Сны были похожи на глубокие колодцы - как только ты вступил в него, так и продолжаешь падать. Ощущение головокружения и зависания мысли, как будто ждешь приземления, то же самое. Большую часть времени Райф знал, что он грезит. Сны имели собственное строение, живую плотность, как если бы вы рассматривали их через прозрачное стекло толщиной в дюйм. И у них всегда был край, точка, за которую вы не могли зайти. Большую часть времени Райф даже не думал смотреть. Он падал. Проходили дни, или, может быть, только казалось, что проходили, по мере того, как он погружался все глубже и глубже в бездонный мир.

Все люди, кого он любил, были здесь. Отец и Дрей, Эффи, Аш, дядя Ангус. Этот мир не делал различий между теми, кто жив, и теми, кто умер. Там была Медвежка, с пастью, полной травы, смотревшая на него с мрачным интересом. Тем говорил ему никогда не оставлять сапоги мокрыми на ночь. Уходящие и возникающие тени образовывали круговорот, подобный смене дня и ночи. Когда рассеивались тени, приходили люди навестить его. Некоторые просто наблюдали, остальные разговаривали. Ангус Локк обычно что-нибудь говорил. 'Изрядный выстрел, - он попробовал еще раз: - Что дальше?' Все это не имело особого смысла, но не было неприятно, просто смутно разочаровывало - Райф редко имел возможность ответить.

Когда тени собрались и сгустились, характер его грез изменился. Дрей удалился; именно так начинались кошмары. Его брат был бы там на его стороне, и они бы вместе встретили лицом к лицу опасность, и это было бы страшно, но в какой-то мере хорошо. Они были братьями, и это было так, как это бывало между ними. Затем Дрей уйдет. В какой-то момент он будет там, задевая Райфа плечом, а в следующий он уйдет. Провалившиеся внутренности Райфа сжались. Он наметил план во тьме, а его пальцы хватают пустоту.

После этого он падал в одиночестве. Голова кружилась, пальцы растопырились, как маховые перья, он проваливался во тьму все глубже. Там не было пути назад, это был настоящий ужас, который лежал, ожидая, во тьме.

Дрей ушел, и пути назад не было.

Шло время. Временами Райф испытывал глубокое, до костей, онемение от холода, и возникал страх, что руки и ноги потеряли чувствительность. Если ощущение холода продолжалось, ему становилось ясно, что его руки и ноги пропали, и конечности сейчас оканчиваются обрубками. Паника пришла после. Как он остановит падение без рук?

Одно мигание могло изменить все. Холод мог смениться жаром, тишина - ревом животных. На границе восприятия вещи фыркали и ворчали. Кормились. Тени рассеивались и распухали, создавая обратное течение, которое его засасывало.

Райф видел вещи, которые не понимал: лицо, пристально глядящее на него сквозь фут спрессованного льда; рану, дымящуюся, как кусок растопки перед тем, как вспыхнуть; толстый и некрасивый меч без дола или отделки, погрузившийся на дно озера. Кланники и родственники смутно вырисовывались в темноте, затем исчезали.

Эффи выкрикивала его имя, и сердце Райфа вздрагивало в груди. Где она была? Он не мог ее видеть. Эффи, закричал он в темноте, ЭФФИ!

Затем пришел Битти Шенк, улыбаясь закрытым ртом. Он был одет в стальную броню с орнаментом из железных заклепок, и окантованную цепями от молота. Цепи звенели, когда он приближался. Он был слегка неуклюж, как если бы слишком много выпил, или ему было нехорошо. Райф улыбнулся ему в ответ. Битти растянул губы в оскале смерти, показывая зубы, заостренные, как клыки. Внезапно он бросился вперед, и когда он выбросил от груди руку, Райф увидел в броне Битти дыру размером с кулак. Кожа и ребра из грудной клетки исчезли, и что-то черное и студенистое, и не совсем в форме сердца, билось в груди Битти. Райф повернулся и попытался бежать, но Битти пальцами жестко, как клещами, схватил его за плечи, и вцепился в его тело. Дыхание трупа давило на щеку Райфа. Битти прошипел:

- Куда ты убегаешь, Райф? Я получил новое сердце, чтоб ты убил.

