почти бесшумно скользнув в сторону. Мистер Амос ждал меня там. В комнате позади его объемистой грушеподобной фигуры ощущалась гроза.

– И что повар сказал в свое оправдание? – торопливо и тихо спросил он.

– Он падает ниц, распластавшись по ковру, и я не должен говорить, что рыба была идеальна, – ответил я.

Глупо с моей стороны. Думаю, это всё влияние Кристофера. Мистер Амос получил прекрасную возможность излить немного своего плохого настроения на меня. Он пронзил меня взглядом своих глаз цвета камня, и у меня ослабели ноги. К счастью для меня, леди Фелиция выбрала этот момент, чтобы вскочить со стула и швырнуть на стол салфетку. Два бокала перевернулись.

– Матушка! – почти завопила она. – Не могла бы ты прекратить так наседать на Роберта, будто он совершил преступление! Он всего лишь нанял библиотекаршу, которую ты просила его нанять! Так что оставь его в покое, пожалуйста!

Графиня повернулась к леди Фелиции. Ее глаза расширились, а губы начали складываться в «По…» одного из ее ужасных «Почему?»

– И если ты еще раз скажешь: «Почему, дорогая?», – завопила леди Фелиция, – я схвачу этот подсвечник и размозжу им тебе голову!

Она издала нечто среднее между смешком и всхлипом и кинулась к двери. Нам с мистером Амосом пришлось отпрыгнуть с ее пути. Леди Фелиция промчалась мимо нас и, словно теплый благоухающий ураган, с грохотом выскочила из комнаты, хлопнув за собой дверью.

После нее в комнате осталась напряженная мертвая тишина. Эндрю и другие лакеи вступили в действие – тихо и на цыпочках, – вытирая пролитое вино, поднимая упавшие бокалы и убирая все ножи, вилки и ложки с места леди Фелиции. Двое оставшихся за столом просто сидели, будто ничего не произошло, пока мистер Амос обходил вокруг, чтобы зашептать графине на ухо:

– Повар присылает свои глубочайшие извинения, миледи, и говорит, что такого больше не повторится. Позвольте подать следующее блюдо, миледи.

Графиня замороженно кивнула. Поскольку лакеи были заняты вытиранием вина, мистер Амос поманил меня и Кристофера к пищевому лифту и передал нам супницы и соусницы, чтобы отнести их к столу. Я не был уверен, куда их поставить, но Кристофер проносился с ними через комнату и бухал, куда придется, а потом кланялся и хлопал обеими руками по подставкам, словно знал, что делает. Беря мощное блюдо, на котором горой высилось мясо, мистер Амос пронзил его взглядом через плечо.

Всё еще выглядевшая замороженной графиня обратилась к графу Роберту:

– Фелиция в эти дни такая утомительная. Думаю, ей давно пора замуж. Я приглашу на ужин с другими гостями того милого мистера Сейли. Уверена, я смогу убедить Фелицию выйти за него замуж.

– Ты шутишь, матушка? – спросил граф Роберт.

– Вовсе нет. Я никогда не шучу, дорогой. В конце концов, мистер Сейли – мэр Столлчестера. Он состоятельный вдовец, и у него весьма достойное положение в обществе. И для Фелиции не так важно, как для тебя, дорогой, за кого она выйдет замуж. Ты обручен с титулом, но…

– Боже, дай мне терпенья! – вдруг воскликнул граф Роберт.

Он вскочил на ноги, шлепнул салфетку на стол и, как леди Фелиция, широкими шагами направился к двери как раз в тот момент, когда подошел мистер Амос с блюдом мяса.

Я так и не смог понять, как мистер Амос избежал столкновения с графом Робертом. Граф, похоже, не видел ни его, ни мясо. Он просто вылетел из двери и с грохотом захлопнул ее за собой. Мистер Амос каким-то образом сумел поднять широкое блюдо над их головами, а потом крутануться в сторону. Графиня сидела, по-прежнему замороженная, наблюдая, как мистер Амос вальсирует с громадным дымящимся подносом.

Когда он, наконец, перестал кружиться, она сказала:

– Не понимаю, Амос. Почему мои дети в последнее время так утомительны?

– Полагаю, дело в их юности, миледи, – ответил мистер Амос, благоговейно поставив блюдо на стол. – В конце концов, они всего лишь подростки.

Кристофер в изумлении посмотрел на меня. Как сказал он мне позже, подростками называют кого-то нашего с ним возраста.

– Леди Фелиция уже совершеннолетняя, – сказал он, – даже если им пришлось отменить прием по этому случаю. А графу Роберту должно быть за двадцать! Как думаешь, графиня сумасшедшая и мистер Амос просто потакает ей?

Однако он сказал это гораздо позже. А тогда мы вынуждены были стоять там, пока графиня упорно пробивалась сквозь следующие три блюда, полбутылки вина и десерт, и с каждым глотком выглядела всё более сердитой. Закупоренная ярость мистера Амоса так возросла, что даже Кристофер едва смел пошевелиться. Все лакеи притворялись невидимыми. Как и я.

И это еще был не конец. Графиня положила салфетку и пошла к Большому Салону, сказав мистеру Амосу, что Стажеры могут принести ей туда кофе. А значит, нам с Кристофером пришлось нестись за ней наверх с подносами засахаренных фруктов и шоколадных конфет, в то время как мистер Амос следовал за нами с кофе, пася нас будто мощная пастушья собака.

Большой Салон был просторным. Он тянулся от передней до задней части дома и был полон вещей, на которые можно наткнуться – вроде золотых скамеечек для ног и маленьких блестящих столиков. Графиня сидела в середине. И мы с Кристофером должны были постоянно наливать ей кофе в такие маленькие чашки, что они напомнили мне тигли, в которых дядя Альфред проводил свои эксперименты. Я нацеживал кофе, а Кристофер капал сливки, в то время как мистер Амос стоял возле дальней двери, перекатываясь с пятки на носок на своих маленьких блестящих ногах, и ждал, чтобы мы совершили ошибку и он смог бы выместить на нас свою ярость. Мы знали: в лучшем случае мистер Амос отменит наше свободное утро, так что мы были очень, очень осторожны. Мы ходили на цыпочках и наливали, казалось, целую вечность, пока графиня не сказала:

– Амос, я хочу теперь остаться одна.

К этому моменту у меня тряслись руки, а икры болели от хождения на цыпочках, но мы не совершили ни единой ошибки, и мистеру Амосу пришлось нас отпустить.

– Фью! – произнес я, когда мы оказались на безопасном расстоянии и нас не могли услышать. – Что такого сделал граф Роберт, чтобы так разозлить их обоих? Ты выяснил?

– Ну, – ответил Кристофер, почесав голову, отчего его прилизанные волосы распались на кудри, – вероятно, ты знаешь столько же, сколько я, Грант. Но пока ты ходил с рыбой, графиня сказала что-то насчет найма нищих студенток, чтобы каталогизировать библиотеку. И почему это всех так злит, я просто не представляю. В конце концов, она вроде просила графа Роберта кого-нибудь нанять. Библиотекарь в Замке Крестоманси говорит, что надо иметь точный список имеющихся книг, иначе не сможешь их найти. И я не могу понять, почему это так злит мистера Амоса.

У меня вдруг возникла идея:

– А может ли быть, что у них здесь есть тайные книги? Ну, знаешь, книги о том, как вытягивать вероятности или объясняющие, как вызывать изменения наверху дома?

Кристофер замер в коридоре рядом с нашей комнатой.

– А это мысль! – воскликнул он. – Грант, думаю, мы должны взглянуть на библиотеку, когда будем свободны завтра утром.

 

Глава 12

Естественно, на следующее утро мы первым делом пошли проверить верхнюю часть особняка. Кристофер всерьез беспокоился за ту девочку Милли, а я жаждал узнать, что еще мы там увидим. Мы отправились на чердак, как только освободились.

По пути я завернул в нашу комнату и взял фотоаппарат. Я хотел иметь доказательства, что странные башни нам не померещились. Поскольку день был пасмурным – туман покрывал долину Столлчестера, и только Столовый утес торчал из него, – я удостоверился, что вспышка работает.

Кристофер подпрыгнул от неожиданного яркого света.

– Не радуйся раньше времени, Грант, – сказал он, пока мы крались мимо полосы краски на стене, – Возможно, фотографировать будет нечего.

От его слов у меня возникла уверенность, что моя дурная карма уничтожит всякий шанс на изменение особняка. Но нам повезло. Как раз когда мы пересекли полосу краски, произошел самый мощный рывок в сторону. Нас с Кристофером швырнуло так, что мы врезались друг в друга и пролетели по полукругу, при этом я, чтобы удержать равновесие, вцепился в шейный платок Кристофера. И как только нас развернуло лицом в другую сторону, мы обнаружили, что коридор, по которому мы только что пришли, теперь представляет собой высокую стрельчатую каменную арку. Помещение за ней было темным и каменистым, и я порадовался, что не забыл про вспышку.

– Похоже на ту башню, по которой мы поднимали пса, – сказал Кристофер, когда мы прошли под аркой.

Ничего общего со сланцевой башней там не было. Арка выходила на галерею с каменным полом, которую с внешней стороны поддерживали причудливые каменные колонны – все разной формы. Крыша представляла собой переплетение каменных сводов, а другая стена была просто ровным камнем. Своды и резьбу на колоннах, должно быть, когда-то покрывала золотая краска, но большая часть позолоты облезла, и рисунок было сложно разглядеть. Из пространства за колоннами доносилось безбрежное, слабое, шаркающее эхо. Это пространство чувствовалось громадным, но безлюдным. Мне вспомнился тот случай, когда наша школа ходила на экскурсию в Столлчестерский собор, и гид отвел нас наверх – в переходы под куполом.

– Милли здесь! Совсем близко! – воскликнул Кристофер и помчался на другой конец галереи, откуда исходил тусклый свет.

С подпрыгивающим на груди фотоаппаратом я понесся за ним. Галерея вышла на большую изогнутую каменную лестницу, спускавшуюся в серый свет. Кристофер нырнул вниз по лестнице, а я – следом. И едва преодолев первый изгиб, мы поняли, что находимся на гигантской винтовой лестнице – двойной винтовой лестнице, поняли мы после следующего изгиба. Вокруг нашей вроде как оборачивалась еще одна лестница. Перегнувшись через высокий каменный край, мы увидели, как обе они спиралью уходят вниз и вниз. Посмотрев наверх, мы увидели над головой внутреннюю часть башни. У нее имелись причудливые окна, но такие грязные, что неудивительно, что здесь было так темно.

Раздались шаги – будто эхо наших. Мы посмотрели на другую лестницу: по ней бежала девочка, спешившая спуститься до нашего уровня.

– Кристофер! – крикнула она. – Ты что здесь делаешь?

Из-за полумрака и оттого, что лестницы были большими и располагались далеко друг от друга, сложно было понять, как девочка выглядит, но голос ее звучал приятно. Кажется, у нее было круглое лицо и прямые каштановые волосы, но это всё, что мне удалось разглядеть. Я вскинул фотоаппарат и, пока она параллельно нам неслась вниз, сфотографировал ее, что заставило ее остановиться и прикрыть глаза.

– Встретимся внизу! – крикнул Кристофер, и его голос загудел вокруг сотней эхо. – Там и расскажу.

На самом деле, он пытался рассказать, пока мы кругами бежали вниз – мы двое кружились вокруг Милли, а Милли кружилась вокруг нас, а пространство звенело от наших торопливых шагов и от голосов Кристофера и Милли. Спускаясь, они продолжали кричать друг другу, пытаясь объяснить, что они здесь делают, но думаю, из-за эха они мало что расслышали. Было заметно, что они ужасно рады видеть друг друга. По пути я сделал еще несколько фотографий. Место было просто изумительным.

Кажется, Милли крикнула что-то вроде:

– Я так рада, что ты пришел! Я тут совсем замучилась! Дом постоянно меняется, и я не могу выбраться!

– Я тоже! – крикнул Кристофер в ответ. – Мне пришлось устроиться на работу лакеем. Что ты ешь?

– Здесь внизу всегда есть еда, – ответила Милли, – но я не знаю, откуда она берется.

– Как ты попала внутрь? – проревел Кристофер.

Эхо становилось всё сильнее и сильнее. Ни один из нас не расслышал, что крикнула Милли в ответ. Кристофер проревел снова:

– Ты знаешь, что главные изменения происходят наверху дома?

Кажется, Милли крикнула в ответ, что, конечно, она знает, она не дура, но ей никогда не удается никудапопасть. И, кажется, она пыталась описать свои неудачи, пока мы грохотали вниз по еще нескольким поворотам. Потом Кристофер начал кричать, перебивая ее описание, что одно из мест непременно должно идеально подойти, чтобы им спрятаться и жить там. Но тут мы спустились по последнему изгибу, и над лестницей оказался потолок. Эхо резко смолкло. И мы очутились в обыкновенной каменной прихожей. Кристофер перестал кричать и повернулся ко мне:

– Быстро, Грант. Где другая лестница?

Мы побежали по вестибюлю туда, куда, как мы думали, выходила вторая винтовая лестница, но там была только стена. В ней располагались маленькие окна с видом на лесной массив, так что мы явно ошиблись.

– Не сюда, – выдохнул Кристофер и понесся обратно так быстро, что я едва поспевал за ним.

В той стороне в конце вестибюля находилась дверь. Кристофер с грохотом влетел в нее, попав в просторную комнату, где резко остановился рядом с грудой диванов и кресел, задрапированных чехлами. В больших окнах виднелся заросший сорняками сад. Сорняки поливал дождь. На стене слева были еще окна с видом на другие сорняки, в углу стояла арфа или что-то вроде того, а у стены справа – только большой пустой камин.

– Не здесь, – расстроенно произнес Кристофер.

Я едва успел сфотографировать арфу, когда он снова сорвался с места – обратно туда, откуда мы пришли: к вестибюлю и лестнице.

– Кажется, я видел дверь, – раздался его голос на расстоянии. – А, да.

Дверь обнаружилась за лестницей. Кристофер открыл ее и ворвался внутрь раньше, чем я успел догнать его, а когда догнал, он уже медленно и осторожно двигался по темному каменному коридору. По бокам располагалось по двери, и еще одна – в конце. Дверь справа была открыта, и мы увидели, что это нечто вроде большой раздевалки с рядом пыльных ботинок на полу, несколькими перепачканными сажей пальто на вешалках и затянутым паутиной окном, выходившим на мокрый лес. Кристофер сердито фыркнул и отодвинул меня, чтобы открыть дверь на противоположной стороне. Это была столовая, такая же заброшенная и пыльная, как раздевалка, и ее окна выходили на заросший сад.

Кристофер выразил свои чувства, захлопнув эту дверь, прежде чем я успел сфотографировать. И бросился к двери в конце коридора.

За ней обнаружились кухни – два довольно уютных помещения с креслами-качалками, большими натертыми столами и плитой в более дальней кухне. А за ней находилась буфетная, выходившая в дождливый двор, заставленный красными полуразвалившимися навесами. Теперь даже Кристофер вынужден был признать, что этот дом гораздо, гораздо меньше места с двойной лестницей.

– Не понимаю! – воскликнул он, с несчастным видом стоя возле стола во второй кухне. – Я не почувствовал никаких изменений. А ты?

У него было такое лицо, словно он сейчас заплачет.

Хотел бы я, чтобы он говорил потише. Здесь присутствовали явные признаки того, что в этой кухне недавно кто-то был. От плиты исходило тепло, а в одном из кресел-качалок лежал мешок с вязанием. Я видел крошки на столе и какой-то журнал, как если бы кто-то читал за завтраком.

– Возможно, изменение произошло, пока ты перекрикивался с Милли, – произнес я очень тихо, надеясь, что Кристофер поймет намек.

Он обвел взглядом плиту, вязание и стол.

– Должно быть, сюда Милли приходит есть, – сказал он. – Грант, останься здесь на случай, если она появится. Я поднимусь обратно по лестнице посмотреть нет ли ее где-нибудь там.

– Милли увлекается вязанием? – спросил я, но к этому моменту он уже умчался и не слышал меня.

Я вздохнул и сел на стул рядом со столом. Даже если Кристофер отказывался понимать, мне было ясно, что на последней спирали две лестницы каким-то образом разделились. Милли, должно быть, спустилась в месте настолько же отличающимся от этого дома, как деревянная башня от Столлери. И мне не нравился этот дом. Здесь жили люди. Они оставили после себя мебель, одежду и вязание и в любое мгновение могли вернуться и обвинить меня в незаконном проникновении на чужую территорию. Я не имел ни малейшего представления, что тогда говорить. Может, спросить не видели ли они Милли?

Чтобы не слишком нервничать, пока жду Кристофера, я притянул к себе журнал и полистал его. Он был ужасно странным – таким странным, что заворожил меня. На самом деле, таким странным, что я не удивился, обнаружив дату: «Февраль, 1399 год». Он не мог быть настолько старым. Он пах свежей краской и был напечатан на плотной ворсистой бумаге странным вылинявшим красно-синим шрифтом, теми круглыми простыми буквами, которые бывают в книгах для дошкольников. Он назывался «Еженедельный сплетник». В нем совершенно отсутствовали фотографии или реклама, и он был полон длинных статей с названиями вроде «От отрепья к богачам», или «Испорченный медовый месяц певца», или «Скандал в Азиатском банке». Каждую статью иллюстрировали рисунки. Я ни разу в жизни не видел настолько плохих рисунков. Они были так плохи, что большинство из них скорее напоминали карикатуры, хотя художник использовал множество красных и синих оттенков, пытаясь сделать рисунки похожими на настоящих людей. Однако что было действительно странно: половина из них походила на известных мне людей. Леди в начале «От отрепья к богачам» почти могла быть Дейзи Болджер, а один из рисунков к банковскому скандалу выглядел в точности, как дядя Альфред. Но, должно быть, причина просто в том, что они плохо нарисованы. Я посмотрел на большую картинку рядом со статьей под названием «Королевская хроника», и она выглядела в точности как наш король, вот только подпись гласила: «Принц Альпенхольма». Один из придворных, кланяющихся ему, почти мог быть мистером Хьюго.

Ну хватит, подумал я. Это действительно, на самом деле журнал из другого мира. Всё, что я знаю – в этом мире кто-то, похожий на Хьюго, является королевским придворным. Поразительно. И я начал читать королевскую хронику. Я одолел почти всю выцветшую синюю колонку, не понимая, в чем состояло событие или почему оно произошло, когда услышал тяжелые медленные шаги, приближающиеся со стороны буфетной.

По шагам становилось понятно: вы точно не захотите, чтобы этот человек обнаружил вас, сидящим в его доме. Они топали. Вместе с ними доносилось сердитое пыхтение и недовольное ворчание. Я бросил журнал и попытался тихонько ускользнуть в дальнюю кухню. К несчастью, я запнулся за стул, когда соскользнул с него, и он громко заскреб по полу. Человек в буфетной зашагал быстрее и появился в дверях, когда я всё еще был посреди комнаты. Опять мой Злой Рок в действии, подумал я.

Это оказалась грузная женщина с туповатым багровым лицом. Я с одного взгляда понял, что она принадлежит к тому типу женщин, которые знают, что вы замышляете что-то дурное, даже если вы ничего не замышляете, и звонят в полицию. Над головой она держала клеенку от дождя, ноги были обуты в большие резиновые сапоги, и она несла бидон с молоком. И она была ведьмой. Я понял это в тот момент, когда она поставила бидон и спросила:

– Ты кто? Что ты здесь делаешь?

Я чувствовал, как волшебство с жужжанием отделяется от нее вместе со словами.

– Я ошибся, – ответил я. – Уже ухожу.

Я попятился к двери так быстро, как мог. Она затопала ко мне в своих больших сапогах, вытянув руки, готовая схватить.

– Они всегда находят меня, – сказала она. – Они посылают шпионов, и находят меня, где бы я ни спряталась.

Она так говорила, чтобы убедить меня, будто она сумасшедшая и безобидная. Я знал это, потому что чувствовал, как она накладывает чары. Они жужжали у меня в ушах под покровом ее слов, и в итоге я едва мог думать или видеть. Так что я сделал единственное, что мог. Поднял фотоаппарат и сфотографировал ее. Она оказалась ближе, чем я подозревал. Вспышка сверкнула ей прямо в лицо. Она закричала, а клеенка упала, когда она вскинула руки, чтобы спрятать лицо. Ринувшись прочь через вторую кухню, я слышал, как она перелетела через тот стул, который я пнул.

Я промчался как сумасшедший по коридору и выскочил наружу через каменный вестибюль. После чего понесся наверх по каменной лестнице – вокруг и вверх, вокруг и вверх, а вторая лестница головокружительно закручивалась мимо, – пока совсем не выдохся, но я почти не замедлился к тому моменту, когда встретил спускавшегося Кристофера.

– Беги! – крикнул я ему. – В той кухне ведьма! Беги!

– Можно сделать лучше, Грант, – ответил он и схватил меня за локоть.

Прежде чем я сумел стряхнуть его, мы каким-то образом оказались наверху лестницы в мощном жужжании магии. Это жужжание ощущалось гораздо обширнее и чище, чем то, которое исходило от ведьмы. Когда Кристофер потянул меня за локоть по галерее, я вспомнил, что он вроде как кудесник с девятью жизнями, и почувствовал себя в немного большей безопасности. Но по-настоящему я почувствовал себя в безопасности, только когда мы вышли из арки в запах теплого дерева и побелки на чердаке Столлери.

– Фуух!.. – начал я.

– Сначала в нашу комнату, Грант, – сказал Кристофер и развернул меня.

Арка исчезла, и мы смогли пробежать по коридорам чердака к нашей комнате, где оба тяжело опустились на свои кровати. Я задыхался так, что разрывалась грудь, а Кристофер был весь поникший, бледный и удрученный.

– Рассказывай, – велел он, повесив голову.

И я рассказал ему про ведьму.

Кристофер поднял голову:

– Хм. Интересно, не она ли виновата в том, что Милли не может выбраться? Милли ведь кудесница, знаешь. Она должна быть способна уйти. А вместо этого ее, похоже, всё время отбрасывает в очередную вероятность. Я не нашел ее на той лестнице, и вполне возможно, это устроила ведьма. Значит, нам стоит вернуться и разобраться с ведьмой.

Он встал. Я тоже встал, хотя ноги у меня ослабели и дрожали, и снова последовал за ним за нарисованную линию. Когда мы туда добрались, Кристофер застонал. Арки не было – лишь обычный чердак, который мы только что прошли. Некоторое время мы сидели на половицах и ждали, но изменений не происходило.

– Ты заставил меня запаниковать, Грант, – упрекнул Кристофер. – Нам следовало спускаться, а не подниматься. О, проклятье! Мы были так близко!

– Вероятно, дело в моей дурной карме, – сказал я.

– О, перестань болтать ерунду! Пошли поищем тайные книги в библиотеке. Меня тошнит от сидения здесь. Если мы не будем осторожны, одна из горничных застукает нас за нарушением правил.

Вероятно, он был прав. С другого конца чердака вдруг донеслось множество звуков, производимых женщинами, словно все горничные собрались там одновременно. Пустое пространство возле окон отражало визг и хихиканье, и я чувствовал, как подо мной скрипят половицы – как они всегда скрипели, когда слуги расходились спать. Встав и пройдя через нашу половину чердака, мы обнаружили, что там тоже довольно-таки шумно. Хлопающие двери, бегающие ноги и смеющиеся люди. В ближайшей ванной пел громкий глубокий мужской голос. Он так фальшивил, что я хихикнул.

Кристофер приподнял брови:

– Грегор?

– Мистер Амос? – предположил я.

И Кристофер засмеялся. Ему это явно пошло на пользу. Когда мы спускались на лифте, он стал гораздо веселее.

– Ты собираешься фотографировать книги, Грант? – кивнул он на мой фотоаппарат, по-прежнему висевший на шее.

– Нет, – ответил я. – Для этого мне понадобился бы другой объектив. Я просто забыл про него. Почему мы выходим на третьем этаже? Библиотека на первом.

– А. Восхитись моей предусмотрительностью и хитростью, Грант, – заявил Кристофер. – У этой библиотеки есть нечто вроде хоров, и дверь на них находится на этом этаже. Мы можем прокрасться внутрь и убедиться, что графиня не изучает там поваренную книгу или что-то в этом роде.

– Ха-ха.

Я был рад, что Кристофер повеселел, но его шутки порой ужасно меня раздражали.

Однако в библиотеке находилась женщина. Когда мы тихонько открыли низкую деревянную дверь и пробрались на высокий балкон, заставленный книжными полками, мы увидели ее через резные деревянные перила. Мы оба нырнули вниз и встали на колени на ковре, но даже так она могла увидеть нас сквозь перила. Она сидела наверху длинной деревянной стремянки и тянулась за книгой на верхней полке. Единственный положительный момент состоял в том, что это явно не графиня, поскольку у нее были темные волосы, но это не меняло того факта, что стоит ей повернуть голову и она увидит нас.

Я схватился за дверь, готовый немедленно выползти наружу.

– Ничего не бойся, Грант, – сказал Кристофер.

Из возникшего у меня жужжащего ощущения я сделал вывод, что он тут же окружил нас чарами невидимости. Потом я предположил, что также и заглушающими чарами, поскольку Кристофер сначала удобно уселся, обхватив колени руками, а потом заговорил обычным голосом:

– Ждем, Грант. Опять. Честное слово, Грант, я никогда столько не занимался ожиданием, как в этом месте.

– Но она может оставаться тут вечность, – прошептал я – стремянка стояла так близко к балкону, что я не мог заставить себя не шептать. – Думаю, это та нищая студентка, которая должна каталогизировать книги.

Кристофер критично посмотрел через перила балкона:

– Как по мне, она не выглядит нищей.

