За похищение украшений мачехи, лишь половину которых Усману удалось выцарапать из лап одноглазого торговца верблюдами, Мариата, конечно, понесла наказание, но не сразу за все, а каждый день за ту или иную вещь в отдельности. По утрам к ней стала приходить Лалла Зохра, чтобы читать Коран. Сначала Мариата противилась, но потом, к собственному удивлению, ей понравились истории, содержавшиеся в нем. Слушая их, она даже порой забывала о кровавой бойне, разыгравшейся в ее селении. Кроме того, они заполняли собой пустоту одиночества, поселившуюся в ее душе. Но Айша, похоже, быстро догадалась, что это наказание недостаточно строгое для Мариаты, и стала нагружать ее ежедневной и тяжелой рутинной работой. Мариате приходилось стирать каждую завалящую тряпку в доме, чистить щеткой одежду. Скоро пальцы ее рук огрубели и стали красными, а спина постоянно болела. Она перестирала все белье, даже то, что никогда прежде не покидало своих сундуков. Во всяком случае, так ей казалось. Когда эта работа была сделана, Айша притащила еще несколько охапок каких-то ковриков и одеял, покрывал и подушек, кухонных полотенец, тряпок для обметания пыли и чайных салфеток. Все это Мариата должна была тоже выстирать или выбить. Она занималась работой, даже не думая о том, что делает, словно в каком-то трансе. Физический труд отвлекал ее, она уже не так остро чувствовала поселившийся в ее душе мрак, да и Айша меньше ворчала.

Однажды Азаз, брат Мариаты, вышел во двор и увидел, как она низко склонилась над тазиком и что-то стирала, яростно отплевываясь от едкого моющего средства. Молодая женщина прополоскала и выжала что-то очень большое и белое, похожее на штаны, и повесила на веревку.

— Что это такое?

Он стащил штаны с веревки и поднял перед собой, как бы примеряя. В них могли бы влезть двое таких, как он.

— Шаровары мамы Эркии, — со вздохом ответила Мариата. — Она носит их под платьем. Они все тут так ходят, сам знаешь.

Но Азазу еще не представилось случая получить такую информацию. Девочки Имтегрена, похоже, не обращали на него внимания, а когда он сам пытался с ними заигрывать, сердито покрикивали на него и дрались. Они были совсем не похожи на девушек из пустыни.

Азаз скорчил гримасу, быстро повесил шаровары обратно и заявил:

— Старая ведьма! Почему ты стираешь ее грязное белье? Ты же из народа кель-тайток, это унизительно для тебя!

— Ты думаешь, я этого не знаю? — На лице Мариаты появилась слабая, усталая улыбка.

— Я все расскажу отцу. Они не должны так обращаться с тобой!

— Ничего хорошего из этого не выйдет, — отвернувшись, произнесла Мариата.

Но однажды, когда Айши и Хафиды не было дома, а их злоязыкая мамаша храпела в своей комнате, Мариата разыскала отца.

— Они обращаются со мной как с рабыней, — усталым голосом пожаловалась она и показала свои потрескавшиеся и покрасневшие руки.

Усман смутился и отвел глаза.

— В Марокко жизнь не такая, как у нас. У них нет рабов. Здесь каждый сам выполняет свою работу.

Тут он употребил какое-то совсем незнакомое Мариате слово. В языке тамашек такого не было.

— Но Айша и Хафида ничего не делают!

— Они готовят еду, кстати, хорошо. Даже ты здесь слегка поправилась.

Да, они пытались и Мариату заставить готовить, но эксперимент длился всего один день.

— Я ненавижу и их, и эту еду! — Она схватила его за руку. — Позволь мне уехать домой, отец, обратно в Хоггар. Я отправлюсь с первым же караваном, идущим через Имтегрен. Мне сейчас не до гордости. Поеду вместе с товарами, и больше мне ничего не надо. Только отпусти.

— Ты останешься здесь. — Он был тверд, как скала. — Старые обычаи уходят в прошлое, нам надо приспосабливаться к переменам. Кроме того, из-за конфликта между Марокко и Алжиром караваны через Имтегрен больше не идут, а границу охраняют солдаты.

— Да какое мне дело до их границ? Мы — народ покрывала. Для нас не существует границ. Моя страна везде, где только я пожелаю. Наша территория у нас в сердце.

Сколько раз она слышала эти слова от Амастана? Глаза ее наполнились слезами.

— Как ты можешь выносить скучную оседлую жизнь с этими ужасными людьми?

Отец сжал челюсти. Видно было, что он не собирается больше обсуждать эту тему. Мариата понимала, почему это так. Каждую ночь, даже находясь в другом конце дома, она слышала, как он томно стонал от наслаждения и пронзительно, словно какая-то птица, кричала его новая жена. В голову ей непрошеными гостями приходили воспоминания о том, как она жила с Амастаном, и о том, как жестоко оборвалась эта жизнь. Каждую ночь Мариате снилось, что она лежит с ним у реки и гладит его смуглое тело, теплое и бархатистое на ощупь, как мышцы его перекатываются и дрожат под ее рукой. Она просыпалась с мокрым от слез лицом и с тупой болью где-то глубоко в животе.