Стой! Райф кричал, стараясь вырваться на свободу. Железные пальцы Битти проникали все глубже и глубже, десять ножей полосовали его мышцы, как сыр.

Откуда-то издалека, из тени, Ангус спросил хладнокровно: 'Что, следующий?'

Битти прыгнул Райфу на спину. Оступившись вперед, Райф изо всех сил пытался удержаться на ногах, но неудачно. Он жестко приземлился на живот, и воздух вырвался из его легких. Битти вцепился в него как паук, сильный и нечеловечески быстрый. Пугаясь, Райф боролся с его захватом. С каждым вдохом Битти сжимал его все сильнее. Пальцы-ножи Битти скользнули в пространство между ребрами Райфа, а Битти смеялся, смеялся, и Райф мог ощущать нечто в форме сердца в груди Битти, бьющее ему прямо в спину.

Оставь нас. От голоса, который произнес это, бросало в дрожь, - как от ледяного ветра, дующего сквозь открытую дверь.

Битти застыл, но даже будучи спокойным, он становился чем-то другим. Чем-то темным и тягучим; тяжелые тени разлились по плечам Райфа и прокатились по лицу. Ловя ртом воздух, Райф впитал тени и вдохнул сущность Смерти.

Воздух потрескивал, когда она приближалась. Свет пропадал, исчезая в ее присутствии, как темное вино просвечивает сквозь стекло. Сладковато-гнилостный запах испорченных груш предшествовал ей, когда она наклонилась вперед и приложилась поцелуем ко лбу Райфа.

Я верю, я буду звать тебя сыном.

Нееееееет, закричал он ей. НЕЕЕЕЕЕЕТ!

- Шшшш.

Райф повернул голову, прослеживая новый голос. Когда он перенес внимание в сторону, Смерть отступила. Тихо посмеиваясь, она тащила одеяния страшных снов за собой, подманила темноту, и пропала. Она всегда смеялась последней.

Капли тепловатой воды застучали по лицу Райфа. Так как глаза он держал крепко сжатыми, он стал понимать, что больше не падает. Каким-то образом он приземлился на твердую землю.

Свет, просачивающийся сквозь веки, мерцал, как будто что-то перемещалось между Райфом и источником. Я проснулся, сказал он себе, ощущая, что его ум тщательно выверяет каждое слово. Когда вода начала барабанить по лицу второй раз, он разжал губы и позволил ей падать в рот. Его язык впитывал капли как губка, и он испытывал даже боль, когда пересохшая плоть набухала. Как если бы первый удар открыл дверь с надписью 'Боль', разум Райфа начал получать сигналы от тела. Горло саднило и першило, а спина и грудная клетка одеревенели. Хуже всего была глубокая, неопределенная боль в левом плече. Она перекатывалась в мышцах, как жидкость.

Начали слышаться звуки. Странный отзвук следовал за дребезжащим звуком, будто камешки перекатывались в кувшине. Затем шаги, вернее, легкая поступь, звучащие мягко и неуловимо, слышные скорее благодаря оседанию пола, чем толчкам ног.

Райф задумался, стоит ли ему открывать глаза. Предусмотрительность заставляла его выждать. То же самое чутье, что сказало ему, что его память работает, даже хотя он не проверял ее, говорило ему, что его состояние здесь - там, где 'здесь' могло быть - было незащищенным. Так что он слушал и ждал.

Время шло. Качество света изменилось, цвета, просачивающиеся через веки, сменились с синего на красный. Воздух остывал. Резкий душок гари коснулся носа Райфа, следуя за запахом незнакомой кухни. Сладкая горечь специй, лакрицы, гвоздики и сумаха сплетались с запахом едкого дыма. Легкие шаги зазвучали снова. Вспыхнул свет, затем тишина.

Райф ожидал, конечности неподвижны, тело расслаблено. Через некоторое время ему показалось, что тишина имеет качество ожидания по отношению к нему, и он стал думать, что за ним наблюдают. В течении часа он становился все более уверен, что кто-то ждал, когда он пошевелится. Райф удивило, как долго наблюдатель мог хранить молчание, как долго он или она могли играть в эту игру.

Прошло еще какое-то время, и ломота и потребности начали заявлять о себе. Мышцы в поврежденном плече Райфа затекли и нуждались в смене положения. Горло терзала жажда, а мочевой пузырь извещал, что полон. Совершенно неожиданно ему пришлось пошевелиться.

