Когда вас тащат на веревке, это больно и неприятно. Но Сириус окоченел от потрясения, и Кэтлин пришлось тащить его по всему коридору. Он был не тем, чем казался. Ему казалось, что мир остановился прямо перед его передними лапами, и он смотрит в бесконечные облачные зеленые глубины. То, что было в этих глубинах, пугало его, потому что он не мог этого понять.

— Ну в самом деле, Лео! — сказала Кэтлин в конце коридора.

Сириус сдался и пошел, сначала рассеянно, пытаясь понять, что произошло. Но он не мог позволить себе роскоши думать. Как только они оказались на улице, ему в нос одновременно ударил миллион новых запахов. Кэтлин шла быстро, и так же быстро шли другие ноги вокруг нее. А чуть подальше, со свистом и со странным запахом, проносились большие ревущие предметы. Сириус шагнул было в сторону, чтобы поближе посмотреть на эти предметы, и сразу отвлекся на что-то восхитительно пахнувшее гнилью в канаве. Когда Кэтлин оттащила его оттуда, он почувствовал запахи, которые несколько собак оставили на фонарном столбе, а за ними — мусорный контейнер, который пах так вкусно, что у него слюнки потекли.

— Нет, Лео, — сказала Кэтлин, таща его дальше.

Сириус был вынужден последовать за ней. Его гордость была оскорблена тем, что он такой маленький и слабый, ведь он знал, что когда-то он был почти бесконечно силен. Как же получилось, что он теперь такой? Что произошло, что его так уменьшило? Но он не мог думать над ответом, когда на тротуаре поблескивало что-то черное, что требовалось немедленно обнюхать.

— Оставь, — сказала Кэтлин. — Это грязь.

Сириусу казалось, что Кэтлин говорит то же самое каждый раз, как только он найдет что-то действительно интересное. Кэтлин казалось, что она сказала это несколько сот раз, пока они не дошли до луга у реки. А здесь его внимания властно потребовали еще несколько новых запахов. Кэтлин сняла поводок, и Сириус весело бросился во влажную зеленую траву. Он бегал туда-обратно, останавливаясь и принюхиваясь, и его хвост скрутился в напряженный, взволнованный вопросительный знак. Прекрасные запахи. Восхитительные запахи. Что он искал на этой великолепной зеленой равнине? Он искал что-то. Он становился все больше и больше в этом уверен. Этот куст? Нет. Тогда этот пахучий кусок глины? Нет. Но что тогда?

Издалека доносился слабо знакомый запах. Может, так пахнет то, что он ищет? Сириус помчался на запах, Кэтлин побежала за ним. Он остановился на берегу реки. Он ее знал, эту большую коричневую штуку — слабо припоминал — и шерсть у него на спине приподнялась. Нет, он ищет не это. И, конечно, хотя она коричневая и ни на секунду не перестает двигаться, но, судя по запаху, это всего лишь вода? Сириус почувствовал, что ему стоит проверить эту теорию — и быстро. Вода течет так быстро, подумал он, что скоро она проползет мимо и исчезнет, если он ее немедленно не поймает. Сириус осторожно зашел в нее. Да, это была вода, текущая вода. И она оказалась гораздо вкуснее, чем та вода, которую Кэтлин наливала ему в миску на кухне.

— О, нет! — сказала запыхавшаяся Кэтлин, выбежав на берег и увидев, как Сириус, вымазавший лапы в вонючей грязи, лакает из реки, как будто ничего не пил целую неделю. — Вылезай.

Сириус послушно вышел на берег. Он был очень счастлив. Он потерся о ноги Кэтлин, тем самым стерев с лап немного грязи, и продолжил изучать луг. Он все еще не мог понять, чего он ищет. Затем, неожиданно, как это бывает с щенками, он почувствовал, что устал — так устал, что не может пошевелиться. Кэтлин никак не могла заставить его встать. В конце концов она села рядом с ним и стала ждать, пока он отдохнет.

И там, сидя посреди зеленого луга, Сириус кое-что вспомнил. Он почувствовал, что внутри собственной головы он сидит в зеленом пространстве, громадном, безграничном, странном и еще более живом, чем тот луг, на котором сидит его тело. Это его напугало. Но он знал, что если будет внимательно разглядывать луг, то через некоторое время будет знать на нем каждую кочку и каждую кротовину. И точно также, подумал он, я могу изучить громадные зеленые пространства в своей голове.

«. не понимаю,» — подумал он, тяжело дыша и высунув язык. — «Почему эти странные зеленые пространства кажутся мной?"