Потом отец и братья отправились в Марракеш, чтобы закупить товаров для нового магазина, и Мариата осталась в доме на милость Айши. Никто не мешал мачехе измываться над ней.

Они с сестрой наблюдали, как Мариата исполняет свою работу, и обменивались едкими замечаниями.

— Ты посмотри, как она моет посуду. У нее не руки, а какие-то крюки. Конечно, в пустыне у них нет тарелок. Они едят с камней, а те не разобьешь, даже если захочешь.

— Глянь, Хафида, какие у нее сзади хвостики! Не голова, а крысиное гнездо.

— Я уж и не знаю, что у нее там такое, сестра. Что угодно, только не волосы, — подхватывала та.

— А эта железяка, которую она повесила себе на шею и называет ее талисманом!.. Разве можно так говорить? Бедняжка, наверное, думает, что это ценная вещь.

— А мне кажется, она считает, что там обитает какой-то дух, африт или джинн!

— Эти кочевники такие отсталые и дикие, настоящие варвары. Что они знают о современном мире? Представляешь, Хафида, у них даже нет домов! Они живут в шатрах, сшитых из шкур, вместе со своими козами!

— Так вот почему от нее так воняет!

— Не беспокойся, сестра, завтра у нее будет баня.

— Не представляю, как можно жить без электричества и водопровода.

Сестры очень гордились тем, что живут в доме, где эти удобства появились первыми в городе.

— Без душа.

— Автомобиля.

— Без базара, когда у тебя только одно старое вонючее платье.

— Как ты думаешь, может, отец родил ее от козы?

Повисла пауза, потом раздался громкий шлепок, а за ним плач.

— Не советую тебе говорить такое о моем муже, — ледяным тоном сказала Айша.

На следующий день они снова пошли в хаммам.

Когда Мариата разделась, Айша критически оглядела ее и заметила:

— А ты поправилась, доченька, это даже тебе идет.

— Моя мать была туарегская принцесса. Она уже умерла. Не называй меня дочерью, — угрюмо отозвалась Мариата.

— Нравится тебе или нет, но теперь я заменяю тебе мать, — пожала плечами Айша.

Она склонила голову набок и снова смерила Мариату взглядом с ног до головы. Меж бровей у нее появилась складка.

Женщина повернулась к сестре и приказала:

— Подержи ее, Хафида.

— Зачем?

— Не задавай лишних вопросов, делай то, что тебе говорят.

Хафида послушно взяла Мариату за руки, и Айша обошла ее кругом, внимательно разглядывая. У видев располневшие груди девушки и заметно округлившиеся формы, она нахмурилась.

— Когда в последний раз у тебя были месячные?

— Что? — Мариата тупо посмотрела на нее.

— Менструация. Месячное кровотечение.

— Не твое дело, — покраснев до корней волос, ответила Мариата.

Но от Айши так просто не отделаешься.

— Я твоя мачеха, и ты должна мне отвечать. Так что давай-ка вспоминай. Когда это было в последний раз?

Мариата молчала. Она ломала голову, что может означать этот вопрос, к добру ли он, или наоборот, но не помнила, когда у нее в последний раз шла кровь. После того как ее увезли из Адага, такого точно не было. Мариата не придала этому значения, ей было о чем думать, горе заполнило все ее существо. Но теперь, когда Айша заставила ее обратить на это внимание, она заглянула в себя, чего не делала уже очень давно, и задумалась. С ее организмом явно что-то происходило. Вдруг она все поняла! Мариата почувствовала, что мир теперь для нее в корне переменился. Где-то в самых недрах ее организма засветилась какая-то искорка. Тепло от нее поднялось из живота, омыло ребра, накрыло теплой волной сердце. Она вдруг ощутила жар, словно все ее существо охватило пламенем, в котором трепетала надежда. Амастан, мой Амастан…

Должно быть, Мариата улыбнулась про себя, потому что через миг, снова обратив внимание на Айшу, увидела, что та глядит на нее со все возрастающей злобой.

— Я в самом деле не помню, — взяв себя в руки, сказала молодая женщина.

— Наглая девчонка! — Айша схватила ее за плечи и стала трясти, да так сильно, что голова Мариаты болталась взад-вперед, как у куклы. — Вспоминай, проклятая! Вспоминай! Когда у тебя было кровотечение? Ты уже здесь три месяца, за это время так случалось или нет? Ты что, заболела? Нет, не похоже. — Она злобно приблизила лицо к Мариате. — Ты убегала из дома и продавала себя мужчинам?

Глаза Мариаты потемнели. Не в силах освободиться от крепкой хватки Айши, она плюнула ей прямо в лицо, а та изо всей силы хлестнула Мариате по щеке, и по бане прокатилось эхо.

На яростный вопль Мариаты из вестибюля хаммама выскочила Хадиджа Шафни и закричала:

— Что тут у вас происходит? Опять неприятности с туарегской девчонкой? Подумайте о том, что скажут люди!

— Вот именно! — Айша сунула платье в руки Мариате. — Надевай. И отправляйся домой, пока никто не догадался о твоем позоре.

