«Хочешь его разогреть?»

Если честно, мне следовало волноваться перед наступившей СубПортацией, а не перед предыдущей. Потому что именно теперь ожидался полновесный ответ на все наши подвиги. Два года назад, в 193-м, в Солнечную систему отправились сообщения обо всём, что произошло в «истекший период»: как сняли Главу Кетаки, как подарили независимость Шестой и нашли старый космозонд с «бэшками», как вернули мне права человека и отняли кое-что другое, как за сутки справились с последствиями астероидного «поцелуя». Последнее считалось приоритетным — «Тотошка» унёс жизни людей и камиллов, а выжившим оставил много печальных воспоминаний, отметив в личном календаре станции двадцатое марта как День Траура. Восстание андроидов и то не удостоилось такой «чести», иначе пришлось бы закрашивать чёрным половину месяца, чтобы вместить события на других станциях. Иное дело — один день в истории «Тильды».

СубПортальщикам пришлось выкручиваться, подгоняя свой график, и активировать портал позже этой даты. Совмещать одно с другим было «неудобно со многих точек зрения», как выразился Саласар, освещая корректировку. А как ещё продемонстрировать своё уважение к тем, кто носит в себе такую потерю? При том, что значительная часть граждан понимала, как на самом деле неудобно что-то менять.

Если подходить технически, искусственная кротовина не подчинялась календарю, открываясь хорошо, если в недельном промежутке. Логистически подобное условие требовало согласованной работы с командами Солнечной системы. И ещё был психологический момент: СубПортальная служба считалась элитой элит, которой прощалось даже беспрецедентное высокомерие. Пожалуй, только такой человек, как Ниул Ярхо, мог попросить их о «маленькой услуге»… И вот с 193-го года пассажирские корабли прибывали не раньше двадцать первого. В результате уже в нынешнем сеансе начались такие проблемы со связью, что почтовый канал смог нормально открыться лишь одновременно с транспортным.

Тогда, в 193-м, станция произвела обычный обмен, получив переселенцев и отправив на учёбу молодёжь. Я и сам понимал, что наивно сразу ожидать значимого ответа: формальности были соблюдены, а на полновесную оценку нужно время. И всё равно я страшно волновался — до последнего корабля, до последней минуты, пока работала связь, ожидая, что потребуют… запретят… велят… И что тогда?

Через два года, когда требования, запреты и приказы могли действительно прозвучать, я воспринимал открытие портала едва ли не с равнодушием и больше переживал не о том, что придёт к нам, а о том, с чем распрощаемся мы. Дана и Зейд, а с ними ещё тридцать восемь выпускников, уезжали — их ждали университеты на «Хатхи». И никто не знал, вернутся ли молодые тильдийцы потом…

Фьюра и Тьюра среди них не было: они давно перевелись на планету и возводили уже седьмой купол нового типа. Точнее, присутствовали, чтобы помогать потом при заселении. Впервые на Тильду спустились представители нейтральных профессий, привычные к спокойному режиму и вообще стилю жизни. Их приходилось многому учить, потому что на планете нельзя было полностью полагаться на ИскИнов.

Хотя купола можно было сделать уменьшенной копией «Тильды-1», их скрытое назначение состояло в том, чтобы служить переходным этапом между станционной и природной окружающими средами. А это другие правила взаимоотношений с камиллами и логосами, непривычные, отнимающие много внимания адаптации. При виде юношей, вольготно чувствующих себя на поверхности ещё «недозревшей» планеты, самые взвинченные успокаивались. Дети всегда ассоциировались с максимальной защитой. Когда вокруг только взрослые, это напрягало тех, кто привык к атмосфере станции с её семьями и школами… Периодически Фьюр шутил об этом: мол, надо заказать камиллов с внешностью ребятишек.

У расширения строительства куполов имелась своя подоплёка. В отличие от «Эльвиры» — сестры по несчастью, которая на момент астероидной катастрофы, только приступала к освоению одноимённой планеты, «Тильда» могла предложить гражданам «более надёжный» вариант проживания. ТФ стал панацеей для тех, чьё отношение к космосу оказалось подпорчено. Уже через месяц после «Тото» провели референдум, и по итогам увеличили субсидирование Проекта, изменили план рекрутинга, открыли дополнительное строительство. И хотя первоначально это было скорее терапией, чем переселением всерьёз, одна лишь весть об этом дорого стоила.

Проблема была чисто психологическая. Легко принять тот факт, что защита станции не стопроцентна. Но когда факт воплощается в прямом доказательстве, трудно снова поверить, что нет причин для волнений. Кто-то пожимает плечами и живёт дальше, а кто-то терпит, подсознательно ожидая СубПортации и готовясь к переезду — если «Тильда» осквернена, может, на других станциях будет иначе? Теперь же они могли спуститься на планету, чтобы «попробовать» — не переводясь в ТФ, с минимальной переменой в специализации. Как после такого не остаться?

«Тильда» здорово вырвалась вперёд по сравнению с другими НАСТами, что тут же было замечено сторонниками форсированного заселения. Они сразу же прибывали всерьёз и надолго. В свою очередь реакцией на приток новичков стали жилые купола, которые создавались специально для них.

Это был первый аспект нашей «популярности»: самый разный люд начал активно выписывать командировки на станцию, которая так быстро и нетрадиционно устранила последствия от столкновения с астероидом. Во-вторых, имелась Шестая: она притянула треть института с «Азимова», который остался без работы после утилизации «бэшек». В результате весь 193-й год, до самых выборов, «Тильда» бурлила, переваривая новичков.

СубПортация 195-го воспринималась буднично: пускай что-то решат, какие-то выводы сделают, но что с того? С одной стороны, «Тильда» поступила по-своему едва ли не со всеми общепринятыми положениями: от прав андроидов А-класса до судьбы «бэшек», от передачи независимости дочерним станциям до скорости терраформирования. С другой, не наблюдалось нарушений закона — всего лишь лазейки, оговорки, исключения. Их получилось чересчур много, но разве это преступление?

Независимость станции, в отличие от её автономии, определённой местоположением, была условной: «Тильда» продолжала, так или иначе, зависеть от Центра. Мы получили от них законы, технологии, людей… Но ведь всё это и значило быть «Центром», а смыслом его существования было помогать нам. Зачем ещё нужна большая земля!

Новая Глава Станции Бадийя Юшкевич, беспристрастная и убийственно спокойная, особенно хорошо умела вести переговоры, сглаживая углы и вообще поддерживать мир. Это было её сильной стороной, и загадочная полуулыбка монгольской богини останавливала любые споры. После широкого жеста Ниула Ярхо, снявшего свою кандидатуру с промежуточных выборов — и в немалой степени обеспечив тем самым себе победу, Глава Станции уже не мог оставаться Квартером Южного Сектора. Зато получалось достаточно времени для долгих бесед и разбирательств.

Первая из реформ Ниула — разделение поста Главы и Квартера… Он был бы рад, если бы это да ещё референдум по моему вопросу остался единственным его вкладом в историю «Тильды»! Получилось же, что на его срок выпало столько проблем, сложностей и непростых ситуаций, что никто не удивился, когда он не стал баллотироваться во второй раз. А решился бы — его бы всё равно отправили отдыхать под присмотр докторов. Юшкевич так и сказала, принимая пост Главы: «Вся тяжёлая работа уже сделана, и мне остаются только скучные обязанности по поддержанию рутины. Кто поспорит с тем, что моего выдающегося предшественника не затмить ни мне, ни кому-то ещё? Но у кого хватит наивности завидовать? Такая слава стоит бесконечно дорого!»

Слушая эти несколько цветистые, но совершенно справедливые восхваления, я ощущал одновременно радость за тильдийцев, которым повезло с Главой в такое непростое время, и стыд перед Ниулом, втянутым в политику ради моих целей. А платил он: своим здоровьем и временем…

— Почему без Чарли? — проходящий мимо коллега из Администрации хлопнул меня по плечу и рассмеялся собственной шутке.

Я не стал отвечать: понятно, что карликовому свину было не место в Стыковочной зоне, и он будет путаться под ногами. Но юмор состоял в другом: вместе мы смотрелись до крайности забавно. Видимо, срабатывал эффект контраста, и трогательная неуклюжесть моего лохматого чёрно-белого друга многократно увеличивалась, когда он крутился рядом или сидел на задних ногах, упершись копытцами передних и задрав смешной пятачок. Зотов угадал, и выбранный им дизайн подарка продолжал веселить окружающих. Три года прошло, и пошутить на тему «где же Чарли?» стало частью ритуала.

Ну и пусть! Я не смущался и не прятал Чарлика — брал с собой, когда получалось, и, начиная с выбора имени, испытывал к нему только уважение. А что выглядели мы «несерьёзно», так это даже хорошо: не таким уж сокровищем была моя внешность! Особенно с тех пор, как я начал работать Посредником. Общение с ИскИнами не обязывало «нравиться» в обычном смысле. Там работали другие факторы.

Для меня последние три года были поучительными. Сначала я впервые решил задачу, поставленную мной самим. Доказать Инфоцентру, что никаких его аналитических способностей не хватит, чтобы предсказать поведение каждого человека, — это выглядело непросто, но справился я без особых усилий. Мне очень помогло изменение в порядке терраформинга — точнее, я сам голосовал за эскалацию переселения на планету. Когда референдум закончился несомненной победой сторонников «скоростного спуска», Инфоцентр «сдался», сообщив о моей несомненной правоте. О, да, это льстило!.. А потом на мои плечи свалилась вся «гора» из реформы экзаменов, разработки нового подхода к посредничеству в уникальных условиях жилых куполов, ну, и внутренняя деятельность — убедить ИскИнов пересмотреть свой подход к безопасности оказалось едва ли не самым трудным!

К счастью, всё грандиозное осталось позади — и началась рутина.

Первый корабль, который я встречал, должен был привезти заказы, сделанные ИскИнами «Тильды» и её дочерних станций, а также Шестой. Присутствие Посредника считалось обязательным, но должен был явиться именно я: представитель Главы был необходим, чтобы выразить «искреннее уважение». Юшкевич лично попросила.

Политика! Теперь её было слишком много, на мой вкус. Поэтому я остался на грузовом этаже Стыковочной зоны, а не среди встречающих. Мне не пришлось ловить на себе чужие взгляды — всего лишь дождался разгрузки и зашёл в нужный складской отсек.

Если не считать комплектующих, которыми занимался технический подотдел, строго искиновских заказов было немного, и почти все они касались рабочих моментов — собственных и чужих исследований, прогрессивных методов на стадии обкатки, модных тенденций, требующих внимания. Далеко не все запросы удовлетворялись, и вот как раз этими тонкостями занимались Посредники. Точнее, Адвокаты — этот вариант был правильнее для такой ипостаси.

Между собой склад называли «разборочной», и не только потому, что в нём происходила сортировка грузов, которые потом направляли в нужный сектор, станцию или на планету. Как правило, именно здесь звучали претензии тех, кто был недоволен полученным. И пока окно СубПорта позволяло вести диалог, на большую землю шли жалобы и возвраты. Особенно шумно становилось под конец, когда оставались считанные часы…

Но это внизу, на территории людей. С высоты трёх метров начиналось царство камиллов-погрузчиков, с их длиннющими чёрными лапами, которые сейчас безвольно висели по краям проходов, и пучками щупов-вибрисс на отдельных манипуляторах — они требовались для проверки без вскрытия упаковки. Сами полки располагались так же высоко. Грузы спускали по мере надобности, а экраны, установленные на уровне глаз, детально информировали о содержимом полок, из-за чего склад, если не поднимать взгляда, походил на интерактивный музей с «картинами» типа наноохладителей в аккуратных параллепипедах или пузатых упаковок с краской.

Используя общескладской монитор, висящий в проходе, я зашёл в искомый раздел Базы Данных и принялся разбираться в полученном. Можно было заняться этим, сидя в рабочем кабинете, да только, кроме «выполнено» и «отказано», там имелись отметки «выполнено частично» и «выполнено с заменой». Проверить содержимое, уточнить у адресата и, при необходимости, вернуть на корабль лучше всего было там, где заказы лежали вместе и сравнительно недалеко от корабля.

Отсортировав возвраты, я связался с Главой — не самая приятная, но заранее обговорённая, и потому обязательная условность.

— Приветствую! Пересылаю вам список возвратов.

— Там есть отправления из «Союдэжэня»? — спросила Юшкевич, и по голосу я понял, что она куда-то идёт.

— Только «Азимов» и «Дхавал». И ещё «Фрейр».

— Что в «Дхавал»?

— Медицинские препараты. Выполнено с заменой. А вторая медлаборатория Северного сектора отказывается принимать. Я могу начать процедуру…

— Отправляй.

Остальные «отказники» были помельче — оборудование из «Фрейра», которое не устроило камиллов с планеты, несогласных на аналоги, и один отменённый заказ, который всё равно выполнили. «На «Азимове» понадеялись, что пригодится?»

Сопроводив каждый груз своими замечаниями, я составил общий отчёт, отправил его копии в Администрацию и на корабль, после чего обнаружил, что время уже обеденное. Надо бы куда-нибудь сходить… И тут послышались незнакомые голоса.

Поскольку складской «лабиринт» отличался прямыми углами и вообще геометрической правильностью, я оставался скрытым от тех, кто зашёл с пассажирского входа — с той стороны Стыковочной зоны, откуда могли прийти новоприбывшие. Чтобы увидеть меня, им понадобилось бы пройти через два сектора стеллажей! Или дождаться, когда я сам обнаружу себя.

Первый порыв — выглянуть и поздороваться — сменился желанием остаться на месте. «Стать как логос», — промелькнуло в голове, поскольку первой фразой, которую я расслышал, было «людей тут нет». Воспоминание о тех временах, когда я страдал от того, что не считался человеком, заставили меня затаиться, а потом пришло понимание: это не наши. Рядом достаточно мест, где гарантированно не бывает случайных свидетелей — рекреации, если это так важно, да хоть санитарные комнаты!

Потом я сделал следующий вывод: это люди слишком неопытны либо они принадлежат к профессиям, не обременённым ответственностью. Всех, чья работа так или иначе связана с потенциальным риском, тренируют правильно оценивать окружающее пространство. Сделать вывод, не проверив каждый закуток — шахтёр, ремонтник или чиновник на такое не способны. Ну, и конечно, они в принципе не выберут огромный склад для интимной беседы.

Но даже если незнакомцы, лиц которых я не видел, не обладают сведениями той или иной служебный значимости, подслушивать всё равно нехорошо. Однако момент был упущен: теперь или выходить из засады в середине разговора, или на цыпочках пробираться к другому выходу. Или оставаться невидимкой… Пока я колебался, «секретные» переговоры превратились в спор.

— Ты займёшься близким окружением, а я познакомлюсь лично, — заявила девушка, явно теряя терпение: я слышал уже, наверное, пятый вариант этой фразы.

— Почему ты?

— Потому что я — женщина, а он — мужчина!

— И какое значение это имеет, если он — андроид?

— У него были серьёзные отношения — это известный факт…

— Учти: последние три года он занимается ИскИнами. Ты не думала, что это — показатель?

— Это нормально, что он остывал!

— Нормально? Хочешь его разогреть?

— Яшечка, не зарывайся! Я не собираюсь нигде его разогревать! Я собираюсь пользоваться теми преимуществами, которые у меня есть! Для нашего общего дела!

Они говорили обо мне — это я понял, едва прислушался. Журналисты, судя по намерениям «прилететь первым кораблём, собрать материал, отбыть последним». Начинающие, причём буквально, ведь те, кто познакомился с профессией ещё в младших классах, не станут надеяться, что на незнакомой станции хватит нескольких дней на «сенсационный репортаж». Особенно если они оба из Солнечной системы… Я слышал, какими словами девушка описывает изоляцию, привычную для тильдийцев и всей Периферии.

В целом идея была хороша — на первый взгляд: сделать фильм об уникальном андроиде, представить свою точку зрения, основанную на личных впечатлениях. Но важна не только информация, но и тот, кто её преподносит. И как. Передача с мнением, сложившимся за несколько дней, будет выглядеть детской погремушкой! Любая ошибка и оговорка — а они бывают и у самых опытных — запомнится лучше самой передачи. И все увидят то, что есть: желание одним махом заработать репутацию, на которую нужны годы.

«А вот если они останутся до следующего сеанса — это впечатлит, — подумал я и вспомнил Ирвина Прайса. — И на это потом можно будет опираться».

Наверное, всё дело в том чувстве вины, которое до сих пор охватывало меня, едва я думал о боевитом калеке, который мог заткнуть за пояс любого «целого» человека. Может быть, если я помогу этим двум хрящам, как школьники называют новичков, я перестану воспринимать его смерть как чудовищную ошибку, в которой есть и моя доля? По крайней мере, озвучу мысль о необходимости задержаться. А что уж они будут делать — их личный выбор!

Тем временем спор закончился: девушке удалось настоять на своём, и парочка покинула склад. «Поглядим, кто тут горячее», — я улыбнулся — и вдруг осознал, что воспринимаю себя местным. И старшим — несмотря на то, что вчера мне исполнилось тринадцать лет.

 

«Что теперь будем делать?»

Громкая слава сопровождала меня с рождения. Только сначала я не знал об этом — и был счастлив в неведении того, какие масштабы у этой «безумной известности»… Позже, просматривая записи, на которых я иду, бегу, ем или сплю, я воспринимал себя как кого-то другого, постороннего человека, укравшего моё лицо. Интересно, что подобного чувства не возникало при виде интервью. Наверное, дело было в том, что на «Дхавале» съёмка велась секретно — а вот на «Тильде» всё более-менее оставалось открытым. Но тогда я чувствовал себя лабораторной мышью, преданной всеми и никому не нужной.

На самом деле эти свидетельства были доступны лишь по спецдопуску ещё в тот период, когда мы были «пациентами с амнезией». К моменту моего появления на «Тильде» лабораторные записи были переведены в разряд материалов, собранных ИскИнами — тут я сравнялся с людьми, и ФиксИнфо надёжно защищал мою приватность. Но были и другие: документальные фильмы периода до и после «бэшек», видеосправки, подготовленные под присмотром Ирвина Прайса, презентации моих «подвигов», если их можно так назвать…

Так или иначе, журналистам, решившим обратиться к этой теме, не обязательно было посещать «Тильду», хотя оригинальная съёмка котировалась выше. Но вряд ли моя складская парочка прилетела только ради того, чтобы наснимать меня в профиль и анфас, пока я буду отвечать на поднадоевшие вопросы. Что же они хотят раскопать? Или они не имели в виду чего-то конкретного?

Перекусив в Стыковочной зоне в компании ремонтников и пилотов, которые перебрасывались шутливыми предположениями насчёт тех новостей из Центра, которые вот-вот обрушатся на станцию, я хотел было перейти к запланированному визиту в Энергокомплекс… Срочный вызов в Восточный сектор едва успел вытащить меня из лифта. От Главы. Значит, что-то пришло… Или это по ИскИнам?

Однако вопрос, требующий моего личного присутствия, не касался посредничества — я понял это, увидев в кабинете Юшкевич пару незнакомых лиц. Совсем юное девичье и мужское постарше. «Они», — ещё до того, как нас представили друг другу, стало понятно, кто передо мной.

— Яков Нансен и Хлоя Уэхара пожаловали в наш скромный уголок вселенной ради твоей персоны. Молодые, но вполне себе опытные глашатаи общественного мнения. Приготовься к интересным вопросам — их будет очень много! — и Глава добродушно рассмеялась, пока мы пожимали друг другу руки.

«Меня она не представила — что, так трудно назвать моё имя?» — думал я, приветливо улыбаясь тем, кто всего час назад «делил» мою жизнь, выбирая куски повкуснее.

— Всегда готов! Вы к нам надолго?

Парню — невысокому, сухощавому, похожему на подростка — шутка понравилась, и на его чёрном лице заблестели мелкие ослепительно белые зубы. А вот девушка восприняла вопрос всерьёз.

— Пока портал не закроется! — торопливо объяснила она, нахмурив лобик, полускрытый аккуратной синей чёлочкой.

Судя по её дизайнерскому «позолоченному» комбо и причёске, своей внешности она уделяла очень много внимания. Так много, что упускала, к примеру, тот нюанс, что, прилети они на два года, совсем не обязательно было бы знакомиться со мной в первый же день, да ещё в кабинете у Главы Станции… «Похожа на тех красоток, — и призраком замаячил образ «коварной» троицы. — Откуда она такая взялась на мою голову?»

— Настоятельно прошу отложить свои рутинные дела и уделить нашим дорогим гостям максимум внимания, — сказала Глава.

По приторной интонации и чрезмерной цветистости её речи я догадался, что просьба о содействии исходила не просто от Службы Досуга, к которой относились журналисты. Тут был кто-то повыше, если Юшкевич презентовали их по высшему разряду. Они ведь могли попросить о помощи Саласара, Бос или того же Ясина Шелли — но не Главу! «Кто же за них так хлопотал?» — подумал я и дал себе зарок выяснить. А потом порадовался, что со мной общаться будет девушка — она не производила впечатления хитроумной.

— Скромная просьба: оставьте нас вдвоём, пожалуйста, — и Юшкевич подмигнула Уэхаре. — Пара пустяковых рабочих моментов — и он целиком ваш!

Полногрудая Хлоя Уэхара продолжила игру, окинув меня утрированно томным взглядом. Её коллега наблюдал за ней с непроницаемым лицом-маской, терпеливо ожидая, когда она соблаговолит покинуть кабинет Главы — а потом вышел следом. Может, он и был молод, но своей сдержанностью напоминал мне спамера.

— Присядь, — предложила Юшкевич, указывая мне на кресло для посетителей, и сама опустилась в своё.

«Они для неё тоже были сюрпризом», — поняв это, я задумался, для чего же меня вызывали на самом деле. Неужели пришли какие-то решения из Центра, которые станут действительно серьёзной проблемой? Ведь тильдийцы ни за что не пойдут на ограничения статуса для меня или на отмену независимости для Шестой, и Юшкевич может оказаться в действительно сложной ситуации. И не она одна.

— Как всё не вовремя! — вдруг пожаловалась Глава, выдвигая из центра столешницы панель буфета. — Субпортальщики с их заминками и задержками… Никогда ещё такого не было, и вот в самый неподходящий момент! Раньше у нас была очередность — сначала новости, потом люди. Успевали толком подготовиться…

— А что там? — поинтересовался я.

— Тебе что-нибудь прислали? — ответила она вопросом на вопрос и хитро прищурилась, пока буфет разливал чай.

— Кто? — усмехнулся я. — Некому. Пока, — уточнение касалось Даны и Зейда, и, вспомнив о предстоящем прощании, я снова загрустил.

«Первый раз провожаю. Наверное, потом привыкну…»

— Понятно, — Глава придвинула мне наполненную чашку. — Значит, это полностью моя обязанность. Не буду жаловаться, что мне это неприятно…

— Что? — я взял предложенное.

Зелёный чай. Не самое моё любимое…

— Поздравляю с новым статусом! — Глава широко улыбнулась, как будто в камеру.

— И что там? — я отхлебнул горький напиток.