Но его мозг был еще недостаточно велик, чтобы вместить эти пространства. Сириус попытался закрыться от них. Для этого он сжал зеленое видение в узкий канал, через который полились болезненные и жалкие воспоминания. Сириус знал, что его в чем-то несправедливо обвинили. Он знал, что кто-то его ужасно подвел. Как и почему, он не мог сказать, но он знал, что его приговорили. Он тогда злился, но толку не было. И еще существовало Зоаи. Он понятия не имел, что такое Зоаи, но знал, что должен найти его как можно быстрее. И как его найти, если он не знает, на что оно похоже, если он сам настолько мал и слаб, что даже такое доброе существо, как Кэтлин, может тащить его за собой на веревке? Он тихонько захныкал от безнадежности и непонимания.

— Ну, ну. — Кэтлин ласково похлопала его по спине. Ты устал, верно? Пойдем-как лучше домой.

Девочка встала с влажной примятой травы, снова привязала к ошейнику поводок, затем потянула, и Сириус пошел за ней. Он слишком устал и был слишком удручен, чтобы сопротивляться. Они вернулись тем же путем, как и пришли, и на этот раз Сириуса не интересовали разнообразные запахи. Ему и так было о чем подумать.

Взглянув на Сириуса, Робин что-то сказал. Это было «Он довольно грязный, верно?», но Сириус, конечно, его не понял. Бэзил тоже что-то сказал, и в отдалении прозвучал холодный голос Даффи. Кэтлин быстро принесла тряпки и полотенца и принялась оттирать Сириуса, а Даффи все говорила и говорила, и голос ее звучал так, что Сириус ежился. Он внезапно понял две вещи. Одна — то, что Даффи — а возможно, и вся семья — обладает властью над его жизнью и смертью. И вторая — ему нужно понимать, что они говорят. Если он не сумеет понять, чем недовольна Даффи, он, возможно, повторит ту же ошибку, и его за это убьют.

После этого он заснул на коврике у камина, вытянув все четыре лапы, и какое-то время мир для него не существовал. Он лежал прямо на проходе. Робин пинал его в одну сторону, Бэзил в другую. Громовой голос попытался закатить его под диван, но это было все равно что катить тяжелое бревно, и он сдался. Сириус так крепко спал, что ничего не замечал, и в голове у него немного прояснилось. Как будто из-за всего того, что Сириус видел и вспомнил в тот день, его мозг невольно вырос.

Проснулся Сириус страшно голодным. Он съел собственный ужин и доел за кошками остатки второго ужина, который им дала Кэтлин. Потом он с надеждой поискал чего-нибудь еще съестного, но не нашел. Тогда Сириус со вздохом улегся на пол, опустил морду на огромные неуклюжие лапы, принялся наблюдать, как ужинают люди — они всегда оставляли себе самое вкусное — и изо всех сил пытатлся понять, что они говорят. Он с радостью обнаружил, что, сам того не замечая, уже знает довольно много слов, и даже знает, что означают некоторые из них. Но большая часть разговора звучала как бессмысленное бормотание. Ему понадобилось несколько дней, чтобы разложить это бормотание на слова и разобраться, как одни слова могут связываться с другими. Справившись с этой задачей, Сириус обнаружил, что раньше пропускал мимо ушей самую важную часть этих слов.

Он думал, что моментально выучил слово «гулять». Каждый раз, когда Кэтлин его говорила, Сириус вскакивал, зная, что это означает зеленый луг и текущую воду. В восторге от того, что обещало это слово, его хвост обретал собственную жизнь и сшибал на пол все вокруг, и Сириус позволял надеть на себя поводок ради того, что будет потом. Но он считал, что все эти удовольствия связаны со звуком «ля». Бэзил это обнаружил и немало поразвлекался.

— Шляпа, Крыс! — покрикивал он. — Глянь! Земля!

Каждый раз Сириус вскакивал, размахивая хвостом и навострив рыжие висячие уши, только для того, чтобы разочароваться. Бэзил покатывался от хохота.

— Нет, обломись, Крыс. Тля, для, конопля!

На самом деле Бэзил оказал Сириусу услугу — научил его прислушиваться к началу слов. К концу недели Сириус старался расслышать тот звук, который люди произносили, собрав губы трубочкой. Этот звук казался ему трудным. Он не был уверен, что когда-нибудь научится произносить его сам. Но он знал, что когда перед «ля» шло «гу». это было настоящим, и никак иначе. Он не отзывался на «валять» или «стрелять». и Бэзил из-за этого сильно досадовал.