Но та не чувствовала никакого позора, наоборот, ликовала. Это ощущение оказалось удивительным, потрясающим.

В безопасных стенах дома Айша была сурова и непреклонна. Она лихорадочно посоветовалась с мамой Эркией, тонким и авторитетным знатоком подобных проблем, и старуха послала мальчишку на осле в одну из отдаленных деревень за знахаркой. Ждать пришлось несколько долгих часов, и за это время Айша довела себя чуть не до белого каления. Мариата же стала привыкать к мысли о том, что все теперь для нее изменилось.

Знахарка жила не в Имтегрене. Она происходила из полукочевого племени аит-хаббаш, обитающего на самом краю пустыни. На ней было синее платье, заколотое огромными серебряными застежками, а на лбу татуировка: две перекрещенные вверху диагональные линии, а над местом пересечения три точки, расположенные треугольником. Огромный цветастый платок покрывал ей голову и спину. Ее ввели в комнату, в которой заперли Мариату, и она эффектным движением сняла его.

Через несколько минут, закончив ощупывать Мариату, знахарка объявила, что та беременна уже четыре месяца, а может, даже больше. Айша побледнела и закрыла руками губы.

— Господи, — пробормотала она. — Что же нам делать? Ведь это такой позор для всех нас. Будет испорчено наше доброе имя. Можете ли вы с этим помочь? — обернувшись к знахарке, поинтересовалась Айша.

Аит-хаббаш посмотрела на Мариату, по-птичьи склонив голову и уставив на нее блестящий глаз, потом сказала:

— Могу принять роды, когда они начнутся.

— Нет-нет, вы меня неправильно поняли. — Айша испуганно вскинула на нее глаза. — Я хочу, чтоб вы помогли избавиться от ребенка.

— Только попробуйте, — тихо произнесла Мариата, но никто не обратил на нее внимания.

Знахарка твердо посмотрела в лицо Айше, незаметно для мачехи поймала взгляд Мариаты и заявила:

— Уже слишком поздно. Боюсь, что не смогу вам в этом помочь.

— Вы в этом совершенно уверены? — Айша издала скорбный вопль.

— Совершенно. Мне очень жаль.

— Но у вас, у знахарок, много всяких способов. Значит, вы просто шарлатанка!

Знахарка посмотрела на нее с грустной насмешкой, покачала головой и запричитала:

— Ай-ай-ай, а что люди скажут, если узнают все от меня? Боже мой, как они удивятся, когда услышат, что дочь туарегского народа опередила тебя и первая родила в этом доме! — Она довольно потерла руки.

Айша поджала губы, потом сняла золотой браслет и швырнула его знахарке.

— Возьми вот это и держи рот на замке. Если я услышу хоть шепот об этом, у меня найдется человек, который встретит тебя как-нибудь ночью. Ты меня слышишь?

Знахарка с отвращением посмотрела на нее, потом повернулась к Мариате и кое-что сказала ей на древнем наречии. Та схватила ее за руки, поцеловала сперва их, потом свои ладони и прижала их к сердцу.

— Спасибо вам, — ответила она на том же наречии. — Спасибо.

— Убирайся! — Айша схватила знахарку за руку, впилась острыми ногтями и потащила к двери.

Женщина не сопротивлялась. Уже у самой двери она освободилась от Айши, и рука ее сделала в воздухе какой-то сложный жест.

— Поделом тебе, — нараспев проговорила она.

На следующий день на двери дома появились какие-то странные знаки, нанесенные мелом. Увидев их, мама Эркия от ужаса чуть не упала в обморок. Она опустилась на пол у двери, обхватила руками голову.

— Сехура, — повторяла старуха. — Сехура, сехура!.. Это я во всем виновата. Я знала, что она колдунья. Я принесла несчастье этому дому!

Добиться от нее большего было невозможно. Отправившись вместе со всеми на базар покупать овощи, Мариата заметила, что люди, которые по своим делам проходили мимо их дома, поглядывали на них с любопытством. Ни один из них не приветствовал Айшу с обычной теплотой. Все даже сторонились ее, словно боялись заразиться.

Когда они вернулись домой, Айша, сдерживая злобу, направилась в комнату старухи. Войдя, она повернула выключатель, и помещение залило режущим глаз светом.

— Выключи сейчас же, — забормотала мама Эркия, накрыла голову ладонями и со стонами принялась жаловаться, что сейчас за ней явится джинн.

Мариата опять улыбнулась. Сегодня улыбка не сходила с ее лица, она никак не могла удержаться от нее. Ей казалось, что в животе пылает огонь, там, глубоко внутри, происходит новое сотворение мира. Все было так, как она и ожидала. Знахарка прокляла этот дом и отметила его входную дверь особым знаком, чтобы привлечь внимание всякого джинна, оказавшегося рядом. Но, уходя, она благословила Мариату и ребенка, которого та носила в животе, чтобы их не коснулось проклятие.

— Желаю тебе родить хорошего сына, — сказала тогда знахарка Мариате. — Такого же красивого и сильного, как и его отец.

За это Мариата и целовала ей руки.

Вернувшийся из Марракеша Усман не успел переступить порог дома, как Айша выбежала ему навстречу.

