В предвкушении репортажа в «Мадемуазель Декор» мадам Экс руководила приготовлениями к свадьбе, которыми до своего отъезда занималась сама Анна-Софи. Неожиданный отъезд Анны-Софи незадолго до церемонии привел ее в недоумение, как и необъяснимая праздность Эстеллы д’Аржель. Хотя Эстелла согласилась помочь привезти цветы и несколько заказанных ящиков шампанского – груз, который несложно довезти поездом, – а заодно и задумала устроить вечеринку с коктейлями за два дня до свадьбы (разумеется, советоваться с мадам Экс по этому поводу она не стала). Мадам Экс поймала себя на мысли, что ей не терпится выставить прославленную романистку, лишенную материнских чувств, в самом неприглядном свете, показать всему миру ее равнодушие и леность. Больше она никогда не станет покупать книги Эстеллы! В конце концов мадам Экс выбрала время и сама съездила в Валь-Сен-Реми, осмотрела церковь и прикинула, с какими трудностями придется столкнуться устроителям застолья и фотографам. Поскольку в некоторой степени на карту была поставлена честь ее фирмы, она ничего не стала пускать на самотек.

При виде крохотной, пыльной, но на редкость живописной церквушки ее вдруг охватило дурное предчувствие: ей представилось, как речка, протекающая в пятнадцати метрах от церкви, выходит из берегов как раз в день свадьбы. О том, что такое уже случалось не раз, свидетельствовали сырые пятна на стенах.

Юрист из фирмы «Биггс, Ригби, Денби и Фокс» оставил для Клары сообщение с просьбой срочно позвонить ему. Судья признал Клару виновной – в техническом, если не в строгом смысле слова, – и несмотря на отсутствие доказательств ее вины, адвокат предположил, что ее приговорят к тюремному заключению, правда предоставив право подать апелляцию. Приговор вступает в силу через несколько дней. Он, Крис Оливер, уже принял ответные меры. Кларе незачем отчаиваться, в их распоряжении есть еще немало средств защиты.

Это известие вызвало у Клары только легкую и неожиданную горечь. Разлука с Антуаном была гораздо хуже тюремного заключения. Но вскоре до нее дошел весь смысл того, что ее ждет в будущем. Когда приехал адвокат, утешить Клару ему было нечем, но все же он долго пробыл у прекрасной миссис Крей, стараясь успокоить ее.

* * *

В самолете Тим выпил пару бокалов бурбона, размышляя, стоит ли и впредь отдавать ему предпочтение: после ботанических загадок скотча бурбон казался освежающим и незатейливым, как эликсир для полоскания рта.

– Но почему он называется бурбоном? – спросил он вслух. Слово «бурбон» вдруг показалось ему слишком французским. Оно усилило нежелание Тима возвращаться во Францию. Ему, человеку, недолюбливающему поэзию, неожиданно вспомнился отрывок из стиха одного поэта-битника, подвизавшегося в барах Орегона: «Эта коротко стриженная радость и грубость, Америка, твоя глупость. Я мог бы снова полюбить тебя».

Наверное, все-таки в душе он американец. А может, все дело в том, что ждет его во Франции, в желании сбежать, которое, как ему рассказывали, охватывает каждого мужчину накануне свадьбы? Он с неохотой думал о будущем, о неизбежности свадебной церемонии, о суматохе последующих нескольких дней, которую придется пережить.

Но самое главное – ему почему-то понравилось в Орегоне. Он все еще был поглощен тамошними проблемами, которые, строго говоря, его не касались, все время думал о миссис Холли, о малышке Тамми или как там ее зовут, о бедняге Кристал, других отчаявшихся людях, о холоде и нищете. Тим понимал, почему Крей так увлекся всем этим, почему ему вдруг захотелось снять фильм об этих людях.

А еще Тим думал о Кларе, о ее поразительной красоте и загадочности, о том, как она дрожала, чудом спасшись от охотников. Внешне такая невозмутимая, внутри она была охвачена паникой, но маскировала чувства прелестной улыбкой – улыбкой герцогини. Наверное, она сводила с ума Крея, как герцогиня герцога, тем, как бездумно дарила свои улыбки. Напрасно он, Тим, задумался о Кларе. Он взглянул на Анну-Софи: розовощекая, светловолосая, как голландка или девушка с полотен Буше, она вдруг показалась ему марионеткой, очаровательной, но бездушной.

Надо ли жениться, если сомневаешься в правильности выбора? Но сказать по правде, Тим ни в чем не сомневался. Он любил Анну-Софи. Свое смятение он приписал нервам и шоку от знакомства с европейской культурой.

Анна-Софи устроилась с американскими журналами «Вог», «Дом и сад» и «Новобрачная» в самой глубине тесного салона самолета. Все пристегнули ремни, самолет начал набирать скорость. Он вдруг стал казаться ей совсем крошечным, как моделька из бальсового дерева, слишком хрупким, чтобы перелететь через полюс и океан. Почему-то Анну-Софи не покидало чувство, что во Францию она не вернется никогда. Ветер собьет их с курса, они разобьются, религиозные фанатики подложили в самолет бомбу за то, что месье Крей решил снять о них фильм. Но на самом деле Серж задумал воспеть этих людей – такое восхищение вызвало у него все, что показала ему Делия во время поездки, которую сам Крей называл «экспедицией».

