Проходит пять минут, но ни один из нас не произносит ни слова. Молчание начинает нестерпимо угнетать. Меня съедает мучительное чувство вины за несправедливые обвинения. Крис честно признался, что не пожалел, когда понял, что Марк увидит запись, а значит, его утверждению, что он не специально целовал меня перед камерой, тоже можно верить.

Смотрю в окно, но ничего не вижу, зато остро ощущаю присутствие Криса — далекого и в то же время настолько близкого, что можно протянуть руку и прикоснуться к нему. Кожа горит от воспоминаний, губы жаждут поцелуя, грудь мечтает о ласке, а женственная плоть изнемогает от желания.

Пауза растягивается бесконечно; скоро мне становится ясно, что едем мы в сторону моста «Золотые Ворота», в элитный район, где трамваи и плоские крыши старого города уступают место деревьям, цветам и особнякам немыслимой красоты и безумной цены.

Наконец оказываемся в Коу-Холлоу — престижном квартале, о котором немало слышала, но где еще ни разу не была. Крис останавливает машину у ворот богатого особняка и набирает код. Неужели этот дом тоже принадлежит ему? Открываю рот, чтобы спросить, но замкнутое выражение лица и напряженная поза останавливают. Ворота раздвигаются; по обширным владениям едем к дворцу.

— Что это такое? — спрашиваю, сгорая от любопытства.

— Частный клуб, — не глядя на меня, отвечает Крис.

Мы едем по круговой аллее и останавливаемся возле подъезда.

Мою дверь открывает человек в черном костюме и с гарнитурой на ухе. Крис обходит машину и бросает ему ключи.

— Приятно вас видеть, мистер Мерит, — приветствует служащий. — Давненько не заглядывали.

Судя по всему, в эту минуту Крис не очень-то расположен к дружескому общению.

— Поставьте машину в первом ряду. Визит будет коротким.

Подходит ко мне и снимает с плеча сумку.

— Не бери с собой, пусть подождет здесь. — Отдает сумку охраннику, а на мою слабую попытку возразить отвечает неодобрительным взглядом и усмехается так, будто знает что-то, чего не знаю я.

Очень неприятно!

— И жакет тоже, — добавляет он и сам стаскивает с меня кожаный пиджак. Молчу и безропотно позволяю отдать его все тому же чужому человеку.

Лишив меня всего, что можно снять без ущерба для самолюбия, Крис берет за руку и ведет внутрь. Чувствую его внутренний накал и понимаю, что он осознает мои переживания, однако не удостаивает даже беглого взгляда. Ну а я тем временем дрожу от нетерпеливого предвкушения встречи с неведомым.

Поднимаемся по ступенькам к красной двустворчатой двери. На середине лестницы Крис предупреждает:

— Ты не член клуба, а потому ни с кем не разговаривай и не отходи от меня ни на шаг. — Сурово смотрит в упор — впервые с момента приезда — и подчеркивает: — Запомни, Сара, ни с кем.

— Хо… хорошо. — О Господи, что же это за клуб такой?

Поднимаемся на верхнюю ступеньку, и дверь сразу открывается. Появляется еще один человек, тоже в черном костюме и с гарнитурой, однако приветствовать его Крис не спешит.

— Отдельный кабинет.

— «Логово Льва» открыто.

«Логово Льва»? Что за странное, пугающее название?

Крис молча кивает. Входим в холл. С чувством облегчения смотрю на высокий потолок, дорогие картины на стенах и винтовую лестницу, устланную восточным ковром. Убранство элегантное, особняк роскошный, как и весь район. Ничего страшного. Сворачиваем направо и идем по длинному коридору. Шаги тонут в мягком дорогом покрытии, но в душе вновь нарастает тревога: череда дверей с обеих сторон как-то подозрительно напоминает отель.

Крис доходит до конца коридора, останавливается и набирает на панели код. Он знает это странное место, а странное место знает его. Дурное предчувствие возвращается.

Он открывает дверь и жестом приглашает войти, но прежде чем успеваю переступить порог, властно хватает за руку и предупреждает:

— Тебе необходимо знать две вещи. Первое: уйдем, как только захочешь. И второе: это заведение принадлежит Марку.

Так вот где кроется источник их непримиримой вражды. Скованно киваю. В горле комок.

— Понятно.

— То, что ты сейчас увидишь, тебе не понравится.

