«Медвежья берлога» представляла собой оживленное, ухоженное заведение, получившее сомнительную известность из-за того, что в течение двухсот лет четырежды сгорало дотла и вновь восстанавливалось на том же самом месте. Последнее восстановление произошло менее десятка лет назад, но Анна не обратила внимания ни на строгие линии абриса дома, ни на неожиданно гладкие деревянные полы.

Войдя в таверну и попросив проводить ее в комнату миссис Рейберн, она увидела, но не подала виду, что заметила любопытные взгляды посетителей таверны.

Анна дождалась, пока служанка, проводившая ее наверх, уйдет, и только тогда постучала в дверь, которая тотчас открылась, и у Анны создалось впечатление, что матушка заранее была осведомлена о ее приезде.

– Моя дорогая.

Миссис Рейберн, грациозно прихрамывая, вышла из комнаты – вихрь бронзового шелка и сверкающих драгоценностей. Дама широко раскинула руки, словно собираясь обнять Анну, но, конечно, она не собиралась этого делать, это было бы слишком нарочито, вместо этого она положила руки на плечи Анны и жеманно чмокнула воздух возле щеки дочери.

– Я уже начала сомневаться, что ты вообще когда-нибудь появишься. Входи, дорогая. Входи.

Анна позволила матери втянуть ее в комнату, но заговорила, не дождавшись, когда хозяйка закроет дверь:

– Что вы здесь делаете, мадам?

Миссис Рейберн притворила дверь унизанной драгоценностями рукой и, словно не замечая холодности дочери, произнесла:

– В данный момент наслаждаюсь комфортом этого заведения, теперь гораздо более современного и удобного, чем можно было ожидать за границами Лондона.

– Да, заведение прекрасное. Но все-таки что вам угодно?

По лицу миссис Рейберн пробежала тень раздражения. Она никогда не отличалась сдержанностью, похоже, у мадам никогда не было такой наставницы, как миссис Кулпеппер.

– Может, обойдемся без обмена любезностями? Я хочу, чтобы ты немедленно вернулась домой.

– В Андовер-Хаус? Это исключено.

– Разумеется, в Андовер-Хаус. Это ведь твой дом. А это твое маленькое, – она пренебрежительно махнула рукой, – приключение и так уже доставило нам обеим массу неудобств.

Анна вздернула подбородок.

– Я не испытываю никаких неудобств и не вижу ничего плохого в том, что я делаю. В Колдуэлл-Мэнор меня пригласил сам маркиз.

– Пригласил? Маркиз Эспли? Маленькая лгунья. Такие люди, как правило, стараются не иметь ничего общего с людьми нашего сорта.

«Я не отношусь к людям вашего сорта. И будь у меня даже тысяча любовников, меня никто бы не причислил к людям вашего сорта».

– Ты полагаешь, что я появилась на пороге его дома незваной?

– Да. И есть что-то, что заставляет его терпеть тебя. Что именно?

Мгновение Анна вглядывалась в лицо матери, пытаясь определить, принимала ли она опиумную настойку.

– Ты прекрасно понимаешь, почему меня принял лорд Эспли. У нас общий отец…

– И кого, черт побери, это волнует? У титулованных особ полно незаконнорожденных детей, но это ничего и ни для кого не значит.

– Это имеет значение для Гидеона и для семьи Хаверстонов.

– Вряд ли ты приехала, рассчитывая на это, даже ты могла бы сообразить, что подобный визит мог обернуться грандиозным скандалом.

Надеясь в будущем избежать неприятных моментов, Анна не упомянула в письме, оставленном в Андовер-Хаусе, о том, как она узнала о своем родстве с Хаверстонами. Но пришло время прояснить ситуацию.

– Мой отец обещал поддержать ребенка, родившегося в результате вашей связи. Нынешний маркиз, мой брат, считает делом чести вернуть этот долг.

– Что за ерунда?

– Я нашла письма и…

– Письма… Нашу с Эспли переписку? – Миссис Рейберн охнула и театрально приложила руку к груди. – Ты что, рылась в моей гостиной?

Анна едва не закатила глаза. Ее мать любила лицедействовать, но ей это плохо удавалось.

– Вы об этом знаете.

– Конечно, нет, – слабо возразила миссис Рейберн. – Но как ты посмела рыться в моих вещах?

Неожиданно Анна вспомнила, как матушка, пребывая в опиумном дурмане, призналась: «Я лгу по самым разным причинам. В основном для собственного развлечения».

Бесполезно спорить с человеком, имеющим подобный склад ума.

– Я также нашла ваш контракт с маркизом.

– Контракт?…О, ради бога! Так вот чем ты взяла маркиза? Старым контрактом? Глупый ребенок. Долг был выплачен.

– Не был. Я видела письма.

Анна не упомянула о дневнике. Если ее матушке угодно изображать негодование по этому поводу, ей придется признать, что она знает о его исчезновении.

– Вот что получается, когда ты без разрешения роешься в моих вещах, – закатив глаза, произнесла мадам. – Мы договорились на иных условиях, вместо постоянного содержания маркиз предложил мне в качестве отступного восемьсот фунтов, и я согласилась. – Она пригладила рукав платья с самодовольной улыбкой. – Платеж был осуществлен полностью.

– Нет… – Анна глубоко вздохнула, чтобы хоть немного успокоиться. Она не имеет права терять самообладание. – Я видела письма и помню ваши слова, вы сами говорили, что толку от контракта не было.