Я вынужден был признать его правоту. Она была одета в темно-синее платье, которое одновременно струилось вокруг нее и облегало ее фигуру так, что сразу становилось видно, какое оно дорогое. А ноги, согнутые на ступеньке стремянки, были обуты в мягкие красные сапожки – очень красивые. Темные волосы ниспадали на плечи, и прическа выглядела такой же дорогостоящей, как у леди Фелиции.

– Она друг Семьи, пришла позаимствовать книгу, – предположил Кристофер.

Тем временем леди сняла книгу и раскрыла ее. Она посмотрела на титульный лист, кивнула и сделала пометку в блокноте, лежавшем у нее на колене. Затем она пролистала книгу, закрыла ее, посмотрела на переплет и покачала головой. Сунула под обложку что-то вроде карточки и повернулась аккуратно положить книгу в коробку, прикрепленную сзади стремянки.

Это была моя сестра Антея.

Я вскочил. Просто не мог остановиться. Я чуть не позвал ее. Я бы и позвал, если бы Кристофер не схватил меня и не потянул вниз.

– Идет кто-то еще! – сказал он.

 

Глава 13

Кристофер был прав. Большая главная дверь библиотеки открылась, и вошел граф Роберт. Закрыв за собой дверь, он встал, улыбаясь моей сестре.

– Привет, милая, – сказал он. – Ты уже взялась за работу? Знаешь, это ведь был всего лишь предлог.

– Роберт! – воскликнула моя сестра и скатилась со стремянки.

Она влетела в объятия графа Роберта, и они принялись жарко обниматься и целоваться.

И в этот момент у Кристофера начались судороги в ноге. Подозреваю, из-за смущения. Или, может, из-за беготни вверх-вниз по той лестнице. Но судороги были настоящие. Он сжался в клубок и катался, вцепившись в левую голень, растянув губы в агонизирующем оскале. Мне пришлось пристроить фотоаппарат на нижней книжной полке и склониться над ним, растирая и массируя его ногу в полосатом шелке. Мышцы под носком стали как твердый шар, а вы знаете, как это больно. Со мной такое иногда случалось после катания на лыжах. Я попытался заставить Кристофера взяться за ступню и вытянуть пальцы кверху, но он, похоже, не понимал, что так можно снять судороги. Он просто катался, держась за ногу.

Я продолжал поглядывать сквозь перила на случай, если моя сестра и граф Роберт заметят нас, но вроде бы они не замечали. Они теперь, обняв друг друга за талию, немного откинулись назад, смеялись и часто повторяли:

– Дорогой! Дорогая!

– Ой! Уй! – стонал Кристофер.

– Вытяни пальцы! – прошептал я.

– Уууй!

– Тогда используй магию, идиот!

Я услышал, как открылась главная дверь, и снова посмотрел туда. На этот раз вошел Хьюго. Он стоял, широко улыбаясь Антее во всё свое лисье лицо.

– Рад видеть тебя, Антея, – сказал он и добавил нечто похожее на: – Добро пожаловать в клуб.

Но как раз в этот момент колено Кристофера ударило меня в подбородок, и я вернулся к массажу. Когда я посмотрел в следующий раз, они трое отошли к кожаным креслам возле окна, где граф Роберт и Антея уселись на ручки одного кресла, в то время как Хьюго оперся о его спинку. Хьюго быстро и с нажимом говорил, а граф Роберт и Антея смотрели на него, запрокинув головы, и встревоженно кивали на его слова.

Мне хотелось знать, что говорит Хьюго. Я взял Кристофера за ухо, приблизил к нему губы и практически рявкнул:

– Используй магию, я сказал!

Это подействовало. Возникло неистовое жужжание. После чего Кристофер резко выпрямился и, тяжело дыша, лег ничком на ковер.

– О, какой ужас! – выдохнул он. – И я оглох на одно ухо.

Я снова посмотрел вниз на библиотеку как раз вовремя, чтобы увидеть, как граф Роберт поцеловал Антею и встал. Хьюго тоже поцеловал ее – дружеским поцелуем в щеку, – и оба повернулись уходить. Но дверь в библиотеку снова открылась. На этот раз вошел мистер Амос, выглядевший как угодно, только не дружелюбно. Мы с Кристофером застыли.

– Эта юная особа получила всё, что ей нужно? – спросил мистер Амос с поистине убийственной вежливостью.

– Ну, не совсем, – и глазом не моргнув ответила моя сестра. – Я как раз объясняла, что мне нужен компьютер, чтобы выполнять работу как полагается.

– Я говорил вам, мисс, – с обеспокоенным видом произнес Хьюго. – Атмосферные условия здесь в Столлери вызывают случайные изменения в программировании.

Граф Роберт – весь величие и надменность, – вскинув голову, повернулся к мистеру Амосу.

– У нас есть компьютер, Амос?

Таким образом они трое выставили великолепную дымовую завесу.

– Думаю, да, милорд. Я проверю лично, – ответил мистер Амос, слегка поклонившись графу Роберту, и удалился – очень медленно и величаво.

Граф Роберт и Хьюго ухмыльнулись друг другу, а потом – Антее. Выходя из библиотеки следом за графом Робертом, Хьюго подмигнул ей через плечо.

– Фух! – произнесла моя сестра.

Затем она резко развернулась, отчего дорогая юбка взметнулась вихрем, и, выглядя ужасно сердитой, прошагала к балкону.

– А ну спускайтесь оттуда, – велела она, – кем бы вы ни были!

Мне даже не требовалось видеть прижатое к ковру лицо Кристофера, чтобы понять: он напрочь забыл о чарах невидимости и тишины с того момента, как у него начались судороги. Я встал:

– Привет, Антея.

Она схватилась за стремянку, уставившись на меня. Она была по-настоящему поражена.

– Конрад! – воскликнула она. – Что, во имя всего святого, ты здесь делаешь, одетый будто лакей?

– Я и есть лакей, – ответил я.

– Но это просто смешно! Ты должен быть в школе.

– Дядя Альфред сказал, что я смогу пойти в Высшую школу, как только искуплю мой Злой Рок, – объяснил я.

– Какой злой рок? О чем ты вообще? Немедленно спускайся и расскажи мне как следует, – велела Антея.

Я невольно улыбнулся. Отдавая команды, Антея снова и снова тыкала пальцем в ковер перед собой. Абсолютно точно так же она делала в книжном магазине, когда сердилась на меня, и, спускаясь по крутой лестнице с балкона, я чувствовал себя почти счастливым.

– И твой друг, – приказала Антея, тыкнув пальцем в другое место на ковре.

Кристофер покорно встал и прохромал вниз за мной следом. Антея переводила взгляд с него на меня.

– Это Кристофер, – представил я. – Он кудесник с девятью жизнями. И он здесь, как и я, под прикрытием.

– В самом деле? – подозрительно произнесла Антея. – Что ж, я чувствовала, как кто-то использует магию, так что полагаю, это может быть правдой. А теперь встань там, Конрад Тесдиник, и расскажи мне всё про ту чушь, что дядя Альфред вбил тебе в голову.

– Я знал, что это чушь, – сказал Кристофер. – Но я думал, его фамилия Грант. Вы его сестра? Вы похожи.

– Да. Умолкни! – ответила Антея. – Конрад?

К моему удивлению, Кристофер послушался Антею. Он вежливо стоял со слегка позабавленным видом, пока я пересказывал ей слова дяди Альфреда насчет моей дурной кармы и том, как это убьет меня, если я не разберусь с человеком, который виноват в ней. Антея вздохнула и посмотрела на потолок. Тогда я рассказал ей, как мэр Сейли и остальные члены Кружка Магов тоже увидели опутавший меня Злой Рок и как перед тем, как дядя Альфред отправил меня в Столлери, они обеспечили меня способом узнать ответственного человека. Антея сильно нахмурилась, а у Кристофера сделался еще более позабавленный вид. Но он казался удивленным, когда Антея воскликнула:

– Ох! Я чувствую себя ужасно виноватой! Я не должна была бросать тебя. А мама? Неужели она даже не попыталась сказать тебе, что дядя Альфред несет чушь?

– Она всегда занята сочинением книг, – ответил я, чувствуя себя неуютно. – Мы никогда не говорили о моем Роке. И это не чушь, так ведь? Мэр Сейли считал, это правда.

– Все знают, что он плут. Он просто хочет получить возможность делать деньги, как Столлери, – сказала моя сестра. – Думаю, он солгал тебе, Конрад, чтобы самому узнать, как вытягивать вероятности, – она перевела взгляд с меня на Кристофера. – Вы уже обнаружили, кто и как это делает?

– Нет, – ответили мы хором, а Кристофер добавил: – Значит, это не просто природное явление?

– Частично природное, – ответила Антея. – Но кто-то каким-то образом его подстегивает. Именно это мы с Робертом хотим выяснить. Это одна из причин моего присутствия здесь. И что ты должен был сделать, Конрад, когда обнаружишь, кто этим занимается?

– Призвать Ходока, – ответил я.

И Кристофер, и Антея выглядели крайне озадаченными.

– Они дали мне вот эту винную пробку, – сказал я, доставая ее.

Теперь я чувствовал себя ужасно: глупым, обманутым и бесполезным. Если у меня нет Рока, то что я из себя представляю?

Еще хуже я себя почувствовал, когда Кристофер заявил:

– Я пытался ему сказать, что нет у него никакой дурной кармы.

– Но он может ее заработать, если выполнит то, чего от него хотят мэр Сейли и дядя Альфред! – воскликнула Антея. Она одарила меня обеспокоенным, озадаченным взглядом, заставив почувствовать себя хуже, чем когда-либо. – Конрад, ради всего святого, что помешало маме заплатить за твое обучение в школе?

– У нее нет денег, – ответил я. – Магазин принадлежит дяде Альфреду, и…

– Но это не так! – взорвалась Антея. – О, мне следовало написать и рассказать тебе! Признаю, меня это тоже смущало, и, едва приехав в Ладвич, я пошла в Государственный архив посмотреть папино завещание. Он оставил весь магазин маме.

– Что? Весь? – переспросил я.

– Весь, – подтвердила она. – А потом – тебе и мне. Он оставил дяде Альфреду какие-то деньги, но и только. Если подумать, я помню, отец, когда умирал, говорил мне, что надеется, Альфред возьмет свои деньги и уедет, потому что не доверяет ему, поскольку тот мог его подставить… – она неуверенно помолчала. – И почему я не помнила этого до сих пор?

Говоря это, она рассеянно смотрела в сторону Кристофера. Должно быть, он подумал, что она спрашивает его, поскольку ответил:

– Если он маг, этот ваш дядя, он легко мог наложить выборочные чары забвения. Это несложно.

– Наверняка наложил, – произнесла Антея и решительно продолжила: – Конрад, я собираюсь позвонить матери – я в любом случае собиралась, а теперь это становится безотлагательным – и посмотреть, что она скажет.

В углу библиотеки стоял телефон. Антея прошагала к нему и набрала номер нашего книжного магазина. Я поспешил за ней и попытался подслушать. Антея повернула трубку так, чтобы я мог слышать далекий скучающий женский голос:

– Грант и Тесдиник. Чем могу помочь?

Антея одними губами беззвучно произнесла:

– Кто?

– Дейзи, – ответил я. – Новая помощница после того, как ты уехала.

Антея кивнула.

– Могу я поговорить с Франконией Грант, пожалуйста?

– С кем? – переспросила Дейзи.

– Со знаменитой писательницей феминисткой, – ответила Антея. – Кажется, она вышла замуж за какого-то мистера Тесдиника, но мы, феминистки, не упоминаем об этом.

– О-о-о! – отозвалась Дейзи вдалеке. – Поняла. Одну секунду – я проверю, свободна ли она.

Послышались приглушенные торопливые шаги и смутные зовущие голоса. Я слышал далекий слабый голос дяди Альфреда:

– Не я… Я не имею никаких дел с этими гарпиями!

Наконец, раздался стук и голос моей матери произнес:

– Франкония Грант слушает.

С этого момента слышно стало гораздо лучше. Кристофер наклонился над нами, тоже желая послушать.

– Привет, матушка, – весело произнесла Антея. – Это Антея.

– Святые небеса, – воскликнула моя мать, что неудивительно – прошло четыре года. – Я думала, ты уехала навсегда.

– Так и есть, – ответила Антея. – Но я подумала, ты должна быть в курсе, когда твоя дочь выходит замуж.

– Не верю, – ответила мать. – Моя дочь не может допустить мысль о том, чтобы поработить себя мужской этике…

– Ну, я допустила. Он чудесный. Я знала, что ты не одобришь, но я должна была сообщить тебе. А как там Конрад?

На другом конце провода возникла озадаченная пауза.

– Мой маленький братишка, – сказала Антея. – Помнишь?

– О, – произнесла моя мать. – О, да. Но его сейчас здесь нет. Он захотел бросить школу, как только достиг нужного возраста, и нашел работу прямо за пределами этого округа. Я…

– Тебе это дядя Альфред сказал? – перебила Антея.

– Нет, конечно, нет. Ты не хуже меня знаешь, что Альфред – заядлый лжец. Он сказал мне, будто Конрад остается в школе. Я даже подписала формуляр, а потом Конрад ушел, не сказав ни слова – прямо как ты. Не знаю, чем я заслужила таких детей, как вы.

А пока Антея пыталась сказать, что это неправда – по крайней мере, в отношении меня, – мать вдруг резко спросила:

– И кто этот чудесный человек, который заманил тебя в женское рабство, Антея?

– Если ты имеешь в виду брак, матушка, – ответила Антея, – это граф Роберт из Столлери.

Тут мать проговорила нечто вроде: «Этот самозванец!» – хотя ее слова скорее походили на странный воющий визг, и уронила трубку. Мы слышали, как она застучала по твердой поверхности. Затем донеслась какая-то далекая суматоха, пока кто-то твердой рукой не положил трубку на место, прервав связь.

Когда Антея положила гудящую трубку, я изо всех сил пытался не разрыдаться – так сложно сдержаться мне еще никогда не было. Слезы скапливались и били ключом из моих глаз, и мне пришлось стоять неподвижно, таращась на книжные полки перед собой. Они деформировались и расплывались. Я чувствовал себя брошенным и преданным всеми. Все врали мне. Теперь я даже не знал, какова правда.

Антея крепко обняла меня.

– Я знаю, что ты чувствуешь, Грант, – сказал Кристофер. – Со мной тоже однажды произошло нечто похожее.

– Как думаешь, наша мать под чарами? – спросила Антея.

– Ей просто наплевать! – сумел я выговорить.

– Нет, Грант, думаю, тут всё немного сложнее, – сказал Кристофер. – Считай, это смесью лжи и мельчайших чар, созданных тем, кто очень хорошо ее знает и кто знает, что она будет двигаться в том направлении, куда ее подталкивают, если ее подталкивать достаточно часто и достаточно аккуратно. Похоже, практически то же самое проделали с тобой, Грант. Что за Ходок, которого ты должен был призвать? Почему бы не попробовать призвать его сейчас и посмотреть, что будет?

Меня охватил тот же страх, от которого пересыхало во рту, что в Кружке Магов. Я пришел в ужас.

– Нет, нет! – вскричал я. – Я не должен этого делать, пока не буду знать!

– Знать что? – спросила моя сестра.

– Че… человека, которого… я должен был убить в предыдущей жизни, – заикаясь, произнес я.

Я чувствовал, как Кристофер и Антея обменялись взглядами поверх моей головы.

– Чары страха, – сказал Кристофер. – И ты не знаешь, не так ли, Грант? В таком случае, гораздо безопаснее призвать это существо сейчас, прежде чем возникнет настоящая опасность.

– Да, сделай это. Сделай сейчас же, Конрад, – сказала Антея. – Я хочу знать, что именно он пытается заставить тебя сделать. А ты, – обратилась она к Кристоферу, – если ты правда кудесник, можешь постоять на страже у двери на случай, если тот дворецкий вернется с компьютером.

Лицо Кристофера представляло собой такую смесь удивления и оскорбленных чувств, что я чуть не засмеялся.

– Если я кудесник, – произнес он. – Если! Мне страшно хочется превратить тебя в бегемота и посмотреть, как ты тогда понравишься графу Роберту!

Но он всё-таки пошел и встал у двери, прислонившись к ней спиной и испепеляя взглядом мою сестру.

– Призывай, Грант, – велел он. – Делай, что тебе говорит бегемот.

Антея по-прежнему обнимала меня одной рукой.

– Я не позволю ему обидеть тебя, – сказала она – будто я снова был шестилетним малышом, а она прилепляла пластырь мне на коленку.

Я привалился к ней, вытаскивая из кармана жилета заляпанную вином пробку. Я всё еще испытывал ужасный стыд из-за того, что поверил во всю эту ложь, но страх, от которого пересыхало во рту, похоже, исчез. И пробка была такой обычной. На ней имелось тиснение «Вина Иллари, 1893 год», и от нее исходил легкий кислый запах. Я начал чувствовать себя глупо. Я даже задумался, не сыграл ли Кружок Магов со мной шутку. Однако указал пробкой на торцевую стену библиотеки и произнес:

– Настоящим я призываю Ходока. Приди ко мне и дай то, что мне нужно, – и добавил для Антеи: – Думаю, это розыгрыш.

– Нет, не розыгрыш, – ответила Антея, и ее голос звучал резко и сурово, а ее рука сильнее сжала мои плечи.

Внезапно возникло ощущение обширных открытых пространств. Это было очень странное ощущение, поскольку библиотека по-прежнему оставалась вокруг нас – закрытая, теплая и наполненная слегка заплесневелым запахом книг, но пространства присутствовали тоже. Я обонял их. Они вносили резкий ледяной запах – словно ветер над замерзшими долинами. Потом я понял, что могу и видеть пространства. За книгами – дальше, чем край любого мира – расстилался громадный изогнутый горизонт, слабо освещенный ледяной зарей, и от него дули ветра, которых я не чувствовал. Я знал, это ветра вечности. И меня охватил настоящий страх, не имеющий ничего общего с какими-то чарами страха.

А потом я понял, что вижу приближающегося Ходока. Из-за громадного горизонта к нам двигалась темная фигура, освещенная сзади странным скрытым солнечным светом. Он (или она) шел странной торопливой осторожной походкой, немного склонившись над маленькой вещью, которую держал в обеих ладонях, словно, если ее тряхнуть, она могла разлиться или сломаться. Так что он шел маленькими шажками плавно, но быстро, а ветра развевали его волосы и одежду в стороны – вот только ни волосы, ни одежда вовсе не шевелились. Он продвигался, и продвигался. И всё это время я мог видеть перед собой книжные полки в обычном дневном свете, и так же ясно – пространство и Ходока.

Антея стиснула руку вокруг моих плеч. Я чувствовал, как она дрожит. Кристофер врезался спиной в дверь библиотеки, когда попытался отступить назад, и я слышал, как он пробормотал:

– Святые небеса!

Мы все знали, что ничего не можем сделать, чтобы остановить приближение Ходока.

Он подходил всё ближе и ближе своими странными семенящими шагами, и ветра развевали его волосы и одежду, и они по-прежнему оставались неподвижными, и он по-прежнему склонялся над маленькой вещью в ладонях. Когда он был уже в нескольких ярдах, и комната заполнилась порывами арктического запаха, который мы могли обонять, но не чувствовать, я мог бы поклясться, что Ходок выше потолка библиотеки, который был высотой в два этажа. Но когда он подошел прямо ко мне, он оказался всего на фут выше Антеи. Теперь он по-настоящему находился внутри комнаты, и я оцепенел от холода, которого не чувствовал, а только обонял. Он вроде как склонился надо мной. Я видел взмах темных волос, которые неподвижно откинулись от белого лица и продолговатых темных глаз. Глаза сосредоточенно смотрели на меня, когда он протянул ко мне руку. Я никогда не видел настолько сосредоточенного взгляда. Посмотрев в ответ, я понял: это потому, что он должен принести то, что мне необходимо, без малейших ошибок. Безмалейших ошибок. Но сначала я взамен должен был отдать пробку.

Я вложил пробку в протянутую ко мне руку. Ладонь сомкнулась вокруг пробки, а вторая рука вытянулась и передала мне что-то еще – что-то холодное, как лед, примерно вдвое длиннее и настолько же тяжелее. Мое лицо одеревенело и застыло, но я сумел пролепетать:

– Спасибо.

Сосредоточенное белое лицо передо мной кивнуло в ответ.

Затем Ходок прошел мимо Антеи и меня.

Мы все – Кристофер, Антея и я – разом выдохнули с облегчением:

– Фуууух!

Едва пройдя мимо меня, Ходок исчез. Ледяной запах и горизонт вечности тоже исчезли, и библиотека снова стала закрытой теплой комнатой.

– Это мужчина или женщина? – поинтересовался Кристофер, стараясь, чтобы его голос звучал не слишком благоговейно. – Я не смог понять.

– Не думаю, что эти понятия применимы к подобному существу, – сказала Антея. – Что оно дало тебе, Конрад?

Я посмотрел на вещь в своей ладони. Теперь она чувствовалась теплой, ну или такой холодной, каким всегда чувствуется металл. И я встал в тупик. Вещь оказалась маленьким штопором – очень похожим на тот, с которым я мучился, когда Кружок Магов хотел, чтобы я открыл бутылку вина – с открытой ручкой, которую зацепляешь двумя пальцами, и маленькими завитками с обеих сторон для еще двух пальцев. Но из верхушки ручки торчал ключ. Если поднять штуку одной стороной, это был штопор, но, если ее перевернуть, штопор становился рукояткой ключа.

Я показал вещь Антее и повернул к Кристоферу.

– Смотрите. Предполагается, что мне этонужно. Как думаете, что мне с ним делать?

Антея наклонилась ко мне посмотреть.

– Возможно, это ключ от винного погреба.

Кристофер хлопнул себя по бокам бархатных бриджей.

– Это он! Бегемот попала в яблочко! Я знал, что попасть в тот винный погреб важно! Пошли, Грант. Пошли сделаем это, пока не пришло время возвращаться к своим обязанностям.

Он рванул к лестнице на балкон. Я медленно последовал за ним, чувствуя себя расстроенным, растерянным и брошенным. Я ожидал, что Ходок даст мне нечто гораздо более опасное, чем ключ или штопор.

– Поторопись, Конрад, – велела Антея. – Тот дворецкий…

Так что я немного ускорился, и к счастью. Я едва успел взобраться на балкон, когда дверь внизу снова раскрылась. Важно вошел мистер Амос в сопровождении ряда лакеев, несущих экран, опору, клавиатуру, намотанные на цилиндры шнуры, охапки дисков, штабеля блоков питания, принтер, коробки бумаги и кучу другого оборудования.

– Я лично проконтролирую установку оборудования, мисс, – заявил мистер Амос Антее.

Кристофер вытащил меня через дверь в задней стене балкона.

– Хорошо, – сказал он, когда мы оказались в безопасности коридора. – Если он занят там, то не сможет находиться в винном погребе. Пошли, Грант!

 

Глава 14

Мы галопом понеслись вниз – в подвал.

– Забавно, – сказал я Кристоферу, когда мы на цыпочках подбирались к лестнице, ведущей в погреб. – Я не узнал ни одного из лакеев, которые были с мистером Амосом. А ты?

– Ш-ш-ш, – ответил он. – Предельная осторожность, Грант.

Вообще-то вокруг никого не было, и нам ничто не угрожало. Кристофер просто драматизировал из-за того, что всё слишком просто. К погребу изгибом вели чудесные широкие ступени, а внизу рядом с дверью находился выключатель, так что я мог вставить ключ-штопор в замочную скважину при свете. Замочная скважина выглядела слишком большой, однако ключ подошел идеально и, когда я повернул его, дверь открылась. Она легко и беззвучно распахнулась, и в погребе зажегся свет.

– Запри ее за собой, – велел Кристофер.

– Нет, – возразил я. – Возможно, нам придется быстро отсюда выбираться.

Кристофер пожал плечами. Я прикрыл дверь, и мы прошли в низкие холодные комнаты, в которых рядами стояли полки и бочки с вином. Здесь находились пыльные и блестящие новенькие бутылки – ряды за рядами, – маленькие бочонки с надписью «Коньяк» нездешними буквами, бочки побольше с надписью «Херес» (Кристофер сказал, это значит «шерри»), и целые стены шампанского.

– Здесь можно вусмерть напиться, – заметил Кристофер, осматривая пыльную стену с бутылками, помеченными: «Nuits d’été, 1848». – Меня так и тянет залить горе вином, Грант. Я видел Милли. Я говорил с ней. Ты знаешь, как открывать шампанское?

– Не будь дураком, – сказал я.

Я оттащил его и повел дальше, и дальше – мимо тысяч бутылок, пока мы не дошли до еще одной запертой двери в задней стене.

– А, – произнес Кристофер. – Возможно, это оно… чем бы оно ни было. Твоя безделушка на этой двери тоже работает?

Я снова попробовал ключ-штопор, и он сработал. Дверь немного заскрипела, открываясь, как если бы ею не слишком часто пользовались, и, едва оказавшись внутри, мы поняли почему. Включился свет, позволяя увидеть еще одну, выглядевшую поновее, лестницу, которая вела к люку в потолке. Кристофер задумчиво посмотрел на блестящий новый металл люка.

– Думаю, – сказал он, – мы сейчас находимся прямо под кладовой дворецкого, Грант. В каковом случае важные вещи – прямо за углом.