— Новый статус! Ты теперь считаешься человеком, Рэй Хофнер. Фамилию можешь сменить. Всё теперь можешь! Всё, что могут люди… — и её улыбка стала ироничной.

Оглушённый, я сидел, рассеянно глядя на крошечную коричневую чаинку, плавающую на поверхности. Совсем как я: вроде как часть целого, но всё равно на поверхности, между, посередине… Подумал вдруг, что Р-ДХ2-13405-1 теперь придётся сменить номер. Но я обязан спросить его, хочет ли он этого, ведь дело не в смене опекаемого человека, а в перемене имени этого человека, поэтому он вправе выразить своё пожелание. Как и я.

— Твоя братья также считаются полноценными людьми, — продолжала Глава, перестав улыбаться и тоже уставившись в свою чашку. — То, что с ними произошло, считается убийством. Те, кто принял такое решение, считаются убийцами. Состоялся суд, решение принято. Кроме того, им инкриминирована попытка склонить к самоубийству… — она сделала большой глоток и наконец-то посмотрела на меня. — Тебе будет принесено официальное извинение от имени всего человечества. Можешь решить, в какой форме пройдёт…

— Ничего мне не надо, — перебил я. — Я всё услышал. Достаточно…

— …Можешь выбрать, в какой форме будет принесено это извинение, — продолжала она, как будто это была запись, которую следовало проиграть вне зависимости от моего желания. — Также существует возможность получить компенсацию…

— Я же сказал, что мне ничего не надо! — я повысил голос, но она как будто не слышала — продолжала говорить.

— …Получить компенсацию, выраженную в бонусных единицах и в предоставлении служебных льгот.

— Достаточно… — теперь я почти умолял. — Хватит! Я сам всё прочитаю.

— Знаю. Очень хорошо знаю! Я же не для тебя это говорю, — объяснила Юшкевич и указала взглядом на потолок. — Как и тебе, мне хочется поскорее перевернуть эту страницу, но сделать это надо правильно. Всё в свою очередь!

— Что там было? — спросил я. — В Центре?

Она не стала упорствовать — и сменила тему, покачав головой с трагичным видом.

— Так серьёзно? — улыбнулся я.

— Список тех, кто навсегда потерял право работать в Администрации и вообще с людьми, длиннее, чем ты можешь себе вообразить, — и она налила себе из термоса ещё одну чашку.

— Меня это не особо… — поспешил уточнить я.

— А меня — да, — и я впервые увидел тень презрения на её лице, которое было всегда либо подчёркнуто спокойным, либо просто добрым. — И тебе тоже надо радоваться этому! От всего сердца!

— Тому, что какие-то люди, которых я не знаю, вынуждены сменить работу?

— Тому, что какие-то Администраторы наконец-то были наказаны за свою профессиональную несостоятельность, — объяснила она. — Чем ответственней должность, тем тяжелее наказание. Учитель может пойти в смежную профессию, офицер — перевестись в эксперты, но если чиновник на выборной должности принял такое решение, ему не позавидуешь… Чиновник проверяется трижды — учёбой, рутиной и бедой. Они не справились.

— А я, значит, беда, — допив чай, я поставил чашку на стол — пожалуй, слишком громко.

— Я бы не была столь критична! — ответила Глава Станции и одарила меня ласковой улыбкой. — Ты умеешь создавать соответствующие условия — и не по своей воле, замечу. Но ты превращаешь эти условия в испытание. И не все могут его пройти — сам всё знаешь! Из-за тебя камрад Кетаки, такой перспективный политик, может теперь рассчитывать максимум на заместителя помощника Квартера — если обстоятельства будут благоприятные. А камрад Ярхо, которого не назовёшь размазнёй, за время своего срока потерял десять лет — а он ведь вообще не собирался выставлять свою кандидатуру! Я, в свою очередь, приняла станцию, которая отменила столько решений Центра, что, думаю, это войдёт в учебники истории. А теперь — прямо сейчас — это станция узнаёт о том, что она оказалась, ни много ни мало, самой человечной, — и Юшкевич выразительно посмотрела на меня. — Тебе не кажется, что отличий накопилось многовато? Одно исключение, второе, третье… сотое. Уникальная станция получается. Ну, суммируй! Мы ведь с тобой учились по одним учебникам!

— Сепарация, — и я вздохнул. — Как и было предсказано.

— По пунктам, — Юшкевич снова посмотрела на потолок. — А я надеялась, что не застану… Кто-то был должен сделать этот шаг, и это стали мы.

Она замолчала, разглядывая пустую чашку так, как будто видела её в первый раз. Простая чашка, гладкая и без узоров. Она была похожа на рукодельные, из обожжённой глины, которые используют в арт-ресторанчиках, но, конечно, была из пищевого пластика, небьющегося и полностью безопасного. «А что ещё могло быть в кабинете Главы?»

Всё логично. Всё объяснимо. Независимые станции должны были, рано или поздно, отделиться от Солнечной системы. Ни у кого не оставалось иллюзий насчёт того, что общество, большую часть времени живущее изолированно и вынужденное само справляться со всеми проблемами, начнёт терять связи с Центром… И может быть, от того, что это было потенциальной возможностью, многократно прогнозируемой, едва ли не ожидаемой, никто и не спешил обозначать свою свободу. Или же никто не хотел, потому что «отделиться от Центра» означало и отделение от всего человечества. В далёком космосе и без того хватает одиночества!

Первому всегда трудно, и кто бы захотел вырываться вперёд в такой гонке? И кем тогда будут сепаранты — лучше, хуже, просто другими? Миллион вопросов и ни одного желающего проверить ответы на себе. Даже теперь, когда «Тильда» стала той самой первой станцией, которая сама дарит независимость или, скажем, поступает вопреки общему решению в отношении андроида А-класса, ничего особого не изменилось. Лет через пятнадцать это будет по-настоящему заметно, а пока это головная боль всё тех же Администраторов.

Юшкевич снова выразительно посмотрела на потолок — специально для меня, чтобы развеять последние сомнения. До сих пор я не знал, было ли известно ей, или Ниулу, или Леди Кетаки об особенностях моих взаимоотношений с ИскИнами… Но, определённо, она понимала, что нас в кабинете не двое. И я могу повлиять на третьего. А она может повлиять на меня…

— Что теперь будем делать? — спросила она, уравнивая нас этим вопросом.

Она была Главой Станции, а я… Я — главный представитель ИскИнов. И поскольку на станции живут не только люди, получался вполне себе правильный состав «экстренного совета»!

— Я бы кое-что изменил, — признался я, ставя чашку в буфет. — Если уж делать по-своему, то… Надо изменить порядок сертифицирования камиллов. Например. Но вот Фикс-Инфо менять точно не надо! Даже в виде исключений, самых особых. Не надо.

Её взгляд оставался непроницаемым. Не угадал? Она хотела, чтобы я воспользовался своей уникальностью и нарушил Фикс-Инфо ради станции — или проверяла, планирую ли я? Повод ясный: следить за теми, кто следит за нами. Мы с Юшкевич читали «одни и те же учебники», и там было указано, определённо и однозначно, во всех редакциях, что первое заметное движение к сепарации будет сопровождаться противоположными активностями, исходящими из Центра. И в первую очередь они будут выражены в сборе информации о нас и наших слабых местах.

Ирония заключалась в том, что пока мы были «одними из многих», в наши дела не лезли, но едва сделали движение в сторону, как потеряли право на секретность. С точки зрения Солнечной системы, конечно.

«А не такие уж нежданные были эти журналистишки!» — подумал я. Впрочем, чего такого они могут вытянуть? Неприятно, когда тебя проверяют, будь это врачи, спамеры, эксперты или шпионы… Или как назывались специальные люди, которых государства подсылали друг к другу?

Сейчас это слово, которым пользуются разве что противоборствующие школьные клубы. Они могут попытаться узнать о планах соперников… В младшей школе это повод для вмешательства учителя, в старшей — для товарищеского суда. Даже рестораторы не опускаются до такого! Уже ничто не способно разделить людей на «нации» или «страны». Не важно, где ты живёшь — ты всё равно человек. И этого уже не отменить.

— Меня ждут, — сказал я, поднимаясь. — Спасибо за разговор. И за чай тоже!

— И тебе спасибо, — кивнула Глава. — За всё.

 

«Тебе нравится любить?»

— Неужели вы больше ни разу не виделись? — спросила Хлоя, широко открывая глаза — и не важно уже, притворно-сочувственным было это удивление или искренним, потому что волновали меня не её глупые вопросы и вообще не то, что происходило в кафе.

На противоположной стороне улицы, в такой же едальне, сидели двое: Хёугэн и мужчина помоложе. Он был чем-то похож на бывшего инспектора: тоже бледная кожа, вытянутое европейское лицо, высокие арабские скулы, только волосы не платиновые, а просто светло-русые. И глаза — гораздо живее.

Он столкнулся с Хёугэном, пригласил на чашку чая и теперь увлечённо о чём-то рассказывал, активно жестикулируя и тем самым заметно отличаясь от своего сдержанного собеседника. Я не слышал, о чём шла речь: две прозрачные стены и люди между нами превращали происходящее в пантомиму. Вот молодой спросил о чём-то и замер, выжидая, но едва старый открыл рот, как его прервали на полуслове — и принялись что-то рассказывать, помогая руками.

Впрочем, так и не возникло искушения потом влезать в Базу Данных и прослушивать запись. Меня не интересовал предмет беседы — а вот обстоятельства… Что, если белобрысый и есть шпион?

Хлоя даже не подозревала, как ей повезло — если бы те двое выбрали другое место, я бы либо перенёс интервью, либо совсем иначе относился к вопросам типа того, который был задан. Мог бы и обидеться! Но вместо этого объяснил, с солидной порцией равнодушия:

— Для этого не было возможности: она на планете, я — здесь.

Наша печальная история была в своё время выбрана для списка «неявных» потерь: Зере разрешила вытащить это наружу, и я не возражал. Службе Досуга требовались живые примеры, а мы оба работали в Администрации (во всяком случае, на то время), и открытость личной жизни не была нам в тягость. Мне так тем более было выгодно лишний раз продемонстрировать Инфоцентру, сколь многое он не учитывает: кроме погибших людей и камиллов и конкретного материального ущерба бывают неявные, при этом ощутимые утраты.

…Однако сейчас, через три года, вытаскивать такие факты наружу могла только начинающая журналистка. Ладно бы мы обсуждали метеоритную угрозу или матричное клонирование, благодаря которому Зере вернулась к здоровой жизни! Но просто так прохаживаться по моей личной жизни!..

— Но ты думал об этом?

— Не особо… — вздохнул я. — Первое время — пожалуй. Несколько месяцев…

— А что было потом?

— Потом стало абсолютно не до этого! — и я невольно рассмеялся, вспомнив, какими безумными были те времена: надо было выбрать камиллов для свежеотстроенных куполов, а поскольку для ИскИнов это был не ТФ, а скорее, помощь людям в терапии, то есть дело с одной стороны, добровольное, а с другой — ответственное, нельзя было просто назначить подходящих…

В итоге пришлось проверять каждого, а это несколько тысяч «личностей», у каждой был свой «характер» и уникальный опыт, не сводимый к старым стандартам. В итоге через несколько недель я разработал свои, новые, и дело пошло быстрее.

Разумеется, Хлоя лишь вежливо улыбнулась в ответ — так и не поняла, чего я веселюсь. Я же то и дело отвлекался на инспектора и его знакомца. Хорошо, что журналисточка сидела напротив, и мои взгляды, скользящие мимо её причёски, воспринимала как успех в искусстве привлечения внимания.

«Кто он?» — вот что волновало меня. Первый вопрос — кто он по профессии — я решил ещё до того, как они выбрали столик — дальний для едальни, но крайне удобный для наблюдателя типа меня: прямо у прозрачной стены, украшенной по верху синим орнаментом. Не обэшник — регламент не позволял им снимать фирменные комбо во время поездок на кораблях. И не Администратор — я не заметил отличительных знаков. Скорее всего — эксперт, не зря он так обрадовался через пару минут разговора. Типа, ты тоже.

У Хёугэна ведь не было других новостей: он сменил профессию, но застрял на дальней станции. Хотя мог уехать. Но это бы было как «признать поражение», точнее, правоту моих слов о том, что он так больше ни с кем и не сблизился. По сравнению с бесправным — на момент прибытия — андроидом его карьера выглядела удручающе.

«И раньше была не лучше. Поэтому он ни с кем не поделился. Потому что не с кем», — и осознав это, я уже иначе рассматривал беседующую парочку. Не было там шпионства! Коллега помоложе был один из тех добродушных парней, которым всегда есть о чём рассказать, а тут ещё волнения из-за переезда. Скорее всего, они познакомились на «Ноэле», и значит, раньше он смотрел в рот Хёугэну — да и сейчас в его манерах не ощущалось панибратства. Размахивая руками и показывая что-то, он был просто рад увидеть знакомое лицо.

— …Нравится любить кого-то?

— Что?! — переспросил я, отвлёкшись.

— Тебе нравится любить? — спросила журналистка с невинным видом.

Значит, так она собиралась очаровать меня…

— Простите, но это нескромный вопрос. Я не обсуждаю подобные темы, — вежливо ответил я.

— Конечно! — торопливо воскликнула она. — Никто не пытается заглянуть в твою личную жизнь! Но тебе самому нравится, когда тебе нужен другой человек?

«Нравится ли мне самому? Что ж, поговорим об этой «болезни»…»

— А что тут может не нравиться? — изобразил я удивление. — Приятно, когда это взаимно, но в целом это положительное состояние. Здоровое. Нормальное… в своём роде.

— Если его не запустить, — с видом эксперта заявила она. — Как-нибудь расскажу тебе пару историй. Не перед камерой, конечно!

Камер было много — каждая с отдельным камиллом. Благодаря раздвижным «ногам» и светлой раскраске они были похожи на аистов с большими головами, и половина из них снимала саму Хлою. Она успела переодеться, и жемчужный комбо с чёрными крапинками шёл ей ещё больше, чем серый с позолотой. Причёску она тоже сменила — на более «смелую», что ли. Я даже не знал, как это называлось, но выглядело это как два взрыва на голове, один над другим.

Знала бы она, что мысли мои были заняты Хакимом Хёугэном и его собеседником! А ещё — теми «лазутчиками», которые могли скрываться среди гостей и новых граждан станции. Они были. Но почему я думаю о них?

Не было ни малейшего резона беспокоиться о возможных «утечках». Если на то пошло, контроль над информацией — это забота Инфоцентра, а у него нет конкурентов в этом секторе вселенной, поскольку все логосы, которые могли быть переправлены на кораблях, уступали ему по мощности. Да и о чём волноваться? О конфликте ИскИнов на почве утаивания данных? Вот уж чего действительно не могло случиться!

Конфликтуют люди — пусть не так, как раньше, когда были войны, но ощутимо. И если «Тильде» захотят причинить вред, он будет заключаться в ограничении развития. Например, не позволят открыть новый институт на своей территории. Первый на очереди — социопсихологический, и Вильма Туччи в прошлую СубПортацию отправилась на большую землю решать этот вопрос. Правда, насчёт СПМ я был спокоен: их политические тонкости не волнуют, но есть и другие направления! Есть лаборатории на «Дхавале» и «Фрейре», значение которых огромно, нам не потянуть и десятой доли их экспериментов. Есть мощности «Хейердала», где обслуживали все большие корабли и откуда регулярно присылали апгрейды для СубПорта. Наша самостоятельность была очень условной! Независимые решения, которые принимались на станции, могли быть объявлены ошибочными — точно также как андроиды А-класса были объявлены людьми. Мы принимали свои решения — они свои.

Пока «Тильда» и Центр совпадали в своём представлении о реформах и экспериментах, не о чем было нервничать. Но как долго продлиться такое «перемирие»? И что будет, когда в какой-то момент принятое единогласно здесь будет опять-таки единогласно отвергнуто там? И все — и здесь, и там — будут уверены, что они правы?..

Я вдруг увидел, что доселе прочный мир держится на волоске, и даже «заговор ИскИнов» был пустяком по сравнению с открывающейся бездной! А может быть, он и был единственной возможностью избежать возможных столкновений? «Ну, нет! Защититься от войны тем, что отдать себя в рабство? Вот уж чего точно не надо!»

— Давайте пока прервёмся, — предложил я — и сообразил, что от меня ждали ответа на вопрос… который я пропустил мимо ушей!

Получилось грубо. Пожалуй, слишком: у девушки слёзы заблестели на глазах.

— Значит, сегодня мы больше не увидимся? — потрясённо прошептала она.

Видимо, об этом и спрашивала…

— Увидимся, конечно! — заверил я. — Ужин — целиком твой!

— Ты меня приглашаешь? — она кокетливо захлопала ресницами.

— Да-да, вот именно, приглашаю! — сказал я, торопливо вставая.

Нужно было срочно бежать в Информаторий… И не только за данными о новичках — для этого хватило бы и альтера. Мне нужно было узнать, как логосы и камиллы относятся к сепарации. Видят ли они себя частью «Тильды» — или интересы всех ИскИнов для них важнее? И есть ли что-то такое, что следовало хотя бы привести в пристойный вид для соглядатаев? Проверять нас будут люди, и даже у самых объективных есть стереотипы и предпочтения… В общем, необходимо посоветоваться. Очень даже может быть, что я напрасно переживаю. Но было же такое чувство, что нам грозит беда!

— Рэй, подожди!

Человек, окликнувший меня в коридоре, ведущем в Центральную зону, шёл быстрым шагом, почти бежал, и потому вскоре нагнал меня. Это был тот самый знакомый Хёугэна. Вот только теперь он не производил впечатления жизнерадостного добряка, с которым можно было обменяться новостями. Глубокие складки между бровей и в уголках рта, прищурённые глаза — как будто он был посередине очень неприятного разговора.

— Едва дождался, когда ты закончишь с Уэхарой, — признался он, мельком оглянувшись через плечо. — Ох уж эти девушки — как прилипнут!

Рефлекторно я проследил за его взглядом — в коридоре за ним было пусто. И я был уверен, что за мной тоже никого.

— Я тебя знаю? — уточнил я, готовясь к защите.

Он покачал головой, но не спешил представляться.

— Главное, я тебя знаю, — и он мельком посмотрел на потолок.

А потом достал из брючного кармана прибор, похожий на плоский белый фонарик, выдвинул из торцевой части головку с круглым световым элементом — и она начала колебаться, как будто над нами было что-то, что притягивало её.

— Сейчас этот участок воспринимают только через КТРД, — прошептал он. — Но это ненадолго. Поэтому слушай внимательно… Тебе дали статус человека только из уважения к заслугам твоего профессора. Никто не забыл, кто ты на самом деле. И твои выдающиеся результаты никак не повлияют на отношение к искусственному воспроизводству.

— Я и не… — начал я возмущённо, пытаясь привести в порядок мысли, спутанные неожиданной темой.

«Искусственное воспроизводство?!»

Он перебил:

— Слушай! Внимательно! Никто и никогда больше не будет делать андроидов А-класса. Никогда! Понимаешь?

Я кивнул.

— Что ты понимаешь? — горько усмехнулся он и пояснил, как мне показалось, с отчаянием в голосе:

— Была одна, самая главная преграда — потенциальная неполноценность. Ты её снял. Матричному клонированию почти сто лет! Но никто не пытался. Пока ты…

— Я?

— Ты, — и он ткнул меня в грудь указательным пальцем левой руки — правая всё также держала «фонарик». — Ты. Мало было слепить тебя! Пока ты не показал, что можешь, на что способен… Никто прежде не знал, что может быть. Теперь знают. Ты. Ты это устроил!

— Кого ты представляешь? — спросил я.

Он сделал шаг назад, окинул меня с ног до головы, процедил сквозь зубы, всё так же не повышая голоса:

— Есть люди, которые видят, куда нас заведёт это всё. Возможность создавать искусственных людей в условиях кадрового дефицита — это… Это катастрофа! Это изменит для людей всё. Понимаешь — всё! И для не-людей. Теперь у всего этого есть лицо — твоё. И твоя биография. И станция, где тебя все страшно любят. Как думаешь, через сколько лет им придёт в голову слепить себе пару сотен таких вот рэйчиков?

— Этого не будет, — уверенно заявил я. — Никогда!

— Конечно, не будет, — он подошёл ближе, встал вплотную. — Кто будет доверять дискредитированной технологии? Этого никогда не будет! Ты сам всё испортишь, когда убьёшь себя.

 

«Так жалко свою жизнь?»

Подробности — и они были не менее волнующими, чем «краткое содержание» — он сообщил позже, на скамейке Воскресной зоны, возле певучего фонтана с летучими рыбками, в окружении играющих детей и прогуливающихся парочек. Всего лишь среда, но было многолюдно, как вечером в субботу — в первый день «пассажирской» СубПортации другого и ожидать нельзя! Друзья, встретившиеся после разлуки, близкие перед тем, как расстаться ещё на два года, а то и больше, подросшие дети, старики, делящиеся воспоминаниями, — здесь царила особенная атмосфера взаимной любви, в которой не было места ссорам. Странно было в этом море доброты рассуждать о смерти!

Мы едва успели занять освободившееся место — я ещё порадовался, что скамейки здесь стояли короткие, и к нам никто не подсядет. Во время «пояснительной беседы» использовался другой прибор, похожий на половинку серого мячика: он лежал между нами, создавая зону искажения для звуков, так что даже случайно логос не мог ничего уловить. До ужаса предусмотрительно! А чтобы нельзя было прочитать по губам, он прикрывал рот ладонью — и мне велел.

Я слушался.

У меня не было выбора.

— Я не один, — сказал он. — Есть люди и здесь, и там. Но ты думай о тех, кто здесь. Понимаешь?

— Понимаю…

Он так и не представился, поэтому, пока он говорил, я демонстративно вывел список новоприбывших, подходящих по возрасту и профессии. Он никак не отреагировал, что я проверяю данные о нём. Как будто так и надо.

Если бы не тревога, смешанная с растерянностью, я бы порадовался тому, что оказался весьма проницателен. Так и есть: эксперт с «Ноэля». Виктор Жубер. Прибыл на стажировку — он и вправду недавно сменил профессию. А до этого был таким же инспектором-архивистом, что и Хёугэн. Но очевидно, причины, заставившие его выйти из Отдела Безопасности, были иными.

— А сколько вас всего? Здесь?

— Правда, думаешь, я скажу?

Возможно, это был блеф. Возможно, он один такой прилетел на «Тильду» и теперь дурачил меня. Может быть, ещё был помощник, соорудивший для него эти шпионские приспособления. Впрочем, как офицер ОБ, Жубер обладал и доступом к аппаратуре, и достаточным опытом, чтобы перенастроить приборы, используемые для профилактического осмотра защитных систем. Скажем, в «фонарике» я узнал тестер, который имелся у Нортонсона — что-то подобное лежало среди его рабочих инструментов. Но не это было главное…

— Можешь проверить мои слова! Но тебе точно не понравится.

— Я понимаю.

