Когда Жук, хлопнув калиткой, подошёл поближе, Вайли не удивилась синяку на его скуле. Наоборот, странным было, что синяк один, и нет ни новых фингалов, ни свежих ссадин, ни царапин, коленки чистые, юбка не порвана… Жук частенько являлся в крайне неприглядном виде – как и положено юнцу, который принял неравный бой. Один против троих, а то и пятерых, не считая Яльки.

Но спросить, в чём дело, Вайли не успела. Спрашивал Жук, и его голос дрожал от ярости:

– Это ты?! Это ты им рассказала?!

Неправильно это было – вот так кричать и обвинять. Стоило Вайли осознать происходящую неправильность, как она крепко сцепила челюсти, чтобы ничего случайно не сказать. И представила на своём месте стог сена – пушистый, мягкий, непробиваемый стог. Не стала оправдываться или выяснять, кому она рассказала и что именно. Потому что стог не умеет говорить.

– Как ты могла?! Я же тебя просил! Ты не должна была! Я сам!

Но эти крики не оказывали никакого воздействия на стог. Ну, какое дело сушёной траве до каких-то там звуков?

Мысль об этом едва не заставила её улыбнуться. Всё было так, как обещала Птеша: она больше не чувствовала обиды или гнева. Потому что стог не умеет чувствовать!

Постепенно Жук остыл. Обвинения звучали реже, пока не прекратились вовсе. Он начал дышать ровнее. Огляделся по сторонам, но в книжном дворе больше никого не было – ни поддержки, ни потенциального свидетеля. Тогда он просто постоял рядом, закусив губу. И, наконец, пробурчал еле слышно:

– Прости…

Вайли молчала.

Вздохнув, юнец извинился громче:

– Прости! Я не правильно… ну, это. Я не должен был орать… Ты, наверное, ничего не говорила. Это мать. Я её просил, но она… Ей надоело, конечно. И жалко, ну, меня. Это точно мать.

Вайли пристально посмотрела на него.

– Ты меня простишь? – прошептал Жук, присаживаясь рядом с ней на корточки. – Я больше не буду. Прости… Я не хотел тебя обидеть! Мир?

Вздохнув, Вайли кивнула и встала с лавки.

– Я за мазью. Посиди здесь.

Когда она вернулась – а идти было далеко, книжный двор располагался в стороне от улочки, где жили старейшины, – Жук уже листал альбом с попугаями. Делал он это аккуратно, и руки у него были чистые, так что Вайли не стала придираться, что он взял книгу без спроса.

– Садись сюда, – скомандовала она. – Вот так. И не шевелись. Ну, что там стряслось? – спросила она, втирая мазь в синяк.

– В общем, сегодня я с ними встречался, – принялся рассказывать Жук, не выпуская альбома. – Мы только начали. Ну, они начали. Ялька начал. И я ему… хотел. Не успел, потому что меня… И тут приходят Холрен с Гийей. И ещё Сурри. И всех их поразбросали, – он рассмеялся, вспоминая. – И потом сказали, что мы все правильно делаем, что больше не дерёмся на уроках. Что им, в смысле, Холрену, Гийе и Сурри, очень удобно, что мы дерёмся в такое время, после обеда. Касси с малышкой спит, и на кухне перерыв… И мы зря их не звали. Но теперь они будут приходить. И спросили, куда прийти в следующий раз… – Жук принялся хохотать, вникнув в смысл шутки.

Вайли покачала головой и закрыла баночку с мазью.

– И куда – они сказали? Ну, Ялька и кто там с ним был?

– Да нет же! Они свалили! Не пискнули!.. А можно я возьму почитать? До послезавтра? – и он прижал альбом к груди. – Я осторожно! Ты же меня знаешь!

– До послезавтра, – разрешила она. – Я на тебя оформлю, а ты верни правильно.

Жук просиял и бросился к калитке. А в следующий миг резко затормозил и обернулся. Лицо у него было одновременно извиняющееся, грустное и задумчивое.

– А от Аланы… то есть от Ёрики ничего? Ну, письмо или ещё что… Совсем-совсем ничего?

