Несмотря на то, что Кейт не любила хандрить, она провела утро следующего дня в своей комнате, занимаясь преимущественно этим. Она бы предпочла заниматься чем-то менее приводящим в уныние или, по крайней мере, более творческим, чем изобретение способов, как заставить Хантера заплатить за его деспотизм, но она просто не могла думать ни о чем другом.

Гнев улетучился за ночь — после того, как она пронеслась по коридорам, мучительно сознавая, что Хантер следует за ней на расстоянии, и скрылась в своей комнате, чтобы, расхаживая по ней, злиться и то и дело пинать кровать. Эти ее действия привели к тому, что Лиззи робко постучала в дверь между их комнатами. Кейт заявила, что это вызвано ее неуклюжестью, и притворилась, будто ничего не произошло. Она позволила Лиззи помочь ей снять платье, надела ночную сорочку и легла в постель.

Хотя ее сон был беспокойным, утром она уже не сердилась, а теперь, в полдень, Кейт чувствовала себя лишь разбитой и удрученной, и у нее было сильное желание избегать Хантера как можно дольше. Она также чувствовала себя виноватой из-за того, что сказала Лиззи и Мирабель, что хочет провести день, сочиняя музыку. И очень виноватой из-за того, что последние три часа тщетно пыталась избавиться от отвратительного настроения и поработать над симфонией.

Ей не удалось записать и двух нот. Почему-то в ее голове звучала только непритязательная мелодия, которую она сочинила в детстве, и она не могла открыть окно и позволить шуму волн заглушить ее, потому что на улице шел дождь.

«Мне не нравится даже эта песенка», — укорила она себя. Ей также не нравилось, что она ввела в заблуждение своих подруг, чтобы хандрить в комнате, вместо того чтобы встретиться с Хантером.

— Я его не боюсь, — буркнула она и встала из-за небольшого письменного стола.

Она собиралась спуститься вниз, чтобы найти Мирабель и Лиззи, и если она столкнется с Хантером, пусть будет так. У нее не было причин стыдиться. Она была не из тех, кому можно отдавать неразумные приказы и бросать жестокие обвинения. Вспоминая их разговор, она почувствовала, как внутри вновь закипает гнев. Она даже обрадовалась этому — все же намного лучше, чем уныние.

— Посмотрим, что делать со мной, — пробормотала она, идя по коридору; ее шаги бессознательно подстроились под ритм глупой мелодии. — Предосудительное, — сказала она шепотом, спускаясь по черной лестнице.

Воспоминания вернули разочарование и боль. Неужели он действительно думает о ней так плохо? Неужели он на самом деле считает ее взбалмошной особой, которая может, дав слово, на следующий же день нарушить его? Или через день… что было не лучше. Впрочем, какая разница, когда.

Он всегда думал о ней так плохо? Давала ли она ему повод? Она признавала, что была импульсивной — иногда, и она знала, что ее романтическая натура нередко берет верх над здравым смыслом. Но она не была идиоткой, и она не была человеком бесчестным. То, что Хантер думал о ней так…

Непритязательная мелодия в ее голове внезапно преобразовалась в менуэт.

Кейт ударилась бедром о что-то твердое, а когда посмотрела вниз, увидела, что ваза, которую Лиззи спасла однажды, падает со стола. К своему удивлению, Кейт удалось дотянуться до нее и поймать на лету. Но она только мгновение наслаждалась такой необычной для нее координацией движений, потому что в следующий момент зацепилась ногой за ножку стола, и теперь уже она падала на пол с вазой в руках.

Кейт приземлилась на нее — она оказалась как раз между ее плечом и деревянным полом. Звук бьющийся вазы прозвучал для нее, как выстрел.

Медленно, постанывая, она села и посмотрела на то, что еще недавно было вазой. Перед ней лежало не менее дюжины осколков. Она оцепенело смотрела на них, перед ее глазами проносились картины из следующих суток ее жизни.

Она попытается заплатить за вазу. Лорд Брентворт откажется. Ее брат будет говорить с ним наедине и настаивать на том, чтобы он взял у него деньги. Кейт будет настаивать, чтобы Уит взял у нее деньги. Уит откажется. Она отдаст деньги матери. Мать станет ее отчитывать. Все будут чувствовать себя ужасно неловко.

Боль в плече отвлекла ее, чему она была рада, но потом Кейт посмотрела вниз и обнаружила, что платье разорвано и на ткани расплывается красное пятно.

— Конечно! — устало сказала она.

Конечно, она испортила еще одно платье. Разве ее брат так тяжело работал, пытаясь восстановить семейное состояние, только для того, чтобы она тратила деньги после очередного несчастного случая?

