Тире Ганд. После того, как свет звезды умер, в зале для переодевания стало абсолютно темно. Каждый из людей, находившихся там, знал, что ему остались последние секунды. Каждый твердил последние слова, с которыми собирался уйти в вечность. Несмотря на тьму все чувствовали, что мертвое дыхание Пурпурных Рыцарей приближается, становится ближе; запах плесени и затхлого воздуха доносился из-под их огромных шлемов.

Но враги и не думали обрушить на них свое оружие. В этом не было необходимости. Вместо этого через разделявшее их короткое пространство полетели странные, соблазняющие слова, говорящие людям, что рыцари хотят не пролить их кровь, но только выпить. Не стрелы с железными наконечниками, не мечи и булавы — слова, нежные, настолько убеждающие, что даже самое закаленное сердце начинало таять. Слова жалости, предложения вечной жизни — если они сдадутся. Гарн приказал своим людям оставаться на месте, но некоторые все-таки поддались гипнозу: послышался топот ног несколько человек, вышедших из круга.

Фазад не отрывал глаз от точки над большим стеклянным куполом комнаты, из которой светила звезда перед тем, как исчезла. Глядел он на нее и сейчас, сражаясь с искушающими словами вампиров. Если они хотят его кровь, пусть приходят и берут. Он покрепче стиснул рукоятку меча. Темно, ничего видно, быть может это то, на что похожа слепота? Но он слышал, что бывает такая темнота, становится белой перед глазами зрителя. И, может быть, этот оптический фокус происходит с ним, потому что внезапно абсолютно черный потолок просветлел. Как если бы на небе, рядом с точкой исчезновения звезды, появилась свеча, колеблющийся свет которой пытался задуть ветер. Потом, когда ветер утих, она опять вспыхнула, и загорелась даже еще ярче, чем раньше.

Но чудеса на этом не кончились: свет стал усиливаться, становиться все сильнее и сильнее, и вот через потолок комнаты для переодевания жрецов Исса засветила звезда, в тысячу раз более яркая, чем раньше. Пурпурные Рыцари стояли перед немногими оставшимися Галастрианами; те, кто поддался гипнозу вампиров, стояли на коленях позади рыцарей, с опущенными головами и обнаженными шеями. Некоторые из Пурпурных Рыцарей уже сняли шлемы, чтобы выпить пленников, обнажив свои ужасные лица: твердый череп, отполированный до блеска, на котором лежали сотни слоев черного лака; черные зубы с вкраплениями золота. Старейшие из старых, которые жили в этой половина мира больше тысячи лет.

Внезапный блеск заставил всех немертвых отпрянуть назад. В свете звезды они показались такими же уязвимыми, какими неуязвимыми были мгновение назад. Надежда вспыхнула в сердце Фазада, и он вскочил на ноги. Галастриане, сидевшие вокруг него, поступили также. А потом все бросились вперед, на вампиров.

В их руках было обыкновенное оружие смертных, а не то огненное, которым они сражались раньше. Но они сражались с остервенением, безрассудно. Некоторые из их ударов прорывали защиту рыцарей и вонзались в мертвую плоть, но кровь из ран не текла, потому что она вся высохла сотни лет назад, во время их смерти.

От неожиданности Рыцари отступили перед бешенным натиском живых солдат. Галастриане, стоявшие на коленях за ними, внезапно пришли в себя, вскочили с плиточного пола и набросились на врагов с голыми руками.

Фазад сражался в первом ряду, его меч метался налево и направо, прямо перед немертвыми, хотя он и знал, что это может кончиться плохо. Прямо перед ним был один из тех, кто снял шлем, его лицо, почти лишенное плоти, походило на голый череп: выпученные глаза, выпирающие из глазниц, провалившийся вглубь нос, зубы, торчащие из безгубого рта. Вампир ударил его булавой, и Фазад едва парировал удар. Рыцарь был по меньшей мере вдвое сильнее его. Удар пробежал по мечу и по руке, от его силы лязгнули зубы. Его выбросило из первого ряда сражавшихся бойцов, в образовавшуюся щель тут же прыгнул вампир, но тут сверкнул топор Гарна и голова немертвого слетела с плеч; черный гной брызнул в глаза Фазаду, который едва успел закрыться перчаткой.

Юный король почистил перчатку, чувствуя, как руку жжет даже сквозь кожу. Безголовое тело вампира слепо сделало пару шагов, ударилось о стену, на которой висели плащи жрецов, и упало на кучу накидок, лежавшую на полу, где оно продолжало пытаться освободиться от них. Один из солдат сумел зажечь факел и бросить его на кучу. Сухая шерсть мгновенно вспыхнула, а когда загорелось тело вампира, жирный удушающий дым наполнил комнату. Фазад снял факел со стены и зажег его от погребального костра. Один из легионеров бросился на него, но мальчик махнул факелом перед собой; пламя заставило его соперника отступить на шаг.