– Она уехала, – просто сказала Вайли. – Не как Инкрис. Она больше не вернётся.

Жук потряс головой, старательно отгоняя странную идею «совсем уехала и не вернётся». Даже Емъек обещал вернутся!

– А куда она? Не знаешь?

Он спрашивал много раз. Жук ещё не потерял надежду, что всё станет как прежде. Был уверен, что происходящее не всерьёз, понарошку, ничего не значит, скоро кончится – и опять будут «правильные» времена.

«Так вот почему он не меняет своё прозвище! – вдруг поняла Вайли. – Не из-за брата. Емъек назвал его когда-то „Жуком“, но дело в другом. Это имя – связь с прошлым, с тем, какие мы были. Как в тот день, когда мы впятером шли по дороге в Сухие Ветряки и играли в цвета. Отказаться от „Жука“ – значит признать, что всё прошло».

Вайли испугалась того, куда её могут завести подобные рассуждения. Аналогия напрашивалась сама собой – ответ на вопрос, почему кое-кто сменила имя.

– Я не знаю, – солгала она, – не знаю, где теперь Ёрика.

Жук поверил. Возможно, он догадывался, что Вайли что-то известно. По правде говоря, он хотел, чтобы ей было известно всё! Поэтому не расспрашивал дальше. Иллюзия всеведения Вайли была намного приятнее, чем правда.

Вайли была согласна: правда намного неприятнее иллюзий. На самом деле Вайли знала, что Ёрика отправилась в Высокий Брод. И будет присылать оттуда выплаты по штрафу, который сама себе назначила. И пока будут приходить выплаты, местонахождение Ёрики будет известно, и можно будет понять, что с ней всё хорошо. А потом её след окончательно затеряется, ведь она не собирается писать…

Она уехала больше месяца назад, ничего никому не объясняя. Куда, рассказала бабушка. В Высоком Броде Ёрику ждала работа и новый опекун. Больше Ру ничего не смогла выяснить… И без того ей стало известно слишком много!

Сообщив эти сведения внучке, старейшина нарушила строгий запрет на распространение информации. «Ты понимаешь, что меня исключат из совета деревни, если узнают?» И Вайли в который раз пообещала «никому и никогда не говорить об этом». Даже Жуку. Особенно Жуку.

Бабушка часто говорила ей, что в тайнах нет ничего приятного. Что они разделяют людей и лежат тяжким грузом на сердце. Тайны неотделимы от власти, и потому всегда опасны… Теперь Вайли понимала смысл этого предупреждения.

– Ну, до завтра. В школе увидимся! – и Жук аккуратно прикрыл за собой калитку, другой рукой прижимая к груди альбом.

Вайли вернулась на лавочку. До вечера надо было проверить ещё один стеллаж, чтобы запереть обработанную комнату книгохранилища. И приступить к следующей. Профилактическую защиту от буквожорки проводили ежегодно: окуривали помещения, раскладывали ароматические плитки и пролистывали каждую книгу. Разрушительный грибок легче уничтожить, если он не успел распространиться…

Первый раз она занималась этим в одиночку. Бабушка не заходила. «Ты всё умеешь и разбираешься куда лучше меня», – слова, которые заставляли её улыбаться всякий раз, когда Вайли их вспоминала. Главный подарок на шестнадцатилетие – признать её опыт в любимом деле!

Но почему-то пропало всякое настроение возиться с книгами.

– Тебе помочь?

Вайли вздрогнула, подняла взгляд.

– Здравствуйте, Птеша. Спасибо, но я сама. Это моя работа.

– Если не успеешь, завтра придётся начинать сначала, – мягко предупредила помощница старейшины. – Давай лучше помогу. Потом придумаем, чем ты расплатишься!

Вначале они листали молча. У Вайли не было желания болтать. Ей хотелось плакать, но при Птеше это было неудобно.

– А что с тем юнцом? – вдруг спросила помощница, осторожно перелистывая страницы пятисотлетней хроники. – Я его который раз вижу с синяками! Жук его зовут?