— От этого Крыса больше никакой радости, — бормотал он.

Кэтлин с облегчением обнаружила, что Лео почти перестал грызть вещи. Сириус был слишком занят обучением и наблюдением, чтобы делать что-то еще, кроме как рассеянно жевать свою резиновую кость. Теперь он рвался к знаниям. Он продолжал постигать огромное зеленое нечто в самом себе, постоянно ускользавшее от его зрения. Он никак не мог как следует его разглядеть, но увидел достаточно, чтобы знать, что теперь он стал чем-то глупым и невежественным, подвешенным на четырех неуклюжих лапах, с разумом, похожим на симпатичное решето. Он должен был узнать, почему это произошло, иначе он никогда не сможет ничего понять про Зоаи.

Так Сириус слушал и слушал, и наблюдал, пока у него не начинала болеть голова. Он наблюдал за кошками, как и за людьми. И медленно, медленно начинал постигать смысл вещей. Он узнал, что животные считаются ниже людей, потому что они глупее, меньше и не такие ловкие. Люди пользовались своими руками тысячью хитрых, тонких способов. Если они не могли что-то сделать руками, им хватало ума придумать какой-то подходящий инструмент. Осознание этого факта оказало огромную помощь Сириусу. У него были странные, туманные воспоминания о том, как он сам пользовался Зоаи примерно так же, как люди пользуются инструментами. Но животные этого делать не могли. Поэтому у людей и была власть над их жизнью и смертью.

Тем не менее Сириус завороженно наблюдал, как кошки, особенно Тибблс, пользуются лапками почти так же ловко, как люди руками. Тибблс могла стянуть салфетку с мясного блюда, а Ромул и Рем выпускали когти и вытаскивали мясо наружу. Она могла опустить шпингалет на кухонном окне и попасть в дом дождливой ночью. И еще она могла открыть любую дверь, у которой не было круглой ручки. Сириус смотрел вниз на свои громадные толстые лапы и глубоко вздыхал. От них было столько же толку, сколько от ног Даффи. Может, он был сильнее, чем все три кошки вместе взятые, но он не мог так пользоваться лапами, как они. Он понимал, что из-за этого он больше зависит от людей, чем кошки. Кошки жили интересной собственной жизнью и в доме и снаружи, а Сириусу нужно было ждать, пока его человек куда-нибудь поведет. Он впал в глубокое уныние.

Потом он обнаружил, что тоже умеет соображать.

Это было связано с нарядным звенящим красным ошейником. После первой прогулки Кэтлин так и не сняла ошейник с Сириуса. Сириус возненавидел ошейник. От него чесалась шея, а постоянный звон страшно раздражал. Но Сириус очень скоро понял, что это не просто неприятный предмет, а знак и инструмент человеческой власти над ним. Человеку — например, Бэзилу — достаточно было только ухватиться за ошейник, чтобы Сириус оказался беспомощным пленником. И если затем Бэзил щелкал Сириуса по носу или отбирал у него кость, то этим он демонстрировал свою власть над щенком.

Так что Сириус принялся обеспечивать себе возможность освобождаться от этого ошейника, когда захочет. Он стал чесаться. Чесаться. Чесаться. А ошейник звенел, звенел, звенел.

— Пусть эта грязная тварь перестанет чесаться, — сказала Даффи.

— Я думаю, может, ему ошейник тесноват, — сказал Робин. Они с Кэтлин осмотрели ошейник и ослабили его на две дырочки.

Для Сириуса это было существенное облегчение. Ошейник больше не чесался, хотя и звенел еще назойливее, чем раньше. Той ночью, немного повозившись под кроватью Кэтлин, он сумел зацепиться ошейником за одну из кроватных пружин и попытался стащить его, отступая назад. Ошейник застрял у него за ушами. Было больно. Ошейник не сдвигался. Сириус не мог его ни снять, ни надеть обратно. Он даже не мог отцепить ошейник от пружины. Его уши его убивали. Он запаниковал, завизжал и запрыгал, раскачивая кровать.

Кэтлин с криком села.

— Лео! Помоги! У меня под кроватью привидение! — Она немного успокоилась и добавила: — Что ты там такое делаешь, Лео? — После этого Кэтлин включила свет, встала и заглянула под кровать. — Глупый щенок! Как ты ухитрился так застрять? Сиди спокойно. — Она отцепила Сириуса и вытащила его из-под кровати, и он в порыве благодарности облизал Кэтлин все лицо. — Перестань, — сказала Кэтлин. — И давай спать.