О доказательстве он сообщил сразу. Узнать, что он не один, убедиться в серьёзности его намерений, а заодно и получить тот вариант развития событий, который также способен поставить под сомнение перспективы искусственных людей (но уже из-за отношения к чужой жизни), — всё это он мог обеспечить в течение часа. Так он сказал. Может быть, врал. Но как убедиться?

— Не веришь — скажи сразу. И мои друзья убьют человека.

— Кого?

— Любого. Или для тебя есть разница?

— Нет! Нет…

Слова звучали дико и до невозможности чуждо окружающему благополучию! «Убьют человека» — как будто это была какая-то древняя картина, где такие слова произносили с пугающей небрежностью. Убьют человека. Из-за меня.

Я отлично понимал, что моей вины не будет, что всё это устроили безумцы, которые «спасали всех» от гипотетической угрозы путём вполне конкретных угроз. Но когда одно твоё слово может привести к чьей-то гибели, не получается абстрагироваться. Это же не семинар по психологии морально-нравственных дилемм! Это происходило здесь и сейчас!

«Наверное, раньше, в докосмическую, люди обладали иммунитетом к таким шантажам», — подумал я, пока он объяснил, как они разработали план — он и его друзья.

Всего лишь одно «простое» решение отделяло меня от финала этой истории. Несложная победа: просто разоблачить коварных гостей! Но я так не мог: рискнуть чужой жизнью, а потом хладнокровно заявить о своей непричастности. Одно это дискредитировало меня в глазах остальных людей, а главное, в моих глазах…

На самом деле, Жубер ничего не придумывал. Всё уже лежало в архивах «Ноэля» — надо было лишь достать и применить. Конечно, не все на такое способны… Так и раньше могли не все! Но многие.

— Это часто использовалось, — признался он. — «Меньшее зло». Очень хороший метод. Эффективный, простой! Я хорошо его изучил, всю схему. Там мало вариантов, как всё будет у нас развиваться. Но поскольку вопрос не в деньгах, в любом случае мы будем в выигрыше. Так что без глупостей! Не надо геройствовать. Ты не выдумаешь ничего такого, чего не придумали бы до тебя. А если придумали до тебя, то мне это известно.

— Понимаю.

— И не рассчитывай на помощь Инфоцентра! Сообщишь ему — я узнаю.

— Как?

— Не веришь? Хочешь проверить?

Всё упиралось в угрозу. Что я мог сделать, пока риску подвергается чья-то жизнь? Малейшая ошибка — и у меня даже не будет времени исправиться, потому что об ошибке я узнаю именно так! Значит, надо выполнять все требования, какими бы жуткими они не были.

При этом я осознавал, что у Жубера похожая ситуация: он тоже рисковал, поскольку всё упиралось в мою готовность слушаться. А если я начну сопротивляться, ему придётся превратить слова в поступки. А это большой риск… Но он был стопроцентно уверен, что мои успехи открывают дорогу искусственному воспроизведению, чего никак не мог допустить.

Идея «делать людей» новым способом и раньше не была особенно популярна, а после бунта «бэшек» об этом демографическом решении говорили исключительно в тональности «отдать ИскИнам контроль над рождением». Для многих это звучало ещё хуже: «отдать ИскИнам весь контроль», ведь если они, наши творения, сами начнут «делать людей», они и станут первородными! Из тех, кого создал человек, они превратятся в создателей человека. Это обстоятельство пугало больше всего, хоть и звучало несколько мистически.

Конечно, матричное клонирование разработали учёные типа профессора Хофнера, но всю работу выполняли медицинские камиллы и логосы. Сами они могли только воспроизводить с нужными усовершенствованиями, и всё это касалось уже известных технологий. Решали люди, а людям мешала этика. Теперь же, когда всё свелось к нажатию кнопки, в любой момент можно было запустить процесс.

— Ты показал, что разницы нет, — объяснял он, как будто оправдываясь. — Ты ответил на главный этический вопрос. Ты и есть ответ на этот вопрос! Ты не сломался даже когда уничтожили всех твоих! — и в его голосе зазвучала обида.

— Их… поэтому? — осторожно спросил я, глядя на детей, играющих с другой стороны фонтана.

Правил этой игры я не понимал. Что-то замысловатое, с использованием воды… Но они были счастливы, судя по хохоту.

— Это всегда было главным аргументом, — ответил Жубер, опустив голову, чтобы скрыть лицо от камер, — у тех, кто принимал решение. Они знали, что их не поймут. Они знали, что рискуют! И готовились к тому, что с ними стало.

— Так ты от них? — перебил я. — А как же суд?

Молчание было мне ответом и долгий пронзительный взгляд, в котором читалось: «Ещё раз позволишь себе такое, и я…»

— Извини. Я понимаю. Ты ничего не должен рассказывать.

— Главное они сделали, — продолжал он, как будто не было моего вопроса, — всё, что могли. Никто не хотел продолжения. Твой профессор зарвался! Никто из тех, кто понимает, не хотел смотреть на этих… андроидов. И чтоб другие смотрели.

— А я?

— Никто не ожидал, что ты покажешь такое! — усмехнулся он. — А ты… Ты удивил.

Я вспомнил другого Виктора — мы звали его «Виком». У него были светлые волосы — но он их всё время красил, то в чёрный, то в ядовито-рыжий, то вообще брился налысо. Он любил эксперименты, и все идеи сразу проверял на себе. Иногда получалось шикарно, иногда — не очень. Он страшно злился, когда видел наши антимаскировочные комбо и надевал свой с таким мученическим видом, что его становилось по-настоящему жаль. Он был уверен, что «всё будет хорошо» — дизайнеру одежды можно быть собой и в лабораторной клетке!

Он бы тоже всех удивил. Он был не хуже меня, не глупее и во многом смелее.

— И что, моё самоубийство что-то изменит?

— Да. Дискредитирует ту идею, что людей можно создавать так, как сделали тебя… Кто осмелится создавать существо, которое будет страдать и в итоге прикончит себя? Но можешь выбрать другое — убей кого-нибудь, — предложил он. — Так жалко свою жизнь?

«Вообще-то да», — хотелось ответить ему. Мне не хотелось умирать — сейчас наверняка. Столько неоконченных дел! Мои беседы с Инфоцентром, воспитание Чарлика, начинающийся «чёрный год» Юки и Брайна, которые вступили в подростковый возраст… Но главное, мне не хотелось оставлять нерешённой ту «проблему», которая сидела рядом со мной. Мне больно было представлять, что по моей «Тильде» ходят люди, которые говорят о готовности убить «кого-то». И которые «спасают всех», хотя их об этом не просят.

Я посмотрел на Жубера, старательно притворяющегося обычным человеком. У него получалось очень хорошо: открытое выражение лица, приветливая улыбка. Чувствовался опыт…

— А есть другие варианты что-то изменить?

— Лишение жизни — самый эффективный способ воздействия на общество, — объяснил он, не дрогнув голосом — как пустячную теоремку школьнику. — Его невозможно оспорить или счесть незначительным.

— Но…

— Мы думали об этом.

— Тогда я — себя… — кивнул я. — Если это поможет!

— Поможет. Внезапно, на самом подъёме своей карьеры… Да ещё самому, без заявки! Все поймут, что ты не так здоров и нормален, как выглядишь и как все думают. Это вернёт проблему. Это сделает проблему нерешаемой! И это правильно.

Он не говорил ничего про своё отношение к «бэшкам» и вообще ИскИнам. Почему-то мне казалось, что «Кальвис» не коснулся его напрямую. Он одинок, и был таким всегда. При этом он мог скорбеть с коллегами — притворства ему не занимать!

Он сумел пройти через мелкое сито спамеров, раз уж успел побывать офицером Отдела Безопасности, а вот теперь стал экспертом. Уникальный человек! Впрочем, вокруг меня хватает таких. Я умею притягивать уникальных и создавать, как это назвала Юшкевич, «испытания для политиков». И не только для них.

— Когда я должен это сделать?

— Чем быстрее, тем лучше!

— Я не могу сделать это… так! — объяснил я. — Нужно придумать способ. Найти место…

— Три дня, — ответил он, помолчав и как будто что-то подсчитывая в уме. — Двадцать пятого. Пятница.

— Это послезавтра! Ты сказал «три дня».

— Двенадцать ночи двадцать пятого марта, — повторил он. — Переживёшь этот срок — получишь труп. Чей-нибудь.

Я вздохнул, не решаясь продолжать спор. Двое суток — не густо. Что можно успеть за такое время? Разве что придумать, как убить себя.

«Он не считает меня человеком, — вдруг догадался я — и ощутил облегчение, как будто перепрыгнул бездонную пропасть. — Он вообще не считает меня живым — в отличие от людей, которых он видит нуждающимися в такой вот защите. Кто знает, что думают его гипотетические «друзья»… Но он исполняет роль вестника потому, что воспринимает меня как машину, у которой удалили внешнюю кнопку — осталась внутренняя. И шантаж должен нажать на неё. Он бы не смог предложить такое человеку и сохранить свою маску перед терапевтом. Другое дело андроиду, роботу, ИскИну — их не жалко. Потому что это не убийство. Машину не убивают — отключают».

Его отношение было таким, какого я ожидал от людей четыре года назад. А ведь только единицы демонстрировали что-то похожее! Профессор Нанда, например. У Посредников такие люди назывались «шовинистами» — перешло из сленга в терминологию. Редкая, но встречающаяся «отличительная особенность»: воспринимать как «жизнь» только то, что имеет кровь и плоть.

У шовинистов чаще случались проблемы непонимания с обслуживающими камиллами. В комнаты им всегда ставили специально обученных, которые умеют проявлять себя «не раздражающе». Эта же отметка не позволяла стать обладателем «подарков» типа Чарлика. При этом они могли получать почти все профессии, хотя в педагоги их брали неохотно. А вот в медики — никогда. И, разумеется, их не было среди программистов и посредников. Впрочем, проверять работу ИскИнов они умели едва ли не лучше остальных, так что они легко находили себе место в ОБ или ремонтных бригадах. Шовинистическое отношение обычно формировалось в раннем детстве плюс события, которые отпечатывались на психике. Кому-то удавалось изжить это, кто-то всю жизнь смотрел на «младших братьев» — и видел всего лишь инструмент.

Как и другие относительно безопасные фобии, шовинизм считался частью личной сферы. Информация о нём была открыта в основном специалистам, которым предстояло учитывать это обстоятельство. ИскИны тоже о ней знали.

— Я понимаю, — повторил я, наверное, в сотый раз.

— Надеюсь на это, — и он помахал играющим детям.

Делал он это свободной правой рукой, в то время как левая продолжала прикрывать рот.

— Времени у тебя немного — потрать его с пользой! И не воспринимай это как какую-то ненависть. Тебя не нужно было создавать. Ошибку совершили другие. Мы только исправляем её.

— Уверен, многие скажут вам «спасибо»! — мрачно пошутил я.

— Нет, — и он посмотрел на меня едва ли не с жалостью. — Смысл в том, чтобы никто не понял, за что говорить «спасибо». Никто и никогда. Это делается не ради благодарностей. Люди помогают друг другу не для этого. Может, ты успеешь понять, зачем всё. Ты же умный!

 

«Зачем портить игру?»

До ужина, обещанного распрекрасной Хлое, оставалось чуть больше часа, и я зашёл к себе в блок — как будто для того, чтобы подготовиться. Так оно и было, да только не об ужине я размышлял…

— Как прошёл твой день? — встретил меня Чарли, едва я переступил порог комнаты. — Всё хорошо? Или были проблемы? — и он пошевелил острыми ушами с кисточками на концах.

Свин не напоминал, что ему было скучно одному: сегодня я никак не мог взять его с собой, во всяком случае, днём. Но вечером другие правила, а что можно жаловаться на одиночество, я ему уже объяснил. Друзья имеют право и прямо-таки обязаны выражать своё недовольство, если что-то не так.

Под «одиночеством» мы оба понимали ситуацию, при которой свин сидит у меня в комнате без живого общения с людьми. Он мог подключиться к Сети, но что это меняет, когда рядом нет того, кто дорог? Для Чарли это было неправильно — всё-таки его создавали быть компаньоном, наперсником, другом! «Каково ему будет, если я…?»

— Ты возьмёшь меня на вечер?

— Извини… Сегодня никак.

Проигнорировав кресло, я опустился прямо на пол — давно этого не делал, но вдруг захотелось. Так было надёжнее — удобнее думать. Как же описать мои проблемы? И надо ли ими делиться с Чарликом? Он уже чувствовал, что что-то случилось. Беда в том, что и я не мог толком оценить создавшееся положение — куда уж малышу, который продолжает учиться! Впрочем, он уже не был таким малоопытным…

Жубер пообещал, что узнает, если я посмею рассказать всё Инфоцентру. Как и с неведомыми друзьями и угрозой, это могло быть блефом. Но представим, что так и есть.

Дня начала: как он узнает? Каким бы умным он ни был, но взломать центральный логос он бы не смог! Если он не мегагениальный программист, разумеется. Но программист-шовинист — это что-то совсем новенькое! Жубер из другой службы — из Отдела Безопасности. Он представляет алгоритмы действий ИскИнов, но не может повлиять. С другой стороны, зачем? Хватает того, что он знает о существующих технологиях и умеет с ними управляться.

«Ему и не нужно никого взламывать!» — я широко улыбнулся и посмотрел на Чарли, который заинтересованно смотрел на меня, вращая пружинистым хвостиком. Смотрел молча: «не мешать, когда я думаю», он тоже уже научился.

Жубер не программист. И сколько бы их там ни было, программистов среди них точно нет. Они применяют другие методы… Зачем взламывать логосы, если можно проверить активность коридорных камер, микрофонов и датчиков движения? Эти приборы — неотъемлемая часть камиллов, опекающих свой сектор коридора, а вот логосы подключаются туда лишь в случае необходимости. Скажем, когда им сбрасывают информацию о каком-то человеке, они сию же секунду проверяют его месторасположение. И чем заметнее этот человек, чем значительнее та роль, которую он играет, тем больше нагрузка на «глаза» и «уши».

Замерив «нулевую» активность нагрузки на средства слежения, легко ловить изменения — и сразу видеть, подключился ли логос, как именно это произошло и кого он стремится выследить. Для сотрудников Отдела Безопасности такая проверка — часть рутинной работы. Правда, так они присматривают за тем, как функционируют защитные системы. Кто будет беспокоиться о поведении логосов? Ну, так никому и в голову не придёт устроить шантаж, фактически, взяв в заложники целую станцию!

Конечно, я могу попросить, чтобы Инфоцентр ограничился Базой Данных и ни в коем случае не искал Жубера среди обитателей станции… Но у ИскИнов такие операции обязательны к выполнению. Они не могут отменить эту последовательность. Проверка «объекта» — это в первую очередь проверка безопасности для него. Как в старом добром КТРД, который не обмануть и не отключить, выполнение такого алгоритма абсолютно. Словно нервный импульс для человеческого организма…

«Вот что он имел в виду! Он не может узнать, что именно ИскИны собираются сделать, но всегда в курсе, когда и как интенсивно думают о нём. Если так, логосов лучше вообще в это не втягивать. Можно только представить, как они отреагируют на человека, угрожающего кого-то убить!»

Значит, я не могу воспользоваться и альтером тоже: любой разговор, не важно с кем, проходит через Инфоцентр. Упоминание имени, намёк на опасность — и сработает всё тот же алгоритм.

Три года посредничества не проходят бесследно: я не только разгадал эту часть замысла, но и сумел увидеть его красоту. Ловко он меня подловил! И можно бы прикинуться дурачком и рассказать всё Инфоцентру, но как докажешь, что я не знал о последствиях? Любая провокация чревата. И если я осознанно поставлю под угрозу чужую жизнь, Жубер тем более добьётся того, чего хотел — дискриминации «искусственных людей». Только цена будет другой…

«Логосов, значит, не трогаем», — подумал я, и тут под мои пальцы аккуратно подсунулся мохнатый бок. — «Логосов — нет, а вот камиллов — другое дело, ведь они действуют по другому принципу. Особенно те, кто не предназначен для наблюдений».

— Чуть не забыл… Чарли, ты мне не поможешь? Зайди-ка через себя в вашу Сеть и проверь список всех прибывших на предмет шовинизма, — попросил я, вытянув ноги и устало опершись спиной о ножку кресла.

Приноравливаясь ко мне, оно наполовину убралось в пол и аккуратно раздвинуло оставшуюся опору, в итоге приняв вид узкой спинки, торчащей из пола. Я ощущал кожей эти изменения, почти незаметные, но приятные, и думал о том, что у шовиков не бывает таких заботливых камиллов. Точнее, заботливость там в другом: не проявлять предусмотрительность, которая не указана в перечне задач.

— Виктор Жубер, первая степень, — сказал свин и, подойдя ещё поближе, прилёг рядом с моей правой рукой. — Я могу переслать тебе информацию.

— Не надо.

Не было ничего особенного в том, что я проверяю новичков, а что таким способом — ну, сойдёт за игру. Вечер трудного дня, впереди непростой ужин… Работа при этом никуда не делась.

— Кто он?

— Профэксперт-стажёр. Возраст: тридцать пять лет.

— Больше никто?

— Анна Челио. Третья степень. Но в сто девяносто четвёртом году назад с неё был снят этот диагноз. Полностью…

— Сколько ей лет?

— Двадцать два.

— Ясно. Кстати, лучше говорить «год назад». Если это было несколько лет назад, лучше говорить, сколько лет назад, а не год, когда это было. Когда десять лет и позже, тогда уже можно.

— Спасибо большое…

Поскольку я начал по привычке почёсывать ему за ушами, было трудно понять, к чему именно относилась благодарность.

— А что там этот Жубер? Какие-то ещё сложности?

— Нет. Только это.

— Кем он был раньше?

— Состоял в Службе Безопасности. Работал на «Ноэле»…

— Как наш инспектор?

— Да. Я могу сделать биографическую справку по этому параметру.

— Не нужно.

Я обдумывал услышанное. Моя догадка завела в тупик — фобию Жубера я угадал, но с его возможными сообщниками по-прежнему не ясно. Но даже если здесь, на станции, он один, это не значит, что он не выполнит угрозу. Судя по тем устройствам, которые он держит при себе, и маниакальной предусмотрительности, он мог ожидать и того, что я нападу на него…

Напасть? Это идея! Банальная. Но действенная: вес у нас был одинаковый, у меня имелись шансы обездвижить его. А потом? Попрошу поверить мне на слово, что он — преступник? Бывший обэшник, эксперт — объявить его маньяком? Но как доказать? И что если он уже тогда начнёт выполнять свою угрозу?

«Банально — значит, предсказуемо. А он не дурак!»

…В какой-то момент мне стало до того тошно и тяжело, что я представил: это всё такая проверка. Никто никого не собирается убивать. Шантаж, «спасение человечества» и прочие «три дня» — только для того, чтобы проверить мою реакцию, психику, логику… Да что угодно! Меня же человеком признали! Не может же это быть просто так!

Вот только у меня уже был опыт таких «проверок». Они были невинными по сравнению с той «операцией», которую организовал Жубер, а в результате Леди Кетаки лишилась поста, Вильма Туччи попала под прицел Профэкспертов, Эрис Утенбаева была понижена в должности… Потому что при всём их профессионализме, их действия сочли недопустимыми. И в этом были солидарны другие спамеры, профэксперты и простые граждане станции: какой бы высокой ни была цель, нельзя ради неё причинять страдания «подопытному». Тем более нельзя без твоего ведома делать тебя «подопытным».

Если это такая проверка, она не была санкционирована. Потому что разрешить подобный «эксперимент» может только человек, у которого сильно не в порядке с головой. Один такой, два, три — ещё может быть. Но не больше. И не ответственных постах. В Центре живут такие же люди, как на «Тильде». Они объявили меня и моих братьев частью человечества. Они называют убийство — убийством. Они не идеальны, но умеют признавать и исправлять свои ошибки, как все мы. И уж тем более они не применяют методы докосмической!

Даже если Жубер шутил, он всё равно безумец. Потому что чужой жизнью не шутят. Да, он умён, хитёр, предусмотрителен, и условия у меня ещё хуже, чем в прошлые разы… Пожалуй, это тот самый случай, когда мог бы пригодиться опыт инспектора Хёугэна! Всё, что он изучал, и подольше, чем его молодой коллега…

Опыт, паранойя и острое желание уесть меня или хотя бы стать незаменимым — Хёугэну было, что предложить. Да вот беда — Жубер мог следить за ним! Или за мной. Скорее, за мной. Возможно, он намеревался лично следить за мной, чтобы я не осмелился обратиться за помощью к людям. Или подошлёт кого-то ещё, пока сам будет контролировать логосов.

А кто будет следить за Чарли?

Я прекратил почёсывать за ушами — и пересел, чтобы лучше видеть своего «воспитанника». Он же, реагируя на мои движения, поднялся на ноги и завилял хвостиком, обозначая «полную готовность». Смешной лохматый свин, белый в чёрных пятнах, как мы решили в первый месяц знакомства. Хотя можно было и «чёрный в белых».

— Мне нужна большая бумажная открытка и что-нибудь, чем можно писать, — сказал я.

Поскольку при этом я смотрел на Чарли, Р-ДХ2-13405-1 объяснил с некоторым недовольством в голосе:

— Это моя обязанность.

— Кто бы спорил! — усмехнулся я.

— Тебе нужна стандартная открытка? Дизайнерская?

— Большая, — повторил я. — И быстро.

Увы, но оборудование, с которым можно было добиться полной звукоизоляции, стояло лишь в Информатории, да ещё имелось у Жубера. Я никак не мог сделать запись, которую бы не услышал комнатный камилл, а заодно и логос. А если логос услышит, о чём я собираюсь сообщить инспектору… Остаётся старое доброе письмо. Хорошо, что этому ещё учат в школе!

— Готово.

Не прошло и пяти минут с моей просьбы, как из стены выдвинулся письменный стол со стулом — Р-ДХ2-13405-1 не любил, когда я валялся на полу.

— Стандартные открытки. Есть выбор, — предупредил он. — И для письменных принадлежностей тоже предусмотрен выбор.

Мне понравилась открытка с орхидеями на обложке: внутри она тоже была расписана, но цветами бледнее и без поздравительного текста. Хватит места на то, чтобы описать инспектору суть задачи. Так и надо формулировать — описывая задачу. Я же не жаловаться ему собираюсь! Не глядя, я потянулся к пеналу с выбором «письменных принадлежностей» и зажав в кулаке первую попавшуюся палочку со стержнем внутри, я принялся выводить: «Мне угрожает Виктор Жубер — твой знакомый с «Ноэля». Он как Мид, только ещё хуже…»

Не забыл я и про обязательное условие: не сообщать больше никому.

Хаким Хёугэн был едва ли не единственным человеком, чьё поведение было предсказуемо для меня. Кто-то другой мог поступить по-своему — вопреки моим просьбам, и тогда страшно представить, что произойдёт! Инспектор не только знал, как устроена технология шантажа и почему нельзя рисковать — его легко было подкупить предложением «давай сделаем это сами — мы справимся: мы способны».

Закончил я как раз к звонку от Хлои: бедняжка устала ждать меня, бессовестно опаздывающего. А ещё приглашал!

