Уртред построил две грубые деревянные хижины: одну для себя и одну для Талассы. Ни Гарадас, ни двое других горцев не только не помогали ему, но даже не подходили к Талассе или к нему. Они увидели, кем она стала, хотя никто из южан не сказал им об этом ни одного слова. Они просто увидели, что она постоянно находится в темноте, избегает света солнца и даже луны.

Джайал исчез. Гарадас и остальные держались на расстоянии, разбив свой лагерь в ста ярдах от хижин, на берегу озера, и в течении дня Уртред иногда слышал их голоса. Таласса почти все время оставалась в своей хижине. Он в основном находился на берегу, пытаясь разгадать тайну озера. Что имела в виду Аланда, когда сказала, что луна — ключ к тайне? Быть может есть какая-то магическая формула? Но он не знаком с тем разделом магии, которая занимается обнаружением невидимых путей между этим планом реальности и другими. У него нет ни заклинания, ни молитвы, которые могли бы открыть то, что ему нужно знать. А время бежит. Чудь придет, и очень скоро.

Однажды, когда Гарадас и остальные горцы спали, Имуни скользнула через ночь к их хижинам. Уртред проснулся от ее голоса, тихо зовущего Талассу. Ничего не видя, он напряженно слушал, спрашивая себя, ответит ли она. Ни единого звука, и спустя несколько минут он услышал тихие всхлипывания девочки. Как он хотел выйти и успокоить ее! Но что в нем хорошего? Покрытый шрамами жрец. Как только она увидит его, то тут же закричит и помчится обратно к отцу. По крайней мере в одном отношении он и Таласса теперь едины: они оба стали изгнанниками.

Настал вечер седьмого дня, и на темно-фиолетовое небо начала всходить новая луна. Уртред вышел из своей хижины и пошел к Талассе. Она должна поесть, пускай кровь, иначе сойдет с ума. За несколько дней до этого он поставил крепкий деревянный брусок на дверь, ненавидя себя за то, что делает это, ненавидя ее за то, кем она стала.

Он осторожно опустил брусок вниз. Внутри хижины было холодно, пахло сырой землей с берега озера. Он прищурился, ослепленный внезапной темнотой. Постепенно глаза привыкли, и он увидел белое пятно у дальней стены хижины. Лицо Талассы: оно, казалось, висело в воздухе, отдельно от грубой койки, на которой она лежала.

Он подошел и встал перед ней. Она лежала на спине, скрестив руки на груди, сжав лодыжки, спутанные волосы разметались, как веер, вокруг ее головы, глаза закрыты. Он был как любовник, который пришел и смотрит на свою спящую любовницу. Хотя желание стало почти воспоминанием, оно вновь слабо зашевелилось в нем, когда его глаза впились в ее лицо и в линии тела. Как он может желать кого-то, в ком движения не больше, чем в памятнике на могиле? Но она не камень: и даже если бы была, он все равно поклонялся бы ее вечно холодной красоте.

Молчание длилось очень долго. Так долго, что Уртред даже забыл о грозящей ему опасности: чем ближе полнолуние, чем голоднее она должна быть. И только тут он сообразил, то ее глаза открыты и она глядит на него. Вампиры могут гипнотизировать, но не надо никакой магии, чтобы утянуть его сознание в мрачные глубины… Он повернул голову назад и посмотрел на очертания двери, едва видные в почти полной темноте.

— Джайал вернулся? — слабым голосом спросила она, слегка пошевелившись, так что грубая деревянная койка заскрипела.

Он покачал головой. — Все еще где-то бродит. У этого леса нет границ, он зачарован: его границы движутся, если кто-то приближается к ним, все дальше и дальше; здесь нет центра, только озеро и луна. Все так, как нам говорила Аланда: луна — ключ к Лорну.

— А он вообще вернется?

Уртред повернулся и опять посмотрел на нее. — Он уже наполовину сошел с ума из-за голоса. И только он один может сражаться с Двойником. Но я чувствую, что он вернется: он знает, что скоро полнолуние.

— Да, луна: наша надежда и мой враг.

Из темноты послышался еще один шорох, как если бы она села прямо. — Уртред, это только мечта: все, что мы хотим, только мечта — недостижимая мечта. Нет никакой Серебряной Чаши, да и Лорн не существует. Я — такая, как я есть, и никакое лекарство этого не изменит. Аланда мертва, Джайал проклят. От Чуди убежать невозможно.