Он открыл глаза и заморгал от света. Ему потребовалось время, чтобы понять, что он увидел. Он лежал в небольшой палатке с высокой крышей, натянутой на тонкие желтые кости, которые были двойными и изогнутыми, как крылатки белого клена. Покрытие палатки было изготовлено из очищенных шкур; из шкур мертворожденных животных, которые были обработаны до прозрачности. У кланов не было знаний, как их изготовить, и Райф представлял, что видит великую ценность. Лучи заходящего солнца просвечивали через шкуры, освещая изгибы выкроек, где когда-то рос мех. Райф не мог определить, от каких животных они были получены.

Синий шелковистый дымок тонкими струйками поднимался от трех стеклянных фонарей, поднятых на шестах костяного каркаса палатки. Слева от него Райф увидел небрежно накиданную кучу подушек и одеял, выкрашенных в оттенки желтого: шафрановый, охряной, пшеничный. Палаточный пол состоял из плотно уложенных шкур и овечьего руна. Райф признал кудрявую шерсть горного барана и пятнистый белый мех кота-рыболова, но не узнал остальных. Одна из них была оранжевой с черными кругами, другая, лошадиная по форме, испещрена черно-белыми полосами, и третья была вообще жесткой, ребристой и зеленой, как водоросли. Он лежал на матрасе или поднятой земле, покрытой овчиной, и был укрыт одеялом, сотканным из шерсти более мягкой и легкой, чем шерсть овцебыка.

Когда он был готов, Райф обратил свое внимание на фигуру, стоявшую около зашнурованных створок палатки. Человек был высокий и худой. Почти черные одежды, так темно и глубоко окрашенные, что они поглощали свет, были обернуты вокруг его головы и тела, и свободно закручивались в складки. Головной убор состоял из ярусов ткани, свисающих сзади изогнутой линией. Единичный дугообразный разрез открывал его глаза.

Человек медленно склонил голову, но ничего не сказал. Он ожидал, решил Райф, давая своему гостю лишнее время, чтобы освоиться с окружением. Присев на корточки, мужчина налил зеленую жидкость из медного котла в стеклянную чашку с медным основанием. Над жидкостью поднимался пар, когда он пересекал скромное круглое пространство палатки и поставил чашку на шкуры рядом с постелью Райфа. Глаза мужчины были чернильно коричневыми, а белки глаз имели слабый синеватый оттенок, как у птицы. Его кожа была пепельно коричневой, и три маленькие черные точки, которые, вероятно, были татуировкой, равномерно располагались на его переносице.

Кивнув сначала на чашку, а затем на деревянную чашу у ног Райфа, человек вышел. Ночной воздух проник через щель в палатку, когда он поднял направляющую веревку и исчез. Райф наблюдал, как створка палатки скатилась обратно вниз. Туманный сырой воздух закружил по палатке, таща вниз дым от стеклянных фонарей, будто тот тонул.

Райф сел. Боль прострелила левую половину тела, ударив в плечо. В голову ему ударила кровь, заставив кожу вспыхнуть, а затем отлила обратно, оставив его в полуобмороке. Поставив ноги на странную зеленую шкуру, он передохнул минуту, прежде чем встать. Вопрос, который ждал только что за границей сознания, резко попал в поле его зрения. Как давно я нахожусь здесь? У него не было ответа, понял он, потому что не было жизненного опыта, чтобы связать состояние его тела и время.

Подъем принес волну головокружения, и он держался за одну их желтых костей, пока пережидал его. Кость отозвалась эхом, когда он постучал по ней костяшками, полая, как птичья. Когда палатка перестала вращаться, Райф добрался до зеленого напитка. Тот пах солодкой и еще чем-то, чему память не могла подобрать названия. Он не попробовал его, просто пил длинными глотками, ритмично глотая. Сделав это, он взглянул на деревянную посудину. Покачав головой, он решил, что правильнее выйти на улицу, чем мочиться в миску.

