Глава десятая

Эмили проснулась от слабого, но отчетливого звука, который ни с чем не спутаешь: это был детский плач.

Вначале, когда этот звук проник в ее димедрольный сон, Эмили подумала, что он ей просто пригрезился.

Она вспотела и чувствовала, что вся кожа стала влажной. Притока воздуха не было, температура всю ночь потихоньку росла. В какой-то момент Эмили сбросила плед и теперь лежала на кровати по диагонали. Препарат, который она приняла с вечера, все еще бродил в крови, норовя снова погрузить ее в сон.

«Конечно же, тут нет никакого ребенка. Это просто сон. Надо еще поспать, просыпаться совершенно незачем», – шептал ей одурманенный мозг.

Плач повторился снова, долгий, громкий, и всплеск адреналина в крови пересилил действие таблеток. Эмили вскочила, прислушиваясь, чтобы убедиться, что не приняла за детский крик звуки, издаваемые каким-то механизмом.

– Уаааааааааааааа! – снова донеслось до нее.

Ошибка исключена. Это был живой, пусть и далекий, звук, и он раздавался откуда-то сверху. Может быть, со следующего этажа?

– Уаааааааааааааа!

На этот раз плач был громче. Это на восемнадцатом или девятнадцатом этаже, подсказал Эмили обострившийся слух. Времени на раздумья не оставалось, нельзя было терять ни секунды. Все это время она искала оставшихся в живых, но ей ни на минуту не пришло в голову, что поблизости могут оказаться дети. А ведь ребенок не способен понять, что означает пожарная сирена, и дать о себе знать может только одним способом: разреветься во всю глотку. Другой возможности привлечь к себе внимание у него просто нет.

«Дура! Дура! Дура! Я все это время была так уверена, что тут больше никого нет. Вот ведь идиотка сраная!»

Бедный малыш, должно быть, совершенно один с самой катастрофы. Судя по плачу, он совсем мал, наверное, не старше года, и лишь Господу известно, что он пережил за это время, ведь его родители наверняка мертвы.

Если она собирается помочь ребенку, надо пошевеливаться, но вначале она должна посмотреть, что там с красной пылью.

Эмили была почти на сто процентов уверена: раз пыль не интересуется ею, значит, вероятнее всего не заинтересуется и малышом, но на всякий случай не собиралась рисковать. Она имеет дело с чем-то неведомым, а ситуация настолько, мать ее, странная… неизвестно, к чему могут привести длительные контакты с этим красным дерьмом. Хотя сейчас это – последняя из ее проблем. Прямо сейчас нужно найти этого ребенка, и быстро.

По пути к окну гостиной Эмили влезла в джинсы и натянула футболку, в которой обычно спала. За сдвинутой занавеской журналистку приветствовал великолепный вид на голубые небеса и раскинувшийся на многие мили город. И ни одной пылинки – нигде. Только солнце и синева.

Эмили застыла, разинув рот и уставившись в окно. От красной пыли не осталось и следа, во всяком случае, отсюда ее видно не было. Что произошло? Казалось, бушевавшей последние два дня бури никогда не было. Если она…

– Уаааааааааааааа!

В мысли Эмили вломился детский крик, и она немедленно переключилась с пейзажа за окном на поиски малыша.

Конечно, из ясного неба за окном еще не следовало автоматически, что пыль не притаилась где-то в доме. Эмили метнулась в спальню, вытащила из-под кровати кеды-сникеры, быстро застегнула их на ногах и двинулась к двери, но не добралась до нее: ей пришла в голову еще одна мысль. Нужно одеяло. Кто знает, что пришлось пережить бедному малышу; в любом случае, его нужно будет во что-то завернуть, чтобы принести сюда. Порывшись в бельевом шкафу, Эмили почти сразу нашла то, что искала, – детское одеяльце, в которое когда-то пеленала ее мама. Журналистку охватило какое-то особое, острое чувство. Она никогда не хотела детей, и сейчас, в ее возрасте, подобная перспектива казалась довольно мрачной. Папа с мамой вечно намекали на что-то подобное, когда она приезжала их навестить, и Эмили на мгновение усмехнулась, вспомнив довольно-таки неуклюжие попытки матери выяснить, как у дочери обстоят дела на любовном фронте и не произошло ли с ней чего-то совсем особенного.

Знаешь, мама, кажется, для того чтобы у тебя появился внук, понадобился конец света.

Посмотрев в дверной глазок, Эмили не увидела ничего похожего на крадущиеся отряды красной пыли, которые так перепугали ее вчера вечером. Конечно, в глазок был виден только кусок коридора, и пыль вполне могла притаиться где-то вне поля зрения, будто готовая внезапно атаковать змея. Ладно, все дело в ее расходившихся нервах. Она вступала в контакт и с красным дождем, и с красной пылью, но не заболела – еще не заболела, мысленно поправила себя Эмили, – однако это не повод забывать об осторожности.

И хотя в ее теле бушевал адреналин, Эмили решила действовать с оглядкой. Вместо того чтобы отшвырнуть давно высохшие полотенца и сорвать скотч с замочной скважины, она для начала ограничилась только полотенцами, держа их под рукой так, чтобы в случае необходимости быстро вернуть на прежнее место. Потом Эмили сняла цепочку, отодвинула ригель замка и осторожно повернула дверную ручку.

Дверь приоткрылась, и Эмили почувствовала, как ее овевает свежий поток прохладного воздуха. Слава Богу, система кондиционирования снова заработала. «Хороший знак», – с надеждой подумала она и позволила себе несколько секунд просто постоять у двери, наслаждаясь просачивающимся в щель сквозняком. Ее взгляд тем временем просканировал коридор от пола до потолка и не обнаружил ничего подозрительного. Не сводя глаз с коридора, Эмили приоткрыла дверь на дюйм пошире, готовая в любой момент при малейшем намеке на опасность снова захлопнуть ее, но опять ничего не увидела. Приободрившись, она высунулась наружу и завертела головой из стороны в сторону, чтобы все разглядеть.

Нигде не было ни движения, ни даже малейших признаков странных красных усиков, которые вчера норовили проникнуть в каждую щель, просочиться в каждую квартиру. Зато синее ковровое покрытие пола там и тут припудривал тонкий слой чего-то красного, нет, пожалуй, даже розового. Порошок на полу не до конца утратил сходство с красной пылью, но изменил цвет и вроде бы утратил ту невесомую структуру, которая позволяла каждой пылинке так свободно двигаться по воздуху. Теперь пыль казалась хрупкой, зернистой и ничем не напоминала наполнявшую вчера воздух летучую субстанцию. Глядя на нее, Эмили вспомнила гранулы растворимого напитка «Кристал Лайт», которым она иногда баловалась летом.

Выйдя из квартиры, Эмили аккуратно прикрыла за собой дверь. Все это время она не слышала детского плача, но через несколько секунд он раздался снова, громкий и пронзительный. В коридоре его было лучше слышно, и он совершенно точно доносился сверху. Эмили бросилась к лестнице.

Хрусть! – раздалось из-под ног: так трещат осенью сухие опавшие листья. Звук удивил ее, она опустила глаза и увидела, что наступила на слой пыли. Эмили подняла ногу, глянула на подошву своей обуви и увидела, что к ней пристали раздавленные, превратившиеся в тончайшую пудру пылинки. Она понятия не имела, что все это значит, но у нее создалось впечатление, что розовая пудра – это все, что осталось от красной пыли за время ее сна.

Стараясь не обращать внимания на хруст сухих пылинок под ногами, Эмили продолжила свой путь к лестнице. Нужно подняться на восемнадцатый этаж и постараться определить, откуда доносится плач. Если ей это не удастся сразу, придется ходить от двери к двери и прислушиваться.

Когда она уже поднималась по ступенькам, ее внезапно поразила мысль: а что, если выжил не только малыш? Что, если с ним есть кто-то еще? Иначе как объяснить, что ребенок до сих пор не погиб без пищи и воды? Эта мысль неожиданно взбудоражила ее сверх всякой меры.

Большую часть жизни Эмили прожила одиночкой. Ее родители и немногие близкие друзья были удивлены, когда она выбрала профессию, требующую постоянных контактов с людьми. Сама Эмили нашла этому простое объяснение: она – репортер, а значит, общение всегда происходило на ее условиях. Она решала, когда начинать брать интервью и когда его заканчивать. Это на самом деле было несложно: она взаимодействовала с людьми, пока могла, а как только уставала, сразу заканчивала интервью. Нет, правда, совсем просто.

Почему же ее так вдохновила возможность увидеть другое человеческое существо? У нее не было ответа. Она была репортером, а не психиатром, но для нее вдруг стало удивительно важно, что тотального одиночества больше не будет и она сможет поговорить хоть с кем-то, все равно с кем.

Эмили широко улыбнулась этой мысли. Она почувствовала, как возвращается к ней радость, которую она, оказывается, полностью утратила, даже не заметив этого. Открыв дверь на площадку восемнадцатого этажа, Эмили крикнула так громко, как только смогла:

– Хелло! Есть тут кто-нибудь?

Словно в ответ на ее крик снова раздался плач, на этот раз еще более громкий, чем раньше. Источник плача однозначно был где-то рядом.

– Уаааааааааааааа!

Она задержалась на миг, чтобы понять, откуда идет звук.

– Уаааааааааааааа!

Это слева, совершенно точно. И, судя по громкости, не слишком далеко.

– Эй! – продолжала кричать Эмили. – Я пришла помочь. Вы меня слышите?

– Уаааааааааааааа! Уаааааааааааааа!

Ответный крик был таким же настойчивым, как ее зов, да и прозвучал очень кстати, потому что Эмили уже прошла нужную квартиру. Она вернулась, остановилась перед деревянной дверью и на пробу толкнула. Заперто! Конечно заперто, а чего она ждала?

Эмили дважды шлепнула по двери ладонью:

– Я снаружи! – закричала она. – Не бойтесь, я не больна. Я могу вам помочь. Пожалуйста, только дайте мне знать, что с вами все в порядке. Пожалуйста. – Эмили поняла, что вся ее речь прозвучала как одно слово – так быстро и взволнованно она говорила.

Будто в ответ, снова раздался плач, на этот раз более протяжный и монотонный:

– Аааааааааааааааааааааааааааааа!

И Эмили с внезапной отчетливостью поняла, что малышка в квартире совершенно одна. «С чего я взяла, что это девочка, а не мальчик?» – подумала она, но решила, что «малышка» всяко лучше, чем бесполое «дитя». Каким-то образом девочка все это время продержалась одна-одинешенька, и теперь Эмили должна ей помочь. Но каким гребучим способом она может проникнуть в квартиру?

Можно, конечно, попытаться выбить дверь ногой, но особо рассчитывать на успех не приходится, наверняка она такая же прочная, как в квартире самой Эмили. Благодаря годам, проведенным в седле велосипеда, у нее были сильные ноги, но не настолько же, чтобы справиться с крепкой запертой дверью! Чтобы ее открыть, недостаточно просто колотить со всей дури, нужно прилагать силу более целенаправленно.

– Ну конечно! – вслух сказала она и побежала обратно к лестнице.

Там, на лестничной клетке, на стене в застекленном шкафчике висел большой красный огнетушитель, а с другой стороны от дверного проема в таком же шкафчике был здоровенный и тоже красный топор ему под пару. Сбоку от шкафчика на металлической цепочке висел небольшой, размером с ледоруб, молоток. Эмили отвернулась, чтобы защитить глаза, схватила молоток и изо всех сил шарахнула им по стеклу. Оно разлетелось после первого же удара. Вцепившись в топор обеими руками, Эмили вытащила его из держателя и побежала обратно к квартире.

