Когда над Колдуэлл-Мэнором только занимался рассвет, Анна уже стояла в своей комнате, пытаясь втиснуть забинтованные ноги в туфли.

– Да уж, очень удобно, – пробормотала она.

Бальзам миссис Кулпеппер и хождение босиком словно совершили чудо с ее ногами. Теперь Анна была уверена, что, забинтовав ступни и тщательно подобрав обувь, она сможет ходить, не причиняя особого вреда натертым ногам.

Впрочем, если некоторый вред и будет нанесен… Что ж, она сможет это пережить. Слишком погожим и солнечным было утро, чтобы оставаться в доме, – решила Анна и направилась вниз.

Что же касается вчерашней череды несчастий, то подобных бед легко избежать, когда знаешь, чего опасаться. Она будет беречь свои ноги от навоза и ручьев, будет обходить стороной отары овец и охраняющих их пастушьих собак и вообще ограничится прогулкой по самым равнинным местам.

Едва она вышла за порог задней двери, к которой еще вчера Макс принес ее на руках, как тепло ранних солнечных лучей омыло ее лицо. Как только глаза привыкли к яркому свету, Анна увидела Макса, который стоял, прислонившись к каменной балюстраде террасы, и выглядел очень красивым в черной куртке и бриджах из атласной шерстяной ткани.

Когда Макс улыбнулся ей, а его светло-карие глаза в лучах утреннего солнца засияли медовым блеском, он показался Анне еще симпатичнее.

– Я догадывался, что вы пойдете именно этой дорогой.

– Доброе утро. – Не просто доброе, а, возможно, самое прекрасное за последние годы. – Наверное, рановато для вас? Ведь наверняка представители полусвета даже в деревне живут, придерживаясь городского распорядка.

– Я придерживаюсь того распорядка, который меня устраивает, – ответил он, когда девушка подошла. – А нынче меня вполне устраивает встретить вас здесь этим прекрасным утром.

Анна очень сомневалась, что Макс поднялся на рассвете только для того, чтобы встретиться с ней, но она оценила его любезность.

– Вы собираетесь в деревню?

– Нет, собираюсь сопровождать вас на прогулке. Ведь вы же решили прогуляться, и я полагаю, леди, столь решительно настроенная пуститься в путь даже на израненных ногах, без сомнения нуждается в попутчике. И я подумал, что, возможно, вы не будете возражать против моего присутствия. Обещаю держать вас подальше от бурных рек и кровожадных зверей.

Святые небеса, он и в самом деле поднялся так рано, чтобы встретить ее. Как мило.

– Я этому буду очень рада.

– Превосходно, но прежде чем мы отправимся… как ваши ноги?

Анна взглянула на носки мягких матерчатых ботинок, которые выглядывали из-под юбок.

– Гораздо лучше, благодарю вас, но пару дней мне придется придерживаться мягких и желательно сухих тропинок.

– Разумно, – согласился он и, согнув руку в локте, предложил Анне последовать за ним.

В течение получаса они неспешно брели по едва заметной тропе, лишь изредка перебрасываясь словами. Макс указал на низкий курган, на вершине которого в густой траве виднелись остатки большого строения. Это было все, что осталось от средневековой крепости, которая в давние времена была выстроена на землях семьи Эспли. Анна задала несколько вопросов, касавшихся уцелевших строений, потом перевела разговор на певчих птиц, голоса которых раздавались повсюду и о которых Макс, как он откровенно признался, не знал абсолютно ничего.

Анна не чувствовала необходимости заполнять все паузы в разговоре. Так много всего происходило вокруг, что постоянно поддерживать разговор казалось глупо. Зачем прогуливаться по сельской местности, если не собираешься останавливаться тут и там, чтобы насладиться видом парящего над головой ястреба или прислушаться к шуму ветра в кронах деревьев?

Она украдкой взглянула на Макса. Казалось странным, что за такое короткое время они смогли перейти от недоверия и раздражения к умиротворенному молчанию. Более удивительным было то, что это казалось вполне естественным – вот так идти рядом с Максом, купаясь в лучах утреннего солнца. Все это воспринималось как нечто более чем правильное. Это казалось идеальным. Лучшим, чем все ее прежние грезы.

В какой-то момент это ощущение правильности придало ей уверенности, и Анна решила нарушить молчание и задать вопрос, который не давал ей покоя:

– Вы решили посмеяться надо мной вчера за ужином, когда спросили меня о моих любимых местах в Лондоне?