— Она беременна!

— Кто?

— Твоя тупая, бестолковая дочь!

Он отмахнулся от нее, но Айша не отступала.

— Так ты, значит, знал?

— Что же постыдного в том, что женщина забеременела от своего мужа? — вздохнув, спокойно спросил Усман.

— У нее нет никакого мужа! — бесновалась Айша, уперев руки в бедра.

— Теперь нет. Он погиб.

— Никто не поверит в эти сказки. Так вот, пусть она лучше подумает о том, чтобы поскорей заполучить его. Я не потерплю, чтобы доброе имя нашей семьи трепалось на улицах.

— Она все еще скорбит о смерти Амастана. Наши женщины всегда сами принимают решение, когда и за кого выходить. Я не могу заставить Мариату это сделать, если она сама не захочет.

— Что за чушь! Какой же ты мужчина, если не можешь приказать своей дочери?

— Это не в наших обычаях.

— Ты теперь живешь не в шатре, как животное. Твоя дочь не должна раскидывать свои ножки перед всяким встречным-поперечным, если ей это взбредет в голову. У нас свои правила, и я не потерплю незаконнорожденного под крышей этого дома!

Кто-то другой, возможно, сейчас поучил бы жену, как надо разговаривать с мужем, но Усман был туарег и привык уважать женщин, даже самых надоедливых и сварливых. Он просто повернулся, не теряя достоинства, ушел и не возвращался, пока не проснулись все обитатели дома. На следующее утро Мариата, как обычно, встала пораньше, чтобы потратить хоть немного времени на себя, перед тем как приступить к исполнению домашних обязанностей, и нашла отца в гостиной. Он спал на полу, завернувшись в одеяло. Сначала она подумала, что в доме кто-то чужой, какой-нибудь бродяга, который случайно забрел с улицы. Прежде Мариата не видела отца без лицевого платка. У него, оказывается, борода! Мужчины ее народа редко носили бороды. Но когда он открыл глаза, она сразу узнала его.

Мариата сложила руки на груди. Ей было как-то не по себе.

— Так что, она уже рассказала тебе?

Усман поднялся с пола, нашел свой тагельмуст, не торопясь аккуратно намотал его и обрел пристойный вид мужчины с закрытым лицом. Только тогда он смог обратиться к предмету разговора.

— Мои поздравления, дочь моя, — произнес он и склонил перед ней голову.

— По твоему виду не скажешь, что ты рад этому.

— Рад или не рад, не в этом сейчас дело. Я беспокоюсь за тебя.

— Беспокоиться есть о чем. Твоя новая жена собирается убить моего ребенка!

Усмана, похоже, очень огорчили эти слова.

— Мариата, будет лучше, если ты снова возьмешь себе мужа. Кого-нибудь из местных, чтобы он заботился о тебе и ребенке, когда тот родится.

Мариата в ужасе отшатнулась.

— Никогда! Как ты можешь говорить такое?

— Айша не оставит тебя в покое, не позволит жить под этой крышей вместе с незаконным ребенком.

— Но у меня будет законный ребенок!

— Пусть так, но тем не менее. У тебя нет мужа, который назвал бы ребенка своим и стал бы тебя защищать. Этот дом мне не принадлежит, я не могу здесь командовать. У нас с отцом Айши общее дело, и мне нужно думать не только о тебе, но и о твоих братьях. В этих обстоятельствах тебе лучше всего было бы взять себе мужа. Он поднял бы тебя в глазах общества.

— Мне все равно, что думают обо мне эти люди. Я презираю их всех! Ты в самом деле надеешься, что я возьму себе в мужья кого-то из этих гололицых, которых нельзя уважать? У них нет никаких традиций, они не знают асшака, нашего кодекса чести!

— Помолчи. У этих людей, может быть, другие обычаи, не такие, к которым ты привыкла, это верно, но когда-то очень давно мы были единым народом. Наша Тин-Хинан во времена римлян вышла как раз из этих мест. Твоя родословная идет от нее. Можно сказать, это родина твоих предков.

Мариата недоверчиво посмотрела на него.

— Так Тин-Хинан родом отсюда? Неудивительно, что она сбежала. Я хоть тысячу миль прошла бы по пустыне, только быть подальше от Имтегрена!

— Послушай, Мариата, нет никакого бесчестья в том, чтобы выйти замуж за мужчину из Имтегрена, — глубоко вздохнув, произнес отец.

— Ничто не заставит меня выдавать моего ребенка за сына другого мужчины. Лучше я стану жить на улице.

— Смотри, поосторожней с такими пожеланиями, дочка. — Отец сделал жест, отгоняющий дурной глаз.

Усман помирился с женой. Спящий дом по ночам опять оглашался их криками и стонами. Между ними был достигнут компромисс. Айша объявила о том, что ее падчерица выставляет свою кандидатуру на ярмарке невест. Мариата должна была выбрать мужа из числа претендентов на ее руку, но ей позволено оставить за собой последнее слово, чтобы соблюсти традиции туарегов.

— Осталось совсем мало времени, — угрюмо жаловалась Айша Хафиде. — Уже и так все заметно. Как же мужчина примет ребенка за своего, если тот родится сразу после свадьбы?