Она чувствовала, что вот-вот расплачется.

— Кейт! Что происходит?

И конечно, Хантер внезапно появился из-за угла, чтобы стать свидетелем ее позора.

К своей досаде, Кейт почувствовала, что глаза наполняются слезами. Усилием воли она удержала слезы. Она не собиралась усугублять ситуацию, рыдая в три ручья.

— Я собираю мозаику, — протянула она самым саркастическим тоном, на какой только была способна, думая при этом: «Что происходит? Мужчина ослеп? Наверное, если не видит, что я сижу в коридоре среди осколков разбитой вазы. И думает при этом, что я не заслуживаю доверий, что я бесчестная и капризная идиотка». Слезы вернулись, когда Хантер нагнулся к ней, и она снова поборола их.

— Думаю, я это заслужил, — пробормотал он. — Вы в порядке?

Плечо у нее болело, а еще у нее болело сердце. Унижение она ощущала, как тяжелое одеяло на своих плечах.

— Да.

Он наклонил голову, его темные глаза остановились на ее лице. Ее страдания, должно быть, были очевидны, потому что он потянулся к ней и взял ее руку в свою:

— Это всего лишь ваза, Кейт.

— Это ваза лорда Брентворта, — возразила она.

Вот в чем было дело. Это была не ее ваза, которую можно было разбить.

— Я улажу это…

— Вы не можете уладить это. — Она сердито указала свободной рукой. — Она разбита. Я разбила ее.

— Все Можно уладить. — Он бросил взгляд на вазу. — Или заменить.

— О, пожалуйста, уйдите!

— Ну уж нет. — Он отпустил ее руку, чтобы заправить выбившуюся прядь ей за ухо. — Ну-ка вставайте, пока кто-нибудь не пришел. Вы будете себя чувствовать еще хуже, если увидят, что вы сидите на полу.

— Не думаю, что можно чувствовать себя еще хуже, — пробормотала она.

— Этим кем-то может быть мисс Уиллори.

Кейт позволила ему поставить ее на ноги. «Я вернусь в свою комнату и останусь там», — решила она. Спускаться вниз было ужасной идеей. Было бы намного разумнее улечься на кровать и поспать, чего она не сделала прошлой ночью. Она всегда была более чувствительна, когда не высыпалась, и когда разбивала чью-то вазу, и когда мужчина, к которому она стала привязываться, несправедливо обвинял её…

— У вас идет кровь.

У нее вызвал удивление суровый тон Хантера. Она проследила за его взглядом, который был направлен на рану на ее плече.

— Эго просто царапина, — сказала она.

Это всегда была просто царапина, просто ушиб, просто чья-то ваза. Почему это никогда не могло быть просто перемещением грациозной походкой из точки А в точку Б?

— Это не просто царапина, и у меня нет с собой носового платка. Нам нужно… — Хантер остановился на середине фразы, когда она вытащила три носовых платка из кармана платья. — Вы носите с собой три носовых платка?

— Когда мне есть куда их положить.

Три как минимум, но довольно часто и их было недостаточно. Она прикоснулась к ране и ойкнула, почувствовав острую боль.

Нахмурившись, Хантер еще пару секунд рассматривал ее плечо, потом вытащил что-то из небольшой кожаной сумки и через минуту распахнул дверь, выходящую в коридор.

Кейт раскрыла рот от удивления, моментально забыв о своих горестях:

— Вы только что взломали этот замок, не так ли?

Вместо ответа Хантер, приобняв Кейт за талию, завел ее в небольшую гостиную, которая выглядела так, как будто не использовалась в течение нескольких лет. Почти вся мебель была покрыта чехлами, на остальной лежал толстый слой пыли. Он стащил чехлы с двух кресел и подвел её к одному из них:

— Садитесь. Позвольте мне осмотреть ваше плечо.

— Это всего лишь царапина, — настаивала она. — И мне нужно убрать осколки, пока кто-нибудь не наступил на них.

Она хотела встать, но он слегка толкнул ее, заставляя сесть обратно в кресло.

— Подождите здесь.

Меньше минуты потребовалось ему, чтобы выйти в Коридор, собрать осколки вазы, вернуться и бросить их в пустое кашпо, стоявшее у окна.

— Теперь, — заговорил он, садясь напротив нее и придвигая свое кресло к ее, пока их колени не соприкоснулись, — дайте мне посмотреть. — Убрав руку с ее плеча, он заключил: — Это серьезная рана, Кейт.

