Таул смотрел вдаль. Туман разошелся, и он впервые увидел Ларн — его крутые серые утесы. Чайки кружили над головой, и только их навязчивые крики нарушали мертвую тишь.

Море, столь бурное ночью, успокоилось. Было раннее утро, и бледное солнце вставало над Ларном, едва просвечивая сквозь низкий клубящийся туман. Море переливалось тяжело и медленно, как расплавленное серебро. Великая тревога овладела Таулом.

Матросы спускали на воду маленькую шлюпку. Скоро он отправится в путь. Подошел капитан Квейн, и оба молча постояли рядом, глядя в туман.

Капитан заговорил с ворчливой добротой:

— Когда подойдешь к острову, правь на север вдоль скал. Там есть галечная бухта, где можно высадиться.

— Никогда не видел такого тихого моря, — рискнул заметить Таул.

— Меня самого дрожь пробирает. Точно они знали о твоем приезде. — Квейн высказал вслух то, что у Таула было на уме. — Мне бы радоваться, что оно утихло, — теперь-то мой корабль не сядет на мель. — Капитан говорил тихо, словно боялся, будто кто-то услышит его. — Да только не бывает так, чтобы ночью шторм бушевал, а наутро вода стала гладкая, как девичий животик. Будь начеку, парень, и храни тебя Борк. — Капитан отошел, и Таул снова остался один. Вскоре его окликнул рыжий Карвер, тронув за плечо:

— Шлюпка готова, парень. Найдешь в ней еду и бутылку рома — подарок нашего доброго капитана. — Карвер помялся, глядя на смутные очертания Ларна вдали. — Мне, наверное, надо сказать тебе спасибо.

— За что? — искренне удивился Таул.

— Это я должен был плыть с тобой. Но ты отказался от гребца, так сказал капитан. Не то чтобы я боялся, да вот локоть что-то чудит — пара часов на веслах, и он совсем расклеится.

— Что ж, я рад, что не доставлю тебе лишних неудобств, Карвер, — серьезно, без тени насмешки произнес Таул.

— Вот это я, собственно, и хотел тебе сказать, — буркнул Карвер и отошел.

Туман опять разошелся на миг, и Таул увидел остров как на ладони — тот точно манил его к себе. Таул глубоко вздохнул и потер подбородок. Пора отправляться.

По веревке с узлами он спустился в шлюпку и взглянул вверх. На палубе собралась вся команда вместе с капитаном — они стояли молча, с сумрачными лицами. Таул взялся за весла и стал грести, наслаждаясь ощущением гладкого дерева в ладонях. Скоро он отплыл от корабля и скрылся в тумане. С почти уже невидимых «Чудаков» до него донесся голос капитана:

— Смотри же, парень, к завтрашнему утру возвращайся.

Таул дивился, как он окреп за те две недели, которые провел на свободе, выйдя из темниц Рорна. Он махал веслами сильно и красиво. Скоро он вошел в ритм, радуясь, что может занять свое тело работой. Мускулы на руках напряглись. Впервые со дня отплытия он закатал рукава рубашки — раньше он по совету Старика не показывал, кто он такой.

Он быстро скользил по гладкому морю — даже течение помогало ему. Утесы Ларна надвигались все ближе. Вскоре Таул повернул на север, как советовал ему капитан. Туман снова позволил солнцу проглянуть над морем. Таул оглянулся через плечо — если впереди туман рассеивался, сзади он клубился плотной стеной, скрывая от глаз «Чудаков-рыбаков».

Обогнув скалистый мыс, Таул увидел бухту, о которой говорил Квейн. Таул приналег на весла — он уже немного устал и радовался, что прилив благоприятствует ему, неся лодку к берегу. На галечном пляже стояла одинокая фигура, чернея на фоне серых скал и неба, — и Таул понял, что этот человек ждет его.