Макс, усмехнувшись, посмотрел на спутницу, вот только она не смогла понять, удивил ли его сам вопрос или неожиданный переход к этой теме.

– Ничего подобного. Лишь слегка вас поддразнивал. Если я проявил бестактность, то прошу меня извинить…

– Нет. Просто я не могла понять, только и всего. К сожалению, у меня очень небольшой опыт дружеских отношений, – призналась она, – а учитывая наши недавние размолвки…

– Вы предположили, что я хотел уязвить вас, – закончил Макс за нее.

– Но ведь я не знала, – возразила Анна. – Кроме того, в свое оправдание могу сказать, что в первое время мое присутствие откровенно раздражало вас.

– Я являлся с визитом в Андовер-Хаус не менее дюжины раз. Конечно, мое самолюбие было уязвлено, впрочем, я уже все объяснил…

Макс неожиданно умолк, и прежде чем он вновь заговорил, Анна почувствовала, что между ними возникла короткая, но напряженная пауза.

– Нет, не так. Это был не просто укол и не просто уязвленное самолюбие. Я был… очень сильно разочарован. Я был уверен, что вы встретитесь со мной. Я знаю о множестве других, которых вы отвергли, но ведь мы встречались, и вы…

– Простите? Каких других?

– Других джентль… – Он остановился, увидев ее растерянный взгляд. – О, черт! О них вы тоже не знали?

– О них? – Так были они! – Расскажите мне.

Он замешкался, явно не желая говорить.

– Я не первый джентльмен, явившийся к вам с визитом, – наконец произнес он. – Были и…

– Другие, – договорила она за него, и ее желудок скрутило в тугой узел. – Множество других.

– Ну, не в буквальном смысле «множество».

Последовала короткая пауза.

– Какое облегчение.

– Анна…

Она покачала головой, прерывая его. Она была не в настроении слушать продолжение.

– Те другие, которые приходили с визитом, полагаю, это были приятели моей матери, как и вы?

– Я не приятель вашей матери, – резко возразил он, – но, полагаю, многие впервые увидели вас именно в Андовер-Хаусе.

– Маловероятно, чтобы они могли видеть меня где-то еще.

– Однажды я видел вас в театре, – любезно напомнил Макс. – Приблизительно за год до нашей встречи в библиотеке.

Ей потребовалось буквально несколько секунд, чтобы высчитать, когда это было.

– «Волшебная флейта».

– Я… Да, как вы догадались?

– Я была в театре всего лишь дважды, – нехотя произнесла она. – А на «Волшебную флейту» я ходила как раз за год до нашей встречи.

– Не слишком-то я помогаю.

– На самом деле помогаете. Слишком многого я не знала. – Она чуть подумала. – Или я слишком долго пряталась от всего. В любом случае вы открыли мне глаза, и я весьма благодарна вам за это.

Он отвел взгляд, явно испытывая неловкость.

С ходу не сообразив, как это исправить, она просто спросила напрямую.

– А вам известны имена кого-либо из моих визитеров?

– Я припоминаю некоторых, – ответил Макс после некоторого размышления. Он посмотрел на нее странным взглядом. – Вас интересует кто-то конкретно?

Похоже, ему хочется узнать, не интересует ли ее какой-либо конкретный джентльмен? Мысль эта пришлась Анне по нраву, но она не смогла подобрать слов, чтобы сказать об этом.

– Мне хотелось узнать, были ли среди них дамы. Не истинные леди, конечно…. – Настоящая леди никогда не переступит порог Андовер-Хауса, даже чтобы вернуть загулявшего супруга или сына. – Но женщина…

– Да, я понимаю. Но мне об этом ничего не известно. Полагаю, женщина, которой отказали в приеме, не захочет заявлять об этом во всеуслышание.

– С джентльменами дело обстоит иначе?

– С некоторыми… – Он отвел глаза и откашлялся, прочищая горло. – Это зависит от множества обстоятельств.

Она помолчала, ожидая продолжения, а когда он встретился с ней взглядом и произнес «Анна» мягким, но напряженным тоном, который неизбежно предшествовал очень плохим новостям, подумала, что ей этого вовсе не хочется знать.

– Почему бы нам не присесть где-нибудь?

«Присесть? Боже, это предложение было еще хуже, чем тон», – подумала Анна.

– Я нисколько не устала.

Макс бережно взял ее руку в свою.

– Не каждый мужчина дурак, и вы это знаете.

