Повсеместно признано, что молодой (ая) американец (ка) без законченного высшего образования нуждается в работе. Мои соотечественники в Париже кинулись мне на шею, как деревенские ухажеры, наперебой предлагая приличные места.

Кафе «Флора», свидание в Эймсом Эвереттом. Это он, Эймс Эверетт, снимал масло с тартинки в «Прологе», потому что, входя, я вижу, что он делает то же самое. Элегантный, богатый полнеющий педик — так я его определила.

— Отлично, — говорит он. — Что вам? Menthe à l'eau? Перье? Может, чего покрепче? Кофе?

Останавливаюсь на menthe, никогда не пробовала. На поверку оказывается, что это зеленоватое пойло с привкусом мяты.

Эймсу нужен человек, который каждый день выгуливал бы его любимого Скэмпа. Никто ни разу не объяснил мне, почему для таких дел не нанимают французов; правда, Стюарт Барби как-то пожаловался, что один маляр из аборигенов хочет содрать с него за покраску столовой шесть тысяч франков, больше тысячи долларов. Астрономическая сумма, ничего не скажешь. Я оценила себя в двадцать пять баксов за час. Так что частично это объясняется тем, что американцев нанимать дешевле. Немаловажное значение придают и знанию языка. Без языка не обойтись, если берешься разбирать чьи-то личные бумаги — именно то, что я делаю для миссис Пейс. Она же, со своей стороны, сетует на мою молодость. Однажды мне пришлось спросить, что такое троцкист. Она долго смотрела на меня, как видно, решая про себя, отказаться от моих услуг или просветить эту недоучку.

Еще важнее знание языка для такого ответственного занятия, как выгуливание собаки. Ведь надо выбрать того, кому можно доверить своего любимца. Эймс Эверетт, должно быть, доверяет мне больше, чем тем, кто считает Скэмпа просто chien, просто собакой.

— Народ здесь гужуется кругами, — говорит он, отхлебывая зеленую жидкость для полоскания. — Американцы, не говоря уж о самих французах. Первый круг — деловые люди из Штатов. Эти держатся особняком, правда, выходят иногда на здешние банки или, например, на «Евро-Диснейленд». Наши адвокаты тоже по необходимости имеют дела с французами. Другой круг — смешанные пары. Как правило, мужья — французы, жены — американки. Такие особы только и думают, чтобы приобрести парижский лоск. Лично меня это раздражает. Потом журналисты, литераторы. Это мой круг. Наконец, представители трастовых компаний, вообще высший свет. Этих, разумеется, французы любят больше всего. Вы должны сказать мне, от чего бежите, — говорит Эймс своим обычным ворчливо-насмешливым тоном. — Всякий американец в Париже — это беглец. Вообще-то я редко интересуюсь их резонами. По большей части они банальны до скуки. Но за любой причиной, за непосредственным поводом всегда лежит глубинная реальность.

— Это еще что такое? — спросила я.

— То, что вы в конце концов находите. В том-то и потеха. Иногда такие сюрпризы преподнесут… — Он улыбнулся. Все они, даже Рокси, обращаются со мной как с наивной простодушной девочкой, самоуверенным новичком, которому уготованы жестокие жизненные испытания.

Я, во всяком случае, ни от чего не бегу, совсем не рвалась сюда. Так я ему и сказала.

— А у вас какая причина? — О реальности не спрашиваю.

— Я бежал от СПИДа, — сказал он. — Вы не представляете, какой был Нью-Йорк в начале восьмидесятых. Каждую неделю умирал кто-нибудь из друзей. Я вздрагивал от телефонного звонка. Надеялся, что сюда-то зараза не доберется. Напрасно надеялся, факт.

— Наркотиков здесь тоже все больше, — заметила я. — У метро «Сен-Мишель» запросто можно купить крэк.

— Да, нелегко быть американцем, — вздохнул он. — Вот она, конечная реальность. Трудно. Мы здесь, чтобы сбросить бремя морального долга, мы чересчур восприимчивы. Я говорю о нас, экспатриантах, хотя ненавижу это слово. А когда мы все-таки возвращаемся, мы видим то, что видим, и нам тяжело.

«Флора» находится в самом центре бульвара Сен-Жермен. Тут полно туристов, глотающих черную жидкость из автоматов, и завсегдатаев с «Либерасьон» в руках, пахнет кофе и типографской краской. Мостовые еще не высохли после дождя, небо — по-парижски серенькое, в сыром воздухе висит запах бензина, к которому примешивается легкий аромат собачьего дерьма. Я вижу прелесть этого места, вижу, почему людей тянет сюда. У Эймса — своя причина, но какая за ней реальность? И откуда эта озлобленность по отношению к Америке? Вечно клянет ее, хотя в Штатах он довольно хорошо известен и весьма почитаем.

— Как Роксана? — спросил Эймс. — Мне показалось, у нее усталый вид. Да, я должен познакомить вас со Стюартом Барби. Он хочет привести в порядок дом, ему нужна помощь. Вы читаете по-французски? Видели сегодняшнюю «Либерасьон»?

Неужели я тоже бегу от чего-то, как считает Эймс? Нет, не думаю. Я чересчур американка и не держу зла на свою страну, не то что Роксана и Эймс, хотя должна признаться, что скоро почувствовала себя счастливой и во Франции, несмотря на сохраняющееся недоверие к ней.

Я выгуливаю пса для Эймса, помогаю Оливии Пейс разбирать ее бумаги, присматриваю за домом бывших сотрудников Центрального разведывательного управления, отбывших на отдых в Прованс, и делаю уборку в квартирах Роксаниных приятельниц — чаще всего это американки-разведенки, которые приехали, чтобы поучиться кулинарному искусству и начать новую жизнь. Кроме этого, я веду постоянную колонку «Полезные советы» (типа «что где найти») для «Еженедельного вестника», издаваемого Американской церковью, и иногда провожу занятия по аэробике в Американском центре, подменяя штатного инструктора.

Что, если Роксана вдруг соберется и махнет домой, в Штаты, думала я с опаской, — что тогда?

Теперь мне кажется, что я встретила свою первую настоящую любовь, любовь на всю жизнь, но это уже другая, совершенно невероятная и печальная история. Я не ожидала ничего подобного.