Аделаида открыла глаза и прищурилась от утреннего света, пробивавшегося вдоль края гардин. Еще не совсем проснувшись, она перекатилась на спину, чтобы свет не бил в лицо, и с удовольствием потянулась. Мышцы ног болели. Гладкость нового полотна ласкала обнаженное тело. Она чуть не замурлыкала от удовольствия... Но тут же вспомнила, почему лежит голой в постели с мягчайшим бельем, а не путается в старом колючем одеяле и древней ночной рубашке.

Она была замужем. Она стала женой.

Аделаида повернула голову на подушке и увидела спящего радом Коннора.

Господи Боже! У нее теперь есть муж!

Веселый пузырек смеха зародился глубоко в ее горле. Такое случается, когда колеблешься между внезапным восторгом и полной паникой. Она подавила и восторг, и панику. Восторг, потому что не хотела будить Коннора, а панику, потому что понимала, как это бессмысленно и неразумно. Сейчас ей было необходимо подумать о том, что делать теперь.

Но, попытавшись сосредоточиться на этом, она осознала, как это трудно. Гораздо интереснее было обдумать то, что произошло прошлой ночью.

Ее брачная ночь оказалась водоворотом открытий. Что делали они!.. Что делала она! Свое поведение она могла назвать только распутным. Возможно, ей следовало теперь сгорать от стыда. Или по крайней мере испытывать неловкость. Но ничего подобного она не ощущала. Она чувствовала себя чудесно озорной и невероятно довольной собой... а еще она испытывала невероятное любопытство по поводу мужчины, спавшего рядом с ней.

Коннор был ее мужем. Она вышла за него замуж и разделила с ним постель. И при этом она очень мало знала о нем.

Ее взгляд прошелся по его неподвижной фигуре, рассматривая детали. Он спал на животе, руки были засунуты под подушку, ноги — раскинуты. Она обратила внимание на то, что он занимал больше половины кровати. Темно-русые ресницы, густые и достаточно длинные, чтобы пробудить в ней зависть, полукругами лежали на коже, бледной от природы, но слегка позолоченной солнцем. У него был маленький шрам у линии волос. Еще один — большой, начинавшийся у левой ключицы и толстым зигзагом уходивший вниз по спине под простыню. Она, хмурясь, рассматривала его, размышляя о том, следствием какой ужасной раны он был и как она должна была болеть. Это являлось суровым напоминанием ей о том, что не всегда он спал на мягких простынях, что были в его жизни суровые времена.

Мрачные картины возникли в ее воображении. Существовало бесчисленное количество случаев, при которых он мог получить такое ранение. Он был почти мальчишкой, когда его захватили вербовщики и сдали в матросы. И хотя ее знания о жизни на флоте были весьма ограничены, она слышала две или три ужасных истории о том, что творится на кораблях.

Этот шрам он мог получить от кнута капитана или от ножа кого-то из команды.

Коннор мог быть ранен в бою или...

— Сторожишь мой сон, милая?

Голос Коннора был хриплым со сна и сразу прогнал тревожные мысли. Ее взгляд метнулся к его лицу, и Аделаида увидела, что полуприкрытые зеленые глаза изучают ее так же пристально, как она изучала его.

Внезапно смутившись, она откашлялась и, уставясь на пятно на стене, пробурчала:

— Разумеется, нет.

— Счастлив слышать это, потому что сторожить тебя — моя забота. — Коннор перекатился на спину и рассеянно провел рукой по волосам, а потом закинул руки за голову. — О чем ты только что размышляла? Я почти слышал, как у тебя в голове вертятся мыслительные колесики.

— Я задумалась о том, как ты был ранен, — ответила она, не считая нужным лгать. Как еще ей узнать о нем больше, если не задавать вопросов? Так что она пожала плечами, когда его брови поднялись вверх. — У тебя шрам на спине.

— A-а. Падение с лошади в далекой юности. Я упал на скалистый склон.

— О-о...

Она вообразила совсем другое.

Коннор рассмеялся и, протянув руку, привлек ее к себе.

— Ты ожидала другую историю?

— Я подумала... — Она извернулась, чтобы не упереться ему локтем в ребра. — Тебя же насильно забрали на корабль.

