Построенная из песчаника внушительных размеров конюшня и величиной, и внутренним оборудованием напоминала королевский конный завод. У хозяина все было поставлено на широкую ногу. Просторные центральные проходы. В каждом стойле — проточная вода, поступавшая по трубам из огромных резервуаров на вершине холма. Перегородки — из привезенного издалека красного дерева. А в самих стойлах такая безупречная чистота, что Флора невольно подумала: сколько же конюхов следует иметь, дабы обслуживать всю эту массу лошадей и так вылизывать конюшню!

Третий день она посещала чудо-конюшню, и всякий раз было впечатление, что стойла только что застлали свежим сеном, лошадей только что почистили, а каменные проходы только что вымыли. Не дуйся Флора на хозяина этого образцового конного завода, она бы засыпала его вопросами — до того ей было любопытно знать, каким образом и какой ценой все это содержится в идеальном порядке.

Но, ввиду обстоятельств, девушка ограничилась ролью вежливой, однако молчаливой посетительницы. Вместе с отцом она шла за Адамом, выслушивала его пояснения и при необходимости отвечала на вопросы — предельно лаконично и с натянуто-любезной улыбкой. Флора все еще горела желанием схватить грабли и хорошенько огреть ими самодовольного графа Шастеллюкса.

Лорд Халдейн тщательно отбирал лошадей для покупки: упряжных и ездовых, для охоты и для бегов. Флора помогала ему сдержанными замечаниями. Но энтузиазм ее отца был так велик, что его хватало на двоих. К тому же Джордж Бонхэм, в пылу восторга от выращенных Адамом великолепных лошадей, не обращал внимания на то, что дочь продолжает дуться.

— Клянусь Богом, у вас первоклассные экземпляры, один к одному! — вскричал он перед просторным стойлом, в котором находился особенно красивый и холеный трехлетний жеребец чистых кровей. Забывая про то, что нахваливать товар больше пристало продавцу, а не покупателю, лорд Халдейн восторженно продолжал: — Теперь понятно, отчего ваши кони берут призы в последние годы! Сколько стоит этот дивный красавец? Гарри Астон будет посрамлен, если я выставлю на беговую дорожку этакое чудо!

— Увы, Джордж, к этому трехлетку у меня особая привязанность. Он не продается.

— Да бросьте вы! — воскликнул Флорин отец. — За правильную цену что угодно продается! Называйте вашу цифру!

Адам решительно замотал головой.

— И рад бы, да не могу. Будущим летом Магнус возьмет для меня Большой приз в Лонгшампе.

Из этого замечания Флора заключила, что Адам Серр выставляет своих коней на бегах не только в Америке, но и во Франции. Стало быть, на парижских ипподромах, регулярно посещаемых парижской аристократией, он неизбежно сталкивается со своей супругой. Флора дорого бы дала, чтобы узнать, как происходят эти встречи. Они делают вид, что незнакомы? Или любезно кивают друг другу издалека? А может, Адам лжет, и на самом деле супруги до самого последнего времени вполне неплохо уживались, да и в постели у них все было прекрасно?

— В Лонгшампе вашему Магнусу придется соревноваться с Вихрем, который принадлежит графу Девонширскому, — заметил лорд Халдейн. — В прошлом сезоне Вихрь взял первый приз, и Фредди, насколько я знаю, намерен снова выставить его.

— Поскольку продать Магнуса я не могу, — сказал Адам, — то в качестве утешения предлагаю вам поставить будущим летом против Вихря. Сорвете большой куш. Потому что первым придет мой Магнус.

— Досадно, досадно, — вздохнул лорд Халдейн, — мы бы могли сговориться о цене… Ну да ладно. А нет ли часом у вашего Магнуса братца — таких же статей и такого же ходкого? Признайтесь, вы не прячете где-нибудь его близнеца?

— Вы попали в самую точку, — сказал Адам. — У Магнуса есть единокровный брат. Только он еще совсем молодой. Желаете взглянуть? Через двор — в другом крыле.

— А он продается? — спросил лорд Халдейн. Адам утвердительно кивнул. — Тогда ведите.