– Да, Жук, – кивнула Вайли и тяжело вздохнула. – Его Ялька… есть у нас такой, в школе. Противный. Ялька его дразнит. Типа «если ты жук, то где твои крылья?» и всё такое. Из-за этих жукокрылов. Это всё после уроков бывает. Ялька обзывается, Жук сначала терпит, потом лезет, а Яльку защищают. Ну, и… У него много друзей. А Жук один.

– Гадство какое, – фыркнула Птеша. – Что можно сделать?

– Уже ничего, – Вайли выдавила улыбку. – Ему уже помогли. Наверное, больше ничего не будет.

Она отложила проверенную книгу, закрыла лицо руками и тихонько зарыдала.

Помедлив, Птеша обняла её и прижала её голову к своей груди. Ничего не говорила – ждала, когда Вайли выплачется. Ласково поглаживала по плечу и поглядывала на ворота. Когда же слёзы кончились, достала чистый платок и вручила юнице.

– Спасибо, – пробормотала Вайли, очищая нос и вытирая щёки, – простите…

– Ничего, – и Птеша вновь раскрыла хронику.

– Только вы, пожалуйста, никому ничего не говорите, – шёпотом попросила Вайли и шмыгнула носом, – особенно бабушке… старейшине Ру. И маме. Вообще никому.

– Договорились, – кивнула помощница. – А хотя бы мне можешь рассказать, что стряслось?

Вайли помолчала, собираясь с мыслями. Что можно рассказать взрослой? Даже такой взрослой, как Птеша… Объяснить, что бабушка ни в коем случае не должна узнать про слёзы? Потому что если узнает, то решит, что Вайли ещё маленькая, и больше ничем не будет с ней делиться. А у Вайли это теперь единственная радость…

Мама и остальные тем более не должны ничего заподозрить! Для них Вайли – помощница старейшины Ру. Птеша помогает с письмами и татуировками, а Вайли – с хрониками. Все так и говорят: «Ты разбираешься, как будто тебе двадцать шесть, а не шестнадцать». А то ведь могут нанять кого-нибудь другого. А бабушку это расстроит.

Можно признаться в своих страхах – что Инкрис не вернётся, останется в своей Речной Бороде с этим Ганном! Она про него много пишет, и про свою жизнь, и про школьные проекты, и про поездки. Ей там нравится, несмотря на рыбную вонищу и отсутствие привычной еды. У неё там любимые учителя, и книжный двор там в десять раз больше, чем в Солёных Колодцах. После окончания школы она может жить в любой деревне – инженеры везде нужны. Зачем ей маленькая деревня у самой Стены, вдали от всего интересного?

Но была проблема важнее – и сложнее. Вайли долго подбирала слова, потому что боялась задать этот вопрос самой себе:

– Почему Ёрика уехала? Из-за меня? Из-за того, как я стала себя вести, из-за отношения к ней? Она думает, что я плохо о ней думаю?

Птеша знала эту историю не хуже Вайли, а в чём-то лучше. Потому что записывала историю о том, что случилось Мёртвых Ямах в сезон дождей, – сначала в хронику деревни, потом в Журнал Странностей. И вместе с мрачной Ру она была первой, кто услышал от Аланы пожелание сменить имя и отказаться от фамилии.

– Ты тут ни при чём, – сказала Птеша, быстро и при этом бережно переворачивая страницы проверяемой книги, – ни при чём, – эхом повторила она. – Никто ни при чём. Она уехала не из-за вас. Она уехала, потому что изменилась. Она стала другой, и мир для неё стал другим. Она новый человек теперь.

– Я понимаю, – прошептала Вайли, хотя смысл этих слов был для неё трудноуловим.

«Что значит „новый человек“? Та же Алана, лишившаяся руки. Та же самая Алана!»

Птеша покачала головой:

– Это невозможно понять. Той юницы, какую ты знала, больше нет. Даже если бы она осталась и потратила годы на то, чтобы объяснить вам всем, что произошло, вы бы продолжали искать в ней её прежнюю. Потому что вы сами не изменились. Для вас всё осталось таким, как было.