— Верно. — Коннор пристроил ее к своему боку и приобнял за плечи. — У меня ранений было больше, чем одно.

И значит, больше одного шрама. Она слегка поерзала, стараясь устроиться так, чтобы видеть его лицо, но это нельзя было сделать, не обняв его или не свернув себе шею. Бросив эти попытки, Аделаида прилегла щекой ему на грудь.

Ей хотелось расспросить его обо всех его шрамах, но она подумала, что, пожалуй, лучше отложить расспросы до другого раза. Возможно, до той поры, когда они лучше узнают друг друга.

— Как тебе удалось от положения пленного матроса дойти до нынешнего состояния? — спросила она вместо этого.

Его руки крепче притянули ее к нему.

— Что ж, я увидел, решил, что заполучу, скомпрометировал — и вот...

— Я не это имела в виду, — рассмеялась Аделаида и обвела рукой комнату. — Я имела в виду все это.

— Да, я знаю. — Она ощутила пожатие его плеч. — У меня талант к судоходству и судовождению.

— Но как ты перешел из злосчастного матроса в судовладельцы?

— Везение, тяжкий труд и целеустремленность. Главным образом везение.

Аделаида подавила вздох, разочарованная его уклончивостью. Коннор не относился к тем людям, на которых можно надавить. Что было довольно печально, так как она-то как раз относилась к тем женщинам, которые не могли удержаться от того, чтобы не нажать.

— А более подробно рассказать ты не можешь?

— В другой раз. — Уверенным быстрым движением он перекатил ее на спину и навис над ней. Пронзительные зеленые глаза остро уставились ей в лицо. — Как ты себя чувствуешь нынче утром?

— О... Вполне хорошо.

Аделаиде нравилось ощущать, как он вдавливает ее в матрас, как сплетаются с ее ногами его ноги, как оперлись его руки с обоих боков ее тела, словно окружая ее защитными барьерами. Она вдруг почувствовала себя не просто хорошо, а замечательно. Ей было... интересно. С робкой улыбкой Аделаида обняла его, позволила своим пальцам пройтись по его теплой коже и твердым мускулам его спины.

Коннор издал низкий горловой звук удовольствия. Она заворожено наблюдала, как потемнели его глаза от желания. Нагнув голову, он овладел ее ртом в долгом страстном поцелуе.

Наслаждение пробудилось в ней, просочилось в ее кровь... Но едва оно стало нарастать, как Коннор отпрянул от нее.

— Достаточно, — произнес он севшим голосом. — Пока достаточно, милая.

Ее руки замерли.

— Почему?

— Потому что... — Полузакрытые глаза остановились на ее губах. Грудь тяжко вздымалась и опадала. — Потому что... A-а, проклятие, еще разок!..

Коннор снова завладел ее ртом, еще сильнее, еще глубже, чем раньше, словно пытаясь вытянуть из нее душу. Стараясь помочь, она заерзала на постели и ощутила жаркую тяжесть его возбуждения, коснувшегося ее живота.

Со стоном Коннор отклонился назад.

— Боже святый! Достаточно... Это слишком рано.

— Слишком рано? — эхом повторила она и посмотрела на окно. — Ты хочешь сказать, потому что сейчас утро? Так... так не положено делать?

Коннор заморгал и поспешно отвернул от нее лицо, но не раньше, чем она успела заметить его улыбку.

— Ты надо мной смеешься? — притворно возмутилась она.

Его плечи затряслись.

— Смеешься?!

— Да, прости. — Он снова повернулся к ней. Как он был красив с этим выражением веселья, возбуждения и нежности на лице. — Слишком рано после твоего первого раза, любовь моя. Я только это имел в виду.

— А-а... — Аделаида покраснела и постаралась скрыть разочарование. — Ты... ты вполне уверен?..

— Поскольку сам я никогда не был девицей... Нет, не уверен. — Он прикоснулся быстрым поцелуем к ее губами и со стоном разочарования вырвался из ее объятий. — Но рисковать не будем.

Скатившись с кровати, Коннор с полным отсутствием стеснительности прошлепал в гардеробную.