Он по-прежнему находился в Глуши. Знание пришло к нему мгновенно, едва он ступил на серую, рассыпающуюся землю. Над головой вспыхивал и поворачивался огромный круговорот звезд. Прекрасно зная, как оценивать течение времени в Глуши, Райф пренебрег поднимающейся луной. Легкий ветер дул порывами, перемещая пыль в дюнах и принося запах новых ледников, отдающий горячим металлом. Райф стоял в окружении пяти палаток, одинаковых по форме и размерам с той, в которой он спал. За пределами круга загон, состоящий из дубленых шкур, свисающих со слоновьих бивней, защищали шерстистых мулов и одинокую молочную овцу цвета шафрана. Внутри круга, в центре, четверо мужчин сидели на корточках вокруг очага для готовки пищи, накалывая еду из черного котла на заостренные палочки. Никто не говорил. Все четверо взглянули в сторону Райфа, прежде чем вернуться к делу еды. Они были одеты в похожие одежды разных оттенков, и для Райфа было невозможно определить, кто именно из них был в его палатке. Один из четырех воткнул тонкое медное копье в мягкую землю, и оно стояло, направленное вверх, в пределах досягаемости его левой руки.

Райф прошел к дальней стороне палатки и помочился. Там, откуда он мог смотреть, Глушь выглядела плоской, только дюны и валуны отбрасывали тени от луны. Поддавшись порыву, он наклонился и зачерпнул горсть земли. Почва состояла из измельченной пемзы, и она протекла сквозь пальцы, как холодный сухой песок. Разглядывая его, он был поражен мыслью, что Глушь позволила ему приблизиться. Стать ближе к тому, что он едва ли мог выразить словами. Давным-давно что-то случилось в этом месте. Садалак, Слышаший Ледовых Ловцов, рассказывал ему, как когда-то Глушь была подобна любым другим землям. Был и Север, и Юг, и на звезды можно было положиться. Текла вода, росли деревья, паслись животные, а другие охотились. Здесь жили люди; если не люди, то, возможно, другие, более старые расы. Райф побывал в одном из их городов, в Каль Барранон, Крепости Серого Льда.

Он вздрогнул. Положив руку на левое плечо, он начал разгонять боль.

Печать гибели была наложена на это место. Жизнь была разрушена. Время было разбито и теперь давало течь. Пространство и расстояния были растянуты и изогнуты, местами размыты настолько тонко, что вы могли видеть предметы на горизонте - горы, холмы, города - которые находились за тысячи лиг отсюда; и такими плотными в других местах, что вы могли провести весь день, шагая, а затем повернуться и увидеть начальную точку в сотне футов позади себя. Райф не мог себе представить масштабы катастрофы, что смогла разбить остов континента, разрушить его так основательно, что его связи с природой и небом изменились.

не представлял, но находился здесь, погружаясь босыми ногами в мягкую пемзу, и когда смотрел на ветер, секущий дюны, у него появлялось чувство, что последствия катаклизма были явлены. Воздействие жара и давления оставило шрамы. Ангус как-то рассказал ему, что пемза создается, когда горы взрываются, и расплавленные породы поднимаются фонтаном из центра земли. Не это ли произошло здесь? Или нечто худшее?

Райф направился обратно к палатке. Люди с закрытыми лицами закончили есть, и теперь потягивали горячую жидкость из стеклянных чашек. Один человек держал чашку под подбородком, и позволял пару течь по его лицу. Никто не говорил. Райф полагал, что температура воздуха должна была быть ниже точки замерзания, но они, казалось, не замечали этого. И снова, они обратили внимание, когда он проходил, но не остановили. Впрочем, они знали Глушь. Знали, что выражения 'свободен идти' и 'ты не можешь остаться' не имели здесь никакого значения.

Как только он оказался внутри палатки, Райф почувствовал, что его силы иссякли. Его тело устало и болело, и казалось, что думать трудно. Повернувшись, он обнаружил медный кувшин, наполненный растопленным льдом. Горячий камень из костра был брошен в кувшин, чтобы растопить лед, и вода на вкус отдавала гарью. После того, как он выпил его содержимое, Райф лег на постель и уснул.