Огонь на какое-то время задержал вампиров, но Фазад знал, что долго его людям не продержаться. Их осталась горстка, и все больше и больше вампиров, стоявших на площади, вваливались в зал.

Пламя факела начало гаснуть. Вампир прыгнул вперед и вырвал его из руки Фазада, заставив мальчика прижаться спиной к стене в углу комнаты. Рядом с ним сражался Гарн. Факел уже потух, но, тем не менее, Фазад видел какой-то странный свет; он попытался понять, что это, отбивая удары слева и справа, наклоняясь и уклоняясь от щелкающих зубов и палицы своего противника.

Наконец он сообразил в чем дело. Серый свет. Не свет звезды, но намного более сильное свечение, усиливающееся с каждой секундой, наполнившее самое темные углы зала и заставившее вампиров остановиться и неуверенно поглядеть вокруг: даже те, кто скрючились над телами павших солдат Фазада, перестали пить и посмотрели вверх, подняв подбородки с текущей по ним кровью.

— Рассвет, — крикнул сенешаль.

Он оказался прав. Становилось все светлее. Фазад уставился на стеклянный купол над ними.

— Рассвет, — еще громче заорал сенешаль, и как сумасшедший рванулся вперед, все еще стоявшие на ногах солдаты за ним. Вампиры, с красными пятнами на бледных губах, оторванные от кровавого пиршества, оторопело смотрели на них с выражением наполовину сытых хищников, поднимающихся от тела жертвы. Они оказались не в состоянии защитить себя и легли под мечами Галастриан, с ожесточением рубивших их на куски.

Оставшиеся подались назад, из-под огромных шлемов тех, кто не успел их снять, понеслось рычание, похожее на собачье, и они бросились к двери, ведущей на Большую Площадь.

У Фазада появилось несколько мгновений, чтобы опять взглянуть на стеклянный купол. Теперь над ними был уже не рассвет. Свет становился все сильнее и сильнее, как если бы звезда падала прямо на них, превратившись в сверкающую комету, мчащуюся через темноту и оставлявшую за собой пылающий хвост. Все ближе и ближе, пока весь купол над их головами не наполнился расплавленным золотом, таким же ярким, как солнце. От брони немертвых стал подниматься пар, как если бы их плоть испарялась под этим светом.

Отступление превратилось в паническое бегство, каждый сражался с другим за то, чтобы прорваться через узкую дверь наружу, а на Большой Площади густая масса немертвых бросилась к кладбищу, под тень тисов, ко входу в пирамиду. Но на дворе был уже яркий день, и мало кому удалось сделать даже несколько шагов: их пустые доспехи падали на землю, из них вылетали клочья тумана. Галастриане смотрели на них из двери в зал, настолько пораженные таким резким поворотом судьбы, что даже не кричали от радости.

Фазад перешагнул через пустые доспехи, загораживающие дверь и вышел на свежий воздух. Площадь и деревья были залиты оранжевым светом. Звезда, казалось, заполняла небо; она падала, как пылающий факел, искры и гейзеры пламени срывались с нее и били во все стороны. И она падала прямо на него.

Года. Снег завалил все, вплоть до замерзших карнизов, и похоронил под собой деревню. Под снегом вырыли тоннели, связавшие между собой дома. Три месяца никто из жителей не видел ни земли, ни неба; мир сузился до домов внутри и белых стен из снега и льда снаружи. Предки Гарадаса сохранили в памяти много историй о суровых зимах, но такой не было никогда.

Он и Остман вернулись домой буквально только что. Возможно они заблудились, путешествуя через планы, а может быть они боялись вернуться в мир людей. Только после того, как последняя звезда в небе умерла и надежда на рассвет исчезла, они спустились с горы из святилища Светоносицы. Первые люди, увидевшие их, решили, что они призраки, и побежали от них со всех ног. Но Гарадас дошел до своего дома, и, как посторонний, постучал в дверь. Его жена, Идора, только увидев изборожденное морщинами, замерзшее лицо, немедленно закричала их дочке, Имуни, что отец вернулся. Но даже тогда, когда девочка прибежала и с любопытством уставилась на него, Гарадас не открыл рот, чтобы успокоить семью: как если бы он онемел и не мог говорить. Вместо этого он дошел до своего любимого кресла и два дня не сходил с него, просто глядя на огонь в очаге.

То же самое произошло и с Остманом. Постепенно все услышали об их странном возвращении, и родственники тех, кто ушел с ними, начали приходить, чтобы узнать об их подвигах.