Еще несколько мгновений — и лодка причалила к ларнскому берегу. Человек в темном плаще не вышел навстречу Таулу. Рыцарь втащил лодку повыше, привязал к прочному камню и пошел, шурша галькой, к тому, кто его ожидал.

— Приветствую вас, друг, — сказал Таул.

Черты незнакомца скрывал низко надвинутый капюшон. Он не произнес ни слова, лишь дал Таулу знак следовать за собой. Скоро они оказались на тропе, вьющейся между гранитными глыбами. Местами она была вырублена в скале и открывала взору многочисленные слои камня.

Тропа вела вверх, изгибаясь и делаясь все круче. Теперь она полностью врезалась в скалу, превратившись в туннель. Таул очутился во тьме, но проводник, не придавая этому значения, вел его все дальше и дальше. Через неравные промежутки в туннель проникал свет, позволяя Таулу не сбиваться с дороги. Потом тропа оборвалась, и он снова вышел на яркий солнечный свет.

Заслонив глаза рукой, он огляделся. Они взошли на вершину утеса, откуда открывался ошеломляющий вид на море. На горизонте маячила тень — определенно «Чудаки-рыбаки». Таул обратил взгляд на сушу. Впереди стоял каменный храм, совсем простой и ничем не украшенный, древний, как сам остров. Низкий и угрюмый, он был сложен из огромных гранитных глыб, обтесанных многовековой непогодой, побелевших от помета бесчисленных поколений морских птиц.

Человек в плаще сделал Таулу знак идти дальше, и тот вслед за своим провожатым вступил в тень храма.

Первым, что поразило его, был холод. Несмотря на ясный, погожий день, в здании стояла стужа. Изнутри храм ничуть не походил на пышные, нарядные соборы, которые Таул посещал в Рорне и Марльсе, — стены были голые, без всяких украшений. Таул, однако, должен был признать, что и в голом камне есть своя суровая красота. Они прошли сквозь несколько темных низких помещений. Низкие потолки «Чудаков-рыбаков» не смущали Таула, но эти, давящие на него своим гранитным грузом, наполнили душу темными предчувствиями.

Проводник ввел его в тесный закуток, где стояла только каменная скамья, знаком велел ему сесть и ушел, оставив Таула в одиночестве.

* * *

Около Тавалиска стоял большой таз с морской водой, где кишело множество живых креветок. Тавалиск подцепил серебряными щипчиками крупного юркого рачка и насадил его на серебряный вертел — хорошо заостренный конец без труда протыкал скорлупу. К удовлетворению Тавалиска, пронзенная креветка осталась жива и продолжала извиваться. Архиепископ сунул вертел со злополучной тварью в огонь — скорлупа почернела, затрещала, и креветка больше не шевелилась. Теперь ее следовало немного остудить, прежде чем облупить панцирь и съесть нежную плоть.

Раздался знакомый стук в дверь — вот так всегда, стоит архиепископу собраться немного закусить.

— Входи, Гамил, — вздохнул Тавалиск. Секретарь вошел, одетый в свое старое платье густо-зеленого цвета. — Ты должен простить меня, Гамил.

— Не понимаю, ваше преосвященство, — за что?

— За то, что я дал тебе плохой совет. — Тавалиск помолчал, наслаждаясь недоумением секретаря. — Разве ты не помнишь? При последней нашей встрече я сказал, что зеленое пошло бы тебе больше. Но теперь я вижу, что заблуждался. Оказывается, зеленое тебе еще менее к лицу, чем красное. Ты выглядишь так, словно у тебя желчь разлилась. — Тавалиск отвернулся к тазу с креветками, чтобы не выдать своего веселья. — Пожалуй, Гамил, тебе лучше совсем отказаться от ярких тонов. Попробуй коричневый цвет — красивее ты не станешь, зато и внимание к себе не будешь привлекать. — Тавалиск занялся выбором следующей жертвы. — Так что ты скажешь мне сегодня, Гамил? — Он выбрал мелкую, но шуструю креветку: шустрых куда интереснее насаживать на вертел. Те, что плавали в тазу, большей частью были какие-то сонные.