Гнедой двухлеток, которого они увидели, мало в чем уступал Магнусу: могуч, длинноног, строен. Мужчины сговорились о цене буквально за пару минут.

По предложению Адама конюх стал готовить красавца гнедка для показательной пробежки. Лорд Халдейн до того разволновался и был охвачен таким нетерпением, что бросился помогать седлать коня, обстоятельно восторгаясь каждым его достоинством в отдельности и вслух смакуя грядущую месть графу Хантли.

Между двумя английскими графами существовало давнее и яростное соперничество. Поскольку оно ограничивалось только спортивной сферой и не переходило в личную вражду, то Флора считала его здоровым и полезным. Вот и сейчас она радовалась молодому азарту своего отца.

— Дорогая, ты пойдешь со мной? — спросил лорд Халдейн, наблюдая за тем, как конюх подтягивает подпруги. Ласково поглаживая коня, он прибавил: — Поглядим вместе, на что способно это прелестное создание.

— У меня имеется прекрасная лошадь под женское седло, — сказал Адам. — Отлично подойдет для чинных прогулок в Гайд-парке. Я мог бы показать ее леди Флоре прямо сейчас. Сделаем вот как: вы, Джордж, идите на беговую дорожку — Том вас проводит, — а я догоню вас попозже.

— Договорились, — рассеянно согласился лорд Халдейн. Он горел желанием побыстрее увидеть гнедка в деле. — Идемте, Том. Так вы и впрямь полагаете, что этот жеребец способен пробежать милю за минуту и сорок шесть секунд?

Оживленно беседуя, граф и конюх вышли из конюшни на яркое солнце.

Адам и Флора остались одни в легком сумраке… и в почти гробовой тишине. Время от времени в стойлах переминались лошади или раздавалось тихое ржание. Но, за вычетом этих периодических и приглушенных перегородками звуков, под каменными сводами было до того диковинно тихо, что они слышали свое дыхание, гулкое и напряженное.

Наконец Адам осторожным ласковым пальцем скользнул по пряди волос, выбившейся из Флориной прически, и сказал:

— Я не имел намерения показывать тебе лошадь. Это только предлог. А впрочем, ты, верно, и сама догадалась.

— Ни о чем я не догадалась! — решительно возразила Флора и оттолкнула его руку. Она все еще обижалась на молодого человека за сцену во время завтрака. — И ни о чем догадываться не желаю. Я сердита на тебя.

— Это я сердит на тебя, — почти грубо осадил девушку Адам. При этом он взял ее руку и стал нежно поглаживать тыльную сторону ладони.

— Вот как? — насмешливо сказала Флора, бросив многозначительный взгляд на пальцы, ласкающие ее руку.

Он тяжело вздохнул. Ему и самому было тошно так разрываться. Уж, кажется, хватило удовольствий в течение ночи… ан нет! Опять влечет, да так властно, так безрассудно…

— Не люблю, когда судят и рядят о моей жене, ничего толком про нее не зная, — обиженно проворчал молодой человек. — Что за охота бессмысленно дразнить меня? И тем более после того, что было между нами ночью! Ведь мы глаз не сомкнули, а это что-нибудь да значит!

— Ах, значит, я не давала тебе спать? — воскликнула Флора не без язвительной нотки в голосе. — Или, может, это ты не давал мне заснуть?

— Прекрати! — взбешенно рявкнул Адам. — Хватит меня задирать!

— Да вы никак стали обидчивым, граф! — По тону девушки было ясно, что гнев Адама ее не слишком-то пугает. Флора умела постоять за себя.

— Ладно, — сказала она, — оставим в стороне глупый вопрос о том, кто кого измотал сегодня ночью. На самом деле я просто терпеть не могу, когда со мной разговаривают свысока, будто ставят меня на место. То, что мы ночь провели вместе, не дает вам никаких прав на мою жизнь — в том числе и права покрикивать на меня. Я привыкла самостоятельно принимать все решения — до постели, в постели и после постели. Если мне взбредет в голову повидаться с вашей женой — я это сделаю, и все тут!

— А у меня, стало быть, разрешения спрашивать не станете?

— Не стану.