— Лучше всего выбрать человека, который не умеет считать. — Вот и все, что смогла посоветовать Хафида.

Неизвестно, по какой причине, но неженатых мужчин в Имтегрене было гораздо больше, чем незамужних женщин. Никто не знал в точности, почему здесь так мало девушек брачного возраста, но так уж случилось, ничего не поделаешь. Вдобавок по городу распространился слух, что, несмотря на репутацию смутьянки, Мариата была хороша собой, и всякий мужчина не прочь был взять себе в жены юную и горячую туарегскую красавицу. Они давно слышали, что молоденькие кочевницы — дикарки не только потому, что живут в шатрах. Они не столь застенчивы и холодны, как местные девушки. Репутация Мариаты — само собой, она успела заработать ее сценами, устроенными в хаммаме, — подтверждала это. Поэтому все женихи наперебой стали умолять своих мамаш и тетушек засылать к ней сватов. К собственному ужасу, Мариата обнаружила, что пользуется спросом. Ее нарядили в одно из платьев Айши, пусть и не самое лучшее, но пастельных тонов, весьма удачно оттеняющих цвет кожи, и надели платок, под которым спрятали косички, заплетенные так, что видно было, из какого она племени. Молодая женщина стояла в комнате Хафиды и смотрела на себя в зеркало. С подведенными сурьмой глазами и румянами, которые сестра мачехи наложила ей на бледные щеки, она напоминала себе самой безобразную пластмассовую куклу, виденную на базаре. Не человек, а глупый манекен. Душа ее восставала против такого с ней обращения, но Мариата старалась не показывать свое возмущение.

— Они сейчас видят не тебя, а всего лишь маску, — подбадривала она себя, глядя на свое отражение.

Мариата нисколько не сомневалась в том, что скоро избавится от всех искателей ее руки и их похожих на ворон мамаш. Если она станет подыгрывать Айше в этой нелепой интриге, то ее ребенок будет в безопасности.

Ее братья считали унизительной и оскорбительной всю эту затею с замужеством, когда их сестру выставляли напоказ, словно готовили к продаже. Мариата очень надеялась, что Азаз и Байе переубедят отца. Но очень скоро им пришлось столкнуться с тем, что Айша имела большее влияние на Усмана, чем его собственные дети.

Прошло немного времени, и в дом потянулись с визитами мамаши, тетушки и прочие родственницы холостых молодых людей, живущих в городе. Обычно они проводили в гостиной с Айшой и ее матерью около часа, попивали чай из мяты и расхваливали добродетели своих сынков или племянничков. Уж такой он красивый из себя, трудолюбивый, старший в семье, а детей-то десятеро, восьмеро или семеро. Человек хороший, добрый и набожный, детишек очень любит, такой умелый, мастер на все руки, за хорошую невесту готов принести калым в три тысячи дирхемов, а также несколько коз. Потом перед ними должна была предстать Мариата в чуждом для нее наряде, присесть в окружении членов ненавистного ей семейства, кивать, улыбаться, подавляя бурю в душе, смиренно слушать, как эти женщины задают Айше глупые вопросы о том, что может делать невеста. Умеет ли Мариата хорошо выпекать хлеб и содержать в чистоте дом? Встает ли она до петухов или нет? Трудолюбива ли? Готовит ли козий сыр, чешет ли шерсть? Вышивает ли, шьет ли? Готовит ли вкусный кускус и знает ли секрет приготовления хариссы? Может ли цитировать Коран, соблюдает ли Рамадан и часы молитвы как истинная мусульманка? Понизив голос, словно у нее нет ушей, они спрашивали, девственница ли она, сохранила ли нетронутой девичью честь? Отвечая на все эти вопросы, Айша глядела им прямо в глаза и повторяла «да», «да», «да». Мариата краснела до корней волос, мечтая сбросить чужое платье и угостить всех хорошей палкой, пугая до смерти воинственным кличем туарегов. Но ради ребенка она терпела стыд и подавляла ярость. Что ж, пускай приходят женихи, а там посмотрим.

Через несколько дней явился первый жених по имени Хасан Буфусс, в своем лучшем халате, белом как снег, и в тюбетейке, которые надевал только в мечеть, в компании двух бабушек, отца и трех сестричек. Хасан робко вошел в гостиную, блуждая большими печальными глазами по гладко оштукатуренным стенам, оглядывая полку с тарелками и украшениями, разноцветный ковер и резные окна. Его глаза то и дело возвращались к открытой двери, словно в любой момент он мог вскочить и сбежать.

Айша вошла первой и ввела за собой Мариату. Платок на голове туарегской красавицы сидел криво, щеки ее пылали, словно перед тем, как войти, они с Айшой подрались.

— Кто эти люди? — спросила Мариата, сложив на груди руки и презрительно оглядывая пришедших. — Я не собираюсь перед ними выплясывать, пока они будут таращить на меня глаза.

Пожилые женщины обменялись испуганными взглядами.

— Простите эту девушку. Она у нас застенчивая и робкая, еще не привыкла к нашим обычаям, — попыталась объяснить Айша, подтолкнув Мариату в спину.