Нахмурившись, она наблюдала за тем, как Хантер осторожно раздвинул края дыры на ее платье, чтобы лучше рассмотреть рану. Она действительно оказалась более серьезной, чем Кейт думала. Она была почти два дюйма в длину и довольно глубокой. Кейт чувствовала, как теплой струйкой по руке течет кровь.

— Она не очень глубокая, не так ли?

Он сложил платок так, чтобы получился тампон, и сказал:

— Все будет в порядке.

— Будет?

Это был не самый обнадеживающий вердикт, который хотелось бы услышать.

Он осторожно промокнул кровь вокруг пореза.

— Платок чистый, так что опасаться нечего.

— Опасаться? — Она перевела хмурый взгляд со своего плеча на его макушку. — У вас не очень хорошо получаются такие вещи, не так ли?

Жестоко, на самом деле.

Он посмотрел на нее:

— Вы бы хотели, чтобы я солгал?

— Ну нет, но не могли бы вы… я не знаю… немного смягчить правду?

Его губы дернулись, но улыбка не тронула глаза.

— Я думаю, мы можем спасти вашу руку.

«Жестоко» было мягко сказано.

— Вы будете в порядке, Кейт. — Он взял ее неповрежденную руку, чтобы поцеловать в ладонь. — Хорошо?

Тепло этого поцелуя распространилось по телу, придавая ей уверенности. Однако же она не забыла, что он сомневался в ее порядочности. Она осторожно высвободила свою руку:

— Да. Хорошо.

Хантер кивнул:

— Хорошо/Думаете, вы сможете сидеть неподвижно, пока я буду вынимать осколок?

Тепло и уверенность немедленно испарились.

— Что?

— Оско… Вы не заметили, не так ли? — Он сочувственно поморщился. — У вас в ране застрял осколок фарфора, милая. Нужно его вытащить.

— Не нужно. Там его нет.

Она повернула шею, пытаясь разглядеть рану. О господи! Он был там. Она сосредоточилась на размере пореза и крови, текущей из него, и не увидела кусочек фарфора цвета слоновой кости, который застрял в уголке раны. «Как глубоко он вошел? — обеспокоилась она. — Насколько он большой?» Трудно было сказать, глядя в таком ракурсе.

— Он очень большой?

— Я уверен, что нет.

Как он может быть уверен? Можно было предположить, что оскОлок вошел в рану примерно на дюйм. Но тогда было бы больнее, не правда ли? Ей было больно, безусловно, но не очень.

— Я удивлена, что мне не очень больно.

— Боюсь, будет больнее, когда я попытаюсь его вынуть.

— О! — Она поморщилась. — Да, я представляю.

«Проклятье!»

— Я буду осторожен, — пообещал он и опять взял свою кожаную сумку — чтобы достать что-то маленькое и металлическое.

Она отвернулась, уверенная, что ей не станет лучше, если она будет точно знать, что это за инструмент и что Хантер собирается им делать. Закусив губу, она сконцентрировала внимание на том; чтобы сидеть совершенно неподвижно, когда он начал ковыряться в ране.

— Вы предупредите меня? — спросила она, вздрагивая от острой боли. — Перед тем как будете вынимать?

Удерживая инструмент в том же месте, он внезапно наклонился и нежно поцеловал ее в губы.

— Конечно, предупрежу.

На этот раз тепло распространилось быстро, не оставив места раздражению.

— Я…

Он вытащил осколок одним рывком.

Боль была ошеломляющей. Кейт резко дернулась, вскрикнула и ударила его:

— Ой! О, вы мерзавец.

— Мне жаль, милая, — тихо произнес он, когда она стала раскачиваться взад и вперед зажав рукой рану и шипя сквозь зубы от боли, — Мне жаль. Тс-с, все закончилось.

Он попытался снова ее поцеловать, и она снова ударила его:

— Вы солгали.

— Да. Мне жаль. Я подумал, вам будет легче, если вы не увидите, как он выходит.

— Ну, теперь мы этого не узнаем, не так ли? — с трудом проговорила она сквозь стиснутые зубы.

— Пока вы не захотите разбить еще одну вазу?

Она перестала раскачиваться и удивленно посмотрела на него:

— Вы смеетесь надо мной?

— Да, — признался он и потянулся, чтобы прикоснуться тыльной стороной кисти к ее щеке. — Но только чтобы отвлечь вас. Это срабатывает?

Да, еще как! Боль притупилась и стала пульсирующей.

— Возможно.

— Бедная Кейт! — пробормотал он и наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб. — Утро для вас выдалось нелегким, не правда ли?