Аделаида не могла им не залюбоваться: золотистой кожей, мощными ногами, упругими ягодицами. Пристальнее всего она разглядывала его ягодицы. По непонятной причине она находила эту часть его тела просто завораживающей и даже несколько расстроилась, когда он, накинув халат, скрыл свою наготу от ее глаз.

— А я не могу решить, хочу ли рисковать или нет? — задумчиво поинтересовалась Аделаида, закутываясь в простыню.

— Безусловно, — легко согласился Коннор. — И хотя я мнения своего не переменю, вовсе не возражаю выслушать, как красивая женщина умоляет о...

— Не важно, — протянула она и закатила глаза к небу, когда он расхохотался.

Крепко придерживая простыню, Аделаида соскользнула с кровати и подобрала с пола оставленную там накануне сорочку. Она чувствовала себя очень глупо, таща за собой полотняный хвост, как королевский шлейф, но это было таким чудесно озорным... и кроме того, она не бродила по комнате совсем голой. На ее взгляд, разница была весьма существенной.

Потребовались большие усилия, чтобы надеть через голову сорочку, не отбрасывая простыню. Когда она высвободилась из-под этого облака ткани, оказалось, что Коннор смотрит на нее с веселым изумлением.

— Неужели это было необходимо?

— Да.

Отказываясь считать себя глупой из-за естественного проявления скромности, Аделаида уронила наконец простыню и поправила рукава сорочки.

— Ты могла бы попросить меня отвернуться, — подсказал он. — Или чтобы я подал тебе халат.

— Что ж, если хочешь быть полезным, можешь помочь мне надеть платье.

Он поспешил исполнить ее просьбу и с ловкостью горничной застегнул пуговки у нее на спине. Аделаида решила, что ей не стоит выяснять, каким образом он приобрел такую сноровку.

Она потерла ладонью платье на талии. Это был тот же наряд, в котором она венчалась, и тот же, в котором она первый раз увидела Коннора при свете дня. Было странным надеть его снова сегодня.

— Коннор...

Он перебросил ее распущенные волосы со спины на грудь и нежно поцеловал в затылок. Приятная теплая щекотка прокатилась по ее коже.

— Что?

— Почему ты на мне женился?

Его губы замерли у нее на шее.

— Ты знаешь почему.

— Ты сказал мне — ради мщения. И еще говорил, что хотел меня.

— Так и было. — Его теплое влажное дыхание ласкало ее кожу. — Так и есть.

— Или то, или другое... — Она облизнула губы, соображая, что именно заставляет их сохнуть: то ли ощущения, которые он в ней пробуждает, то ли ее собственные нервы. — И то и другое могло...

— Могло быть одновременно, — закончил он ее фразу.

Его рот оторвался от ее шеи, которая без его поцелуев сразу похолодела.

— Да. Сэру Роберту было так же огорчительно, если б ты сделал меня своей любовницей.

Бережно взяв ее за плечо, он повернул ее к себе лицом. Глаза его оставались непроницаемыми.

— А ты согласилась бы стать моей любовницей?

«Первоначально нет», — подумала она. Но после того, как узнала истинное лицо сэра Роберта... И если бы это был единственный способ спасти семью... Она не знала...

— Нет, — просто ответила она, так как решила, что он ждет именно этого.

Он кивнул с непроницаемым видом.

— Вот поэтому.

Она не была уверена в том, что надеялась услышать. Но явно нечто иное. В груди возник большой болезненный комок. Холод с шеи распространился по всему телу. Выжав из себя улыбку, она отодвинулась от него и сказала бодрым тоном:

— В этом есть смысл, не так ли?

— Аделаида...

— Знаешь, я, пожалуй, отправлюсь на утреннюю прогулку в сад. Такая хорошая погода долго не простоит, так что жаль не воспользоваться...

Коннор схватил ее за руку прежде, чем она дошла до двери.

— Мы что, поссорились с тобой?

Аделаида со вздохом закрыла глаза. Ей не хотелось спорить. В ней накопилось достаточно гнева и горечи, чтобы заполнить целую жизнь. Он ведь не лгал ей о причинах, побудивших его к женитьбе, так что теперь не было поводов упрекать его в этом.

— Нет, — отозвалась она, поворачиваясь и глядя ему в глаза. — Нам не о чем ссориться. Я просто хочу пройтись. Вот и все.