Многие проклинали старосту, проклинали за смерти и отсутствие солнца, и вообще за все, что случилось с тех пор, как Светоносица пришла в деревню.

Но остальные прощали его, кладя свои шишковатые ладони на его, пока он не отрываясь глядел на земляной пол дома, слишком пристыженный, чтобы поднять на них глаза: они говорили, что он не должен переживать, солнце вернется, его участие в этом великом приключении станет легендой, и он — настоящий герой.

Но часы шли за часами, свет не возвращался, надежда и запасы уменьшались, еды и топлива становилось все меньше и меньше. Наконец последние поленья закончились, и все выжившие собрались в доме старосты: даже те, кто проклинал его, забыли о своей ненависти ради общества и тепла этих последних дней. Вся мебель — ларцы, стулья, столы, а потом и кровати — была разломана и брошена в огонь, и тем не менее все чувствовали себя так, как будто сердце дома заледенело.

Закутанные во все, что возможно, горцы, еще остававшиеся в живых, тяжело дышали, каждый раз выдыхая клубы пара. Пар поднимался вверх, выходя в круглую дыру в крыше, которая служила камином. Никто не говорил ни слова, потому что слова требуют энергии, а ее ни у кого не было.

Возможно только дочка Гарадаса, Имуни, служанка Светоносицы, еще сохраняла веру, глядя на отверстие в потолке, наполовину затянутое дымом, который сочился обратно в комнату при каждом порыве снежной бури, бушевавшей снаружи.

В комнате было тихо, только надрывно свистел ветер, поэтому все спокойно сидящие и ждавшие смерти вздрогнули, когда девочка неожиданно вскрикнула.

— Что это? — спросил Гарадас, неожиданно выходя из задумчивости, в которую соскользнул несколько дней назад.

Но Имуни уже вскочила на ноги, и он тоже встал, шатаясь, плащ из шерсти яка закрутился вокруг него, как кокон мумии. — Смотри! — крикнула девочка, ткнув пальцем в потолок. Гарадас посмотрел туда и сквозь клубы дыма увидел, что звезда, которая была их единственным светом все эти месяцы, ярко засверкала, вспыхнула, и кометой полетела по небу на восток.

Мир, как сумасшедший, закрутился вокруг Уртреда, когда он поднял Зуб Дракона над головой и исступленно взмолился Ре. Он молился о том, чтобы стать одним из драконов времен богов, каким бог уже делал его четыре раза; чтобы и на этот раз Бог даровал ему крылья и он мог бы полететь через пространство. Ему показалось, что огонь взметнулся вверх, из самых глубин его существа: воздух перед мечом начал крутиться, как воронка вихря: его, Талассу и Бронзового Воина затянуло внутрь. Он опять летел, вслед за сияющий крестом на мече, через сердце солнца.

Уртред открыл глаза. Он был высоко в воздухе, даже выше чем тогда, когда он летал с драконами, окруженный огненной сферой, вместе с Талассой и Талосом. Под ними простирался мир. Кряж Ниассе, Сияющая Равнина слева, озеро Лорн, окруженное зеленым лесом, изгиб горизонта, теряющийся в темноте.

Темные силуэты появились в воздухе перед ними, державшие черное полотно ночи, протянутое с востока на запад и закрывающее солнце. Атанор.

Но им было далеко до ярчайшей кометы, прожигавшей их насквозь, их крылья съеживались, как у обгоревших мотыльков, и твари падали вниз, мертвые, слева и справа, само полотно ночи трещало по швам и рвалось, пока они стремглав летели к земле.

Через разрывы в темном небе Уртред увидел, как над восточным горным кряжем поднимается огненный оранжевый шар, солнце. Его лучи ударились в огненную сферу, в которой они летели, наполнили воздух красным сиянием, и огонь, окружавший их, стал еще мощнее, получил больше силы, и чернильно-черное полотно ночи разорвалось на клочки.

И они влетели в день, в разгорающийся день. Справа равнина Тралл и Огненные Горы, тюрьма его юности, их покрытые снегом вершины сверкали в свете кометы. Перед собой он увидел высокогорные пустоши Оссии. К ним они и неслись, с головокружительной скоростью. Ниже, в разрывах облаков, он увидел серо-коричневые горы и темные башни этой проклятой страны. Тире Ганд, его здания раскинулись как чернильные пятна на семи холмах. Там и здесь Уртред видел окна, сверкавшие оранжевым блеском, как если бы в них отражалась комета. Они быстро падали. Уртред почувствовал, как его лицо вытягивается из-за скорости спуска, он закричал, безумный крик, который он не услышал сам, из-за рева в ушах.

Скорость внезапно исчезла, в глазах почернело. И через мгновение Уртред почувствовал под ногами твердую землю.