Ночь также была нелегкой, но Кейт не хотела в этот момент думать об их ссоре, не тогда, когда ей было больно, а он был так добр к ней. Она подумает об этом, когда почувствует себя лучше и он опять будет вести себя, как своенравный болван.

Она закрыла глаза и вздохнула, чувствуя, что пульсирующая боль уменьшается:

— Простите — я назвала вас мерзавцем.

— Не стоит извиняться. Я действительно солгал. — Он нежно постучал пальцем по ее подбородку, и она не открыла глаза. — Сейчас лучше?

Она кивнула, а он потянулся, чтобы взять ее носовой платок. Он воспользовался им, чтобы остановить усилившееся кровотечение.

— Вам нужно будет хорошенько заботиться о своей ране, — сказал он ей серьезным тоном. — Следите за тем, чтобы она была чистой, и перевязывайте перед тем, как лечь спать. Я найду повязку для вас.

— Хорошо. Спасибо.

Она посмотрела туда, куда он положил вынутый осколок. Он был длиной не больше дюйма, с облегчением отметила она, но и не меньше. Он был треугольной формы с основанием шириной в четверть дюйма.

— Я не могу поверить, что это случилось, — сказала она как-то испуганно. — Я никогда не ранила себя. Не так серьезно. Ну, однажды я поставила себе синяк, ударившись о дверь. И думаю, я могла бы сломать палец на ноге, когда выпала из экипажа отца, но…

Хантер резко вскинул голову:

— Вы выпали из экипажа?

— Он стоял на месте, без лошадей. — Она смущенно улыбнулась. — Играла в прятки с Эви, когда мне было лет десять.

—А! — Он все прижимал носовой платок к ране. — Никто не может прожить жизнь, не поранившись пару раз, Кейт. Не берите в голову.

—Не могу. Это естественно для меня.

— Понятно. — Он откинулся на спинку кресла и посмотрел на Кейт изучающим взглядом. — И вы уже передумали говорить с Уитом?

— Нет.

Это была ложь. Она действительно передумала говорить с Уитом, но пока не была готова отдать победу Хантеру.

Хантер скривил губы:

— И вы еще обвиняете меня в том, что я злой?

— Но я не злая, — возразила она. — Я мстительная. Это совершенно другое.

— Не могу поверить, что собираюсь спросить об этом, — пробормотал он, — но в чем разница?

— Только в том, что последнее подразумевает желание постоять за себя, — объяснила она.

— Месть — это не добродетель, Кейт.

Улыбка, которую он получил, была макиавеллевской.

— О, не всегда.

Он не улыбнулся в ответ:

— Будет ли иметь значение, если я извинюсь за прошлый вечер?

Извинения, когда они искренние, всегда имеют значение. Но она не была готова пойти и на это.

— Я думаю, это зависит…

— От… — поторопил ее он.

— От того, почему вы извиняетесь и за что вы извиняетесь. Если вы собираетесь произнести размытые и общие фразы типа «за прошлый вечер» или «за ссору» только для того, чтобы я стала более послушной, то, уверяю вас, это не поможет. Но если вы действительно искренне сожалеете о чем-то конкретном…

— Я сожалею, — вставил он. Он перехватил ее взгляд и удержал его. — Я искренне сожалею, что усомнился в том, что вы умеете держать слово. Я был неправ.

— О, хорошо. Да, это имеет значение. — Большое значение, по крайней мере какое-то, потому что еще оставался вопрос, верит ли он в это. Она смотрела вниз и теребила юбки. — Когда вы говорите «неправ», вы имеете в виду, что были неправы, потому что знаете, что это неправда, или «неправ», потому это то, что следует говорить, даже если это правда?

— Кейт, посмотрите на меня. — Он подождал, пока она перестала теребить юбки и подняла глаза. — Я знал, что это неправда, но проигнорировал это, потому что был сердит на вас и хотел быть убедительным.

Она медленно кивнула:

— Очень хорошо, извинения приняты.

Он кивнул в ответ:

— Отлично, сейчас…

— Вы сожалеете также о том, что угрожали мне рассказать все Уиту? — спросила она, не потому что хотела, чтобы он сожалел, а потому что ей было интересно, сожалел ли он.

— Сожалел бы, если бы вы не стали сразу же угрожать мне. — Его губы изогнулись в лукавой улыбке. — Я не знал, что вы способны на такое холодное презрение.

— Как дочь леди Терстон я имею многочисленные преимущества.

Он засмеялся на это:

— Могу себе представить. Ваше упрямство тоже к ним относится?

— О нет, это сугубо мое.

— Я бы никогда не приписал вам этот недостаток, если бы сам не убедился, что он вам присущ.