— Никакая я не робкая!

Мариата сорвала с головы противный платок, обнажив косы, по которым видно было, к какому роду она принадлежит.

Вся компания смотрела на нее, разинув рты и оцепенев от потрясения.

Наконец одна бабушка схватила Хасана за руку, заставила его встать и заявила:

— Скромница, нечего сказать.

Мариата улыбнулась и сделала шаг в сторону, чтобы пропустить их. Хасан шел за своей бабушкой так же покорно, как молодой бычок на веревочке, а сам глаз не мог оторвать от туарегской девушки, пришелицы из загадочного мира, вход в который для него навсегда закрыт.

На другой день пришел следующий, Бахир Бен Хамду, сопровождаемый родителями. Его не отпугнули мгновенно распространившиеся по городу слухи о неприличном поведении своенравной Мариаты. Бахир был совсем не похож на своего двоюродного братца Хасана. Нескромность его одежды шокировала Мариату. Он не только не закрывал своего лица, как и все здешние мужчины. Ниже пояса на нем было надето нечто странное, настолько плотно облегающее, что все его достоинства выставлялись как бы напоказ. Люди ее народа сказали бы, что жених явился в нижнем белье. С каменным лицом, не отрывая глаз от точки между его подбородком и талией, она смотрела, как под строгим взглядом короля Хасана II, портрет которого висел на стенке, он совершал обряд приветствий. Жених назвал свое имя и сообщил, что счастлив с ней познакомиться и надеется вскоре узнать ее получше. Сделав это последнее замечание, он не стал ей подмигивать или подтверждать свои слова сладострастным жестом, но, когда его горячая потная рука коснулась ее ладони, Мариата похолодела от отвращения.

Айша же была просто счастлива.

— Все прошло очень даже хорошо, — заявила она, когда Бахир ушел. — Думаю, он сделает насчет тебя предложение.

— Предложение? Насчет меня? Разве я верблюдица, чтобы меня можно было продавать и покупать?

— Увы, от верблюдицы хоть какая-то польза. — Айша невесело рассмеялась.

Однажды к ним в дверь постучал какой-то мужчина. В доме не было никого, кроме Мариаты и мамы Эркии, которая спала. Мариата посмотрела в зарешеченное окно, расположенное возле самой двери. За ним стоял плотный мужчина в потертом коричневом халате, в фартуке, заляпанном пятнами крови, и вязаной шапочке, низко надвинутой на самые уши. Короткие рукава были на три или даже четыре дюйма выше толстых волосатых запястий и грязных ладоней.

Мариате он очень не понравился.

— Кто вы такой и что вам нужно? — крикнула она через решетку.

— Меня зовут Мбарек Аит Али, — хрипло ответил он. — У меня есть одно дело к хозяйке дома.

— Айши Саари сейчас нет, зайдите попозже, — сказала Мариата, надеясь, что он уйдет.

От него исходил какой-то густой кислый животный запах. Он доносился даже через окно, и молодая женщина сморщила нос.

— Я подожду, — сказал он.

— Как хотите, — учтиво ответила Мариата.

Мужчина задрал вверх голову и спросил с такой грубой интонацией, что его вежливые слова прозвучали насмешливо:

— С кем имею удовольствие разговаривать?

Она выпрямилась и назвалась:

— Меня зовут Мариата, дочь Йеммы из кель-тайток.

Мужчина сделал шаг вперед и прижался к решетке.

Мариата в замешательстве отскочила назад.

— Вижу-вижу. Значит, не врут люди, — сказал он через секунду и, тихонько посмеиваясь, ушел.

Вскоре вернулась Айша.

— К вам приходил какой-то человек, — сообщила ей Мариата. — Сказал, что его зовут Мбарек Аит Али.

— Но ведь он знал, что меня не будет дома, — удивилась Айша. — Я час назад проходила мимо его лавки возле базара, и Мбарек спросил, как себя чувствует мама Эркия. Ты впустила его в дом?

— От него отвратительно пахло, и на нем был окровавленный фартук. Разве можно такого пускать? — ответила Мариата.

Прошло немного времени, и в дверь снова кто-то постучал. Айша суетливо побежала открывать. Сгорая от любопытства, Мариата скользнула в соседнюю комнатку, чтобы подглядеть, кто это. Низкий мужской голос показался ей знакомым. Прозвучал обычный обмен приветствиями.

— Мариата сказала мне, что вы заходили, — послышался голос Айши.

— Да, — ответил мужчина. — Я пришел сделать вам одно предложение. — Он явно был очень доволен собой.

— Предложение?

— Да, очень важное.

— Может быть, вам лучше поговорить об этом с моим мужем?

— Я думаю, такие вопросы лучше решаются женщинами. К несчастью, с тех пор, как умерла моя матушка, у меня нет посредников женского пола, которых я мог бы попросить ходатайствовать за меня.

— Ах вот оно что, — озадаченно сказала Айша. — Тогда, по-моему, вам лучше войти в дом.

Она оглядела его грязную обувь и потрепанный халат и провела посетителя не в гостиную, а в подсобное помещение. Мариата потихоньку прокралась за ними.