Оба молчали. Снова их объяла тишина. Но теперь воздух был заряжен куда большей злостью, чем в начале их разговора. От мелкой размолвки молодые люди ходкой рысью двигались к доброй ссоре.

В этом отдаленном крыле было безлюдно — конюхи закончили свои утренние дела и ушли. Через маленькие оконца света вливалось мало, было сумрачно, как в средневековом храме с цветными мозаичными окнами. Сходство длинного помещения с церковью усиливал непомерно высокий сводчатый потолок.

Такая конюшня — истинный лошадиный храм, где молятся на породистых жеребцов, — даже несколько раздражала своими размерами, почти полным отсутствием запахов и невиданной чистотой.

Флора первой устала держать паузу. Тишина слишком давила на нее.

— Вы вольны мнить себя восточным деспотом, — выпалила она, — и никто вам не запретит по своему усмотрению повелевать челядью и работниками — подданными вашего небольшого ханства. А впрочем, при одном взгляде на эту волшебно вылизанную конюшню любой поймет, что вы правите здесь железной рукой. Однако помыкать мною — этого я вам не позволю! Никто и никогда мной не командовал и командовать не будет!

— Ой, не зарекайся! — усмехнулся Адам и, меняя тактику, нежно обнял девушку за талию.

Флора не знала, как трактовать странный блеск в его глазах. Что это — издевка? коварство? подавленная ярость? или просто игра света от низких окон? И что для него их спор — забава? Или он и вправду оскорблен?

— Вы обольщаетесь, мистер Серр! — сказала она, готовая до конца стоять за свое выстраданное право на независимость. — Рано или поздно вам встретится кое-кто, кем вам будет слабо вертеть по своему усмотрению.

— Я так понимаю, что ты и есть этот «кое-кто»?

— Да! А теперь извольте отпустить меня! — М-да, похоже, мы зашли в тупик, — промолвил Адам. Руки с ее талии он так и не убрал, но хватку ослабил.

— Никакого тупика, ваше графское высочество, — иронично возразила Флора. — Я вижу прямо перед собой дверь — вот через нее-то я и выйду.

— Дорогуша, мы не в лондонской гостиной, — произнес Адам. — Тут иной мир, да и нравы иные. Может статься, эта дверь не про тебя. Хотеть выйти не запрещено, а выпустят тебя или нет — вопрос другой.

Но при этих словах он снял руку с ее талии, словно приглашая: а ну-ка, попробуй уйти.

Флора выпрямилась пуще обычного. Она была прекрасна — в сорочке мужского покроя и в простой юбке, спина прямая, голова вскинута, глаза с вызовом устремлены на обидчика.

— Меня не так-то просто запугать. Что мне до твоей разбойничьей репутации и до твоего всевластия на этих землях! Я давно не школьница.

— Что ты давно не школьница, это я заметил, — сказал Адам с легкой усмешкой, и в его глазах вдруг запрыгали чертики. — Мне как раз это и нравится: твое прямодушие, откровенность, отсутствие жеманства. Никакого дешевого романтизма. Ты крепко стоишь ногами на земле и не витаешь в облаках. Именно эта приземленность и делает тебя такой интригующе интересной…

— …и менее предсказуемой, — криво усмехнувшись, закончила за него Флора. — Хорошенько запомни!

— Что ж, запомню.

Это было сказано с шутливой рассеянностью, как будто они обсуждали игру в фанты, а не коренные принципы мирного сосуществования любовников.

Мысли Адама уже переключились на другое.

Он пошарил глазами по конюшне. Затем его взгляд вернулся к Флоре. Словно напрочь позабыв весь предыдущий разговор, Адам сказал:

— Похоже, мы тут совершенно одни.

— Уверена, это продлится недолго, — резко возразила девушка. — Скоро вернется отец.

Адам отрицательно мотнул головой.

— Беговая дорожка за рекой. А туда идти и идти.

— Неважно. Главное то, что я, Адам, отнюдь не робкая инженю, и как вести себя с таким, как ты, мне отлично известно.

Произнося по инерции эти жесткие слова, она любовалась его волосами, разметанными по вороту сорочки. Память напоминала ей, какие шелковистые они на ощупь, как сладостно пахнут, как щекочут случайным прикосновением ее соски…

— Люси будет заниматься с гувернанткой еще не меньше часа, — гнул свое Адам.