– Я действительно все еще верю в это, – тихо сказала Анна, сожалея о том, что сквозь довольно толстую ткань перчаток не может почувствовать его тепло и что Макс взял ее руку только для того, чтобы утешить.

– Было заключено…. – Он нежно сжал ее пальцы. – Между несколькими джентльменами было заключено некое пари. При своего рода объединенной ставке, если хотите. С другой стороны, все это можно обозначить как своеобразный вызов.

– Какого рода вызов?

– Джентльмен, если, конечно, желал, мог внести в этот фонд пять фунтов, а затем нанести визит в Андовер-Хаус. Первый, которого приняли бы лично вы, становился обладателем этого фонда.

– Понятно. – Внезапно вспыхнувшая ярость буквально ослепила Анну. Но она подавила ее, и Макс ничего не заметил. – Как я понимаю, нынче этот фонд прекратил свое существование?

– Пари было отменено несколько лет назад. Участникам позволено было…

– Насколько велика была общая сумма ставок перед отменой пари? – перебила она его.

– Я не знаю.

Анна, недобро прищурившись, посмотрела на него. Если Максу было известно о пари, он должен представлять, как далеко все это зашло.

– Сколько?

– Я не следил за пари внимательно, но могу предположить, что речь идет о пяти или, возможно, шести сотнях фунтов.

– Шестьсот фунтов, – медленно повторила она, и гнев Анны тут же сменился изумлением. Она-то предполагала, что «бессчетное количество» означало лишь дюжину или около того джентльменов, которым было отказано в ее обществе на одном из вечеров, устроенных ее матерью. – Я отказала более чем сотне джентльменов?

– Нет. Вовсе нет, – заверил он ее. – По условиям пари джентльмену дозволялось вступать в состязание неопределенное число раз. Большинство из них предпринимали несколько попыток.

Слова Макса были слабым утешением. Более сотни раз разные люди добивались ее внимания, а она пребывала в абсолютном неведении.

– Что ж, я заслужила свое прозвище, не так ли?

– Оно больше подошло бы вашей матери, – пробормотал он.

Анна не могла, да и не хотела с этим спорить, но ей очень хотелось знать, была ли мадам в курсе этого пари и насколько она гордилась тем, что ставки поднялись столь высоко.

– Как давно было заключено это пари?

– Много лет назад, когда вам было… вероятно, лет девятнадцать. – Он в задумчивости нахмурил брови, бросил на нее оценивающий взгляд. – Сколько вам сейчас?

– Двадцать восемь, полагаю. – Сотня визитов, растянутая на десяток лет, уже не казалась поражающим воображение столпотворением. – Многие считают меня моложе, но…

– Прошу прощения, Анна, – перебил он. – Вы только что сказали, что полагаете, что вам двадцать восемь?

Анна отняла руку, но краска смущения уже залила ее щеки. О, как она жалела сейчас, что вовремя не прикусила язык. Для большинства людей – несомненно, для людей, подобных Максу, – возраст был определяющей частью личности, совершенно неотделимой от определенных жизненных вех. Каждый человек помнил, что в десять он пошел в школу, в двадцать один закончил учебу и в двадцать пять достиг права наследования. Девушка могла в шестнадцать начать зачесывать волосы наверх, в восемнадцать дебютировать в свете и найти мужа до того, как ей исполнится двадцать.

Анна не имела не только ни одного из этих опытов, но у нее даже не было возможности узнать, как давно она должна была обрести такой опыт. Сейчас, конечно, ей неловко было признавать, что эту часть себя она попросту упустила.

Слишком поздно было забирать свои слова обратно, и Анна, притворившись невозмутимой, пошла в наступление:

– В юности мой возраст несколько раз менялся.

– И поэтому вы не знаете точную дату своего рождения? – предположил он, прежде чем дождался ответного кивка. – Идея вашей матушки, полагаю?

– Да.

– Она действительно скрывала ваш истинный возраст?

– Я думаю, она просто его не помнила, – ответила Анна, избегая его взгляда.

Макс философски кивнул:

– Ничего удивительного, если учесть все то, что мы узнали о характере вашей матушки.

Наверное, это действительно было неудивительно, но Анну поразило то, как спокойно Макс воспринимал эти достаточно странные факты.

– Вы не удивлены?

– В Англии полно людей, которые не знают даты своего рождения, – объяснил он. – Вы не первая из них, с кем мне пришлось столкнуться.