Стены здесь были из довольно нового кирпича. Выглядело так, словно к основному погребу на углу пристроили дополнительную комнату. Мы пробрались к ней, обогнув угол. Там мы озадаченно остановились. Комната была уставлена – так же, как винный погреб бутылками – подсвеченными мерцающими экранами. Они громоздились рядами от пола до потолка. Большинство было покрыто зелеными колонками цифр, которые постоянно бегали, прыгали и менялись, но примерно треть – в основном в конце стены – заполняли странные завихрения или цветные кляксы. Подпрыгивание и мерцание вызвало у меня морскую болезнь. Еще хуже становилось от специфичного жужжания магии в комнате – электрического и чуждого, – и ощущения, напоминающего вибрацию металлических стержней. Мне пришлось на некоторое время, пока я не привык, опустить взгляд в пол. Однако Кристофер ходил туда-сюда по комнате, с интересом разглядывая экраны.

– Ты что-нибудь понимаешь, Грант? – спросил он.

– Нет, – ответил я.

– Я почти понимаю, но мне понадобится твоя помощь, чтобы убедиться, – Кристофер указал на экран с прыгающими цифрами. – Например, что означает  Коэф-Смит?

– Фондовый рынок. Наверное.

– Точно! – торжествующе воскликнул Кристофер и указал на другой экран, на котором голубые колонки цифр пробегали так быстро, что я не мог их разглядеть. – Что такое Буда-Парич?

– Город, – ответил я, – прямо в центре континента. Там находятся все крупнейшие банки.

– А вот Ладвич, – Кристофер указал на еще один экран. – Этот я знаю. И в Ладвиче тоже крупные банки и фондовая биржа, я прав? Но города под названием «Фьючерсы на металлы» быть не может, не так ли? Значит, на этих экранах – акции и доли. Да: химикаты, тяжелое военное снаряжение, углеродосодержащие продукты – всё обретает смысл. И… – он остановился у группы экранов, на которых шли зигзагами, изгибались и карабкались зеленые и красные линии. – Это, должно быть, диаграммы. Но что действительно озадачивает, – он пошел дальше – к торцевой стене, – вот эти. Они кажутся просто узорами. Как думаешь, что собой представляет этот? Весь в зазубренных двигающихся фигурках?

– Фракталы? – предположил я.

– Я понятия не имею, что такое фрактал, и не узнал бы его, даже если бы он выпрыгнул и укусил меня, – сказал Кристофер. – И выглядит он вполне на это способным. О, смотри. Должно быть, это управление.

Под (возможно) фракталами располагалась наклонная металлическая консоль. Ряды кнопок занимали верхнюю ее половину. Нижняя часть содержала видавшую виды клавиатуру. Свет от экранов рисовал спиральные разноцветные узоры на сосредоточенном лице Кристофера, когда он уперся ладонями в край консоли и уставился на ряды кнопок.

– Интересно, – сказал он. – Когда кнопки управления часто используются, можно заметить, которые из них являются важными. Эта клавиатура сильно запачкана жиром от пальцев. Похоже, ею пользуются каждый день. И эта отдельная наверху – используется почти так же часто.

Его тонкий белый палец указал на квадратную кнопку справа вверху, расположенную выше всех остальных. Металл вокруг нее отполировался и поцарапался от постоянных прикосновений, а вокруг блестящей части образовался круг жира. Подпись под ней полностью стерлась. Насколько я мог понять, она гласила: «Сдвиг».

– Это наверное… – начал я, но Кристофер повернулся ко мне, в разноцветном освещении выглядя почти жутко.

– Как думаешь? – сказал он. – Рискнем, Грант? Рискнем?

– Нет, не рискнем, – ответил я.

Кристофер только ухмыльнулся и твердо нажал потертую квадратную кнопку.

Мы почувствовали сдвиг, словно землетрясение под нами. Ноги дернулись в сторону. Все экраны мигнули и начали бешено мерцать в новых конфигурациях. Над консолью странные узоры корчились и сплетались в совершенно другие формы и цвета.

– Ну всё, ты доигрался! – сказал я. – Давай выбираться отсюда.

Кристофер скорчил гримасу, но кивнул и начал тихонько отступать от консоли. Я как раз повернулся последовать за ним, когда раздался голос. Это был женский голос – утонченный и глубокий.

– Амос! – позвал он, заставив нас застыть.

Мы стояли на цыпочках, наклонившись и вытянув шеи, пытаясь разглядеть круглую решетку на потолке, откуда исходил голос.

– Амос. Будь внимательнее. Не думаю, что в данный момент мы можем позволить себе вызывать изменения. Так и до неприятностей недалеко. Я говорила тебе о том крысоподобном парне, который рыскал вокруг кабинета. Охрана заперла его, но, видимо, он пользователь магии, поскольку ночью он сбежал. Амос! Ты слушаешь?

Мы с Кристофером не стали ждать дальше. Я вцепился в его руку, а он схватил меня за плечо, и мы потащили друг друга за угол и наружу. Я так хихикал, что едва смог повернуть ключ в замке. Кристофер тоже хихикал. Обычно начинаешь так глупо себя вести, когда чувствуешь, что тебя чуть не поймали.

Когда мы неслись обратно мимо рядов вина, Кристофер сквозь смех простонал:

– Это же была не графиня, правда?

– Нет, – ответил я. – Миссис Амос?

– Очень уж манерная для этого.

Мы всё еще смеялись, когда добрались до внешней двери и я запер ее за нами, и не взяли себя в руки, пока не дошли до подвальной прихожей и я попытался засунуть ключ-штопор в карман своего жилета. Он не влезал. Он был в два раза длиннее винной пробки и торчал наружу, что бы я ни делал.

– Погоди. Позволь мне, – сказал Кристофер.

Он выхватил прямо из воздуха кусок веревки, пропустил ее сквозь ручку штопора, связал концы и повесил мне на шею.

– Спрячь под рубашку, Грант, – велел он.

Пока я запихивал ключ под галстук так, чтобы его не было видно, в прихожую на полной скорости, с развевающимися полосатыми юбками влетела мисс Семпл.

– Я искала вас двоих повсюду! – воскликнула она. – Отныне вы едите в Средней Зале с новым персоналом… – она остановилась, отступила на шаг и в ужасе воздела руки – она была из тех, кто так делает. – Боже мой! Немедленно идите переоденьтесь в чистые униформы! У вас две минуты. Вы опоздаете на обед, но это послужит вам уроком.

Мы взбежали по подвальной лестнице и там завернули в туалеты для персонала. Внутри Кристофер сполз по ближайшей стене.

– Это было самое бурное утро в моей жизни, – сказал он. – Будь я проклят, если снова проделаю весь путь наверх до чердака!

Я чувствовал то же самое. Но посмотрев в зеркало, я понял, почему мисс Семпл пришла в такой ужас. Мы оба были перепачканы. Кристофера с ног до головы покрывали пыль и ковровый ворс. Один из его носков сполз, а галстук опять выглядел как серая веревка. Я весь был покрыт паутиной, а волосы торчали во все стороны.

– Тогда примени магию, – сказал я.

Кристофер вздохнул и взмахнул рукой:

– Готово.

И мы снова стали элегантными лакеями в накрахмаленных чистых рубашках и аккуратных галстуках.

– Полное иссушение, – сказал он. – Я истощен, Грант. Ты заставил меня колдовать без передышки. Я так состарюсь раньше времени.

Я видел, что на самом деле с ним всё в порядке, но он не переставал ворчать на эту тему весь обратный путь до подвала. Я не возражал. Ни один из нас не хотел говорить о Ходоке, или об экранах в погребе и голосе с потолка. Слишком серьезно, чтобы думать об этом прямо сейчас.

Открыв дверь в Средний Зал, мы обнаружили, что он почти под завязку набит незнакомыми людьми: горничными в желтых чепчиках и лакеями в жилетах и полосатых носках, – и все они выглядели красивее, чем обычная прислуга. Эндрю, Грегор и другие знакомые нам лакеи сидели в ряд в дальнем конце длинной низкой комнаты, остолбенело глядя на остальных. Одна из самых красивых горничных стояла на столе среди бокалов и столовых приборов. Когда мы вошли, она драматично протянула руку и воскликнула:

– О, когда, когда наступит лазурная ночь и приведет ко мне мою любовь?

А парень в темном костюме, стоявший на коленях на полу среди стульев, ответил:

– Даже раньше, чем закат прочертит на западе розовые полосы, я приду, приду к тебе.

– Безрассуднейший, – ответила леди на столе.

– Э? – произнес Кристофер.

Все подпрыгнули. Быстрее, чем я считал возможным, каждая новая горничная и каждый незнакомый лакей оказались скромно сидящими на стульях за столом, за исключением мужчины в костюме, который стоял и раскатывал рукава своего пиджака. А девушка – она в самом деле была очень хорошенькой – по-прежнему стояла на столе.

– Вы крысы! – воскликнула она. – Могли бы помочь мне спуститься. А теперь неприятности будут у меня!

– Всё хорошо, – сказал я. – Мы просто Стажеры.

Все расслабились. Мужчина в костюме поклонился нам. Он был почти до смешного высоким и худым, а лицо перекошено на одну сторону.

– Прендергаст, – представился он. – Временный помощник дворецкого. Имя тоже временное. – добавил он, скривив лицо на другую сторону. – Мой сценический псевдоним – Борис Вестов. Возможно, вы слышали обо мне? Нет, – грустно добавил он, заметив, что Кристофер выглядит таким же озадаченным, каким я себя чувствовал. – В любом случае я в основном играю в провинциях.

– Мы все здесь актеры, дорогие, – объяснила еще одна красивая горничная.

– Как? Почему? – спросил Кристофер. – Я имею в виду…

– Потому что мистер Амос чрезвычайно практичный человек, – сказала девушка на столе.

Она опустилась на колени и улыбнулась Кристоферу. Она была блондинкой и вот так, лицом к лицу выглядела прямо-таки ошеломительно. Кристофер казался таким же ошеломленным, как Эндрю и остальные. Выяснилось, что ее зовут Фэй Марли и она восходящая звезда. Подумав, я понял, что видел ее в прошлом году по телевизору у одного из друзей.

Я пихнул Кристофера локтем:

– Это правда. Она снималась в прошлом году в «Телах».

– И что? – сказал он. – Какое отношение это имеет к практичности мистера Амоса?

Фэй Марли слезла со стола и объяснила. Они все объясняли. Невозможно было вести себя дружелюбнее, чем эти актеры. Они смеялись, шутили и обращались к нам «дорогой», и продолжали объяснять, когда обычные горничные принесли обед. Обычные горничные хихикали и таращились. И постоянно шептали мне или Кристоферу:

– Она играла ту юную медсестру в «Телах»!

И:

– Он прыгает в окно в рекламе шоколада!

И:

– Он был потерянным эльфом в «Чик-Чаке»!

Мистеру Прендергасту/Вестову пришлось практически выставить их из комнаты.

В общем, практичный мистер Амос давным-давно заключил соглашение с Союзом Актеров, что, когда Столлери срочно требуется больше горничных и лакеев, он нанимает любых безработных на данный момент актеров.

– А актеры довольно часто бывают безработными, – сказал обаятельный лакей.

– Но Союз ставит жесткие условия, – сообщила нам не менее обаятельная темноволосая горничная. – Если, пока мы здесь, мы получим работу в фильме или на сцене, нам позволено немедленно покинуть Столлери.

– И едим мы вместе, – сказала красивая горничная. – Наш рабочий день ограничен. Вы будете работать гораздо больше, дорогие.

– Но, – произнес Кристофер, – почему вы считаете, что вообще можете выполнять эту работу?

Они все засмеялись.

– Среди нас нет ни единого, – заявил мистер Прендергаст, – кто хотя бы раз за свою карьеру не заходил в комнату со словами: «Ужин подан, мадам». Или не вносил поднос с цветной водой и бокалами. Мы прекрасно знаем роль.

– И в любом случае у нас есть где-то день на репетиции, – сказал еще один обаятельный лакей. Его звали Фрэнсис, и он был светловолосым, как Фэй. – Мне сказали, гости прибудут, только когда леди вернутся из Ладвича.

Они сообщили, что приехали на карете тем утром.

– Вместе с той очаровательной девицей, которая сверяет библиотеку, – добавила хорошенькая горничная. – Я бы зуб отдала за такой цвет лица, как у нее.

Эту часть нам рассказывали не один раз. Из-за того, что в течение обеда произошло еще по крайней мере два изменения. Каждый раз разговор вроде как встряхивался и немного откатывался назад. Кристофер начал выглядеть слегка виноватым. Каждый раз он обращал ко мне взгляд, надеясь, что я ничего не скажу. К концу обеда он стал притихшим и встревоженным.

Затем прозвонил колокольчик. Нам с Кристофером пришлось вернуться к своим обязанностям вместе с Эндрю, Грегором и двумя лакеями-актерами. Наверху лестницы поджидал мистер Амос, гася сигару в обычном месте. Я был уверен, он знал, что мы побывали в его тайном погребе. Я чуть не сбежал. Кристофер побледнел. Но мистеру Амосу нужны были новые лакеи. Нас он отправил дальше в столовую.

Что бы мистер Амос ни сказал актерам, это заставило их страшно нервничать. Они были кошмарны. Они постоянно путались друг у друга под ногами. Фрэнсис разбил две тарелки, а Манфред опрокинул стул. Эндрю и Грегор всем своим видом выражали презрение. А когда вошла графиня в сопровождении леди Фелиции и графа Роберта, настала очередь продолжительного звона ножей, высыпавшихся из ящика, который Фрэнсис выдвинул слишком сильно. Графиня остановилась и вытаращила глаза. Она была красиво одета для поездки в Ладвич.

– Приношу свои извинения, миледи, – произнес мистер Амос. – Новый персонал, понимаете.

– Так вот в чем дело, – сказал граф Роберт. – Я думал, война началась.

Графиня одарила его полным отвращения взглядом и прошествовала к своему стулу, в то время как Фрэнсис, покрасневший так, как, по-моему, человек покраснеть не может, ползал по полу, собирая ножи с ее пути. Мистер Амос кивнул мне и Кристоферу помочь ему. Я ползал по полу, а Манфред умудрился расплескать суп на половину ножей, когда откуда-то донесся самый что ни на есть величественный звон – как будто звонили к отпеванию в соборе.

– Парадная дверь, – произнес мистер Амос. – Прошу меня извинить, миледи, милорд. Мистер Прендергаст еще не освоился со своими обязанностями, – он схватил Эндрю за руку и прошептал: – Поставь этих двух идиотов к стене, пока я не вернусь.

После чего вихрем вылетел из комнаты.

Грегор резко пнул меня – типично для него – и заставил меня подавать суп вместо Манфреда. Когда я наполнил всем троим тарелки, а графиня, держа ложку возле губ, говорила: «Фелиция, дорогая, у нас с тобой по дороге в Ладвич состоится очень серьезный разговор насчет мистера Сейли», – мистер Амос принесся обратно. Он выглядел почти взбудораженным. Когда он беззвучно закрыл дверь, я расслышал доносившийся снаружи голос мистера Прендергаста:

– Говорю вам, я вполне способен открыть дверь, грушеобразный урод!

Все сделали вид, будто не слышали.

Мистер Амос подошел и склонился над графом Робертом:

– Милорд, в вестибюле посыльный короля – он желает поговорить с вами.

Графиня резко вскинула голову. Ее ложка со звоном упала в суп.

– Это еще что такое? Просит поговорить с Робертом? Что за чушь!

Она вскочила. Граф Роберт тоже встал.

– Сядь, – велела она ему. – Это какая-то ошибка. Я здесь главная. Я поговорю с посыльным.

Она отодвинула графа Роберта и зашагала к двери. Манфред попытался компенсировать свои ошибки, бросившись открыть ей дверь, но поскользнулся на пролитом супе и с глухим ударом шлепнулся на пятую точку. Кристофер юркнул открыть дверь вместо него, и графиня выплыла из комнаты.

Граф Роберт просто пожал плечами, и пока Фрэнсис и Кристофер поднимали Манфреда, он обогнул их кучу-малу и подошел поговорить к леди Фелиции. Она сидела, опустив голову, и выглядела по-настоящему несчастной. Я не слышал большую часть того, что сказал ей граф Роберт, но когда Грегор пихнул меня вытереть суп с пола, граф говорил:

– Держись. Помни, она не может заставить тебя выйти замуж за кого бы то ни было. Ты ведь можешь сказать «нет» у алтаря.

Леди Фелиция печально посмотрела на него:

– Я бы на это не рассчитывала. Мать – настоящий гений в том, как добиваться своего.

– Я что-нибудь придумаю, – сказал граф Роберт.

В этот момент графиня вернулась, злая и чуть ли не искрящая.

– Ну и ну! – произнесла она. – Какая дерзость! Я сразу выставила его за дверь.

– Чего он хотел, миледи? – спросил мистер Амос.

– В округ прибывает Королевский Уполномоченный, – ответила графиня. – Они хотят, чтобы я приняла его как гостя в Столлери. Подумать только! Я сказала этому типу, что не может быть и речи, и выпроводила его.

Грушеобразные щеки мистера Амоса слегка побледнели.

– Но, миледи, – произнес он, – это, наверное, была просьба самого короля.

– Знаю, – ответила графиня, садясь на отодвинутый Эндрю стул. – Но король не имеет права вмешиваться в мои планы.

Мистер Амос сглотнул:

– Прошу прощения, миледи. Но пэры области обязаны оказывать гостеприимство эмиссарам короля при необходимости. Мы же не хотим разозлить его величество.

– Амос, – произнесла графиня, – этот человек хочет поселиться здесь, в моем особняке, как раз в тот самый момент, когда у нас будет полон дом именитых гостей. Прибудет леди Мэри, невеста графа, со всей семьей, и люди, которых я выбрала, чтобы познакомиться с ней. Все гостевые комнаты будут заняты. Слуги и горничные заполнят оба верхних этажа. А с этим уполномоченным десять человек персонала и двадцать охранников. Куда, скажи на милость, я должна их поместить? В конюшню? Я велела ему отправляться в гостиницу в Столлчестере.

– Миледи, думаю, это было крайне неразумно, – заметил мистер Амос.

Графиня с каменным выражением лица посмотрела на свой суп, а потом на отбивную, которую Эндрю доставал из продуктового лифта.

– Не хочу это, – она шлепнула салфетку на стол и снова встала. – Пошли, Фелиция. Мы отправляемся в Ладвич немедленно. Я не собираюсь оставаться здесь и смотреть, как мой авторитет всё время подвергается сомнению. Амос, вели, чтобы машину подогнали к дверям через пять минут.

Они с леди Фелицией поспешили прочь, отрывисто стуча каблуками. И в то же мгновение все вокруг начали носиться. Эндрю помчался с сообщением в гараж, Кристофера послали за горничными леди, которые тоже ехали в Ладвич, а остальные лакеи помчались спустить багаж. Мистер Амос, который выглядел расстроенным до такой степени, что того и гляди начнет метать молнии, повернулся к графу Роберту:

– Желаете продолжить обед, милорд, или подождать, пока леди отъедут?

Граф Роберт откинулся на спинку стула и, клянусь, пытался не засмеяться:

– Думаю, тебе стоит пойти прилечь, Амос. Забудь про обед. Никто не голоден.

Затем, прежде чем мистер Амос успел отослать меня на кухню, он повернулся и поманил меня к себе:

– Ты, сходи в библиотеку и скажи ждущей там юной леди, что я жду ее в конюшенном дворе через десять минут.

Когда я уходил, он послал мистеру Амосу сладкую озадаченную улыбку.

Я нашел Антею сердито сидевшей в библиотеке перед экраном компьютера.

– Они были правы насчет помех здесь, – сказала она мне. – Всё постоянно прыгает в сторону, а когда я возвращаю обратно, там написано уже что-то совершенно другое.

Когда я передал ей послание графа Роберта, она вскочила, лучезарно улыбаясь.

– О, хорошо! Как в этих казармах найти конюшню?

– Я провожу тебя, – предложил я.

Мы пошли обходным путем, разговаривая всю дорогу. Я рассказал ей про экраны, которые мы с Кристофером нашли в погребе.

– И думаю, твой компьютер стал работать неправильно, когда Кристофер нажал кнопку сдвига, – сказал я. – Я чувствовал, это магия.

– Вполне вероятно, – согласилась она. – Значит, мировые финансы портит тот грушеобразный дворецкий, да? Спасибо. Роберт будет очень рад узнать это.

– Как ты познакомилась с графом Робертом? – спросил я.

– В университете, конечно, – улыбнулась моя сестра. – И с Хьюго тоже. Хотя он всё время сбегал повидаться с Фелицией в ее пансион. Я познакомилась с Робертом в классе магии в первый же день, и с тех пор мы вместе.

– Но графиня говорит, граф Роберт должен жениться на леди Мэри Как-то-там, которая скоро прибудет сюда.

Антея счастливо и уверенно улыбнулась:

– Еще посмотрим. Увидишь, Роберт такой же непреклонный, как и его ужасная мать. Как и я.

Я поразмышлял над этим.

– А мне что делать, Антея? Я не могу дальше здесь оставаться в качестве Стажера, а дядя Альфред не позволит мне пойти в школу, поскольку я не воспользовался пробкой, как он велел… В любом случае, он узнает, что я теперь знаю, что он лгал мне. Что мне делать?

– Всё хорошо, Конрад. Просто держись. Держись и наберись терпения. Роберт всё уладит. Обещаю.

Мы добрались до конюшенного двора, где граф Роберт ждал в своей красной спортивной машине. Моя сестра, радостно махая, помчалась к ней. Она очень в него верила. А я нет. Я не представлял, чтобы кто-то вроде графа Роберта мог выбраться из этой неразберихи. Вера Антеи на самом деле была просто любовью.

 

Глава 15

Следующая пара дней выдалась странной и лихорадочной.

Мне удавалось увидеть Антею, только когда она после завтрака мчалась вниз из Верхнего Зала. Почти всё время она отсутствовала, уезжая с графом Робертом на его спортивной машине. Не думаю, что она вообще заходила в библиотеку. А граф Роберт не появлялся на обедах и ужинах, так что и его я ни разу не видел. Хьюго – другое дело. Я повсюду натыкался на него, когда он бродил по округе, скучая по леди Фелиции.

Поскольку никто из Семьи не пользовался столовой, мистер Амос использовал ее для обучения лакеев-актеров. Он заставлял меня, Кристофера, Эндрю и Грегора полдня сидеть там за столом, изображая Семью, чтобы Манфред и остальные могли наливать нам воду в бокалы и протягивать блюда с сушеными фруктами и холодным заварным кремом. Справедливости ради следует признать, что учились актеры быстро. К вечеру Фрэнсис только однажды уронил ложку, когда в последний раз подавал мне крем, и Манфред оставался единственным, кто по-прежнему спотыкался о вещи. Но ужин никому из нас не приносил удовольствия.

Кристофер подвел итог моим чувствам, когда, проткнув вилкой картофельный сыр, сказал:

– Знаешь, Грант, мне сложно забыть, что это крем.

Когда я ткнул вилкой в еду, она превратилась в печень и цветную капусту. Кристофер бросил на меня хмурый виноватый взгляд. Поскольку мистер Амос гонял актеров в столовой всю вторую половину дня, мы знали, что он не спускался в подвал, чтобы нажать кнопку сдвига. Значит, в этих изменениях был виноват Кристофер. Я ждал, что он начнет убеждать меня снова отправиться с ним в подвал ночью. Я был решительно настроен отказаться. Одного раза в том месте мне хватило. От одной мысли о чуждой технологической магии у меня мурашки бегали по всему телу, а еще хуже была мысль, что мистер Амос может застать нас там.

Но Кристофер сказал только:

– Наверняка так же всё меняется и там, где находится Милли. Она может совсем потеряться, если я не доберусь до нее в ближайшее время.

И я наполовину проснулся ночью, услышав, как он крадется в запретную часть чердака.

Не знаю, как долго он там оставался, но утром его было очень сложно разбудить.

– Не нашел? – спросил я, когда мы собирали обувь.

Кристофер покачал головой:

– Не понимаю, Грант. Я просидел там несколько часов, и не произошло вообще никаких изменений.

Тут открылся лифт, и мы обнаружили, что он переполнен актерами, разыгрывавшими сцену из «Одержимости». Была у актеров такая странность: они так любили играть, что делали это постоянно. Если они не разыгрывали сцены из пьес, то разговаривали смешными голосами и изображали разных людей. А лифт являлся для этого подходящим местом, поскольку мистер Амос и миссис Бэлдок не могли их здесь увидеть. С тех пор в лифте всегда можно было застать разыгрываемую сцену или кого-нибудь, говорившего:

– Нет, дорогой, эту роль лучше всего играть вот так.

И изображалось, что имелось в виду. В промежутках вверх-вниз ездил задумчивый Хьюго, и по его виду становилось понятно, что он не хочет, чтобы его беспокоили. Мы с Кристофером привыкли пользоваться лестницами.

Подвал был переполнен постоянным персоналом, вставшим пораньше в надежде поймать кого-нибудь из актеров. Горничные все повлюблялись в лакеев. Самым популярным был Фрэнсис, следующим – Манфред, поскольку он имел печально-сентиментальный вид, но даже мистер Прендергаст получал свою порцию хихиканья, хлопанья ресницами и застенчивых просьб об автографе, а он ужасно странно выглядел.

– Всё дело в гриме, Грант, – сказал Кристофер. – Он действует как любовное зелье. Что я тебе говорил? – добавил он, когда мы врезались в четырех постоянных лакеев, мистера Максима и мальчика-коридорного, которые хотели узнать, не видели ли мы Фэй Марли.

– В лифте, – сообщил им Кристофер, – изображала одержимую дьяволом или что-то вроде того.

По Столлери в тот день разносилось эхо репетиций – не только актерских, но и официальных. Миссис Бэлдок и мисс Семпл оторвали горничных от лакеев-актеров, а актрис-горничных вытащили из лифта и забрали наверх, чтобы обучить их обязанностям. Мистер Амос забрал мистера Прендергаста и всех лакеев в вестибюль, где тренировал их, как принимать гостей. Мистера Смитерса заставили изображать гостя, а иногда для этого использовали и Кристофера. У Кристофера отлично получалось важно заходить. Я в основном ошивался на лестнице, имея дело с дюжинами пустых чемоданов, которые мистер Амос собрал, чтобы они представляли багаж гостей. Мистер Амос заставлял меня загружать их попарно в лифт, а потом относить каждый в нужную спальню. Это всегда занимало целую вечность. Если в лифте не было Хьюго, то были выглядевшие измученными актрисы.

