Упоительная истома разливалась по всему телу Флоры. Казалось, ласковые руки нежно гладят ее кожу — везде, везде, везде. Она ощущала приятное замирание сердца и купалась в сознании того, что это блаженство будет длиться долго-долго — вечно. Девушка лениво раскинулась под жарким солнцем в высокой степной траве. Широко раскрытыми глазами она смотрела вверх и видела листья клевера на фоне голубого неба. Ощущение покоя и счастья было восхитительно, бесподобно.
В следующий момент она медленно разлепила веки. Голова еще кружилась от упоительного сна. Но, странное дело, в глубине сознания таилась уверенность, что она просыпается к действительности, которая еще лучше сна. И тут она в ярком утреннем свете увидела его. Ее счастье и блаженство обрели имя. Как только она посмотрела на Адама, он вдруг открыл глаза, словно почувствовав на себе взгляд. И сразу улыбнулся ей с откровенной нежностью, какой она прежде не видела в его лице.
— Как ты себя чувствуешь?
— На седьмом небе.
— Ты прекрасна. Мое седьмое небо — в твоих глазах.
Он придвинулся ближе к ней и ласково поцеловал в лоб.
— Я никогда не испытывала такого умиротворенного счастья, — прошептала Флора. — Быть может, это и есть то, что называют нирваной?
— Наверное, — нежно улыбнулся Адам. — Забыть весь мир… Да, это нирвана. Наша маленькая прекрасная нирвана.
— С тобой случалось такое прежде?
— Нет.
— И со мной — никогда.
Слова были просты, хотя и несколько загадочны. Но им не нужно было слов, чтобы понимать друг друга. Оба чувствовали одно и то же: неописуемое ощущение легкости и свободы от обыденности, отрешенного блаженства.
Однако Адам, всегда практичный, силой заставил себя выйти из состояния эйфории. Он помнил, что времени у них не слишком много и надо использовать его, что называется, на полную катушку. Поэтому молодой человек улыбнулся и спросил почти что деловито:
— Это наше первое утро, когда мы с тобой одни, без детишек и папочек поблизости. Я предлагаю устроить в номере торжественный завтрак. У меня есть гостиничное меню.
Он вскочил и принес ресторанную карту.
— Ну-ка, ну-ка, — сделав серьезное лицо, произнес Адам и начал перечислять блюда, подаваемые на завтрак.
Пересмеиваясь, они решили, что закажут все подряд, ни от чего отказываться не станут. Яйца, бекон, ветчину, кашу, тосты, сладкие булочки, пирожные и так далее. Ночь безумной любви пробудила в обоих адский аппетит.
— Да ты, оказывается, обжора! — шутливо воскликнул Адам.
— Нет, это ты обжора! — в ответ рассмеялась Флора. — Скажи мне, пожалуйста, каким образом ты умудряешься оставаться таким стройным — при том, что ни в чем не отказываешь себе за столом! Я видела, как ты ешь на ранчо. Уплетаешь за обе щеки, а живот в итоге остается плоским. Чудеса, да и только!
— Это потому, что я постоянно растрачиваю энергию в постели.
Флора вмиг насупилась. Оказалось, что ее ревность всегда поблизости, сторожит за углом даже в такие блаженно-умиротворенные моменты.
Не замечая внезапной перемены в настроении любовницы, Адам продолжал шутливо:
— Ну, зовем слугу? Надо хорошенько закусить после замечательной ночи.
— Да, — мрачно заметила Флора, — как бывалый развратник, ты знаешь, что вовремя подкрепиться — самое важное в любви.
— Что такое с нашей королевой? — спросил Адам, проказливо потрепав ее за подбородок. — Ваше величество желает заняться любовью до завтрака, ибо голод тела превыше вульгарного желудочного голода?
— Нет уж, спасибо! — сердито воскликнула Флора. — Ты ко мне и не прикоснёшься.
— Дорогая, я же знаю, как ты любишь, когда я к тебе прикасаюсь, — насмешливо возразил Адам.
— О Боже, Адам, прекрати это безобразие!
— Какое безобразие?
— Вот это! У тебя опять эрекция!
— Мне стоит посмотреть на тебя, послушать, как сердито ты рассуждаешь о том, что не дашь к себе прикоснуться — и вот, «печальный» результат!
— Я должна быть польщена?
— Не знаю. Просто это природный сигнал к тому, что хватит философствовать и пора трахаться.
— Грубиян!
— Синий чулок!
— Хам!
Флора свирепо схватила его возбужденную плоть, словно хотела вырвать с корнем. Но, как только член оказался в руке, глаза ее затуманились, голова закружилась… Она и сама не поняла, как он попал ей в рот.