Эти слова доводилось слышать от него и раньше, так что сейчас воспринимаю предупреждение как начало посвящения в таинство. Меня ожидает страшный секрет Криса, и сознание близкой разгадки вселяет мужество. Скоро все станет ясно.

Крис смотрит тяжелым неподвижным взглядом, крепко держа меня за локоть.

— Если мне предстоит войти в эту комнату, то лучше отпусти.

Он медленно разжимает пальцы, и я храбро переступаю порог.

Оказываюсь в пространстве, наполненном свежим прохладным воздухом и мягким янтарным светом. Оглядываюсь, и от мгновенного наплыва острых впечатлений снова перехватывает горло.

Справа вижу возвышение с огромной деревянной кроватью, к изголовью которой приторочены серебряные наручники. Рядом на стене красуются плетки, цепи и еще какие-то разнообразные предметы, которых прежде видеть не доводилось. Слева — еще один подиум, а на нем арка и снова наручники.

Крис подходит сзади, согревает дыханием шею, но не прикасается. Показывает на диван перед огромным экраном.

— Сегодня мы наблюдаем. Почему бы тебе не присесть?

С опаской приближаюсь к спинке дивана, но обойти его кругом не осмеливаюсь. Чтобы не упасть, вцепляюсь в мягкую кожу.

— Пожалуй, лучше постою.

Крис подходит и останавливается рядом.

— Как скажешь. Сейчас увидишь комнату для групповых игр — это в другом крыле здания. Прямая трансляция. — Он поднимает пульт, который где-то незаметно взял, и экран оживает.

Смотрю, застыв от изумления, приправленного изрядной долей ужаса и отвращения. В середине зала к подиуму привязана обнаженная женщина в маске, а вокруг сидят зрители — тоже в масках.

Вокруг нее ходит мужчина в кожаных штанах; в руке у него что-то похожее на хлыст для верховой езды. Кажется, что-то подобное Ребекка описывала в своем дневнике. Или мне кажется? Он дразнит свою жертву, кожаным концом хлыста тревожит соски, а она стонет от неудовлетворенной страсти. Наслаждение. Да, она испытывает наслаждение, а я, к своему отчаянию, чувствую, как и мое тело самовольно отвечает на зрелище.

Хлыст спускается ниже, и я замечаю на нем подобие кожаных ремней. Кожаный наконечник ласкает живот женщины. Мужчина подходит ближе, несколько раз проводит хлыстом между ног пленницы, сжимает сосок. Внезапно я покрываюсь потом, смущаюсь и съеживаюсь. Женщина стонет громче; мужчина недовольно останавливается, а потом и отдаляется, отказывая в прикосновениях.

Обходит вокруг, медлит за спиной и вдруг с силой ударяет женщину хлыстом. Я вздрагиваю и судорожно вздыхаю. Мужчина продолжает хлестать — быстро и, кажется, очень сильно.

В ужасе поворачиваюсь к Крису.

— Ей же невыносимо больно!

— Она этого хочет, а он обучен понимать границы ее терпения. Если нужно, она произнесет нужное слово, и он сразу прекратит.

От столь полной осведомленности по спине ползут мурашки.

— Смотри, Сара, — приказывает Крис сухо, лаконично и безжалостно. — Вот для чего ты нужна Марку.

Но дело вовсе не в Марке! К экрану заставляет повернуться Крис с его всеобъемлющим знанием предмета.

На сцене появляется еще один мужчина; он держит похожую на трость палку. Тоже бьет женщину, и она корчится от боли.

— Хватит! — кричу я, оборачиваюсь и чувствую на себе сильные руки. — Все, достаточно. Не могу больше смотреть! — Впечатление оказалось куда более сильным, чем от чтения дневников. Хочу уйти на улицу, на воздух. Немедленно!

Крис не сводит с меня взгляда, но страшную трансляцию не выключает. Лицо его неподвижно и жестко, а таких холодных глаз не приходилось видеть еще ни разу.

— Теперь понимаешь, почему я старался показать Марку, что ты вне зоны досягаемости? Почему сказал, что защищаю тебя?

Внимательно изучаю каждую черточку, каждую линию красивого лица. Пытаюсь обнаружить хотя бы слабый след того очаровательного веселого парня, которого знаю, но не нахожу даже намека.

— Клуб принадлежит Комптону, а ты здесь — постоянный клиент.

— Верно.

— И тоже… избиваешь женщин?

— Это не избиение, Сара, а способ наслаждения. Он позволяет получить удовлетворение.

Сердце падает в бездну.