— Твоих намеков я не понимаю и понимать не желаю, — отрезала Флора.

А между тем каждая клеточка ее тела не только понимала, куда вес клонится, но и торопила события. Мурашки бегали по позвоночнику, и в паху разливался горячий свинец.

— В таком случае долой обиняки, — решительно произнес Адам и шагнул к ней.

— Я этого не позволю! — воскликнула Флора и попятилась от него. Она тоже была полна решимости, сопротивляться подобной небрежно-хозяйской манере обращаться с женщиной.

— А-а, наконец-то осенило, что происходит.

— Черт бы тебя побрал, Адам! Твою похоть видно за милю!

— Равно как и твою, — громко шепнул он, будучи в полушаге от девушки и почти насмешливо вперив взгляд в ее дрожащие руки. — Ты, конечно, в этом не признаешься, но за завтраком, сидя напротив, я чувствовал, что от тебя через стол идут токи бешеного желания, — сказал он, медленно наступая на Флору и мало-помалу оттесняя ее к стенной панели из красного дерева. — Я видел вожделение в твоих глазах. Казалось, я обоняю пьянящий аромат твоего тела, — и я понял, что до ночи не дотерплю. Я хочу тебя…

Она уперлась спиной в стену, и в тот же момент Адам взял ее лицо в свои ладони.

— А если я скажу «нет» — и сейчас, и сегодня ночью… — хрипло возразила она, не пытаясь вырваться из его рук.

— Не скажешь. — На губах молодого человека гуляла плутовская улыбка.

— А вот и скажу…

— Ту-ту-ту… Гляди, не ошибись, — врастяжечку произнес он и всем телом прижал Флору к стене, так что его вздувшийся член уперся ей в живот.

Лицо Адама было совсем близко от ее лица. Но он ее не целовал — нарочно, сознательно. Он добивался того, чтобы она сама недвусмысленно выказала желание и признала всю настоятельность своего томления по нему. Или всю настоятельность их взаимной тяги.

Поэтому он не хотел брать инициативу на себя и подталкивать ее в нужном направлении. Он не пускал в ход привычную незатейливую и тысячу раз проверенную технику соблазнения: слова, поцелуи, ласковые касания и умоляющие взоры. Он просто навалился на Флору, тяжело дышал ей в лицо и сверлил тяжелым страстным взглядом. Теперь пусть она сделает первый шаг — и тем докажет, что его непрестанное желание не на пустом месте возникает. Его провоцирует и подпитывает она.

— Пожалуйста! — пробормотала Флора и, наконец, сделала попытку вырваться.

— Следует ли понимать это «пожалуйста» как приглашение? — горячечно прошептал Адам.

— О Боже!.. Адам, пожалуйста…

Ее возражения становились все тише, и вырывалась она все более вяло. Было ясно, что Флора уступает, что он победил.

— Ну-с, на этот раз рискнем стоя — первая проба… — тихонько сказал Адам и стал задирать подол тяжелой юбки. Слова уже не имели значения — он знал, что сейчас она слышит лишь их страстную интонацию. — А потом… после этого… ты будешь не прочь посетить сеновал…

Низкие модуляции его голоса обещали море блаженства: казалось, внутренняя плотина под напором потока страсти содрогается — и вот-вот рухнет.

И вдруг его рука, медленно заголявшая ее ноги, замерла на полпути.

— Но, может быть, ты хочешь, чтобы я остановился? — ошарашил он ее коварным вопросом. — Ну-ка, посмотри на меня!

Охваченная истомой, вся во власти упоительной неги, Флора уже закрыла глаза. И теперь понадобилось усилие, чтобы разлепить чугунные веки.

— Ага, — удовлетворенно сказал Адам, встречая разморенный взгляд, — так-то оно лучше. Хорошая девочка! А теперь отвечай на мой вопрос!

— Какой же ты противный! — капризно молвила она — распластанная по стене, млеющая под весом его тела.

— Я противный, а ты — упрямая, — прошептал он, — страстно щуря темные прекрасные глаза. — Скажи: я вздорная упрямица.