– Скоро Делия опять приедет к нам, я договорился с ее матерью. Искривленные бедра лучше всего сейчас оперируют в Англии, восстанавливая кость. Ее реконструируют из измельченной костной ткани, как древесно-стружечную плиту, – сказал Крей. (Уж не роман ли у них, подумала Анна-Софи.)

Она так и не выйдет замуж. Трагическая гибель жениха и невесты накануне свадьбы, буквально за день до нее, люди, собравшиеся в церкви Валь-Сен-Реми, панихида вместо брачной церемонии, раздражение Эстеллы оттого, что все случилось так некстати… Анна-Софи понимала, что все это глупости, но, думая, что она так далеко от Франции, в ненадежном самолете, в кругу чужих людей, никак не могла обуздать нарастающую панику. Даже Тим, человек, с которым она была близка, теперь казался ей бесчувственным, неприветливым незнакомцем.

Крей подробно рассказал спутникам о поездке вместе с Делией в ущелье, к реке Колумбия, где в лагере они разыскали Сью-Энн. В сороковые годы это место было чем-то вроде маленького курорта, о чем напоминал ветхий причал.

– По-моему, даже Делия перепугалась, – рассказывал Крей с нескрываемым удовольствием. – Эти люди вооружены. Там живет десять или одиннадцать семей, они задумали уехать в восточный Орегон и купить там землю. Сью-Энн? На ненормальную она ничуть не похожа. Эти люди производят впечатление бедняков, только и всего, – малообеспеченных людей, пристрастившихся к скверным телепередачам и полуфабрикатам. Но у них есть ружья, большие, заряженные. К тому же они убеждены, что против них ополчились силы истории, принявшие обличье их соседей, полицейских, федерального правительства. Они постоянно приводят в пример «ветвь Давидову», «ткачей» – удивительные названия! Помните «Ткачей», группу шестидесятых годов? «Правь к берегу, Джошуа». Тим, вы не помните их, вы слишком молоды. А вы, Шедбурн?

– Конечно! Американская группа. Только, кажется, не Джошуа, а Майкл, – неуверенно отозвался Шедбурн.

– «Правь к берегу, Майкл», – подхватил Крей.

Шедбурн, нумеруя и помечая этикетками кассеты с фотопленкой, засовывая их в зеленый полотняный мешок, продолжал расспрашивать Крея о поездке в лагерь миллениалистов.

– Нам нужна героиня вроде Делии, – твердил Крей. – Утонченная, но пассивная натура. Ее принцип – «поживем – увидим». От ее лица будет вестись повествование.

– Мне нужны крупные планы оружейного магазина в Лейк-Гроув, – отозвался Шедбурн. – Со всеми этими флагами.

Анна-Софи вспомнила о месье Будербе и задумалась о жестокости судьбы. Кто-то кого-то грабит и убивает на Блошином рынке. Кто-то попадает в авиакатастрофу. Кто-то выходит замуж за одного человека, а не за другого. Но оргазм – всегда оргазм, с тем мужчиной или с другим. Яйцеклетку оплодотворяет только один сперматозоид, Франции нужны французы. Все это угнетает и печалит, все предопределено заранее, но зачем? Есть ли у человека выбор или он должен просто принимать правила игры?

Наконец-то она перестала воспевать бессмысленную хвалу удобству и продуманности сети американских шоссе и удивительной дешевизне, подумал Тим. Восторженность Крея тоже раздражала его. Эта нелепая болтовня наводила его на мысли о тех несчастных, которых не следовало бы бросать на произвол судьбы; сам он ни за что не улетел бы, не позаботившись о тех, кому не так повезло в жизни, как ему. Тим никак не мог избавиться от беспокойства, вспоминая положение в Орегоне, несчастную миссис Холли, стариков в больнице адвентистов, обледеневшие улицы городков, горожан, скалывающих лед, их бессмысленную отвагу в борьбе со стихией. И маленькую девочку и Кристал, похожих на персонажи Стейнбека. Жаль, что он так и не познакомился с двуликой Сью-Энн. Орегон представлялся ему краем света, жители которого обречены вести непрестанную борьбу – со льдом, с карбюраторами, борьбу за безопасность, борьбу против бомб (или с бомбами), с оружием, спрятанным за холодильником. Возможно, в борьбе и проявляется предвестие миллениума, но отчаяние и чрезмерная эмоциональность угнетали Тима, а тут еще оружие, полицейские патрули, признаки цивилизации и асфальт в штате, прозванном «зеленым»… Нет, он совершил ошибку, улетев на шумную европейскую вечеринку – свою собственную свадьбу – и так и не присоединившись к протестам, доносящимся из Орегона. В отличие от Орегона Франция в нем не нуждается.

– Конечно, это история не Делии, а еще не знаю кого, может быть, дочери Кристал, Сью-Энн. Или самой Кристал? Черт, совсем забыл разузнать про Леди. Собаку. Клара обязательно спросит, – говорил Крей. – Тим, позвоните кому-нибудь, узнайте про собаку. Просто спросите, как там Леди, они поймут.

* * *

В Америке мы ни разу не занимались любовью, думала Анна-Софи. Секс – это скрепляющая печать. Но нам еще нечего скреплять.

– Поездка прошла удачно, – рассмеялся Крей, направляясь к кабине пилота. – Туда-сюда, мамаша спасена, натура найдена. А налоговая полиция даже не подозревает, что я побывал в Америке.

– Ты и вправду предпочитаешь Гершвина Делибу? – ворчливо спросила Анна-Софи у Тима, не снимая наушников.