– Значит, всё-таки из-за меня, – упрямо пробормотала Вайли.

Птеша прервалась и погладила её по пышным волосам.

– Не из-за тебя. И не надейся!

– Давай я тебе кое-что расскажу, – помощница старейшины посмотрела на запад, оценила высоту солнца и придвинула к себе стопку оставшихся книг. – Я сама была, как Ёрика. Тоже лишилась части себя. Ты знала?

Вайли растерянно кивнула. Она слышала историю Птеши, но никогда не соотносила её с чем-нибудь ещё. А теперь сообразила, что могла обидеть взрослую, что-то не так сказать – и от смущения спрятала лицо в ладонях.

– Простите…

– За что? – удивилась Птеша. – В этом нет ничего обидного. Ну, может, когда-то давно было… Знаешь, лет десять назад, я бы точно обиделась на предположение, что кто-то другой виноват, что я ушла! На самом деле никто не виноват.

– Вы ушли, потому что не могли иметь детей? – тихо спросила Вайли.

– Так другие думают, – отозвалась Птеша, – до сих пор. Давай я с самого начала. Такое всегда начинается раньше, чем становится заметно, что что-то не так.

– Моя кровная мать родила меня для своей старшей сестры. Обычное дело. И моя опекунша была очень заботливой. Для ребёнка она делала всё. У неё не было своей жизни, она не воспитывала других детей и жила одна. Вот только она не любила свою доченьку.

– Как это? – удивилась Вайли.

– Не любила, – и Птеша горько усмехнулась. – Она любила своих будущих внучек. Она любила себя как лучшую мать. И свою идеальную семью. А настоящую дочь не любила… Я это потом поняла. Когда узнала, что она отправила письмо в деревню, где жила её двоюродная сестра. Она хотела, чтоб я взяла на воспитание ребёнка, раз не могу родить своего. Думаю, и сама бы взяла, но ей бы не позволили. Из-за возраста, а главное, из-за того, что она сделала со мной.

Вайли осторожно погладила Птешу по плечу. Та печально улыбнулась юнице.

– Когда я окрепла достаточно, чтобы ходить, то ушла к подруге. А потом вообще ушла из своей деревни. И несколько раз потом меняла место. Как будто продолжала убегать… Не бойся, больше не уйду! Мне хватит. Я теперь знаю, кто я и чего хочу. Но я слишком долго жила чужой жизнью. Я слишком долго не знала себя настоящую. И чтобы понять себя, чтобы выбраться из прошлого, мне надо было начать жить среди людей, которые меня не знают, которые не были знакомы со мной прежней. Тогда есть шанс измениться и стать собой. Для Ёрики очень важно начать новую жизнь среди тех, кто ничего о ней не знает. Она правильно сделала, что сменила имя. Я жалею, что не сменила своё – многое стало бы проще! Главное, у неё новая жизнь, и всё вокруг стало другим, как и она сама.

– Я понимаю, – голос Вайли звучал иначе, чем в прошлый раз, когда она произносила эти слова. – Она хочет, чтобы всё вокруг изменилось, потому что она сама стала другой. И она не может стать прежней. Поэтому и жизнь не должна оставаться прежней… – юница вздохнула. – Я всё равно хотела написать ей. Но теперь не буду. Не надо.

– Бабушка тебе рассказала, куда она уехала? – и Птеша проницательно прищурилась. – Знаю, что есть запрет. Нас просили сохранить всё в тайне. Я оставила в хронике свободное место. Через год я впишу название этой деревни. Запрет-то всего на год!

– Я не знала про год, – призналась Вайли.

– Никогда раньше я о таком не слышала, – задумчиво проговорила Птеша. – Секреты, запреты… Но раньше и такого не было, что теперь происходит. Безродные и жукокрылы… Про них же никто ничего не знает!

– Вы думаете, что это из-за них? – встрепенулась юница. – Что Ёрика как-то связана с ними?