Мбарек критически оглядел убогую комнатенку и удивленно спросил:

— Так, значит, именно здесь у вас и ведутся брачные переговоры, госпожа Саари?

— Брачные? А я-то подумала, что вы пришли продавать мясо.

Услышав, о чем идет речь, Мариата открыла рот. Вот тебе на! Мясник имел наглость явиться сюда, чтобы просить руки принцессы, род которой по прямой линии восходит к самой Тин-Хинан? Она представила себе этого человека с бычьей шеей, в окровавленном фартуке и громко рассмеялась.

Услышав это, Айша забеспокоилась.

— Одну минуту. Пройдите в гостиную, а я пока принесу чаю.

На кухне Айша успела поймать Мариату, которая хотела было сбежать во внутренний дворик.

— Пойдешь сейчас со мной, — строго сказала она. — Смотри, веди себя прилично.

— Прилично? С этим? С простым мясником рабского рода, на руках которого кровь убитых животных!

Гордость поколений предков, благородных туарегов, сверкала в ее глазах.

— На безрыбье и рак рыба! Нищим выбирать не приходится! — огрызнулась Айша. — А теперь иди и надень платок поприличней, прикрой свои крысиные хвостики!

— Я понимаю, не очень прилично мужчине приходить по такому деликатному делу в дом, где находятся только женщины, — начал мясник и одним мощным глотком выпил весь мятный чай из стакана. — Но у меня не осталось родственниц, которым я мог бы поручить исполнить его за меня. Вы должны извинить мою заурядную наружность и простые слова. Свои дела я привык делать сам, поэтому буду говорить прямо и откровенно.

Он поставил стакан на поднос, сложил руки и наклонился вперед. Мариата не могла не заметить черную кровь, запекшуюся у него под ногтями.

«Надо же, — подумала она, презрительно глядя на мятую ткань халата, зажатую между его огромными, безобразными и грязными босыми ножищами, украшенными длинными желтыми ногтями и попирающими красивый цветастый узор лучшего ковра. — Он даже не догадался перед приходом снять окровавленный фартук».

— Так вот, как человек честный и порядочный, я пришел сделать вам достойное предложение насчет этой девушки. — Он кивнул в сторону Мариаты, не отрывая глаз от Айши. — Понимаю, она из кочевого племени, но я не виню ее в этом. Я уверен, что очень скоро мне удастся воспитать ее и сделать человеком цивилизованным… — Мясник спохватился и сконфуженно протянул руки вперед. — Нет-нет, я не хочу, конечно, сказать, что вы еще не проделали этой благородной работы.

— Предложение насчет девушки? — как эхо повторила Айша, голос которой звучал явно испуганно.

— Я вот думал-думал и решил, что мне не помешает вторая жена.

— Вторая жена?

— Понимаете, первая моя жена больна. Еще она, видите ли, растолстела, и ей очень трудно ухаживать за детишками…

— Может быть, вам лучше не заниматься поисками еще одной жены, а нанять служанку, — ледяным тоном заметила Айша.

— Да, конечно, я это обязательно сделаю, но, понимаете, у мужчины есть некоторые… потребности. Кроме того, у нас с женой только девочки, а чтобы передать мое дело, мне нужен мальчик. — Тут Мбарек откровенно посмотрел на Мариату и вытер влажные губы, напоминающие две кишки.

— Я не стану второй женой даже самого царя, а тем более какого-то мясника! — с отвращением крикнула Мариата.

Айша бросила на нее гневный взгляд, но мясник только засмеялся.

— Не надо из-за меня наказывать девушку. Мне нравятся женщины с характером. Я заплачу за нее хороший калым.

Тут он прямо, без малейшего стыда назвал такую сумму, что у Айши челюсть отвалилась.

— Аллах, — слабым голосом проговорила она. — Силы небесные… — Мачеха уставилась на этого жениха с таким видом, будто утратила дар речи.

Мариата сразу воспользовалась этим и злобно сказала:

— Ни за какие сокровища тебе не купить принцессы народа кель-тайток. Отправляйся лучше на базар, купи себе жирную овечку и удовлетворяй с ней свои… потребности, понятно?

Она с немалым удовольствием наблюдала, как полиняло его толстое красновато-коричневое лицо, покрывшееся вдруг нездоровой бледностью. Опрокинув на ковер поднос, он пулей выскочил из комнаты.

На следующей неделе явился Омар Агерам со своими сестрами. Это был человек приятный, высокого роста, хорошо сложенный. Что-то в нем напомнило Мариате Амастана. Только он улыбнулся ей, как она, к собственному удивлению и к изумлению присутствующих, расплакалась. Сестры засуетились, принялись осторожно, чтоб не размазать сурьму, вытирать ей глаза и поглаживать по плечам. Когда все наконец успокоилось, Омар начал снова.

— У меня небольшое дело, — сообщил он. — Я плотничаю, моя мастерская расположена возле городской стены. Я унаследовал дело от отца, который умер в прошлом году. С тех пор я много работал, чтобы вернуть себе клиентуру. Дело в том, что в последнее время отец долго болел и затягивал исполнение заказов. Поэтому у меня не было времени подумать о себе. Но теперь дело пошло на лад, оно, можно сказать, процветает. У меня сейчас больше работы, чем я могу выполнить, и недавно мне пришлось взять себе двух помощников. Теперь я готов остепениться и завести семью. Мне хотелось бы иметь детей, причем много.