— Наш шпион сообщил мне имена врагов лорда Баралиса.

— Продолжай. — Тавалиск проткнул креветку вертелом.

— Ваше преосвященство оказались правы, предположив, что врагов у Баралиса много. Самый сильный и влиятельный из них носит имя Мейбор. Он владеет обширными землями и имеет прочные связи при дворе.

— Хм-м. Лорд Мейбор. Не знаю такого. Завяжи с ним переписку, Гамил. Прощупай осторожно, насколько он заинтересован в том, чтобы... поставить нашего приятеля Баралиса на место. — Тавалиск сунул вертел в огонь.

— Я пошлю ему письмо с фельдъегерем, ваше преосвященство.

— Нет. Это предоставь мне. Письмо доставит какая-нибудь из моих тварей. — Ради этого стоило прибегнуть к изнурительной ворожбе. Надо выяснить, что делается в Четырех Королевствах. Недавние действия Баралиса все больше беспокоили Тавалиска. Слишком крупную игру тот затеял. Герцог Брен — человек опасный: его алчность вкупе с союзом, который он заключил с рыцарями, у многих вызывает тревогу. Интриги Баралиса только подольют масла в огонь.

Архиепископ вытащил испекшуюся креветку из огня.

— Составь письмо в самых осторожных выражениях, Гамил. Меня не называй. Письма имеют свойство попадать не в те руки — надо сперва узнать, клюнет ли лорд Мейбор, не ставя под удар мою репутацию. — Тавалиск бросил горячую креветку на пол — собачка схватила ее, обожглась и взвыла. Тавалиск улыбнулся — страдания других неизменно доставляли ему удовольствие.

— Если это все, ваше преосвященство, я незамедлительно примусь за письмо.

— Еще одно, Гамил. Будь так добр, возьми Коми и помажь ему ротик маслом. Бедняжка обжегся. — Секретарь с трудом изловил собачку. — Да побереги пальцы — зубы у Коми как кинжалы. — Тавалиск с благосклонной улыбкой выпроводил обоих за дверь.

* * *

Таул начинал терять терпение. Он уже довольно долго сидел здесь, и никто к нему не шел. Точно его оставили ждать намеренно, чтобы вывести из равновесия. Он заметил, что рукава у него все еще закатаны и кольца выставлены напоказ. Опустив рукав, Таул спрятал их — лучше, если здешние обитатели будут знать о нем как можно меньше.

Наконец на порог упала тень, а следом вошел пожилой человек — в скрывающем лицо капюшоне, как и вожатый. Он провел Таула по каменному коридору в просторную, тускло освещенную комнату.

Почти всю ее занимал громадный низкий стол, вырубленный из единого гранитного монолита. Вокруг него сидели четверо — по одному с каждой стороны. У них, к облегчению Таула, капюшоны были откинуты. Трое были седовласые старцы, четвертый — гораздо моложе, с резкими, но красивыми чертами лица. Приведший Таула человек молча удалился.

Четверо за столом некоторое время разглядывали Таула, и наконец самый старший обратился к нему:

— Зачем ты прибыл на Ларн?

Столь прямой вопрос удивил Таула. Четверо с бесстрастными лицами ждали его ответа.

— Мне так посоветовали. — Собственный голос в этих гулких стенах показался Таулу тихим и бессильным.

— Это не ответ, — сказал младший из четырех. Таул решил не обращать внимания на резкость его тона.

— Я прибыл, потому что ищу некоего мальчика.

Четверо переглянулись.

— Что это за мальчик? — Младший говорил как человек, привыкший, чтобы ему отвечали немедленно. Таул намеренно выждал несколько минут.

— Сам не знаю. Буду знать, только когда найду его.

— И ты надеешься, что наши оракулы укажут тебе путь? — Старейший говорил мягко в отличие от своего молодого собрата — словно в нестрогий укор тому.

— Да, надеюсь.