— Да, я как-то упоминала, что у меня масса недостатков. У всех они есть. — Она мило улыбнулась ему. — У некоторых их больше, чем у других.

— Я знаю о своих, — отозвался он сухо.

— Правда?

— Конечно. Разве я спорил с вами, когда вы назвали меня непатриотичным и эгоистичным?

Нет, и он не выглядел в тот момент так, как будто ему было неловко из-за того, что его считают таковым.

— Остальные сочли бы это недостатками. А вы?

Он ответил после небольшой паузы:

— Нет.

Она ненадолго задумалась, говорил ли он серьезно, потом решила, что это невозможно. Все считают эгоизм недостатком. Наверное, он снова пытался раздражать ее.

— Тогда о каких недостатках вы знаете? — спросила она.

Он постучал пальцем по подлокотнику своего кресла, размышляя:

— Я слишком снисходительный.

— По отношению к себе или к другим?

— Преимущественно к себе.

Это было довольно неожиданно для нее. Она думала, что человек он дисциплинированный:

— Вы расточительный?

Он перестал стучать пальцем.

— Нет. Расточительство предполагает, что имеющееся используют сверх меры.

— О! Ну, тогда по отношению к чему вы снисходительны?

— К своим интересам в данный момент. Земля, искусство… — Он лукаво улыбнулся. — Грех.

Она скривила губы:

— Я не верю в это. Эви сказала, что вы, по сути, хороший человек.

— Правда? — Он явно был заинтригован.

— Но что у вас есть темные пятна.

— Звучит так, как будто я подпорченный фрукт.

— Да, — засмеялась она, — я примерно так и сказала. Хантер не смеялся. Он сидел неподвижно, изучая ее.

— А во что вы верите, Кейт?

— Что… — Она заерзала в своем кресле, чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом. — Что я была не права, когда назвала вас эгоистичным и непатриотичным.

— Нет, — сказал он тихо, — вы были правы.

— Конечно, я…

— Вы знаете, почему я работаю на Уильяма?

Внезапно он сильно помрачнел. В его глазах разразился шторм, но она не могла сказать, был ли он вызван гневом, страхом или болью. Этого человека невозможно было понять.

— Вы… — Она снова сменила положение. — Вероятно, по тем же причинам, что и Уит, и Алекс.

Он медленно покачал головой, потом поймал ее взгляд и, не моргая, пытался удержать его. Как будто он давал ей возможность судить его за то, что он собирался сказать. А может быть, просил ее не делать этого. Она бы очень хотела знать, чего именно он хотел от нее.

— Я выполняю приказы Уильяма, — сказал он осторожно, — потому что у меня нет выбора— я должен выполнить последние приказы палача.

— Я… Прошу прощения?

Учитывая, насколько ее реакция была важна для него, возможно, стоило бы придумать более красноречивый ответ, но эта фраза была лучшей из того, что ей пришло в голову при слове «палач».

Хантер кивнул:

— Мое наказание за преступления, совершенные против короны, — это семь лет на службе в Военном министерстве. Осталось шесть месяцев.

Он откинулся на спинку кресла и вытянул ноги, возможно демонстрируя, что все это не имеет для него большого значения. Она бы поверила ему, если бы не сплошные тучи в его глазах и взгляд, прикованный к ее лицу.

— Щедро, на самом деле. Уильям мог бы легко отдать меня под суд или конфисковать все, что у меня есть, и направить служить во флот.

— Семь лет, — прошептала она. — Что, ради всего святого, вы сделали?

— Я не делал ничего ради всего святого. Ради обогащения, и было мало такого, чего я не сделал.

— Но что за преступление влечет такое наказание? Вы… Вы навредили кому-то?

Может, он действительно был пиратом?

— Нет. Не в том смысле, какой вы имеете в виду.

Кейт сделала долгий выдох. Она даже не осознавала, что задерживала дыхание. Если только он не убил или чуть не убил кого-нибудь, то, что бы он ни сделал, это можно простить. В конце концов, это произошло почти семь лет назад, и он сполна заплатил за свой проступок. К тому же он явно не гордился тем, что сделал. А то, что он пренебрежительно говорил об этом, было скорее защитой на случай ее возможного осуждения, чем…

— Решили, хороший я человек или нет?

Она оторвалась от размышлений и обнаружила, что Хантер все еще наблюдает за ней.

— Я понятия не имею, кем вы были семь лет назад, — искренне ответила она. — Вы не сказали мне, какое преступление совершили. Вы мне скажете?

Он покачал головой.