Он не спал. Ночью в какой-то момент он проснулся. Светильники погасли, и стояла полная темнота. Странная нота, низкая и жалобная, зазвучала за пределами палатки. В первый момент Райф подумал, что это ветер стонет над дюнами, но затем зазвучали другие ноты. Медленные и печальные, они гармонично присоединились к первой ноте, прежде чем уйти прочь. Созданная песня не походила ни на что, слышанное Райфом раньше, гулкая и очень звучная, и ему вспомнилась история, рассказанная однажды Ангусом, об огромных синих китах, которые плавали под замерзшими уступами Последнего Моря. 'Они путешествуют в самых холодных и глубоких течениях, где воды так сильны, что могут сокрушить людей. Одинокие, они взывают в темноте, чтобы найти кого-то из своего рода.'

Вот на что похожей звучала песня людей с закрытыми лицами для Райфа: клич в темноте. Кто там?

Песня продолжалась, торжественная и ищущая. Райф какое-то время слушал ее, и затем заснул. Когда он проснулся утром, память о песне людей с закрытыми лицами рассеялась.

Падающий свет, серебристый и рассеянный туманом, светил через стены палатки из просвечивающих шкур. Внутри все было холодно и спокойно. Райф лежал и наблюдал, как его дыхание превращалось в кристаллики в холодном воздухе. Тело чувствовало себя лучше. Отдохнувшим. Боль в плече по-прежнему оставалась там, но все другие вещи казались более важными. Он хотел пить и есть, и хотел ответов на некоторые вопросы.

Обнаружив свои принадлежности сваленными у стены палатки, он оделся от холода. Орлийский плащ был заботливо обработан щеткой и правильно уложен. Никто в клановых землях не умел делать такие плащи, кроме Орля, плащи, которые принимали цвет окружающей местности. Они требовали месяцев для изготовления, Мастер-скорняк накладывал бесчисленные слои светоотражающего лака на специально подготовленные шкуры. Надевать их позволялось только белозимним воинам, и Райф представлял, что мужчины с закрытыми лицами никогда не видели такого плаща прежде. Он на мгновение задумался, а затем натянул его. Безоружный, он вышел наружу.

Неглубокое море тумана плескалось через дюны. Небо, затянутое дымкой, было бледным и невыразительным. Двое из четырех закутанных мужчин стояли у очага, вглядываясь в Глушь через палаточный круг. Они повернулись проследить, как он приближается. Когда он увидел их глаза ясно, Райф приветствовал их.

- Я Райф Севранс. Скажите, кого я должен поблагодарить.

Две пары карих глаз посмотрели на него. Ни один человек не заговорил. Через мгновение младший из двоих повернулся к старшему, тот кивнул. Молодой человек направился прочь к палаткам.

Райф ждал. Старший мужчина присел около очага и начал ворошить угли палкой. Райф немного смог увидеть его кожу вокруг глаз, и он решил, что это был не тот, кто сначала присматривал за ним в палатке. На переносице у этого было пять черных точек, а не три. Подцепив ручку чайника палкой, мужчина снял медный сосуд с огня. Огонь затрещал в тумане, когда он налил горячую жидкость в чашку и предложил ее Райфу.

Пар, острый от солодки и полыни, сгустился перед лицом Райфа, когда он принял стеклянную чашку. Он не стал пить. Полынь полагалась ядовитой травой в клановых землях, но он не думал, что этот человек намеревался навредить ему.

Третий человек появился из дальней палатки и направился к огню. Когда он проходил мимо загона, заблеяла овца, напоминая о доении. Райф поставил чашку на землю. В течении нескольких секунд она была поглощена туманом. Остановившись перед огнем, третий человек кивнул старшему. Свободен. Старший поднялся с помощью палки и пошел к загону.

Глядя на третьего человека, Райф понял две вещи. Первая, что это был тот человек, который ждал в палатке, пока он притворялся спящим. Вторая, что он, Райф Севранс, не должен заговаривать первым.

Взгляд третьего человека пронзил Райфа, прошел сквозь его глаза и увидел изнутри. Райф почувствовал себя постигнутым. Был тот момент, когда что-то висело на волоске, как будто чашка, стоящая на столе, была опрокинута, и покатилась к краю. Чашка может остановиться, не дойдя до края, а может упасть и разбиться. Райф перестал дышать. Коричнево-черный взгляд держал его. А потом отпустил.

- Садись. - Человек говорил тихо, длинные коричневые пальцы распрямились, чтобы указать на туман.