Владелец дома не поскупился при строительстве, вот и на дверях в квартиры он тоже решил не экономить. Они были сделаны из высокопрочных древесных плит, способных в течение часа противостоять открытому огню. Чтобы выломать ее целиком, наверное, понадобится целый месяц, включая выходные. Столько времени в запасе у Эмили не было.

Вместо того чтобы прорубать себе проход, Эмили решила вывести из строя замок. Если она сможет до него добраться, попасть в квартиру будет несложно.

Эмили встала так, чтобы ей было где размахнуться, поставила ноги на ширину плеч. Топор весил около тридцати фунтов, но она смогла поднять его над головой, нацелить на замок и, глубоко вздохнув, со всей силы обрушить на дверь. Отдача пронзила болью ее руки и плечи, но она была вознаграждена треском расколовшейся древесины и с удовлетворением увидела, что лезвие топора глубоко вонзилось в дверь. Чтобы высвободить топор, ей пришлось несколько раз вверх-вниз качнуть топорище, зато справа от замка осталась зарубка шести дюймов длиной и в дюйм глубиной.

Словно поощряя попытки Эмили взломать дверь, ребенок в квартире испустил очередной жалобный вопль, услышав который она снова рубанула топором по двери. Волна боли на этот раз была сильнее, потому что Эмили задела лезвием металлический ригель замка. По лбу уже струился пот, подмышки тоже противно увлажнились, но это того стоило, потому что теперь ей было видно: замок расположен уже немного иначе, чем вначале.

«А вот и объяснение, почему я стала репортером, а не пожарным», – почувствовав вспышку тупой боли в мышцах, подумала она.

Собравшись с силами, Эмили снова подняла топор над головой, подержала его так пару секунд, набрала в грудь побольше воздуха и, нанося удар, выпустила его вместе с криком, в котором разочарование смешалось со злостью. Топор угодил прямо в замок, выбив ригель из паза и отправив его в полет чуть ли не в голову Эмили: всего несколько дюймов – и ей бы несдобровать.

– Господи Иисусе! – воскликнула она, обернувшись, чтобы отследить траекторию шестидюймового металлического штыря, который ударился о противоположную стену и со звоном упал на пол. Снова повернувшись к двери, Эмили увидела, что оставшаяся часть замка тоже валяется на полу.

А дверь в квартиру теперь была приоткрыта.

Работа Эмили давным-давно приучила ее доверять тому, что она чуяла нутром. Безотчетно, по какой-то непонятной ей самой причине она не спешила входить в квартиру и медлила, опершись ладонью левой руки о дверной косяк. Правой рукой она так крепко вцепилась в топорище, что на ладони остались следы ногтей. Она инстинктивно чувствовала: что-то не так. Пусть она и не могла сказать, что конкретно ее смущает, ощущение какого-то подвоха не исчезало. Но тут в глубине темной квартиры снова раздался детский плач, на этот раз еще более громкий, ведь Эмили была совсем рядом. И это положило конец ее нерешительности.

– Уаааааааааааааа!

В сознании вдруг нежданно-негаданно всплыла сцена из фильма «Сияние», та, где обезумевший Джек Николсон вламывается с топором в комнату своего сына, и по спине пробежал холодок, но Эмили решила, что это просто нервы.

– Это Эмили! – хрипло выдохнула она, толкая дверь и делая шаг в квартиру.

 

Глава одиннадцатая

Когда дверь отворилась достаточно широко, чтобы в нее можно было протиснуться, в ноздри Эмили ударила аммиачная вонь, царапая горло и вызывая рвотные позывы. Она целую минуту простояла у входа, стараясь подавить тошноту, и лишь потом смогла двинуться дальше.

Это был совсем не тот запах, который она ожидала здесь встретить, не сладко-горькие миазмы гниения. Казалось, тут сначала жила сотня кошек, справлявших нужду где придется, а потом квартиру на недельку опечатали.

Из раскрытой двери тянуло жаром, и Эмили почувствовала, как на коже выступают капельки пота. Что себе думали родители ребенка, позволяя ему жить в таких условиях? Они тут что, метамфетамин варили или еще что-то в этом роде?

Как ребенок мог выжить, дыша таким воздухом?

Если бы у нее было полотенце или какая-нибудь тряпка, ее можно было бы намочить и дышать через нее, чтобы хоть немного приглушить жуткую аммиачную вонь. Эмили чуть было не поддалась искушению задействовать одеяльце, но передумала, вытащила подол футболки из джинсов и одной рукой натянула ее край на лицо, чтобы прикрыть нос и рот. Неидеально, конечно, но все же чуть-чуть смягчает тошнотворный запах. Стиснув покрепче зубы, Эмили двинулась в глубь квартиры.

Там было темно, но Эмили быстро нашла выключатель. На потолке загорелся свет, и перед ее глазами предстал пустой коридор с одинокой картиной на стене справа. Царившая в квартире сырость казалась почти такой же невыносимой, как и запах аммония. Эмили была тут всего несколько секунд, а уже обливалась потом.

– Эй! – выкрикнула она, отведя ото рта руку с футболкой и немедленно горько пожалев об этом. От насыщенного химическими парами воздуха горло и нёбо засаднило, как при ожоге.

Эмили попыталась сдержаться, но сочетание вони и раздраженной слизистой сделало свое дело, и ее вырвало на мохнатый белый ковер. Вытерев губы тыльной стороной ладони, она опять поспешно прикрыла рот подолом футболки. Пары аммиака разъедали глаза, заставляя их слезиться так, что приходилось каждые несколько секунд утирать влагу детским одеяльцем, чтобы хоть что-то видеть. Эмили понимала, что ей тут долго не продержаться: она или упадет в обморок, или совсем ослепнет, или захлебнется в собственной рвоте. Надо как можно скорее найти малышку и вместе с ней убраться отсюда. Ей следует пошевеливаться.

Квартира напоминала ту, где жила сама Эмили, только здесь была дополнительная спальня. Зная, что именно в этой второй маленькой спальне родители обычно устраивают детишек, Эмили сразу направилась туда, толкнула дверь и принялась шарить по стене в поисках выключателя. Вспыхнул свет, и стало ясно, что она, конечно же, стоит на пороге детской. У стены стояла симпатичная кроватка, над которой был подвешен мобиль: пластмассовое розовое основание, а на нем – игрушки. «Львы, и тигры, и медведи. О, боже!» – подумала Эмили. Белые обои детской были разрисованы яркими цветами и бабочками. Напротив двери стоял стол и кресло с высокой спинкой; очевидно, именно в него усаживался один из родителей, намереваясь понянчиться с малышом. Подойдя к кроватке, Эмили сдернула дорогое на вид шерстяное одеяльце, но никаких детей под ним не было.

По комнате эхом раскатился крик, словно отзываясь на присутствие Эмили, однако вместо того, чтобы бежать к его источнику, Эмили столбом стояла посреди комнаты. Интуиция пыталась сказать ей нечто, чего не желал слышать ее мозг. «Тут что-то не так!» – вопило чутье, и на этот раз Эмили к нему прислушалась.

– Уааааааааааааааррррр!

Плач раздался снова, на этот раз он казался более настойчивым. Эмили поняла, что теперь, когда она оказалась намного ближе к его источнику, ей слышны в этом крике какие-то странные раскатистые переливы, несвойственные обычному детскому реву. Они чем-то напоминали звуки, которые Эмили была вынуждена слушать, когда в незапамятные времена подключалась к Интернету через модем. Это звучало… какое же слово тут подойдет? Механически? Ну да, довольно близко. Теперь, когда стены и потолок не отделяли ее от источника плача, стало ясно, что, возможно, ребенок не имеет к нему никакого отношения.

Конечно, дело может быть просто в ее разыгравшемся воображении, а странные рулады объясняются тем, что ребенок слишком долго дышал токсинами, но Эмили вдруг почувствовала непреодолимое желание уйти из этой квартиры и никогда в нее не возвращаться.

Инстинкт властно требовал, чтобы она бежала отсюда, однако Эмили не могла этого сделать. Она должна была выяснить, откуда берутся эти звуки. Двигаясь осторожнее, чем раньше, она вышла из детской и направилась по коридору в спальню. Толкнув дверь носком сникера, она дотянулась до выключателя, заглянула в комнату и быстро осмотрелась. Тут стояла аккуратно застеленная двуспальная кровать, поджидавшая тех, чьи головы уже никогда больше не коснутся этих подушек, книжный шкаф, уставленный томиками в мягких обложках, туалетный столик и комод. И никаких признаков хозяев комнаты.

Эмили снова двинулась по коридору, теперь – в сторону гостиной и кухни. Занавески были задернуты, и в гостиной царил полумрак. С каждым шагом Эмили температура вокруг становилась все выше, а аммиачная вонь – все насыщеннее, пока не стала практически невыносимой. Хотя вокруг было темно, Эмили вдруг ощутила, что по комнате движется нечто, и застыла от ужаса. Волоски на шее встали дыбом, как иголки дикобраза.

Тревога, почти неощутимая, когда Эмили только вошла в квартиру, усиливалась с каждым шагом, легкие мурашки вдоль хребта превратились в молот, который колотил ее изнутри по черепу, призывая сваливать отсюда на хрен, и незамедлительно. Но журналистское любопытство и всепоглощающее желание спасти ребенка пересилили инстинкт самосохранения («опять», между делом подумалось ей), и Эмили принялась слепо водить рукой по стене в поисках выключателя. Поверхность стены почему-то была липкой и вязкой, но Эмили не хотела даже думать, в чем тут может быть дело. Казалось, на стену чихнул какой-то великан, и Эмили не могла решить, что хуже: сочетание жары и вони или ощущение, что она водит рукой по толстому слою соплей. И то и другое одинаково омерзительно, решила она. Тут пальцы наконец-то наткнулись на выключатель, и помещение наполнилось светом. Глазам Эмили хватило всего пары секунд, чтобы приспособиться и перестать щуриться, но, как только это произошло, она закричала.

Казалось, вспыхнувший свет переместил ее в центр ночного кошмара. Посреди комнаты над тем, что еще недавно, вероятно, было семейным диваном, находилось нечто, выглядевшее так, будто выползло из самых глубоких, самых темных закутков ада.

То, на что смотрела Эмили, было одновременно источником и запаха кошачьей мочи, и запредельной влажности. Ее мозг старался обработать увиденное, но дело стопорилось, когда он пытался осознать то, что транслировали ему глаза.

Там действительно был ребенок, во всяком случае, Эмили предположила, что некогда это в самом деле было маленькой девочкой… и ее родителями. Теперь все трое слились в единое месиво жира и паутины, свисавшее с потолка в дальнем углу гостиной. Нижняя часть тела ребенка исчезла, влившись в пульсирующую массу, но туловище и одна ручка пока были вполне различимы. Свободная рука малышки слабо покачивалась туда-сюда, будто приветствуя новую приятельницу. Но это, конечно, было невозможно, ведь Эмили знала, что девочка ее не видит, не может видеть, у нее же просто нет глаз, на их месте зияют пустые черные провалы. И это от нее исходит жуткое завывание. Широко раскрытый рот ребенка издавал вой, от которого в жилах Эмили стыла кровь, а сама она не могла пошевелиться.

– Уааааггггхххххххх!