Старейший кивнул.

— И ты согласен уплатить нам за это?

— Что уплатить? Назовите вашу цену.

— Не так это просто. Цену можно определить лишь после пророчества.

— А если пророчество окажется ложным? — Таул чувствовал, что его заманивают в ловушку.

— Это нас не касается. Платить все равно придется, — заявил молодой. — Это риск, на который ты идешь. Если не согласен, уезжай немедля.

Таул не опустил глаз под пристальными взорами четверых.

— Я согласен.

Старейший кивнул:

— Да будет так.

Молодой встал.

— Следуй за мной, — сказал он и повел Таула по длинным коридорам.

Они спускались вниз, в подземелье — Таул убедился в этом, увидев проступившую на стенах влагу. До него стал доноситься шум. Сначала ему показалось, что это летучие мыши или какие-то звери, но, подойдя поближе, он с ужасом понял, что это кричат люди. Кровь стыла в жилах от этого слитного отчаянного вопля. Он завернул за угол — и оказался в огромной естественной пещере.

Таул едва заметил величественные скальные стены и высокий купол потолка, блистающего кристаллами. Все его внимание было приковано к рядам массивных гранитных глыб.

К каждому из них был привязан человек.

Таул ужаснулся, увидев эти иссохшие тела и волосы, отросшие до немыслимой длины. Больше всего поражали руки и ноги: мускулы на них полностью отмерли, оставив лишь обтянутые кожей кости. Грубые толстые веревки держали оракулов в полной неподвижности. Почему их не развяжут? Ведь они больше не способны тронуться с места.

Но еще ужаснее их вида был шум, который они издавали. Жуткий, полный муки вой, бешеный визг — все, что могут исторгнуть из себя терзаемые души. Ларнские оракулы попали в ад при жизни. Таул содрогнулся, поняв, что они давно утратили разум.

Не в силах смотреть на них, он отвернулся — и встретился взглядом со своим спутником.

— Оракулы исполняют волю Бога, — бесстрастно произнес тот. — Даром это не дается никому. Никто не может заглянуть в лик Бога и остаться прежним.

— Я думал, Бог добр. — Мысли Таула мешались — крик безумцев стоял в ушах, не давая сосредоточиться.

— Это заблуждение. Бог не добр и не зол. Он существует — вот и все.

— Твой Бог — не мой Бог.

— Здесь Бог один.

— Не нужно мне никакое пророчество. Я не стану потворствовать столь бесчеловечному делу.

— Ты знал, что такое Ларн, еще прежде, чем явился сюда. — В голосе проводника прозвучала едва заметная угроза.

— Да, мне говорили, но я и представить не мог, как это выглядит на самом деле. — Таул указал на оракулов, навеки привязанных к камню.

— Теперь уж поздно идти на попятный. Ты согласился уплатить нам, и оракул скажет то, что должно. — Вожатый сделал легкий знак рукой, и трое в клобуках выступили вперед. — Ты не покинешь Ларна, не заплатив свое. — Вожатый двинулся вперед, и трое, сомкнувшись вокруг Таула, повели его следом.

Оракулы, мимо которых он шел, что-то жалобно кричали ему, извиваясь в своих путах. Вожатый дошел до самого конца ряда — дальше была только стена.

— Вот твой оракул. Спрашивай — и он ответит тебе. — И вожатый отошел вместе со стражей.

Таул с ужасом увидел, что затянутая туго-натуго веревка вросла оракулу в тело, — грубая и шершавая, она ясно виднелась под бледной кожей. Чтобы отвязать оракула, ее пришлось бы отдирать с мясом.

Оракул бормотал что-то на неизвестном Таулу языке. Погруженный в свои страдания, он не смотрел на Таула. Он обмочился — прикрывающее его полотно промокло, и вокруг бедер собралась лужа. Таул, желая уйти отсюда как можно скорее, задал свой вопрос:

— Где найти мне мальчика, которого я ищу?