Одно слово, и Райф уже мгновенно узнал несколько вещей. Общий язык не был для человека родным. Его акцент был долгим и ритмичным, наполненным туманом. У Райфа было ощущение, что он редко пользуется любым языком, что говорит он исключительно для удобства чужеземца. Наконец, Райф знал, что он не будет осужден этим человеком. Чашка пришла к точке покоя на краю.

Райф опустился на землю. Погрузиться в холод тумана было как погрузиться в воду.

Мужчина прикоснулся к своей груди. - Люди когда-то назвали меня Таллалом. - Придерживая заднюю полу своих одежд за коленями, он склонился в глубоком поклоне. - Если хотите, можете использовать это имя.

- А остальные?

- Это мои братья по агнцу. Не мне называть их имена. - Он рассеянно слегка повращал указательными пальцами, будто перемешивая туман.

- Я должен поблагодарить вас. За мое спасение.

Таллал на миг задумался, и затем кивнул.

- Возможно.

Это слово обеспокоило Райфа. Он почувствовал его глубины, и захотел увидеть лицо мужчины целиком, а не только через щель, в которой виднелись одни глаза.

- Сколько вас?

- Одиннадцать.

Райфу потребовалось время, чтобы понять, что Таллал включил в подсчет животных; шесть мулов и молочная овца. И их четверо. Всего пять палаток.

Таллал проследил взгляд Райфа, как тот переходил от загона к палаткам.

- На моей родине есть пословица: Бог придет только туда, где есть для него жилье.

Он улыбнулся; Райф мог сказать об этом по морщинкам вокруг его глаз.

- Мои братья в агнце и я очень хотим, чтобы Бог пришел.

Райфу начал чувствовать легкое покалывание в области талии на спине. Туман отступал. По какой-то причине он подумал о небольшом жесте, сделанном Таллалом несколькими секундами ранее - палец, взбивающий туман.

- Вы и ваши братья заблудились?

- Нет.

Как можно находиться в Глуши и не заблудиться? Райф хотел спросить, но не стал. Чувство приличия остановило его. Такой вопрос был преждевременным для их недолгого знакомства.

- Где вы нашли меня?

Таллал пожал плечами. Тот, кто не провел какого-то времени в Глуши, мог принять этот жест как небрежный отказ, но Райф понял его. Где угодно. Нигде. Кто может сказать?

- И моя лошадь?

Ветер прижал ткань маски к губам Таллала, когда он прошелестел:

- Прилив унес ее прочь.

Райф кивнул. Теперь, когда туман ушел, можно было как следует разглядеть дюны из пемзы. Ветер стесывал их вниз, сдувая струйки пыли с гребней. Он позволил ледяным частичкам отчищать ему лицо некоторое время, прежде чем повернулся обратно к Таллалу.

- Как долго я нахожусь здесь?

- Четыре ночи, как вы и я сосчитали их. - Голос Таллала был тихим. Пока он говорил, он подкормил огонь бледной бескорой корягой. - Вас беспокоило многое. Мои братья и я сделали все, что смогли, чтобы исцелить ваше тело. Мы давали вам воду и укрепляющие средства, чтобы вы могли спать. Я очистил ваши раны. Если это нарушает хоть один из ваших святых законов, я прошу прощения.

Райф ничего не знал о верованиях, запрещающих лечение.

- Это не так.

Таллал мягко кивнул, как если бы Райф подтвердил нечто, что он уже предполагал.

- Сильные боги ведут тебя. Они не могут быть незначительными, такие боги.

Кусок коряги зашипел, когда влага, затаившаяся внутри, превратилась в пар. Райф представил на мгновение, что он может быть где угодно: в далекой пустыне, на чужом берегу, на поверхности луны. Чужая территория, и она становится его владением. Иногда казалось, что каждый шаг, сделанный им после ухода из клана, был шагом в неизвестность.

Он собирался сказать Таллалу, что у него нет богов, что он нарушил клятву и отказался от своего клана, и нет богов, которых бы он знал, что сохранили бы веру в такого человека. Но не стал. Вместо этого он вспомнил свой кошмар. Это заставило его надеяться, что Таллал мог быть прав.

- Куда вы направляетесь? - спросил он.

За тканью, скрывающей лицо, выражение Таллала изменилось. Подняв руку, он коснулся точек на переносице. Три отдельных движения.