Родителей едва можно было распознать в пульсирующей, похожей на опухоль массе. Если бы не ступня в мужском ботинке, как на пугающей картинке (ах, простите мне дрянные стихи, мелькнула мысль), валявшаяся в нескольких футах от… от этого непонятно чего, и не болтавшаяся сбоку женская рука, Эмили вообще не смогла бы понять, из чего состоит эта проклятая фигня.

И это было бы к лучшему.

По опухолеподобной массе перемещались какие-то красные сгустки, вытягивая из нее куски и перемещая их на другие места, будто расставляя по местам детали пазла. Охваченная ужасом Эмили наблюдала за этими дикими перестановками, и ее разум балансировал на самой грани безумия. Тем временем несколько больших комков красной субстанции отделилось от общей массы и двинулось в сторону оторванной ноги. Они окружили ее со всех сторон и потащили обратно: так муравьи волокут к себе в муравейник тела других насекомых.

Да это просто полное сумасшествие, вдруг поняла Эмили. То, что она сейчас видит, просто не может происходить на самом деле, это невозможно, а значит, ей снится сон. В изумлении и ужасе она продолжала наблюдать за передвижениями ступни, и вдруг голова ребенка перевернулась. Пустые провалы глаз оказались там, где до этого был подбородок, а рот открылся и издал вопль, который отразился от стен и вонзился ей в мозг, как хирургический скальпель.

– Уааааггггхххггхххгггг!

Отвага наконец покинула Эмили. Испустив пронзительный крик, она бросилась к двери.

* * *

Эмили выскочила из страшной квартиры.

Нормальные поведенческие навыки вдруг куда-то подевались, уступив место слепому животному инстинкту выживания в самом примитивном его виде, тому самому инстинкту, который обычно никак не давал о себе знать, с тех пор как пещерные предки нынешних людей начали исследовать мир.

Когда она оказалась в коридоре, ноги подкашивались, дыхание перехватывало, а сердце колотилось, как бешеное. Размахивая руками, Эмили побежала к лестнице и, на автопилоте перескакивая через три ступеньки за раз, помчалась вниз на свой этаж. Она не оступилась и не упала только чудом.

Эмили так сильно пнула дверь между лестницей и коридором, что та, распахнувшись, впечаталась алюминиевой ручкой в стену. Не снижая темпа, Эмили на бегу достала из кармана джинсов ключ от своей квартиры. Ей только с третьего раза удалось попасть им в замочную скважину, которая казалась по сравнению с ним слишком маленькой, к тому же правая рука ходила ходуном, и пришлось поддержать ее левой. Наконец дверь поддалась, и Эмили, захлопнув ее за собой с грохотом, от которого содрогнулся весь дом, метнулась в квартиру. Она поспешно накинула цепочку, закрыла замок и побежала по коридору.

Мозг Эмили не фиксировал происходящее, его замкнуло на ужасной субстанции с детским голосом, обитавшей в квартире двадцать шесть на восемнадцатом этаже. Мозг не мог осмыслить все, что произошло и стало испытанием для здравого рассудка Эмили, лишь заставлял ее ноги двигаться быстрее.

Когда наконец разум Эмили вернул себе контроль над ее телом, она обнаружила, что стоит в спальне, изо всех сил прижавшись к двери. Первой мыслью было: «Как, мать его, я сюда попала?» Потом Эмили осознала, что надо бы сменить трусы, да и джинсы заодно, потому что она, оказывается, обмочилась, хоть и совершенно непонятно почему.

Потом контроль над разумом и телом вернулся уже окончательно, и на Эмили обрушилась страшная истина. Она поняла, почему подпирает собой дверь в спальню, поняла, почему напустила под себя. Потому что субстанция этажом выше не должна, не может существовать.

Но она существует.

Глаза сами поднялись к потолку. Эта штука была там, всего в нескольких футах над головой.

Еще одна ужасная мысль поразила Эмили, как тот самый пресловутый гром с ясного неба. Учитывая абсолютное безумие последних нескольких дней, новая мысль не казалась такой уж фантастичной: вдруг то ужасное, что она видела в квартире наверху, могло оттуда выбраться? И вдруг оно такое не одно? И что ей тогда делать? Что, если она, Эмили Бакстер, действительно последний на Земле представитель рода человеческого, единственная выжившая женщина в полном монстров мире?

Что, если она на самом деле совершенно, абсолютно, одна?

И в тот самый миг, когда все эти страшные вопросы взрывали ее мозг, будто темные фейерверки, Эмили услышала, как на кухонном столе зазвонил ее мобильник.

 

Глава двенадцатая

«Я потом перезвоню, – подумала Эмили, мозг которой пытался переварить события последнего получаса. – Они могут оставить сообщение».

Только после третьего звонка туман в мозгу рассеялся настолько, что до Эмили дошло, что, собственно, она слышит. Журналистка бросилась в кухню, лишь на полпути осознав, что бежит. Схватив телефон со стола, Эмили раскрыла его и прижала к уху.

На другом конце линии повисло молчание.

– Алло? – хрипло, едва слышно прошептала Эмили. – Пожалуйста, ответьте. Пожалуйста. – Она уже не удивлялась тому, сколько отчаяния в ее голосе.

Молчание длилось еще секунду, но Эмили было слышно, как кто-то глубоко вздохнул, а потом тишину нарушил мужской голос:

– Это Эмили Бакстер?

Однажды в детстве Эмили серьезно заболела. По-настоящему серьезно. Врач сказал родителям, что у нее, вероятно, пищевое отравление, но самой Эмили казалось, что она умирает. Ее мучили боли; два дня поноса и рвоты привели к слабости и обезвоживанию. Она ничего не ела и пила только прохладную воду, которую ей по ложечке вливала мама. На третий день, когда она пошла на поправку, папа принес баночку ее любимой апельсиновой содовой, воткнув в нее симпатичную розовую соломинку – из тех, которые можно согнуть благодаря гармошке в верхней части. Эмили сто раз пила содовую до болезни, но сейчас, на этот раз, у напитка был поистине райский вкус. Во всяком случае, так показалось ее пересохшему горлу и несчастным вкусовым рецепторам. Аромат был таким интенсивным, пузырьки так прекрасно лопались на языке, а холодная струйка содовой, попадая из соломинки в рот, вызывала такой кайф, что Эмили казалось, будто она очутилась в совершенно новом теле.

Такой же эффект оказал на нее сейчас этот незнакомый успокаивающий голос. Как будто ей позвонил сам Господь Бог.

– Да, это Эмили, – смогла выдавить она, а потом ударилась в слезы.

* * *

– Все хорошо. Все в порядке. – Мужской голос на другом конце телефонной линии звучал мягко. – Вы не одна.

Если бы в этот миг незнакомец спросил, как она себя чувствует, Эмили не смогла бы описать нахлынувшие на нее разноречивые эмоции. Благодарность, страх, счастье, печаль – все эти чувства одновременно завладели ее телом, но сильнее их всех, вместе взятых, была надежда. Она так растерялась от этого половодья ощущений, что первые десять минут разговора пребывала в состоянии, близком к обмороку, и на вопросы собеседника могла лишь односложно блеять «да» или «нет». Пытаясь сказать что-то помимо этих двух слов, она начинала рыдать.

До этого самого момента Эмили даже не подозревала, какой всепоглощающий, тотальный ужас ею владеет. Даже воспоминание о том кошмаре, что ее глаза видели всего несколько минут назад, казалось, несколько потускнело, когда пришло новое знание: не только она выжила. Эмили почувствовала такое облегчение, что страх начал улетучиваться. Когда волна эндорфинов наконец слегка улеглась и Эмили смогла овладеть собой, она вновь обрела дар связной речи и начала более внятно отвечать на вопросы собеседника.

Он сказал, что его зовут Джейкоб Эндерсби. С ним было еще одиннадцать человек: семь мужчин и четыре женщины – команда ученых, техников и обслуживающего персонала метеорологической станции, расположенной на одном из Стоктонских островов, малюсеньком студеном клочке земли у северного побережья Аляски. До того, как прошел красный дождь, их исследовательская группа, сформированная университетом Аляски, уже три месяца занималась сбором климатологических данных в рамках полугодовой программы.

Джейкоб объяснил, что красный дождь не затронул Стоктонские острова. Жена Джейкоба, Сандра, оставшаяся в университете Фэрбанкса (то есть на несколько сотен миль южнее), рассказала, что это странное явление все же забралось далеко на север и накрыло Ноатекский заповедник, который находится примерно в ста восьмидесяти милях юго-восточнее метеостанции.

Вспомнив жену, Джейкоб на минуту умолк. Эмили терпеливо слушала, как что-то негромко жужжит в трубке, и не знала, на линии ли еще ее собеседник. Наконец, она тихо спросила:

– Джейкоб, вы все еще тут?

– Да, – так же тихо ответил он.

Эмили слышала, как его голос подрагивает от еле сдерживаемой боли. На этого человека навалилась такая же тяжкая ноша, как и та, что несла она, потеряв семью и друзей.

– У нас тут было спутниковое телевидение, так что мы следили за тем, что происходило после красного дождя в Европе, – продолжал Джейкоб. – Сандра сказала, что на университет совсем немного побрызгало, и что я не должен волноваться, потому что ее это никак не затронуло. Университет строго изолировал всех, кто вступал в контакт с красным дождем, там объявили карантин. Сандра говорила, что связалась еще с несколькими метеостанциями к югу от университета и возле канадской границы. Везде выпал красный дождь, но чем дальше к северу, тем он был слабее. Через восемь часов после этого разговора я попытался снова поговорить с женой по коротковолновой связи, но она не ответила. Никто не ответил. – Джейкоб прошептал последние слова, едва сдержав рыдание, и тяжело вздохнул. Потом он снова помолчал, видимо собираясь с силами, и продолжил: – У нас тут есть парочка спутниковых телефонов, и мы стали звонить семьям, друзьям и коллегам на исследовательских станциях по всему миру. Позвонили всем, кому только могли, но никто не отозвался. С тех пор наши технари шерстят основные вебсайты и прослушивают эфир на коротких волнах, пытаются найти кого-нибудь… хоть кого-нибудь, кто выжил. Вот как мы нашли вас, Эмили. И мы так рады слышать ваш голос!

Джейкоб сказал, что ни у кого из его коллег не было стройной теории произошедшего, лишь всякие дикие домыслы. По большей части ученые были озадачены, но кое-что казалось им очевидным. Из тех данных, которые они успели собрать, прежде чем пропала связь, следовало, что красный дождь выпал на большей части земного шара, причем, по мнению Джейкоба, все выглядело так, словно тот прицельно ударил по наиболее населенным местам планеты. Насколько можно было судить, это бедствие не обошло ни одну страну: нигде южнее 68-параллели северной широты не было города, городка, села или поселка, население которого не было бы истреблено.

Эмили была первым человеком, с которым им удалось связаться. На коротких волнах, правда, наблюдалась какая-то мимолетная активность, но сигнал был слишком слабым и искаженным, чтобы делать какие-то выводы, хоть Джейкоб и сказал, что это хороший признак и где-то есть еще выжившие.

– Конечно, логика подсказывает, что должны существовать и другие очаги жизни. Где-то в холодных местах, возможно, есть маленькие группы людей, вроде нашей. Может быть, кто-то остался на удаленных военных базах. Думаю, вероятнее всего, уцелели экипажи подводных лодок, хотя неизвестно, что будет с ними на поверхности, – рассказывал Джейкоб.

– А как насчет вашей команды? – спросила Эмили. – Как вы думаете, почему вы выжили?

