На следующее утро Аделаида поднялась с твердым намерением забыть о случившемся накануне вечером. Принять такое решение было очень легко: для этого требовалось только коротко поразмыслить, какой дурочкой она себя выставила. Пила виски... целовалась с незнакомцем в саду, пообещала уклониться от встречи с почти женихом... Она едва могла поверить в случившееся.

Однако теперь она могла позаботиться о том, чтобы не повторять своих ошибок. Она оденется, выйдет к завтраку, проявит внимание к сэру Роберту и станет всячески притворяться, что никогда не сталкивалась с человеком по имени Коннор Брайс.

Первое и второе намерения она исполнила. Гораздо труднее получилось с третьим и четвертым. Сэра Роберта на завтраке не оказалось, что она почти проглядела из-за полной неудачи проигнорировать существование мистера Коннора Брайса.

Он тоже не был на завтраке — на это она сразу обратила внимание и провела следующий час, ломая голову, как ей осведомиться о нем, не признаваясь никому, что познакомилась с ним накануне вечером.

Наконец она сдалась, когда миссис Кресс встала из-за стола и пригласила гостей присоединиться к ней в прогулке по саду. Аделаида вежливо отказалась, сославшись на продолжавшуюся головную боль. Она прибавила и эту ложь ко все увеличивающемуся списку своих грехов. Не было у нее никакой головной боли. Она проснулась утром здоровехонькой, как всегда. Небольшая приятная, хоть и незаслуженная радость.

Ее чувство вины увеличилось, когда она выскользнула из утренней столовой как раз в ту минуту, когда сэр Роберт входил в нее через другую дверь. Скоро она поговорит с ним, твердо сказала себе она... но не сейчас. Сначала ей нужно совершить долгую прогулку на свежем воздухе, чтобы окончательно привести мысли в порядок.

Аделаида недолго успокаивала себя рассуждением, что для этого ей необходимы свежий воздух и уединение, а потому постаралась держаться подальше от остальных гостей.

В конце концов, утро было чудесным. Солнце позднего лета грело ей спину, а легкий ветерок шевелил юбки и охлаждал лицо. Вокруг радовали глаз виды и звуки ухоженного сада: пчелы жужжали среди астр, аккуратные клумбы с турецкой гвоздикой и вьющиеся плети старинных роз источали аромат. Аделаида тщательно рассматривала их, изо всех сил стараясь отвлечься от мыслей о Конноре Брайсе... но ей это плохо удавалось.

Все ее размышления были переполнены Коннором Брайсом. Она думала о том, когда сможет увидеть его снова. Увидит ли она его вообще? Поцелует ли он ее еще раз? Как и когда?.. Словом, стала настоящей бесстыдницей.

Оборвав с отвращением свои мысли, Аделаида круто повернулась, собираясь возвратиться туда, откуда пришла. Она отправится в свою комнату и останется там до обеда... или пока сэр Роберт не попросит ее общества. Что получится раньше?.. Она миновала пышный розовый куст, свернула за угол и... оказалась лицом к лицу с Коннором.

Ноги ее остановились сами собой. А также сердце, которое вздрогнуло, а потом забилось гулко и мучительно.

Он сидел на расстоянии шести футов, на скамейке, которая была пустой, когда она проходила около нее незадолго до этого. Откинувшись назад и вытянув вперед длинные ноги, он выглядел уверенным в себе, расслабленным и даже более красивым, чем ей помнилось. Наверное, было неразумно полагать, что двенадцати часов достаточно, чтобы забыть внешность человека. Но в эту минуту рассуждать разумно она не могла, не сейчас, когда солнце высвечивало золотые пряди в его волосах, а на губах его играла приветливая, удивительно обаятельная улыбка... обращенная к ней.

— Я как раз размышлял, смогу ли увидеть вас сегодня, — пробормотал он.

Слишком поздно она осознала, что ей следовало не гадать, увидит ли она его нынче, а тревожиться о том, что лучше сказать ему при встрече.

Потому что теперь она смогла лишь выговорить, точнее, пролепетать:

— Доброе утро.

А ведь он действительно был первым мужчиной, с которым она поцеловалась, и у нее должно было бы найтись гораздо более красноречивое приветствие.