— И ты умеешь это делать?

— Да.

— И любишь это делать?

— Понимаю потребность.

— Какую потребность? Как можно нуждаться в боли?

— Это как наркотик — способ не чувствовать ничего иного.

— Хочешь сказать, что тебе нравится испытывать боль?

— Речь идет не о том, нравится или не нравится, а о потребности, причем сейчас уже не столь острой, как в прошлом.

— Что это значит?

— Это значит, что было время, когда я нуждался в этом, чтобы дожить до следующего дня.

— А сейчас?

— Не так часто.

— Позволяешь женщине привязывать себя и бить на глазах у зрителей?

— Нет. Пользуюсь отдельными кабинетами.

Самообладание тает окончательно. Изо всех сил толкаю Криса в грудь.

— Отпусти. Мне надо уйти.

Он крепко держит.

— То есть убежать?

— Черт возьми, Крис, ты же обещал, что позволишь уйти, как только захочу!

Он кладет ладонь на затылок и склоняется, почти касаясь губами губ.

— А ведь обещала не убегать.

— Просто мне… нужно выйти отсюда. Сию минуту, немедленно.

Он внезапно отступает с видом страдания настолько глубокого, что хочется обнять, пожалеть, сказать, что, может быть, я и могла бы его любить. Вот только я не в состоянии понять, как этот заботливый человек, которого знаю, может оказаться своим в этом страшном клубе.

— Пожалуйста, отвези меня к моей машине.

Крис стоит с непроницаемым выражением лица и смотрит ледяным взглядом. Чувствую, как он закрывается, отдаляется. Или это я ухожу? Совсем запуталась, дрожу с головы до ног. Крис выключает видео, отворачивается от экрана и бросает пульт на пол. Быстро идет к двери. Не берет меня за руку, не прикасается, и коридор кажется бесконечным. Стараюсь не смотреть на мужчин в черных костюмах, потому что не желаю натыкаться на неизбежную насмешку. Вскоре вновь оказываемся в темноте «порше», и опять молчание повисает плотным занавесом. Сижу, словно в тумане. В сознании не возникает ни единой связной мысли. Крис останавливает «порше» за моей машиной.

— Поедем ко мне, — просит неожиданно. — Дай мне шанс объясниться, Сара.

Никогда еще мне не было так плохо.

— Но я не в состоянии стать тем, что тебе нужно.

Он поворачивается, как будто хочет прикоснуться, но не решается и опускает руку.

— Ты и есть такая, как мне нужно. Рядом с тобой я оживаю.

Крис повторяет мои слова, и от этого горло сжимается, а к глазам подступают слезы. Пристально смотрю в любимое лицо.

— Можешь дать слово, что больше никогда не захочешь боли?

— Это новое для меня состояние, Сара, а прежний стиль жизни был добровольно выбранным наркотиком. Способом ничего не чувствовать. А сейчас чувствую. Испытываю чувства и рядом с тобой, и к тебе. Прежние методы уже не могут дать того, что давали раньше.

Слышу все, что хотела услышать, и все же не могу успокоиться.

— Но ведь ты не можешь пообещать, что больше никогда не вернешься… туда.

— Ты способна дать все, в чем я нуждаюсь.

Качаю головой:

— Нет. Нет, не способна. — Хочу открыть дверь, но он хватает за руку. Становится нестерпимо холодно, хочется прикоснуться, ощутить его живое тепло. Тону в смятении.

— Прошу, Сара, не убегай.

Неподвижно смотрим друг на друга, пока не щелкает неведомый выключатель. Не знаю, кто сделал первое движение, но уже в следующее мгновение сливаемся в пламенном поцелуе. Крис запускает пальцы в мои волосы, но мне мало даже этого проявления страсти.

Тяжело дыша, он упирается лбом в мой лоб.

— Поедем ко мне.

Согласиться проще всего, но я растеряна и подавлена.

— Рядом с тобой невозможно думать, Крис. А мне очень нужно все осмыслить.

— Утром я уезжаю.

— Знаю. — Не хочу, чтобы он уезжал: верное доказательство путаницы в голове. Хочу побыть одна, но и его рядом тоже хочу. — Наверное, твое отсутствие позволит что-то осознать. Нужно… не спешить.

Он отстраняется, чтобы сквозь темноту пристально посмотреть мне в лицо.

— Хорошо. — Руки исчезают, сразу становится холодно и одиноко.