– У нас нет возможности понять, в чем суть этого явления. То ли в его основе лежит вирус, то ли это нервно-паралитическое вещество, то ли что-то еще. Но независимо от его природы мы полагаем, что холод ограничивает его способность к размножению и распространению, вот почему, как сказала моя жена, в Фэрбанксе и других северных регионах дождь был слабым. Правда, оказалось, что для фатальных последствий достаточно и такого. Пока мы не свяжемся с остальными выжившими в холодных областях мира, мы не сможем подтвердить наших гипотез. Из всего, что нам известно, следует, что стоит нам оказаться в зоне заражения, и мы умрем. То же самое может случиться с другими оставшимися в живых, которые находятся за пределами территорий, где прошел дождь. Вы, вероятно, догадываетесь, что проверять на себе эту теорию никому не хочется.

Эмили внимательно слушала Джейкоба, параллельно задаваясь вопросом, следует ли ей рассказывать о красной пыльной буре или о том, что она видела на восемнадцатом этаже. Не подумает ли Джейкоб, что она сошла с ума? Черт возьми, она на его месте точно бы так решила. Рассказ о том, что она видела какое-то чудовище, пожиравшее молодую семью, некогда проживавшую в квартире этажом выше, вряд ли покажется ему убедительным.

– Я… я кое-что видела, Джейкоб, – наконец выпалила она, не успев даже понять, на что решилась. – Кое-что странное. Ненормальное.

Джейкоб замолчал на полуслове.

– Что вы подразумеваете под ненормальным, Эмили?

«Вот ведь срань какая! – подумала Эмили. – Теперь мне придется это сказать». Сомнения снова закопошились у нее в мозгу, но она знала, что на самом деле видела то, что видела, что дело не в стрессе и не в ее воспаленном сознании. Значит, ей следует об этом рассказать.

– Тут такое было… уже после того, как все умерли. Дождь превратился во что-то типа таких отдельных пылинок, и… – Она помолчала, потом глубоко вздохнула и решилась: – Кое-что случилось с семьей, которая жила в квартире надо мной. Они умерли, но… превратились… изменились… стали чем-то еще.

– Та-а-а-ак, – недоуменно протянул Джейкоб.

– Послушайте, – продолжала она, – я знаю, это прозвучит безумно, и знаю, что вы подумаете, будто я чокнулась. В смысле я сама сомневаюсь, в себе ли я, но, клянусь, я не придумала то, о чем собираюсь рассказать.

И Эмили поведала Джейкобу о странной пыльной буре, о том, как садились пылинки на кожу мертвого бродяги, и о том, как позднее они старались проникнуть к ней в квартиру. Она хотела было умолчать о том, что приняла за детский плач, о том, как выломала дверь и обнаружила в квартире монстра, но ведь она уже рассказала о вещах столь же странных, как прохладный жар и беззвучный гром, верно? Тогда чего стесняться?

Закончив свой рассказ, Эмили была почти уверена, что вот-вот услышит, как Джейкоб нажимает кнопку отбоя. Она прямо представляла себе, как он задается вопросом, каким это образом его угораздило связаться с последней живой сумасшедшей Нью-Йорка.

– Интересно, – наконец произнес Джейкоб.

Ну, во всяком случае, это был не тот ответ, которого она ожидала.

– Вы мне верите? – спросила она, все еще сомневаясь, правильно ли его поняла. – Я не сумасшедшая?

– Я не могу судить о том, что вы пережили с тех пор, как выпал красный дощць, Эмили. И, если уж начистоту, мы оба знаем, что, если бы вы рассказали мне историю вроде этой всего пару-тройку дней назад, я бы реагировал на нее иначе. Но после того, что вы… что все мы пережили? Нельзя сбрасывать со счетов никакие свидетельства, даже самые субъективные.

Несколько секунд они молчали, поскольку каждый обдумывал, что сказать дальше. Наконец Джейкоб заговорил:

– Я сказал, что мы можем только строить догадки. Да и что нам остается – только обмениваться между собой идеями сейчас, когда все… – Он поискал точное слово: – Закончилось. Мы уже совместно проанализировали всевозможные версии, неважно, насколько бредовыми и оторванными от реальности они казались, и отмели большинство из них либо как совершенно невозможные, либо как маловероятные. А то, что у нас осталось, звучит абсолютно, как вы, Эмили, выразились, безумно.

Эмили услышала, как Джейкоб отхлебнул что-то, глотнул и начал быстро развивать свою мысль.

– В чем мы уверены, – продолжал он, – так это в том, что по всему миру произошло нечто, далеко выходящее за наши представления о реальности. Это самое нечто настолько маловероятно и неправдоподобно, что его вполне можно определить как случайность. Новые данные, которыми вы только что нас снабдили, пожалуй, указывают на то, что красный дождь вряд ли дело рук людских: технологий, которые оказывают такой быстрый эффект на человеческий организм, просто не существует, а значит, мы снова возвращаемся к попытке охарактеризовать это неуловимое нечто. Если исключить научные разработки, остаются только две вероятные причины, вызвавшие красный дождь, свидетельницей которого вы стали. Версия первая: наше нечто – часть естественного цикла Земли, событие уровня массового пермского вымирания, во время которого было уничтожено семьдесят процентов животных суши и девяносто шесть процентов морских форм жизни. Имеется множество данных, что подобные массовые вымирания происходят довольно регулярно, если, конечно, мыслить в масштабах планетарного времени, и мы уже вполне созрели для следующего. Так что, возможно, красный дождь – фрагмент земного цикла, который приходит каждые несколько миллионов лет и вычищает планету. Хотя само событие слишком странное и неожиданное. Кажется маловероятным, что в палеонтологической летописи нет ничего, что указывало бы на такой дождь.

– А вторая версия? – спросила Эмили, которая отнюдь не была уверена в том, что хочет услышать ответ на свой вопрос.

– Ну, – сказал Джейкоб, – теперь вы можете назвать меня сумасшедшим, но единственная другая версия – это возможность вмешательства извне. Инопланетного вторжения.

Эмили была ошарашена:

– Что? Инопланетное вмешательство? Вы имеете в виду что-то вроде маленьких зеленых человечков или типа того? Вы, наверно, шутите, да?

– Можно сказать и так. Все зависит от того, что именно вы подразумеваете под словом «вторжение». Похоже, мы имеем дело с внеземным биологическим организмом. По сути, наша планета тоже просто один большой суперорганизм. Красный дождь может быть эквивалентом вируса, который обитает на просторах космоса и поражает не индивидов, а планеты. – Эмили представила, как в тысячах миль отсюда Джейкоб машет рукой вверх, в направлении потолка своего кабинета. – Этот вирус просто дрейфует где-то там, пока случайная удача не приведет его на подходящую планету, и тогда – бах! – все на ней вымирает. Если отключиться от эмоций, эта теория просто завораживает. – Тут Джейкоб, вероятно, понял, что за пределами его тесного научного мирка теория о почти полном вымирании человечества вряд ли способна показаться кому-то привлекательной. – Простите, – извинился он, – я не собирался распространяться об этом с таким Энтузиазмом. Вот что происходит, когда оказываешься заперт в компании ученых и проводишь с ними слишком много времени: по двадцать четыре часа в сутки на протяжении многих месяцев.

– Ничего, – сказала Эмили, – я понимаю, о чем вы.

Если уж не врать себе, придется признать, что Джейкоб прав, и эта концепция действительно завораживает. Она, конечно, ужасна, но при этом невероятно увлекательна.

– Так что вот они, наши две основные версии, – продолжал ученый. – Черт возьми, насколько я могу судить, мы оказались тем самым местом, куда прилетел эквивалент галактической нейтронной бомбы. Мы только не знаем и, видимо, никогда не узнаем реальную причину. Но мы уверены, что в человеческой истории подобных прецедентов не было, и теперь все старые правила вроде как слиты в унитаз. И если мы учтем то, что вы видели, логично будет предположить, что происходит нечто гораздо более масштабное, чем случайная катастрофа. И возможно, нечто – куда более сложное и многогранное явление, чем мы до сих пор предполагали. – После долгой паузы голос Джейкоба снова зазвучал в трубке, прорываясь сквозь помехи: – Так что, Эмили, какие ваши планы? Как вы собираетесь выбираться из Нью-Йорка?

Этот вопрос застал ее врасплох:

– Что? Я не собиралась покидать квартиру, не то что Нью-Йорк. Зачем мне отсюда выбираться?

Возбуждение, звучавшее в голове Джейкоба, исчезло, его тон стал терпеливым и негромким: так, наверно, он разговаривал с первокурсниками, детьми… с сегодняшнего дня этот список пополнился еще и чокнутыми репортерами.

– Несколько серьезных оснований у вас для этого есть. Первое и самое важное: вас окружает несколько миллионов трупов, которые уже начали разлагаться. В какой-то момент вы рискуете столкнуться с бог знает каким количеством потенциально смертельных заболеваний вроде холеры, тифа… да их просто не перечесть. Пребывание в Нью-Йорке станет не слишком-то полезным для вашего здоровья.

Прежде чем продолжить, Джейкоб замялся, и Эмили почувствовала, что он опасается говорить дальше, хотя и не понимала, то ли дело в ней самой, то ли Джейкоб просто сомневался в своих выводах.

– А если вы не ошиблись и то, что вы видели, происходит повсюду? Не хочу вас пугать, Эмили, но, может быть, нас ждут еще более серьезные последствия, чем мы до сих пор предполагали. Я понимаю, как ужасно прозвучит мое предположение, но вдруг то, что вы наблюдали у соседей, случилось где-то еще? Потому что, если это так, значит, в биологической структуре нашей планеты произошел беспрецедентный сдвиг, и, честно говоря, это меня до усрачки пугает.

– Но это же просто… – начала Эмили, но Джейкоб прервал ее на полуслове, будто она ничего не говорила, и его голос звучал настойчиво:

– В любом случае, вам нужно оттуда выбираться, Эмили. На вашем месте я бы как можно скорее двинулся на север.

– И как мне это сделать? Я не умею водить автомобиль, и я уверена, что среди вас, ребята, не найдется желающих приехать за мной. Как мне уехать, если это так необходимо? – Эмили слышала, что в ее голосе опять зазвучали нотки отчаяния и паники.

– Как вам выбраться из Нью-Йорка? С этим я не смогу вам помочь, зато могу сказать, куда вам направляться, потому что это совсем просто: к северу, и чем дальше, тем лучше. Идите к нам, мы не намерены никуда перебираться. Чем холоднее, тем выше ваши шансы выжить. Но вам нужно подготовиться, и тянуть с этим нельзя, Эмили.

Сверху снова донеслись вопли. От мысли о том, что нечто подобное этой кошмарной хреновине может обнаружиться в каждой из квартир ее дома, кровь застыла в жилах. Эмили стоило огромных усилий не швырнуть трубку на пол и не броситься к шкафу, чтобы пересидеть там этот кошмар до самого пробуждения.

– О’кей, – сказала она, еще не успев понять, что уже приняла решение уйти из Нью-Йорка, – расскажите мне все, что я должна знать.

* * *

– Первым делом – главное, – сказал Джейкоб. – Электричество рано или поздно пропадет, а нам нужно быть уверенными в том, что вы останетесь на связи. У вас есть возможность раздобыть спутниковый телефон?

Так уж получилось, что такая возможность у Эмили была. Редакция выдавала спутниковые телефоны корреспондентам, освещавшим зарубежные события, или тем, кто отправлялся в места, где мобильная связь была нестабильной или отсутствовала вовсе. Все журналисты прошли двухчасовой обучающий курс и умели ими пользоваться, а самой Эмили даже довелось сделать несколько звонков, так что с этим проблем не было. Сами телефоны были вполне современными, в комплектацию входила даже портативная 12-ваттная солнечная батарея, подзаряжавшаяся за считаные минуты.