Он не мог судить, слышал ли его оракул, — тот по-прежнему нес свою околесицу, и не было заметно, чтобы вопрос до него дошел. Таул ждал, горько раскаиваясь в том, что приехал на Ларн. Он не мог поверить, что воля Бога осуществляется таким образом.

Оракул между тем приходил все в больший раж — изо рта его показалась пена, и глаза дико вращались в орбитах. Он все громче бормотал странные, непонятные Таулу слова. Казалось, он повторяет что-то снова и снова. Таул, вслушиваясь, наклонился пониже, и запах мочи ударил ему в нос.

Оракул бился в судорогах, и слюна текла по подбородку на его тощую грудь. Таул напрягся, стараясь вникнуть в смысл. Кора? Кора леса? Оракул повторял это снова и снова, придя в полное неистовство. Таул стал смотреть на его мокрые губы, и слова вдруг обрели смысл. Нет, не «кора леса». Королевства. Четыре Королевства.

Кровь застыла у Таула в жилах, и в душе что-то дрогнуло. Оракул изрек свое слово.

Таул думал, что теперь он уймется, но тот продолжал твердить все то же. Человек в клобуке оттащил Таула прочь и повел его к выходу из пещеры. Таул оглянулся. Оракул, безразличный к его уходу, повторял свое, устремив невидящие глаза в лик Бога.

* * *

— Ну как, — спросил Баралис, не взглянув на вошедшего Кропа, — с нашим востроглазым дворянином еще ничего не случилось?

— Случилось, хозяин, да еще как — на косу он напоролся.

— Экое несчастье! Но не беспокой меня больше, Кроп. У меня дела. Найди в библиотеке книгу в синем кожаном переплете, в ней много рисунков морских животных — возьми ее себе, а меня оставь в покое. — Так Баралис благодарил своего слугу за уход, которым тот окружал его после происшествия в канун зимы. Кроп поспешил уйти — ему не терпелось посмотреть картинки в новой книге.

Баралис встал и принялся шагать по комнате. Следовало о многом подумать. Его обеспокоил внезапный выезд ранним утром из замка королевской гвардии — надо узнать, какое поручение дали гвардейцам. Они отчитываются только перед королевой. Баралис и так потерял несколько дней — больше так не годится.

Кто-то постучался в его покои. Баралис открыл тяжелую дверь и раздраженно рявкнул одетому в ливрею дворецкому:

— Ну, что еще?

— Ее величество королева незамедлительно требует вас в аудиенц-зал.

Баралис ожидал чего-то в этом роде.

— Передай ее величеству, что я тотчас же приду.

Слуга ушел, а Баралис торопливо переоделся для аудиенции. Посмотревшись в ручное зеркальце, он увидел, что ожоги на лице еще заметны. Придется придумать им какое-то объяснение. Не нужно, чтобы королева заподозрила, что есть какая-то связь между ними и пожаром в канун зимы.

— Полагаю, вы уже оправились от своей лихорадки, лорд Баралис? — холодно осведомилась королева, облаченная в великолепное темно-синее платье, расшитое жемчугом. Первая ее молодость минула, но годы только придали ей очарования, сменив робкое цветение юности на уверенную стать.

— Мне уже гораздо лучше, ваше величество.

— Какая, однако, странная лихорадка — можно подумать, что лицо у вас обожжено. — Губы королевы сжались в тонкую линию.

— Нет, ваше величество, ожоги я получил у себя, изготовляя лекарства. Неосторожность с огнем, вот и все.

— Ясно. — Королева отвернулась, сделав вид, что любуется картиной на стене. — Не для короля ли, случайно, готовили вы лекарство?

— Точно так, ваше величество, — я приготовил свежую дозу. Прежняя, полагаю, уже закончилась? — Баралис почувствовал себя увереннее, видя, что королева испытывает отчаянную нужду в его средстве, хотя и пытается это скрыть.