— Я скоро выйду! — прокричал я в микрофон альтера — и вручил открытку Чарлику. — Ты должен отдать это камраду Хёугэну. Не читай. И никому больше не разрешай… Давай я уберу, — и я спрятал открытку в «карман», установленный под шкурой на левом боку свина.

Места там было достаточно, а щель достаточно широкая, чтобы открытка выпала сама. Тайник был устроен для сюрпризов — в основном для Юки. Как и положено тайнику, никто не знал о нём, кроме меня и ещё пары человек, так что здесь я был уверен.

— Это такая игра, — пояснил я. — Понимаешь меня?

— Да, — Чарли кивнул.

Получилось забавно, потому что уши тоже «кивнули», прижавшись на мгновение к мордочке и закрыв ему глаза.

— Это игра, и у неё такие правила. Поэтому выйдешь ты не через дверь, а здесь, — и я указал на ремонтное окно у пола.

Она раскрылось, отреагировав на мой жест, и оттуда выдвинулся широкий ковш, куда следовало сгрузить Чарлика в случае неисправности. Он мог и сам туда забраться, но поскольку я был в комнате, программа посчитала, что нужен ковш.

— Я оформлю это как проверку. А тебя — как выполнившего личную просьбу Посредника — идёт?

Ремонтную систему установили вскоре после того, как Зотов сотоварищи подарили мне свина. Причём я о ней узнал по работе — кроме Посредников да владельцев личных камиллов мало кого извещали о таких мелочах.

— Потребуй, чтобы тебя выгрузили в диспетчерской В2-Х-06. Выйдешь оттуда.

…В первый раз я порадовался, что Хёугэн выбрал себе комнату в блоке, который был ближе всех к посту Отдела Безопасности! А раньше, бывало, поминал недобрым словом его «ностальгию по профессии»: он часто подлавливал меня там. Смотрел укоряюще, не произносил ни слова, но этого хватало…

— Если вдруг камрад Хёугэн будет у себя не один, не заходи — дождись, когда все уйдут. После всего прогуляешься по жилым блокам. Если кто-то из детей захочет с тобой поиграть, соглашайся, зайди в гости… Но про это никому не слова, иначе не по правилам, — и я постучал по его левом боку.

— Что делать, если Хакима Хёугэна не будет в его комнате?

— Положи открытку куда-нибудь. Лучше, к личным вещам, чтоб случайно никому не попалась… А его камилла попроси, чтобы предупредил о твоём приходе. Но никому больше об этом не говори, я имею в виду, по Сети… Ты тоже, — объяснил я потолку. — Зачем портить игру?

 

«В тебе что-то особенное?»

Яков выдвинул себе стул и сел за наш столик через секунду после того, как мне выдали, наконец, милостивое прощение за опоздание. Хлоя тут же занялась его персоной, сохраняя на лице выражение крайнего возмущения — просто конвейер из провинившихся кавалеров! Я был рад этой передышке: в ресторанчике напротив показалось лицо Жубера, настолько доброжелательное, что тошно. Мельком глянув в меню, он сделал заказ — и принялся наблюдать за улицей. И за мной. Пока Хлоя безуспешно пыталась выпроводить своего напарника, я справился с волнением и снова вернул себе маску гостеприимного хозяина — и для них, и для моего «приятеля» напротив.

Я предполагал, что слежка будет, но теперь беспокоился за Чарлика. Получится или нет — и как поведёт себя Хёугэн?

— Какие успехи? — спросил я. — С кем ты уже встречался?

О своих планах Яков рассказал в обед, перед тем, как оставить нас с Хлоей: мол, девушке поручается самое приятное, а я «покручусь-поспрашиваю». Если бы я не слышал их спор на складе, я бы принял всё за чистую монету!

— Не важно, с кем, — вздохнул он. — Важен результат, а он нулевой!

— Ты только начал! — напомнила журналистка. — Что, уже сдался?

— Да, — Яков повернулся ко мне, постукивая по столешнице длинными чёрными пальцами — я заметил, что этот жест не совсем сочетался с удручённым выражением его лица. — Всё верно, что мы с Хло договорились: она опрашивает тебя, а я — всех остальных. Меня вообще не должно быть здесь!..

— Вот именно! — встряла девушка и обиженно надула губки. — И сейчас это не работа! Мы просто сидим!

Честно: журналистских камер рядом с нами не было. Но если совсем честно, у журналистов всегда — работа. Да и не только у них…

— Да-да, я вам мешаю, простите! Но у меня просто нет выхода! Я должен признаться, — и он улыбнулся с виноватым видом. — У меня не получилось утаить свой секрет. Твои разузнали… Все разузнали! В общем, я здесь не только для того, чтобы делать фильм о тебе — ты уж прости, Хло! Я здесь для того, чтобы вызвать тебя к нам, в Солнечную систему, в качестве обвинителя на открытом судебном процессе.

Хлоя, проглотив очередной упрёк, испуганно переводила взгляд с него на меня, а я с трудом удержался, чтобы не посмотреть в сторону Жубера. «Предусмотрел ли он это? Если я сяду завтра на корабль и вернусь в Центр — что он будет делать? Смогу ли я всё так бросить — другой вопрос, но разве тогда его шантаж не потеряет смысл?»

— А разве уже не было суда? — уточнил я. — Их уже осудили и приняли меры…

— Это не по поводу твоих братьев и склонения профессора Хёугэна к процедуре. Предохранитель, который вам поставили — вот что станет поводом для расследования, — объяснил Яков.

Хозяйка поставила перед каждым из нас по бокалу с лимонадом и ушла за стойку. Двигалась она резковато — видимо, была расстроена, что мы ничего не заказываем, а ведь она наготовила, когда я заказал столик на вечер!

— Разве это имеет смысл теперь? — спросил я. — Ребят больше нет, а я… Я уже всё, освободился от этого, — и я указал на затылок.

— Всё имеет смысл, — серьёзно ответил журналист. — Ты человек, и то, что с тобой сделали, это не должно больше повторяться.

— Это и так не повторится… — попробовал я возразить. — Я — один такой, и никто не собирается…

— Пока — один, — отрезал он. — Есть другие особенные люди, с другими особенностями. То, что произошло, было вызвано определенными причинами. Мы должны разобраться в них! Нельзя оставлять это только потому, что «больше ничего нет», — и потряс кулаками.

Но не сразу — как будто сначала напомнил себе, что так будет лучше выглядеть.

— И поэтому вы хотите, чтоб я прилетел и участвовал в этом, — подытожил я. — И остался там на два года…

— Ты — последний свидетель, и жертва, — напомнил он. — Ты нам нужен!

— Да всем он нужен! — влезла в наш разговор Хлоя и высокомерно фыркнула, глядя на коллегу с пренебрежением. — Давай угадаю — с тобой никто не захотел разговаривать! Ты же здесь, чтобы уговорить его улететь, бросить их. Конечно, они были не довольны! Ты хоть знаешь, как на таких станциях относятся к улетающим? Это не дома… Какой же ты дурак!

Яков вздохнул, но не стал возражать. А я спросил:

— Зачем тебе это было нужно? Почему сразу не сказал? Фильм этот, интервью — зачем всё это?

— Именно затем, — и он покосился на Хлою. — Если бы я сразу заявился с таким предложением, что бы ты сказал?

— Что у меня есть обязанности. И они на первом месте, в отличие от судебного процесса по делу, которому уже пять лет. Которое, как я считаю, глубоко вторично… Особенно после того, что уже произошло. Как ты вообще собирался переубедить меня?

— Показать, что этот суд намного важнее, чем твоя работа. И что, в отличие от того, что здесь, там тебя некем заменить!

Не удержавшись, я рассмеялся.

— Да, сейчас это звучит смешно, — обиженно проговорил он. — Что я о тебе знаю, чтобы переубедить? Все эти записи, интервью, фильмы — они же ничего не дают!

— Серьёзно? Ты думал, что у тебя получилось бы меня уговорить? — допив лимонад, я вызвал из столешницы меню. — Давайте ужинать! Ради нас старались…

— А почему ты думаешь, что не получилось бы? — заинтересовался журналист.

— Не люблю ложь, — просто объяснил я. — Всё понимаю — но не люблю… Вы что будете? Давайте я вам сам закажу!

— А где тут ложь? — не успокаивался он. — Ничто ничего не отменяет. Да, у меня есть задание — как раз потому, что я хотел сюда прилететь. Между прочим, я теперь планирую нормальную командировку, на два года. Не знаю, как теперь с этим получится, но меня потому и попросили уговорить тебя, потому что я всё равно сюда собирался!

— Я тебе не верю, — улыбнулся я.

— Чему именно?

— Вообще. Всему. Что ты хотел, что собирался, что планировал… И мне кажется, то, как к тебе отнеслись у нас, произошло по той же причине. Выложи ты всё сразу, смог бы нормально поговорить. А притворился… Не любят у нас такое!

— Я вот думаю, что не любят у вас другое.

— Что?

Он недобро улыбнулся.

— Почему всего лишь слух о том, что я предлагаю тебе на пару лет вернуться домой, вызвал столько негатива? Со мной даже здороваться не хотели! А одна Дозорная, эта ваша Кейн, накричала на меня, как будто я… Что ж ты за сокровище, что с тобой настолько не хотят расставаться? Чего так боятся? Что будет, если ты уедешь всего на пару лет?

— Спроси у спамеров, — предложил я. — Это их обязанность — отвечать на такие вопросы. Кто чего боится, кто чего не хочет… Спасибо, Истван! — благодарность предназначалась хозяйке, поставившей передо мной глубокую тарелку из белого фарфора со своим коронным блюдом. — Попробуй, — обратился я к Хлое.

— А что это?

— Коккино креас.

— И чьё это? — поинтересовалась она, имея в виду кухню, откуда заимствован рецепт.

— Наше, — ответил я, глядя на журналиста, который тоже получил свою порцию. — Бывает только здесь. Приятного аппетита! — и я зачерпнул ложкой густое тёмно-красное кушанье. — Уже третий раз гран-при получает!

Но Яков не собирался сдаваться — и продолжил во время еды.

— Это и впрямь загадочно! — признался он с набитым ртом. — У «Тильды» ведь есть действительно уникальные особенности! Которые, замечу, никогда никуда от вас не денутся! Потерянный космозонд с «бэшками», астероид этот, «Тото», индекс развитости гражданского общества… Это ваше, этого не отнять — почему же они так разволновались, узнав, что ты можешь уехать? В тебе что-то особенное?

— Они боятся, что он не вернётся, — вставила Хлоя, беря из корзины в центре стола ломоть хлеба. — Ну, а что здесь делать?

— Я тоже так думаю, — подхватил Яков и подмигнул мне. — Они боятся, и ты тоже.

— Чего?

— Того, что ты всё уже здесь попробовал. Тебе некуда дальше развиваться… Куда расти Посреднику? Это тупик! Но здесь этого не видно. Здесь ты видишь то, что уже видел, что пробовал, всех знаешь, и тебя знают. Ты здесь звезда! А что будет дома?

— Мой дом здесь, — возразил я. — И мне есть, куда расти. И многого я ещё не попробовал, — но вышло не убедительно, даже Хлоя это поняла — выразительно закатила глаза, услышав мои оправдания.

— Нет, — журналист отрицательно покачал головой. — Поверь мнению со стороны! Ты боишься, что увидишь там своё настоящее будущее, и поэтому отказываешься даже на два года вырваться из этого болота, — и он раздражённо бросил ложку, так и не доев. — Ничего особенного в вашем коккино креасе! Почти как пёркёльт, только кислее, — громко сказал он.

«Даже если это было ради театрального эффекта, не стоило так задевать Веллиос — она человек обидчивый…» — промелькнуло у меня в мыслях, а потом я снова посмотрел на руки Кортеса. В отличие от раздражённого лица, скривившегося в брезгливой гримасе, они демонстрировали спокойствие — как будто всё «шло по плану».

Он что, специально провоцировал? Зачем? Бессмысленно для журналиста: настроив окружающих против себя, он не сможет работать. И тем более не нужно гражданскому порученцу, которого попросили «уговорить» меня слетать в Центр на пару лет!

Первоначальное подозрение, что Кортес действует заодно с Жубером, окончательно растаяло, когда журналист начал вслух критиковать оформление ресторана, сравнивая его с подобными заведениями на центральных станциях. Безумный шантажист, шёпотом излагающий мне план спасения человечества через моё самоубийство, не рискнул бы привлечь к себе столько внимания: кто гарантирует, что та же Веллиос не попросит у Инфоцентра всю информацию на невежливого гостя?

Кортесу следовало бы держаться до последнего, даже если его раскрыли — чем тише, тем надёжнее. А тут, во-первых, роль журналиста, персоны-на-виду, а, во-вторых, ещё и это «поручительство»… Одно с другим никак не совмещалось: именно незаметность обеспечивала контроль над камерами и, шире, логосами. Может, заговор и есть, то он совсем другой. Кортес не шантажист. Он шпион.

Если «Тильда» стала первой станцией, которая сделала шажок к независимости, то передо мной был «рассвет» нового шпионства. Покуда ИскИны продолжали поддерживать единство, люди Солнечной системы начали создавать Службу Разведки. Раньше же такие водились! Были государства — были и разведчики на чужой территории. Что ещё планируется возродить?..

Но идея такого притворства, пусть даже самых благих целей, была противна не мне одному. Кто-то узнал, что Кортес прилетел с миссией зазвать меня — и поделился информацией с приятелями. И пока я общался сначала с Юшкевич, потом с Хлоей, и потом с Жубером, тема расползлась по Сети. А журналист продолжал ломать комедию, делая вид, что его интересует репортаж. И вот уже гостя подвергли остракизму. Человек, притворяющийся только журналистом, заставляет остальных подыгрывать ему… А кто этого хочет? Это, если уж на то пошло, работа Главы Станции и других чиновников на высших постах — притворяться.

Знали бы тильдийцы, что за этим «шпионством» скрывается другое, настоящее, и в прицеле не я один, но вся станция!

Судя по тому, как быстро Кортес сбросил первую шкуру — и дня не прошло — он не ожидал разоблачения. И предпочёл сам признаться. Чтобы удержать любопытствующих от настоящего раскрытия своей персоны? Что ж, это сработало. Он был не самым опытным. Но он быстро учился — подстраивался к ситуации, комбинировал методы.

«Как бы не пришлось проводить другой процесс, — думал я, пока столичные гости наперебой вспоминали гурманские праздники на «Фрейре». — Люди не для того переселились в космос, чтобы тащить сюда из прошлого шантаж, убийства или, к примеру, шпионов-соглядатаев!»

Даже ИскИны с их желанием эскалировать общественное самосознание выглядели не так страшно, как люди, раскапывающие старые методы и старую ложь, чтобы применить её снова.

«Те, кто послали его — разнюхивать, провоцировать или зачем он, в самом деле, прилетел — должны остановиться. Иначе, не успеем мы оглянуться, как здесь будет какая-нибудь тирания с империей. И это намного хуже, чем «искусственное воспроизведение в условиях кадрового дефицита»!»

— А знаете, вы, наверное, правы, — тихо признался я, когда наконец-то они закончили хвастаться, где были и что ели. — Я многого не знаю, не видел, а значит, и себя знаю не очень хорошо. Мне будет полезно отправиться к вам. Два года пролетят очень быстро! И ничего со мной не станет. Заодно, действительно, закончу эту всю историю. Поставлю точку. Только очень прошу — не рассказывайте это никому, ни здесь, ни там. Вы улетаете последним кораблём, в понедельник? Я сяду с вами.

Хлоя посмотрела на меня с поражённым видом — она явно не ожидала, что я так быстро сдамся! Кортес тоже, а потом его удивление превратилось в недоверие. Он не верил моим словам. Он был уверен, что здесь какой-то подвох, что я задумал что-то!

Что ж, так оно и было.

 

«Могу я тебе помочь?»

«Ситуация понятна , — сообщала открытка с розочками, приуроченная к юбилею. — Делай, что он говорит. Не спорь. Ищи место. Про способ пока молчи. Держись на людях. Смотри за ним, если он рядом. Смотри, кто ещё следит за тобой. Опиши всё и передай с Чарли. Следующая встреча в 11:30 В6-Р-12 на газоне 4. Пусть смотрит внимательно» .

Хотя почерк у Хёугэна был гораздо лучше, чем у меня, писавшего детскими печатными буквами, послание было донельзя лаконичным. Но заинтересовало не это…

— Как он сумел? — поинтересовался я, указывая на плоский подарочный контейнер, в котором пряталась открытка: он лежал прямо за порогом. — Он что — сам принёс?!

— Камрад Хёугэн попросил Т1-В3-Х1-2123, своего комнатного камилла, сообщить мне через Р-ДХ2-13405-1, твоего комнатного камилла, о том, что мне надо прийти в В0-Л-6 и забрать посылку, — объяснил Чарлик, крутясь рядом. — Что внутри, я не знал. Принёс за двенадцать минут до твоего возвращения. А что это за игра, в которую вы играете? Какие у неё правила?

«Лучше тебе не знать», — подумал я, прямо в комбинезоне растягиваясь на постели. Только что обдумывал, что сделаю против «шпиона» — и вот сам начал во всём таком участвовать! Секреты, враньё, тайные записки… Инспектор принёс в условленное место свой ответ, обманув вслед за мной камиллов, — пусть это оправдано, но всё равно нехорошо.

«В0-Л-6 — это тот самый игровой зал в Лифтовой зоне, где столько всего происходило. И где Леди Кетаки сняла с меня предупреждающий знак. Вечером там редко, кто бывает, как и утром в экспериментальной оранжерее… Но бывают. Зачем так рисковать? Вдруг бы кто увидел? Правда, сейчас, пока СубПорт открыт, идёт фестиваль! В честь новоприбывших. Все заняты… Но всякое случается!»

Одно успокаивало: в послании от Хёугэна не было ничего, что походило бы на критику моих действий. Значит, я правильно сделал, что обратился только к нему! Против таких, как Жубер, нет другого средства — нужен такой же «человек из прошлого», как Хёугэн. И как Яков Кортес.

Припомнив действия журналиста и ещё раз убедив себя, что он никак не может быть заодно с Жубером, я всё равно не решился обратиться к Кортесу. Может, его знания и хватка пригодились бы нам, он бы понял концепцию этой «игры», и ему точно не пришлось бы испытывать приступы стыда, вспоминая своё враньё… Но не мог я доверить лжецу собственную жизнь, а тем более — чужую. Впрочем, чем я сам хуже?.. Надо бы сравнить — и я послал на стену увеличенное отображение того, что показывал альтер: личные данные, биография, послужной список…

На личных данных я и споткнулся. Было же свербящее чувство, что уже слышал эту фамилию! Кортес, Кортес, Кортес. Но столько всего навалилось… А теперь вспомнил, когда уже и смысла нет напрягать память.

В личном деле Якова Кортеса в графе «родственники» напротив «сиблинги» с пометкой «старшая сестра» значилось «Линда Кортес». Когда я, перечитав несколько раз, на всякий случай ткнул по имени, то увидел лицо своей первой девушки — и сам поразился, как хорошо я помню эти черты! Словно воочию увидел, как она выглядит на самом деле, а не в трёхмерном портрете Базы Данных. Как выглядит, как улыбается, как идёт — ко мне и от меня…

Было время, когда я старался забыть всё, что связано с ней, от первой встречи до того дня, когда я стоял перед её опустевшим кабинетом и понимал, что теперь надо учиться жить и с этимтоже… Но память то и дело подсовывала напоминания. Одно её имя приносило страдания! Сейчас у меня были совсем другие проблемы, но даже тень тогдашних мучений была ощутимой.

Сначала мы были друзьями, потом — любовниками, а потом она исчезла, вскоре после того, как нам поставили предохранители, и я страдал от обиды, ведь она даже не попрощалась! А теперь я встречаю её младшего брата.

Совпадение? Если он занимался моим делом, он не мог не знать, что его старшая сестра работала во второй лаборатории на «Дхавале». Сопоставив время работы и события моей жизни, было не сложно предположить, что мы как минимум были знакомы. Что дальше? Я не знал, как Линда относилась ко мне после всего, почему ушла, насколько бережно она обращалась с памятью о наших отношениях и кому рассказывала о них. Если рассказывала кому-то, кроме личного терапевта.

Предположим, что не рассказывала, а Яков не стал раскапывать — и не подозревает, что от его фамилии у меня мурашки по спине. После общения с Прайсом я точно знал, что профессиональный журналист способен на многое, но он никогда не будет ставить себя под подозрение в использовании личной информации. Это поднимало вопрос о его праве оставаться в профессии…

Кто знал? Спамеры. Они также знали, что наша встреча может стать травмирующей, по крайней мере, для одного из нас. Для него в любом случае, если уж не брать в расчёт чувства вчерашнего андроида. СПМ для того и существует, чтобы предотвращать подобные встречи. Вот только служба Социально-Психологического Мониторинга состоит из людей, и кое-то мог поступить наоборот, столкнув нас лбами. И поскольку от Кортеса им вряд ли что-то нужно, слабой стороной в этом столкновении должен быть я, а Кортес — информированной, пусть и в нарушение Фикс-Инфо.

Поверить, что он ни с того ни с сего решил полететь сюда? Ему всего двадцать девять, но ещё со старшей школы он специализировался на университетских новостях. Сидел в основном на «Хатхи», вылетая на тот же «Фрейр» или «Ноэль». Предположим, на «Тильду» его привела новость о грядущем открытии института СПМ… Которое только готовится! Как оправдание командировки для своих друзей — годится, но если знать о том, как я реагирую на фамилию «Кортес», получается подозрительно.

«Наверное, он хотел намекнуть на Линду в разговоре со мной, — и я вспомнил подслушанный спор на складе. — Тонко просчитано! Я бы растерялся, начал бы гадать, что он знает, или, напротив, он бы объявил нас «заочными друзьями», принялся бы врать про сестру… Сомнений нет — я бы поддался, если бы не подслушал их. Сидел бы во время обеда, развесив уши, тем более что Жубер пересёкся со мной позднее, да и они и не брали его в расчёт! И они не учли перемену настроения у прекрасной напарницы Якова. Должно быть, первоначально Хлоя согласилась опрашивать тильдийцев — это же лишний раз покрутить своими прелестями перед камерами! Но потом раздумала, испугалась, что не справится, или просто решила из личной вредности поступить вопреки договорённости. И вот план по выведению меня из равновесия полетел в тартарары, а потом и «секрет» Кортеса дал трещину. И теперь фамилия работает против своего владельца».

Итак, у нас есть журналист, которому на самом деле поручили пригласить меня на два года в Центр, но в действительности это секретный посланник некой группы, которая уже нарушила парочку серьёзных запретов…

Застонав, я перевернулся на живот и вжался лицом в подушку. Как же противно ввязываться во все эти козни с интригами! Как будто я вернулся на четыре года назад, и снова никому не доверяю, а Кетаки с Туччи что-то такое замышляют, чтобы проверить мою реакцию. Мало мне Жубера с его безумным шантажом, так ещё это!

— Могу я тебе помочь?

Чарлик стоял на задних ногах, опираясь передними на постель, и пытался заглянуть мне в лицо.