Коннор нахмурился, но кивнул и уронил руку.

Аделаида заставила себя улыбнуться еще раз и покинула комнату.

Почти час бродила она по землям Эшбери-Холла, изучая результаты работы садовников по приведению в порядок газонов и садов. Прогулка и мягкий утренний воздух помогли ей отбросить прочь тревоги, по крайней мере на время.

Садовник уже был нанят на постоянную работу, и она знала, что еще появится архитектор, чтобы спланировать сады вокруг. Эшбери-Холл был солидным поместьем, и сады должны были ему соответствовать.

Аделаида прошлась вдоль южной стены здания и обнаружила, что небольшой кусочек сада уже избавлен от бурьяна и вскопан. Тут было подходящее место для маленького фонтана. Еще здесь не мешало бы поставить несколько каменных скамеек. А освещение идеально подходило для гладиолусов... Она никогда раньше не пробовала их выращивать, но...

Голос Коннора оторвал ее от приятных размышлений.

— Тебе нравится это местечко?

Аделаида оглянулась на него через плечо и улыбнулась, довольная тем, что прогулка полностью избавила ее от неприятного настроения.

— Уверена, что оно превратится в чудесный сад.

— Оно твое.

— Да. — Аделаида обвела взглядом окрестные земли. Она была теперь хозяйкой Эшбери-Холла, хотя это до сих пор казалось ей нереальным. — Тут еще много работы для садовника и архитектора, но...

— Нет, — он указал на вскопанную землю, — я имею в виду это. С этой стороны дома. Оно твое.

— Грязь?

Коннор откашлялся, затем потянул себя за галстук, затем заложил руки за спину, словно осознав, что смущается.

Аделаида ошеломленно уставилась на него. Господи! Да ему же просто неловко...

— Здесь начали работать вчера, — объяснил он. — И когда я вернулся сюда за экипажем, то подумал, что, может быть... тебе понравится иметь какую-то часть сада только твоей. Делать здесь все, что захочется.

Последняя частичка холода, возникшего в груди еще в спальне, растаяла. Она не знала, хочет ли Коннор ее побаловать, или подкупить, или попросить прощения, или то, и другое, и третье. Но понимала, что это ей очень нравится. Несмотря на прошлые свои прегрешения и нынешние мотивы, сейчас Коннор пытался наладить их отношения. И, по ее мнению, это дорогого стоило.

Аделаида встала на цыпочки и поцеловала его в щеку невиннейшим поцелуем.

— Благодарю тебя.

— Пожалуйста. — Коннор обнял ее за шею и, притянув к себе, ожег ее рот долгим жарким поцелуем, оставившим ее раскрасневшейся и задыхающейся. — Я подумал, нам будет разумно воспользоваться случаем, пока у нас есть возможность, — сказал он наконец, отпуская ее. — Я ведь уже послал экипаж за твоим семейством.

— Ой, — пролепетала она, стремясь прояснить отуманенную страстью голову.

Ничего не получалось.

Но следующие слова Коннора она осознала.

— Вольфганг тоже намеревается приехать.

Это подействовало на нее как холодный душ.

— Ох! — Она слабо улыбнулась, когда Коннор насмешливо хмыкнул. — Как ты можешь быть в этом уверен?

— Я говорил с ним об этом в тюрьме.

— И что ты ему сказал?

— Что денежное содержание он получит лишь вместе с проживанием в Эшбери-Холле.

— Снова пошел на подкуп?

Ее удивила не взятка, а причина, по которой она была предложена. Она думала, что Коннор скорее дорого заплатит за то, чтобы Вольфганг держался подальше от их дома.

— Это компромисс, — объяснил Коннор. — Ему нужны деньги. Я же хочу пристально присматривать за ним, пока мы не уверимся, что он разумно этими деньгами распорядится.

— Надеюсь, ты не сказал ему это?

Аделаида легко могла себе представить бурную реакцию брата на такое недоверие.

— Не думай обо мне так плохо, любовь моя. Я сказал ему, что семья в нем нуждается. — Он поцеловал ее в макушку, поигрывая с выбившимся из прически локоном. — Ну и что родной дом покажется ему не слишком уютным, когда примутся за ремонт крыши.