– Он не помог мне удержать маркиза. Я хотела получить не восемьсот фунтов, мне нужен был твой отец, я должна была заполучить этого бессердечного невежу. Он оставил меня, как только узнал о моем положении, поистине жестокосердный человек.

– Вы составляли прекрасную пару, – уколола ее Анна. – Я хочу видеть этот новый контракт.

– Это была неофициальная договоренность.

– Вы проделали весь этот путь, чтобы рассказать мне очередную сказку?

– Я приехала, чтобы увезти тебя домой.

– Нет. Не имеет значения, что здесь правда, а что ложь, в Лондон я не вернусь в любом случае.

Теперь, когда Анна побывала на свободе и пожила за пределами Андовер-Хауса, она ни за что не вернулась бы обратно.

– Но… Не будь глупой, дитя, куда же ты намереваешься отправиться?

– Теперь у меня есть друзья, семья, которая…

– Я твоя семья! – выпалила мать. – Ты принадлежишь мне.

И в этом, осознала Анна, суть дела. Миссис Рейберн не собиралась отказываться от своей собственности.

– Я не ваш ридикюль, мадам, не ожерелье и, конечно же, не ваша комнатная собачка.

– Ради бога, никто и не утверждает обратного. Это все какая-то нелепость. Поедем сейчас же к Эспли, он сможет рассудить нас.

«О боже!» Даже мысль о визите миссис Рейберн в Колдуэлл-Мэнор повергла Анну в ужас.

– Нет, даже ради десяти тысяч фунтов.

Мадам приподняла бровь.

– Теперь я недостаточно хороша для тебя, дружок?

Анна в который уже раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и подавила желание продолжить спор, пререкания ничего не дадут – ни компромисса, ни понимания, ни примирения.

Возможно, открытое противостояние на какое-то время принесет ей удовлетворение, она сможет указать матери на ложь, выявить ее эгоистичное стремление манипулировать людьми, но все это не стоит неизбежного последующего разочарования, ведь мать попросту отринет все обвинения.

Она никогда не извинится за то, что четыре года назад отказала Максу в приеме. Скорее всего она даже не признается в этом. Так какой смысл пытаться что-то доказать ей?

Взвесив все за и против, Анна надела на лицо маску холодного спокойствия, которую примеряла уже далеко не в первый раз.

– Вы вольны думать обо мне все, что вам угодно, более того, вы можете увезти ваши соображения обратно в Лондон, причем сейчас же. Что я должна сделать, чтобы вы уехали?

– Ты равнодушная, Анна Райз. Такая же равнодушная и бессердечная, как твой отец…

– Да что вы говорите? Итак, что я должна сделать, чтобы вы уехали?

Миссис Рейберн фыркнула, ее ноздри раздулись.

– В отличие от тебя я не пытаюсь настаивать на родстве ради денег, поэтому либо ты возвращаешься в Лондон, либо я остаюсь в Колриджтоне. Думаю, маркиз Эспли менее благосклонно станет принимать твое общество, если его бесценной супруге все же придется принять меня в своей гостиной.

– Смею заметить, маркиз мог бы выслать вас в Австралию, если бы это было угодно ему или его жене.

Мадам небрежно отмахнулась от этой реплики.

– Слишком хлопотно. Проще отправить тебя собирать вещи, что он и сделает, как только ему станет известно истинное положение дел.

– Как только он услышит вашу ложь, вы хотите сказать?

– Я предполагала, что дело может дойти до доказательств. Что ж, вот они…

Мадам умолкла и, театрально прихрамывая, подошла к кровати, чтобы достать стопку писем из небольшой кожаной сумочки. С самодовольной улыбкой она протянула их Анне.

– Вот, пожалуйста. Все доказательства, которые могут потребоваться тебе или Хаверстонам. Эта наша с маркизом переписка, в которой мы, обсудив условия договора, приходим к соглашению.

Анна выхватила письма из рук матери и развернула первый попавшийся лист. Едва взглянув на бумагу, она убедилась, что это письмо мадам покойному маркизу.

– Как вам удалось их заполучить?

– Предыдущая леди Эспли с радостью вернула их мне за чисто символическую плату, – объяснила мадам, небрежно передернув плечом. – Моя любовная связь с маркизом закончилась задолго до их свадьбы, а у нее были большие долги, дама слишком любила опий. Что ж… – Она забрала письма и положила их в сумочку, которую передала Анне. – У тебя есть вечер, чтобы объясниться с маркизом. Я хочу выехать в Лондон утром. Надень что-нибудь поприличнее, нельзя, чтобы меня увидели рядом с дочерью, одетой в лохмотья.

Анна лишь покачала головой, испытывая одновременно изумление, негодование и отвращение.

– Но ведь это вы дали мне это платье.

– Не для того, чтобы ты появлялась в нем на людях. Некоторые вещи не предназначаются для посторонних глаз. Ты ведь ни разу не видела меня расхаживающей при гостях в ночной рубашке, не так ли?

В ночной рубашке? И что можно ответить на такой вопрос? Похоже, старательно отдаляясь от мадам в Андовер-Хаусе, Анна не заметила проявлений некоторого безумия в голове матери.

Анна отступила к двери. Ее матушка всегда была достаточно странной и беспринципной. Но это уже выходило за рамки приличий.

– Я ухожу.

– Конечно. Я же сказала, что ты можешь идти.

Анна остановилась, уперевшись спиной в дверь. Сжимая в руках сумочку, она развернулась и вышла настолько быстро, как только могла. Уже закрывая дверь, она услышала прощальные слова матери:

– Я рассчитываю, что ты вернешь мне эти письма, Анна. Я рассчитываю, что ты вернешь все.