— Это не мечта и не сон — Аланда нам обещала… — Он услышал шипящий вздох, как если бы ей она вздрогнула от боли.

— Таласса?

— Прошло много времени, жрец: луна растет. Моя кровь горит.

— Мы найдем Серебряную Чашу.

— Ты забыл, жрец: она в Лорне, а это место нельзя найти.

— Ты же сама сказала: луна растет: скоро она станет полной; Хозяин Равенспура сказал мне, что именно в эту ночь он нападет на Лорн. Уж если он может пройти туда, значит мы точно сможем.

— Но для меня будет уже поздно.

Он опустил голову. — Я принес пиявок.

— Да, пиявки — еда Фарана: теперь моя. В Тралле мы выучили по меньшей мере один урок: как сохранить вампира живым, — горько сказала она. Через мгновение она, кажется, сумела придти в себя. — Положи их на камень. И не подходи слишком близко.

Уртред шагнул вперед. На краю леса был большой плоский камень, вокруг которого он и построил хижину. Таласса использовала его как стол. Он едва не упал, наткнувшись на него, потом встал на колени, достал из плаща и выложил на стол извивающуюся жизнь. Он собрал этих пиявок в первое утро на мелководье и в маленьком заливе, осознав, что это единственный способ. Как он ненавидел эти создания, которым последние несколько дней разрешал прокусывать свою кожу! И чем он сейчас лучше какого-нибудь слуги Исса? Избавившись от них, он быстро вернулся назад. Он слышал, как Таласса шевелится в темноте, потом сдавленный голос приказал ему уйти. Она не хотела разрешить ему увидеть, как она удовлетворяет свою ужасную страсть.

Он нащупал позади себя дверь хижины и открыл ее. Снаружи было темно, только на востоке был виден слабый отблеск уже севшего солнца, но, посмотрев назад, в хижину, он все-таки увидел в темноте ее белое лицо, темные круги под глазами и спутанные волосы, небрежно падавшие на плечи. Несмотря на все изменения, в этом лице, на секунду, ожила юная девушка, которую он без памяти любил.

Но потом она наклонилась вперед, с голодным блеском в глазах, и, внезапно, ее лице стало маской жадности и алчности.

Уртред выскочил из хижины, набросив брусок на дверь. Медленно он отправился обратно на берег, в свою собственную хижину. Подойдя к ней, он взглянул вверх. Там, сразу за линией деревьев, он увидел горы, на которых находились руины Астрагала. Где-то там лежат остатки погребального костра Аланды. Не была ли она их последней надеждой? Почему она не рассказала ему тайны ворот? Возможно, что она сама его не знала, только чувствовала, что дорога проходит здесь.

За Астрагалом небо было серым: облако, под прикрытием которого сюда шла Чудь, каждый день подползало все ближе и ближе. Тем не менее, парадоксально, в этом и была их надежда. Для чего им идти сюда, если ворота в Лорн не здесь? Он чувствовал присутствие Хозяина, летящего сюда на крыльях этого облака. Скоро он появится, и они окончательно сведут счеты. Сможет ли его магия спасти их всех?

Уртред уселся у входа в хижину на пружинящий дерн и медленно снял с себя перчатки, обнажив заостренные пальцы. Он по-прежнему исцелялся и сам себе напоминал открывающийся цветок. Он видел, что пальцы растут день ото дня: суставы, как корни, выбросили из себя чудесную плоть, на концах появились ногти. То же самое происходило и с лицом: щеки, раковины ушей, нос, веки, которые уже наполовину закрывали глаза. Он полностью исцелится, когда Таласса будет полностью проклята.

Но привычку надеяться трудно потерять, уж если она однажды родилась. Сколько времени ему потребовалось, что выучить этот урок? Все человечество держится на этой надежде, и только на ней. Несмотря на голод, холод и болезнь, вера пиявкой присосалась к его душе, вера, что жизнь станет лучше, вера, которую из него не могло вытрясти ничто, даже страх смерти. Уртред помнил слова своего учителя, и по прежнему верил, что Манихей не послал бы его в это место, если бы вообще не было никакой надежды. Серебряная Чаша будет найдена, а Таласса выздоровеет.