– Великолепно, – проговорил Джейкоб, когда Эмили рассказала ему об этом, и продиктовал номер спутникового телефона. – Просто на случай, если все начнет выходить из строя быстрее, чем мы предполагаем.

– Как только мы закончим разговор, пойду в редакцию. Скрестите пальцы на удачу, чтобы никто не забрал их перед тем, как началось все это дерьмо.

Джейкоб объяснил, что выбраться из Нью-Йорка будет не самым сложным делом, но вот дальше… Эмили и Фэрбанкс разделяло около четырех с половиной тысяч миль, а значит, на трудный путь до университета уйдут долгие месяцы. Потом придется преодолеть еще четыреста или пятьсот миль по самым холодным и суровым землям на севере Америки, где нет магистральных дорог. Если Эмили к тому времени не протянет ноги, ей понадобятся автосани. Джейкоб сказал, что их можно будет раздобыть в университете.

– Об этом пока незачем тревожиться, – сказал ей Джейкоб. – В худшем случае кто-нибудь из нас придет и подберет вас в университете. Важно, чтобы вы покинули Нью-Йорк, пока начавшийся там процесс находится на ранней стадии. Когда вы окажетесь в безопасности, можно будет придумать какой-нибудь план получше.

Весь следующий час они обсуждали, как ей лучше собраться в дорогу. В конце концов разговор свернул на средства персональной защиты и на то, как Эмили может себя обезопасить.

– Кто знает, что там, снаружи, Эмили. Вам понадобится оружие. Вы знаете, где им можно разжиться?

На ум Эмили тут же пришел Натан. Когда она волокла его тело по коридору, табельный револьвер был все еще в кобуре. Эмили мысленно выругала себя, что не забрала пистолет, когда это было так просто, но потом напомнила себе, что в тот момент ее разум был занят совсем другими вещами. Да она знать не знала, что ей может понадобиться оружие, и была абсолютно уверена, что помощь уже в пути! И, будучи в здравом уме, даже предположить не могла, что ей придется, возможно, обороняться от уродливой причуды мироздания, на сотворение которой пошел мертвый ребенок вместе со своими родителями. А что, если ее покойный бойфренд тоже превратился в нечто подобное? Она что, правда думает, будто сможет вынести такое зрелище? Нет уж, Эмили ни за что не пойдет в квартиру, где оставила тело Натана, и не станет подвергать свою психику такому риску. Беспокоиться об оружии она станет, когда то действительно понадобится.

– Если я хочу добраться до редакции и вернуться засветло, мне пора идти за телефоном, – в конце концов сказала Эмили Джейкобу.

– Ладно, а если мы вам понадобимся, у вас есть наш электронный адрес и номер спутникового телефона. Просто помните, что вы не одна, Эмили. Вы можете позвонить в любой момент, кто-нибудь обязательно выйдет на связь. Хорошо?

– Хорошо, – отозвалась она.

Мысль о том, чтобы повесить трубку и прервать единственную связь с живым человеком, первым живым человеком за несколько дней, оказалась мучительной. Джейкоб, должно быть, это почувствовал.

– Эмили, не переживайте, все будет хорошо, обещаю. Скоро мы снова поговорим, о’кей? Удачи, и будьте осторожны. – Джейкоб нажал кнопку отбоя, и связь прервалась.

Он пообещал, что все будет хорошо.

Но Эмили сильно в этом сомневалась.

 

Глава тринадцатая

Эмили захлопнула телефон и поглядела на циферблат на плите. Половина четвертого дня. Впереди еще около четырех часов светового дня, и этого более чем достаточно, чтобы сгонять в редакцию «Трибьюн» и вернуться до того, как солнце сядет.

Она подошла к шкафу, поднялась на цыпочки и принялась шарить по верхней полке. Наконец ее рука наткнулась на то, что она искала, и Эмили извлекла наружу большой рюкзак а-ля милитари. В общем-то это был обычный большой рюкзак со множеством карманов, который они с Натаном приобрели в одном из магазинчиков армейских товаров китайского квартала, чтобы съездить на выходные в национальный парк Боумен-Лейк.

Тогда, на берегу озера, непрерывно шел дождь, но это не имело никакого значения, все было просто здорово, и Эмили улыбнулась воспоминаниям. Казалось, с тех пор прошло очень много времени. Чтобы рассеять подступающую грусть, она тряхнула головой. Рюкзак очень ей пригодится: раз уж она собирается съездить в редакцию, на обратном пути можно будет завернуть в ближайший супермаркет и разжиться там всем необходимым.

Эмили положила рюкзак у входной двери и взяла куртку. Она уже тянулась к дверной ручке, но тут ее осенила новая идея, она вернулась в кухню и взяла двенадцатидюймовый нож для разделки мяса, который обычно хранился на столешнице у плиты. Неизвестно, насколько эффективным он будет против мерзости этажом выше – или подобной мерзости, обитающей в любом другом месте, – но с ним Эмили почувствовала себя более уверенно.

Она засунула нож во внутренний карман куртки. Неидеально, конечно, но, во всяком случае, так он точно не выпадет и не поранит ее, потому что куртка сидит достаточно свободно. Лучше быть готовой ко всему, подумала Эмили, закинула рюкзак на плечо, открыла дверь и вышла в коридор.

Там было пусто, однако, направившись к лестнице, Эмили вдруг услышала какой-то шаркающий звук, эхом раскатившийся по коридору. Казалось, по полу что-то с грохотом тащили. Эмили на миг замерла, и сердце отчаянно заколотилось в ее груди. Она ждала, не повторится ли звук, но все было тихо, и Эмили, глубоко вздохнув, заставила себя пошевеливаться. Правда, вначале ноги отказались ей подчиняться, но потом это прошло.

Однако факт оставался фактом: Эмили была сильно напугана.

Теперь она знала, что не одна, но также знала, что от ближайшего живого человека ее отделяет несколько тысяч миль. Если эта штука там, наверху, способна перемещаться, кто знает, когда она захочет покинуть квартиру и обследовать окрестности? Что, если она уже бродит по коридорам здания? Эмили вздрогнула. Перед прозрачным окошком двери на лестницу она помедлила, желая убедиться, что путь свободен, потом выскочила на лестничную площадку и побежала вниз.

* * *

Велосипед по-прежнему стоял там, где Эмили его оставила, пристегнутый к металлической стойке перед зданием. Она сняла замок и села в седло, радуясь, что вырвалась из дому. Устроилась поудобнее, оттолкнулась от тротуара и накатом, подскакивая, поехала вниз прямо по ступенькам.

Если не считать все той же похожей на мелкую стеклянную крошку субстанции, кучки которой еще попадались вдоль стен и у входов в магазины и офисы, по пути в редакцию «Трибьюн» Эмили не встретилось никаких следов красной бури. Она крутила педали, и велосипед мчался на север мимо брошенных автомобилей. В них никого не было. На самом деле, за всю поездку Эмили не видела ни одного трупа. Даже дохлые птицы, которые валялись раньше на пешеходных дорожках и проезжей части, мистическим образом куда-то подевались. Может, их унесла пыльная буря, подумала Эмили. Но как бы ей ни хотелось, чтобы это объяснение оказалось верным, смысла в нем не было, ведь когда она блуждала среди красных пыльных вихрей, никакого ветра не чувствовалось.

Так куда же они делись? Исчезли по волшебству? Или этому есть какое-то более зловещее объяснение? Черт, Эмили была уверена, что прямо сейчас не хочет терзаться этой загадкой, и переключилась на езду. Проезжая по пустынным улицам, она прокручивала в голове планы, которые они с Джейкобом строили во время телефонного разговора. Ей понадобятся припасы, в первую очередь – питьевая вода и продукты длительного хранения. И конечно, по мере продвижения на север ей придется обновлять гардероб, обзаведясь теплой одеждой, зимними ботинками и, может быть, даже лыжами или снегоступами.

Эмили не думала, что по пути к Аляске у нее возникнут сложности с временными пристанищами: наверняка ей попадется много пустых – хотелось бы надеяться, что пустых, поправила она себя – домов, где можно будет переночевать. Сложнее всего было понять, как погрузить на велосипед все, что может понадобиться в дороге. Пытаясь спланировать всякие мелочи, Эмили так ушла в себя, что очнулась только в квартале от здания редакции, на автопилоте преодолев большую часть пути.

Подъехав к редакции, она поставила велосипед на привычное место и машинально собралась было пристегнуть его, но потом решила этого не делать: вряд ли в ближайшее время ей следует опасаться угона. Она также сомневалась, что в редакции ей понадобится рюкзак, и потому повесила его за лямки на седло.

Редакция «Трибьюн» была не заперта. «Благодарение Господу за это», – подумала Эмили, толкнула вращающуюся дверь и очутилась в пустынном холле.

Казалось, это место заброшено уже долгие годы. Тут стоял затхлый запах, какой обычно царит в старых библиотеках, и Эмили подумала, что редакция как раз и превратилась в подобие такой библиотеки. Вряд ли тут когда-нибудь снова будут делать новости. Поняв это, Эмили словно почувствовала, как что-то ударило ее изнутри. Газета так долго была для нее всем миром, что ей даже в голову не приходило, что «Трибьюн» когда-нибудь прекратит свое существование. Боль от этой потери оказалась такой же сильной, как от потери семьи и друзей. Наверное, даже сильнее, потому что газета значила для нее гораздо больше, чем любая человеческая личность. Она была неотемлемой частью цивилизации. Кто напишет эпитафию этому миру, если в нем не стало газет?

Господи, с каких пор ее потянуло на такую лирику?

– Эй! – крикнула Эмили, надеясь услышать в ответ голос Фрэнка или Свена.

Ее крик эхом пошел гулять по некогда оживленной приемной. Никто не отозвался, и Эмили направилась к лестнице, ведущей на второй этаж, где, помимо прочего, в специальном охраняемом помещении хранилось ценное оборудование, выдаваемое репортерам во временное пользование.

Винтовая лестница, которая вела на второй этаж, закручивалась на манер штопора. Кованая, вычурная, она была достаточно широка, чтобы на каждой ступеньке уместилось четыре человека разом, и наверняка стоила целое состояние. Эмили всегда считала ее очень красивой, но сегодня, поднимаясь по металлическим ступеням и слушая эхо своих шагов, журналистка терзалась беспокойством, а по спине к пояснице стекал ручеек холодного пота.

Паранойя присуща всем знакомым Эмили репортерам. Ей и самой частенько угрожали герои ее сюжетов, так что некоторая мнительность была вполне оправданной. Как там в старом присловье? «Диагноз „паранойя“ еще не гарантирует, что вас на самом деле никто не преследует». После того что она пережила и перевидала за последние дни, доза здоровой подозрительности могла оказаться необходимой, чтобы не расстаться с жизнью.

Лестница заканчивалась площадкой, выходившей в небольшой холл, вдоль одной стены которого стояли удобные с виду кресла. Расположившись в них, посетители могли смотреть на улицу сквозь окна в противоположной стене. Во всяком случае, так было задумано, но на памяти Эмили эти окна всегда были слишком грязными, и надеяться на то, что в них можно что-то разглядеть, особо не приходилось. Из холла начинался коридор, в который выходили двери редакторских кабинетов, главного конференц-зала и кабинета издателя.