— От прежней порции ничего не осталось. Король уже два дня не получает лекарства. Если это продлится, ему, боюсь, опять станет хуже.

— Стало быть, новая порция будет вашему величеству очень кстати.

Королева резко обернулась к нему.

— Я не намерена больше играть в ваши игры, лорд Баралис. Я должна получить лекарство сегодня же. — Она теряла власть над собой, Баралис же сохранял спокойствие.

— Моя цена известна вашему величеству.

— Я не позволю вам решать, на ком женится принц Кайлок.

— Должен же он на ком-то жениться — а дочь Мейбора больше не является достойной партией. Даже если ее найдут и доставят в замок, ваше величество не захочет женить принца на девушке, которой он противен.

— Ошибаетесь, лорд Баралис. Лорд Мейбор сам разъяснил мне, как обстоит дело. Он назвал мне истинную причину бегства своей дочери. Я очень ему сочувствую и даже выслала свою гвардию на поиски Меллиандры. Помолвка состоится, как только ее найдут.

Баралис не верил своим ушам. Что такое сочинил Мейбор, что так ловко одурачил королеву? Однако он скрыл свое удивление.

— А что, если девушку не найдут? — Королева пристально взглянула на Баралиса. — Или если окажется, что она утратила свою невинность?

— Я твердо верю, что Меллиандру найдут и что она чиста. — Королева сощурила глаза и добавила: — Но я хочу сделать вам одно предложение, лорд Баралис.

— Я весь внимание, ваше величество.

— Если вы будете снабжать короля лекарством по мере надобности, а девушку в течение месяца не найдут, я соглашусь на ваши условия.

— А если найдут?

— Намеченная помолвка состоится, вы же будете продолжать поставлять лекарство, пока надобность в нем не отпадет.

— Стало быть, вы предлагаете мне пари.

— Посмотрим, насколько вы азартный человек, лорд Баралис. — Королева уже полностью овладела собой, обретя привычную сдержанность.

— Я никогда не уклонялся от риска и горжусь этим. Я принимаю ваше пари, — произнес с легким поклоном Баралис.

Королева чарующе улыбнулась, показав свои прекрасные белые зубы.

— Должна предостеречь вас, лорд Баралис, — гвардия найдет дочь Мейбора, где бы та ни была.

— Поживем — увидим, ваше величество. Я велю доставить новую порцию лекарства в покои короля. — И Баралис откланялся.

Он шел к себе легкой походкой. Королева — очаровательный противник. Он почти восхищался ею. Жаль даже, что она проиграет это пари.

* * *

Мейбор изучал свое отражение в зеркале, с удовлетворением убеждаясь, что прежняя привлекательность возвращается к нему. Язвы еще немного портили его, но скоро они заживут. А горло пусть себе саднит, с этим жить можно. Сегодня он впервые за много дней выйдет из своей спальни.

Он встал с постели и хлопнул знахарку пониже спины, чтобы разбудить. Она проснулась, и Мейбор, не устояв против соблазна, откинул простыни, чтобы еще раз полюбоваться ее наготой. Он с удивлением обнаружил, что зрелая женщина имеет свои преимущества: она гораздо искуснее в любви и не скромничает, как это свойственно молоденьким. Будь у нее земля, он, глядишь, мог бы и жениться на ней!

Знахарка одевалась не спеша, словно дразня его. Мейбор жадно следил за ней. Одевшись, она поцеловала его в щеку и ушла. Вот еще что хорошо в ней — она ничего не просит в обмен на свои услуги. Как знать, быть может, она оказывает их и королю? Тот все-таки мужчина, несмотря на болезнь.

Мейбор не стал звать Крандла, решив, что сегодня оденется сам. Направившись к гардеробной, он решил купить новое зеркало, чтобы видеть себя во весь рост.