— Ремонт?

— Они начнут на следующей неделе. И немедленно заменят двери гостиной. — Он подчеркнуто серьезно посмотрел на нее. — А то кресло вишневого дерева отправится прямиком в огонь.

Аделаида неудержимо расхохоталась: да, он старается!

— Полагаю, ты догадываешься, что я скажу на это. Ты не можешь его сжечь. Это фамильная реликвия.

— Тогда пусть отправляется на чердак, — легко согласился Коннор и наградил ее очередным быстрым поцелуем. — Оставляю тебя твоей прогулке.

Она чуть не попросила его остаться, но в последнюю секунду прикусила язык. Ей больше не хотелось гулять, не нужно было развеивать мрачные мысли, а вот несколько минут уединения не помешали бы.

После того как он скрылся в доме, Аделаида медленно оглядела окружающий мир, видя его теперь совсем другими глазами. Все это принадлежало ей. Дом, земля, участок грязи и пятнадцать тысяч фунтов в банке... Все принадлежало ей...

Годами она мучилась тягостными мыслями о том, что будет с ее семьей. На протяжении нескольких недель она не знала, какое будущее ее ждет. Теперь это будущее настало... и оказалось чудесным. Она была в безопасности. Они все были в безопасности. И теперь ей никогда не грозит дом для бедных, никогда в ее дверь не постучит кредитор. У Изабеллы будут новые платья, новые книжки, перед ней откроется целый мир возможностей. У Джорджа появится настоящая нянька, а когда придет время — лучшие наставники... и все бисквиты, которые он сумеет съесть. А Вольфганг... Вольфганг приспособится и привыкнет. Она была в этом уверена.

Впервые за долгое время Аделаида почувствовала себя свободной. По-настоящему, чудесно свободной. У нее кружилась голова. Она услышала свой собственный смех, раскатившийся по лужайке, и, как маленький ребенок, широко раскинула руки и, запрокидывая голову, закружилась в веселом танце.

Коннор смотрел, как Аделаида кружится в саду. С его места, из окна кабинета на втором этаже, он мог любоваться развевающимися складками ее юбки и позолоченными солнечным светом каштановыми локонами. Нежный звук ее смеха проник сквозь стекло и успокоил мучительную тесноту в груди.

Предыдущая ночь стала осуществлением всех его мечтаний, но утро пошло не совсем так, как он рассчитывал.

Так-то.

Оглядываясь назад, Коннор осознал, что не проявил достаточно такта и обаяния. Но, Боже, эта женщина умела надавить.

Как он получил свой шрам? Как стал из нищего, насильно завербованного матроса судовладельцем? Почему женился на ней? Почему не сделал ее просто своей любовницей? Вопросы, вопросы... а то, как она настаивала на ответах... все это совершенно выбивало его из колеи.

Аделаида хотела, чтобы он поделился с ней своей жизнью.

К несчастью для них обоих, делать это он не умел. Коннор давно решил не раздумывать о своих недостатках, однако хорошо представлял себе все грани и оттенки своего эгоизма. Он был щедр на деньги и вещи, поскольку мог позволить себе отдавать их, не рискуя и не доставляя этим себе неудобств.

Но, как он подозревал, Аделаида хотела, чтобы он поделился собой. А этого ее ожидания он не мог ни удовлетворить, ни притвориться, что выполняет.

Он не знал, как быть щедрым душевно. Он не рос с братьями и сестрами. Его родители — хотя он знал, что они его любят, — были весьма сдержанны в проявлении чувств. Любовницы, которых он заводил в прошлые годы, удовлетворялись тем временем, что он им уделял, и дорогими побрякушками. А его люди... Что ж, они просто были его людьми. Большей частью они говорили про женщин, выпивку и про желание увидеть голову сэра Роберта на острие пики.

Пока Аделаида удовлетворилась подарком садика. Возможно, это станет ключом к их счастливому совместному проживанию: подкуп, отвлечение и тщательное сохранение дистанции.

Коннор надеялся, что этого будет достаточно. Надеялся, что она больше не станет задавать вопросов.

Потому что, по правде говоря, сомневался, что ей понравятся ответы.