—Жаль, — ответила она со вздохом. — Потому что если бы я знала, что вы крали у богачей, чтобы накормить голодающих детей, тогда я бы осмелилась сказать, что вы хороший человек, но…

— Снова Робин Гуд!

— Это прекрасная история, — назидательным тоном заявила она, прежде чем продолжить. — Но если вы воровали еду у голодающего ребенка, а потом продавали ее ради собственной выгоды…

— Я не крал у детей.

— Ну, тогда…

— Я также не крал у богачей, чтобы накормить голодных.

— Я думаю, мы можем добавить в ваш список недостатков то, что вы постоянно прерываете собеседника, — протянула она, с радостью отметив, что губы Хантера дрогнули и шторм в его глазах начал стихать.

Он сделал побуждающий жест рукой:

— Пожалуйста, продолжайте.

— Спасибо. Я хочу сказать, что не знаю, каким вы были семь лет назад. Я знаю только мужчину, которого вижу сейчас перед собой и да, я считаю, что этот мужчина хороший. — Поскольку она хотела увидеть в его глазах смех вместо шторма, она добавила: — По сути.

Его глаза не вполне прояснились, но он засмеялся, что ее порадовало.

— Хорошо, сейчас, когда мы определили, что или я хороший человек, или вы с Эви необъективно оцениваете мой характер, нам пора расходиться, прежде чем кто-нибудь обнаружит, что вы находитесь со мной в запертой комнате.

Кейт поморщилась. Она пока не была готова встретиться ни с лордом Брентвортом, ни со своей матерью.

— Я не понимаю, почему кто-нибудь может заинтересоваться этой запертой комнатой, когда все комнаты в этом коридоре заперты.

Повисла пауза, прежде чем Хантер спросил:

— Вы совершили прогулку и по дому?

— Э… — Она поморщилась. — Возможно.

— Все в порядке, Кейт. В любом случае, это было бы ваше следующее задание.

Она выпрямилась в кресле.

— Правда?

Он кивнул, потом, помедлив, признался:

— Я… э… я, вообще-то, уже обыскал дом.

— О!

— Но я хотел, чтобы вы еще раз все осмотрели, — поспешил он заверить ее. — Всегда есть вероятность, что я мог что-то упустить. И всегда лучше использовать две пары глаз, чем одну.

— О! — произнесла она снова, на этот раз с большим энтузиазмом. — Это имеет смысл, хотя я не нашла ничего более интересного, чем то, что я не могла попасть в большинство комнат.

— А, да. За это вам нужно благодарить вдовствующую леди Брентворт. Она ходит во сне, и прислуга держит двери запертыми, чтобы это было не так опасно…

— Вдовствующая леди Брентворт? Но ее же нет в поместье, не так ли?

— Сейчас нет. Она гостит у своей сестры в Кенте. Двери заперли по привычке.

— Это досадно.

Она подумала о том, часто ли приходится агенту идти по ложному следу. Впрочем, настоящий агент знает о необычных ночных привычках леди Брентворт.

— Уменьшится ли ваша досада, если я покажу вам, как открывать некоторые из этих замков? — спросил Хантер.

У Кейт невольно округлились глаза. Она хотела научиться этому с тех пор, как обнаружила, что Софи, герцогиня Рокфорт, это умеет делать. К сожалению, Эви и Мирабель больше заинтересовал другой необычный талант Софи — метание ножа, который, как чувствовала Кейт, ей лучше не пытаться в себе развивать. Она подумывала о том, чтобы попросить Софи дать ей урок по взламыванию замков, но эта женщина для Кейт была другом, не гувернанткой.

Она подалась вперед:

— Вы правда научите меня?

— Конечно.

Она улыбнулась ему и встала с кресла:

— Сейчас?

— Позже, — ответил он, вставая. — В следующий раз, когда я буду в Хэлдоне. Гости могут не оценить интерес леди к искусству взламывания замков, а мы и так рискуем вашей репутацией.

Она слегка разгладила свои юбки, чувствуя разочарование и смущение. Для нее было риском не столько участие в расследовании, сколько то, что она провела немало времени с Хантером за закрытой дверью:

— Да, пожалуй, вы правы.

И, пожалуй, Пора было перестать тянуть время и ответить за разбитую вазу. Со вздохом она пошла за ним к двери, и тут менуэт в ее голове опять превратился в непритязательную детскую мелодию.

Она зацепилась ногой за край ковра и упала бы снова, если бы Хантер не рванулся к ней и не удержал ее.

Расстроенная сверх меры и сильно жалея о том, что не запомнила как следует ругательства, которые Эви с таким удовольствием коллекционировала, она заскрипела зубами и топнула ногой по ковру, что было бесполезно и, надо сказать, весьма глупо.