– Если мне придется заправить еще одну постель или разложить еще один поднос с завтраком, я рухну, дорогой!

– Почему мисс Семпл настаивает на том, чтобы пересчитывать всё? Она что, думает, я воровка, дорогой?

А когда я приходил с пустым багажом в нужную спальню, миссис Бэлдок обычно хватала меня и принималась обучать приносить в спальни всевозможные другие вещи. Мне приходилось носить подносы, газеты, напитки и полотенца. Похоже, миссис Бэлдок считала, что у нее столько же прав на меня, сколько у мистера Амоса. Несколько раз я ловил себя на мысли, что, наверное, это мой Злой Рок в действии – на самом деле я постоянно так думал, – а потом снова и снова вспоминал, что дядя Альфред его выдумал. Из-за этого у меня весь день возникало в подсознании странное лихорадочное ощущение. В довершение всего я постоянно ждал, что мистер Амос узнает о том, что Кристофер нажал кнопку сдвига.

К счастью, в данный момент мистер Амос был слишком занят в вестибюле. Вернувшись на свой пост на парадной лестнице, я обнаружил, что репетиция как раз началась в полную силу.

– Хорошо, начали! – крикнул мистер Амос.

Он стоял в центре вестибюля, точно режиссер фильма.

Торжественно прозвонил величественный дверной звонок. По этому сигналу лакеи в бархатных бриджах и полосатых жилетах и носках выскочили из-за лестницы и сформировались в два косых ряда с каждой стороны от парадной двери.

– Будто чертов балет, – заметил мистер Прендергаст, хмуро стоявший рядом со мной, скрестив руки, так что запястья слишком сильно торчали из-под рукавов его элегантного темного пиджака.

Мистер Амос торжественно прошагал к парадной двери. Взялся за ручки. Остановился. Крикнул через плечо:

– Прендергаст! Где ты на этот раз?

– Иду-иду, – крикнул в ответ Прендергаст, медленно и важно спускаясь по лестнице.

– Поторопись, будь добр, – прогремел мистер Амос. – Королем себя считаешь?

Мистер Прендергаст остановился:

– А, нет, действительно. Понимаете, всё дело в этой лестнице. Ни один актер не может противиться искушению роскошного лестничного марша. Чувствуешь, что просто обязан совершить выход.

Секунду казалось, что мистер Амос сейчас взорвется.

– Просто… поторопись, – медленно, тихо и старательно проговорил он.

Мистер Прендергаст продолжил спускаться с королевской неспешностью и пересек вестибюль, встав у мистера Амоса за левым плечом.

– За правым плечом, дурак! – практически прорычал мистер Амос.

Мистер Прендергаст сделал два неторопливых шага в сторону.

– Начали! – скомандовал мистер Амос и распахнул две половины двери.

Фрэнсис прыгнул вперед, схватив одну половину, а Грегор взял вторую, и каждый потянул свою часть, широко раскрывая дверь. Мистер Амос поклонился. Мистер Прендергаст изобразил куда лучший поклон. И мистер Смитерс сконфуженно пробрался внутрь. За ним беззаботной походкой следовал Кристофер – настоящий важный гость с ног до головы…

Но тут произошло одно из боковых изменений, и шоу разрушилось. Все вдруг оказались в других местах, а в центре хаоса мистер Амос чуть ли не вопил от ярости:

– Нет, нет, нет! Фрэнсис, почему ты там? Эндрю, вносить багаж не твоя работа. Ты принимаешь у мистера Смитерса пальто.

Похоже, мистер Амос в самом деле не заметил, что произошло изменение. Я начал подозревать, что он так же нечувствителен к сдвигам, как мистер Максим. Это было странно, поскольку мистер Амос должен бы быть магом, и логично предположить, что он должен бы знать, когда действует его собственный магический механизм, но я видел, что он не знает. Какое облегчение! Кристофер изучающе смотрел на мистера Амоса, словно думал о том же самом. Мистер Смитерс рядом с ним встревоженно оглядывался, высматривая, какому лакею передать воображаемое пальто.

– Начинаем снова, – велел мистер Амос. – И на этот раз старайтесь.

– Я стараюсь, стараюсь! – сказал мистер Прендергаст, вернувшись ко мне. – Я прилагаю все усилия, чтобы убедить этого человека уволить меня, но уволит ли он?

– Почему? – спросил я.

– Видимо, союз был прав: ужасно сложно найти в кратчайшие сроки сносного помощника дворецкого, – скорбно произнес мистер Прендергаст.

– Нет, я имел в виду, почему вы хотите, чтобы вас уволили?

Мистер Прендергаст обхватил ладонями свои локти и мрачно скривил лицо:

– Мне не нравится этот человек. Мне не нравится этот дом. Такое впечатление, будто он с привидениями.

– Имеете в виду с изменениями?

– Нет. Я имею в виду с привидениями. С призраками.

И странное дело, к обеду уже все говорили, что в Столлери завелись призраки. Несколько взволнованных людей сообщили мне, что кто-то (или что-то) сбросил на пол целую полку с книгами в библиотеке. Я попытался найти Антею и спросить ее, но она уехала с графом Робертом. Ко времени чая все горничные говорили, что вещи в спальнях постоянно перемещаются. Некоторые из них также слышали странные удары и стуки. К концу дня мистер Прендергаст был не единственным актером, кто хотел уехать.

– Это просто изменения, – сказал Кристофер, когда мы тем вечером взбирались по лестнице.

Лифт как раз в этот момент был занят драмой в зале суда с мистером Прендергастом в роли судьи и очаровательной темноволосой девушкой Полли Варден в роли обвиняемой в убийстве Манфреда.

– Актеры самые суеверные люди на свете.

– Я рад, что мистер Амос не замечает изменения, – сказал я.

– Повезло, – согласился Кристофер.

Тут он вдруг сделался очень встревоженным и понесся вперед на чердак.

Он даже не заглянул в нашу комнату. Думаю, он всю ночь провел в запретной части чердака. Проснувшись утром, я увидел, как он, уже полностью одетый, настойчиво склонился надо мной.

– Грант, – произнес он, – сегодня ночью опять не было изменений. Думаю, этот жирный прохиндей выключает свои машины перед тем, как пойти спать. Я собираюсь поискать Милли днем. Будь лапочкой – прикрой меня, ладно?

– Каким образом? – сонно спросил я.

– Скажи, что я заболел. Притворись, будто я лежу здесь, покрытый желто-зелеными пятнами. Пожалуйста, Грант, – должно быть, Кристофер научился у актеров – он встал на одно колено и простер ко мне руки, будто в молитве. – Очень прошу, Грант! Там живет ведьма, помнишь?

Я достаточно проснулся, чтобы начать думать.

– Не получится, – сказал я. – Мисс Семпл непременно поднимется проверить тебя, а когда окажется, что тебя нет, у меня тоже будут неприятности.

– О-о-о-о! – в отчаянии произнес Кристофер.

– Нет, подожди. Получится, если ты продемонстрируешь миссис Бэлдок, что тебе действительно плохо. Можешь использовать магию, чтобы казаться больным? Сделай себе бубонную чуму или что-то такое. А потом похожий на труп ввались в ее комнату.

Кристофер встал.

– О. Спасибо, Грант. А я и не подумал. Это же просто. Мне надо всего лишь подержать что-нибудь серебряное, и Седьмая серия сделает остальное. Но тебе придется носить мне еду и лекарства. Сделаешь, Грант?

– Хорошо, – ответил я.

Так что сапоги и туфли мы отнесли вниз по большой парадной лестнице. В этот час нас никто не мог увидеть. Тем загадочнее было обнаружить большой красный резиновый мяч (по всей вероятности, с детского этажа), медленно прыгающий вниз по лестнице перед нами.

– Интересно, нет ли здесь и правда призрака, - пробормотал Кристофер.

Но мы были слишком заняты своими планами раздобыть что-нибудь серебряное, чтобы сильно беспокоиться об этом. Когда мяч укатился по черному мраморному полу вестибюля, мы просто свалили корзины с обувью рядом с комнатой для завтрака и проскользнули в нее. Там Кристофер быстро порылся в буфете. Поспешно выудив маленькую серебряную ложку из одного из сервизов, он засунул ее в карман жилета.

– Сойдет, – сказал Кристофер.

Эффект был почти моментальным. Его лицо стало голубовато-бледным, а когда он добрался обратно до двери, его ноги дрожали.

– Идеально, – произнес он. – Пошли.

Мы выскользнули в вестибюль, и, насколько я мог видеть, красный резиновый мяч исчез. Но у меня не было возможности поискать его, поскольку теперь Кристофер – полностью и честно – был слишком слаб, чтобы нести свою корзину. Он задыхался и шатался, и мне пришлось взять его корзину за одну ручку.

– Не смотри так обеспокоенно, Грант, – раздраженно сказал он. – Это всего лишь магическая аллергия.

Вообще-то я встревоженно смотрел в сторону исчезнувшего красного резинового мяча, чувствуя мурашки по спине, но мне не хотелось этого говорить. Я помог Кристоферу спуститься в подвал и свалить корзины в обувной комнате, а потом – подняться в Средний Зал на завтрак. К тому времени, когда туда пришли остальные, он выглядел как оживший мертвец.

Все актеры ахнули. Фэй Марли отвела Кристофера к миссис Бэлдок, и миссис Бэлдок, как и все остальные, поверила, что он на пороге смерти. Кристофер снова появился в дверях Среднего Зала, бледный до синевы и шатающийся между Фэй и миссис Бэлдок.

– Мне нужен Грант, – выдохнул он. – Грант может отвести меня наверх!

Я знал, он имел в виду, что мы должны вернуть серебряную ложку на место, пока ее исчезновение не заметил мистер Амос. Я тут же вскочил и артистично перебросил руку Кристофера себе через плечо. Кристофер рухнул на меня, так что я тоже пошатнулся.

К моему удивлению, все запротестовали.

– Ты ему не слуга! – воскликнули некоторые актеры.

Большинство остальных добавили:

– Пусть Фэй поможет тебе отвести его!

А Грегор сказал:

– Возможно, я мог бы донести его.

– Ты уверен, что достаточно силен, Конрад? – встревоженно произнесла миссис Бэлдок. – Он высокий парень. Пусть попробует кто-нибудь другой.

– Грант! – умирающим голосом настаивал Кристофер. – Грант!

– Не беспокойтесь, – сказал я. – Мы поднимемся на лифте, а дотуда я могу его довести.

Они с сомнением отпустили нас. Я дотащил Кристофера до лифта, который находился примерно на том расстоянии, с каким я в состоянии был справиться. К этому моменту Кристофер выглядел настолько больным, что я по-настоящему встревожился. Я вытащил ложку из кармана его жилета и положил в свой, а потом открыл лифт – на случай, если кто-нибудь прислушивался, ожидая, что я это сделаю. В лифте на полу сидел Хьюго, обхватив колени руками и уставившись в пространство. Так что я снова закрыл лифт. Когда я повернулся к Кристоферу, на его лицо вернулись краски и он стоял самостоятельно. Он пришел в себя в одну секунду.

– Продолжай шататься, – велел я, когда мы, притворно качаясь, вошли в фойе.

Там мы встретились с бежавшей нам навстречу по лестнице Антеей.

– Что с ним такое? – заинтересовалась она.

– Дисфункциональная мышечная ослабленность, – ответил Кристофер. – Знаете – ДМО. Она у меня с колыбели.

– На мой взгляд ты вполне здоров, – заметила Антея, но, к счастью, она слишком торопилась, чтобы продолжать расспросы.

Притворно шатаясь, мы двинулись дальше – в вестибюль и к комнате для завтрака, где Кристофер быстро огляделся, чтобы убедиться, что там никого нет.

– Положи ложку обратно, Грант, – велел он. – Мне надо идти.

И он умчался наверх по парадной лестнице.

Я был слегка раздражен, но вздохнул и проскользнул в комнату для завтрака.

Едва я оказался внутри, у меня возникла уверенность, что там призрак. В комнате висело тяжелое ощущение чужого присутствия, а воздух казался плотнее, чем должен. И вместо обычных запахов кофе и хлеба появились запахи сырости и пыли. Мгновение я стоял, размышляя, что хуже: встретиться лицом к лицу с призраком или быть обвиненным в воровстве серебра. Встретиться лицом к лицу с мистером Амосом, решил я. Определенно – это хуже всего. Но, когда я, наконец, заставил себя подбежать к буфету, по моей спине пробежала дрожь. Со всей возможной скоростью я вернул маленькую блестящую ложку туда, где, как мне казалось, она должна находиться.

Позади меня раздался шлепающий звук.

Я стремительно развернулся, чтобы увидеть, как опрокидывается большая ваза с фруктами в центре стола. Шлепающий звук производил апельсин, который выкатился первым. За ним последовали яблоки, груши, нектарины и еще апельсины, которые покатились по столу и попадали с его краев, в то время как ваза встала на ребро, вытряхивая из себя болтающуюся гроздь винограда.

– Прекрати! – крикнул я.

Ваза со стуком вернулась в нормальное положение. Больше ничего не происходило. Я стоял там, наверное, минут пять, чувствуя, как мои волосы пытаются встать дыбом. Потом я заставил себя опуститься на пол, чтобы собрать фрукты и положить их обратно.

– Я делаю это только из-за того, что скажет мистер Амос, – произнес я, ползя за яблоками. – Я не помогаю тебе. Иди досаждай мистеру Амосу, а не мне. Это его надо попугать.

Кое-как я заснул последнюю горсть яблок поверх винограда и бросился бежать. Я не помню ничего по пути в Средний Зал. Я был слишком испуган.

Следующее, что я помню: я в Зале, и меня весело приветствуют актеры.

– Иди садись, – позвали они. – Мы сберегли для тебя завтрак. Хочешь мою сосиску?

– Хорошо, что ты не заболел, – сказала Полли Верден. – Мы рады, что ты здесь, Конрад.

– Но знаешь, ты слишком покорный с Кристофером, – сказала Фэй Марли. – Почему именно ты должен был тащить его на чердак?

Я не мог сказать правду. Единственное, что я смог придумать в ответ, было:

– Ну, Кристофер… э… особенный.

– Вовсе нет – не больше, чем ты, – заметил Фрэнсис.

– Дорогой, он просто считает себя звездой, – сказала Фэй. – Не обманывайся его позой.

А мистер Прендергаст объяснил:

– Человек может обладать достоинствами, но он всё равно должен заслужить право быть звездой, понимаешь? Что юный Кристофер совершил, что делает его таким особенным?

– Скорее… дело в том, каким он родился, – ответил я.

Это им тоже не понравилось. Мистер Прендергаст сказал, что не одобряет аристократию, а остальные по-разному объяснили, что звезду делает труд. Полли совсем смутила меня, заявив:

– Но ты не напускаешь на себя важность, Конрад. Ты нам нравишься.

Я был даже рад, когда пришло время стоять возле стены, пока граф Роберт, не разжевывая, глотал завтрак – похоже, он торопился не меньше Антеи. Призрак по-прежнему оставался в комнате. Думаю, именно призрак заставил Манфреда уронить себе на ноги дымящуюся мясистую пикшу. Но, конечно, причиной могла быть и неловкость самого Манфреда.

 

Глава 16

В то утро мистер Амос собрал всех на бальном этаже. Сначала в громадном Банкетном Зале, чтобы обучить нас, как убирать его для официального ужина, а потом в Большом Салоне, где заставил половину из нас делать вид, будто мы подаем кофе и напитки другой половине. Дело шло плохо. Происходило изменение за изменением, боковой рывок за боковым рывком, и каждое изменение заставляло кого-нибудь совершить ошибку. Золотая скамеечка для ног оказывалась в стольких разных местах, что даже мистер Амос заметил. Полагаю, сложно было не заметить после того, как Манфред шесть раз пинал ее по всей комнате. Мистер Амос решил, что это я устраиваю розыгрыши.

– Нет-нет, вы несправедливы к пареньку, – сказал мистер Прендергаст, вставая между мной и мистером Амосом. – Здесь есть приведение. Вам необходим экзорцист, а не нотации. Вам нужно духовное лицо с колокольчиком, книгой и свечой. Поскольку я много раз играл епископа, я буду счастлив взять на себя роль духовного лица, и посмотрим, что я смогу сделать.

Мистер Амос посмотрел на него даже более злобно, чем на меня.

– В Столлери никогда не бывало привидений, – сказал он, – и никогда не будет.

Но отчитывать меня он перестал.

Вопреки словам мистера Прендергаста, горничные считали (как они сообщили мне), что призрак всё утро был занят в ванных: громко стучал по стенам и катал мыло. Миссис Бэлдок пришлось пойти прилечь. Горничные были перепуганы до смерти. И, возможно, они были правы, обвиняя призрака. Проблема состояла в том, что со всеми изменениями было ужасно сложно сказать наверняка. В тот день боковые рывки случались, кажется, вдвое чаще.

Когда во время обеда я пришел на кухню за подносом с едой для Кристофера, горничные столпились вокруг меня и рассказали всё это. Мне пришлось проталкиваться через них. Я знал, что, если не заберу еду для Кристофера быстро, Фэй или Полли скажут, что я слишком покорный, и сами отнесут поднос наверх. И либо найдут Кристофера абсолютно здоровым, либо не найдут его вовсе.

Мистер Максим протянул мне поднос, накрытый чудесным серебряным колпаком, и прошептал:

– Никогда не догадаешься! Мистер Эйвенлок пропал! Садовники не знают, что делать!

– Имеете в виду, как тот пес – Чемп? – спросил я.

– Именно так, – ответил мистер Максим. – Настоящая тайна!

Я видел, он в восторге от этого.

С подносом в руках я помчался к лифту, пока кто-нибудь из актеров не начал там играть. И хорошо, что я поехал на нем. Кристофера в комнате не оказалось. И нигде на чердаке – никаких признаков его присутствия. Какое-то время я размышлял, что делать. Потом мне пришло в голову, что Кристоферу всё равно станет плохо от серебряной крышки, как и от серебряных столовых приборов, которые дал ему мистер Максим, так что я могу съесть обед сам. Я сел на своей кровати и спокойненько съел его целиком.

Я заканчивал с пирожным, когда произошел по-настоящему сильный боковой рывок. Я сидел, чувствуя тошноту и гадая, превратилось ли пирожное, пока летело на пол, во что-то другое. «Только бы не в сардины!» – подумал я, когда услышал вдалеке стук шагов по голым доскам.

«Кристофер вернулся!» – была моя первая виноватая мысль. Я поставил поднос на кровать и поспешил наружу, чтобы объяснить, что я съел его обед, но он может сделать вид, будто ему стало лучше, и спуститься, чтобы съесть мой. К тому времени, когда я добрался до уборной на углу, я мог ясно слышать шаги двух пар ног – одни потяжелее, другие полегче. «Он нашел Милли!» – подумал я. Вот теперь у нас будут проблемы!

Я встревоженно бросился в запрещенную среднюю часть чердака.

Там обнаружился мистер Эйвенлок, главный садовник, вместе с новым помощником Смедли. Они топали по помещению, выглядя уставшими, вспотевшими и озадаченными.

– И куда мы теперь попали? – сердито простонал мистер Эйвенлок. – Опять другое место!

Смедли увидел меня и дернул мистера Эйвенлока за запачканный в земле твидовый рукав.

– Сэр, сэр, здесь Конрад! Должно быть, мы вернулись в Столлери! – его лицо было ярко-красным, и он едва не плакал от облегчения. – Это Столлери, правда? – умоляюще спросил он меня.

– Да, конечно, – ответил я. – А что? Где вы были?

Конечно же, я прекрасно представлял где.

– Половину утра – в парке рядом с разрушенным замком, – с отвращением произнес мистер Эйвенлок. – Полностью заросшем сорняками и с озером. Давным-давно следовало сделать дренаж и засадить его заново, но, полагаю, там некому этим заняться. Можешь проводить нас вниз, мальчик? До сих пор я бывал только в подвале.

– Конечно, – ответил я своим лучшим лакейским тоном. – Сюда.

Я повел их к лифту, по пути забрав из комнаты поднос. Они топали за мной в громадных грязных сапогах.

– Там был не только замок, – сказал Смедли. – По крайней мере, замок никогда не оставался одним и тем же. Он постоянно менялся. Потом было громадное сооружение из стекла…

– Всё потрескавшееся и грязное, – произнес мистер Эйвенлок. – Такой запущенности я еще ни разу не видел.

– А потом были три дворца с белым мрамором повсюду, – продолжил болтать Смедли. Я понимал, что он чувствует: он пережил тот опыт, которым просто необходимо поделиться. – А потом был тот гигантский кирпичный особняк, и, когда мы вошли внутрь, он всё время менялся. Лестницы во всех направлениях. Старая мебель, танцевальные залы…

– А людей вы совсем не видели? – спросил я, надеясь получить новости о Кристофере.

– Только одну, – отрезал мистер Эйвенлок, – и то всегда на расстоянии.

Я видел, он считает, что Смедли слишком много говорит.

Я нервно подумал о ведьме.

– Какой она была? Старуха в резиновых сапогах?

– Мне она показалась юной девочкой, – ответил мистер Эйвенлок, – и она умчалась как заяц, когда мы ее окликнули.

– Так мы и попали сюда, – объяснил Смедли. – Она убежала наверх по лестнице в особняке – ну, к тому моменту он скорее походил на собор, – и мы погнались за ней, чтобы узнать, что происходит и как оттуда выбраться…

Мы подошли к лифту. Его дверь скользнула в бок, а за ней стоял мистер Прендергаст, изображавший мистера Амоса. Я и не подозревал, что мистер Прендергаст настолько хороший актер. Он был высоким и худым, а мистер Амос – низким и толстым, но он настолько точно копировал, как мистер Амос откидывает назад голову и медленно помахивает рукой, что я почти видел его грушеобразным. Мистер Эйвенлок и Смедли уставились на него, раскрыв рты.

– Обед подан, – произнес мистер Прендергаст. – Я требую, чтобы ты изображал мебель рядом со стеной. Мебель с ногами из плоти, – после чего он обратил на мистера Эйвенлока и Смедли пристальный взгляд мистера Амоса. – И могу я узнать, Конрад, что ты делаешь здесь с граблями и тачкой?

– Долгая история, – ответил я.

Позади мистера Прендергаста в лифте стоял Хьюго, ухмыляясь до ушей.

– Можно мы спустимся в лифте с вами? – спросил я.

– Пожалуйста, – сказал Хьюго. – Он в любом случае поднимался за тобой.

Мистер Прендергаст сделал приглашающий жест двум садовникам, словно мистер Амос, открывавший дверь графине.

– Заходи. Не твое дело прислуживать своему товарищу Стажеру, Конрад, – сказал он мне, и на мгновение мне в самом деле показалось, что меня отчитывает мистер Амос. – Заходи и поставь грабли в тот угол, а тачку – здесь возле стены. Держи поднос на два дюйма выше. Мы спускаемся, – с важностью мистера Амоса он нажал кнопку лифта. – И я воспользуюсь спуском, чтобы проинструктировать тебя насчет правильного способа расставлять стулья для банкета. Все ножки стульев должны стоять ровно в линию. Поставив их у стола, ты должен проползти за ними, измеряя расстояние от одного стула до другого рулеткой, которую с этой целью следует носить в кармане жилета.

Он продолжал в том же духе весь путь до подвала. Смедли не мог сдержать хихиканья, за что постоянно получал пристальный взгляд мистера Амоса и замечание:

– Знай свое место, тачка.

Даже мистер Эйвенлок некоторое время спустя начал ухмыляться. Хьюго хохотал так же сильно, как я.

Когда мы добрались до подвала, мистер Прендергаст объявил:

– Мистер Хьюго теперь отправится в Верхний Зал, пока я отведу Конрада навстречу с его судьбой в Средний Зал. Что касается вас, инструменты…

– Пожалуйста, сэр, – умоляюще прервал Смедли, – мы пропустили обед, сэр?

– Возьми этот поднос, – велел мистер Прендергаст, забирая его у меня и вручая Смедли, – и проследуй со своим наставником на кухню, где вы обнаружите, что вашего возвращения с тревогой ожидают. А теперь идите, – он сделал вид, будто смотрит на часы. – У вас ровно две минуты, прежде чем ваш обед скормят собакам.

Смедли понесся прочь. Мистер Эйвенлок задержался, чтобы сказать:

– Хороший был спектакль. Но смотрите, чтобы мистер Амос не поймал вас на этом. Потому что тогда вам мало не покажется.

– Возможно, это единственное, чего он мне не простит, – весело согласился мистер Прендергаст. – Поэтому я и репетирую роль. Пошли, Конрад. Твой обед ждет.

Мне пришлось пообедать еще раз. Им не нравилось, что я ухаживал за Кристофером. А я не мог объяснить. Оставшуюся часть дня я наполовину спал – примерно до времени ужина, когда я внезапно проголодался и проснулся. И не знаю почему, но я был убежден, что Кристофер вернулся. Я прокрался на кухню пораньше и попросил дать мне поднос для Кристофера. Я не хотел, чтобы мистер Прендергаст опять вмешался.

Было так рано, что постоянные горничные как раз собрались там на чай. Они сообщили мне, что призрак всю вторую половину дня стучал тем красным резиновым мячом по коридорам. Теперь они уже не боялись, это просто раздражало. Кроме того, добавила одна из них, кто захочет уйти, когда есть шанс поближе познакомиться с Фрэнсисом? Или с Манфредом, заметила другая. А третья сказала:

– Да, если хотите, чтобы вам пролили соус за шиворот!