Шкаф с дорогой аппаратурой располагался в последнем кабинете по правой стороне, почти в самом конце коридора. За все время, что Эмили проработала в газете, она поднималась «наверх» – так называли между собой второй этаж рядовые сотрудники – всего трижды: на первичное собеседование и дважды на общие собрания. Штатные репортеры чувствовали себя здесь не слишком комфортно. Если кто-то из них оказывался тут, это, скорее всего, означало, что редактор вызвал его на ковер за какую-то оплошность.

Эмили неслышно шла по коридору в сторону нужной двери с латунной табличкой, гласившей «Жюстина Голдблум» и чуть ниже – «главный редактор».

Жюстина была – еще совсем недавно – отличным редактором и начальником. По большей части она не вставала поперек дороги своим репортерам, давала им достаточно свободы, чтобы они не чувствовали себя прикованными к рабочим столам, и всегда была готова, если возникнет такая необходимость, спуститься в окопы к остальному персоналу газеты. За тридцать три года до того, как Эмили начала работу в «Трибьюн», Жюстина поступила туда в качестве внештатника и проложила себе путь на самый верх. Эмили была о ней очень высокого мнения. Снискав уважение всех сотрудников редакции независимо от пола, Жюстина сумела остаться женственной, но это ни в коей мере не делало ее слабачкой: в случае необходимости она вполне могла устроить грандиозный разнос.

Строгая, но справедливая… такой она была. Эмили будет ее не хватать.

Повернув дверную ручку, Эмили вошла в кабинет Жюстины, в центре которого стоял большой стол красного дерева. По обе стороны от него располагались книжные шкафы из того же гарнитура, доверху забитые старыми экземплярами «Трибьюн» и разнообразными справочниками, на стене висели кое-какие Жюстинины дипломы и лауреатские грамоты, скопившиеся за долгие годы работы. Справа к кабинету примыкала комнатушка, где стоял несгораемый шкаф, в котором, Эмили надеялась, найдется спутниковый телефон.

Несгораемый шкаф выглядел вовсе не так внушительно, как ей представлялось. Он оказался обычным здоровенным металлическим шкафом с дужками на дверцах. На дужках болтался серьезный с виду навесной замок, гарантировавший, что никто не сможет наложить лапу на то, что внутри. Эмили качнула замок, просто чтобы удостовериться, что он заперт: так и оказалось.

– Замечательно, – вздохнула она и провела ладонью по верху шкафа, надеясь найти там ключ, но не обнаружила ничего, кроме слоя пыли. Ключа не оказалось и на каком-нибудь крючочке на стене за шкафом, и вообще нигде в комнатушке, поэтому Эмили вернулась в кабинет и принялась методично обыскивать стол Жюстины. Она осмотрела поверхность стола, потом переключилась на ящики. Не добившись успеха, она решила прибегнуть к другим, более примитивным методам.

Эмили пожалела, что у нее нет с собой пожарного топора, вроде того, которым она расправилась с дверью обиталища беби-монстра. Топор легко справился бы с замком, но он остался валяться перед страшной квартирой. Во внутреннем кармане куртки Эмили есть нож, но он мигом сломается, если она начнет ковырять им шкаф. Кроме того, петли шкафа были надежно спрятаны где-то внутри, что делало их абсолютно недосягаемыми для фомки или отвертки. Эмили оставалось только найти что-нибудь тяжелое и попытаться сбить замок. На первом этаже был стенной шкаф, в котором техперсонал хранил свои щетки, швабры и прочий подобный инструмент. Скорее всего, именно там можно найти что-то подходящее.

Эмили покинула кабинет Жюстины, снова прошла по коридору, спустилась по лестнице и направилась в новостной отдел. Открыв дверь, Эмили была поражена резким и странно знакомым запахом аммиака. Она застыла, придерживая дверь одной рукой, и прошипела:

– Вот дерьмо!

Где-то тут была одна из этих сущностей, и у Эмили возникло почти непреодолимое желание развернуться и убежать. Вонь кошачьей мочи, которую ни с чем не спутаешь, была не так сильна, как в более тесном пространстве квартиры, но она присутствовала, разъедая ноздри, словно запах белья, которое неделю носили не снимая.

Эмили окинула новостной отдел взглядом. Тут все было в точности таким, как ей помнилось. Казалось, сотрудники отдела просто дружно отлучились на денек («и никогда не вернутся», услужливо подсказал ей мозг). Ряды Г-образных письменных столов в кабинках были ровными, как строй солдат на параде, и на столешницах все еще лежали документы и заметки. Тут было даже несколько лэптопов; выбирая между их ценностью и потребностью очутиться дома, с любимыми людьми, их владельцы предпочли последнее. Телеэкраны, которые так недавно транслировали шокирующие новости из Европы, теперь не показывали ничего, кроме черно-серой ряби.

Эмили вдруг охватило дикое чувство. Она устала от одиночества, устала бояться и еще больше устала от непонимания, что за хрень творится вокруг. Пришло время взять на себя ответственность и вернуть контроль над своей жизнью. Вытащив из внутреннего кармана кухонный нож, она целое мгновение смотрела на него. Если придется, сможет ли она ударить этим ножом то, что сейчас находится где-то поблизости?

– Да, блин! Да! – сказала вслух Эмили и пнула закрывшуюся за ее спиной дверь.

* * *

Эмили шла вдоль правой стены новостного отдела. Каждый раз, когда она делала шаг, ее сникеры скрипели на виниловом покрытии пола. У нее возник соблазн снять их, но мысль о том, что ей, возможно, придется убегать, а она будет без обуви, показалась ужасно непривлекательной.

Возле стены, вдоль которой она шла, почти ничего не стояло, если не считать большого копировального аппарата и столика, на котором обычно раскладывали готовые копии. Двигаясь спиной к стене, можно было держать в поле зрения каждый ряд столов и тем самым несколько обезопасить себя от неожиданностей.

Эмили шла мелкими шажками, ведя одной рукой по прохладной стене. Другая рука сжимала нож и была выставлена немного вперед на случай внезапного нападения. Она двигалась боком, по-крабьи, а ее взгляд сканировал кабинки, их тени и закутки на случай, если там что-нибудь зашевелится.

Из фильмов ужасов, которых Эмили видела предостаточно, она знала: беда приходит, когда ее ждешь меньше всего, так что на эту уловку она не попадется.

Она уже прошла половину пути, когда ее внимание привлек какой-то неясный объект у противоположной стены. Разглядеть его было трудно, но Эмили, знавшая эту комнату, как свои пять пальцев, могла уверенно сказать – до красного дождя там не было ничего подобного. До сих пор этот участок был скрыт от ее глаз толстым серебристым воздуховодом кондиционера, который тянулся по потолку и уходил в противоположную стену. Эмили застыла и впилась взглядом в непонятный объект, чтобы сразу заметить, если тот шевельнется. Это было непросто, потому что его окружала густая тень. Эмили вообще не заметила бы его, если бы ее внимание было сосредоточено исключительно на кабинках.

Она осторожно шагнула вперед. Нечто у стены не подавало признаков жизни, но рука Эмили, сжимавшая нож, так или иначе была направлена в ту сторону. Если это нечто прыгнет, то вначале напорется на лезвие и только после этого сможет добраться до нее самой; черт, она была в этом совершенно уверена.

С каждым шагом приближаясь к непонятной штуковине, чем бы она ни была, Эмили разглядывала все новые детали. Примерно шесть футов в длину и два – в ширину. Округлая «голова» – если можно так сказать – напоминала по форме пулю, а «тело» сужалось книзу. Розовато-красную блестящую кожу по всей длине пронизывали ярко-алые прожилки. Эмили подошла еще на шаг и увидела, что эти прожилки пульсируют, будто перекачивая жидкость. Под просвечивающей кожей что-то периодически изгибалось и поворачивалось, напоминая отчасти куколку насекомого.

Вдруг нога Эмили запнулась обо что-то, лежавшее на полу. Ее внимание было настолько сосредоточено на объекте у противоположной стены, что она не смотрела, куда идет. Она поняла, что падает, инстинктивно выпустила нож, попытавшись ухватиться за ближайший стол, но промахнулась и ударилась о его край. Острая боль пронзила руку и плечо. Взгляд зафиксировал приближающийся угол столешницы, и Эмили постаралась уклониться, чтобы не налететь на него головой, и в результате стукнулась обо что-то твердое, но пластичное. Удар об пол вышиб из легких воздух, пронзил руку новым болевым разрядом, и она издала приглушенный стон.

Сознание судорожно попыталось приспособиться к тому, что вертикальное положение резко сменилось горизонтальным.

Эмили втянула в себя воздух, уверенная, что сломала при падении ребро, которое (а как может быть иначе с ее-то цыганским счастьем?) наверняка воткнулось в легкое. Проклятие, теперь остается только захлебнуться собственной, мать ее, кровью, подумала она.

Как можно быть такой идиоткой, чтобы не смотреть, куда идешь?

Некоторое время она лежала неподвижно, выравнивая дыхание, ожидая, когда сердце перестанет частить, и прислушиваясь к своим ощущениям. Боли, которая сигнализировала бы о сломанных ребрах, не было, в легких тоже не булькало. Ныло запястье, чуть сильнее пульсировало плечо, но, по счастью, и эта боль уже проходила. Эмили несколько раз согнула и разогнула пальцы, потом медленно вытянула руку вперед – ничего не сломано. На этот раз ей повезло. Поднеся руку к глазам, она принялась разглядывать свою кожу. Царапин не было, только красное пятно на коже, которое со временем наверняка превратится в синяк, уж в этом-то можно не сомневаться.

Вытянув шею, Эмили посмотрела туда, где до этого маленького происшествия у стены находился непонятный объект. Слава Богу, он никуда не делся.

Опираясь на здоровую левую руку, она постаралась острожно сесть, прислушиваясь к своему телу. Кроме запястья и плеча, вроде бы ничего не болело. Эмили перевернулась и встала на колени. Из этого положения можно будет уцепиться левой рукой за край стола, на который она чуть было не налетела совсем недавно, и подняться на ноги.

Эмили смотрела на то, что стало причиной ее падения.

Это была еще одна куколка. На таком близком расстоянии чувствовалось, что от нее исходит тепло. Не волны жара, которые испускал беби-монстр в квартире на восемнадцатом этаже, – нет, ничего похожего, скорее это напоминало обычное тепло обнаженного человеческого тела. Эмили отчетливо видела, что под полупрозрачной оболочкой куколки по жилам течет густая вязкая жидкость. С такого расстояния она могла разглядеть ветвящуюся в верхнем слое куколки сетку еще более тонких прожилок, похожую на паутину или на пораженные варикозом вены. А глубже, под этой поверхностью, что-то медленно двигалось, колебля бледно-розовую жидкость, наполнявшую полость под толстым наружным слоем куколки.

Не успев толком понять, что она делает, Эмили протянула здоровую руку и коснулась поверхности куколки. Она ожидала почувствовать что-то скользкое или липкое, но куколка под ее ладонью была неожиданно сухой, гладкой и горячей. Темная тень под кожистой оболочкой вдруг дернулась, и Эмили отдернула руку, осознав, что касается бывшего человека, который сейчас трансформируется в нечто иное. Вряд ли это кто-то посторонний, случайно забредший сюда с улицы в поисках укрытия, значит, этот… этот подменыш, этот оборотень… был кем-то из сотрудников газеты, кем-то, кого она знала. В памяти всплыл день, когда выпал красный дождь. И разговор, происходивший в этой самой комнате.

– О нет, – сказала она вслух. – Нет!

Эти две штуковины – все, что осталось от Конколи и Фрэнка Эмбри?