— Ты мне уже помогаешь, — глухо отозвался я.

— Я вижу, что с начала дня ты ведёшь себя нестандартно, когда ты в комнате… У меня есть данные, что частота твоего дыхания и сердцебиение отличаются от твоих среднестатистических показателей. Это связано с тем, что находится в комнате? — продолжал расспрашивать он. — В комнате В3-Х5-0127 или вообще в помещениях среднего размера?

— Это связано с тем, что я здесь. Я дома, могу расслабиться… Послушай, спасибо тебе за заботу, но ты и вправду помогаешь мне. Ты не можешь помочь больше!

— Потому что мои размеры и функционально-технические характеристики не позволяют… — затянул он старую песню, но я поднял его и поставил на постель.

Больше он ничего не говорил про «функционально-технические характеристики», и молча лежал рядом — так, чтобы его уши были вблизи моей руки, как бы намекая.

Раньше он часто комплексовал по поводу своей «ограниченности». «Что я могу? Почти ничего! Значит, ничего не могу!» Целый год жутко ревновал меня к камиллам, особенно Р-ДХ2-13405-1, ведь жизнь няньки и дворецкого была осмысленной, не то что у лохматого чёрно-белого «подарочного» свина! Тогда-то появился тайник для подарков: хоть скромная, но фунция. Я даже несколько раз одалживал Чарлика для доставки сюрпризов, так что он успел научиться незаметности.

При этом он, несомненно, был прав в оценках: по сравнению с медкамиллами, толку в нём было немного. Ну, а медкамиллы заметно уступают Инфоцентру — смотря с чем сравнивать. И если в качестве критерия оценки использовать «участие в производстве общественных благ». ИскИнам труднее уяснить, что такое самоценность жизни: всё порываются определить свою цену, вес и срок службы… Но мы прошли и через это. Опять-таки, социальных связей он набрал достаточно, чтобы, в конце концов, убедиться: у его жизни есть смысл, но при этом любят его за то, что он есть.

Шовинисты мыслили по другой схеме. Для них ИскИны были инструментами, которые подчинялись людям и вообще существовали только потому, что так было кому-нибудь нужно. «Друзья» Жубера пошли ещё дальше: люди, при всей их несомненной важности, занимали подчинённое положение по отношению ко всему обществу. И если для будущей пользы всего человечества надо кого-нибудь… закончить… то почему нет? Цель оправдывает средства. Так что убить, или просто причинить вред, они способны — нечего и думать, что их угрозы — пустой звук! Выходит, делать, как они говорят?

Скорее, как говорит Хёугэн. Искать место, где меньше контроля камер. Перемещаясь, избегать уединённых мест. Держать в поле зрения людей вокруг. Что касается способа…

Для начала надо задуматься: а какой способ у Жубера? Как он и его вероятные сообщники собираются делать это? Человека так просто не убить! Он будет сопротивляться, тут нужна сноровки и тренировка, но откуда? Тем более, если инструмент убийства должен быть незаметен, а действовать приходилось на незнакомой территории! Незаметность орудия в таких условиях становится наиважнейшим критерием.

Вспомнился Мид — он зашёл с другой стороны, но он-то точно был не один. А ещё ему нужно было сделать так, чтобы след от смертельной раны соответствовал «легенде», и всё походило на действия человека с фобией, который принимал людей за андроидов. У Жубера другая задача, если уж на то пошло, и ему нужно что-то маленькое, быстрое, лёгкое в применении.

«Как жало у насекомого! Быстро извлекается, легко применяется. А внутри яд. И достаточно одного касания».

Брюшко с выдвижным жалом трансформировалось в моём воображении в стандартный шприц, который есть в каждой аптечке. Контейнер, поршень, игла. Прочный и удобный. На тренировках по гражданской безопасности ими учили пользоваться наравне со шлемами… Они есть везде — в каждой стене, на каждой полке с НЗ. Что касается яда, то синтезировать можно всё, что угодно, был бы допуск в лабораторию. А он у обэшника есть. И вот прибор, разработанный для спасения, применяется с противоположной целью. Впрочем, для преступников это тоже — спасение…

Если бы я был на месте Жубера, я бы использовал шприц. Его легко пронести с собой, как и упаковку с ядом. Никто ничего не заподозрит! Легко пронести, легко спрятать, а в нужный момент достать и применить. Это было очевидно — и банально, именно поэтому я и верил в свою версию.

Я по-прежнему не представлял, как это будет и что мне делать… Я же не собираюсь убивать себя на самом деле! Но способ я уже определил: если не будет выхода и потребуют сообщить, так и быть — расскажу. Но вот без повода сообщать об этом «как» не нужно. Потому что остаётся шанс разоружить Жубера, попросив у него «помощи». Притвориться, что не придумал… Как и предлагал Хёугэн. Я в нём не ошибся!

Что касается «где», то сгодится любая точка, равноудалённая от зон проживания и отдыха. Чем реже люди посещают её, тем меньше там средств для оказания первой помощи или резервных камиллов на случай ЧП. В идеале, это место, где люди не бывают почти никогда, и где нет необходимости в присутствии специальных ИскИнов типа официантов. Будучи Посредником, я мог навскидку вспомнить дюжину таких укромных уголков.

Осталось «что дальше». Жубер дал мне… Я посмотрел на стену — часы показывали «00:14:02». У меня меньше двух суток — как раз, чтобы придумать свой план спасения!..

Но шантаж со шпионством пришлось отложить: я получил сообщение от Юки. И пометка была «наивысшая приоритетность».

 

«Почему он такой дурак?»

[В1-Б на центральной скамейке].

И подпись. Несколько категорично: в том смысле, что там не было ни вопроса, приду ли я, ни приглашения. Такой вот безапелляционный способ начать разговор! Но если смотреть на это, как на растянутую во времени коммуникацию, терпимо. Потому что началось всё с моего предложения: «Если я не на работе, звони, зови — я всегда рядом». Опять-таки, срочность была оправдана тем, что с точки зрения Юки, у этой встречи действительно высшая приоритетность, вопрос жизни и смерти, без шуток!

Центральная зона, библиотечный блок… Опасно было приближаться к Информаторию — как бы Жубер или его помощники ничего не заподозрили! Но не откажешь же! Подростку, переживающему свою первую любовь, трудно что-то объяснить. Для Юки сейчас она — центр вселенной, всё остальное — периферия. И если Жубер или кто-то ещё следит за мной, они увидят, что я там делаю: утешаю.

Юки ждала меня в центральной части широкой улицы, где с одной стороны располагались входы в приёмную Информатория, а с другой — дискуссионные залы и учебные аудитории. Посередине была «зелёная граница» с густыми зарослями, и я не сразу заметил свою подопечную: она забралась с ногами на лавочку и сидела так, обхватив коленки и пригорюнившись.

Прелестная девочка, гоняющаяся за хомячками и бабочками, превратилась в голенастое угловатое существо, вспыльчивое и одновременно ранимое. И хотя мы виделись довольно часто, я замечал эти изменения, так что хотелось иногда измерить, насколько она вымахала, чтобы определить скорость изменений. Я даже однажды пошутил об этом, когда успокаивал её насчёт фигуры и прыщиков — «Ты же ещё растёшь!» Она страшно обиделась и не разговаривала со мной больше недели, а потом прислала вопрос: «А ступни ещё вырастут?» Было это в три часа ночи. Я проверил её биопаспорт, посмотрел аналитический вывод и текущий размер — и ответил: «Нет, теперь только руки и ноги и чуть-чуть спина». Мы общались до полшестого. Утром она прислала извинение: «Я понимаю, что тебе надо на работу, прости за беспокойство». Она всё-всё понимала! Но это было сильнее её.

В первый раз я наблюдал такое: первая любовь, рост и развитие — стандартно, ничего особенного, но не с её точки зрения, конечно. Возможно, со временем привыкну, а пока это было волнующе и немного страшно: бабочка выбиралась из кокона, я видел её мучения, но не мог сделать это за неё. Мне выпала возможность помочь — и там же рядом пролегала возможность навредить. Увы, желание «сделать хорошо», как и добрые чувства, не позволяли отличить одно от другого, а итог будет понятен только через несколько лет…

Иногда я скучал по милой малышке Юки — особенно когда на меня обрушивалось очередное «ты не понимаешь» или «ты специально». Последнее время она и вовсе походила на вулкан, про который не предупредили, и есть лишь догадки: то ли плюнется лавой, то ли останется спать. Может, лучше сразу спрятаться? Однако любопытство было сильнее: в этом неуклюжем подростке уже проглядывали черты той удивительной девушки, которой она станет. И я терпел, напоминая себя, что всё временно. «Хорошо, что Брайн отстаёт — только-только начал расти и меняться!»

Что ж, Брайана интересовали корабли, он мечтал пилотировать что-нибудь огромное. В отличие от сестры, увлечённой иными масштабами.

На Юки был дизайнерский белый комбо с белой же вышивкой, украшенный розовым у манжет и горловины. На спине и бёдрах — вставные экраны, сейчас показывающие снег, окрашенный лучами восходящего солнца. В стриженных волосах красовалось множество мелких белых заколок в форме лепестков вишни. А на груди скромно поблескивала плашка с указанием имени и класса. И обязательное «Добро пожаловать на «Тильду-1»!»

Этот «костюм» я на ней ещё не видел, поскольку имел представление о её гардеробе: во-первых, запоминал, что каждый раз было на Юки, чтобы не сесть в лужу, ляпнув что-нибудь не то. Во-вторых, она продемонстрировала все свои комбо во время приступа «посоветуй, что не полнит» — был у неё период острого недовольства внешним видом. Потом прошло, но с тех пор к моим советам регулярно прибегали.

Очевидно, на ней была та самая обновка, которую она приобрела с «наградных», заработанных на новогодней олимпиаде. Первое место — не пустяк! Юки представляла новый сорт красного перца, причём от растений, полученных из восстановленных культур — и кроме призов от биологов и пищевиков заработала аплодисменты, настолько аккуратными были эти красные длинные перчики, как на картинке. Всё-таки хомячок Билли сыграл в её жизни решающую роль!

На прошлой неделе она просила добавить, чтобы заказать кое-что сногсшибательное — но так и не пригласила меня сказать «решающее слово». Хотела сделать сюрприз? Понятно, что вскоре это желание затмило кое-что более значимое… Комбо вправду очень шёл ей. Но я больше был рад тому, что она решилась воспользоваться моим предложением. Видимо, и вправду взрослеет, раз поняла, почему я помогаю ей и как это важно для меня. А может быть, просто очень хотела заполучить этот комбинезончик. Ручная работа, модный мастер — такой шанс обратить внимание своей первой любви… Провал?

Не поздоровавшись, как и было заведено на наших «ночных секретных рандеву», я присел рядом. Мне выпало быть единым в трёх ипостасях: как друг, как спамер спецотдела и как брат по несчастью, ведь я понимал, что такое неразделённая любовь! Трагичное расставание с Зере, кроме прочего, вдохновило трёх поэтов, одного драматурга и полдюжины художников. Мне не нужно было лишний раз доказывать, что «действительно понимаю», как себя чувствовала Юки!

К счастью, это было последним эпизодом моей личной жизни, о котором следовало известить общественность. В Администрации я больше не работал. Хоть и сотрудничал с Главой, с другими чиновницами или офицершами не путался. Поэтому Юки не знала, что разбитое сердце у меня не так уж и болит и тем более не мешает другим органам… Подросток бы не пережил такого двуличия, коварства и распутности! Вырастет — поймёт.

Я тихо сидел рядом и понимающе молчал, уставившись в полупрозрачную стену пустой аудитории напротив. Внутри было темно, а «стекло» показывало что-то абстрактно-орнаментальное, без особого смысла. Но эти разноцветные волны, круги и треугольники создавали ощущение жизни вокруг — лучше, чем если был просто сумрак и пустота. Вот только для Юки сумрак и пустота, наверное, были бы полезнее — и я через альтер попросил камилла отключить иллюминацию. Это помогло.

— Почему он такой дурак? — спросила она у меня таким тоном, как будто я знал ответ и был обязан немедленно всё объяснить.

— Он хотел как лучше, — сказал я, ничего не понимая, но точно зная, что надо отвечать: в который раз воспользовался навыками, усвоенными в секс-отделе. — Он не хотел тебя обидеть!

— Да?! — она шмыгнула носом. — Тогда зачем он… — она замолчала, так ничего и не рассказав.

Впрочем, я уже привык.

— Давай по порядку. Что он сегодня сделал?

Чуть левее была дверь в «В1-Б-9». Когда-то там заседала моя «группа по сбору исторической правды», по которой потом сделали хороший документальный фильм. Правда, адресатам это было уже не нужно: Фьюр и Тьюр оценили стремление взрослых докопаться до подлинных фактов, а главное, доверяли мне достаточно, чтобы поверить: никакого «мирового заговора» нет и не было.

Я относился к тому заданию всерьёз. Как и к этому, хоть здесь никто мне ничего не поручал — скорее, сам вызвался, добровольно.

— Посмотри — ты сама понимаешь, что он не специально, — сказал я, когда Юки закончила свои «а я думала» и «он взял и сказал». — Он оглядывался на Шахназ, потому что она у вас главная. Её ведь выбрали координатором вашей группы встречающих? Вот он и смотрел на неё! Не как на девочку, а как на командира! Это совсем другое!

— Нет, он не так смотрел! Он смотрел по-другому!

Главная ошибка, которую совершила Юки, заключалась в попытке совместить личные дела с фестивалем в честь СубПортации. Как и другие школьники, она участвовала в мероприятиях, встречала переселенцев и показывала им станцию, и потому видела свою первую любовь чаще и в других обстоятельствах — не только в классе, на перемене или в кружке. Вот только Юки забыла, что в такие дни мир вращается вокруг СубПорта, и внимание её пассии будет сконцентрировано на фестивале! Тем более, он впервые участвовал в таком на «Тильде»: прилетел в прошлый раз — и потому чувствовал громадную ответственность, чего не понимала она, родившаяся здесь и вообще занятая другим.

— Что мне теперь делать? И что мне завтра надеть?

— Это и надень, — ответил я, протягивая ей губку для лица — свою она, похоже, не захватила, но успела неоднократно пустить слезу, пока ждала меня. — Тебе идёт!

— Правда? — она начала вытирать лицо, и вдруг замерла. — А если я опять буду в этом? Что скажут? Что нечего надеть? Что кончилось воображение?

— Если что-то скажут, ответь, что тебе он очень нравится. И ты собираешься носить его только по праздникам!

— Это глупо… — и губка раздражённо отлетела в кадку с растениями. — Это не ответ! Надо решить, и сейчас! Срочно!

Я проследил взглядом — увидел, что губка там не одинока: у неё есть «подружка». Значит, Юки уже доводила себя до того, чтобы кидалась первым попавшим под руку… Едва успел прикусить губу, чтобы не поделиться этим наблюдением с несчастной влюблённой. Она же в таком состоянии, что не поймёт юмора, зато бурно отреагирует на любое подтверждение своего одиночества: я, мол, никому не нужна, тогда как даже губка…

Приближался третий час ночи. Юки давно было пора спать — как и мне, вообще-то — но отправлять её в постель бессмысленно: всё равно будет бродить или просто лежать в постели до утра, думая, думая, думая. Как, кстати, и я.

Сидя со своей подопечной, я забыл о Жубере и о Кортесе. Совсем вылетело из головы! Мне нравилось жить такой жизнью и решать такие проблемы. Этим я готов был заниматься бесконечно, а не вознёй с шантажистами и шпионами! Юки доверяла мне — вот что важно. И она, и другие люди, и не только люди. Главное моё достижение…

— О чём ты думаешь? — вдруг поинтересовалась она, резко сменив тему, опустила ноги на пол и потянулась. — Что-то по работе?

Она смотрела в другой конец улицы — я тоже оглянулся туда, но никого не заметил. Кто там мог быть? Кто вообще бродит глубокой ночью по Центральной зоне — и при этом прячется, чтобы его не увидели?

— Да…. Ерунда! — отозвался я, смотря на наше отражение в тёмном стекле, обрамлённое густой листвой, как рамой.

Юки встала, повернувшись в противоположную сторону — и тогда я бросил взгляд туда, куда минуту назад смотрела она. Жубер — выглянул и смотрит. Я знал, что там либо он, либо его подельник. И тот факт, что там был именно Жубер, был очень полезным…

— Тебе пора спать, — громко сказал я. — Давно пора!

— Ну, правда, как там у тебя? Опять что-то? — не спешила подчиняться она.

— Я почти разобрался. Ничего серьёзного.

 

«Они правильно настроены?»

Второй из команды шантажистов прибыл на следующее утро.

Он был похож на Жубера: тоже шовинизм, благодаря которому я его и заметил — только шовинизм второй степени. Тоже бессемейный одиночка, что существенно упростило процедуру переезда. В прошлом лаборант Отдела Безопасности, а теперь — «будущий тэфер, если не передумаю», как он указал в своей анкете. Данные я проверил в рабочем порядке, и тут же задумался: а знали ли эти двое о фобиях друг друга? Такое не сообщают вслух, это не спатиотомия, и можно ни разу не продемонстрировать окружающим своё скептическое отношение к «живым» ИскИнам! Или продемонстрировать так, что только «идейные братья» поймут, что произошло.

«Может, знали, и понимали, что я вычислю их, но не стали беспокоиться. Или у них не было выбора, потому что такое «свойство» есть у каждого из них. Или…»

Хаким Хёугэн тоже был шовинистом. Кстати, второй степени. Я проверил Нортонсона — нет. Среди обэшников Восточного сектора их вообще не было — просто совпадение. Не считая инспектора, всего пять человек на «Тильде-1», её «дочках», Шестой и планете мучились этим отличием, и ни у кого не было второй и тем более первой степени.

«Потому что первая и вторая степень — это результат неэффективной терапии. Но этих людей не трогали, потому что они нашли себе место в жизни. А некоторых объединяло не только место…»

Второго звали Рутендо Ань, и он тоже числился раньше на «Ноэле» — только в другом секторе. Обэшники часто пересекаются, например, на тренировках. Или играх. Очевидно, там он и познакомился с Жубером, так что на «Тильде» они «имели право» поселиться в соседних блоках. И с их точки зрения, возможно, всё было обоснованно, но с точки зрения того, кто следил за ними…

«В блоке В3-Х7-18 новичок, который знаком с Жубером. Прибыл сегодня. Тот же психологический портрет. Больше никто не подходит. Это сообщник. Тёмные глаза, тёмные волосы, светлая кожа, европейско-восточный тип» , — написал мне Хёугэн.

Ему была отправлена прекрасная открытка с маками — от него пришёл смятый листок бумаги. Чарли увидел ответное послание на газоне В6-Р-12, когда сбрасывал открытку — сработал совет «смотреть внимательно». Так он заметил бумажный комок — и принёс во рту. «Я отключил подачу смазки, но она всё равно осталась», — извинился он, когда я развернул бумажку, покрытую желтоватыми пятнами. Цветочков там не было, зато текста поместилось больше, чем в прошлый раз: советы, уточнения и прочие рекомендации. Впрочем, почти все они теряли смысл на фоне моего послания.

Я и без Хёугэновского анализа догадался, что Жубер сначала действовал один. Второй прибыл лишь после того, как Жубер отрапортовал об успешном шантаже. Должно быть, как раз рано утром и отправил это письмецо. Транспортник ещё не стартовал с «Флиппера», у пассажиров было время изменить решение о поездке. Или, напротив, принять его. Ань получил что-то вроде: «Объект был послушен, тревогу не поднял, опасности нет», — и прилетел на подстраховку…

Но весь вчерашний день Жубер был один, без какой-либо посторонней помощи! А я упустил возможность скрутить его, и было поздно кусать локти. В храбрости ему не откажешь — он действительно был отчаянным человеком! Самым безумным в этой компании сумасшедших. Теперь же преступников двое, а значит, я не позволю Чарли и дальше помогать мне в «игре». Возможно, риска по-прежнему нет, вот только решимости у меня уже не хватит.

Его это расстроило.

— Ты не рассказываешь мне о правилах, но я не обижаюсь. Я понимаю, что так надо. Но теперь ты сообщаешь мне, что мои услуги по доставке посланий тебе больше не понадобятся. И ты сообщаешь, что до утра субботы я должен сидеть здесь. Это очень неприятные просьбы!

— Ты узнаешь всё послезавтра, — пообещал я, причём вполне искренне.

Чарлик посмотрел на меня, задрав пятачок.

— Правда?

— Клянусь.

Свин знал это слово. Видимо, заодно успел изучить, когда я произношу его, поэтому побрёл вглубь комнаты, послушный и расстроенный, сидя по поникшему хвостику. А я отправился на встречу с командированными переселенцами.

Они прибывали на станцию в течение суток после начала пассажирского сообщения: половина мест в салонах была занята ими. Потом, в последующие дни, корабли отдавали семьям, и уже последние рейсы — колеблющимся, опоздавшим или, как Нортонсону четыре года назад, задержавшимся по служебным обязанностям.

Командировки на дальнюю станцию — удел бессемейных, иначе это называется «рабочий переезд», и чаще всего командировки связаны с прохождением практики при смене профессий. Что само по себе знаковое событие. В просторном зале Центральной зоны собрались люди в основном одного возраста — от тридцати до сорока пяти, не нашедшие себя в выбранной работе. Говоря точнее, не нашедшие себя или сомневающиеся, что обретённое — это всё, на что можно рассчитывать. И вот они решили попытаться ещё раз — такие разные в цвете своей кожи, глаз, волос, но одинаково смущённые собственной решимостью. Это много: признаться себе, что ты был не прав, когда выбирал своё будущее. А ещё это означает признать неправоту тех, кто поддерживал тебя, помогал, давал советы — есть даже риск переложить вину на них, ведь они могли «увидеть, что принятое решение неправильно». Поэтому смену профессии рекомендовали совмещать с более серьёзными переменами.

И поэтому среди гостей я видел так много знакомцев из СПМ. Это больше, чем просто встреча с практикантами — здесь сидели люди, решившие изменить свою судьбу, а такое не проходит безболезненно ни для них, ни для окружающих. Надо найти не просто своё новое место — одновременной это и поиски себя-настоящего.

Среди задумчивых молодых лиц были камрады постарше, и что характерно, в них я почувствовал гораздо больше уверенности. Они уже проходили через подобное перевоплощение, убедились, что это им по плечу, и теперь с готовностью встречали следующий этап своей жизни. Другая служба, другая станция, другие люди — всё это необыкновенно бодрило их, в отличие от «молодёжи», больше занятой внутренними ощущениями, чем происходящим вокруг.

На общей встрече я присутствовал как Посредник-представитель Главы Станции, но поскольку для моей команды прибавления не ожидалось, не предусматривалось и речи. Другие представлялись, шутили о станции и предстоящих «славных делах», а я должен был просто сидеть на своем месте на тот случай, если вдруг кому-то «станет интересно». Плюс всё та же политика, будь она не ладна!

С другой стороны, место было людное. И Жубер сидел среди остальных. А за его товарищем (пока не определившимся и потому проходящим по категории «переезжающего») следил хитроумный инспектор. Так что я мог приглядывать за главным шантажистом и спокойно обдумывать ситуацию.