Сириус послушно свернулся у Кэтлин на кровати и подождал, пока она не уснула. Затем он слез на пол и снова начал чесаться. И как только рядом никого не оказывалось, он принимался усердно чесаться, всегда в одном и том же месте, в складках кожи под подбородком. Было не слишком больно, и все же вскоре он заполучил очень удовлетворительную ссадину.

— Твоей лошадке ошейник туговат, — сказал Кэтлин громовой голос. — Посмотри.

Кэтлин посмотрела и почувствовала себя ужасно.

— О, мой бедный Лео! — Она ослабила ошейник еще на три дырочки.

Этой ночью, к своему великому удовлетворению, Сириус обнаружил, что может оставить ошейник висящим на кроватной пружине, а сам — бегать по дому так, что единственным сопровождающим его звуком был негромкий стук когтей. Не так-то легко оказалось надеть ошейник обратно. Кэтлин еще дважды просыпалась, думая, что у нее под кроватью привидение, прежде чем Сириус сообразил, что просовывать голову в ошейник надо с другой стороны. Тогда ошейник соскакивал с пружины и надевался ему на шею одним аккуратным движением. Он свернулся на кровати Кэтлин, очень довольный собой.

От этого достижения уверенность Сириуса в себе сильно выросла. Он начал подозревать, что может решить почти любую проблемы, если как следует ее обдумает. Может, у него и неуклюжее тело, но соображает он не хуже кошек. Он очень вовремя это понял, потому что однажды после обеда, когда Кэтлин, Робин и Бэзил были на прогулке, еще когда Сириус знал всего несколько слов из человеческой речи, Тибблс сделала все возможное, чтобы избавиться от него навсегда.

Сириус, которому было скучно и одиноко, тихо забрался на диван и уснул там. Ему нравился этот диван. Он считал несправедливым, что люди не пускают его в самые удобные места в доме. Но он решился только подремать. По второму этажу ходила Даффи. Похоже, сегодня она решила остаться дома, а Сириус на собственной шкуре понял, что в такие дни надо быть особенно осторожным.

Он продремал почти час, когда на него прыгнул Ромул. Он врезался в Сириуса, как бомба, выпустив когти и шипя. Сириус с визгом вскочил. Сперва он был изумлен, и только. Но Ромул был тяжел и решительно настроен. Он вцепился когтями Сириусу в спину, и Сириус, секунду или около того, не мог его стряхнуть. В эти секунды Сириус пришел в ярость. Она была словно язык зеленого пламени у него в голове. Как Ромул посмел! Сириус сбросил кота со спины и погнался за ним, рыча и оскалив все свои острые белые зубы. Ромул только один раз на него оглянулся, перепрыгнул через подлокотрик дивана и исчез. Зубы Сириуса щелкнули в воздухе. Когда он добрался до ковра, Ромула нигде не было видно.

Пузырящееся шипение привлекло внимание Сириуса к Рему, который стоял, выгнув спину, на пороге мастерской. Дверь в мастерскую была открыта. Рем скалился и плевался. Зеленая ярость Сириуса вспыхнула еще ярче. Он ответил глубоким раскатистым рычанием, которое удивило его самого почти так же, как Рема. Шерсть у него на спине и плечах вздыбилась, а глаза вспыхнули зеленым пламенем. Рем уставился на этот кошмар из глаз, зубов и вздыбленной шерсти, и его собственная шерсть стала подниматься, подниматься и подниматься, пока он не стал казаться чуть ли не в два раза больше, чем был. Он плюнул. Сириус зарычал, как мотоцикл, и медленно двинулся вперед на напряженных лапах, чтобы разорвать Рема на кусочки. Он был зол, зол, зол.

Рем только и дожидался того, чтобы Сириус двинулся к нему. Затем он безо всякого мужества или достоинства метнулся в сторону. Он сделал то, что хотела его мать, но даже ради Тибблс он не собирался глазеть на этот кошмар дольше необходимого. Когда Сириус добрался до двери в мастерскую, Рема нигде не было видно. Была только Тибблс, одна на пыльном полу в середине комнаты.