Секундой позже она обо всем забыла, кроме наслаждения.
Потом они долго приходили в себя, лениво целовались и ласкались. Молча, не думая о будущем, пребывали в сладостной гармонии.
Адаму ни с одной женщиной не было так хорошо. Обычно по утрам ему хотелось побыстрее встать и уйти. Теперь же в душе царило желание, чтобы это утро никогда не кончалось.
И тут в дверь решительно постучали.
— Кто? — выкрикнул Адам.
— Горничная с вашим утренним кофе, сэр, — донесся из-за двери девичий голосок. Адам удивленно хмыкнул.
— Странно, я вроде бы ничего не заказывал… Очевидно, штучки Джеймса. Брат любит шутить подобным образом. Минутку! — крикнул он горничной, после чего сказал Флоре: — Можешь не выходить из спальни.
— Мне стыдиться нечего, — решительно заявила девушка. — Дай, пожалуйста, пеньюар.
Адам накинул халат, принес Флоре пеньюар и пошел открывать дверь.
К его удивлению, никакой горничной в коридоре не оказалось. Там стояла богато одетая девушка в маленькой шляпке. Адам был настолько ошарашен в первую секунду, что не сразу узнал Генриетту.
Она быстро проскочила мимо него в открытую дверь и защебетала:
— Надеюсь, вы простите мне столь ранний визит, Адам. Мне хотелось…
Чего ей хотелось, он так и не узнал, потому что в эту секунду Генриетта заметила Флору, сидевшую на диване в неглиже. По гостиной была разбросана мужская и женская одежда. Словом, ситуация была понятна.
У Генриетты дыхание сперло от злости. А она мчалась к нему спозаранку! А она несла ему в дар свою девственность! И вдруг попасть в такой вертеп!..
— Как вы могли! — вскричала Генриетта, в ярости поворачиваясь к Адаму. — Как вы смели! Я думала, что вы мой! И тетушка сказала…
Если бы не присутствие Флоры, Адам рассмеялся бы, слыша столь наивный лепет. Но сейчас ему было не до шуток. Флора могла вообразить черт знает что.
— Послушайте, Генриетта, — строго сказал он, — вам не следовало приходить сюда. Ваша тетушка будет гневаться. Ваши родители весьма опечалятся, если узнают о подобном вашем поступке. И самое главное, вы ложно поняли моё отношение к вам. Я не претендую ни на какую роль в вашей жизни.
При этом молодой человек медленно оттеснял ее к двери, потому что сгоряча, в первый момент, она прошла до середины гостиной. Со стороны это выглядело довольно забавно: Адам наступает на девушку, та пятится, не спуская разъяренного взгляда с соперницы, а Флора, полуголая, восседает на диване и взирает на всю эту сцену с олимпийским спокойствием.
— Возвращайтесь домой, Генриетта, — прошипел Адам. — И побыстрее, пока никто не заметил вашего отсутствия в столь ранний час.
Он буквально вытолкал Генриетту из номера, закрыл за ней дверь и повернул ключ в замочной скважине.
Затем повернулся и привалился спиной к двери, как будто ожидал, что Генриетта будет ломиться и в закрытую дверь.
Флора расхохоталась.
— Что ты смеешься? — несколько угрюмо спросил Ддам. — Эта девчонка разнесет по всему городу, что ты у меня в номере. Ты будешь скомпрометирована.
— Фи! Было бы чего бояться. Во-первых, она не разболтает — иначе ей придется объяснять всем, зачем она приходила к тебе в номер до завтрака. А во-вторых, ты женатый человек…
Флора осеклась и перестала смеяться. Повисла тишина. Обоим стало неловко. Девушка имела в виду, что, даже будучи публично скомпрометированной, она не смогла бы заставить его жениться на себе — он уже женат. И это упоминание непреодолимой стены между ними смутило обоих, напомнило о временности их отношений. Трудно было затем вернуться к веселой возне беспечных любовников.
Первым прервал затянувшееся молчание Адам.
— Но ты бы смутилась, если бы тебя ославили? — спросил он лишь для того, чтобы хоть что-то сказать и не усугублять неловкость.
— Нет, — ответила Флора. — С какой стати мне волноваться? От Хелены до лондонского высшего света — половина земного шара. Да и никто из хеленцев в лондонский высший свет не вхож. А впрочем, в Англии к моим любовным эскападам уже как-то притерпелись. Сенсации не получилось бы. — Она цинично усмехнулась. Сейчас ей хотелось быть циничной. — Ладно, хватит. Иди сюда и развлеки меня как следует. Заставь меня забыть глупенькую сердитую мордашку этой девицы.