– Она уже связана с ними, – и Птеша выразительно посмотрела на Вайли. – Жукокрыл выстрелил в неё, а безродная девушка залечила руку. Тот состав, которым была закрыта культя, не только кровь остановил, но и не дал начаться воспалению. И зажило всё быстрее, чем должно было. Наш доктор припрятал для себя кусочек, я видела, – и она подмигнула юнице. – Сокровище!

Вайли прыснула – и тут же стала серьёзной.

– Можно я признаюсь? Но вы, пожалуйста, никому не говорите, что я знаю, – она понизила голос. – Я знаю про тот запрос, который пришёл. Про переселенцев. Сколько у нас гостевых домов, сколько расчищенных полей под паром, сколько мы можем принять. И про просьбу расширить резервы.

– Я писала ответ, – кивнула Птеша. – Это тоже странно. Во все деревни такое направили.

– Из Ста Водопадов, – добавила Вайли. – А почему оттуда?

– Высокий Брод изучает, – Птеша закрыла последнюю проверенную книгу, – а в Речной Бороде придумали Журнал Странностей. Сто Водопадов – третья крупнейшая деревня. Видимо, там будут распределять. Да и стоят они на Большой Муэре…

– Что распределять? – перебила Вайли. – Откуда возьмутся переселенцы?

Птеша пожала плечами:

– Может, и не будет никаких переселенцев. В Ста Водопадах хотят знать возможности каждой деревни – свободные руки, отложенные припасы, обработанные территории. Лучше всего резервы измеряются количеством людей, которых мы можем принять.

– А зачем им это? – не унималась Вайли. – И почему они не сказали прямо, зачем им нужно? Зачем все эти секреты?

Когда она задала этот вопрос бабушке, Ру посмотрела на неё своим характерным ты-сама-знаешь-ответ взглядом и процитировала отрывок из Утерянных Хроник: «Открыв тайну, ты не освободишься от неё, а лишь переложишь тот же вес на чужие плечи; но то, что ты сам способен вынести, другого может сломить».

Вайли это не удовлетворило: понятно, что там какая-то важная тайна, понятно, что в Ста Водопадах не хотят посвящать в эту тайну других, потому что у дальних деревень свои заботы, но всё-таки – что происходит?!

– Я знаю, что нас не заставят принять переселенцев против нашей воли, – поспешно добавила она. – И ещё есть такое правило, про активный и пассивный резерв. Вы про это тоже отвечали?

– Конечно! Ещё есть экстренный резерв, – напомнила Птеша. – Если где-то беда, мы не можем отказаться. Самое худшее, что мне приходит в голову, это деревни, в которых больше нельзя жить. Из-за чужаков. Поэтому хотят эвакуировать оттуда людей. И поэтому всех опрашивают – чтобы переселенцы могли выбрать, где им жить. Ну, и резерв чтоб остался. На будущее… Не смотри ты на меня так! – не выдержала она. – Это в самом худшем случае. Может, ничего такого и не будет. И главное, нас не коснётся.

– Откуда вы знаете? – осторожно спросила Вайли.

– Потому что переселять будут к нам. Значит, не нам уходить.

– А если они специально, чтобы не было паники?

Теперь Птеша выглядела так, что Вайли испугалась своих слов.

– Не стоило говорить с тобой об этом, – тихо проговорила помощница, – вообще не нужно об этом говорить. Чужие тайны – чужие заботы…

– А я рада, что мне бабушка рассказала, – прошептала Вайли. – Я больше никому не скажу. Но лучше знать заранее.

– Если бы мы что-то знали! – Птеша встала, потянулась и подняла стопку книг. – Пошли загружать, а то вечереет. Уже на ужин зовут.

Вдалеке мерно бил колокол. Чувствовалась рука Сурри – у него получался лучший ритм. И лучшее тушёное мясо с перцем и бататом.

– А я сегодня представляла себя стогом, – Вайли улыбнулась. – И правда, работает!

– Вот и хорошо! Значит, теперь сможешь представить себя рыбкой.

– А что у рыбок? – удивилась Вайли, поднимая свою стопку.

– Они не умеют думать о будущем. И всегда улыбаются!