И они захохотали.

После этого мужская половина чердака показалась очень тихой. Я прошел к нашей комнате и открыл дверь – что совсем не просто, когда держишь в руках поднос, – и, похоже, Кристофер был на месте. По крайней мере, он спал в кровати, когда я вошел. Но когда, поставив поднос на комод, я повернулся, там никого не оказалось. Кровать была плоской и пустой.

– Ой, да брось! – сказал я. – Не будь дураком. Это всего лишь я. Что случилось? Ты не нашел Милли?

– Мамочки, – произнес девичий голос. – Что опять не так? Ты не Кристофер.

Я повертелся, ища, откуда раздается голос. Кровать Кристофера по-прежнему была плоской и незанятой, но на краю моей кровати образовалась впадина – тот тип вмятины, который получается, когда кто-то сидит на самом краешке. Девочка явно сильно нервничала.

– Всё хорошо, – сказал я. – Я Конрад. Я работаю здесь в Столлери с Кристофером. Ты Милли, да? Он сказал, ты кудесница.

Она медленно стала видимой: сначала появилась вроде как рябь в воздухе, потом – неясные очертания, которые постепенно уплотнились в фигуру девочки. Думаю, она готова была снова сделать себя невидимой и сбежать, если я поведу себя враждебно. Это была обычная девочка – совсем не такая эффектная как Фэй или Полли, – немного младше Кристофера. У нее были прямые каштановые волосы, круглое лицо и манера смотреть собеседнику прямо в глаза. Я решил, что она милая.

– Не такая уж хорошая кудесница, – уныло произнесла она. – Ты тот мальчик, который был с Кристофером на лестнице, да? Я совершила большую ошибку, попав в те особняки. Из них, похоже, невозможно выбраться.

– Вероятно, тебя удерживала ведьма, – предположил я.

– О, так и есть. Я сначала не поняла. Она казалась доброй, и в любой кухне, куда я попадала, у нее была приготовлена еда, и она всё время намекала, что знает, как меняются здания. Она сказала, что покажет мне, как выбраться, когда наступит подходящий момент. А потом она вдруг исчезла, и как только она пропала, я поняла, что дело в ее вязании – она вроде как ввязывала меня внутрь: думаю, пыталась подчинить. Мне пришлось целый день распускать ее вязание, прежде чем я смогла добраться хоть куда-нибудь.

– Как ты попала сюда? – спросил я.

– Кристофер крикнул на той двойной лестнице, чтобы я поднималась наверх и там нашла комнату с его галстуком на ручке, – ответила Милли. – К тому моменту я настолько устала, что так и сделала.

– Значит, он по-прежнему там?

Милли пожала плечами:

– Наверное. Он вернется в конце концов. У него такие штуки хорошо получаются – девять жизней и всё такое.

Она казалась как-то уж слишком спокойной. Я задумался, не схватила ли ведьма Кристофера вместо нее, поскольку он сильнее, и не поэтому ли Милли удалось выбраться.

– Ну ладно, – сказал я. – Его здесь нет, а ты есть. Считается, что он болен, а я ношу ему еду. Хочешь поужинать, раз уж я всё равно принес ужин?

Милли просияла:

– Да, пожалуйста! Не помню, чтобы когда-нибудь была настолько голодна!

Так что я передал ей поднос. Она устроила его на прикроватном столике, который подтащила так, чтобы он стоял перед кроватью, и начала жадно есть. Пока она ела, яйца с жареной картошкой превратились в картофельную запеканку, но она это едва заметила.

– Понимаешь, мне не на что было купить еду, – объяснила она. – А ведьма готовила только завтрак. Последний завтрак был несколько дней назад.

– Значит, ты сбежала из школы без денег? – спросил я.

– Практически. Деньги Двенадцатой серии не подходят для Седьмой, так что я взяла только то, что было у меня в кармане. Я собиралась стать горничной и заработать денег. Вот только, когда я попала в те особняки, там некому было служить. Но… – она очень серьезно посмотрела на меня – я чувствовал, она особенно хочет, чтобы я поверил ее дальнейшим словам. – Но мне необходимо было сбежать из той школы. Она была просто ужасна: ужасные девочки, ужасные учителя, и учили только танцам, манерам, вышиванию и тому, как поддерживать разговор с послом, и всё такое. Я говорила Габриэлю де Витту, что мне там плохо и я ничему не учусь, но он решил, что я просто валяю дурочку.

– И ты рассказала Кристоферу.

– В самом конце. Только в качестве последнего средства. Габриэль не стал слушать и его тоже. И Кристофер повел себя именно так начальственно, как я и ожидала. Ну, знаешь: «Моя дорогая Милли, ни о чем не беспокойся – я всё улажу». И на этот раз он был даже хуже. Он решил, что мы должны сбежать и поселиться вместе на одном из островов Пятой серии. А когда я сказала, что не уверена, что хочу жить вдвоем с Кристофером… Вот ты захотел бы, Конрад?

– Нет, – уверенно ответил я. – Очень уж он любит делать всё по-своему. И то, как он постоянно отпускает снисходительные шуточки – прямо хочется ему врезать!

– Вот именно! – согласилась Милли.

И всё время, пока Милли ела пудинг – который сначала был рулетом с джемом, а потом стал шоколадной меренгой, – мы разносили в пух и прах характер Кристофера. Это было ужасно весело. Будучи знакомой с Кристофером несколько лет, Милли находила у него два недостатка, в то время как я усматривал только один. Его одежда, сказала она мне, он постоянно суетится, чтобы его одежда была идеальной. Он уже три года такой. Свел с ума всех в Замке Крестоманси, настаивая на шелковых рубашках и строго определенном фасоне пижам.

– И он в любом случае мог бы сделать их, какими нужно, с помощью магии, – поведала мне Милли, – если бы не был так ленив, чтобы научиться этому. Он ведь лентяй, знаешь? Ненавидит заучивать факты. Он знает, что может отделаться, притворившись, будто знает – блефует, понимаешь? Но что меня действительно раздражает, так это то, что он никогда не утруждается запомнить, как человека зовут. Если человек неважен для него, он вечно забывает имя.

Когда Милли это сказала, я понял, что Кристофер ни разу не забыл моего имени – даже если оно было псевдоним. Мне вдруг показалось, что подло обсуждать недостатки Кристофера, когда его здесь нет и он не может оправдаться.

– Да, – сказал я, – но я никогда не видел, чтобы он делал что-нибудь по-настоящему гадкое. Думаю, в глубине души он хороший. И он смешит меня.

– О, меня тоже, – согласилась Милли. – Он мне нравится. Но ты не можешь отрицать, что зачастую он просто сводит с ума… Кто это?

Это снова был мистер Прендергаст. Мы услышали, как он в коридоре изображает мистера Амоса.

– Грант, – позвал он. – Конрад, прекрати прятаться в комнате больного и немедленно спускайся в подвал. Уже подают ужин!

Он оказался ближе, чем мы думали. В следующее мгновение он распахнул дверь и нарисовался в проеме смутной фигурой. Милли дернулась, будто хотела сделать себя невидимой, но потом поняла, что слишком поздно, и вместо этого встала. Мистер Прендергаст скривил лицо, глядя на нее, а его брови поднимались и опускались по лбу, точно две ползающие мыши. Он посмотрел на меня, а потом – на поднос.

– Что это? – спросил он. – Кристофер на самом деле девочка?

– Нет-нет, – ответил я. – Это Милли.

– Она же не еще одна тачка, не так ли?

А когда у Милли на лице появилось выражение полного недоумения, мистер Прендергаст сузил глаза и спросил:

– Так откуда вы взялись, юная леди?

Одно мгновение он выглядел таким крайне серьезным, что у меня по рукам пробежали мурашки.

Вероятно, Милли почувствовала то же самое.

– Э, из Двенадцатой серии, на самом деле, – призналась она.

– В таком случае, думаю, я не хочу знать, – сказал мистер Прендергаст. Он скривил лицо на другую сторону, и я с громадным облегчением вспомнил, что он просто очень хороший актер. – Думаю, лучше ей быть метелкой для пыли.

– О чем вы говорите? – спросила Милли – раздраженная, испуганная, но и почти смеющаяся.

Похоже, мистер Прендергаст всегда производил такой эффект на людей.

– Нельзя же стеснять Конрада, – объяснил он ей, – а это неизбежно, если ты будешь продолжать делить с ним комнату. Так что, думаю, лучше тебе спуститься и превратиться в очередную новую горничную. К счастью, как раз сейчас их так много, что никто не обратит внимания на еще одну. Пойдемте в лифт, оба. Нет, пусть она несет поднос, Конрад. Так она будет выглядеть более правдоподобно.

Едва веря во всё это, мы последовали за мистером Прендергастом к лифту. Находившийся там Хьюго уставился на Милли с угрюмым удивлением.

– Новая метелка, – беспечно сообщил ему мистер Прендергаст. – Юная звезда из «Красотули». Вы еще не знаете этой пьесы – она пока прокатывается в провинции. Но это будет настоящий хит, уверяю вас.

Милли густо покраснела и усиленно не отрывала взгляда от подноса, прикусив губу. Думаю, она пыталась не засмеяться.

Мистер Прендергаст молчал, пока лифт почти не спустился до подвала. Тогда он вдруг спросил:

– Кстати, а где Кристофер?

– Где-то поблизости, – ответил я.

– Он вышел в уборную, – добавила Милли.

– А, – произнес мистер Прендергаст. – Действительно. Тогда всё понятно.

К моему удивлению, больше он ничего не спрашивал. Он просто прошествовал с нами к Среднему Залу, где отвел Фэй в сторонку и что-то зашептал ей. Будто применил магию. Фэй, Полли и две другие девушки немедленно взяли на себя заботы о Милли и увели ее гардеробную горничных. Когда они вернулись, на Милли было полосатое коричнево-золотое платье, как на других девочках, и полагающийся горничной чепчик. И пока мы ужинали, она сидела и болтала с ними и с другими актерами.

Должно быть, Фэй и Полли нашли, где разместить Милли на ночь. Когда я увидел ее на следующее утро на завтраке, ее волосы были зачесаны под чепчик, а Фэй или кто-то еще сделала ей умелый макияж, так что Милли выглядела совсем по-другому и гораздо старше. Думаю, она наслаждалась происходящим. Когда бы я ни встречал ее, у нее был удивленный счастливый вид.

В целом, я старался держаться от Милли подальше. Я страшился момента, когда мисс Семпл обнаружит ее. От мягких, серьезных, рассеянных глаз мисс Семпл мало что ускользало, и я был уверен, она поймет, что до недавнего времени Милли не была настоящей горничной. Тогда запахнет жареным, и, наверное, мистера Прендергаста уволят. Я был уверен, что он сделал Милли метелкой, чтобы его уволили.

Но ни мисс Семпл, ни миссис Бэлдок не замечали Милли весь день. Одной из причин был призрак. Он отвлекал людей тем, что устраивал розыгрыши, стаскивал одеяла с только что застеленных кроватей на детском этаже, разбивал стаканы для зубных щеток и стучал тем красным резиновым мячом по лестницам. Он делал что-то новое каждый раз, когда миссис Бэлдок отводила меня наверх на обучение. Но отчасти отвлекали и изменения, которые запустил Кристофер, нажав ту кнопку в погребе. Всё постоянно перемещалось так, что, если вы что-нибудь положили, а потом повернулись, чтобы снова это взять, предмета на месте уже не было. Большинство из тех, кто замечал – а не замечать вскоре стало невозможно, – думали, будто виноват призрак. Они только вздыхали. Даже когда все простыни и полотенца переместились в другие шкафы на других этажах, они говорили, что это опять призрак, и вздыхали.

Но никто не мог обвинить призрака, когда ближе к вечеру все наши униформы вдруг поменяли цвет. Вместо золотых и коричневых полос на нас внезапно оказались яркие яблочно-зеленые и кремовые.

Мисс Семпл сильно расстроилась из-за этих изменений.

– О, Конрад! – воскликнула она. – Что происходит? Эти цвета были во времена моей матери. Моя мать поменяла их, поскольку они считались несчастливыми. Зеленый действительно несчастливый цвет, знаешь. Всё тогда шло не так, пока у Столлери не появилось достаточно денег, чтобы купить новые цвета. О, надеюсь, нас не ждет еще больше невезения!

И она пронеслась мимо меня в своей обычной манере.

Мы всё еще бегали, суетились и кричали, когда внезапно вернулись графиня и леди Фелиция.

 

Глава 17

Графиню и леди Фелицию ждали только на следующее утро – перед самым прибытием всех гостей. Но, видимо, они быстро закончили с покупками, и вот приехали – на трех машинах, остановившихся перед громадным парадным входом.

Их прибытие вызвало всеобщую суматошную беготню. Я как раз только пришел на кухню на урок готовки, но мистер Максим отослал меня обратно, поскольку ему пришлось в спешке помогать собирать для леди приличествующий ужин. Он велел мне пойти помочь в вестибюле. Когда я проходил мимо лифта, из него вылетел Хьюго и помчался к гаражу, чтобы узнать, куда граф Роберт уехал с Антеей, и, если возможно, вернуть его. Главная суматошная беготня, которую мистер Прендергаст назвал «Генеральной репетицией завтрашнего спектакля», сосредоточилась в вестибюле с черным полом. Лакеи принеслись с чердака и из подвала, и каким-то чудом все мы прибыли как раз в тот момент, когда мистер Амос (за его правым плечом следовал мистер Прендергаст, похожий на тощее черное пугало) распахнул громадную парадную дверь, а Фрэнсис и Эндрю подхватили створки, раскрывая их шире.

Внутрь вплыла графиня, ее плечи покрывала новая меховая пелерина. Протянув пелерину Манфреду, она осмотрела нас с выражением снисходительного удовлетворения, но на мгновение, кажется, озадачилась нашими зелено-кремовыми полосами.

– Амос… – начала она.

– Да, миледи? – ответил мистер Амос.

– Я забыла, что собиралась сказать, – произнесла графиня – она явно была столь же нечувствительна к изменениям, как мистер Амос. – Здесь всё хорошо?

– Естественно, миледи.

Мистер Амос повернулся и посмотрел на красный резиновый мяч, который выкатился из библиотеки, пока он говорил. Потом он посмотрел на меня. Я подобрал мяч, и это ощущалось так, словно я вырвал мяч из чьих-то сопротивляющихся рук. Меня передернуло, и я засунул мяч в библиотеку, закрыв за ним дверь.

– Тогда где граф Роберт? – вопросила графиня.

– Мистер Хьюго в данный момент ищет его, миледи, – ответил мистер Амос.

– О, – зловеще произнесла графиня и направилась к лестнице. – Будь добр, позаботься о багаже, Амос.

Чтобы о нем позаботиться, понадобились мы все. Три машины были забиты коробками, бумажными пакетами и свертками. Я поверить не мог, что две леди могли купить так много за столь короткое время – хотя, думаю, на самом деле их было четыре. Две горничные вошли с полными руками свертков и устроили страшную суету из-за того, что с вещами надо обращаться аккуратно и что их следует отнести прямо наверх. Сразу было заметно, что они прекрасно провели время. Однако леди Фелиция, которая быстро прошла, пока мы носили сумки и передавали свертки по цепочке, счастливой не выглядела. Она низко опустила голову, но я видел, что она плачет.

С точно таким же видом она сидела, когда я тем вечером прислуживал Семье за Трапезой. Еда была столь великолепна, что никогда и не догадаешься, что Великого Диктатора и мистера Максима, как и всех нас, застали врасплох, и они (как сказал мне мистер Максим) состряпали ужин на ходу, одновременно пытаясь справиться с тем, как цыплята превращались в лосося, а сливки – в петрушку, пока еду доставляли на кухню. Изменения в тот вечер были особенно сильными.

– Ты знаешь: я никогда не замечаю, – сказал мне мистер Максим, – но шеф-повар замечает, и он расстраивался, Конрад.

Жаль, ни леди Фелиция, ни граф Роберт не были расположены к еде. Граф Роберт, который вернулся из какого-то постоялого двора рядом со Столлстидом, явно уже поужинал с моей сестрой до того, как Хьюго нашел его. Он гонял еду по тарелке, пока графиня говорила, что он должен был встретить ее в вестибюле, и о том, как невежливо с его стороны было отсутствовать. Он не стал указывать ей, что она вернулась домой на день раньше. Но он перестал даже притворяться, будто ест, когда она принялась описывать всё, что он должен будет делать и говорить, когда прибудет леди Мэри Огворт.

«Вот и все шансы Антеи!» – подумал я, стоя в одиночестве возле стены. Кристофер по-прежнему отсутствовал, и я начал беспокоиться о нем. Со всеми этими изменениями он мог оказаться в замках, башнях и особняках, уходя от Столлери дальше и дальше, и если ведьма его еще не поймала, то непременно поймает, когда он снова там застрянет, когда мистер Амос выключит на ночь свои машины. Но, похоже, я ничего не мог сделать…

– Что касается Фелиции, – услышал я слова графини, – самое меньшее, чего я требую – быть вежливой с мистером Сейли.

Леди Фелиция со звоном бросила вилку.

Граф Роберт наклонился вперед:

– Матушка, значит ли это, что ты заключила некую договоренность, чтобы этот мистер Сейли женился на Фелиции?

– Конечно, дорогой. Мы заехали к нему по пути в Ладвич и имели с ним долгий разговор. Он сделал Фелиции весьма щедрое предложение – в финансовом плане.

– Будто я лошадь! – свирепо произнесла леди Фелиция.

Графиня проигнорировала ее.

– Как я постоянно говорю Фелиции, мистер Сейли даже богаче, чем мисс Мэри Огворт.

– В таком случае, – заметил граф Роберт, – почему ты сама не выйдешь за него замуж?

Воцарилось пораженное молчание. Мистер Амос таращился, графиня таращилась, Грегор приоткрыл рот, и даже леди Фелиция подняла голову и посмотрела на брата так, словно не могла поверить ушам. Наконец, графиня произнесла умирающим укоризненным шепотом:

– Роберт! Что ты говоришь!

– Ты сказала это первая. Фелиции, – заметил граф Роберт и, прежде чем графиня успела собраться с мыслями, продолжил: – Скажи, матушка, почему ты так стремишься, чтобы твои дети заключили денежный брак?

– Почему? – задохнулась графиня, широко распахнув голубые глаза. – Почему? Но, Роберт, я просто хочу лучшего для вас обоих. Я хочу, чтобы вы были хорошо устроены – с деньгами, естественно, – и чтобы, как бы ни повернулась судьба, с вами обоими всё было в порядке.

– Что ты имеешь в виду под «как бы ни повернулась судьба»? – вопросил граф Роберт. – Как она может повернуться, по твоему мнению?

Графиня посмотрела в одну сторону, потом в другую и, похоже, не знала, что ответить.

– Ну, дорогой, – в итоге произнесла она, – всё что угодно может произойти. Мы можем потерять все деньги… или… или… Этот мир очень изменчив, Роберт, и знаешь, мать знает, как лучше, – она с такой искренностью говорила это, что на кончиках ресниц задрожали большие слезы. – Ты сделал мне очень больно.

– Мое сердце обливается кровью, – ответил граф Роберт.

– Как бы то ни было, – умоляюще вскрикнула графиня, – вы должны обещать мне, дорогие, вести себя с нашими гостями как полагается!

– Можешь рассчитывать на наше поведение, – сказал граф Роберт, – но сверх этого мы ничего обещать не станем. Это ясно?

– Я знала, что могу рассчитывать на вас! – объявила графиня и с любовью улыбнулась графу Роберту и леди Фелиции.

Оба выглядели недоумевающими. И я не винил их. Совершенно непонятно было, кто что обещал. Я посмотрел на мистера Амоса, пытаясь понять, что он думает. Он хмурился, но, возможно, из-за пятнышка пыли на стакане, который он рассматривал на свет. Хотел бы я, чтобы здесь был Кристофер. Он бы понял, что на самом деле скрывается под этим разговором.

Но Кристофера в тот вечер не было, и утром он тоже не появился. Мне пришлось сделать два захода, чтобы собрать все ботинки и туфли. Я был раздражен. Потом я работал почти слишком много, чтобы помнить о Кристофере. Но только почти. Люди ошибаются, когда говорят что-то вроде: «У меня не было времени думать». Если вы по-настоящему обеспокоены или по-настоящему несчастны, эти чувства бьют ключом, окрашивая все ваши занятия, так что вы погружены в них, даже когда усердно работаете над чем-то другим. Я много думал – и чувствовал – всё время, пока прибывали гости. Мысли о Кристофере, беспокойство об Антее и переживания за самого себя, застрявшего здесь, когда даже Злой Рок не служил оправданием моей деятельности.

Гости начали потоком прибывать сразу после полудня. Величественные люди на больших машинах подъезжали к парадному входу и проходили внутрь мимо рядов лакеев. Они были так роскошно одеты, что казалось, будто в вестибюле проходит показ мод. Затем мистер Прендергаст принялся выкрикивать:

– Багаж леди Клифтон в сиреневую комнату!

Или:

– Чемоданы герцога Алмонда в желтые апартаменты!

И я носился за Эндрю и Грегором, или Фрэнсисом и Манфредом с тяжелым кожаным чемоданом в каждой руке. Когда не прибывали гости, мистер Амос заставлял нас измерять расстояние между стульями за банкетным столом, чтобы убедиться, что они стоят друг от друга на абсолютно одинаковом расстоянии. Он в самом деле это сделал! А я-то думал, мистер Прендергаст шутит! Затем звонили колокольчики, и снова – вестибюль с черным полом и переноска чемоданов.

И всё это время я всё больше чувствовал себя несчастным и хотел, чтобы Кристофер вернулся. Милли теперь тоже сильно беспокоилась за него. Я постоянно встречал ее, когда она пробегала мимо с подносами или стопками одежды. Каждый раз она спрашивала:

– Кристофер еще не вернулся?

А я отвечал:

– Нет.

Затем, поскольку суета становилась всё более безумной, Милли говорила только:

– Кристофер?

А я качал головой. Часам к трем Милли просто посылала мне взгляд, когда мы пробегали мимо друг друга, и я едва успевал даже просто мотнуть головой.

Тогда-то и прибыла леди Мэри Огварт. Она приехала со своей матерью, которая, по правде говоря, ужасно напомнила мне графиню. Обе были в воздушных летних платьях, но мать выглядела точно так же, как любой другой гость. Леди Мэри была красавицей. До сих пор я не думал, что могу встретить кого-то красивее Фэй Марли, но поверьте, леди Мэри была красивее. Она обладала массой пушистых белых кудрей, из-за чего ее маленькое лицо казалось совсем крошечным, а большие синие глаза – громадными. Она двигалась, словно ива на легком ветерке, и платье плыло вокруг нее, а ее фигура была идеальной. Большинство лакеев вокруг меня задохнулись, увидев ее, а Грегор тихонько застонал. Настолько красива была леди Мэри.

Граф Роберт встречал ее в вестибюле. Он околачивался рядом с мистером Прендергастом на лестнице, ерзая, шаркая и одергивая манжеты – точь-в-точь жених, ожидающий невесту у алтаря. Как только он увидел леди Мэри, он пронесся вниз по лестнице и через вестибюль, и поцеловал ей руку.

– Добро пожаловать, – выдохнул он. – Добро пожаловать в Столлери, Мэри.

Леди Мэри, стыдливо не поднимая голову, что-то прошептала в ответ.

– Позвольте проводить вас в комнату, – предложил граф Роберт.

И повел ее, по-прежнему держа за руку, через вестибюль и наверх по лестнице. Всю дорогу он улыбался ей.

Грегору пришлось пихнуть меня в спину, напоминая, чтобы я взял свою долю ее багажа. Я таращился им вслед, чувствуя себя ужасно. «У Антеи нет никаких шансов!» – подумал я. Она обманывает себя. Граф Роберт с ней просто забавляется.

Едва бросив чемоданы, я прокрался в библиотеку, чтобы найти сестру, но ее там не было. Зато был призрак. Как только моя голова появилась из-за двери, в нее полетела книга. И никаких следов Антеи. Я увернулся от книги, закрыл дверь и пошел искать Антею в подвал, но и там ее не оказалось. И в подвале царила жуткая суматоха, поскольку леди Мэри без конца звонила в колокольчик.

– Честное слово, дорогой, – сказала Полли, пролетая мимо, – можно подумать, мы поселили ее в свинарник! Всё не так этой женщине!

– Вода, простыни, стулья, матрас, – выдохнула Фэй, пробегая мимо в другую сторону. – В этот раз были полотенца. В прошлый – мыло. Мы все побывали там по меньшей мере по шесть раз. Сейчас там Милли.

Мисс Семпл слетела по лестнице в фойе со словами:

– Мистер Хьюго думает, что починил ее душ, но…

Тут колокольчик с подписью «Апртмнт лд» зазвонил снова, и все хором воскликнули:

– Ну что на этот раз?

Мисс Семпл взяла трубку и несколько раз успокаивающе сказала в нее:

– Да, мадам, – после чего повернулась в отчаянии: – Ну, в самом деле! Теперь у нее в графине с водой паук! Фэй… нет, ты ищешь ей колодки для обуви, правильно? – ее мягкий всевидящий взгляд упал на меня. – Конрад. Достань чистый графин и стаканы и отнеси их на одном из лучших позолоченных подносов в апартаменты леди, пожалуйста. Поторопись.

Если бы я был Кристофером, подумал я, я бы придумал шутку о том, что мои руки уже отваливаются от таскания багажа. Но поскольку я был лишь собой, я вздохнул и пошел к стеклянному буфету рядом с зеленой дверью. Ставя на поднос сверкающую чистотой стеклянную посуду и неся всё это в лифт, я подумал, что леди Мэри, наверное, расстраивают изменения. Они теперь происходили беспрерывно. Прежде чем я добрался до третьего этажа, лифт внутри из коричневого стал бледно-желтым. Достаточно, чтобы расстроить любого, кто не привык к этому.