Анна была готова возразить, сказав, что среди таких людей она, пожалуй, единственная, кто не был сиротой, но если Макса не волновали все эти странные обстоятельства ее жизни, она не собиралась заострять на них внимание.

– Насколько вас беспокоит подобное неведение? – спросил он.

– Не очень, но все-таки хотелось бы по крайней мере знать, когда мой настоящий день рождения,

– День для празднования, вы хотите сказать?

Она кивнула, хотя ей было чуть-чуть стыдно признаться в столь детском желании – получить собственный день рождения.

– Как-то миссис Кулпеппер предложила мне самой выбрать день рождения, но такой подход мне показался неправильным. Мне уже надоели придуманные дни.

Макс перевел взгляд с напряженного лица Анны на каменный фасад Колдуэлл-Мэнора.

Он готов был поспорить, что где-то в доме находится письмо, которое покойному маркизу написала миссис Рейберн и в котором она сообщала о рождении его дочери. Макс был уверен, что в письме указана дата рождения. Ему очень хотелось предложить Анне провести поиск на чердаке или в одном из многочисленных чуланов. Но, немного подумав, он решил оставить эту мысль при себе. Большинство женщин послали бы подобное письмо новоиспеченному отцу, вот только невозможно было угадать, как поступила в такой ситуации миссис Рейберн.

Кроме того, ему хотелось сменить тему разговора. Вот только Макс не знал как это сделать, чтобы не обидеть Анну.

Он имел довольно большой опыт общения с избалованными дамами и содержанками, с приземленными девушками из пабов и умудренными куртизанками. Анну нельзя было отнести ни к одной из этих категорий. Или, возможно, в ней было понемногу от каждой из них. Макс никогда не встречал подобной женщины, и хоть стремился к новому и получал удовольствие от каждого нового опыта, в этот момент он был в растерянности.

О, как ему хотелось вновь увидеть улыбку на лице этой леди.

Но Анна его опередила, он даже не успел сделать попытку.

– Что касается пари… – начала она нерешительно, и Макс едва удержался, чтобы не поморщиться. Как бы ему этого ни хотелось, было глупо и, возможно, даже немного эгоистично рассчитывать, что в течение нескольких минут она может забыть о низких играх и весело рассмеяться.

– Так что по поводу пари? – нетерпеливо спросил он.

– Вы когда-нибудь делали ставку?

– Нет. Слава богу. Никогда.

Она повела плечами, словно говоря, что не придает этому значения, но в глаза Максу она все-таки не взглянула.

– Я не обиделась, даже если бы вы сделали ставку.

– Лгунья.

Макс искренне верил в то, что Анна сейчас говорит неправду, ведь она имела полное право думать плохо о тех, кто принял участие в этом неблаговидном споре. Она имела полное право думать плохо и о тех, кто не воспротивился самому факту этого низкого состязания. Сейчас Макс корил себя за то, что положил конец этому пари только после того, как они познакомились.

– Ну… Я бы обиделась на вас… если бы вы заключили пари после нашей встречи.

– И вы бы пожалели об этом позже?

– Это бы помогло. Но ведь вы никогда не заключали такого пари? – Анна посмотрела на него. – Почему же нет?

– Я никогда не делал женщину предметом игры, – сказал он, ожидая, что на ее лице появится выражение одобрения, затем добавил с хитрой улыбкой: – Поскольку женская иррациональность делает их совершенно непредсказуемыми.

Он с радостью увидел, что эта чушь вызвала у нее улыбку, она даже еле слышно фыркнула.

– Если мужчина чего-то не может понять – значит, это можно считать неверным.

– Прошу прощения?

– Так говорила мне миссис Кулпеппер, когда я была моложе. Она придерживается мнения, что мужчины весьма предсказуемые создания.

– Потому что мы рациональны?

– Потому что вы просты, – поправила она. – Вот женщины, говорит она, сложны. Слишком сложны, чтобы обычному джентльмену было с ними комфортно…

– Ну да, ведь мы такие простачки.

– Именно, – согласилась она, указывая на него пальцем. – И как этот простачок, особенно высокомерный, чванливый, реагирует на что-то, чего не может понять? На что-то, что, возможно, его пугает?

– Как правило, мы предпочитаем это отбрасывать.

– Он предпочитает это что-то просто игнорировать, – продолжила Анна, никак не отреагировав на его реплику. – Он называет это непонятное другими словами, преуменьшая его значение. Он принижает его значение, чтобы самому казаться более значительным. – Она слегка улыбнулась. – Или отбрасывает это.