- Куда ведет Создатель Душ.

Райфу стало интересно, что за бог мог привести своих последователей сюда. Каменные Боги не имели дел с Глушью, их владения заканчивались в суровых, неизменяемых областях Пустых Земель.

- Ваш бог заявляет права на эту территорию?

Таллал поднял взгляд на Глушь.

- Мой бог притязает на души, не на земли. Он повелевает нам искать души, нуждающиеся в мире.

Наваждение, вне его контроля, как непроизвольное подергивание колена, заставило Райфа спросить:

- Живые или мертвые?

Таллал посмотрел на него, его темные глаза наполнились знанием.

- Мы братья агнца. Мы заботимся о мертвых.

Ветер застонал, обдирая дюны. Райф сильно вздрогнул, так, что хрустнули шейные позвонки. На миг он представил себя в виде тела, и четырех человек в капюшонах, как воронов, клюющих его мертвую плоть. Он встряхнулся. Ты должен охранять себя от искажений Глуши. Все они, Таллал и братья агнца, не имели ничего общего с ним, и представить себе противное было бы своего рода напрасным и безумным богохульством. Они были здесь, выполняя работу для своих богов. Он был здесь, потому что не мог найти выход.

Заметив растерянность Райфа, Таллал сказал:

- Бык женщин и птица священников имеют дело с аятом, душами живых. Их число очень велико. Сказано, что есть стадо буйволов для каждой овцы. - Таллал мягко улыбнулся, Райф услышал это по его голосу.

- Вставать на их путь не мудро. Они могут быть страшными, когда это касается спасения душ. Когда человек слышит гул множества копыт, и поворачивается, чтобы увидеть паническое бегство буйволов, не исключено, что он изменит свой путь.

Райф усмехнулся. Он начинал чувствовать себя лучше, но у него было предчувствие, что долго это не продлится.

- А души умерших?

Туманное кольцо выдоха вырвалось изо рта Таллала.

- Морах. - Слово дышало силой. Райф ощущал ее пульсацию барабанными перепонками. Медленно, ритмично, Таллал начал раскачиваться на пятках взад и вперед.

- Морах есть плоть Бога. Каждый человек, женщина, дитя, которые проходят через этот смертный мир, взращивают частицу Бога внутри себя. Это мы называем душой. Когда кто-нибудь умирает, его душа поднимается к небу, и Бог требует ее и устанавливает на место. Книга Испытаний предсказывает, что день, когда тело Создателя станет целым, он будет ходить среди нас, и мы могли бы смотреть на его лицо. Мы, Народ Песков, ждем этот день с надеждой и глубокой тоской. Но если хотя бы единственная душа потеряется, тело Божье останется неполным, и он будет вечно непознаваем.

Книга Испытаний предписывает братьям агнца искать потерянные души умерших. Все должны быть учтены и освобождены. Они неизмеримо ценны для нас, поскольку они содержат сущность Бога.

Райф уставился в огонь, пока Таллал говорил. Дерево горело зеленым и белым огнем, и разгоняло холод и неживой запах высокогорья.

Рассказ брата агнца заставил его почувствовать грусть. Таллалу было дано задание, которое никогда не будет завершено. Его бог никогда не придет. Слишком многие мужчины и женщины сбились с пути и умерли без мира или спасения. Целые роды исчезли; плоть съедена личинками, кости истлели в труху, затем погребены песком. Как они могли быть сохранены, если не было никаких записей об их существовании?

И кто бы спас души ставших Тенями?

Геритас Кант говорил, что каждую тысячу лет существа Провала являются на землю, чтобы набрать больше народу в свои войска. 'Когда мужчина или женщина взяты ими, они становятся Нелюдями - не мертвыми, но и не живыми, холодными и страждущими. Тень входит в них, гася свет их глаз и тепло их сердец. Они теряют все.'

Не думая, Райф поднял руку к плечу. Рана начала жечь. Если Геритас Кант был прав, бесчисленное количество людей на протяжении тысяч веков были утрачены, а их души захвачены Последними. Райф взглянул на Таллала. Знал ли он это? Осознавал ли он невыполнимость своей задачи?

Взгляд Таллала был спокоен.