Перед входом в мастерскую Сириус остановился. Несмотря на пылавшую в нем ярость, он осознал, что что-то здесь не так. Эта дверь должна быть закрыта. Видимо, Тибблс ее открыла. Видимо, она пытается заманить его внутрь с какими-то своими целями. Осторожность велела не поддаваться на провокацию. Но ему всегда хотелось осмотреть мастерскую и магазин, и он по-прежнему был очень зол. Чтобы посмотреть, что будет дальше, он еще немного приоткрыл дверь и грозно зарычал на Тибблс.

Увидев и услышав его, Тибблс превратилась в арку толщиной с бумажный лист, и ее хвост поднялся отчаянным вопросительным знаком. Что это, щенок или чудовище? Она была в ужасе, но не отступала, потому что это был шанс от него избавиться.

Ее ужас дал Сириусу возможность испытать довольно забавное ощущение власти. Медленно, на напряженных лапах он вошел в комнату. Тибблс плюнула и отступила в сторону, так выгнув спину, что она казалась куском бумаги, трепещущим на ветру. Сириус видел, что она хочет, чтобы он за ней погнался. Секунду он подумал, как приятно было бы взять ее узкую выгнутую спину в зубы и мотать головой, пока она не переломится. Но Сириус был уверен, что не сумеет ее поймать, так что не стал обращать на нее внимания. Вместо этого он важно прошел по пыльному полу, рассматривая предметы, сложенные у стен и загромождавшие полки.

Сириус осторожно понюхал их. Что это за вещи? Им овладело любопытство, рычание стихло, и шерсть на спине снова улеглась блестящими волнами. У предметов был невыразительный, глинистый запах. Некоторые были влажными и розовыми, некоторые — бледными и сухими, а некоторые блестели, раскрашенные безобразными серо-зелеными красками. Они напоминали чашки, из которых пьют люди, и Сириус подумал, что они, вероятно, сделаны из того же материала, что и плошка с надписью ПЕС, в которую Кэтлин наливает для него воду. Но Сириус не мог сунуть язык ни в одну из них. Люди не могли бы из них пить.

Затем он вспомнил ту штуку на камине в гостиной, которую Кэтлин однажды утром разбила, вытирая пыль. В этой штуке была одна роза. Даффи была взбешена.

Тогда Сириус понял. В эти штуки ставят розы, и они бьются. Если пес погонится среди них за кошкой, результат будет очень эффектным. Даффи обязательно выполнит все свои холодные угрозы. Какая умная эта Тибблс!

Осторожно, тщательно следя за лапами, чтобы ничего не разбить, Сириус внимательно осмотрел две комнаты, в которых располагалась мастерская. Он принюхался к рядам керамики ручной работы. Он обнюхал глазурь. Он осмотрел влажную новую глину. Он поставил лапу на табуретку, чтобы осмотреть розовое пыльное колесо, на котором Даффи делала эти вещи, и принюхался к печи, в которой она их обжигала. Там пахло лучше всего. Этот запах породил странное чувство тоски по дому.

Сириус зашел в магазин, где ряды блестящих горшков, раскрашенных в блеклые цвета, ждали, пока их кто-нибудь купит. Там он не нашел ничего интересного. И вообще мастерская и магазин его разочаровали. Сириус изумился, что кто-то, пусть даже Даффи, может придавать значение подобным вещам. Но он был уверен, что Даффи действительно считает их важными. Холодный пыльный запах мастерской соответствовал ее характеру.

Тибблсь следовала за ним, словно разгневанная тень. Как это существо может отказаться от соблазна погнаться за ней — ради того, чтобы вот так ходить и принюхиваться? Но Сириус не обращал на нее внимания. Решив, что он уже достаточно увидел, пес осторожно развернулся и, следя за каждым шагом, направился к открытой двери. Он решил вернуться обратно на диван.

Но Тибблс это не устраивало. Твердо решив выполнить свой план, она бросилась на Сириуса и вонзила когти ему в морду. Затем кошка прыгнула на полку под самым потолком, почти полностью заставленную вазами и горшками.

Тут-то она и промахнулась. То ли она поспешила и не успела рассчитать прыжок, то ли просто решила, что все разбитые горшки все равно можно будет свалить на Сириуса. В результате Тибблс врезалась в здоровенную пурпурную вазу. Ваза перевернулась, медленно и грозно, врезалась Тибблс в бок и упала на пол кучкой черепков. Тибблс еле успела вонзить когти в самый край полки и повисла, пытаясь зацепиться за полку снизу когтями задних лап. Сириус метнулся прочь, почти оглушенный грохотом. Оглянувшись, он увидел, как Тибблс отчаянно скребет когтями полку, а другой конец полки резко поднимается вверх.