— Это не происходило бы со мной, если бы лорд Брентворт был так любезен и держал свои окна открытыми.

Для нее, похоже, не имело значения, что все еще идет дождь и, следовательно, ни одно окно нельзя открыть.

Хантер прочистил горло:

— Я правильно вас понял? Вы зацепились за ковер, потому что лорд Брентворт держит окна в своем доме закрытыми?

— О, неважно, — пробормотала она, смущенная тем, что проговорилась. — Вы не поймете.

— Сейчас я точно не понимаю.

— Объяснение вряд ли поможет.

— Почему бы вам не попытаться?

Она не могла встретиться с ним взглядом.

— Потому что я не хочу, чтобы на меня смотрели так, будто я сошла с ума, — сказала Кейт, решив, что она наделала достаточно глупостей для одного дня.

— Разве я когда-нибудь смотрел на вас так?

Нет, его взгляд всегда говорил о том, что он думал о чем- то совершенно другом. О чем-то, о чем она не собиралась размышлять. В данный момент ее занимало другое. Будет справедливо, если она поделится с ним своим секретом после того, как он поделился с ней одним из своих, и поможет ли это убрать остатки туч из его глаз? И что означает то, что эти тучи так сильно занимают ее, и…

— Кейт?

— Я слышу музыку, — выпалила она, зная, что в следующий момент передумает.

Он посмотрел в направлении музыкальной комнаты и прислушался:

— Я ничего не слышу.

— Нет, я имею виду… я имею в виду, в своей голове. Я слышу музыку в своей голове.

Она не верила, что сказала это. Эти шесть слов были как пробка, застрявшая в горле, сдерживая все объяснения. Пробка вылетела, и Кейт затараторила:

— Не все время, но довольно часто. Это моя музыка, мелодии, которые я сочиняю. Иногда это произведение, над которым я работаю, иногда то, что я уже сочинила, но иногда это совершенно новая для меня аранжировка, и время от времени, когда музыка резко меняется или какой-то ее отрывок звучит по-другому, я не обращаю внимания на то, что делаю, — что происходит почти всегда, не так ли? — и я делаю такие вещи — цепляюсь за ковры и опрокидываю вазы. Честно говоря, я делаю это, даже когда звучит одна мелодия, но внезапное изменение, скорее всего…

Он поднял руку, чтобы остановить этот поток слов, что, она должна была признать, было к лучшему. Ее объяснение, довольно подробное, к сожалению, было не совсем понятным.

— Музыка звучит в вашей голове? — спросил он, четко произнося каждое слово.

Пробка снова перекрыла горло. Кейт нервно закивала.

— Музыка, которую вы никогда не слышали раньше?

Хотя это было не всегда так, она подумала, что будет разумнее снова кивнуть, вместо того чтобы опять вдаваться в объяснения.

Хантер нахмурился:

— Она просто… приходит к вам?

Она кивнула еще раз, надеясь, что в последний. Ждать его реакции было мучительно.

Его лицо выражало удивление, и он произнес с благоговением:

— Какой необычный дар!

Пробка исчезла, как и нервозность. Ничего из того, что он мог сказать, не утешило и не порадовало бы ее больше.

Это действительно был дар. Несмотря на некоторые негативные последствия, она всегда считала этот дар бесценным. Однако она не представляла, что Хантер будет того же мнения. Она надеялась на то, что он его признает, и рассчитывала хотя бы на сочувствие, но не на восхищение и понимание.

Однако нельзя было сказать, что он выглядел понимающим в этот момент. Он заглядывал за ее плечо, явно смущенный:

— А как это связано с окнами лорда Брентворта?

— О, действительно! — кивнула она. — Это море. Когда я четко слышу его, музыка умолкает.

— Правда?

—Я думаю, это ритм волн. Внешняя музыка заменяет мою. Это как если бы я отправилась в оперу и слышала всех музыкантов одновременно. И я менее склонна… — она махнула рукой на ковер, — на подобное, когда есть внешний источник звуков. Они более единообразные, чем то, что звучит в моей голове. Мне достаточно легко приспособиться к этому темпу, и я не думаю о том, что он может резко измениться.

— А то, что звучит внутри, часто меняется резко?

— Нет, иногда это одно и то же в течение нескольких дней или даже недель, иногда происходит постепенное изменение, иногда меняется не сама мелодия или ее темп, а инструменты. Я слышу виолончель, а потом звук становится более высоким, и внезапно я осознаю, что это флейта. — Она бросила на Хантера сердитый взгляд. — Это также раздражает.