Она не рассмеялась, но настроение у Анны явно улучшилось, и, пожалуй, это было все, на что он имел право рассчитывать в данных обстоятельствах.

– Вы согласны с миссис Кулпеппер?

– Нет, не совсем. Мой личный опыт, хоть и весьма ограниченный, заставляет меня поверить, что все люди склонны критиковать то, чего они не понимают. Но я все же считаю, что мужчины, в общем, более предсказуемы, чем женщины.

– По крайней мере в этом мы можем достичь согласия.

Это была полная чепуха, но если Анна чувствует себя лучше, говоря эту ерунду, то он может повременить с более серьезными аргументами по данному вопросу.

– Хотя только вы воспринимаете эти слова как комплимент. – Она задумчиво поджала губы. – В тот вечер, когда мы познакомились, вы сказали мне, что можете «выторговать у черта его хвост».

– Я и в самом деле так сказал? – Он хмыкнул. – Боже мой, какая самоуверенность.

– И знаете, что я об этом подумала?

– Я даже не помню, чтобы я это говорил.

– Я представила, как вы попытаетесь это сделать. Ведь вы мужчина, а все мужчины необъяснимым образом стремятся к тому, чего не могут заполучить. Даже когда это им совершенно не нужно и приобретение этого не принесет им никакой выгоды. – Она фыркнула. – Хвост у черта. Ну и ну! Что бы вы с ним стали делать?

– Вы же прекрасно понимаете, что я говорил в переносном смысле.

– Вероятно, повесили бы на стену, чтобы другие могли восхищаться вашим мастерством. – Она с отвращением покачала головой. – И мне грозила та же участь.

– Прошу прощения?

Зачем ему хвост на стене, и какое отношение это имеет к ее участи?

– Эти мои визитеры, они ведь искали того же.

Они вновь вернулись к этому разговору. Макс озадаченно покачал головой, готовый отказаться от предположения, что мужчины и женщины одинаково предсказуемы.

– Я не думаю, что…

– Что сделали бы эти джентльмены, если бы я приняла их? Может, они на всякий случай приносили с собой стишки? Цветы и конфеты? Может, они приходили с благородными намерениями?

– Сомневаюсь, – вынужден был признать он.

– Потому что им было абсолютно безразлично мое общество. Им просто нужен был хвост.

После долгой тягостной паузы он произнес:

– Может, вам лучше отказаться от этого сравнения? Это… сомнительно. Во всех смыслах.

Анна бросила на него ласковый взгляд. По-видимому, она прекрасно понимала все разнообразные подтексты этого сравнения.

– Оно подходит во всех смыслах.

– Вы не дьявол, дорогая.

– Для них – да, или что-то вроде этого. Она опустила глаза и носком ботинка коснулась маленького камешка. – И была такой же для вас менее чем два дня назад.

– Я ошибался. – Его еще долго будет мучить осознание того, насколько он ошибался. – Мне очень жаль.

Анна покачала головой:

– Что сделано, то сделано.

– Возможно, но…

Она подняла руку.

– Не надо. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Такое замечательное утро. Я не хочу обсуждать все эти неприятные вещи.

Макс тоже не желал продолжать разговор на эту тему и с готовностью повиновался.

– Хорошо. О чем бы вы хотели поговорить?

– Расскажите мне о поместье Эспли, – произнесла она после некоторого раздумья. – Как много из того, что мы видим, принадлежит Хаверстонам?

– Все, что находится перед нами, и больше, – ответил он, предлагая Анне руку, чтобы продолжить прогулку.

Он рассказал ей все, что ему было известно о семействе маркиза и о Колдуэлл-Мэноре, поддерживая ровный поток информации и, возможно, ради большей драматичности приукрашивая время от времени факты. Так продолжалось до тех пор, пока они не вернулись к дому.

Они расстались у подножия задней лестницы, и Макс, обдумывая события этого утра, подождал, пока Анна не скроется в дверях.

«Что сделано, то сделано» – эти слова не покидали его. Он не мог не задаваться вопросом, может ли то, что он сделал, быть исправлено простым «Мне жаль»?

Время может восстановить утраченное доверие. Утренние прогулки на солнце, разговоры в библиотеке – этому способствовала каждая минута, проведенная вместе. Но он хотел чего-то большего, чем медленное продвижение. Он хотел искупить свою вину перед ней.

Нужен был какой-то поступок. И, похоже, он знал, какой именно.