Он был положительно доволен собой. Он сумел обернуть обстоятельства в свою пользу, завоевав сочувствие королевы. Как раз этим утром она послала свою гвардию на розыск его дочери. Все вышло как нельзя лучше. Мейбору не хватало для счастья только известия о смерти Баралиса. Лорд решил увидеться с убийцей в последний раз: уж слишком этот проклятый головорез тянет. Надо послать к нему Крандла и договориться о встрече.

Мейбор открыл дверь гардеробной и обозрел ее содержимое, выбирая, что надеть. Он вспомнил с сожалением, что красный шелковый камзол, бывший на нем в канун зимы, придется выбросить — этот пунш ничем не отмоешь. Сероглазая лисица испортила лучший его наряд. В углу валялся какой-то предмет — Мейбор присмотрелся и увидел, что это дохлая крыса. Что за притча! В канун зимы Крандл тоже нашел в гардеробной дохлую крысу. Крысы докучали всем в замке, но дохлые были редкостью. Две дохлые крысы подряд — это чертовски подозрительно.

Мейбор поднял окоченевшую тушку за хвост, держа ее на вытянутой руке: всем известно, что крысы разносят чуму. Непонятно, отчего она сдохла. Мейбор поднес ее чуть ближе и увидел, что нос у нее красный и опухший. Внезапное открытие поразило Мейбора. Крыса сдохла по той же причине, по которой заболел он. В гардеробной содержится нечто, что убило ее. Мейбор мысленно вернулся в канун зимы. В тот день он был вполне здоров и начал чувствовать недомогание, лишь когда переоделся к вечеру. Его одежду отравили!

Баралис как-то умудрился пропитать ядом его одежду, и ядовитые испарения вызвали болезнь. Теперь все встало на место: он, Мейбор, не умер только потому, что принужден был снять отравленное платье, прежде чем оно завершило свою работу. Сероглазка, сама того не ведая, спасла ему жизнь.

Мейбор пятясь вышел из гардеробной. А что, если все его платья отравлены? Придется все сжечь. Мейбор пришел в ярость. Он годы потратил на то, чтобы собрать себе самый пышный гардероб в Четырех Королевствах, и извел на это целое состояние. Баралис дорого заплатит, поклялся Мейбор. Одно дело — отравить бутыль вина, а другое — целый гардероб!

* * *

Таула снова ввели в комнату, где четверо сидели за каменным столом.

— Ты получил свой ответ, — сказал старший — это был не вопрос, а утверждение. Таул кивнул. — Оракулы редко ошибаются — Бог благоволит им.

— Скорее он благоволит вам, а не им. — Таул не мог сдержать гнева и рад был, что может как-то излить ужас, испытанный в пещере. — Это вы извлекаете выгоду из их плачевной участи. Вы пользуетесь ими — и Бог тут ни при чем! — Таул трясся, но четверых ничуть не тронула его вспышка.

— О Боге ты не ведаешь ничего, а о Ларне — еще меньше, — с полнейшим спокойствием ответил старший. — Мы не используем оракулов — мы служим им. Бог благословил их, а нам отказал в благословении, сделав нас их слугами. Пусть их вид не смущает тебя. Они пребывают в божественном экстазе — мы можем лишь догадываться, сколь велико их блаженство.

— Твои сладкие речи не обманут меня. То место, где я только что побывал, посвящено не Богу, и никакого небесного экстаза там нет. Оно больше похоже на ад.

Четверо смотрели на Таула словно на глупого ребенка.

— Зрелище, которое ты повидал, возможно, не из приятных — но я вижу, что ты не желаешь нас понять. Однако ты воспользовался услугами оракула и теперь должен за это расплатиться, — с легким презрением напомнил старший.

— Что я вам должен? — спросил Таул, глядя ему в глаза.

— Ты тоже окажешь нам услугу. — Старец теперь говорил мягко и вкрадчиво. — Ничего серьезного — так, пустяки. — Веки Таула отяжелели — он боролся со сном, а старец продолжал тихо и убедительно: — Услуга эта очень простая, ничего трудного в ней нет. — Глаза Таула закрылись. — Простое, самое невинное дело...