Когда он сел рядом и принялся целовать ей руки, Флора прибавила с ядовитой усмешкой:
— Наверно, в душе жалеешь, что упустил такой розан. Такая молоденькая… хотя и не слишком невинная.
— Мне плевать на нее. Пусть и молоденькая. Но ума — наперсток. Зачем она мне?
Они еще немного попикировались… и снова занялись любовью — опять позабыв о завтраке. И опять это вышло без умысла, как-то само собой. Губы Адама случайно нашли ее соски, ее рука случайно нашла его эрекцию. Ну а потом… потом, употребляя любимое словцо из лексикона вытолканной из номера бедняжки Генриетты, — потом было «божественно».
В то время когда Адам и Флора наконец сели завтракать, Генриетта в ярости вышагивала по ковру в комнате тетушки Молли.
Тетушка еще до конца не проснулась — она не привыкла вставать так рано. Однако сегодня племянница подняла ее ни свет ни заря.
Женщина сидела на постели, опираясь спиной на подушки, и водила глазами вслед за племянницей, которая в расстроенных чувствах металась по комнате.
— Деточка, остановись, у меня от тебя в глазах рябит, — наконец сказала она. — Да и в ковре дорожку протопчешь — дорогой ковер, персидский!
— Негодяй! — восклицала Генриетта. — А эта старуха — как ей не совестно! Развратница, шлюха!
Молли Фиск знала, что «старухе» двадцать шесть лет, но племяннице не перечила: пусть выпустит пар.
Как только Генриетта немного выдохлась и замолкла, тетушка сказала:
— Деточка, ты в своем уме была, когда шла к нему в номер? Если тебя кто-то заметил — ты опозорена навек! Ну-ка отвечай: кто-нибудь из наших знакомых видел тебя в гостинице в столь ранний час?
— Нет. К тому же я надвинула шляпку и шла с опущенной головой.
Теперь, когда ее план не сработал, Генриетте было не по себе от страха. Быть скомпрометированной, не согрешив — что может быть глупее и досаднее!
— То, что Флора находилась в номере Адама, вполне естественно, — рассудительно сказала тетушка Молли. — Они любовники. Женщина она красивая, независимая и неординарная. Неудивительно, что Адам увлекся ею.
— Старая дева! Если девушка до двадцати трех лет не вышла замуж — она старая дева! — истерично воскликнула Генриетта.
— Ты реши, кем ее считать — шлюхой или старой девой, — спокойно осадила тетушка Молли. — Это немного разные понятия.
— Она развратная старая дева!
— Ладно, деточка, успокойся. Все равно Адам будет твой. Только наберись терпения. Ведь леди Флора здесь долго не пробудет. Если я не ошибаюсь, осенью она отбывает на полуостров Юкатан. Это очень далеко отсюда. Край малообжитой и дикий. Край лихорадки, заразных болезней и злых дикарей. Кто знает, когда она оттуда вернется… и вернется ли вообще.
— О, тетушка, вы это верно! Может, она там сдохнет! То-то было бы хорошо!
— Побойся Бога, деточка! Это я просто так сказала, без задней мысли. Еще одно могу добавить, чтобы ты совсем успокоилась. Адам любит наши места и намерен жить в Монтане и дальше. Пожелает ли леди Флора засесть до конца жизни в нашей глуши? Вряд ли. А тебе эти места привычны — стало быть, тебе и карты в руки. Поверь мне, деточка, как только Адам окончательно развяжется со своей женой, он будет твой.
— Ну, я в Монтане всю жизнь прозябать тоже не намерена. Хотя рядом с Адамом… Так вы это всерьез говорите? Мне надо только ждать?
— Да, Генриетта, успокойся и жди. Возможно, уже осенью у тебя с Адамом все уладится. Ты красивая и такая соблазнительно молоденькая. Чтоб он устоял — не может такого быть!
— Не извиниться ли перед ним, что я без приглашения ворвалась к нему в номер?
— А-а, деточка, разум постепенно возвращается к тебе! Это хорошо. Но извиняться не надо, только еще большую неловкость сделаешь. Я переговорю с графом и попрошу прощения за тебя — у меня это получится как бы между делом: дескать, молодое, глупое и так далее.
Генриетта довольно захлопала в ладоши.
— Тетушка, вы ангел! — воскликнула она.
— Ну и самое главное, — строго сказала тетушка Молли. — Если кто-то тебя все-таки видел в гостинице в столь неурочный час, ты от всего отпирайся. Не ты, не была, ничего не знаешь. Запомни, деточка, не пойман — не вор. А теперь хватит про это. Вели подавать завтрак, я буду готова через четверть часа.