- Раз в году, в самый жаркий месяц лета, когда песчаные змеи становятся жирными, и даже жуки-нарывники ищут тени, приходят бури. Дни становятся темными, как ночи. С неба падает дождь и сверкают молнии. Однажды очень давно, когда молния ударила в песок, он превратился в стекло. Такое стекло - большая редкость. Могут пройти тысячи гроз над головой, пока все - песок, ветер, луна и звезды - не соберется в гармонии, прежде чем молния обратит песок в стекло. Молниевое стекло - могущественный талисман. Короли и шаманы ищут его. Говорят, когда смотришь в него, видишь другие бури: бури, которые собираются и могут придти, бури грома и бури людей. Мой народ просеивает пески, когда мы путешествуем. Как имбирный корень, оно лежит под землей, без примет, и мы используем ветви акации, чтобы прочесать дюны, когда мы пасем животных. Мы мечтаем найти идеальный неповрежденный образец, длинный, как меч, и прозрачный, как стекло. За свою жизнь я не знал никого, кто нашел бы такую вещь. Тем не менее, мы все еще ищем.

Таллал помедлил, дожидаясь, пока Райф встретит его взгляд.

- Искать -это становиться устойчивее от надежды. Каждое утро мы можем проснуться и сказать: Может быть, сегодня я найду то, что ищу. Целеустремленность - как еда из баранины с рисом; она может заполнить порожнего человека.

Райф глубоко вздохнул, позволяя холодному воздуху проникнуть внутрь грудной клетки. Он заинтересовался, в какой момент Таллал перестал говорить о поиске стекла молний и взамен начал говорить о них двоих. Взглянув на свои руки, Райф увидел, что они посерели от холода. Пальцы ныли, а культя на левой руке, где Мертворожденный отхватил кончик мизинца, выглядел лысой и уродливой. Рана зажила месяцы назад, но рубец шрама, оставшийся после шва, никогда не составит приятного зрелища. Это была цена пропуска к Увечным. Нельзя стать одним из них - и остаться целым.

'Ты вернешься?'

Райф сунул руки в складки орлийского плаща, надеясь выбросить из головы вопрос Мертворожденного. Солнечный свет прорвался сквозь дымку, давая слабое серебристое освещение, которое не заставляло даже казаться теплее.

Таллал поднялся, вставая. Из дальней палатки вышла фигура и направилась к огню. Судя по размаху плеч и легкому раскачиванию при ходьбе, Райф догадался, что это был старший брат ягненка, к которому он обращался ранее. Человек нес свернутый молитвенный коврик.

- У нас сейчас молитва, - сказал Таллал.

Райф встал. Ему было нужно подумать. В голове крутились безумные мысли. Представляют ли братья агнца, кого они спасли? Я наблюдаю за мертвыми. Они спасают их. Означает ли это что-то или ничего?

Таллал подошел встретить старшего и еще двоих, обменявшись несколькими словами на чужом языке. Ветер закручивал плащи вокруг их ног. Старший кивнул. Еще слова были сказаны, и затем Таллал направился обратно к Райфу.

- Мой брат спрашивает, не хочешь ли ты присоединиться к нашей молитве.

Райф был удивлен своим желанием согласиться. Он не предполагал оказаться причастным. Качая головой, он сказал:

- Возможно, завтра.

Когда он говорил, он понимал, что это ложь.

Таллал понял это тоже.

- Как хочешь.

Момент, когда Райф хотел что-то сказать, но не сделал этого, прошел. Как можно объяснить кому-то, что причина, по которой не хочешь молиться их богам - потому, что боишься быть пораженным ударом молнии? Кивнув Таллалу на прощание, Райф направился к палатке.

Брат ягненка остановил его вопросом:

- Как долго ты шел по Глуши?

Обернувшись, Райф легко улыбнулся. От фигуры Таллала, в широких одеждах и с закутанной головой, его отделяло расстояние шагов в двадцать. Пемза, сдуваемая с дюн, уже начинала засыпать отпечатки его ног.

- Слишком долго.

Таллал не улыбнулся Райфу в ответ. Его глаза были серьезными, и Райф в первый раз заметил вокруг них глубокие морщинки.

- Человек, который не знает, куда ему нужно, никогда не найдет выход.

Райф повернулся и пошел прочь.