Так. Он меня отпускает. Знаю, что сама напросилась, и все же не могу подавить обиду. Ищу сумку и портфель — и то, и другое оказывается на полу, в ногах. Крис помогает разобраться с ремнями.

Тянется за пиджаком, но я не хочу его надевать. Надо как можно быстрее выскочить из машины — пока не передумала. На непослушных ногах выбираюсь на воздух и закрываю Криса внутри. Бросаюсь к своей машине, по пути отпираю замок и торопливо захлопываю дверцу.

Не давая себе времени опомниться, включаю мотор и выезжаю с парковки. Выруливаю на улицу. Слезы льются градом; приходится то и дело вытирать глаза, чтобы хоть немного видеть дорогу.

В квартиру попадаю в полуобморочном состоянии. Запираю за собой дверь, без сил падаю на пол и забываюсь в рыданиях. Телефон предупреждает, что пришло сообщение, но сейчас мне не до него. Кое-как встаю и залезаю под горячий душ.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем достаю телефон и сворачиваюсь калачиком в постели. Смотрю на экран, заранее зная, что эсэмэска пришла от Криса.

«Пожалуйста, дай знать, что все нормально и ты дома».

Через десять минут телефон снова звякает.

«Сара, мне необходимо убедиться, что ты в порядке».

Сообщения продолжают приходить. Последнее выглядит совсем серьезно: «Если немедленно не ответишь, приеду сам».

Отвечаю: «Чувствую себя прекрасно».

Бросаю телефон на кровать. Чувствую себя отвратительно!

Во вторник утром с трудом выбираюсь из постели. Смотрю на часы и понимаю, что Крис уже в самолете — летит в другой город. Впереди целая неделя, чтобы думать, скучать и снова думать. Может быть, удастся привести голову в порядок. Варю кофе, сажусь за стол и начинаю вспоминать его слова. «Дай мне шанс объясниться». Боль помогает ему не думать об остальном. О чем остальном? В глубине сознания зреет понимание: прошлое Криса остается для меня загадкой. Что ему пришлось вынести? Разве я имею право судить его, когда даже не представляю, какие ужасы и испытания он пережил?

Подхожу к стулу, где висит одежда на сегодня: черная юбка и бежевая блузка. Смотрю и понимаю, что не хочу надевать ни то ни другое. Чтобы быть ближе к Крису, открываю подаренный чемодан и достаю последнее из купленных им платьев: кремовое, с оборкой на юбке.

Выхожу из квартиры и застываю от неожиданности: на коврике лежит большой желтый конверт. Почерком Криса написано мое имя. Трясущимися пальцами вскрываю, достаю листок и вижу карандашный рисунок: обнаженная, я стою, прислонившись к огромному окну его квартиры, а за мной сияет огнями город. Под рисунком слова: «Ты — это все, что мне нужно в жизни».

Прижимаю листок к губам, пытаясь сдержать слезы.

— О Крис! — зову шепотом. Я люблю его! Разум кричит, что еще слишком рано испытывать глубокое чувство, но сердце не желает слушать предупреждений. Знаю, что Крис не просто его разобьет, а вырвет из груди, и все-таки не могу противостоять неизбежности.

Приезжаю на работу и впервые со вчерашнего вечера вспоминаю о Марке, но Аманда сообщает, что начальника не будет на месте почти весь день. Трудно придумать новость лучше: значит, найдется и время, и место, чтобы прийти в себя.

Чтобы отвлечься от мучительных размышлений, с головой ныряю в работу. Первым делом звоню со своего мобильного Рикко Альваресу. Он сразу отвечает.

— Доброе утро. Это Сара Макмиллан из галереи «Аллюр».

Рикко что-то бормочет по-испански; почти уверена, что слышу вовсе не пожелание доброго здоровья и процветания.

— Мне некогда разговаривать, мисс Макмиллан.

— Простите. Дело в том, что один мой клиент мечтает увидеть вашу коллекцию. Он обожает ваше творчество, как и многие из нас.

Молчание.

— Вам нравятся мои работы?

— Безмерно. Я присутствовала на благотворительном показе и надеялась с вами встретиться. Личное знакомство стало бы для меня огромной честью. Не теряю надежды.

Снова молчание.

— Что ж, приезжайте в мою галерею завтра вечером, часам к семи. Если увижу в вас компетентного специалиста, то приглашу вашего клиента на следующую встречу.

— Прекрасно. Непременно приеду. Огромное спасибо.