Коннор подвинулся на скамейке, освобождая ей место рядом с собой.

— Не присядете ли рядом?

Ей не стоило это делать. Действительно не стоило. Однако она села, как садится бабочка на яркий цветок.

— Вас не было на завтраке.

Тоже не бог весть какое красноречивое замечание, но гораздо лучшее, чем первая ее попытка.

— Я рано встал. — Коннор повернул голову на звук смеха, доносившийся из глубины сада. — Почему вы одна?

Аделаида пожала плечами с якобы небрежной беззаботностью.

— Не особенно люблю толпу. Я предпочитаю тишину.

— Должен ли я предоставить вас вашим раздумьям?

— Нет. Одиночества я тоже не люблю. — Тут ей пришло в голову, что он подыскивает вежливый предлог, чтобы избавиться от ее общества. — А может быть, вам хочется остаться одному? Я не хотела бы навязываться...

Коннор поднял голову, его полные губы изогнулись в легкой ухмылке.

— Мы вновь возвращаемся к взаимному смущению?

— Я не это имела в виду. — Аделаида смахнула с юбки воображаемую пушинку. — Не знаю, почему должна так себя чувствовать.

На самом деле она прекрасно это понимала. Она целовалась с ним. Такой поступок должен был бы заставить покраснеть любую приличную молодую леди.

А она уселась рядом с ним и начала легкую болтовню, словно они двое были старыми знакомыми и просто убивали время. Одним словом, это было очень неловко.

— Если хотите, я мог бы раздобыть и принести сюда стаканчик виски, — предложил он. — Или кочергу.

Аделаида оставила в покое юбку, подняла глаза и рассмеялась. Каким облегчением было услышать, как непринужденно он говорит об их прошлой встрече! Просто подшучивая над ее злосчастной маской... Признавать очевидное было гораздо легче, чем суетиться вокруг случившегося.

— В этом нет необходимости, — чопорно откликнулась она. — Благодарю вас.

— Вы уверены? Вы были на редкость самоуверенны вчера, проглотив немного виски и с оружием в руках.

— Поверить не могу, что вела себя так плохо. — Аделаида бросила на него укоризненный взгляд, в котором, впрочем, не было особого напора. — И не могу поверить, что вы столь дерзки, что напоминаете мне об этом.

— Мне понравилось, как плохо вы себя вели. — Его губы дернулись в лукавой ухмылке. — И мне понравилось быть дерзким наглецом.

А вот это замечание, решила она, было слишком самоуверенным. Но, Боже, эта его улыбка!.. Она могла соблазнить любую женщину, ввести ее в искушение. Аделаида посмотрела в сторону дома.

— Я должна идти. Мне не следовало...

— Мне не следовало вас поддразнивать, — мягко прервал он ее. — Я прошу прощения.

Она настороженно посмотрела на него.

— Если я останусь, вы обещаете вести себя, как джентльмен?

— Даю вам свое слово... наглеца. — Коннор снова улыбнулся, но в этой улыбке не было порочности, только обезоруживающая детскость, от которой ее напряжение растаяло. — Расскажите мне, что вы делали вчера вечером после того, как мы расстались. Было ваше опоздание замечено?

— Нет. — Аделаида заколебалась, не уверенная, хочет ли во всем признаться. — Я не пошла на бал. Моя сестра принесла хозяйке мои извинения.

— Ваша сестра Изабелла?

Она кивнула и ухватилась за шанс перевести разговор на безопасную тему:

— Да, Изабелла. — Аделаида усмехнулась. — Она всегда предпочитает, чтобы ее называли полным именем. Считает необходимым подчеркивать это.

— Аделаида, Изабелла и Вольфганг — необычный набор имен.

Аделаида невольно вздрогнула при упоминании имени брата. Обстоятельства жизни Вольфганга были широко известны, но она надеялась, что Коннор был с ними не знаком.

— Моя матушка родом из Пруссии, — объяснила она, преодолевая смущение. — А ее мать была итальянкой.

— Но лучшее в вас из Британии.

Аделаида улыбнулась:

— Отцу нравилось так считать. Он любил подчеркивать это, но лишь для того, чтобы поддразнить матушку.

Выражение его лица и интонация стали почти бесстрастными.

— Они не ладили друг с другом?