— Я представляю. — Он внезапно улыбнулся. — Жизнь, должно быть, кажется вам бесконечной театральной постановкой.

Она засмеялась и покачала головой:

— Музыка не такая последовательная и громкая. Это не так, как будто у меня в голове играет целый оркестр. — Она пожала плечами. — Лиззи говорит, что все слышат музыку в своей голове время от времени. Я не думаю, что то, что слышу я, нечто особенное, просто я слышу ее чаще и более отчетливо, я полагаю. И я могу немного этим управлять, — добавила она, чтобы он не думал, что она потакает прихотям своего дара или что сочинение музыки не требует никаких усилий. — Обычно, когда я концентрируюсь, я могу слышать то, что хочу, изменять ее так, как хочу. Таким образом я сочиняю. Но когда я не концентрируюсь, ну…

Он понимающе кивнул:

— И что вы слышите сейчас?

—Как моя мама выговаривает мне за разбитую вазу, — мрачно произнесла она, хотя на самом деле это все еще была детская мелодия. — Я не должна больше откладывать это на потом.

Он положил руку на спину Кейт и мягко подтолкнул ее к двери:

—Вашей матери не нужно знать об этом.

—Я не буду лгать ни ей, ни лорду Брентворту.

—Нет, будете. — Он отпер дверь. — Я вам приказываю. — Вы не можете это сделать.

—Я думаю, я только что сделал именно это.

Он окинул взглядом коридор, чтобы убедиться, что там никого нет, прежде чем вывести ее из комнаты и закрыть за собой дверь.

— Я никогда не обещала исполнять любой ваш приказ. — Кейт засмеялась. — Я пообещала исполнять только те приказы, которые имеют отношение к расследованию.

— Этот имеет.

— Какое?

Взглянув на него, она увидела веселые искорки в его глазах.

— Я приказываю вам не спрашивать.

Кейт все еще смеялась, когда Хантер оставил ее, пообещав, и что уладит дело с вазой. Завернув за угол, он остановился, прислонился к стене и два раза глубоко вздохнул.

— Вы хороший человек.

Черт возьми, о чем он думал, когда рассказывал ей о своей сделке с Уильямом? Он фыркнул и провел рукой по лицу. Он явно не намеревался ослепить ее своим шармом. И он не думал о прошлом вечере, когда, выйдя из себя, отдавал неразумные приказы. Но это, по крайней мере, было следствием чего-то. Он пришел в ярость от того, что она оказалась рядом с пляжем контрабандистов, и хотел убедиться в том, что она никогда, никогда не подвергнет себя такой опасности снова. Правда, когда гнев утих, он смог признать, что опасность была совсем небольшая… и его реакция была, конечно же, неразумной. Но пусть и так, в этом все же был какой-то смысл.

Хоть убей, он не мог понять, откуда у него появилось желание рассказать о своем постыдном прошлом и на что он при этом рассчитывал. Оно возникло внезапно, это был непреодолимый порыв — дать ей некоторое представление о том, каким человеком он был, с каким человеком она будет связана. Это было глупо, так как он не собирался предоставлять ей право выбора. Потом он сидел как на иголках на своем месте, ожидая услышать ее мнение, — что было не менее глупо, так как он не собирался меняться ради нее или кого бы то ни было. И когда она наконец назвала его хорошим человеком, это одновременно и ободрило, и сбило с толку, и возмутило его.

Он не был хорошим человеком. Он был плохим. Обычно у него хорошо получалось быть плохим.

Он действовал совершенно нецелесообразно последние восемнадцать часов.

Это надо прекратить, немедленно. Он знал, как действовать эффективно. Он знал, как действовать чертовски эффективно почти во всех ситуациях. Он всегда действовал чертовски эффективно почти во всем: он был пронырливым уличным мальчишкой, неуловимым вором, беспощадным бизнесменом, очаровательным джентльменом. И джентльменом ему удалось остаться после своего странного признания.

Хантер, безусловно, знал, как лучше всего действовать, чтобы получать то, чего он хотел. И, несмотря на его внезапное признание, он вовсе не жаждал прощения Кейт за свои грехи.

Ему нравилось быть плохим, черт возьми, и он совершенно не сожалел об этом.

Он выпрямился и продолжил свой путь в бильярдную, где, он знал это наверняка, можно было найти и лорда Брентворта, и Уита. Первому он собирался предложить невероятную сумму, чтобы замять дело с вазой. А второму Хантер намеревался поручить присматривать — на этот раз хорошенько присматривать — за Кейт пару часов.

У него возникла дьявольская и потрясающая идея.