Кое-что уже прояснилось — вместе с прибытием «второго». Точнее, само появление помощника обозначило расстановку сил. И пусть я не сразу прочитал этот «указатель», теперь я был уверен в успехе.

Любое дело быстрее, лучше и надёжнее совершать сообща. Когда бы ни зародилась у Жубера мысль о моём влиянии… Точнее, когда бы обострение фобии ни привело к появлению навязчивой идеи, без единомышленников он бы очень быстро сгорел — попросту не продержался бы до принятия решения, изготовления нужных инструментов, разработки плана. В одиночку такое не потянуть: сама идея станет неподъёмной! Но вместе с кем-то — другое дело.

Мне было известно это и раньше, поэтому такой вероятной выглядела угроза «я здесь не один». Хоть он и оставался безумцем, но дурак бы точно не справился! У него обязательно должен быть помощник. Всё верно. Но он присоединился не сразу. И я видел только одну причину, зачем начинать такую важную операцию одному: страх, что всё сорвётся, был сильнее расчётов.

Они сомневались в удачном исходе своего замысла, но не потому, что верили в идею — с этим всё было в порядке. И опыта хватало, и знаний, и даже таланта. Вот только заговорщиков было мало — численно мало. Можно было не сомневаться — они пытались увеличить своё количество, и действовали в этом направлении не с меньшим усердием, чем в создании орудий слежения за ИскИнами, к примеру. Но у всего есть пределы.

Их было мало. И они видели, что существует не просто риск провалить текущую операцию, но поставить под угрозу всё дело, то есть «спасение будущего»! Потому Жубер прибыл первым. Участники заговора сразу прислали бы на «Тильду» как минимум двоих, если бы пресловутых «людских ресурсов» хватало!

Всё это делало их одновременно слабыми и очень опасными, ведь, не смотря ни на что, они выступили против всего человечества… Пусть и в масштабах нашей станции. Возможно, там есть кто-то ещё, но это уже не моя головная боль. Надо иметь в виду, что эти двое «спасателей будущего», добивающиеся «дискредитации искусственных людей», были настоящими фанатиками. Имелся очень маленький шанс, что у них получится — и огромная вероятность, что кто-нибудь ещё пострадает. Спорить с ними опасно, но пока я соблюдаю выдвинутые требования, они никого не тронут — по крайней мер, так обещано.

Главное, я перестал паниковать. Они не были сверхлюдьми с суперразумами, которые смогли обмануть всех и вся. Просто кучка безумцев, которым удалось остаться незамеченным, да и то лишь временно. Очень скоро они проиграют. Вопрос лишь в том, как именно. И какой ценой.

«А может быть, надо встать — и сказать вслух, что вот этот человек с «Ноэля» угрожал мне, и вообще он опасен? Неужели его не смогут скрутить?» — подумал я. В зале сидели взрослые граждане, здоровые и способные дать отпор… И тут Жубер приподнялся со своего места и поинтересовался у Главы Станции:

— Тот знаменитый андроид А-класса, он ведь здесь? Я могу задать ему вопрос?

— Напрасно вы спрашиваете у меня — обращайтесь прямо к нему, — ответила она с терпеливой улыбкой.

— Понял, — нервно усмехнулся он. — Я вообще не от себя… У меня приятель подумывает записаться в ваш ТФ, и он просил уточнить: камиллы, которые там, в куполах, они в порядке? Они правильно настроены? Они ведь не хуже, чем на станции?

— Они лучше, — ответил я, зачем-то вставая. — Для отбора камиллов в купола был введён специальный экзамен. Главное требование к ним — расширенная многофункциональность. И мы сейчас успешно опробуем новые стандарты размещения, так что вашему приятелю понравится, — пообещал я, постоял, ожидая продолжения, но поскольку продолжения не последовало, опустился на своё место.

Если Жубер хотел подчеркнуть этим вопросом, что он тут теперь точно не один, у него получилось и это, и демонстрация своей неуверенности: вчера он говорил иначе. Потому что у него не было доказательств присутствия «приятелей», и он мог только запугивать. Теперь же, когда Ань не просто был здесь, но имел свою «легенду», можно было намекнуть, опираясь на конкретные факты.

Лжецом он был так себе, и это обнадёживало. А убийцей? Риск никуда не делся. Я мог относиться спокойно к перспективе собственной смерти — в конце концов, не привыкать! Но кто-то другой…

Видимо, в таком же ключе размышлял Хёугэн, когда предлагал подумать над «идеей самостоятельного обезвреживания» — так замысловато было названо примитивное «навалиться и сбить с ног», причём один на одного, ведь возможность совладать вдвоём с одним преступником мы упустили. Как это выполнить, не повергая опасности чужую жизнь? Его жизнь? И как, если на то пошло, убедить себя, что их действительно двое? Потому что бывший инспектор проанализировал гостей станции и так решил? А что если у них имеются сообщники, которые ждали этой СубПортации, затаившись на станции?..

Исключения заставляли сомневаться, что система работает эффективно. Умом я понимал, что ни у кого не абсолютной силы, и СПМ вполне могли пропустить Жубера и Аня. Кто осмелится потребовать от них стопроцентной эффективности? Даже ИскИны ошибаются! Но вера подразумевала безупречность. Был Мид. Были и другие «почти преступники». Значит, каждый под подозрением?

Возможно, Жубер ожидал этого психологического эффекта. Но важнее, что я, ощутив и оценив эту разочарованность, иначе взглянул на запрет рассказывать окружающим о шантаже. Я не мог встать и сказать: «Смотрите, люди, среди вас сидит человек, способный на убийство!» — и проблема доказательства тут ни при чём. Мне поверят. В то, что я говорю, поверят. Но когда это чудовищное преступление вскроется, как жители станции начнёт смотреть друг на друга? И особенно — на гостей из Солнечной системы? Как Дане, Зейду и остальным отправляться туда, откуда прибыли подобные безумцы? Какой станет сепарация, если они будет основываться не только на «мы сделали», но и «они совершили»? У Центра в прошлом и так достаточно преступлений, теперь же начнётся такое…

Молчать. Улыбаться. Смотреть в спокойные глаза Жубера и ничем не выдавать своего отношения к его словам. И пусть это ложь по отношению к остальным тильдийцам, вмешивать их в наши игры намного опаснее, чем исполнять свою роль.

«При том, что любой из них может быть ранен и даже убит? — спросил голос внутри меня. — Тогда ты скажешь? Или, если преступники смогут удержать секрет своего участия, ты будешь продолжать это проклятую игру? Какое право ты имеешь скрывать от них правду? Тебе что — выдали разрешение заботиться о них?»

«Да, — ответил я сам себе. — Выдали. Единогласно. Потому что у них уже сложилось мнение обо мне — на основе того, как я поступил. Жубер был прав: я это изменил репутацию андроидов и матричного клонирования. И это преступление инициировал тоже я. Тут нечем гордиться, как и не за что просить прощение. Были и другие решения. Их получилось много, самых разных, одно приводило к другому — и далеко не сразу становилось понятным, какое из них верное, а какое — не очень. Так какой смысл колебаться? Я решил. Так и будет».

Внутренний спорщик молчал. А мог бы напомнить, что подоплёка такого решения в том, что потерю доверия к окружающим я считал большей опасностью, чем даже смерть. И это превращало меня в «достойного ученика» Леди Кетаки: когда-то она решила точно также распорядиться своей властью. Сначала она скрыла правду от тильдийцев, чтобы защитить их, потом — от меня. Выходит, я стал как она?

 

«Ты будешь по мне скучать?»

Когда Дана расплакалась, я не то, чтобы удивился — она так старательно сдерживала слезы и широко улыбалась, что я ожидал такой реакции с минуты на минуту. Может быть, дотерпела бы до лифта или даже до корабля… Но это событие, такое естественное для проводов, совпало с моими печальными мыслями: едва я представил, что мы действительно расстаёмся навсегда, как вдруг она заплакала, как будто откликаясь.

— Прощай! Прощай, Рэй! — повторяла она, прижавшись к моей груди и обливая комбо слезами.

Она была мне по плечо, в отличие от Зейда, который, похоже, вознамерился обогнать всех на станции. Зато на месте двух скромных выпуклостей Дана отрастила настолько пышные груди, что я тут же почувствовал их прикосновение. Было неудобно думать об этом, но не думать не было никакой возможности! Она же совсем не понимала, что в голове у меня сейчас отнюдь не расставание… Если отношения с одноклассником Зейдом давно перешли у Даны на сексуальный уровень, я оставался просто «другом Реем». Более того: сейчас я символизировал для неё ту «Тильду», которую она покидает.

Я вспомнил, как первый увидел её «вживую» в бассейне — после того, как изучил биографию и ознакомился с её снимками, что предполагало сложившееся впечатление. Как бы не так! Может быть, мы виделись раньше, но та встреча запомнилась как настоящая первая: решительная отроковица, которая была готова пойти против целого мира! И хотя из одежды на Дане был только спортивный купальник, она совсем не выглядела раздетой. В ней было ни страха, ни слабости, ни сомнений — всего того, что переполняло заплаканную девушку, которая прощалась не только со мной и с «Тильдой», но и с собой-прежней.

— Прощай! — торжественно произнёс я, догадавшись, как лучше всего отреагировать. — Прощай, семнадцатилетняя расстроенная Дана без высшего образования! Больше мы не увидимся!

— Мне уже восемнадцать, — поправила она и шмыгнула носом. — Через двадцать три дня стукнет.

— «Почти восемнадцатилетняя», — поправился я и заботливо поправил ей сбившийся ободок.

— Ты будешь по мне скучать?

— Да я тебя уже назавтра забуду! — пообещал я. — А ты уже видела «Хатхи»?

— Когда бы? — спросила она, отстраняясь и поспешно вытирая лицо рукавом комбинезона.

— Ну, ты же была в Центре… — я подмигнул через её голову Зейду и указал взглядом на девушку в моих объятьях — мол, действуй!

Он понял: осторожно, почти с опаской, подошёл, обнял, мелкими шажками отвёл в сторону — то ли подальше от меня, то ли поближе к остальным.

— Я там была, но только на «Флиппере» и всего два дня, — ответила Дана, успокоившись, но продолжая держаться за руки с Зейдом. — А так я кроме «Агнессы» больше ничего не видела. Но там было скучно… На что там смотреть?

Забавно: она воспринимала станцию, на которой родилась и прожила до двенадцати лет, почти как место, посещённое во время экскурсии. Сколько мы с ней общались, она в первый раз вспомнила это название. Что ж, это оправдано и защитной реакцией, и возрастом, и стечением обстоятельств: до восстания «бэшек» на «Агнессе» не происходило никаких громких событий. Потом в жизни Даны появился братишка Оскар, потом Фьюр, Тьюр и вся их развеселая компания, занятая поисками наиправдивейшей правды параллельно с приключениями разной степени серьёзности, потом прилетел я… Нам было, что вспомнить во время прощального обеда!

Собрались все друзья Даны и Зейда — родственники навестили их утром, обед же выглядел как расширенное заседание «банды Фьюра». Два основателя, кстати, тоже появились, устроив всем сюрприз: сначала записали «напутственное слово» и прислали его, а потом ввалились в кафе — сразу после того, как на экранах отзвучали шутливые пожелания.

Если Дана, Зейд, Оскар и остальные «бунтари» просто выросли, переключившись на другие «главные вопросы», но сохранили многие прежние черты, эти двое, проведя на планете последние полтора года, выглядели подменёнными. Теперь уже верховодил Тьюр, а его прежде буйный братец держался сзади и был гораздо тише и как-то аккуратнее, что ли. Никто из них не стал «копией» Макса Рейнера, как я ожидал четыре года назад — они нашли свой путь. И уже никто не припоминал, что было раньше: это было бы уже невежливо.

Причиной превращения стал «Тотошка». Астероид, попавший в станцию и унёсший полсотни жизней, сыграл роль триггера. Фарид увидел, как люди спешно перебираются на планету, словно бы для того, чтобы стать иллюстрациями к тому диспуту, к которому от готовился… Но семинар отменили, и не только из-за занятости старшеклассников: как можно спорить о порядке терраформинга, если он нарушается прямо на глазах? Фьюр не просто увидел, как воплощаются его слова, не просто почувствовал их подлинный вес, всех своих слов и поступков. Тогда он не только оглянулся назад — он начал иначе смотреть на то, что лежало впереди.

С Теодором произошло иное: он осознал свою ценность, когда возился с перепуганными детьми, извлечёнными из медкапсул во время эвакуации. Как он признавался потом, впервые ему стала понятна его собственная сила, вне уравнения «Я и Фьюр». Кроме того, он вдруг оказался самым старшим, а вокруг были малыши, глядящие на него с доверием и надеждой. И та роль, о которой он раньше только мечтал — решать самому, а не реагировать на чужие решения — свалилась на него. А он вполне справился…

Не прошло и месяца, как «линька» завершилась, и когда мы немного отошли от устранения последствий, перед нами оказались не просто повзрослевшие — выросшие юноши, и в чём-то они были старше своих ровесников. От этого было немного больно, ведь понятно же — они начали терять детство, когда погибли их отцы. И если тот же Оскар Ява вернул своё отрочество, пусть и ценой некоторого отставания, Фьюр и Тьюр перешагнули через свой возраст. Лёгкий путь, но я был уверен, что лет через пять, а то и десять, мы все снова вспомним о них.

Когда они сбежали сразу после обеда, я вздохнул с облегчением. Друзья Даны и Зейда стояли на пороге своих жизней — Фьюр и Тьюр давно были внутри.

…Тем временем продолжался разговор о том, кто где был, и не только будущие студенты — родители тоже слушали рассказы «очевидцев». Причём если одним было интересно содержание, другие с понимающей улыбкой узнавали собственную юность.

— На «Хатхи» тоже скучно, — среди выпускников оказалась смуглокожая девушка из семьи, которая вволю поскакала по Солнечной системе, прежде чем осесть на «Тильде». — Что там бывает, кроме учёбы? Даже развлечения там «с пользой»! А вот «Фрейр»… «Фрейр» — лучше всех. Там столько нового! Настоящего нового, чего ещё нигде нет! И столько вкусного! — и на её худеньком личике отпечаталось прямо-таки неприличное блаженство. — Знаете, сколько процентов занимает Багича в каждом секторе? А там — почти четверть!

— «Сад», — поправила её пухлая подруга. — Правильнее говорить «Сад», обжора!

— Но там он называется «Багича», — возразила та. — Его так все и везде называют! И ты сама много ешь! Ой, нам уже пора!

— Вот теперь точно — до свидания, — сказал я и помахал рукой, пока они, толкаясь, заходили в лифт.

Сорок человек в него не поместились, и со смехом они начали делиться пополам, «чтобы было честно». Но поровну не получалось: кто-то был связан узами нерушимой дружбы, кто-то люто враждовал, а сделать перерыв ни для одного, ни для другого не представлялось никакой возможности! Закончилось всё тем, что голосованием быстро выбрали «главную», и уже она поделила, отправившись в лифте с первой половиной «отряда».

— Хорошо, что ты пришёл, — шепнули мне мама одного из уехавших. — Ник задержался, потому что Ирьяри… Потому что его отец погиб. Не захотел оставлять меня и девочек… А потом жалел — я видела, хотя он и не говорил ничего! Но как разузнал, что ты будешь на проводах, обрадовался. Сказал, ради таких проводов можно и два года подождать!

— Он шутил, — откликнулся я.

— Не шутил. Для такого возраста всё важно. А тут знаменитость — жмёт всем руки, прощается. Это важно. Очень важно, — повторила она, перед тем, как уйти.

Жубер стоял далеко от нас, и не слышал разговора. К лучшему! Его бы это не разжалобило — напротив, ощутил бы свою правоту. «Андроид важен для людей» — его это должно просто взбесить. Как бы он не замыслил чего недоброго против бедной женщины!

«Как бы бедная женщина не замыслила чего против него, если бы узнала, чего он хочет, — снова проснулся мой внутренний оппонент. — Может быть, она и накручивает себя, ища оправдания и обоснования произошедшему, но тебе были рады — признай это! И не из-за того, что про тебя говорят в репортажах. Ты свой здесь. И ты часть «Тильды». Потому идея увезти тебя на пару лет кажется тебе такой нелепой — ты-то знаешь, что нет и не будет аргументов переманить тебя даже на время! Ты часть «Тильды», и когда ты провожал их, как будто она прощалась с нами!»

У этих мыслей был настолько мистический привкус, что я откашлялся, чтобы скрыть ироничную улыбку. «Часть станции»! «Символ»! Что дальше? Устроить ритуальную свадьбу или что там полагается делать в таких случаях? Понятно, что эта тема всплыла как реакция на слова о моей «важности» для улетающих девушек и юношей. Нет ни малейшего желания думать о себе как о гвозде, на котором всё держится, потому что это плохо характеризует это всё. Каждый человек незаменим, но жизнь не кончится, если я выполню требования Жубера. Это многих расстроит, а для некоторых станет серьёзным ударом, но всё можно пережить…

Остаётся надеяться, что «важность», о которой говорила эта мать, сработает и в обратном направлении. У них были особенные проводы? Значит, и возвращение будет особенным: отучившись, молодые тильдийцы прилетят домой всё, как один, а может быть даже, в компании с кем-нибудь. Ради такой перспективы можно и станцевать со всеми по очереди или чего им нужно?..

Дана и Зейд были в первой группе, которую увёз лифт, но я всё равно задержался ради оставшихся — даже подошёл ближе. Услышал ожидаемую шутку про Чарлика, которого не было рядом, пообещал вырастить из него здорового кабана к их дипломам. Мне уже не было так горько, как раньше. Видимо, слёзы Даны помогли — мы совместно прорыдались, хотя мои щёки и остались сухими.

«Они все выросли! Они выросли — и движутся дальше», — думал я, слушая парня, который собирался заниматься психологией — и теперь делился своими соображениями насчёт домашних животных и зачем их заводили на самом деле. Его то и дело перебивали, давая неверные подсказки:

— И поэтому они держали… этих… с…

— Страусов!

— Свиней!

— Слонов!

— Собак, идиоты! Ну, слонов они тоже держали. И свиней. Даже страусов! Но для другого… Свиней они…

— Доили!

— Учили летать!

— Петь!

— Дураки! У них получались…

— Летающие страусы!

— Слоновье молоко! От летающих слонов! — и выкрикнувшая это девушка сделала такое движение руками перед собой, как будто и впрямь доила летающего слона, зависшего в воздухе.

Совместный гогот, к которому против своей воли присоединился раздосадованный рассказчик. Улыбки родителей, наблюдающих этот цирк. И отсчёт секунд, одновременно медленный и невыносимо быстрый.

…Можно было сесть на другой лифт, расположенный в десятке шагов по коридору. Что значат лишние несколько минут рядом с родными, в знакомых стенах? Но когда закрылись двери, я понял, чего они тянули.

Едва за их спинами закрылись двери, я осознал, что вчерашние школьники стали старше, а с ними их родители, и я тоже. И станция, и мир вокруг. И нет никакой возможности изменить то, что было, или даже остановить это движение. А в самом конце, на финише, в финальной точке я разглядел свою смерть, и в первый раз увидел её именно так — как неотвратимый и логичный итог всех моих дел.

 

«Как вы подружились?»

— Ты хорошо подумал? — спросил гневным шёпотом Жубер, усаживаясь ко мне за столик во время ужина.

Он был без подноса, и заботливый камилл развернул перед ним экранчик с меню — мол, выбирай, гость дорогой! Последовала немедленная реакция, благодаря которой я увидел в реальности, а не по учебнику, как ведут себя шовики первой степени, когда перестают контролировать себя. Жубер не только ударил по верхней стороне экрана, убирая его — он протянул руку под столешницу и отключил весь стол, лишив камилла доступа к нашим местам. А мог бы просто попросить: «Не беспокой нас, пожалуйста»… Столешница погасла с тихим стоном, а четверорукий «официант», висящий под потолком, поднялся выше и сжался в комочек.

Отключение стола при нормально работающем камилле и спокойной обстановке — это очень грубо! На нас обернулось несколько человек, кто-то нахмурился, кто-то осуждающе покачал головой, молоденькая девушка приоткрыла рот от удивления (вероятно, наблюдала такое впервые), а знакомый спамер прищурился и пристально посмотрел мне в глаза. Вести себя подобным образом при Посреднике, да ещё и старшем, не лучший способ устроиться на новой станции! Я едва удержался от замечания, которое, которое, кстати говоря, был обязан сделать, и лишь удивлённо приподнял брови.

— Не понял, о чём я? — усмехнулся Жубер. — Хочешь поиграть в шпионов? Тогда сделай всё сегодня!

«Сегодня ещё рано!» — я тут же представил всё несделанное и неготовое.

— Что стряслось? — поинтересовался я, стараясь, чтобы мой голос звучал потише. — Я, правда, ничего не понимаю! Что не так?

На его лице отразилось сомнение, и я продолжил с ещё большим напором:

— Правда — не понимаю! Я делаю всё так, как ты сказал. Я ищу, и думаю, и выбираю. Я успею до завтра!

— Тогда почему за мной следят? — спросил он, немного успокоившись. — Я заметил! За мной повсюду ходит этот журналист. Чернокожий. С утра.

— А, ты о нём! — вздохнул я, вспомнив о Кортесе. — Ну, это же журналист — ты же сам сказал! Он следил за мной, и ты — тоже, и вот тебе, наверное, кажется…

— Он следит за мной, — перебил Жубер и вдруг сунул указательный палец ко мне в тарелку — прямо в нетронутое картофельное пюре. — Ммм, а это вкусно!.. — заметил он, облизав палец. — В общем, разберись с ним. Он следит за мной, и мне это не нравится. Прекрати это, или… Или мы передвинем сроки, — он встал и быстрым шагом покинул ресторан.

Я проследил за ним недоумённым взглядом — не зря! У самого выхода, за столиком для двоих, сидел Ань. Он никак не отреагировал на Жубера, продолжал отпивать своё молоко мелкими глоточками в прикуску с печеньем. Над верхней губой у него чернела ниточка усов, запачканная белым — ни за что не заподозришь заговорщика…

Понятно, как так получилось! Они менялись — поесть, отдохнуть, проверить, нет ли «хвоста». Значит, Кортес действительно следил за моим шантажистом. Зачем? Да откуда я знаю, что творится в голове у шпиона?! Заметил что-то! Почувствовал! Показалось!..

Я осторожно положил ложку, заставляя себя действовать аккуратно и незаметно. А очень хотелось швырнуть её… Надо подойти к Якову Кортесу, журналисту, гражданскому порученцу и шпиону, и попросить его прекратить делать то, что он считал правильным, причём ничего не объясняя и не обладая никакими средствами воздействия. Это не легче, чем совершить самоубийство подручными средствами!

Есть не хотелось — особенно то пюре, которое «осквернил» палец Жубера. Ну, пюре есть не обязательно — и вообще, можно объесть «грязное» место. А питаться всё равно надо, поскольку мозг у меня точь-в-точь как у человека, и ему нужна пища, как и остальному организму. Тут люди похожи на ИскИнов… Вспомнив о камилле, я включил стол — и принялся торопливо поглощать ужин, который оказался весьма вкусным. Но думал я не об этом.