— Очень даже ладили, — уверила она его. — Просто им нравилось подшучивать друг над другом. Вот и все.

— Это частый способ выразить привязанность. — Коннор закинул руку за спину и, сорвав ярко-желтый цветок, протянул ей. — А это другой.

Польщенная Аделаида потянулась за ним.

— Спасибо.

Однако Коннор отвел руку так, чтобы она не могла дотянуться.

— Вы знаете, что это такое?

— Да. Это гелениум, привезенный из Америки.

Она также знала, что его еще называют чихательной травкой, но не стала об этом упоминать.

— А есть у вас любимый?

— Цветок? — Она покачала головой. — Нет. Хотя, пожалуй, я неравнодушна к макам.

— К макам? Я запомню и куплю вам дюжину.

При этих словах Аделаида покраснела от удовольствия. Она никогда не получала от джентльмена цветы, даже от сэра Роберта.

— Вы не можете. Я имею в виду купить.

— Все можно купить.

— Но они так недолговечны. Они вянут, уже когда вы их срезаете. — Для Аделаиды в этом была их привлекательность. Маки нельзя было укротить в вазе или затерять в букете. — Им нужно радоваться в саду. Любоваться такими, какие они есть.

Коннор вертел цветок в длинных изящных пальцах.

— А этот долго простоит?

— Какое-то время. Без должного питания все постепенно вянет.

— Значит, до тех пор.

Он протянул ей цветок.

Их пальцы соприкоснулись на стебле, и Аделаида вспомнила, как эти пальцы скользили по ее щеке. Она вспыхнула при этом воспоминании и потянула цветок к себе с силой большей, чем намеревалась.

— Изабелла рисует их! — выпалила она прежде, чем вспомнила, что Изабелла ничего больше не рисует, потому что у них давно нет денег на рисовальные принадлежности. — У нее необыкновенный талант к этому. Мой отец говаривал, что, ухаживая за садом, я создаю красоту на сезон, а сестра, рисуя, улавливает и сохраняет сущность красоты для вечности. Он был безнадежно поэтичен.

Теперь Аделаида радовалась, что осталась. Ей было приятно сидеть с ним рядом и вести интересную беседу. Она позабыла, какое это удовольствие.

Находясь с сэром Робертом, она только слушала. Точнее, пыталась слушать. Барон был не то чтобы зануден, но слишком предсказуем и излишне многословен. Он вечно распространялся о своих недавних приобретениях для конюшни, о последних покупках у портного и, наконец, о последних услышанных сплетнях, обычно касавшихся людей, о которых Аделаида ничего не знала и которых никогда не встречала. Если ей везло, он разнообразил эту рутину жалобами на своих слуг. Ее вклад в разговоры ограничивался восклицаниями вроде «О Боже!» или «О да!», или «Какая жалость!», вставляемыми в подходящие паузы.

Сэр Роберт никогда не задавал ей вопросов. Он ничего не знал о ее семье, ее прошлом, ее симпатиях и антипатиях. Аделаида сомневалась, что ему было известно о ее любви к садоводству и о художественном таланте сестры.

С Коннором все было иначе. Он заставлял ее смеяться, думать, чувствовать. Меньше чем за двенадцать часов он узнал о ней больше, чем сэр Роберт за четыре месяца.

Их разговор напомнил ей оживленные споры и долгие беседы, которые она когда-то вела с отцом. Он поощрял ее думать и активно участвовать в разговорах. Ей очень этого не хватало. Ей не хватало того, чтобы мужчина разговаривал с ней, а не безапелляционно, самодовольно вещал.

— О чем вы задумались?

Заданный шепотом вопрос Коннора отвлек ее от рассеянных мыслей. Аделаида тряхнула головой. Ей не хотелось думать о сэре Роберте. Не сегодня утром. Не в эту минуту. Ей не хотелось думать о предстоящих годах бездумного подчинения.

— Я просто отвлеклась. Расскажите мне о своей семье.

— Моя мать была ирландкой, мой отец был британским джентльменом с владениями в Шотландии.

Аделаида чуть сдвинула брови. Это было не слишком вразумительно.

— Есть у вас братья и сестры?

— Не такие, которых мне хотелось бы признавать.