Мариата почувствовала, что на глаза ей снова наворачиваются слезы. Другая на ее месте наверняка согласилась бы на предложение этого приятного человека. За ним она будет как за каменной стеной. Но Мариата еще и сама не знала, чего хочет, мысли ее путались.

Удерживая слезы, она напомнила себе о благородных предках кель-тайток, приняла самый надменный вид и холодно сказала:

— Предпочитаю коз пасти.

Омар был поражен ее ответом, но сдержался. Ведь перед ним девушка из кочевого племени. У них там другие обычаи… И он попробовал еще раз.

— Если вы хотите, мы купим и коз, а детей заведем позже, — сказал Омар и для вящей убедительности наклонился вперед, сидя на диване.

Не получилось. Этот человек оказался слишком добр. Боясь, что она вдруг сдастся и примет предложение, Мариата выбежала из комнаты.

Проходили недели, а дорожка к дому Саари не зарастала. Женихи шли один за другим, несмотря на то что слухи о туарегской принцессе оказались самыми неблагоприятными. Явился маленький кругленький ремесленник, пальцы которого были сплошь в желтых пятнах никотина, потом пожилой школьный учитель, у которого умерла жена, шофер автобуса с ввалившимися щеками и седеющими усами. Мариату выводили перед ними так торжественно, как призовую кобылу. Даже если ей удавалось вести себя прилично и разговаривать вежливо, глаза ее все равно смотрели надменно. Прошло совсем немного времени, и самые востроглазые родственницы женихов даже под пышными платьями, в которые наряжали невесту, стали примечать некую странную выпуклость. Айша выходила из себя.

Однажды утром она застала Мариату во внутреннем дворике, приперла ее к стене и заявила:

— Ты должна выйти замуж! Ты не можешь одна родить ребенка в этом городе!

— У меня есть муж, — вяло отвечала Мариата.

— Он умер! Он умер, умер, умер! — Каждое слово Айша подкрепляла тем, что все глубже погружала накрашенный ноготь в заметно выросшую грудь падчерицы. — Он умер, его больше нет. Он никогда не вернется! Пойми же ты это своей глупой, невежественной башкой!

Перед глазами Мариаты снова и снова, как живая, вставала картина: на пыльную землю безжизненно падает Амастан, черное пятно расползается по его свадебной рубахе. Эта утрата обрушилась на нее как свирепый, беспощадный порыв песчаной бури. Так Мариата лишилась будущего.

— Может быть, он и умер, — уныло произнесла она, хотя такие слова означали признание собственного поражения. — Но я ношу ребенка Амастана и не позволю другому мужчине назвать его своим.

— Если у тебя будет незаконнорожденный ребенок, это станет позором для всего города! — визжала Айша.

— Об этом будут говорить до самого Варзазата, что далеко на юге! — зловеще оскалившись, добавляла мама Эркия.

— Вот что я тебе скажу. — Айша погрозила Мариате пальцем, размахивая им перед самым ее лицом. — Если ты не выберешь себе мужа, то я сделаю все, чтобы тебя выбросили на улицу, и объявлю на весь город, что любой мужчина может тобой пользоваться как проституткой.

— Отец не позволит так со мной обращаться.

— Усман? Да он ради своей семьи в лепешку разобьется! Как будет процветать его дело, как сыновья найдут себе жен из приличных семей, если все будут знать, что ты проститутка? Послушай, что я скажу, — произнесла она, вплотную приблизив к ней лицо, — когда ты родишь этого ребенка и будешь лежать слабая, я отберу его у тебя и своими руками убью. Я сверну ему шею, как цыпленку, и выброшу жалкое вонючее тело на свалку у скотобойни, где одичавшие собаки ждут свежих костей.

Эта угроза была абсурдна и нелепа, но именно она подействовала на Мариату больше всего.

Она устало закрыла глаза и сказала так тихо, что едва услышала собственный голос:

— Хорошо. Я возьму Омара. Пусть моим мужем станет плотник Агерам.

Старуха вскинула на нее глаза, захихикала и проворчала:

— Журавля в небе хочет. Ей бы синицу в руках не упустить.

Но, увы, человек, посланный с этой вестью, вернулся ни с чем. По настоянию родственников, до которых дошел слух о положении Мариаты, Омар взял назад брачное предложение. Он послал к Усману с извинениями своего дядюшку.

— Омар очень сожалеет о том, что поставил юную госпожу в столь неловкое положение, но в данный момент он, к сожалению, не в состоянии жениться.

Этот дядюшка работал в аппарате главы местной администрации. Ему стукнуло где-то за сорок. Он был элегантно, даже щеголевато одет, тверд и немногословен. Этот человек пожал Усману руку, повернулся на каблуках и был таков.

Айша, которая подслушивала за дверью, рассвирепела. Наконец, не в силах выносить слезы, ругань и визг жены, Усман отказал дочери в праве выбирать. На следующий день мачеха продала ее мяснику.