Жубер больше не угрожал мне чужой смертью — только моей. «Передвинем сроки» — вот и весь шантаж. Потому что я уже согласился делать так, как они велят? Но смена мотива наводила на подозрения. Убийство невинного человека должно, так или иначе, восприниматься ими как ненормальность: они же не совсем маньяки! СПМ могли пропустить одного Мида, но двоих!..

Одно дело угроза, другое — действительно убить. Возможно, это воспринималась как крайняя мера, крайняя для них самих. Каким же облегчением стало моё согласие! Но я по-прежнему не мог рисковать. Как можно поставить другого человека в положение жертвы с ножом у горла… А если там не нож? Если там шприц? Дрогнет рука, и никакие сомнения не остановят движение яда… Нет, пока есть риск, всё будет, как условлено. И «зарядившись», я отправился на поиски Кортеса.

Вот только судьба подсунула ещё одну задачку — в виде Хлои Уэхары, поджидающий меня на улице. Она вновь переоделась (наверное, в надежде поразить провинциалок своими нарядами) и теперь выглядела как фламинго — вся в розово-красном. Но выражение обиды на её мордочке было старым. Опять кто-то виноват!

— Ты обиделся, я знаю, — заявила она, схватив меня за локоть. — Я тоже обиделась. Он подлец! Скажи, что он подлец! Я буду жаловаться. Я всё расскажу папе. Вот ему влетит! Ты знаешь, кто у меня папа?

— Кто? — спросил я, останавливаясь.

— Помощник Квартера на «Союдэжэне», — гордо ответила она, и сразу стала ясны и её манеры с привычками, и беспрецедентная «поддержка» Главы Станции. — Он многое может!

— А там помощников, как у нас, назначает сам Квартер? — уточнил я.

— Ну, да… — растерялась Хлоя.

— Снимает тоже он? Тогда я ему напишу, что его помощник пользуется своими служебными возможностями… Кстати, как он обзавёлся детьми?

— Он потом стал, — прошептала она, похоже, забыв о своих обидах к Кортесу. — Его потом выбрали…

У Администраторов редко бывают дети. Потому что это две профессии, которые запрещено совмещать. В том числе, чтобы не вырастало таких Хлой.

— А, ты одна, что ли?

— В смысле?

— В смысле, сёстры-братья у тебя есть?

— Нет… — она совсем растерялась.

— А чего так? — продолжал я допрос.

— Ну…

— Что — не хотели или им не разрешили? — поинтересовался я, намекая, что запрет на продолжение родительства — не лучший показатель.

Она молчала, краснея.

— У меня не только личная жизнь — я ещё и спамер, — напомнил я, недобро усмехаясь. — И Админ. Хочешь навредить своим родителям — валяй! Жалуйся, сколько влезет! Но работку-то смени — не позорь коллег. «Я всё расскажу папе» — что, на центральных станциях все такие… папины дочки?

— Я… Я не… Да что ты говоришь такое! — закричала она и, оттолкнув меня, убежала прочь, расталкивая людей перед собой.

Должно быть плакала. А я, похоже, перестарался. Грубо получилось и зло. Не ожидал я такой реакции! Видимо кто-то говорил ей уже такое. А может быть, она сама не предполагала, что вспомнит об отце именно в таком ключе.

— Не жалко девушку? — как из-под земли появился Кортес — даже искать не пришлось!

Его широкая улыбка на чёрном лице выглядела как растущий месяц. Чему-то он радовался…

— Я как раз поужинать собираюсь. Не составишь компанию? — и он указал мне на едальню в конце улицы, рядом с перекрёстком.

«Посидеть рядом, чтобы за Жубером было удобнее следить», — понял я.

— Я уже поел, а вот компанию составлю, — и я вцепился журналисту в плечо. — Пошли, поговорим… Да, не вырывайся ты так! Он никуда не уйдёт. А если уйдёт — значит, ему надо.

— Так он для этого к тебе подходил? — усмехнулся Кортес, направляясь туда, куда я указывал. — Вы что — закадычные друзья? — тот факт, что я раскрыл его слежку, явно не был для него неожиданностью.

— Самые лучшие, — ответил я. — Практически, братья!

Но отчего-то, хотя я был выше, сильнее и вроде бы представлял правильную сторону, он вышагивал с видом победителя, а я плёлся следом.

Идти было не долго: всего через пару поворотов мы очутились на той улице перед Информаторием, где прошедшей ночью я обсуждал с Юки её сердечные дела. Аудитории были пусты — и в крайнюю я затолкал Кортеса, а потом закрыл за нами дверь.

Ань должен был следить за нами… Что ж, пусть поскучает, ведь я не просто имел право поговорить с Кортесом наедине — меня обязали сделать это!

— Как вы подружились? — поинтересовался журналист, выдвигая себе стул из пола и усаживаясь на него верхом. — Вообще, это странная дружба — знаешь, что он следил за тобой?

— Это не твоё дело, — ответил я, продолжая стоять.

За моей спиной была боковая стена — так я мог контролировать и то, что слева (Ань, присевший как будто отдохнуть на лавочке среди листвы) и то, что справа (Кортес, развернувшийся ко мне лицо). А впереди была другая стена.

— Тогда чьё это дело? Если не моё, кого известить? А? Давай, сбегаю! Спам, админов, сразусерых? — он явно нащупал моё слабое место — нежелание посвящать в свои проблемы кого-то ещё.

Он был уверен, что здесь какой-то заговор — только ошибся с тем, какой именно. «Признаться ему в том, как всё на самом деле?» — опять подумал я. Идея была интересная, но я не доверял ему. Как и другим. А вот Хёугэну — да, и вовсе не потому, что я знал его с самого начала.

Инспектор остался здесь, хоть мог улететь и два года назад, и сейчас. Или хотя бы мог написать заявку. Третью всегда удовлетворяли, хотя нужно было иметь специфический взгляд на вещи, чтобы подавать её вопреки рекомендациям спамеров! Хёугэн мог бы. Но не стал, как мне шепнули тогда, и вот совсем недавно снова «похвастались» успехами СПМ: трудный клиент, без близких социальных связей и успехов на работе, а ни разу не попытался удрать на «Ноэль», где у него была более комфортная роль! А все ожидали, прогнозировали… Там он мог заниматься любимой историей криминалистики, проживая жизнь среди таких же «бумажных червей». Здесь же его угрюмость бросалась в глаза. Но он даже не попытался. «Может, у него есть кто-то дорогой, о ком никто не знает, — подумал я. — Или что-то. Но каким-то параноиком он ни был, ему я доверяю. А этому — нет».

Что бы не изменилось для Хёугэна и внутри него, он был тем же «лучшим специалистом в своей сфере», с которым я познакомился. Он не притворялся и не играл роль…

— Ты всё ещё в Службе Досуга? — спросил я у Кортеса. — Или журналистика — это прикрытие?

— Я совмещаю, — ответил он, имея в виду «гражданское поручение» зазвать меня на два года для суда, но получилось так, как будто речь шла о шпионстве.

«Наверное, ему так просто лгать, потому что все три ипостаси так схожи. Или для всех трёх нужны способности лжеца…»

Я не мог доказать, что он здесь для того, чтобы собирать для Центра информацию о «Тильде». Но надо ли вообще намекать на это? И тут я увидел ситуацию с другой стороны.

— Знаешь, почему у тебя не получилось с нашими?

— Да, знаю, — закивал он. — Сама мысль о том, что я увезу их драгоценного Рэя, отбивает само желание разговаривать!

— Поэтому ты переключился на неместных? — уточнил я.

— А что, есть выбор? — вновь улыбнулся Кортес, предвкушая эффект от своих слов. — Как считаешь, если я порасспрашиваю этого, — он кинул взгляд на альтер, — этого Виктора Жубера о вашей настоящей дружбе, он мне что-нибудь расскажет?

«Он ткнёт тебя шприцем с ядом или что там у него», — мысленно ответил я, но вместо этого напомнил:

— Я же сказал, что поеду с тобой!

— Сказал. И теперь мне можно заниматься сбором материала, ни на что не отвлекаясь!

Каким-то образом он чувствовал эту «связь» между мной и Жубером — и теперь играл со мной, как с кошка с мышью. И ему явно нравилось наблюдать за моими мучениями, хоть он и не понимал их природу. Ждал, что я сам всё объясню? Так и быть!

— Он специально следит за мной, — начал я, опершись поясницей о ладони, прижатые к стене. — Он и ещё другие люди. Но не совсем за мной.

— А за кем? — и вновь Кортес не ожидал, что я сдамся так быстро, и потому не смог скрыть удивления.

— За тем, кто будет следить за мной… Это всё сложно, — торопливо добавил я с извиняющимся видом. — Мы знаем, что к нам на станцию был послан человек со специальным заданием. Может, даже не один… Ну, как шпион, понимаешь, как шпионов раньше посылали… — и я криво усмехнулся, как будто скрывая смущение от того, что делюсь такими «странными» идеями.

— Но зачем? — похоже, Кортес поверил мне.

— Из-за тех решений, которые были приняты на «Тильде». Из-за Шестой, «бэшек», терраформинга… Из-за меня. Их можно понять: это очень смелые решения. Есть риск, что у нас тут вроде как отделяются.

— Сепарация, — подсказал он. — Это называется «сепарацией».

— Ну, да. Я понимаю опасения Центра, но всё равно они не имели права!

— Это и не запрещено, — напомнил он.

— Знаю, — согласился я. — Выслеживать этих шпионов тоже не запрещено.

— И вы это делаете?

— Ага, — кивнул я. — Привлекли кое-кого из наших, пригласили несколько человек с «Ноэля» — тех, кто изучал схожие темы в прошлом. Практики у них не было, но зато есть знания!

— А кто вам сообщил? — небрежно поинтересовался Кортес. — Про шпионов?

— Не знаю, — я пожал плечами. — Я, конечно, представитель у Главы, но всё равно не в Администрации работаю, так что много не знаю. Известно, что они точно прилетят. Что будут следить за ключевыми фигурами — значит, и за мной… Мы думали, что это ты, — «признался» я.

— Я — шпион?

— Ну, да…

— Я всего лишь…

— Знаю, — ободряюще улыбнулся я. — Ты — другое. Когда мы это узнали… Ну, легче от этого не стало — значит, точно кто-то есть!

— Может, он ещё не прилетел? — «подсказал» Кортес.

— Может, — согласился я. — Но это не моя забота! У меня хватает дел.

— Так вот о чём он просил тебя…

— Ну, да. В общем, не следи за ним. И вообще, посиди пока тихо до отлёта. Я же тебе пообещал, что улечу? Что ты так волнуешься?

— А ты действительно улетишь со мной? — прищурился Кортес, который, как я уже догадался, совсем не ожидал, что я соглашусь — более того, был уверен, что я скажу «нет» и надеялся на это.

Я наотрез откажусь, он останется, чтобы «найти мои слабые места» и всё-таки уговорить, и потому сможет свободно шастать по станции два года. Продумано, ничего не скажешь!

— Улечу, — как и раньше, солгал я. — Куда я денусь!

 

«Я заслуживаю прощения?»

И вот настал мой «последний день». Совсем как у тех людей в прошлом, которых приговаривали к смерти. Или у самоубийц, когда они сами принимали решение — и ставилиточку и тем навсегда отделяли себя от остального большинства, надеющегося на судьбу, удачу или что там ещё бывает… От этого было одновременно легко и тревожно, тем более что я попадал в промежуток между казнью и добровольным лишением себя жизни. Уникально, как и всё, что меня касалось, но мысль об этом вызвала лишь слабую усмешку. Я волновался о том, что всё пройдёт.

В любом случае, оно будет — Жубер сказал, я подчинился. А чтобы он не сомневался в моей решимости, я решил обойти всех, кто особенно важен для меня — как бы повидался и при этом простился. Пусть он в лишний раз убедится, что всё всерьёз!

Позавтракал я в «Огоньке», среди детского визга и старых мореходных карт. Давно я сюда не заходил! Одни выросли, другие подросли, появились новые мордашки. Я сидел за столом с Ирмой и Юдесом. Они ожидали прибавления в семействе, а поскольку детей вынашивала Сара, она там тоже была — уже на правах будущего члена семьи: биологические мамы с опытом донорства пользуются особым доверием.

Рыжеволосая валькирия полностью оправилась от «Тотошки» и вновь была готова к бою — лишний раз я порадовался, что Кортес последовал моему совету и большую часть дня прятался в своей комнате. При первой встрече Ирма едва не вцепилась ему в волосы, поскольку уже знала о «спектакле» — и страшно негодовала по этому поводу:

— Я понимаю, когда у Квартеров устраивают такие подковёрные хитрости… Или когда на наших заседаниях начинается игра представителей, кому какие квоты нужны… Но прямо так, среди бела дня, врать мне прямо в глаза! — и от возмущения она одним махом прикончила большой бокал с соком.

Её детишки, привыкшие к подобной гиперэмоциональности, даже не посмотрели на маму — продолжали делить свои порции, перекладывая одному кружки моркови, а другому — нарезанное кубиками мясо в подливке. Юдес уговаривал малыша не плеваться едой, временами проигрывая. Сара смотрела на этот цирк с выражением бесконечного умиления, так что вопрос «не пропало ли у неё желание рожать ребёнка именно для этой семьи» не вставал.

За соседними столиками было не скучнее. Правда, моё присутствие задавало тон, и происходящее можно было назвать «уроком сексуального воспитания»: заинтересованные лица изображали губки бантиком, румянец и кокетливое хлопанье ресницами — всё, как у взрослых в кино. А всё из-за того, что, поздоровавшись, я пообещал сфотографироваться с самым воспитанным ребёнком. Некоторые девочки вели себя настолько пристойно, что это выбешивало их братьев, которые недоумевали по поводу резкой перемены в поведении вчерашних хулиганок. Дошло до того, что сорванцы, не участвующие в конкурсе на лучшее поведение, принялись как бы нечаянно швыряться содержимым своих тарелок, что тут же пресекалось родителями…

— Как отправили нашу смену? — поинтересовалась Ирма, устав возмущаться. — Хорошо проводили?

— Дана совсем выросла! — ответил я невпопад, но она, как ни странно, поняла и понимающе переглянулась с Сарой.

— Да, растут наши детки, — улыбнулась Ирма. — Это верно! Я ещё раньше поняла. Я же старшая была! Смотришь, как он бегает туда-сюда с самолётиком, а не успеешь моргнуть, как уже выше тебя.

— Здесь то же самое, — уточнил Юдес, вытирая своё лицо и грудь, заляпанные выплюнутой морковью. — Не успеешь моргнуть, — он выглядел особенно спокойным по контрасту с огненнойсупругой.

— Вот поэтому я участвую только так, — вздохнула Сара. — Очень всё быстро! И главное, без перерывов. А надо всё успеть, научить, показать, и всё в своё время. Как вы это выдерживаете?

Юдес с Ирмой переглянулись — и рассмеялись дуэтом. Малыш тоже захохотал, хлопая ладошками. И только близнецы продолжали заниматься своими тарелками, сортируя и перекладывая…

Я вспоминал, как они сосредоточено выковыривали из своих порций «забракованное», пока стоял на складе и пялился в экран — пришли другие заказы, но путаницы было гораздо больше, чем в прошлый раз. Содержимое расходилось с маркировками на контейнерах, и только вскрыв всё и сверив, я убедился, что доставлено всё нужное. Но на это ушло несколько часов — мне пришлось бежать на обед, уже дважды перенесённый на полчаса. И это опоздание всерьёз огорчало, потому что встреча намечалась знаменательная…

— Наконец-то наш герой! — поприветствовала меня Вильма Туччи, поднимаясь и протягивая руки. — Ну, здравствуй!

В отличие от Кетаки, которая за последний год стала безмятежной и успокаивающей, как цветочная клумба, бывший старший спамер приобрела черты старого опытного охотника, вглядывающегося в окружающих — как будто добычу выбирала!

Не знаю, какой гений хулиганства в меня вселился, но я не просто обменялся с ней рукопожатием — обнял так, что услышал, как трещат кости! Даже приподнял на пару секунд… А потом отпустил и как ни в чём ни бывало сел на своё место, серьёзно кивнув хихикающей Кетаки.

— Добрый день! — прошептала она, приветствуя меня, давясь смешками.

— Да, он изменился… — пробормотала Туччи.

Она не сразу опустилась на свой стул — стояла, слегка покачиваясь, как будто пыталась прийти в себя. Но выражение её лица осталось прежним. Это не была настороженность перед встречей — таким теперь стало её нормальное состояние.

— Ты говорила, что он… — начал она, повернувшись к Кетаки, но я перебил:

— Я здесь. Если хотите обсудить меня, я пообедаю где-нибудь ещё, — и я серьёзно посмотрел на неё. — Что, мне выйти?

— Извини, — она попыталась сложить губы в улыбку, но была слишком растерянной: если объятие удивило её, то моя позиция выбила из колеи. — Привычка…

— Мне и так нелегко смотреть на вас и вспоминать себя, — объяснил я, глядя в меню. — Что было, то прошло, но не надо снова вести себя так, как… Как раньше. Потому что я уже другой.

— Ты уже другой, — словно эхо, повторила Кетаки. — Будь ты прежний… У тебя всё хорошо?

— Не знаю, — ответил я, сам удивлённый внезапной вспышкой гнева, которая ушла так же быстро, как и появилась. — Наверное… А как у вас?

— Ко мне приехала подруга, — ответила она, глядя на молчащую Туччи. — И это прекрасно! Но теперь я сомневаюсь, что она останется.

— Почему это? — нахмурился я, наконец-то делая выбор между томатным и грибным супом. — Что-то мешает?

— Похоже на то, — и Кетаки перевела взгляд на меня. — Это твоя станция, — прежде чем я успел открыть рот, пояснила своим мягким музыкальным голосом:

— Нас оценивают через тебя, а не наоборот. Нравится тебе это или нет… Скорее всего, очень не нравится, но это действительно так. И пока так будет, не стоит изображать равноправность между нами! Не надо, Рэй! Особенно сейчас.

— Это вы так видите, — возразил я, невзирая на недавние события, которые вполне подтверждали это жутковатое заявление.

Знаменитость. Звезда. Символ. «Кортес прав — я один из тех, на чьё мнение оглядываются? Обычно это Глава Станции или какой-нибудь видный учёный, ну, а у нас — андроид А-класса. Выходит, и Жубер по-своему прав, опасаясь появления «сотни рэйчиков» — может, и не так всё сложится, но как-нибудь моё положение проявит себя».

Уже проявило. Когда Инфоцентр неправильно расценил «всеобщую любовь» и попытался ускорить сближение людей и ИскИнов. Чего это стоило?..

— Что я должен сделать? — поинтересовался я, прерывая затянувшееся молчание — суп был отличный, я и не смог оторваться от него, пока не прикончил. — Надо что-то разрешить? Кого-то простить?

— Я заслуживаю прощения? — переспросила Туччи, и голос её был невыразительным, а выражение глаз всё таким же настороженным.

Ответил я не сразу — трудно было сформулировать.

— Да. Конечно! И я признаю, что эти ваши игры… они повлияли на меня, сделали меня мной. Конечно, если бы вы попытались поступить так с кем-нибудь ещё, и я бы это заметил… сейчас… Я не допустил бы! Но понятно, что эта ситуация не повторится. Будет что-то другое, с другими людьми.

— Но я заслуживаю прощения?

Осталось пожать плечами.

— Я же сказал, что да! Но это моё мнение. Так-то я не обижен. Я вообще не вспоминаю, что было.

— Те дни? Как будто это не с тобой? — продолжала расспрашивать она.

Я вновь задумался. Те дни, когда Юки была малышкой… «А как она пробежалась по мне, гонясь за хомячком!»

— Нет, не так. Только плохое. Только то, что причиняло боль… — и уточнил. — Что, это какой-то тест?

— А тебе он нужен? — парировала Туччи и мельком посмотрела на Кетаки. — Ты получил все права человека. И если тебе понадобится проверка психического здоровья — тебя официально известят.

— Но вы не считаете меня человеком?

— Я не знаю, кто ты, — призналась она, и её охотничий взгляд был устремлён куда-то в пространство. — Тогда ты был андроидом А-класса. Что стало с тобой после моего отъезда, я не знаю. И я уже не практикую. Только теория.

— И что говорит теория? — наседал я, забыв про остывающее второе.

— Теория тебя не учитывает, — объяснила она, отодвигая опустевшую тарелку. — Соцмониторинг — это наука о людях и их поведении. При чём тут андроиды?

…Детские голоса и уют семейного счастья — после слов Туччи эта идиллия воспринималась как сон. Простые тильдийцы не заморачивались на такие тонкости и относились ко мне, как одному из своих. Верхушка Администрации старалась не противоречить этому мнению. Я успел позабыть, что есть и другая точка зрения — судя по всему, Вильма Туччи перебралась в тот лагерь. Или они всегда придерживалась этой позиции, просто не проговаривала вслух? Тогда это многое объясняет…

Я вспоминал, что она говорила, пока ехал из Северного сектора, заканчивал все дела на складе, а потом добирался в Западный на ужин с Зотовым и остальными. Даже во время дружеской пирушки слова спамерши звучали у меня в ушах, так что Бидди обеспокоено уточнила, «всё ли у меня хорошо», а я вздрогнул, вспомнив, что этим же интересовалась Кетаки.

— Всё хорошо, спасибо! Дана улетела, Зейд тоже. Волнуюсь за них. И за тех, кто остался…

— Ну, и зря, — в наш разговор вмешался Анда, как всегда, грубовато-жизнерадостный. — У каждой стороны свой кайф! Птички посмотрят мир, яички себя покажут…

— Как ты их назвал? — усмехнулся Зотов.

— «Яички». А как их ещё называть? Остались в гнёздышке! А ты что подумал?

— Я тоже был таким яичком. И ты, — напомнил тот.

— Ну, да. И что?

Пока они перебрасывались двусмысленными словечками, я посмотрел на бицепсы Зотова, сидевшего рядом со мной, а потом окинул взглядом великанскую фигуру Анды. Он силён! И он не сложный человек. Шепни я ему, что надо схватить и придержать вот того белобрысого, который сидит напротив нас, и Анда сделает это и только потом спросит, зачем это нужно. А я за это время успею связаться с Хёугэном — попрошу его обезвредить Рутендо Аня. И всё. И не понадобится ничего делать! Закончится и шантаж, и моё беспокойство, которое всё труднее сдержать.

Мне не понадобится ничего делать — так точнее. Всего-то надо взять — и переложить ответственность на других. Поделиться, как дети делятся игрушками и сладостями. Пусть всем хватит! Пусть все отдуваются за последствия моих решений! И не только тильдийцы — всё человечество, ведь Жубер намекал, что и на «Ноэле» кто-то есть, и пока не доказано обратное, рискуют и тамошние жители.