Лифт остановился, и дверь отъехала в сторону. Снаружи ждала, чтобы поехать вниз, Милли, по-прежнему выглядевшая очень элегантной и взрослой в униформе горничной. Она послала мне очередной выразительный взгляд.

– Нет, – сказал я, – по-прежнему никаких следов Кристофера.

– На этот раз я имела в виду другое. Ты несешь этот поднос леди Мэри?

– Фэй и остальные уже сыты по горло.

– В таком случае не хочу предубеждать тебя, но думаю, должна предупредить. Она ведьма.

– В самом деле? – спросил я, выходя из лифта. – Тогда…

Милли повернулась боком, чтобы пройти мимо меня. Она была сердита, покраснела и тяжело дышала.

– Тогда ничего! – сказала она. – Просто будь осторожен. И, Конрад, забудь все гадости, что я говорила про Кристофера – я вела себя неразумно. Кристофер никогда не злоупотребляет магией так, как… как… она!

Лифт закрылся, увозя Милли вниз. Я пошел по голубому мшистому ковру и завернул за угол к лучшим гостевым апартаментам, думая о Кристофере. Он мог быть жутко раздражающим, но на самом деле он был хорошим. И я вдруг осознал, что он ведь бросился выручать Милли, будто странствующий рыцарь, спасающий попавшую в беду даму. Это произвело на меня впечатление. Я озадачился, почему раньше не думал о Кристофере в таком ключе. Хотел бы я, чтобы он вернулся.

Я постучал в большую двойную дверь в золотой оправе, но никто не пригласил меня войти. Мгновение спустя я постучал еще раз, осторожно балансируя поднос на одной руке, и вошел.

Леди Мэри развалилась в кресле, которое, должно быть, появилось из другого помещения. В громадной разукрашенной комнате всё, кроме кресла, было розовым, кресло же было темно-синим и с другим узором. Видимо, Фэй, или Полли, или еще кто притащили его сюда из другого места. Леди Мэри вцепилась в подлокотники пальцами, согнутыми будто когти, и хмурилась на камин. В таком положении она выглядела почти такой же старой, как графиня, и вовсе не красавицей. Позади нее виднелась приоткрытая дверь. Я слышал, как за ней кто-то всхлипывает – вероятно, ее горничная.

– О, заткнись, Стивенс, и продолжай гладить! – рыкнула леди Мэри, когда я вошел.

Она заметила меня, и ее большие голубые глаза неприятно сузились.

– Я не говорила, что ты можешь войти.

– Свежий графин и стаканы, которые вы просили, миледи, – льстиво произнес я, будто мистер Прендергаст, изображающий мистера Амоса.

Она отцепила руку от подлокотника кресла и махнула:

– Поставь их туда.

Подождав, пока я пересеку комнату и поставлю поднос на маленький столик, она рявкнула:

– А теперь стой там и отвечай на мои вопросы.

Я порадовался, что Милли предупредила меня. Взмах рукой, видимо, активировал чары. Я обнаружил, что стою в ожидании рядом со столом, а дверь в коридор будто в миле от меня. Леди Мэри снова взмахнула рукой. На этот раз у меня возникло ощущение, как если бы мою голову туго стянула лента. Так туго, что у меня почему-то закололо руки. Как я ни старался, ослабить ее не мог.

– Зачем вы это делаете? – спросил я.

– Затем, что я хочу знать, что мне здесь предпринять, и ты мне это скажешь. Что ты думаешь о графе Роберте?

– Он кажется хорошим… Но на самом деле, я едва знаю его, – ответил я.

К этому моменту я вспотел и задыхался. Давление на мою голову усиливалось с каждой секундой.

– Пожалуйста, снимите это, – попросил я.

– Нет. Граф Роберт является пользователем магии?

– Понятия не имею… Не думаю. Пожалуйста!

– Но кто-то здесь является. Кто-то использует магию, чтобы всё время менять вещи. Зачем?

– Чтобы делать деньги, – ответил я против воли.

– Кто? – спросила леди Мэри.

Я подумал о Кристофере, нажавшем ту кнопку сдвига. Я подумал о мистере Амосе. Я подумал, моя голова взорвется. И в то же время я знал, что не собираюсь больше ничего говорить этой отвратительной женщине.

– Я ни… я ничего не знаю о магии, – сказал я.

– Чушь. Талант из тебя так прет. В последний раз спрашиваю: кто?

– Никто не учил меня магии, – отчаянно выпалил я, подумав, что моя голова того и гляди треснет, как яйцо. – Я не могу сказать вам, потому что не знаю!

Леди Мэри сердито скривила рот и пробормотала:

– Почему никто из них не знает? Это смешно! – она снова посмотрела на меня: – Что ты думаешь о графине?

– О, она ужасна, – ответил я – таким облегчением было сказать ей хоть что-нибудь.

Леди Мэри улыбнулась, хотя скорее это была злорадная ухмылка.

– Они все так говорят, – заметила она. – Так что, наверное, это правда. В таком случае первым делом мне следует избавиться от нее. А теперь скажи мне…

Как раз в этот момент произошло изменение. Никогда не думал, что обрадуюсь изменению. Стягивающее ощущение вокруг моей головы лопнуло – вжих! – точно слишком сильно натянутая резинка. Мгновение я пошатывался – всё тело кололо, а в глазах плыло, но я заметил, что графин и стаканы на подносе превратились в чайник, элегантную чашку и блюдце, и тарелку со сладким печеньем.

Я бросил взгляд на леди Мэри. Он выглядела так, словно резинка отскочила ей в лицо: моргала и ловила ртом воздух.

– Приятного чаепития, миледи, – сказал я, после чего повернулся и убежал.

Я спустился в лифте, чувствуя себя ужасно. Покалывание постепенно прошло, но я был страшно несчастен. Леди Мэри явно собиралась захватить власть над Столлери, как только выйдет замуж за графа Роберта – а, может, и раньше. Она немедленно уволит меня, поскольку я знал, что она из себя представляет. Я не имел ни малейшего представления, что мне тогда делать. Спрашивать Антею не имело смысла – она находилась в таком же трудном положении, как и я. А Кристофер отсутствовал, и я не мог спросить его.

У Кристофера была одна замечательная черта. Он никогда не считал, что ситуация безнадежна. Если что-то шло не так, он отпускал одну из своих раздражающих шуточек и думал, что предпринять. В тот момент мне это было просто необходимо. Я остановил лифт и отправил его наверх – проверить, не вернули ли изменения Кристофера. Но наша комната была пуста. Я смотрел на висевший на дверной ручке галстук Кристофера и чувствовал себя таким потерянным, что задумался, не был ли дядя Альфред все-таки прав насчет моего Злого Рока. У меня вечно всё шло наперекосяк.

 

Глава 18

В тот вечер Средний Зал был переполнен. Мистера Смитерса и немалое число Главных Горничных послали есть с актерами, поскольку Верхний Зал заняли лакеи и горничные, прибывшие с гостями. Конечно, им приходилось помогать гостям одеваться, так что они ужинали позже. А перед тем миссис Бэлдок специально для них устроила коктейльный прием в Комнате Экономки. Полли, Фэй, Милли и еще одной девушке пришлось глотать еду не жуя, чтобы умчаться прислуживать миссис Бэлдок и ее гостям. Остальные едва успели закончить, когда затрезвонили колокольчики и ворвалась мисс Семпл.

– Быстрее, быстрее, все! Это звонит мистер Амос. Гости будут внизу через пять минут. Мистер Прендергаст, вы в Большом Салоне отвечаете за напитки…

– О, в самом деле? – мистер Прендергаст встал, распрямляя свою долговязую фигуру. – Лакейские дела, орехи и джин с тоником, не так ли?

– …с Фрэнсисом, Грегором и Конрадом, – торопливо продолжила мисс Семпл. – Остальные слуги – в Банкетный Зал подготавливать его. Горничные – на бальный этаж, на склад посуды и к служебным люкам. Поторопитесь!

Подвал загремел под нашими ногами, когда мы все бросились в разные стороны.

Время, проведенное в Большом Салоне, прошло для меня как в тумане. Я был слишком встревожен и расстроен, чтобы заметить что-то, кроме того, как мистер Прендергаст бухнул мне в руки тяжелый серебряный поднос, от которого они вскоре заныли. Гостей я большей частью воспринимал как гул и громкие голоса, роскошные шелковые платья и дорогие вечерние костюмы. Помню, как графиня в воздушном голубом платье и с чем-то мерцающим в волосах любезно приветствовала их. И помню, как пришел граф Роберт и схватил стакан с моего подноса с видом человека, серьезно нуждающегося в выпивке. А потом я заметил, что стакан, который он взял, был с апельсиновым соком. Я гадал, стоит ли окликнуть его и сказать, что он ошибся, но он уже ушел, приветствуя людей, болтая с ними и прокладывая себе путь к двери, как если бы ожидал, что леди Мэри появится в любую минуту.

Леди Мэри прибыла только к самому концу. Она была в белом – ослепительно белом – платье, будто снежная колонна. Почти сразу же она подошла к графу Роберту и заговорила с ним, склонив голову и застенчиво улыбаясь. Я едва мог поверить, что всю вторую половину дня она провела, жалуясь, накладывая чары и доводя до слез свою горничную.

– Это, – сообщил мистер Прендергаст, нарисовавшись рядом со мной, – классический пример чар привлекательности. Подумал, ты захочешь знать.

– О, – произнес я.

Я хотел спросить мистера Прендергаста, откуда он знает, но он заметил:

– Твой поднос наклонился, – и умчался, чтобы достать Грегору свежий сифон с содовой.

Прибыла леди Фелиция, тоже в белом и явно страшно нервничающая.

– Мэр Столлчестера, мистер Айгор Сейли, – прогудел мистер Амос, распахнув дверь, и леди Фелиция почти сравнялась цветом со своим платьем.

Мистер Сейли выглядел здесь ужасно неуместно. Он был одет так же хорошо, как остальные, но почему-то казался меньше и немного утонувшим в своих добротных одеждах. Он вошел, пытаясь важно вышагивать, но на деле казалось, будто он пресмыкается. Когда графиня любезно прошелестела, приветствуя его, он вцепился в ее руку, точно утопающий в спасательный круг. Потом он увидел меня с подносом, подошел и взял самый большой бокал так, словно он тоже был спасением.

– Ты уже узнал, как они вытягивают вероятности? – шепотом спросил он меня.

– Не совсем, – ответил я. – Я… э… мы…

– Так я и думал, – с видимым облегчением произнес мистер Сейли. – Можешь больше не беспокоиться. Соединившись с Фелицией, я стану частью системы и разберусь с этим для тебя. До тех пор ничего не предпринимай. Понял?

– Но дядя Альфред сказал… – начал я.

– Я разберусь с твоим дядей, – ответил мистер Сейли, после чего развернулся и зашагал в толпу.

Вскоре после этого мистер Амос раскрыл двойные двери в конце комнаты и объявил в самой своей величественной манере:

– Лорды, леди и джентльмены, Ужин подан.

Все медленно перетекли в Банкетный Зал, и сразу стало спокойно. Пока мы с Грегором и Фрэнсисом убирали рассыпанные орехи и составляли бокалы на подносы, чтобы отдать их Полли и другим горничным, стоявшим в дверях, мистер Прендергаст со вздохом растянулся на самом удобном диване.

– У нас есть, по крайней мере, час спокойствия, – сказал он, зажигая длинную черную сигару. – Передай пепельницу, Конрад. Нет, даже три часа спокойствия. Мне говорили, у них десять перемен блюд.

Двойные двери снова раскрылись.

– Прендергаст, – позвал мистер Амос. – Ты на дежурстве в парадном вестибюле. Отправляйся туда.

– Но все, кто должен был прибыть, – протестующе сел мистер Прендергаст, – наверняка уже прибыли.

– Никогда нельзя быть уверенным, – ответил мистер Амос. – Подобные события часто привлекают бедных родственников. Столлери гордится тем, что готово к их встрече.

Мистер Прендергаст вздохнул – хотя скорее это был стон – и встал.

– И что я должен делать, если произойдет невероятное и нищая кузина Марта или пьяный дядя Джим объявятся и начнут колотить в парадную дверь? Дать им от ворот поворот?

– Воспользуешься своим благоразумием, – прорычал мистер Амос. – Если у тебя таковое имеется. Отведи их в библиотеку, конечно, и сообщи мне. А вы – Грегор, Фрэнсис, Конрад, – как только закончите здесь, в Банкетный зал. Обслуживание идет медленнее, чем мне хотелось бы. Вы нужны нам.

Так что следующие два с половиной часа я усердно трудился, поднося другим лакеям блюда, которые они передавали через элегантные плечи, а мистеру Амосу – бутылки, из которых он наливал вино. Манфред неплохо справлялся и уронил только одну тарелку, но ни Манфреду, ни мне мистер Амос не позволил прислуживать за столом по-настоящему. Он сказал, что не собирается рисковать. Однако ближе к концу нам позволили ходить с сырными тарелками. К этому времени звон столовых приборов и шум голосов стихли до мягкого ропота, и лишь время от времени раздавалось резкое дзинь. Мистер Амос отослал Эндрю обратно в Большой Салон приготовить кофе. А после того, как я принес специальное вино для речей и тостов, он отослал в Салон и меня.

Там миссис Бэлдок и мисс Семпл соблазнительно раскладывали на серебряных блюдах горки шоколадных конфет. Миссис Бэлдок вроде бы слегка пошатывалась. Думаю, пару раз я слышал, как она икает. И я вспомнил, как в первый наш вечер здесь Кристофер сказал, что миссис Бэлдок выпивает. Хотя, с другой стороны, она ведь только что устраивала вечеринку. Я потянулся стащить конфету, думая о Кристофере. Изменений не происходило уже несколько часов. Должно быть, мистер Амос выключил свое оборудование, а значит, Кристофер застрял еще на одну ночь. Тут мисс Семпл шлепнула меня по протянутой руке, возвращая к действительности. Она заставила меня носиться туда-сюда по громадной комнате, артистично расставляя горки шоколадных конфет на маленьких столиках. Так что мне всё равно удалось утащить конфету до того, как Эндрю подозвал меня помочь ему прогрохотать эскадронами крошечных кофейных чашек и рядами столь же крошечных рюмок.

Я думал о Кристофере и сказал то, что мог сказать Кристофер:

– У нас кукольная чайная вечеринка?

– Ликеры подаются в маленьких рюмках, – доброжелательно объяснил Эндрю и показал мне стол, заставленный круглыми бутылками, высокими бутылками, треугольными бутылками, плоскими бутылками, красными, синими, золотыми и коричневыми бутылками и одной большой зеленой.

Он решил, я не знаю насчет ликеров. Если бы на его месте был Кристофер, он бы понял, что я шучу.

– Большие круглые рюмки – для бренди, – проинформировал меня Эндрю. – Не вздумай перепутать.

Прежде чем я успел придумать в ответ шутку в стиле Кристофера, через дальние двери вплыла графиня, говоря через плечо дородному мужчине с бородой:

– Ах, но это Столлери, ваша светлость. У нас никогда не бывает невыдержанного бренди!

За ней, толпясь, медленно заходили другие гости.

Миссис Бэлдок и мисс Семпл исчезли. Мы с Эндрю перешли в режим мебели. Гости постепенно рассредоточились по комнате и устроились в креслах и на диванах. Мистер Сейли из-за этого испытывал большие затруднения. Он всё время пытался сесть рядом с леди Фелицией, но леди Фелиция с грустным рассеянным видом всегда вставала как раз перед тем, как он добирался до нее, и уходила к другому креслу на другом конце комнаты. Граф Роберт каким-то образом затерялся в толпе. Он никогда не находился рядом с леди Мэри, которая сидела на золотом диване рядом с матерью, выглядя очаровательнее, чем когда-либо.

Затем прибыл мистер Амос. Он закрыл двойные двери, отрезая громкий грохот – думаю, Манфред опять уронил тарелки, когда остальные лакеи убирали пир, – и подозвал меня и Эндрю к столу с кофейными чашками. После чего я был очень занят, нося крошечные позвякивающие чашки. Помню только, как я принес кофе леди Мэри и ее матери. Когда я подошел к дивану, мать вытянула руку взять одну из конфет на столике рядом с ними.

– Матушка! Вам вредно! – резко произнесла леди Мэри тонким скрипучим голосом.

Мать тут же убрала руку, выглядя такой грустной, что мне стало ее жаль. Я протянул леди Мэри чашку кофе и умудрился заставить ее дребезжать и звенеть так сильно, что леди Мэри взяла ее обеими руками и повернулась, чтобы одарить меня уничижающим взглядом. Я видел, как рука матери за ее спиной метнулась к конфетам. Думаю, она взяла штук пять. Когда я протянул кофе матери, она послала мне взгляд, говорящий: «Пожалуйста, не выдавай меня!»

Я как раз ответил ей пустым взглядом мебели, говорящим: «Не выдавать что, миледи?» – когда позади нас открылась дверь в подсобные помещения, и в Салон тихонько вошли Хьюго и Антея. Оба, как и все гости, были в вечерних туалетах. Хьюго отлично смотрелся в своем костюме – куда лучше, чем мистер Сейли. Моя сестра была в красном, и выглядела она сногсшибательно.

Вначале, кроме меня, их, казалось, никто не замечал. Они бок о бок медленно прошли в центр комнаты, выглядя весьма решительно настроенными. Хьюго был так полон решимости, что походил на бульдога. Затем Антея совершила едва заметный магический жест, и графиня подняла взгляд и увидела их. Вскочив на ноги, она понеслась к ним в вихре голубого шелка.

– Что всё это значит? – произнесла она торопливым сердитым шепотом. – Я не позволю так беспокоить моих гостей!

Леди Мэри подняла взгляд, и злобно посмотрела на Антею. Рядом с черными волосами и сияющей кожей моей сестры, леди Мэри совершенно потерялась. Она была будто выцветшая фотография и знала это.

На другом конце комнаты, рядом с маленькими чашками и рюмками мистер Амос тоже поднял взгляд. Он вытаращился. Потом пронзил свирепым взглядом. Если бы взгляды могли убивать, Хьюго вместе с Антеей рухнули бы замертво.

Но уже медленно и нервно вставала леди Фелиция. Она так выделялась в своем белом платье, что большинство гостей повернулись посмотреть, что она делает. Они посмотрели на нее, а потом – на Хьюго и Антею. Разговоры смолкли. Встал граф Роберт и прошел вперед с другого конца Салона. Все уставились и на него тоже. Одна леди достала лорнет, чтобы лучше видеть.

– Прошу прощения за беспокойство, – произнес граф Роберт, – но у нас есть пара объявлений.

Графиня стремительно повернулась к нему и начала складывать лицо в одно из своих: «Почему, дорогой?» Она мило кипела от ярости. Мистер Амос, судя по его виду, тоже кипел, только не мило. Но, прежде чем кто-либо из них успел заговорить, главная дверь на дальнем конце Салона открылась, и в проеме нарисовался мистер Прендергаст.

– Достопочтенная миссис Франкония Тесдиник, – объявил он звучным актерским голосом.

После чего он попятился, пропуская в комнату мою мать.

Она выглядела еще более неопрятно, чем обычно. Волосы были собраны в большой неаккуратный пучок – будто воронье гнездо. В каком-то шкафу, где оно, должно быть, провисело лет двадцать, если не больше, она откопала длинное желтое шерстяное платье. От времени оно приобрело цвет хаки. Даже со своего места я видел дырки, проеденные молью. К платью она добавила расшитую стеклярусом сумку, которую, видимо, купила в магазине игрушек. И она вплыла в громадную комнату так, будто была одета столь же элегантно, как графиня.

Никогда в жизни я еще не испытывал такого стыда. Мне хотелось забраться в какую-нибудь дыру и закопаться там. Я посмотрел на Антею, уверенный, что она должна чувствовать себя не менее ужасно. Но сестра разглядывала нашу мать почти восхищенно. С расплывшейся на лице нежной улыбкой она сообщила Хьюго:

– Моя мать – любительница пошутить. Я знаю это платье. Она хранит его, чтобы смущать им людей.

Моя мать проплыла через комнату, будто королева, пока не оказалась лицом к лицу с графиней.

– Добрый вечер, Доротея, – поздоровалась она. – Похоже, ты стала гораздо утонченнее с тех пор, как вышла замуж за деньги. Что стало с твоей мечтой стать актрисой? – она повернулась к леди с лорнетом и пояснила: – Понимаете, мы с Доротеей вместе учились в школе.

– Действительно, – ледяным тоном ответила графиня. – Что стало с твоей мечтой писать, Фанни? Кажется, я не читала ни одной книги, написанной тобой.

– Это потому, что ты всегда плохо умела читать, – парировала моя мать.

– Что ты здесь делаешь? – вопросила графиня. – Как ты попала внутрь?

– Обычным способом. На трамвае. Охранник у ворот прекрасно меня помнил, а милый новый дворецкий впустил меня в дом. Он сказал, у него есть инструкции насчет бедных родственников.

– Но почему ты здесь? Ты поклялась на моей свадьбе, что ноги твоей больше не будет в Столлери.

– Имеешь в виду, когда ты вышла замуж за того актера? Ты должна понимать, что только самая неотложная причина могла привести меня сюда. Я пришла…

Ее прервал мистер Амос. Его лицо приобрело странный цвет, и, кажется, он дрожал, когда подошел к моей матери. Он положил ладонь на ее изъеденный молью рукав:

– Мадам, полагаю, вы слегка переутомились. Позвольте проводить вас к нашей экономке?

Моя мать бросила на него короткий презрительный взгляд:

– Помолчи, Амос. Тебя это совершенно не касается. Я здесь исключительно для того, чтобы не позволить моей дочери выйти замуж за этого сына Доротеи.

– Что? – воскликнула графиня.

– ЧТО? – еще громче воскликнула с другого конца комнаты леди Мэри и вскочила на ноги. – Здесь, должно быть, какая-то ошибка, милочка. Роберт женится на мне.

Граф Роберт кашлянул:

– Никакой ошибки. Ну или совсем чуть-чуть. Пока вы трое не решили мою судьбу вместо меня, я должен сказать, что уже решил ее сам, – он подошел к Антее и положил ее ладонь себе на руку. – Это одно из объявлений, которые я собирался сделать. Мы с Антеей поженились две недели назад в Ладвиче.

По всей комнате пронеслись резкие вздохи и шепотки. Моя мать и графиня уставились друг на друга с почти идентичным возмущением. Граф Роберт счастливо улыбнулся им, а потом – всем таращившимся гостям, словно его заявление было самой радостной новостью на свете.

– А сегодня утром в Столлстиде Хьюго женился на моей сестре Фелиции, – добавил он.

– Что? – прогремел мистер Амос.

– Но она не могла, дорогой, – произнесла графиня, – я не давала своего согласия.

– Она совершеннолетняя. И не нуждается в твоем согласии, – ответил граф Роберт.

– А ну-ка послушайте, юный лорд, – сказал мистер Сейли, вставая и надвигаясь на графа Роберта. – У меня договоренность…

Мистер Амос перебил его, внезапно проревев:

– Я запрещаю это! Я запрещаю всё!

Все уставились на него. Его лицо побагровело, глаза выпучились, и, казалось, он давится от ярости.

– Я отдаю здесь приказы, и я запрещаю! – крикнул он.

– Он сошел с ума, – сказала какая-то герцогиня рядом со мной. – Он всего лишь дворецкий.

Мистер Амос услышал ее.

– Нет, я не дворецкий! – прогремел он. – Я граф Амос Тесдиник из Столлери, и я не позволю, чтобы мой сын женился на дочери самозванки!

Тут лица всех присутствующих обратились к графине, причем у моей матери с ужасно саркастическим выражением. Графиня развернулась и укоризненно протянула руки к мистеру Амосу.

– О, Амос! – трагично произнесла она. – Как ты мог? Зачем ты нас так выдал?

– Какая жалость, правда? – произнес Хьюго, обняв леди Фелицию.

Мистер Амос повернулся к нему – такой злой, что его лицо стало пурпурным.

– Ты! – закричал он.

Кто знает, что могло произойти. Мистер Амос швырнул в Хьюго и леди Фелицию молнию заклинания. Хьюго вскинул руку и, похоже, отослал заклинание обратно. Вступила леди Мэри, стрельнув шипением прямо в Антею. Моя мать развернулась и послала в леди Мэри жужжащие рои колдовства. Леди Мэри закричала и ударила в ответ, из-за чего воронье гнездо волос моей матери рассыпалось по плечам. Мистер Сейли, Антея, граф Роберт и некоторые гости тоже швырялись магией. Комната жужжала от нее, словно потревоженное осиное гнездо, и к этому примешивались визги и крики. Несколько кресел опрокинулось, когда большинство гостей попытались отступить к Банкетному Залу.

Мистер Прендергаст снова распахнул двери. Его голос перекрыл остальной шум:

– Лорды, леди и джентльмены, пожалуйста, внимание! Встречайте Королевского Чрезвычайного Уполномоченного!

 

Глава 19

Заклинания остановились, крики замолкли. Все уставились на новоприбывших. Мистер Прендергаст встал в стороне от дверного проема и объявлял каждого входившего. Их была целая толпа. Первые двое – крупные важные мужчины в темных костюмах – немедленно встали по бокам от мистера Амоса.

– Сэр Саймон Колдвелл и капитан Уильям Форсайт, – прогудел мистер Прендергаст, – личные чародеи его величества короля.

Мистер Амос с пораженным затравленным выражением переводил взгляд с сэра Саймона на капитана Форсайта, но, когда по бокам от графа Роберта встали две нарядно одетые леди, у него сделался немного более счастливый вид.