Сначала она решила, что он шутит, но быстрый взгляд на его лицо показал, что Коннору не до шуток.

— Я раз или два чувствовала то же самое, — призналась она.

Случались дни, когда ей больше всего хотелось отказаться от родства с Вольфгангом.

— Речь идет о вашем брате? — предположил Коннор.

Она неохотно кивнула. Конечно, не стоило надеяться, что он не слышал историю Вольфганга.

— Детьми мы очень любили друг друга.

— Но теперь...

А теперь ее брат находился в долговой тюрьме, куда попал из-за долгов, в которые влез из-за сочетания упрямства и себялюбия. И будет сидеть там, пока она как-то его не вызволит. Внезапно утро потеряло для нее всякое очарование. И трепетный свет, и теплый воздух, и шорох ветра в листве нагоняли на нее грусть.

— Мне бы хотелось...

— Чего бы вам хотелось?

Ей хотелось бы обладать талантом Изабеллы запечатлевать красоту. Она сохранила бы тогда для себя один или два момента этого утра.

Но это была невозможная мечта, напрасная надежда.

— Я хочу вернуться в дом. — Аделаида встала и, не подумав, обратилась к нему: — Вы меня проводите?

— Я не могу.

— Почему нет? Нет ничего плохого в том, чтобы леди и джентльмен прогулялись по саду среди бела дня.

Особенно когда вокруг нет никого, кто стал бы это обсуждать и комментировать.

— Обычно нет.

— Не могу представить себе обстоятельств, когда это было бы... — Тут ее осенила ужасная мысль. — Святые небеса! Вы женаты?!

— Нет. У меня нет ни жены, ни невесты.

Аделаида облегченно выдохнула. Грехов у нее было много, но ей вовсе не хотелось добавлять к ним еще и грех прелюбодеяния.

— Так в чем же дело?

— В том, что у меня нет и приглашения.

— Войти в дом из сада? — Она озадаченно фыркнула. — Не будьте смешным.

— Находиться в этом саду, — поправил ее он.

Понимание происходящего медленно доходило до ее разума.

— Вы, конечно, шутите?

Коннор ответил ей с детской улыбкой:

— Боюсь, что нет. Леди, встречи с которой я старался избежать вчера вечером, — это ваша хозяйка.

— Вы... вы просто вторглись сюда?! — Святой Боже! Неудивительно, что он старательно прятался прошлым вечером и не появился на завтраке. — Но зачем?..

— Чтобы увидеть вас, — непринужденно объявил он.

— Вы просто... Вы не можете... Я должна идти.

Аделаида круто повернулась и чуть ли не бегом направилась к дому.

— Аделаида, подождите.

Коннор догнал ее и пошел рядом.

— Вы должны были сказать мне. Вы должны были... Господи, значит, вы просто вломились в дом?

— Дверь была открыта, — возразил он. — Шел бал. Я не первый джентльмен, пригласивший себя на бал подобным образом. Такое часто случается во время светского сезона. Это общепринятая практика.

Никогда не бывшая гостьей лондонского сезона, Аделаида понятия не имела, правда ли это.

— Принято так вести себя или нет, это все равно неправильно, и вы должны были мне об этом сказать...

— Должен был. Может, вы остановитесь на минутку, чтобы я мог извиниться по всем правилам?

Она отчаянно потрясла головой.

— Сэр Роберт будет искать меня.

А если он этого не сделает, она сама отправится на его поиски. Ей давно пора вспомнить, зачем она приехала сюда к миссис Кресс.

— Вы не можете выйти за него замуж, — грубовато заявил Коннор.

— У меня нет выбора, — призналась она, надеясь положить конец этому разговору.

— Есть. Лучше выходите замуж за меня.

— Что? — Аделаида недоверчиво посмотрела на него и ускорила шаг. — Нет.

— Почему нет?

Видно, этот человек не в своем уме.

— Я с вами только что познакомилась. Мы едва знаем друг друга.

— Мне тридцать один год. У меня все зубы свои. Я до этого никогда не делал предложения леди. И у меня больше денег, чем у сэра Роберта.

— Это не основание...

— Я много месяцев не думал ни о ком, кроме вас.

Аделаида, споткнувшись, остановилась под увитой розами аркой и, круто обернувшись, уставилась на него.