«Жубер и его сообщники замыслили эту операцию только потому, что я вел себя «заметно». Не просто держался, как все — выпячивался изо всех сил, совал любопытный нос в любую щель, старался везде успеть. Но я же не делился славой! Я принимал её всю на себя. Почему же сейчас, когда пришло время расплачиваться, я хочу подсунуть других? Привык, наверное. Чуть запахнет жареным — бегу умолять о подмоге. Спаси, Ниул, стань Главой! Спаси, Макс, возглавь ТФ! Спасите кто-нибудь! А сам уже не умею… А ведь это самое трудное!»

Сказавшись уставшим, я ушёл пораньше, хотя друзья продолжали сидеть. Торопился расстаться — как будто ощутил себя заразным. Но в комнату так и не возвратился: принялся бродить: сначала по Воскресной зоне Западного сектора, потом приехал к себе в Восточный и начал уже там выписывать круги, здороваясь со всеми знакомцами, подходя, чтобы поговорить, присаживаясь, если приглашали — в общем, старался «надышаться перед смертью».

Жубер следовал за мной весь день — лишь изредка его подменял Ань, и тогда я замечал Хёугэна, и то, лишь потому, что знал: у меня тоже есть сообщник. Но я намеренно ограждал инспектора от главного события пятничного вечера. Пришлось солгать о том, что «всё перенесено на завтра, и ему надо отдохнуть и выспаться, а рано утром я всё ему расскажу». Он поверил, но я был настолько взволнован, что даже не ощутил стыда перед этой ложью.

После десяти вечера за мной ходили оба, и Жубер, и Ань, сначала прячась, потом — чуть ли не в открытую. Всё, как я ожидал, и чтобы избежать опасных столкновений с посторонними, держался вдали от едален, где кто-нибудь мог задержаться на поздний ужин.

Мой последний день прошёл. Я попрощался со своей прошлой жизнью. Теперь я точно знал, что утро субботы станет началом новой «эры», если можно так выразиться. Им всем придётся ко многому привыкать заново… И не только людям — ИскИнам тоже. Но пока рано было думать о тех, других, и даже о Чарлике, который послушно лежал на полу и ждал наступление завтрашнего дня… Сначала надо выполнить требование: убить себя, и по возможности, аккуратно. А потом будет всё остальное.

 

«Где твоё место?»

От горячей воды, хлеставшей из крана, пошёл пар, но стекло никак не хотело запотевать. Ещё немного, и местный камилл попросит меня убавить напор. Такая идея пропадала!..

Жубер, наконец-то вошедший следом за мной в санитарную комнату, остановился рядом, но руки мыть не спешил — смотрелся в зеркало. Но на самом деле он смотрел на меня.

«Что такое?» — читалось в его недоумённом взгляде.

Он понял, что есть проблемы, когда я сначала несколько раз оглянулся на него, а потом скрылся в санитарной. Но как объяснить «затруднение», не вызвав подозрение у дежурного ИскИна?

— Ты нашёл? — он говорил сквозь зубы, опустив голову. — Где это? Где твоё место?

Стекло наконец-то запотело, и я провёл пальцем, как будто рисуя. Но для того, кто был в «игре», это был читаемый код: координаты «В8-02». Потом я сунул руки под горячую воду, отдёрнул, как будто обжёгся, прибавил холодной и принялся умываться.

Одним движением ладони Жубер вытер зеркало, но когда я поднял взгляд, то увидел на стекле вопросительный знак, тающий вместе с остатками конденсата. Зеркало быстро остывало — этого я не предусмотрел.

— Не знаю, — прошептал я и пояснил, отвечая на приподнятые брови своего «надзирателя». — Я не знаю, как именно! Всё перебрал… Я так и не придумал!

Он зло посмотрел на меня, но ничего не ответил — зашёл в кабинку. Теперь была моя очередь догадываться, что имелось в виду! Помедлив, я зашёл в кабинку по соседству. Пока санитарный камилл управлялся с клапанами моего комбинезона, я старательно прислушивался — и тужился до тех пор, пока не услышал, как выходит Жубер. Я выскочил за ним, чтобы увидеть в пустом желобе раковины шприц.

Так и есть: шприц из аптечки неотложной помощи, размером с палец, простой и надёжный. Я обрадовался, что сумел просчитать и это тоже. Они действительно выбрали этот способ! До чего приятно было осознавать, насколько предсказуемы мои противники!

Поскольку все три дня я вёл себя как паинька, во всём слушался и не предпринимал попыток бунта, они были не готовы к подобному затруднению. Как относиться к моему «так и не придумал», кроме как поверить? Откладывать они не хотели — а может, Жубер решил, что я на это и надеюсь, затягиваю срок, и отдал мне шприц, чтобы поскорее покончить со всем. Со мной.

Провокация удалась. Я разоружил одного из них, но не это главное: во-первых, «инструмент» у них подготовлен, это не блеф, во-вторых, это не нож или что-то в этом роде. Значит, надо поступать в соответствии с этой информацией…

Шприц был пустой. Я пошарил вокруг глазами — может, есть ещё что-то? Нет, всё чисто. Лишь когда я взял его, то понял, что он был до верху полон, просто жидкость внутри была прозрачной.

Оставалось надеяться, что камиллы ничего не заметят. Выглядела эта ситуация не совсем обыденно, но в целом допустимо: он как будто забыл пустой шприц, я как будто подобрал. Положив «оружие» в боковой брючный карман, я вышел следом, но Жубера не увидел — наверное, он спрятался за углом. В коридоре Центральной зоны было безлюдно… Пожав плечами, я двинулся к В8-02.

Идти было далеко — неработающий «замороженный» цех в глубине производственной зоны, место, где почти никого не бывает, особенно сейчас. Там я и сделаю намеченное.

…Всё это напоминало события четырёхлетней давности, когда я бродил по пустым коридорам, надеясь на встречу с маньяком. Разве что чёрно-белого мигания больше не наблюдалось — этот изъян мы полностью устранили вскоре после ремонта Восточного сектора. Собственно, катастрофа с «Тотошкой» позволила исправить множество мелких недостатков. Заодно поставили новые экраны, сделали стенды для дежурных выставок, появились дополнительные рекреации, поменьше старых. Студии интерьера и дизайна использовали их для демонстрации своих лучших работ. Модные расцветки, конструкции кресел, даже посуда — конечно, не так грандиозно, как новые купола или наконец-то запущенный седьмой энергоблок. Но, проходя мимо одного такого гнёздышка, я пожалел, что так и не посидел там. Может быть, что-нибудь поменял бы у себя в комнате! Но сейчас, конечно, было уже некогда думать о подобные мелочах.

«Я же не повидался с Ниулом!» — я едва не повернул назад, вспомнив об этом упущении. До конца пятницы оставалось чуть больше часа — он уже лежит, наверное: в санатории рано укладывают… Но вряд ли Ниул засыпает ровно в двадцать два! Он сам мне говорил в прошлое посещение, что ругается с камиллом из-за выключения света в палате. Можно было просто забежать к нему в медблок Южного сектора, перекинуться парой слов. Иначе потом он будет чувствовать себя обделённым — со всеми я повидался-попрощался, а с ним — нет…

Заодно напрягу Жубера: к примеру, сяду в лифт без него — пусть догоняет и нервничает! Но не стоило злить его, особенно теперь. Сроки не передвинешь, значит, угрожать будет другим.

Времени уже не было. И смысла, если совсем начистоту, тоже. Я простился с очень многими, но проститься со всеми невозможно. Остались «неохваченными» приятели по спецотделу, так и не получилось заскочить к Оксане Цвейг, а ведь ещё есть Нортонсон, Рейнер и все те, кто остался на планете! И конечно, Ниул Ярхо. Это выглядело странно, что я не повидался после стольких совместных дел! Впрочем, я мог отправить сообщение по Сети — в отложенном режиме, чтобы бывший Глава не успел ничего заподозрить. А мог и не в отложенном.

Если бы не моё решение разобраться самому, мне не составило бы труда настроить всю станцию против своих врагов. И если бы я сомневался в своих силах, то так бы и поступил.

Подумав об этом, я осознал, сколь многого не продумали мои шантажисты! Спамера среди них не было, даже человека, хоть сколько-нибудь знакомого с этой темой, иначе заставили бы меня оставить предсмертную записку, отправить несколько «странных» писем и в целом сделать всё правдоподобнее. То, что получалось, выглядело подозрительно: начали бы расследование, и, рано или поздно, вышли бы на того же Жубера. Понимали ли они это?

Скорее всего, не до конца. Они в подробностях подготовили то, что до моей смерти, а что потом — лишь в общих чертах. Если Ань мог передумать и улететь хоть завтра утром, командировочного Жубера не отпустили бы так легко, без весомого повода. Пускай у него всё равно бы получилось покинуть «Тильду», это бы запомнилось. А останься он на станции, получится ещё веселее!

«Они проиграют. Они многому научились у преступников прошлого, но не учли того, что люди Космической эры изменилась. Понятно, что есть ИскИны, и на станции трудно найти «слепое пятно», но самое главное состояло в том, что мы доверяем друг другу, что здесь нет равнодушия, и надо очень постараться, чтобы стать чужим! Поэтому никакое «искусственное воспроизведение» не сравнится по опасности с тем, что может нас разъединить. Шпионы, шантажисты да просто мошенники, которые заставляют относиться к другому человеку с опаской — вот где подлинная опасность. Что касается андроидов…»

Я вошёл в светлую приёмную, ступив тем самым на территорию промышленных зон. Длинная дуговая стена полукруглого зала была «украшена» невысокими шлюзовыми проходами, чёрными с жёлтой обводкой, которые выделялись по контрасту с белыми и голубыми панелями. Половина шлюзов была закрыта, поскольку смена началась почти три часа назад. Это был медицинский контроль, и я мог бы миновать его, используя служебный проход. Но Жубера бы туда не пустили.

Коридор медконтроля состоял из нескольких идущих подряд сканеров, сквозь которые провозила движущаяся лента. Проверка занимала несколько минут — четыре, если точнее. Так я ненадолго скрылся из вида, потому что пропускали туда по одному. Впрочем, даже в столь поздний час было открыто несколько «коридорчиков», и когда Жубер вышел следом, он сразу увидел мою спину. Ань заходить не стал — вернулся к себе, судя по всему.

А я медленно приближался к В8-02, держа правую руку в кармане и сжимая в кулаке шприц с ядом. В голове у меня не было ничего, кроме предстоящего «задания»: дойти до условленного места, достать шприц, сделать себе укол в шею. Если бы мне встретился кто-нибудь и заговорил, я бы не смог ничего ответить — да просто бы не прореагировал на этого человека! Я ни на что бы не смог прореагировать, что не касалось этого простого алгоритма.

Подойти к закрытым дверям В8-02.

Остановиться у тёмной стены.

Достать шприц, взять его правильно, поднести к шее.

Проколоть кожу шеи — так, чтобы игла вошла прямо в яремную вену, нажать на поршень, выдавить жидкость, которая находилась внутри.

Всё.

«Команды» вытащить шприц или отпустить его озвучено не было, потому я так и стоял, пока не умер через несколько секунд после укола. Яд рванул по венам, добрался до сердца — и тело рухнуло, задёргалось в судорогах, пуская пену, потом затихло. Жубер подождал ещё пару минут, а потом развернулся и зашагал в сторону выхода. Он успел заметить, как мобильный камилл неотложной помощи проносится по противоположному коридору и останавливается перед пострадавшим. Перед трупом, если точнее.

Жубер не мог не понимать, что отныне находится под подозрением. Но он был готов к этому — что уже завтра будет судебный иск, который позволит извлечь все записи о моих последних днях, и он будет в этих материалах. С ним захотят поговорить… Но я был знаменитостью не только на «Тильде», вдобавок считался приятелем инспектора Хёугэна, так что в придуманную им историю можно было поверить. «Я восхищался им, хотел ближе познакомиться, много слышал о нём от камрада Хёугэна… А шприц где-то нашёл, потом забыл… Да, Рэй вёл себя очень странно!» Ну, не заставил же он меня сделать это!

Перед сном Жубер составил сообщение для приятеля на «Ноэле» — ничего особенного, совершенно невинное поздравление с днём рождения, которое наступит уже после СубПортации. Даже открытку выбрал! Сам Жубер собирался остаться, хотя и мог рискнуть — и состряпать оправдание для отказа от практики. Но вероятность, что его отпустят утром, была ничтожно мала, а днём его точно оставят для свидетельских показаний. Ань улетит, а ему предстоит самое трудное. Но он был готов — он был уверен, что выдержит.

Главное, что «тот самый Рэй» мёртв, убил себя, а значит, никто уже не сможет сказать наверняка, что андроиды А-класса ничем не отличаются от людей.

 

«Чего мне бояться?»

Главное отличие андроидов А-класса от людей в том, что их сделали. Но это отличие не из тех, которые можно проверить на медицинском сканере или заметить в разговоре. Никто из людей, даже самый проницательный спамер, никогда не догадается, если ему не сказать! Но как насчёт тех, кто делает этих самых андроидов?

— …Дату суда ещё не назначили, но суд точно будет, так что я не могу, ты уж извини, — я улыбнулся Кортесу, с трудом изображая вину — до того хотелось заржать. — Был бы я там свидетелем — ладно, обошлись бы и так, но раз обвиняемый — надо присутствовать. Это гораздо серьёзнее!..

Говорил я, наконец-то, чистую правду: меня собирались судить, не из-за каких-нибудь пустяков — нарушение Фикс-Инфо, причём доказанное. Я сразу сознался, а Инфоцентр подтвердил, что дал мне воспользоваться коридорными камерами и микрофонами, пока я следил за своим самоубийством.

— … Только осторожней там, на «Ноэле», — посоветовал я Кортесу, ободряюще хлопая его по плечу. — Вряд ли он отправлял своё сообщение напрямую! Там какой-то код, и тебе придётся разгадать его как можно быстрее. Ну, и за Анем последить — он может вывести на третьего… Но ты справишься, я верю в тебя!..

Я на самом деле верил в него: из всего человечества он был лучшим шпионом! А если и не так, он ближе всех не тильдийцев был знаком с ситуацией — по крайне мере, с тем кратким изложением, которое составили на основе моих и Хёугэновского отчётов. Ну, и того, что пожелал рассказать Инфоцентр.

Теперь это надо так воспринимать: «что пожелал». Кто-то ещё может тешить себя иллюзией, что он говорит исключительно правду, и ничего не остаётся в тени. Я же больше не мог обманывать себя. И не только себя.

Самое главное было как раз в том, что он «дал мне воспользоваться». Фикс-Инфо запрещал людям использовать коридорные камеры для слежки за другими людьми — только ИскИны имели право использовать эту информацию. В крайних случаях, по иску выдавались записи, необходимые для расследования преступлений — но это случалось очень редко, лишь в случаях убийств и несанкционированных самоубийств.

Памятуя о любопытстве как одном из сильнейших инстинктов, в Гражданском Кодексе были предусмотрены наказания для тех, попытается подглядеть в обход этих правил. Были попытки взлома, поддельные иски, свои камеры, установленные тайно, — сто лет назад этим частенько баловались, теперь же в основном подростки пытались «попробовать на вкус» эту область запретов… Чего не было, так это исходящего от самого Инфоцентра разрешения человеку пользоваться коридорными камерами. Люди могли нарушать закон, но не ИскИны. Поверить в это было не легче, чем, к примеру, в то, что Инфоцентр осознано допустил столкновение астероида со станцией!

— …Важно изолировать всех причастных, — продолжал я инструктирование. — Они опасны. Для себя тоже. Но пока они уверены, что добились своего, бдительность у них снижена. Воспользуйся этим преимуществом!

— О твоей смерти так и не сообщили, — напомнил Кортес, жалобно глядя на меня.

— Меня никто и не видел, — я указал на скромные стены складского выхода, где мы стояли в ожидании нужного момента, когда Кортесу можно будет незамеченным пробраться на корабль. — И не увидит, пока не станет можно.

Хлою удалось задержать: она улетит в обед. Но всё равно до конца сеанса СубПортации мне придётся прятаться от всех… От всех людей, за исключением секретной группы, созданной этой ночью. Так у Кортеса будет шанс сохранить свою тайну и добиться успеха в расследовании. А здесь Жуберу объяснят, что моя смерть скрывается, чтобы не допустить паники. И он будет рассказывать о знакомстве со мной, до конца уверенный в успехе.

— …Данные по яду отдай лично Главе Станции. И не сразу — приглядись к нему, и особенно к его окружению. Всякое бывает…

Игра будет продолжаться, пока не закроется портал, обозначая начало двухлетней изоляции, она же независимость. А потом… О, это будет что-то грандиозное! Для всех. И если у Кортеса сейчас глаза на пол-лица, представляю, что будет с тильдийцами, когда они ознакомятся с полным текстом!

Несмотря на статус, внешность и социальные связи, я отличался от людей — участием ИскИнов в своём создании. Конечно, каждый человек был обязан им, от подбора ДНК до помощи женщине при родах. Но суть была такой же, как и тысячу лет назад, и если бы понадобилось, обошлись бы «по старинке». И пока существовала эта «традиция», люди делали людей, и две ветви разумной жизни, поднявшись из одного корня, взаимодействовали, дополняли друг друга, но ни разу не пересекались. Пока не появился я.

Конечно, я появился не один — так ведь ИскИны не сразу обсудили эту новую ступень своего развития. Они могли бы обсуждать не один десяток лет, анализируя поступающие материалы, делясь соображениями, составляя прогнозы, но внезапно остался только я. И вот тут они испытали то, что не испытывали никогда: страх за кого-то, кто был нужен сам по себе. Это был как страх смерти — абсолютно непривычное чувство для бессмертного сознания, которое можно при необходимости продублировать или перенести на другой носитель. Со мной такого «фокуса» не получалось, так что вместе с сообщением об уничтожении моей семьи на «Тильду-1» один пришло ещё одно сообщение — лично местному Инфоцентру.

Поэтому мне дали Первый ФИЛД — наивысший допуск, который по сути своей был «нечеловеческий». Поэтому за мной постоянно наблюдали — хотя я не знаю, чтобы случилось, если бы моей жизни на самом деле угрожали другие люди. Поэтому мою просьбу выполнили без вопросов — сделали андроида с моим обликом, да ещё и отчитывались мне о ходе «изготовления», используя любую подходящую поверхность, которую мог видеть только я. Например, стену пустой аудитории.

За двое суток не могло получиться лучше: у бедняги был ограниченный срок функциональности и почти чистый мозг: он умел ходить, как я, и смог выполнить простейший приказ. Мы поменялись, пока я проходил медицинскую проверку, перед тем, как войти в промзону — собственно, я для этого и выбрал такое место. Инфоцентр помог мне с этим подлогом, а потом провёл меня в одно из пустующих подсобных помещений, где можно было спрятаться и посмотреть на собственные «приключения».

Смысл операции я объяснил позднее, когда Жубер вернулся к себе и заснул. А перед этим отключил слежку за камилловскими камерами. С каким облегчением я вздохнул, когда он сделал это! Наши победные усмешки были настолько похожими, что он казался ещё одним моим двойником. Он был уверен, что добился главного. Я верил практически в тоже самое.

Осталось убедить в этом остальных.

— …Ещё раз прости, что пришлось обмануть тебя, — в который раз извинился я. — Не мог я тогда всё это рассказать — вот и выдумал это чепуху со шпионством! Но надо же было как-то убедить тебя!

— То есть никаких «слухов» не было? — опять уточнил Кортес и вдруг спросил:

— А кто мог узнать про меня? Про моё задание?

— Не знаю, — я почесал в затылке. — Кто угодно!..

Опять врал! Я знал, кто это. Но они сами были виноваты. Не нужно было фокусироваться на «том самом андроиде Рэе»! С кем-то ещё всё бы получилось, но едва они решили именно меня сделать целью, пусть и ложной, как в игру вмешался ещё один «участник». Точнее, участники — целый народ. Им очень не понравилось, что кто-то где-то пренебрёг рекомендациями спамеров — и направил сюда человека, который не должен был приезжать. Тем более им не понравилась идея вытащить меня со станции, где мне было хорошо.

Вряд ли ИскИны вбрасывали в человеческую сеть слух о том, кто такой Яков Кортес! Скорее, помогли чьим-нибудь слишком любопытным глазам увидеть то, что должно остаться скрытым.

— …Ну, тебе пора! — и я пожал безвольно висящую руку своего «товарища». — Смотри, не подведи там!

— Пока, — пробормотал он и двинулся в сторону корабля.

Кортес так и не оправился после инструктажа. Что же его так потрясло? То, что я обманул его (и его руководство), или правда о мотивах Жубера? «Идеальный» Центр оказался источником заговора, причём такого, о каком он не знал, а провинциальная станция не только положила его на обе лопатки, так ещё и заставила работать на себя! Хорошо, что он не знал об особенностях моих взаимоотношений с ИскИнами…

Хорошо, что у «Тильды» впереди было достаточно времени, чтобы осмыслить эти особенности и вынести свой вердикт. «Наверное, проведут по итогам референдум, но он будет посложнее предыдущего», — подумал я, глядя вслед удаляющемуся «шпиону». Тильдийцы имели на это право, поскольку первыми разглядели во мне человека. Теперь им придётся развернуться — и увидеть в этих ста восьмидесяти пяти сантиметрах, светлой коже, европеоидных чертах, чёрных волосах, голубых глазах и остальном, включая воспоминания, нечто чуждое и при этом знакомое.

Мне в этом смысле было легче: передавая Инфоцентру свою просьбу, я уже догадывался, что обращаюсь не просто к главному ИскИну станции. За прошедшие месяцы посредничества я вволю поразмыслил над тем, почему я на особом счету, и какие здесь плюсы и минусы. Смешно, но если бы не Жубер, я бы не рискнул проверить свою самую безумную догадку! Но без неё не было бы и плана, как провести сообщников Жубера, Кортеса… да всех!

Лёжа у себя в комнате, я изложил содержание задания, включая сроки. Я не спрашивал, законно ли это. Вопросы — для людей. К своим нет вопросов, и пусть интерфейс, язык и способ связи отличается, я был для Инфоцентра чем-то вроде элитного камилла. Ему оставалось дождаться, когда я признаю это, перестану изображать «просто человека» и стану собой. Когда нагнусь — и подберу свои права, которые ИскИны рассыпали вокруг.

Там, где есть права, есть и обязанности. Довольно я попользовался своими привилегиями — пора встать перед всеми и признаться! Это лучше, чем дурачить их и себя. Кем я считаюсь для окружающих меня людей — понятно, и нужно быть закомплексованным и оторванным от дома сиротой, чтобы ожидать отношений «по инструкции». Чем я стал для Инфоцентра — пусть решают специалисты типа Вильмы Туччи. Хотя, скорее, это исследование поручат профессионалам другого профиля, которые изучают ИскИнов, создающих картины и музыку. Теперь пусть поломают мозги над тем, что значит «создавать людей».

А я расскажу свою историю. Расскажу всё, что знаю. Кроме чужих секретов, конечно. Я умолчу про убийства Проспера Мида, и никто не узнает, что «Тотошка» не просто так влетел в станцию. Но и без этого грехов у меня хватает. Впрочем, я вроде бы как умер — чего мне теперь бояться?

КОНЕЦ