– Принцесса Вильгельмина и мадам Анастасия Дюпон, королевские колдуньи, – объявил мистер Прендергаст.

Услышав это, граф Роберт сильно побледнел.

При объявлении следующей группы побледнели уже многие гости.

– Миссис Хэвлок-Хартинг, королевский прокурор, – нараспев произнес мистер Прендергаст. – Мистер Мартин Бейнс, юрисконсульт его величества. Лорд Констант Гудвеллский и леди Пирс-Уиллоби, верховные судьи короля…

Я забыл остальных, но все они являлись представителями закона, а миссис Хэвлок-Хартинг, в частности, была чистым ужасом: серая, суровая и безжалостная. Расходясь по комнате, чтобы освободить дорогу следующей группе людей, все они одаривали проницательным взглядом каждого, находившегося в Салоне.

– Главный комиссар полиции, сэр Майкл Уизерби. Инспекторы Хэнбёри, Кардросс и Гоуринг, – прогудел мистер Прендергаст.

Вошли люди в полицейской форме.

Примерно тогда до меня дошло, что это те люди, которых графиня велела послу отправить в гостиницу в Столлчестере. Я был слегка ошеломлен дерзостью графини. Я попытался представить всю их толпу в «Гербе Столлчестера» или в «Королевском Олене» – а, может, и там и там, учитывая, как их много, – но мое воображение отказывало. Графиня явно поняла, что натворила. Она спрятала лицо в ладонях. Когда вошла инспектор Гоуринг и с каменным выражением лица встала рядом с ней, у графини сделался такой вид, словно она сейчас упадет в обморок. Двое других инспекторов встали рядом с мрачным Хьюго и будто пожелтевшим мистером Сейли, а главный комиссар прошагал через Салон и встал у дверей в Банкетный Зал. Те из гостей, которые тихонько пробирались к этим дверям, поспешно сели обратно.

– Личные чародеи Королевского Уполномоченного, – объявил мистер Прендергаст, и потянулась еще одна группа серьезных мужчин и женщин.

Они принесли с собой холодное, чистое жужжание магии, которое почему-то напомнило мне о Ходоке.

– И, – провозгласил мистер Прендергаст, – по специальному запросу его величества короля – Королевский Чрезвычайный Уполномоченный, монсиньор Габриэль де Витт.

«О, нет!» – подумал я. Габриэль де Витт во всех отношениях оказался именно таким ужасающим, как дал мне понять Кристофер. Миссис Хэвлок-Хартинг рядом с ним выглядела заурядной. Он был очень высоким и одетым в чужеземного вида узкие брюки и черный сюртук, из-за которых казался восьми футов ростом. У него были седые волосы и серое треугольное лицо, с которого смотрели самые проницательные глаза, что мне доводилось встречать. Он принес с собой такую сильную старую магию, что всё мое тело загудело, а желудок будто рухнул к центру земли. «Я должен предупредить Милли!» – подумал я, но не смел пошевелиться.

После всего этого я не удивился, когда мистер Прендергаст ткнул широкой ладонью себе в грудь и добавил:

– А также я – особый следователь короля.

Конечно, мистер Прендергаст – детектив, подумал я. Всё сходилось.

Габриэль де Витт медленно шагнул вперед.

– Я должен объяснить, – произнес он старческим сухим голосом – будто труп заговорил. – Первоначально я прибыл в Седьмую серию в поисках двух моих юных подопечных, которые, похоже, потерялись в этом мире. Естественно, первым делом я пришел к королю и попросил его разрешения продолжить поиски в его стране. Но у короля были свои проблемы. Похоже, кто-то в этой стране постоянно менял вероятности для этого мира. На самом деле, происходило так много сдвигов, что вся Седьмая серия оказалась под угрозой перетечь с одной границы в Шестую серию, а с другой – в Восьмую. Чародеи короля были серьезно обеспокоены.

Мистер Амос, выглядевший крайне пораженным, потряс головой, протестующе взмахнув руками.

– Никак не могло получиться такого эффекта! – воскликнул он.

– Еще как могло, – возразил Габриэль де Витт. – Уверяю вас, это правда. Я заметил это в тот самый момент, когда шагнул в этот мир. Начинаются серьезные климатические изменения и еще более серьезные географические разрушения: горы оседают, моря перемещаются, континенты раскалываются, – поскольку Седьмая серия пытается приспособиться к соседним. Все вместе изменения являются таким серьезным злоупотреблением магией, что, когда король попросил моей помощи, я без колебаний согласился. Я и мои люди немедленно принялись за расследование. Вчера первым результатом наших исследований стал арест женщины, называющей себя леди Амос, и закрытие ее конторы в Ладвиче.

– Нет! – вскрикнул мистер Амос.

– Да, – произнес Габриэль де Витт. – Полагаю, она ваша жена. И, – он посмотрел на Хьюго, – ваша мать. Сейчас у нас достаточно доказательств, чтобы произвести дальнейшие аресты здесь, в Столлери. Миссис Хэвлок-Хартинг, будьте так добры, зачитайте обвинения.

Серая безжалостная леди шагнула вперед. Она шумно развернула официальную бумагу и прочистила горло с почти одинаковым шумом.

– Роберт Уинстенли Генри Браун; Доротея Кларисса Пеони Браун, урожденная Партридж; Хьюго Вэндерлин Корнелиус Тесдиник; и Амос Рудольф Персиваль Вэндерлин Тесдиник, – прочитала она, – настоящим вы четверо обвиняетесь в предательском жульничестве, в использовании магии с угрозой для королевства, мошенничестве, тайном заговоре и государственной измене. Вы арестованы…

– Не было государственной измены! – воскликнул мистер Амос, его лицо приобрело бледно-лиловый оттенок.

Граф Роберт – или, скорее, простой Роберт Браун, кем он, похоже, являлся на самом деле – стал того же цвета, какого становился Кристофер, когда прикасался к серебру.

– Отрицаю измену! – сдавленно произнес он. – Я говорил Амосу, что не собираюсь продолжать его притворство. Я сказал ему сразу, как только женился на Антее.

Моя сестра, которая явно пыталась не заплакать, открыла рот, собираясь заговорить, но миссис Хэвлок-Хартинг просто неумолимо повернулась к одному из представителей закона.

– Запишите. Тесдиник-старший и Браун заявляют о своей невиновности.

– И я невиновна! – прорыдала графиня – если она и не плакала на самом деле, то отлично притворялась. – Я ничего этого не совершала!

– Как и я, – сказал мистер Амос. – Всё это какая-то сфабрикованная…

Он замолчал и попятился, когда через Салон проплыл красный резиновый мяч. Добравшись до мистера Амоса, он принялся яростно прыгать перед ним вверх-вниз.

– Ошибка, – закончил мистер Амос, глядя на мяч с таким видом, словно его тошнит.

– Минутку, – Габриэль де Витт поднял ладонь и шагнул к прыгающему мячу. – Что это?

– Призрак, монсиньор, – ответил один из королевских чародеев рядом с мистером Амосом.

– Он говорит, его убили, сэр, – приглушенно и потрясенно добавил второй.

Габриэль де Витт поймал мяч, взяв его обеими руками. В Салоне царила мертвая тишина, пока он стоял, изучая мяч, а его лицо становилось мрачнее с каждой секундой.

– Да, – произнес он. – Действительно. Призрак женского пола. Она говорит, доказательства убийства можно найти в библиотеке. Сэр Саймон, будьте так добры сопроводить этот несчастный призрак в библиотеку и принести мне доказательства.

Он передал чародею мяч. Сэр Саймон кивнул и, выходя из комнаты, пронес мяч мимо мистера Прендергаста.

– Это не имеет ко мне никакого отношения, – объявил мистер Амос. – Вы должны понимать, все вы!

Он умоляюще протянул руки. Проблема состояла в том, что все были так потрясены и испуганы присутствием призрака убитого, что никто не воспринимал мистера Амоса всерьез. По мне, так мистер Амос походил на низенького грушеобразного пингвина, когда горячо продолжил:

– Вы должны понять! Я действовал исключительно ради Столлери. Когда мой отец, граф Хамфри, умер, Столлери было разорено. Сады запущены, крыша проваливалась, и мне пришлось заложить всё, чтобы заплатить имеющемуся у нас персоналу, и они в любом случае были второсортными неряхами. Это разбивало мне сердце. Я люблю Столлери. Я хотел, чтобы оно было таким, каким должно быть: хорошо управляемым, восстановленным, красивым, полным действительно почтительных слуг. Я знал, на это потребуются миллионы. Я знал, на это потребуется всё мое время и энергия. Я знал, на это потребуется магия – специально направленная магия, магия, которую, к вашему сведению, я сам изобрел и тайно установил в погребе! И чтобы заработать денег, мне нужен был контроль над погребом. А единственный человек, контролирующий погреба – это дворецкий, так что, естественно, я стал дворецким. Вы должны понять, мне пришлось стать дворецким! Я заплатил молодому актеру, чтобы он занял мое место – в те дни мы с Рудольфом Брауном были довольно похожи…

– Да, и ты выгнал собственного брата – моего мужа, – вдруг горько произнесла моя мать, – чтобы он не мешал тебе. Хуберт так и не оправился после этого.

Мистер Амос уставился на нее с таким видом, будто только что вспомнил о ее присутствии.

– Хуберт был вполне счастлив, управляя книжным магазином, – сказал он.

– Вовсе нет, – парировала моя мать. – Книжный магазин был моей идеей.

– Вы упускаете из виду две вещи, граф Амос, – вставил Габриэль де Витт. – Во-первых, возвышение вашего друга-актера означало, что вы обманываете короля, что является изменой. И, во-вторых, ваша попытка восстановить Столлери изначально была обречена на неудачу.

– Неудачу? – произнес мистер Амос и, подняв руку, обвел ею Большой Салон, гостей, канделябры, красиво раскрашенные потолки, золотые кресла и диваны. – Это вы называете неудачей?

– Неудачей, – повторил Габриэль де Витт. – Вы должны были заметить, что остальные здания, построенные на этом разломе вероятности – все без исключения, – являются пустыми руинами. Этот разлом вероятности – вроде сливной ямы. Рано или поздно он превратит Столлери в такие же руины, сколько бы магии вы ни использовали, сколько бы денег ни вложили. Подозреваю, на его содержание с каждым годом уходит всё больше денег… А, вот и сэр Саймон вернулся.

Габриэль де Витт отвернулся от мистера Амоса, на лице которого появилось выражение недоверчивого ужаса, когда сэр Саймон прошагал мимо юристов и чародеев. Конечно: на этом этаже он мог зайти в библиотеку через балкон и обернуться за несколько минут. Сэр Саймон подошел к Габриэлю де Витту, держа в одной руке резиновый мяч. В другой руке у него болтался мой фотоаппарат.

– Вот и мы, монсиньор, – произнес он. – Жертва заявляет, что убийца лишил ее жизни, поймав ее душу в этот фотоаппарат.

Мгновение я не мог дышать. Клянусь, мое сердце перестало биться. Потом оно резко заколотилось вновь, стуча в ушах, пока всё не стало серым и расплывчатым, и мне показалось, что я сейчас потеряю сознание. Я вспомнил, как оставил фотоаппарат на книжной полке, когда у Кристофера начались судороги. Я вспомнил, как вспышка ударила в лицо той ведьме, когда она начала накладывать на меня чары. И я вспомнил тот необычный журнал, иллюстрированный плохими рисунками. Не фотографиями – рисунками. Ведьма происходила из мира, где никто не осмеливался делать фотографии, поскольку это заключало душу в фотоаппарат. Я был убийцей. И я подумал, что в итоге действительно заработал себе Злой Рок.

Я смутно слышал, как Габриэль де Витт говорит:

– Я вынужден попросить задержаться всех присутствующих – либо в этой комнате, либо в Банкетном Зале со слугами. Я, мои люди или полиция должны опросить под чарами правды каждого.

Немалое число гостей запротестовало. «Я должен выбраться отсюда!» – подумал я. Осмотревшись, я понял, что нахожусь совсем близко к служебной двери. Меня оттеснили к ней, когда заходили люди с Габриэлем де Виттом. Пока Габриэль де Витт говорил:

– Да, это действительно может занять всю ночь, но речь идет об убийстве, мадам.

Я начал медленно и осторожно пятиться к этой двери. Я пятился, когда еще больше гостей принялись протестовать. Когда я добрался до двери, Габриэль де Витт говорил:

– Приношу свои извинения, но справедливость должна восторжествовать, сэр.

Я продолжал пятиться, пока дверь за мной не открылась – совсем чуть-чуть. Затем благодаря тому, что мистер Амос так много тренировал меня входить и выходить, я сумел взяться за дверь и выскользнуть за нее. Я позволил ей, закрываясь, прижать кончики моих пальцев, чтобы она не стукнула, и мгновение постоял, надеясь, что меня никто не заметил.

– Там Габриэль де Витт, да? – прошептал кто-то.

Я дернулся в сторону и увидел прижавшуюся к стене рядом с дверью Милли. Она выглядела почти такой же перепуганной, каким я себя чувствовал.

– И дом полон полицейских, – сказала она. – Помоги мне выбраться отсюда, Конрад!

Я кивнул и на цыпочках пошел к служебной лестнице. Я сказал себе, что Милли испугается гораздо больше, если я сообщу, почему мне необходимо выбраться отсюда еще более срочно, чем ей. И, когда она последовала за мной, я только прошептал:

– Где в основном находятся полицейские?

– Собирают всех горничных и кухонный персонал и отводят их в Банкетный Зал для допроса, – прошептала она в ответ. – Мне всё время приходится прятаться.

– Хорошо, – сказал я. – Тогда, возможно, нам удастся выбраться через подвал. Можешь сделать нас невидимыми?

– Да, но они чародеи, – прошептала Милли. – Они нас увидят.

– Всё равно сделай.

– Хорошо.

Мы продолжили красться. Я не мог понять, невидимые мы или нет. Но, наверное, все-таки да, поскольку, направляясь к лестнице, мы проходили мимо лифта, когда из него появился полицейский, толкающий перед собой миссис Бэлдок и мисс Семпл, и никто из них нас не увидел. Обе экономки плакали – миссис Бэлдок мощно тяжело всхлипывала, а мисс Семпл проливала шумные потоки слез.

– Вы не понимаете! – рыдала мисс Семпл. – Мы обе работаем здесь почти всю жизнь! Если нас из-за этого прогонят, куда мы пойдем? Что будем делать?

– Не мое дело, – ответил полицейский.

Мы с Милли обогнули их и слетели по лестнице на первый этаж. Там я приоткрыл обитую зеленой тканью дверь. В вестибюле было ужасающе шумно: полицейские конвоировали садовников, конюхов и шоферов наверх по парадной лестнице. Большинство из них протестовали, что только Семье позволено подниматься этим путем. Я дал двери закрыться, и мы понеслись в подвал.

Я никогда не видел подвал таким безлюдным. Он был тусклым, пустым и гулким. Можно было подумать, что разлом вероятности уже поглотил здесь всю жизнь. Со всей возможной скоростью я провел Милли к двери между кухнями и погребами, куда садовники обычно подносили овощи и фрукты.

Здесь было уже не пусто. Свет от открытой двери внизу заливал лестницу в погреб. Оттуда доносились звуки, производимые суетящимися людьми. Мы с Милли резко подпрыгнули, когда сильный исполненный волшебства голос крикнул наверх:

– Иди скажи ему, что кнопку сдвига напрочь заклинило! Если я включу энергию, у нас опять повсюду начнутся изменения. Давай. Поторопись!

Я чуть не засмеялся. «Кристофер заклинил кнопку!» – подумал я. Но тут кто-то бегом начал подниматься по лестнице. Милли схватила меня за запястье, и мы промчались мимо лестницы к продуктовому фойе, пока тот человек не добрался до верхних ступеней и не увидел нас. Я открыл дверь, и мы прокрались на улицу – в сады.

Я сильно запаниковал, обнаружив там непроглядную тьму, но сказал:

– А теперь побежали!

На самом деле, мы передвигались скорее неуклюжей рысью, вытянув вперед руки, чтобы не удариться обо что-нибудь, пытаясь следовать бледным полосам, которые, вероятно, являлись тропинками. Думаю, это немного сбило нас с пути. Возможно, мы следовали каким-то случайным просветам. Во всяком случае, где-то через полчаса спотыкающегося бега мы выскочили из черных как ночь кустов в открытые пространства парка, а не сада, как я ожидал. Там было гораздо, гораздо светлее.

– О, хорошо, мы можем видеть! – сказала Милли.

«И нас могут увидеть!» – подумал я. Но нам надо было как-то выбраться из поместья. Я побежал изо всех сил туда, где, как мне казалось, находятся главные ворота, придерживаясь прямой линии вдоль дороги по скошенной траве парка. Я чувствовал, что не выберусь из Столлери достаточно быстро.

Где-то рядом с нами раздалось глубокое «гав!», сопровождаемое топотом мощных лап. Я забыл про Чемпа. Я произнес плохое слово и замедлился. Милли тоже.

– Это сторожевой пес? – спросила она – кажется, она нервничала еще больше меня.

– Да, но не беспокойся, – ответил я, пытаясь говорить по-настоящему уверенно. – Он меня знает, – и позвал: – Чемп! Эй, Чемп!

Вначале мы могли определить местоположение Чемпа по топоту и тяжелому дыханию. Потом из тьмы появился его громадный несущийся силуэт. Мы с Милли запаниковали и вцепились друг в друга. Но Чемп просто повернул к нам, показывая, что знает о нашем присутствии, и помчался дальше, испустив еще одно глубокое «гав».

Секунду спустя на некотором расстоянии поднялся ужасающий шум. Чемп разразился лаем – глубоким грудным лаем, похожим на гром. К нему присоединилась другая собака – высоко и пронзительно – и тявкала, и тявкала, и тявкала, производя даже больше шума, чем Чемп. Начала безумно ржать лошадь – снова и снова. С голосами животных смешались кричащие людские голоса – некоторые высокие, некоторые низкие и сердитые. Мы понятия не имели, что происходит, пока не крикнул еще один звучный голос:

– Замолчите, все!

И тут же воцарилась тишина. Тот же голос продолжил:

– Да, Чемп, я тоже тебя люблю. Только убери, пожалуйста, лапы с моих плеч.

– Кристофер! – закричала Милли и бросилась на голос.

Когда я догнал ее, она вцепилась обеими руками в руки Кристофера и, кажется, плакала.

– Всё хорошо, Милли, – говорил Кристофер. – У меня просто возникли небольшие проблемы с изменениями. Больше ничего не случилось. Всё хорошо!

Позади них на фоне темного неба маячил фургон Странников с запряженной в него разозленной белой лошадью. За ее подергивающимися ушами и хлещущим хвостом я видел мужчину на козлах. Его кожа была такой темной, что я не мог разглядеть его ясно. Только глаза, смотревшие то на меня, то на Милли. Сидевшую рядом с ним маленькую белую собаку разглядеть было гораздо проще. Последними я выхватил лица женщины и двух детей, смотревших на нас из-за плеч мужчины.

Тут маленькая белая собака решила, что я нарушитель, и снова начала тявкать. Чемп на земле рядом со мной воспринял это как смертельное оскорбление и ответил. Они так громко переругивались, что могли разбудить и мертвого.

– Заткни их! – проревел я, перекрикивая шум. – В особняке полно юристов и полиции!

– И Габриэль здесь! – воскликнула Милли.

Кажется, ее запоздало накрыло реакцией от нашего побега на волосок от гибели. Во всяком случае, она дрожала с ног до головы.

– Молчать! – велел Кристофер собакам, и они замолчали. – Я знаю, что он здесь. Габриэль и его веселые ребята вчера облазили все башни и пустые замки, изучая изменения. Мне пришлось сильно постараться, чтобы не попасться им на глаза.

– Нам надо убираться, – сказала Милли.

– Знаю, – согласился Кристофер и поднял взгляд на Странника, управлявшего фургоном. – Есть ли шанс, что вы сможете подвезти нас немного дальше?

Мужчина что-то пробурчал и повернулся посовещаться с женщиной. Я никогда прежде не слышал язык, на котором они быстро разговаривали. Повернувшись обратно, мужчина сказал:

– Мы можем довезти вас до города, но не дальше. У нас назначена встреча сразу после рассвета.

– Полагаю, там мы можем сесть на поезд, – сказал Кристофер. – Отлично. Спасибо.

– Тогда забирайтесь назад, – велела женщина.

И мы вскарабкались в фургон, оставив Чемпа сидеть посреди парка грустным темным холмиком. Странник щелкнул лошадь кнутом, и фургон тронулся.

 

Глава 20

Фургон был странным. Я так и не разглядел его как следует, поскольку внутри было очень темно, но он казался гораздо больше, чем я ожидал. Было тепло – мне, по крайней мере: Милли так и продолжала дрожать, – и нас окружали теплые запахи одежды, лука и специй с оттенком металлического запаха жести. Где-то на стенах постоянно позвякивали и дребезжали вещи, которых я не видел. Там имелось что-то вроде скамеек, и мы с Кристофером сели на них, поместив между нами Милли, чтобы согреть ее. Двое детей поспешно забрались внутрь, чтобы сесть напротив и таращиться на нас в полутьме так, словно мы были самым странным явлением на свете. Но общаться с нами они не желали, что бы мы ни говорили.

– Они опять застеснялись. Не обращайте внимания, – сказал Кристофер. – Ты почему бежишь из Столлери, Грант?

– Я убийца, – ответил я и рассказал ему про призрак и фотоаппарат.

– О, – спокойно произнес Кристофер и некоторое время спустя продолжил: – Я почти готов поверить, что у тебя и правда дурная карма, Грант, хотя и знаю, что это не так. Тебя преследует отвратительнейшее невезение. Возможно, из-за магии. Ты знаешь, что, когда мы впервые встретились, ты с ног до головы был покрыт заклинаниями? Одно из них могло быть смертоносным. Но я думал, что снял с тебя все, пока мы шли через парк.

– О, – в свою очередь произнес я и сердито объяснил: – Одно из этих заклинаний должно было заставить мистера Амоса взять меня на работу.

– Знаю, – ответил Кристофер. – Поэтому я и снял их с тебя. Мне нужна была эта работа. А что Габриэль делал в Столлери – ну, помимо того, что искал нас с Милли?

– Арестовывал мистера Амоса. Ты знал, что он мой дядя?

– Габриэль не может быть твоим дядей. Он из Двенадцатой серии.

– Нет, дурачина – мистер Амос. Моя мать сказала, что ее муж был братом мистера Амоса.

– Обычно это делает человека твоим дядей, – согласился Кристофер.

– И мистер Амос на самом деле граф Столлери, – сообщил я ему. – Вовсе не граф Роберт. Его отец был актером по имени мистер Браун. Графиня на самом деле заурядная миссис Браун.

Кристофер пришел в восторг.

– Расскажи мне всё, Грант, – попросил он.

И я рассказал.

– А ту ведьму – леди Мэри – они тоже арестовали? – спросила Милли, стуча зубами.

– Не думаю, – ответил я, – но, возможно, они арестуют мистера Сейли.

– Какая жалость, – сказала Милли. – Леди Мэри заслуживает ареста. Она использует магию самым гнусным образом. Но… Нет, помолчи, Кристофер. Прекрати вставлять умные замечания, и расскажи мне, что случилось с тобой на этот раз. Как ты оказался со Странниками?

– Воспользовавшись мозгами, – ответил Кристофер, – наконец-то. Пока они не сгнили и не вывались из головы. Признаю, я серьезно застрял там – во всех этих башнях и особняках. Каждый раз, когда происходило изменение – а их было множество, – я всё больше удалялся от Столлери. А половину времени вообще никаких путей куда бы то ни было не появлялось, даже когда я выходил наружу. Я ужасно устал, проголодался и запутался. Я находился в гигантском здании, полностью сделанном из стекла, когда вся сцена заполнилась людьми Габриэля. Вы когда-нибудь пробовали спрятаться в стеклянном доме? Не пробуйте. Это невозможно. И они оказались между мной и дорогой на крышу, так что я не мог подняться, чтобы подождать там следующего изменения. И я запаниковал. А потом подумал: должен быть другой путь! Потом я подумал о Чемпе. Чемпу никогда не позволялось заходить внутрь дома…

– Так же как мистеру Эйвенлоку и Смедли! – воскликнул я. – Изменения происходят и в парке тоже!

– Именно, Грант. У разлома вероятности два конца. Но один теряется неведомо где, и никто его не замечает. Поняв это, я сразу выбрался из треклятой оранжереи и отправился в вересковые пустоши на поиски другого конца. Правда, не думаю, что когда-нибудь нашел бы его, если бы примерно в то же время, когда я туда добрался, там не проходили Странники. Они дали мне поесть, и я попросил их подбросить меня в Столлери – я надеялся, что ты уже там, Милли, – и вначале они не хотели. Сказали, что тогда выйдут прямо посреди парка. Но я пообещал провести их через ворота, так что они согласились взять меня.

– И как мы пройдем через ворота? – спросил я.

Едва я успел это произнести, как размеренный стук лошадиных копыт остановился. Странник отклонился назад с козел и сообщил:

– Ворота.

– Хорошо, – Кристофер встал и перебрался в переднюю часть фургона.

Не знаю, что он сделал. Лошадь снова тронулась, и через мгновение внутри каравана стало так темно, что дети напротив меня тихонько встревоженно защебетали. А в следующее мгновение я понял, что смотрю через заднюю дверцу фургона на туннель широко распахнутых ворот, а лошадь поворачивает на дорогу. Я слышал, как ее копыта стучат и скользят по трамвайной линии, когда Кристофер заполз обратно. Потом она, видимо, нашла пространство между рельсами, поскольку ее ноги снова стали издавать равномерный стук.