— Мы впервые встретились вчера ночью.

— Я видел вас раньше, когда вы приносили племянника повидаться с его отцом. Вы проходили мимо моего окна каждую субботу.

Аделаида покачала головой с терпеливым недоверием. Хотя ей были известны большинство жителей ее деревни Бэнфрис, она, конечно, не могла ручаться, что знала всех обитателей, проживавших между ее домом и тюрьмой.

— Вы за мной наблюдали?

— Только те несколько мгновений, что вы проходили мимо.

Она не знала, что сказать на это. Не знала, как на это реагировать. Должна ли она быть польщена? Встревожена? Оскорблена? Кажется, она испытывала все эти чувства одновременно, но больше и превыше всего она была удивлена.

Явно оценив ее молчание как ободрение, Коннор улыбнулся и потянулся к ее руке.

— Выходите за меня замуж, Аделаида.

Не зная, что сказать, она произнесла самое очевидное:

— Вы говорите серьезно?

Но поверить в его серьезность Аделаида не могла. И особенно тревожным было то, что какая-то ее частица испытывала соблазн принять его предложение. Она не знала о Конноре Брайсе ничего, кроме того, что он способен пробраться на чужой бал и готов несколько месяцев следить из окна за женщиной, прежде чем с ней заговорить. Он мог оказаться пьяницей. Или игроком. Он мог быть вором или убийцей. Или и тем, и другим, и всем этим сразу.

Она не любила сэра Роберта, но четыре месяца знакомства и ухаживания позволили ей составить некоторое представление о его характере.

И эти же четыре месяца существенно истощили ее наследство. У нее совсем не оставалось времени.

— Я не могу. — От этих слов во рту разлилась едкая горечь. Аделаида отобрала у него руку и сразу ощутила холодную пустоту. — Я прошу прощения. Мне нужно идти.

Коннор заступил ей дорогу.

— Только не к сэру Роберту.

— Он хороший человек.

— Дайте мне время доказать, что я лучше. Дайте мне еще один день.

Аделаида покачала головой. Каждый день откладывания решения по поводу сэра Роберта был еще одним днем, усиливавшим угрозу, нависшую над будущим ее семьи. Риск оскорбить сэра Роберта был слишком велик, а последствия этого слишком серьезны.

— Я предлагаю вам выбор, — настаивал Коннор. — Я предлагаю вам шанс получить нечто большее, чем...

— Мне не нужно большего. Я не хочу этого. — Как легко скользнула эта ложь с ее языка. — Я хочу обеспечить безопасность и сохранность того, что имею.

По крайней мере это было правдой.

Его лицо стало жестким, почти жестоким.

— И я ничего не могу сделать, что изменило бы ваше мнение?

— Ничего. Мне очень жаль.

Аделаида шагнула мимо него, но он схватил ее за руку и круто развернул к себе лицом.

— Поцелуйте меня на прощание! — прорычал он. — Подарите мне хотя бы это!

И прежде чем она успела что-то сообразить, как-то отказать ему, Коннор резко притянул ее к себе.

Этот поцелуй не был нежным. Не было ни уговаривания, ни шутливого поддразнивания, ни теплоты соблазна. Его рот жестко накрыл ее губы и завладел ими. Его жаркое дыхание... его запах, столь же пьянящий, как виски, которое она пробовала вчера ночью... От шершавого прикосновения его щетины к чувствительной коже ее лица по ее телу пробежала дрожь. Умелое давление его губ, сладостное скольжение его языка вызвали глубинный трепет.

Его ладонь властно легла ей на затылок, поворачивая ее лицо так, как ему было удобно... как нравилось ему... и ей.

Мир вокруг поплыл и закружился. И тут же замер, когда совсем рядом с другого конца зеленого туннеля раздался громкий смех.

Миссис Кресс! И ее прогулка! Волна паники захлестнула Аделаиду.

Она замерла. Но ее полуоткрытый рот находился всего в дюйме от рта Коннора.

Коннор шевельнулся... И одним гибким движением вывел их из-под защиты увитой розами арки на полное обозрение дюжины гостей.

В этот миг ее мир снова бешено закружился, но на этот раз не было никакой надежды на то, что он остановится.