– Нет, – снова сказала она, глядя на то, что совершенно точно было останками одного из ее друзей. Когда-то она работала с этим человеком, разговаривала с ним, ежедневно общалась. Теперь он стал этой… этой… инопланетной, чужеродной штуковиной.

Красный дождь явился ниоткуда. Он убил всех, кого она знала и любила, растерзав, уничтожив весь ее мир. Но это еще не все, нет: сейчас красный дождь превращает ее друзей в нечто иное, чуждое, совершенно не похожее на тех людей, которыми они когда-то были. И от этой мысли она взбунтовалась.

Эмили осмотрелась по сторонам в поисках своего ножа. Она выронила его при падении, но, кажется, слышала, как он отлетел в одну из ближайших кабинок. Помогая себе здоровой рукой, Эмили встала, не отрывая взгляда от мерзости на полу, завороженная ритмом пульсирующей в жилах жидкости и странной, склизкой на вид, но совершенно сухой оболочки. Наконец, она заставила себя отвернуться, хотя в глазах стояли слезы, и пошла в сторону кабинки, где, как ей казалось, упал нож.

Он валялся неподалеку от почти засохшей пальмы, которую один из сотрудников редакции когда-то притащил на свое рабочее место. Эмили схватила нож за ручку и осмотрела лезвие. Оно выглядело более или менее нормально, разве что отломился самый кончик. Тем не менее Эмили не сомневалась, что для ее целей он более чем подходит.

Выйдя из кабинки, Эмили встала так, что куколка оказалась у нее между ногами. Несколько мгновений журналистка просто смотрела, плененная на самом деле завороживающим, почти гипнотическим зрелищем, а потом, занеся здоровую руку, вонзила в куколку нож.

Когда обломанное лезвие вонзилось в оболочку куколки, раздалось влажное чавканье, и фонтан красной слизи, сопровождаемый густым, тошнотворным запахом аммиака, выплеснулся наружу, пачкая лицо, грудь и руки Эмили. Кое-что попало прямо на губы; она быстро обмахнула их тыльной стороной руки, но стало только хуже, и в рот попало еще больше жидкости. «На вкус как стухшая месяц назад рыба», – решила Эмили и второй раз за день почувствовала приступ тошноты. Продолжая отплевываться, она думала, что даже вкус блевотины был бы приятнее, чем дерьмо, которое она только что проглотила.

Заставив себя взяться за рукоятку ножа, Эмили еще сильнее вдавила лезвие. Когда оно по рукоять вошло в куколку, Эмили сделала длинный надрез. То, что находилось внутри оболочки, стало яростно биться в конвульсиях, извиваться и корчиться, а она тем временем методично работала ножом. Держа его теперь уже обеими руками, Эмили сделала продольный разрез во всю длину оболочки – так вспарывают брюхо оленю, чтобы его выпотрошить. Розовая вонючая жидкость просачивалась наружу, запах аммиака усилился, а томящееся внутри куколки создание все билось и извивалось от боли.

Из глубин разрезанной оболочки с влажным всплеском стало подниматься нечто блестящее и красное. Словно объятая злыми чарами, Эмили смотрела, как наружу вылезает щупальце и начинает взад-вперед мотаться в воздухе, разбрызгивая вокруг зловонную мерзкую жижу. Около пары футов длиной, оно состояло из трех волокон плоти, свитых в единую спираль. Щупальце венчало что-то, напоминающее черный клюв, но, присмотревшись, Эмили увидела, что он разделяется на три треугольных фрагмента, соединяющихся мясистым основанием. Тут щупальце вдруг прекратило метаться и развернулось к Эмили. Странный клюв, который не был клювом, раскрылся еще шире, и она увидела угнездившийся у него в центре лишенный век глаз, который смотрел на нее с холодной злобой.

Гребаный глаз!

Он нисколько не был похож на органы зрения человека или любого другого живого существа с Земли, но Эмили была абсолютно уверена, что это именно глаз и ничто иное. И этот глаз уставился прямо на нее.

Выдергивая нож из оболочки монстра, Эмили временно забыла про боль в плече и в руке; на место боли пришли ярость и кровожадность. Одним движением руки она разрубила щупальце поперек. Верхняя часть, та, что с глазом, ударилась о ее колено и, мокро хлюпнув, упала на пол. Основание щупальца, которое, видимо, все еще крепилось к чему-то внутри куколки, помоталось из стороны в сторону, разбрызгивая мерзкую красную жижу, а потом погрузилось туда, откуда вылезло. Эмили подняла нож и вонзила его куда-то в недра куколки, метя в скрытую жидкостью темную тень. Нож нашел свою цель, и метания существа внутри оболочки усилились, когда его цитадель внезапно превратилась в камеру пыток.

Эмили снова и снова наносила удары по сущности, таившейся в коконе, не обращая внимания ни на боль, ни на мерзкий вкус во рту, ни на исходящую от жидкости вонь. Когда наконец всякое движение внутри куколки прекратилось, Эмили выпрямилась и выронила нож. Она стояла над умерщвленным монстром, как забрызганный кровью поверженного противника гладиатор античных времен.

– Один готов, но на подходе еще несколько миллиардов, – пробормотала Эмили, выплевывая последние капли красной гадости.

Потом она посмотрела на вторую инопланетную куколку. Будь у нее время, она занялась бы и этой штуковиной, но прямо сейчас нужно было сделать то, за чем она сюда пришла. Адреналин отступал, и боль в плече опять давала о себе знать, к тому же Эмили понимала, что, если она в ближайшее время не вскроет несгораемый шкаф, домой до темноты ей не попасть.

На столе владельца почти засохшей пальмы стоял контейнер с салфетками. Эмили вытащила несколько штук и принялась оттирать лицо, на котором, она чувствовала, подсыхали красные брызги. Покончив с этим, она скомкала порозовевшие салфетки, швырнула их на остатки инопланетного кокона на полу и направилась в подсобку за чем-нибудь тяжелым.

* * *

Чтобы сбить замок, трех ударов найденным в шкафу техперсонала молотком оказалось вполне достаточно, но хватило и этого, чтобы пострадавшее плечо начало гореть, как в огне. Эмили заподозрила, что упала менее удачно, чем ей сгоряча показалось вначале.

Покончив с замком, она положила молоток и открыла металлические двери несгораемого шкафа. То, что она искала, обнаружилось на верхней полке: холщовый чехол размером с дамскую сумочку, на боку которого красовалась выведенная по трафарету большими белыми буквами надпись «Иридиум».

Вытащив чехол из шкафа, она открыла молнию и стала раскладывать на полу то, что обнаружилось внутри: спутниковый телефон, зарядное устройство, руководство по эксплуатации, запасной аккмулятор и солнечную батарею в ударостойком корпусе.

Отлично.

Быстренько упаковав все обратно, Эмили посмотрела, не найдется ли в несгораемом шкафу еще чего-нибудь полезного, но там не было ничего, кроме сейфа для денег, в котором, вероятно, лежало несколько тысяч долларов. Кому они теперь нужны, эти доллары…

Закрыв шкаф, Эмили заметила брошенный ею молоток, подобрала его, сунула в чехол со спутниковым телефоном и снова застегнула молнию. Подхватив чехол здоровой рукой, Эмили снова прошла по коридору и спустилась по винтовой лестнице. Машинально попытавшись открыть входную дверь травмированной рукой, она содрогнулась от боли. Надо было поискать в редакции аптечку первой помощи или хотя бы болеутоляющих, но что уж теперь об этом. Адреналин, который поддерживал ее, пока она практиковалась в «резне бензопилой», улетучился, и боль терзала плечо острыми зубами. Наверно, порвана мышца или (Господи, не допусти, чтобы дело было в этом!) вывихнут сустав. Эмили могла кое-как шевелить рукой и надеялась, что вывих не подтвердится, но ее навыки по оказанию первой помощи были минимальны, и она не практиковалась в них аж со школьных времен.

У Эмили не осталось ни времени, ни сил, для того чтобы посетить магазин и пополнить припасы. Самое важное сейчас – благополучно, без потерь добраться до дому и заняться своими травмами, а пополнение кладовой подождет до лучших времен.

Сняв рюкзак с седла, Эмили положила чехол в одно из его отделений и забросила рюкзак на левое плечо. Дальше будет больно, подумала она, но других вариантов все равно не было, разве что бросить рюкзак посреди дороги. Когда она осторожно надевала лямку на разрывавшееся от боли правое плечо, ее глаза наполнились слезами. Со здоровой рукой это было бы секундным делом, но сейчас потребовалось несколько драгоценных минут, оставшихся до заката, к тому же Эмили вспотела, как лошадь, только что участвовавшая в скачках.

Солнце садилось, и дома отбрасывали на улицу длинные тени. Когда Эмили, наконец, перебросила ногу через раму и уселась в седло, чтобы ехать, начали зажигаться фонари. Правую руку пришлось согнуть и прижать к груди, а значит, держать руль можно было только левой. Конечно, велосипед из-за этого вихлял из стороны в сторону, и Эмили пришлось бороться с привычкой, заставлявшей крутить педали в обычном для нее темпе. Ехать так, как она ехала сейчас, гораздо безопаснее, но, черт побери, гораздо медленнее. Однако, чтобы не упасть и не схлопотать еще одну травму, пришлось пожертвовать скоростью.

В результате на обратный путь ушло втрое больше времени. По мере того как сгущались сумерки, Эмили постепенно снижала скорость, потому что плечо с каждым мигом донимало ее все больше. Ей приходилось объезжать каждую выбоину и каждый холмик дорожного покрытия, потому что толчки отдавали в плечо такой болью, что темнело в глазах, и велосипед каждый раз рисковал во что-нибудь въехать или упасть. Она дважды едва избежала столкновения с одним из немногих автомобилей, брошенных на пустых улицах, причем во второй раз чуть не перелетела через руль, слишком резко выжав передний тормоз и напрочь забыв про задний. В результате велосипед встал на переднее колесо и какое-то мгновение опасно балансировал, прежде чем Эмили удалось восстановить равновесие.

Но вот последний поворот остался позади, Эмили с облегчением вздохнула и начала расслабляться, несмотря на боль. Сейчас она доберется до дома и рискнет выпустить из ванны холодную воду, набрать горячей и отмокать в ней столько, сколько захочется.

Эмили решила проехать на полквартала больше, лишь бы добраться до пешеходного перехода с пандусом для инвалидных колясок и въехать по нему на тротуар, а не прыгать на бровку, сотрясая больное плечо. Потом она снова свернула к своему дому и подкатила к нему, усталая, перепачканная, но живая и даже более или менее здоровая.

Эмили как можно осторожнее слезла с велосипеда, оставила его лежать на тротуаре перед подъездом и двинулась навстречу теплу и яркому свету холла первого этажа. Не забыв на этот раз поберечь пострадавшую руку, она открыла дверь парадной, потом – дверь на лестницу и приготовилась к предстоящему штурму семнадцати этажей.

В этот самый миг свет погас.

 

Глава четырнадцатая

Эмили никогда не боялась темноты.

Еще ребенком она смеялась над детьми, которые требовали, чтобы у их постели горел ночник. Она никогда не верила в буку, который коварно притаился где-то в недрах ее шкафа, и с удовольствием убредала после заката в поля на их ферме, просто чтобы посидеть в высокой траве и полюбоваться луной и звездами.