– Как ты это сделал? – спросила Милли.

То был профессиональный вопрос кудесницы, даже если у нее по-прежнему стучали зубы.

– Привратника не было, – ответил Кристофер, – так что я легко закоротил защиту. Должно быть, его тоже арестовали.

До Столлчестера ехать было долго, а лошадь двигалась далеко не так быстро, как трамвай. Медленный стук ее копыт был таким равномерным, а внутри фургона – так уютно, что я заснул, и мне снились медленные сны с чесночно-металлическим запахом. Время от времени я просыпался – обычно на крутых участках, где лошадь двигалась еще медленнее, а Странник нажимал на тормоз с долгим смазанным звуком и кричал что-то лошади на своем иностранном языке. Затем я снова засыпал.

Окончательно я проснулся, когда в фургон с обеих сторон проникал белый утренний свет. Стук копыт казался громче, и к нему добавлялось сильное эхо. Я сел и через заднюю дверь увидел, как мимо очень медленно проплывает Столлчестерский Собор. Мгновение спустя Странник наклонился назад, чтобы сказать:

– Здесь мы должны вас высадить.

Кристофер суматошно подпрыгнул, просыпаясь:

– О. Хорошо. Спасибо.

Думаю, Милли проснулась, только когда мы уже стояли на улице, наблюдая, как фургон с грохотом быстро уезжает от нас, весь позвякивающий и дребезжащий – теперь лошадь двигалась торопливой рысью.

Милли снова начала дрожать. И неудивительно. Ее полосатая униформа Столлери совсем не грела – как и моя, коли на то пошло. Мы выглядели ужасно неуместно посреди мокрой слегка туманной улицы. Должно быть, одежду Кристофера захватило одно из изменений. На нем были просторные мешковатые одеяния, с виду из дерюги, и выглядел он еще более странно, чем мы с Милли.

– Ты в порядке? – спросил он Милли.

– Просто замерзла, – ответила она.

– Большую часть жизни она провела в жаркой стране, – объяснил мне Кристофер, обеспокоенно осмотрев туристические магазинчики на другой стороне улицы. – Слишком рано, чтобы магазины были открыты. Думаю, я могу наколдовать тебе пальто…

Пальто, подумал я, свитера, шерстяные рубашки – я знаю, где всё это найти.

– Наш книжный магазин как раз в конце улицы, – сказал я. – Могу поспорить, моя зимняя одежда по-прежнему лежит в моей комнате. Давайте проберемся туда и возьмем несколько свитеров.

– Хорошая мысль, – согласился Кристофер, обеспокоенно глядя на Милли. – А потом покажи нам дорогу на железнодорожный вокзал.

Я провел их по улице к аллее позади нашего книжного магазина. Задняя калитка открылась как обычно, когда я вскарабкался на нее и перегнулся через верх, чтобы отодвинуть засов, а потом спрыгнул и поднял щеколду. Ключ от задней двери висел за водосточной трубой во дворе – совершенно как обычно. Будто я никогда и не уходил, подумал я, пока мы на цыпочках пробирались через контору. В магазине было не совсем как обычно. Касса и большинство больших книжных шкафов находились в других местах. Я не мог понять, являлось ли это следствием одной из перестановок дяди Альфреда или всех тех изменений в Столлери. Во всяком случае, запах остался прежним: запах книг, мастики для натирания полов и слабая нотка химических препаратов из мастерской дяди Альфреда.

– Вы двое, оставайтесь здесь, – прошептал я Кристоферу и Милли. – Я прокрадусь наверх и достану одежду.

– Кто-нибудь может услышать? – спросила Милли, с усталой дрожью устраиваясь на стуле за кассой.

Насколько я знал, моя мать по-прежнему была в Столлери. К тому времени, когда она вошла в Большой Салон, она уже опоздала на последний трамвай, а первый утренний добирается до Столлчестера только к половине девятого. А чтобы разбудить по утрам дядю Альфреда, требовалось два больших будильника с двумя звонками, размером с чашку каждый.

– Нет, – ответил я и побежал наверх, стараясь ступать как можно легче.

Странно, после Столлери наша лестница казалась маленькой и убогой. Жужжание старой магии, исходящее из мастерской дяди Альфреда, тоже казалось маленьким и убогим после магии, которую я чувствовал от Кристофера и самого Столлери. И я забыл, что жилая часть нашего дома так пахнет пылью. Я поспешно поднялся через странность на самый верх в свою комнату.

Добравшись туда, я с трудом поверил глазам. Моя мать захватила мою комнату, чтобы писать там, захламив своими обычными стопками бумаги и копиями книг, а рядом с окном стоял ее рассыпающийся старый стол с пишущей машинкой. На мгновение я подумал, что, возможно, виновато одно из изменений в Столлери, но, присмотревшись внимательней, увидел отметины там, где раньше стояли кровать и комод.

Всё еще с трудом веря глазам, я бегом спустился на пол-этажа в прежнюю мамину писательскую комнату. Там обнаружилась моя кровать, перевернутая вверх дном, а рядом с ней втиснули мой комод с открытыми пустыми ящиками. Вся моя одежда исчезла, как и модель самолета и книги. Моего возвращения действительно не ждали. Я чувствовал себя… что ж, раненным – единственное подходящее слово. Сильно, ужасно раненным. Но на всякий случай я спустился заглянуть в комнату Антеи.

Там было даже хуже. Когда я уходил, вместе с мамиными бумагами там оставалась мебель Антеи. Теперь всё убрали. Дядя Альфред превратил комнату в склад своих магических запасов. На трех стенах расположились новые полки, заставленные бутылками и пакетами, а в центре комнаты – груда стеклянных изделий. Мгновение я стоял, уставившись на это, и думал об Антее. Как она чувствовала себя сейчас, когда ее новоиспеченного мужа арестовали за мошенничество?

Я чувствовал себя ужасно.

Взяв себя в руки, я пробрался через лестничную площадку в комнату матери. Там было лучше. Эта комната выглядела и пахла так же, как всегда – разве что больше пыли, – а разобранная кровать была завалена кучей пыльной, изъеденной молью одежды. Еще больше одежды перемешанными кучами валялось на полу. Мама явно вытряхнула из шкафов всё, когда искала то кошмарное желтое платье, чтобы надеть его в Столлери. Я подобрал один из ее обычных свитеров цвета горчицы и надел его. Он пах мамой, из-за чего мне стало еще больнее, чем раньше. Поверх зелено-кремовой униформы свитер выглядел кошмарно, но по крайней мере был теплым. Я подобрал еще один потолще для Милли и куртку для Кристофера и поспешил вниз.

По пути мне послышалось, как с обычным приглушенным позвякиванием открылась дверь магазина. «О нет! – подумал я. – Кристофер опять совершил какую-то умную глупость!» Я увеличил скорость и пулей влетел в магазин.

Он был пуст. Я встал на отполированном месте рядом с кассой, удрученно оглядываясь вокруг. Похоже, Кристофер и Милли ушли без меня.

Я уже собирался выйти на улицу, размахивая одеждой, когда услышал шлеп-шлеп тапочек, торопливо спускавшихся по лестнице позади меня. Завязывая халат поверх полосатой пижамы, в магазин ворвался дядя Альфред.

– Кто-то в магазине, – говорил он. – Я не могу отвернуться ни на секунду – глаз сомкнуть некогда… – тут он увидел меня и встал как вкопанный. – А ты что здесь делаешь? – он поправил пальцем очки, чтобы убедиться, что это действительно я. Уверившись, он провел рукой по взъерошенным волосам, выглядя крайне озадаченным. – Ты же должен быть в Столлери, Кон. Твоя мать отправила тебя обратно? Значит ли это, что ты уже убил своего дядю Амоса?

– Нет, – ответил я. – Не убил.

Я хотел сообщить ему, что мистера Амоса арестовали. Вот! Но также я хотел высказать дяде Альфреду всё, что думаю о нем из-за того, как он наложил на меня чары и притворялся, будто надо мной висит Злой Рок, и я не мог решить, с чего начать. Я колебался и упустил свой шанс. Дядя Альфред практически завопил на меня:

– Ты не убил его! Но я послал тебя туда, увешанного смертоносными чарами, мальчик! Я послал тебя, чтобы ты призвал Ходока! Я послал тебя с чарами, которые должны были указать тебе, что ты должен убить Амоса! А ты подвел меня! – он наступал на меня, жутко шлепая тапочками, а его руки скрючились, будто когти. – Ты заплатишь за это! – его лицо стало диким и покрылось странными пятнами, а глаза злобно смотрели на меня сквозь очки, словно большие желтые мраморные шары. – Я мог заполучить Столлери в свои руки – вот в эти руки, – если бы не ты! После смерти Амоса и твоего повешения имение отдали бы твоей матери, а ею я могу управлять.

– Нет, ты ошибаешься, – ответил я, отступая. – Есть еще Хьюго. И Антея.

Он не слушал меня. Конечно, он и никогда не слушал, если только я не заставлял его, устроив какую-нибудь забастовку.

– Сейчас я уже мог бы вытягивать вероятности! – ревел он. – Дай только добраться до тебя!

Я чувствовал жужжание его поднимавшейся вокруг меня магии. Я хотел повернуться и бежать, но был не в состоянии. Я не знал, что делать.

– Призови опять Ходока! – торопливо прошептал мне на ухо голос Кристофера.

Я почувствовал щекочущее скулу дыхание Кристофера и его невидимое тепло рядом со мной. Не думаю, что когда-либо так чему-то радовался.

– Призывай немедленно, Грант!

Невидимые пальцы потянули ключ-штопор, висевший у меня на шее, и вытащили наружу – поверх маминого горчичного свитера.

Я бросил куртку и свитер для Милли и благодарно схватил ключ-штопор, подняв его. Веревка, на которой он висел, услужливо удлинилась, так что я мог взмахнуть им прямо перед разъяренным лицом дяди Альфреда.

– Настоящим я призываю Ходока! – завопил я. – Приди ко мне и дай то, что мне нужно!

Тут же появились холод и ощущение обширных открытых пространств. За растрепанными волосами дяди Альфреда я видел гигантский изгибающийся горизонт, пылающий от невидимого за его чертой света. Дядя Альфред развернулся и тоже его увидел. Его рот открылся. Он начал пятиться к кассе, но, кажется, не мог сделать и шага. Я видел вмятины на обоих рукавах его халата, где его схватили две пары рук. Когда фигура Ходока своей торопливой семенящей походкой пересекла гигантский горизонт, я чувствовал, как Кристофер с одной стороны от дяди Альфреда, а Милли с другой вцепились в него, точно тиски.

– Нет, нет! Пустите! – закричал дядя Альфред.

Он метался и вырывался, пытаясь освободиться. Его руки поднимались так тяжело, будто стали свинцовыми, когда Кристофер и Милли повисли на нем.

Ходок приближался с поразительной скоростью, его волосы и одежда, не шевелясь, развевались в неощутимом ледяном ветре, который он принес с собой. И совсем скоро он уже возвышался в магазине, неясно вырисовываясь среди книжных шкафов, заполняя пространство ледяным запахом. Потом он уже стоял над нами. Его внимательное белое лицо и продолговатые темные глаза повернулись от дяди Альфреда ко мне.

– Нет, нет! – выкрикнул дядя Альфред.

Продолговатые темные глаза Ходока снова обратились к дяде Альфреду. Он протянул ему маленькую запятнанную алым винную пробку с этикеткой «Вина Иллари, 1893 год».

– Не направляй это на меня! – взвизгнул дядя Альфред, отклоняясь назад. – Направляй на Кона! На ней сильнейшие смертоносные чары!

Белое лицо Ходока кивнуло в его сторону. Один раз. Обе его руки вскинулись. Он подхватил дядю Альфреда подмышку и протопал мимо меня, неся его легко, будто младенца. Последнее, что я видел – яростно пинающиеся ноги в полосатых пижамных штанах, когда дядя Альфред проплывал мимо моего правого плеча. Когда мимо меня прошел сам Ходок, я почувствовал рывок на шее, и ключ-штопор вылетел из моих рук и исчез. В то же мгновение исчезло ощущение ветра и горизонта вечности.

Тогда Милли с Кристофером стали видимыми – они пошатывались и выглядели крайне потрясенными.

– Думаю, мне не нравятся оба твоих дяди, Грант, – необычайно тихо и серьезно произнес Кристофер.

– Это, – прозвучал позади меня глубокий сухой голос, – первые твои разумные слова за несколько месяцев, Кристофер.

Там стоял Габриэль де Витт, серый и суровый, в своем черном сюртуке казавшийся таким же высоким, как Ходок. Он был не один. Все те, кто заходил вместе с ним в Большой Салон, столпились возле книжных полок и там, где недавно стоял Ходок. Среди них был мистер Прендергаст, и юрисконсульт короля, и одна из королевских колдуний – мадам Дюпон, – а также жуткая миссис Хэвлок-Хартинг. Моя мать и Антея стояли рядом с Габриэлем де Виттом – обе ужасно уставшие и заплаканные. Но, оглядевшись вокруг, я с интересом отметил, что каждый присутствующий был столь же потрясен прохождением Ходока, как и я. Даже Габриэль де Витт стал немного серее, чем в Столлери.

При виде него – и других людей – у Кристофера сделался самый ошарашенный вид, какой я у него когда-либо видел. Его лицо стало таким же белым, как у Ходока. Он сглотнул и попытался поправить галстук, которого на нем не было.

– Я могу всё объяснить, – сказал он.

– Я тоже, – прошептала Милли.

Она выглядела совершенно больной.

– С вами двумя я поговорю позже, – сказал Габриэль де Витт, и это прозвучало крайне зловеще. – Сейчас я хочу поговорить с Конрадом Тесдиником.

Это прозвучало еще более зловеще.

– Я тоже могу всё объяснить, – сказал я.

Я до смерти перепугался. И предпочел бы в любой момент поговорить с дядей Альфредом.

– Понимаете, я происхожу из семьи преступников, – произнес я. – Оба моих дяди… И уверен, на мне все-таки тяготеет Злой Рок, что бы ни говорил Кристофер.

По какой-то причине это заставило Антею хихикнуть сквозь слезы. Моя мать вздохнула.

– Мне необходимо задать тебе несколько вопросов, – произнес Габриэль де Витт так, словно я ничего не говорил.

Из внутреннего кармана своего чернильно-черного представительного сюртука он вытащил сверток и передал его мне. По виду в свертке были открытки.

– Пожалуйста, просмотри эти снимки и объясни, что ты на них видишь.

Я, хоть убей, не мог понять, что заставило Габриэля де Витта заинтересоваться открытками, но открыл конверт и вытащил их.

– О, – произнес я.

Оказалось это распечатанные фотографии, которые я сделал на двойной лестнице, где мы встретили Милли. На одной была просто лестница, на двух – на той же лестнице Милли, кричавшая Кристоферу, и еще одна с той же лестницей, поднимавшейся к грязному стеклу башни. Однако с ними со всеми было что-то неправильно. На заднем плане каждой виднелись полупрозрачные, но довольно отчетливые другие здания – десятки других зданий. Я видел расплывчатые коридоры, другие лестницы, комнаты с купольным потолком в разных стилях, разрушенные каменные арки и несколько раз нечто, похожее на гигантскую оранжерею. Все они слоями находили друг на друга.

– Кажется, я вставил пленку, которую кто-то уже использовал, – сказал я.

– Продолжай смотреть, пожалуйста, – просто ответил Габриэль де Витт.

Я продолжил пролистывать стопку. Здесь был вестибюль, в который спускалась двойная лестница, но другой человек, похоже, сфотографировал мраморное помещение с плавательным бассейном, а позади – что-то темное со статуями. Следующей была комната с арфой, но за ней проглядывали буквально десятки туманных комнат, смазанные виды танцевальных залов, столовых, громадных салонов и помещение с бильярдными столами поверх чего-то, похожего на несколько библиотек. Следующие несколько фотографий показывали кухни – с тусклыми далекими кухнями за ними, – включая вязанье в кресле и стол со странным журналом на нем. Следующая…

Я резко вскрикнул. Просто не мог сдержаться. Ведьма была еще ближе, чем я думал. Ее лицо вышло плоским, круглым и пустым, какими получаются лица, когда подносишь к ним фотоаппарат вплотную. Ее рот открылся черным яростным полукругом, а глаза тупо смотрели в упор. Она походила на злой блин.

– Я не собирался убивать ее, – сказал я.

– О, ты ее не убил, – к моему изумлению ответил Габриэль де Витт. – Просто пленил ее душу. Мы нашли ее тело в коме в одной из этих кухонь, когда исследовали чередующиеся здания, и вернули его в Седьмой-Г, где, имею удовольствие сообщить, его быстро поместили в тюрьму. В том мире ее искали за убийство нескольких кудесников с целью получения их магических сил.

Милли тихонько ахнула. Одна из мохнатых бровей Габриэля де Витта дернулась в ее сторону, но он продолжил, не прерываясь:

– Мы, конечно же, вернули душу женщины в Седьмой-Г, так что она может предстать перед судом, как полагается. Скажи, что еще ты видишь на этих снимках?

Я снова пролистал стопку.

– Эти две с Милли на лестнице были бы удачными, если бы не здания, проявившиеся позади нее.

– Их там не было, когда ты фотографировал? – спросил Габриэль де Витт.

– Конечно, нет, – ответил я. – Я никогда их прежде не видел.

– А, но мы видели, – сказал один из людей Габриэля де Витта – моложавый мужчина с копной пушистых кудрей и смуглой кожей. Он шагнул вперед и протянул мне пачку фотографий другой формы. – Я сделал их, пока мы искали в вероятностях Кристофера и Милли. Что думаешь?

Здесь были фотографии двух разрушенных замков, нескольких мраморных лестниц, поднимающихся от бассейна, бальной залы, громадной оранжереи, и снова двойной спиральной лестницы, а на последней была шатающаяся деревянная башня, где мы с Кристофером нашли Чемпа. Все они, к моему стыду, были ясными, четкими и без лишних полупрозрачных изображений.

– Они гораздо лучше моих, – сказал я.

– Да, но посмотри, – мужчина взял мою первую фотографию с Милли на лестнице и держал ее рядом с четырьмя своими. – Посмотри на задний план своих. У тебя там оба разрушенных замка и стеклянный дом, и, думаю, размытая штука за ними – деревянная башня. А если возьмешь свою с арфой, на заднем плане можно ясно разглядеть мою бальную залу. Видишь?

– Мы считаем, – произнесла королевская колдунья, – и миссис Хэвлок-Хартинг согласна со мной – у тебя замечательный талант, Конрад: способность фотографировать чередующиеся вероятности, которые ты даже не видишь. Не так ли, монсиньор? – спросила она Габриэля де Витта.

– Правильно, правильно, – произнес мистер Прендергаст.

Габриэль де Витт забрал у меня фотографии и стоял, хмурясь на них.

– Да, несомненно, – наконец, произнес он. – Присутствующий здесь господин Тесдиник обладает необычайным уровнем неразвитой магии. Я хотел бы, – он обратил хмурый взгляд на мою мать, – забрать парня с собой в Двенадцатую серию и убедиться, что его как следует обучат.

– О, нет! – воскликнула Антея.

– Полагаю, это необходимо, – сказал Габриэль де Витт, по-прежнему хмурясь на мою мать. – Не могу понять, о чем вы думали, мадам, не позаботившись обеспечить своему сыну должное обучение.

Волосы моей матери окончательно растрепались, став похожими на выпотрошенный матрас. Я видел, ответить ей нечего. Поэтому она трагично заявила:

– Теперь у меня отберут всю мою семью!

Габриэль де Витт выпрямился, выглядя мрачно и непреклонно даже для него.

– Такое случается, мадам, – произнес он, – когда пренебрегаешь людьми, – и, прежде чем моя мать успела придумать ответ, добавил: – Если это послужит утешением, то же самое я могу сказать и себе, – он обратил мрачное лицо к Милли. – Ты была права насчет той швейцарской школы, моя дорогая. Прежде чем отправиться сюда я проверил ее. И мне следовало это сделать перед тем, как посылать туда тебя. Ужасное место. Мы поищем школу получше, как только вернемся домой.

Милли расплылась в ликующей дрожащей улыбке.

– Что я тебе говорил? – вставил Кристофер.

Было ясно, что у него по-прежнему серьезные проблемы.

– Я сказал, что поговорю с тобой позже, Кристофер, – заметил Габриэль де Витт и повернулся к миссис Хэвлок-Хартинг. – Могу я оставить все нерешенные вопросы в ваших компетентных руках, прокурор? Мне более чем пора возвращаться в свой мир. Пожалуйста, засвидетельствуйте мое почтение его величеству и мою благодарность за то, что он предоставил мне свободу проводить здесь расследование.

– Непременно, – ответила внушительная леди. – Без вас мы бы испытывали немалые затруднения, монсиньор. Но, – добавила она с гораздо большим сомнением, – ваша магия прошлой ночью точно остановила эти ужасные изменения вероятностей?

– Совершенно точно, – ответил Габриэль де Витт. – Какой-то глупец заклинил кнопку сдвига, вот и всё.

Я видел, как Кристофер вздрогнул от этих слов. К счастью, Габриэль де Витт не заметил.

– Если у вас возникнут еще какие-то проблемы, – продолжил он, – пожалуйста, пришлите за мной подходящего чародея. А теперь, все готовы? Нам пора уходить.

Бросившись ко мне, Антея крепко меня обняла:

– Возвращайся, Конрад, пожалуйста!

– Конечно, он вернется, – нетерпеливо произнес Габриэль де Витт. – Никто не может навсегда покинуть свой мир. Конрад вернется, чтобы стать моим постоянным представителем в Седьмой серии.

Я только что вернулся в Седьмую серию, чтобы стать здесь агентом Крестоманси.

До того я провел шесть блаженно счастливых лет в Замке Крестоманси, изучая магию, о которой даже не мечтал, и подружившись с остальными юными кудесниками, обучавшимися там – Элизабет, Джейсоном, Бернардом, Генриеттой и другими. Хотя первая неделя вышла тяжелой. У Кристофера были такие серьезные неприятности – и он так злился по этому поводу, – что Замок словно попал в эпицентр грозы, пока Габриэль де Витт не простил его. И оказалось, что Милли подхватила грипп. Поэтому она мерзла. Она так сильно заболела, что в новую школу отправилась только после Рождества.

По окончании шести лет, когда мне исполнилось восемнадцать, Габриэль де Витт вызвал меня в свой кабинет и объяснил, что я должен вернуться домой в Седьмую серию, иначе начну исчезать из-за того, что нахожусь в чужом мире. Он предложил мне поступить в Ладвичский университет, чтобы заново привыкнуть к своему миру. Также он сказал, что ему жаль терять меня, поскольку я единственный человек, способный образумить Кристофера. Не уверен, что кто-либо вообще на это способен, но Кристофер, кажется, тоже так считает. Он попросил меня вернуться на следующий год, чтобы быть шафером на его свадьбе. Они с Милли решили использовать золотое кольцо с жизнью Кристофера в качестве обручального – по-моему, хороший способ сохранить его в безопасности.

В общем, я записался студентом в Ладвиче и живу с мистером Прендергастом на его квартире напротив театра эстрады. Хотя мистер Прендергаст и не актер на самом деле, он жить не может без театра. Антея хотела, чтобы я поселился с ней. Она постоянно звонит мне из Нового Рима, чтобы сказать, что я должен жить с ней и Робертом, как только она вернется. В Новом Риме она наблюдает за своим последним показом мод – она стала известным дизайнером. А Роберт снимается в Африке – он стал актером, как только полиция отпустила его. Миссис Хэвлок-Хартинг решила, что, поскольку Роберт обнаружил обман мистера Амоса, только когда умер его отец, и тут же отказался участвовать в нем, он не может быть признан виновным. Хьюго пришлось тяжелее, но в конце концов его тоже освободили. Теперь – и я едва мог поверить, когда мистер Прендергаст сообщил мне – Хьюго и Фелиция управляют книжным магазином в Столлчестере. Моя мать по-прежнему пишет книги у них на чердаке. На следующих выходных мы едем навестить их.

Мистер Амос по-прежнему в тюрьме. В прошлом году его перевели на тюремный остров Святой Елены. А графиня с шиком живет в Буда-Париче, не желая показываться в этой стране. И – мистер Прендергаст не уверен, но думает, что это так – мистер Сейли, выйдя из тюрьмы, отправился туда к ней. Во всяком случае в Столлчестере теперь другой мэр.

О моем дяде Альфреде ни слуху ни духу с тех пор, как его забрал Ходок. Теперь, когда я знаю столько всего, я не удивлен. Ходоки – посланники Повелителей Кармы, а дядя Альфред пытался использовать Повелителей Кармы в своих махинациях.

Столлери превратилось в руины, с грустью сообщил мистер Прендергаст, и стало точно таким же, как остальные заброшенные особняки вероятностей. Я вспомнил, как миссис Бэлдок и мисс Семпл в слезах выходили из лифта, и поинтересовался, что стало со всем Персоналом, который потерял работу.

– О, тут вмешался король, – весело ответил мне мистер Прендергаст. – Он всегда ищет хорошо обученных слуг для королевских резиденций. Они все получили королевскую работу. Кроме Манфреда, – добавил мистер Прендергаст. – Ему пришлось отказаться от актерства после того, как в одной сцене в подземелье он упал сквозь стену. Думаю, он теперь учитель.

Король хочет видеть меня завтра. Я жутко нервничаю. Но Фэй Марли обещала проводить меня, как минимум до дверей, и держать за руку. Она хорошо знает короля и говорит, что, возможно, он хочет сделать меня особым следователем, как мистера Прендергаста.

– Ты замечаешь то, чего не видят другие, дорогой, – сказала она. – Не волнуйся так сильно. Всё будет хорошо, вот увидишь.