— Только не привозите с собой Марка, мисс Макмиллан. — Он вешает трубку.

Марк. Не мистер Комптон. По спине ползет холодок: что, если они знакомы по этому закрытому клубу?

Не успеваю положить телефон, как приходит сообщение. Открываю и читаю: «Не хочу скучать по тебе, но уже скучаю. Не убегай, Сара».

Глубоко вздыхаю, чтобы справиться с наплывом чувств, но знаю, что ничего не могу обещать. Набираю ответ: «Тоже скучаю». Видит Бог, это истинная правда.

«Тогда приезжай и будь со мной».

«Ты же знаешь, что не могу».

Ждать ответа приходится довольно долго. Наконец приходит лаконичное подтверждение: «Знаю».

Знаю? Что он имеет в виду? Очень важно показать ему, что я здесь, рядом, и пытаюсь его понять.

Облизываю губы и печатаю: «Но очень хочу».

Крис не отвечает; теряюсь в неизвестности.

Как только наступает время ленча, мчусь в тот дом, где снимала квартиру Ребекка, но мне отвечают, что никакой информации о жильцах не дают, а мисс Мэйсон здесь больше не живет. Неудача не обескураживает. Ничего, найдем другой способ ее разыскать. Посещение клуба лишь обострило тревогу: стало ясно, что Ребекка могла увязнуть слишком глубоко и в результате серьезно пострадать. Решимость спасти ее наполняется новым смыслом — безоглядной жаждой мести.

Захожу в кофейню, чтобы, не мудрствуя лукаво, спросить у Авы имя богатого друга Ребекки, но бармен отвечает, что хозяйки снова нет в городе. Остаток перерыва провожу, наугад набирая номера, обнаруженные в записной книжке Ребекки, но так никуда и не попадаю. В итоге решаю вечером поехать в хранилище и хорошенько покопаться в вещах — благо сегодня ничто не мешает закончить работу пораньше.

К концу дня начинаю сходить с ума: Крис молчит. Понятия не имею, что Марк уже вернулся в галерею, но неожиданно он появляется в дверях и сообщает:

— Мэри в туалете: ее тошнит. А мне надо срочно ехать на следующую встречу, так что придется вам задержаться допоздна.

— Хорошо, задержусь.

— Договорились. — Босс исчезает так же внезапно, как появился.

Уточняю время работы хранилища и вижу, что если уеду с работы ровно в восемь, то смогу провести там целый час.

Приезжаю в пятнадцать минут девятого. От Криса до сих пор ни звука, ни буквы. Упорное молчание сводит с ума. Крис сводит с ума. Не терпится броситься на поиски ответов — может быть, эта деятельность позволит почувствовать себя полезной?

Смотрю на бетонное здание с огромной оранжевой дверью и вспоминаю, как ненавижу это место, но тут же напоминаю себе, что речь идет вовсе не обо мне. Я здесь вообще ни при чем. Ребекка пропала! Ни за что не поверю, что она действительно отправилась в путешествие, бросила квартиру, а все вещи оставила на произвол судьбы. Бессмыслица. Зачем тогда было сдавать их на хранение? С другой стороны, разве контейнер не свидетельствует о твердом намерении уехать? Почему я не принимаю во внимание этот аргумент?

Вспоминаю, как в прошлый раз еле дотащила дневники и шкатулку до машины, и решаю оставить сумку, чтобы не нести лишний груз. Беру только ключи, выхожу и запираю двери. Оглядываюсь: вокруг ни души. В тусклом свете иду по пустому двору и думаю, что не хватает только таинственной, потусторонней музыки. Нервы уже на пределе.

Захожу в хранилище и направляюсь к контейнеру Ребекки. Отпираю замок и протягиваю руку, чтобы включить свет. С суеверным страхом смотрю на аккуратно упакованные вещи. Все выглядит точно так же, как и в прошлый раз.

Хочу закрыть дверь, но живо представляю себя запертой внутри и отказываюсь от опасной идеи. Медлить некогда: быстро иду к одному из ящиков, использую его в качестве стула и жалею, что не надела джинсы.

Перебираю бумаги и неожиданно слышу похожий на хлопок звук. Замираю и прислушиваюсь. В комнате становится холодно. Окончательно пугаюсь и встаю.

Раздается еще один хлопок, и свет гаснет. В кромешной тьме открываю рот, чтобы закричать, но инстинкт самосохранения заставляет молчать.

Снова хлопок.

Тихие шаги.

Я здесь не одна.