Но тьма, которая наступила сейчас, была совсем иной – такой глубокой и беспросветной, что с тем же успехом можно было ослепнуть. Эмили осторожно пробиралась к своей квартире, поднимаясь от одной лестничной площадки к другой, тщательно ощупывая каждую перед тем как совершить поворот на сто восемьдесят градусов и ступить на следующий пролет.

Тут не было ни единого окна. Предполагалось, что, если что-то случится с энергоснабжением, в подвале заработает аварийный генератор и включится резервное освещение, но, по всей видимости, этого не произошло. Табло с номерами этажей тоже не горели, поэтому Эмили приходилось вести подсчет лестничных площадок и надеяться, что она не допустит ошибки и не окажется этажом ниже или этажом выше своей квартиры. Особенно этажом выше.

Удивительно, как меняется мир, когда вдруг одно-единственное из пяти чувств человека выходит из строя. Оказавшись в полном одиночестве среди угольно-черной тьмы, Эмили вдруг остро ощутила иронию своего положения: ребенком она очень любила оставаться в беспросветном мраке среди неизвестности. Тогда это волновало и манило ее, но сейчас, когда в памяти были живы события последних дней, а ноздри заполнял запах недавно убитой ею неведомой зверюшки, она была до глубины души напугана.

Эмили нечасто хотела снова стать ребенком, но сейчас не отказалась бы от толики той своей детской бравады. Сегодня она совершенно не радовалась тому, что со всех сторон ее окружает неизвестная угроза.

Чтобы отвлечься, Эмили принялась было вслух считать лестничные марши, но звук собственного голоса, гулко отдававшийся в пустоте, оказался еще неприятнее тишины. Эмили быстро вернулась к первоначальному методу и считала этажи про себя.

Когда Эмили была на девяносто девять процентов уверена, что добралась до своего этажа, она едва переставляла ноги. Ремень рюкзака так впился в правое плечо, что по ощущениям скорее напоминал лезвие ножа, чем специальную мягкую лямку, голова болела от избыточной дозы адреналина, а спина и колени решительно возражали против того, что она никак не дает им отдохнуть.

Она потянулась туда, где, по ощущениям, должна была находиться дверь в общий коридор, но рука нащупала только пустоту. Эмили взяла чуть правее и наткнулась на дверной косяк. Еще несколько дюймов – и пальцы коснулись прохладного безопасного стекла в центре двери, движение вниз – и ладонь легла на алюминиевую дверную ручку.

Эмили уже собралась потянуть дверь на себя, но тут ее внимание привлек слабый звук на лестнице. Его источник находился довольно далеко, но определенно где-то в доме, в этом она была уверена. Никогда прежде ей не доводилось слышать таких завываний; они эхом отдавались от стен, и это было страшно. Эмили лишилась присутствия духа от мысли, что она – первый представитель человечества, который столкнулся с этими потусторонними, странными рыданиями.

Звук повторился, одинокий голос прорезал тьму. Пока она слушала, застыв в неком подобии транса, к первому голосу присоединились новые, как бы отвечая, и, наконец, в этот дикий хор влился еще один, последний голос, источник которого находился гораздо ближе, чем все остальные.

Прямо на ее лестничной площадке.

* * *

Распахнув дверь, Эмили слепо бросилась в неосвещенный коридор и с размаху ткнулась в противоположную стену, больно ударившись лицом о гипсокартон. К счастью, щекой, а не носом, потому что, выуживая ключи из кармана джинсов, она слегка повернула голову влево. Сломанный нос, конечно, был бы достойным завершением этого превосходного дня, но основную тяжесть удара приняли на себя щека и – естественно! – пострадавшее плечо. Боль была такой сильной, что Эмили в буквальном смысле увидела звезды, крошечные светящиеся точки, заплясавшие перед невидящими глазами. Она почувствовала себя мультяшным персонажем и мимолетно полюбопытствовала, не кружатся ли вокруг ее головы такие же звездочки.

«Нет времени об этом думать, – кричал ее охваченный паникой мозг, – пошевеливайся. Обезопась себя».

С лестницы снова раздался вой неведомого существа, он пронзил тьму и на миг парализовал Эмили, но потом мозг восстановил контроль над ногами и заставил их шевелиться. В коридоре было почти так же темно, как на лестничной клетке, и Эмили совершенно растерялась, не зная, как она стоит: лицом к входной двери или, наоборот, спиной к ней.

Надо было на миг остановиться и сориентироваться. Правда, убедить подсознание, что это хорошая идея, оказалось нелегко; инстинктивное «беги или дерись» побуждало ее нервную систему скомандовать телу: беги как ошпаренная! Но, послушавшись этого импульса, можно было оказаться совершенно не там, где нужно, поэтому она приказала ногам врасти в пол и не шевелиться.

Сердце в груди билось как сумасшедшее, его стук отдавался в ушах, но, к сожалению, был недостаточно громким, чтобы заглушить какофонию голосов, которые теперь, казалось, заполнили собою ночь. Эмили слышала и другие звуки: шаркающие, лязгающие, они пронизывали воздух и вроде бы доносились теперь с каждого этажа. Сознание Эмили тут же вообразило невообразимое: повсюду вокруг нее вылупляются из своих коконов странные создания и, издавая шум, который она слышит, начинают исследовать все, что их окружает. Эти дикие вопли, этот вой исходит от существ, не принадлежащих этому миру, от выходцев с далеких чужих планет. Пробудившись от спячки, они шевелятся, перемещаются с места на место и криком зовут своих собратьев.

Она была окружена. Она, Эмили Бакстер, считаные дни назад работавшая репортером в довольно уважаемой газете, была теперь единственной живой женщиной в этом городе, который с тем же успехом мог бы оказаться на какой-нибудь другой планете.

– Да ну на хрен! – выдохнула Эмили, едва слыша себя за нарастающей стеной криков.

Она снова полезла в карман джинсов и вытащила из них ключи. Они были ее единственной надеждой. Пусть их было не разглядеть, позвякивание металла о металл звучало так утешительно, так нормально, а если она сможет найти дверь, ключи станут гарантией безопасности. Ей оказалось достаточно ощутить их в руках, чтобы снова обрести контроль над своим телом.

Эмили глубоко вздохнула и вытянула вперед обе руки, не обращая внимания на боль в плече и в щеке. Руки коснулись стены, и Эмили шагнула влево, ощупывая стену в поисках чего-нибудь, что поможет ей сориентироваться в коридоре. Она шагнула еще, но ничего не обнаружила, поэтому повернулась к противоположной стене (во всяком случае, она надеялась, что это именно так), сделала два опасливых шажка вперед и коснулась ладонями гипсокартона. Теперь она осторожно двигалась вдоль этой стены, пока наконец ее руки не наткнулись на массивную, твердую на ощупь дверь. Эмили наконец-то сориентировалась и знала, в какую сторону ей идти, однако должна была в своих поисках полагаться только на осязание.

За ведущей на лестницу дверью Эмили скорее почувствовала, чем услышала какое-то движение. Это было почти неуловимое ощущение, движение воздуха, коснувшееся мальчайших волосков у нее на лице, вибрация, передавшаяся через дверь на кончики ее пальцев. В кромешной тьме коридора чувства Эмили невероятно обострились, и она знала, что тот, чей крик она раньше слышала на лестнице, был теперь гораздо ближе. Словно в подтверждение ее мыслей, тварь на лестничной площадке издала пронзительный, разрывающий барабанные перепонки вопль. Он прозвучал так громко и так близко, что созданная им вибрация проникла сквозь дверь и срезонировала с мозгом Эмили, гудя будто растревоженный осиный рой. На этот раз вопль вызвал совершенно противоположный эффект: вместо того чтобы застыть, Эмили пришла в движение, повернулась туда, где должна была быть ее квартира, и вцепилась в свои ключи, просунув большой палец в колечко брелока на случай, если она споткнется или упадет, и быстро, как только осмелилась, двинулась к своей двери. Левой рукой журналистка вела по стене и, когда ее пальцы внезапно наткнулись сперва на лифт, а потом и на наличник первой в коридоре квартиры, издала вздох облегчения.

– Раз, – сказала она и снова двинулась в темноту.

Ладонь опять наткнулась на дверную коробку, и Эмили прошептала: «Два», – но вопли с лестницы почти заглушили ее голос. Казалось, неведомая тварь теперь еще ближе. «Осталось всего две двери, – сказала себе Эмили, чувствуя, как подбирается к ее сердцу ужас, – всего две».

Дальше она пошла еще быстрее, сопоставив страх падения со страхом остаться в этом коридоре хоть на секунду дольше, чем было необходимо.

– Три, – сказала Эмили, коснувшись соседской двери. Оставшиеся несколько шагов она пробежала, чувствуя, как покалывает натертые о стену пальцы. Рука Эмили дотронулась до ее собственной двери, когда раздался щелчок и еще один звук, который она не спутала бы ни с каким другим: скрип петель открывающейся лестничной двери.

Эмили остановилась и прислушалась. Петли продолжали скрипеть, но ее уши уловили еще кое-что. Дыхание перехватило, потому что она услышала, как нечто большое протискивается через дверь в коридор, а потом раздалось бодрое «цок-цок-цок», будто по плиточному полу кто-то на шпильках шел в ее сторону.

Она тут уже не одна, с растущим ужасом поняла Эмили.

«Цок… цок… цок…» Быстрое стаккато раздавалось все ближе к ней, потом звуки на секунду смолкли и опять возобновились.

Мозг Эмили судорожно искал ассоциации с быстро приближающимся топотком, но все было напрасно. Пока воображение силилось представить, что готовит ей встреча в коридоре, инстинкты этим вопросом не задавались. Они кричали о том, что нечто, приближающееся из темноты, ищет ее.

Эмили принялась быстро ощупывать дверь в поисках замочной скважины. Наконец ее дрожащие пальцы наткнулись на холодный металл дверной ручки. Липкой от пота рукой она потянула с большого пальца кольцо с ключами, но то застряло на костяшке и не желало сниматься. Эмили дернула сильнее и почувствовала, как кольцо наконец-то освободилось. Она негромко вскрикнула от ужаса, когда ключи выскользнули из ее пальцев и, невидимые в темноте, громыхнув, упали на пол. Эмили встала на колени и принялась ощупью искать их вокруг себя. Почему это так трудно? Ведь они должны быть где-то совсем рядом.

«Цок… цок…»

Звук становился все ближе. Дыхание Эмили превратилось в короткие судорожные всхлипы, сердце бухало в груди, как барабан, а пальцы лихорадочно обшаривали темноту в поисках ключей.

Существо на другом конце коридора будто почувствовало панику Эмили, потому что ускорило свое движение.

«Цок-цок, цок-цок».

Нечто в темноте неумолимо приближалось.

И тут – слава тебе, Боже! – Эмили почувствовала ладонью кольцо и нащупала резиновую нашлепку на головке ключа от входной двери. Пальцы правой руки снова отыскали замочную скважину, Эмили направила туда ключ, повернула его и была вознаграждена знакомым щелчком. Всем телом ударившись в уже незапертую дверь, она ввалилась в квартиру, вытащила ключ из замочной скважины, изо всех оставшихся у нее сил хлопнула дверью и нашарила замок. Заперевшись, Эмили отыскала цепочку и, повозившись, вдобавок закрыла дверь и на нее.

В непроглядной темноте своей квартиры Эмили Бакстер опустилась на четвереньки и поползла по коридору в спальню. По-прежнему на четвереньках она добралась до платяного шкафа у дальней стены, открыла его, залезла внутрь и плотно закрыла за собой дверцу.

Скорчившись в углу шкафа, Эмили всю ночь слушала звуки, издаваемые пробуждающимся новым миром.