— Никогда.

Его рука продолжила свой путь — и вдруг оказалась высоко между Флориными сдвинутыми ногами. В следующее мгновение его пальцы протиснулись между ее бедрами и бесцеремонно, одним движением на всю свою длину вошли в ее влажное горячее лоно.

Флора тихо вскрикнула — быстрая волна острого наслаждения разлилась по телу.

— Ну, теперь отвечай на мой вопрос! — нежным и вместе с тем настоятельным тоном потребовал Адам. Его пальцы ласкали ее бархатистые дышащие огнем недра. — Произнеси вслух, что ты хочешь меня так же сильно, как я тебя.

После этого снова наступило длительное молчание, пуще прежнего насыщенное обоюдным яростным, но отчаянно подавляемым желанием. Бездвижное тело упрямой бунтарки пребывало между ним и стеной. Пальцы Адама, облитые прозрачной влагой ее возбуждения, оставались внутри Флоры. Временами он легонько ими пошевеливал. Оба тяжело дышали. Драматическая пауза затягивалась.

— Будь ты проклят! — наконец выдохнула Флора.

Ее голова предательски откинулась назад, тело выгнулось ему навстречу. Его искушенные пальцы внутри ее заходили вперед-назад, и Флора испустила долгий сдавленный стон.

— А чего-нибудь получше не хочешь? — спросил Адам, когда стон повторился. — Чего-нибудь… посущественнее?

— Неужели я должна сказать это словами? — едва слышно отозвалась она. Он ухмыльнулся.

— Невелик труд…

Он мог позволить себе издевку — его пальцы делали свое дело так искусно, с таким чередованием скорости и силы нажима, с такой выверенной мерой грубости, что Флора ощущала могучие и размеренные накаты наслаждения. И Адам сознавал свою абсолютную власть над ней. По крайней мере, в эти мгновения.

Секунды текли, волны все более и более острого наслаждения захлестывали Флору — еще, еще и еще, и вот уже пульсирующие приливы сумасшедшего восторга слились в одно нестерпимо-упоительное ощущение во всем теле. Пройдя пик наслаждения, она не ощутила облегчения — лишь новый прилив желания. Девушка медленно открыла глаза и горячим шепотом произнесла:

— Я хочу тебя, Адам Серр… и ненавижу тебя за то, что ты принудил меня признаться в этом…

Пауза. И дальше, едва слышно, взахлеб, как головой в пропасть:

— Ненавижу себя за то, что так дико, так отчаянно хочу тебя, но если сейчас же, немедленно, я не почувствую тебя в себе — не знаю, что со мной будет. Я, наверно, умру…

Он усмехнулся. Добродушная и ласковая, неповторимо-обаятельная усмешка — такая, верилось ей, соблазнит и непорочного ангела.

— Хватило бы и простого «да», — сказал Адам, и его пальцы выскользнули из нее.

— Хочу тебя внутри, сейчас же! — нежно мурлыкнула Флора. Она была до того распалена, что задом нетерпеливо терлась о деревянную стенную панель — как мартовская кошка. — Ммммм …

— Хочешь высшего удовольствия? — спросил он дразнящим тоном. Дыхание Адама щекотало ее щеку. Но его губы не торопились слиться с ее губами.

Она нащупала ремень и принялась суетливо расстегивать золотую пряжку.

— И спешишь как на пожар! — не унимался он.

— Для начала — быстро, а там видно будет, — томно отозвалась девушка, не принимая его тона.

— Да я уж знаю, что тебе больше всего нравится.

— Кое-что из того, что мне нравится, — выдохнула Флора с кокетливо-чувственной улыбкой.

— Язви твою душу! — пробормотал Адам, слегка отшатываясь от нее. Его до нелепости больно уязвлял всякий намек на ее любовное прошлое. Знать он не хочет, какие удовольствия она уже испытала, а какие нет! — Иногда ты действуешь мне на нервы!

— Надо сказать, что я действую не только на твои нервы… — Флора коснулась бугра под штанами и секунду-другую легонько массировала его. Затем, внезапно убрав руку, игриво добавила: — Но, похоже, в данный момент тебя интересуют другие вещи?

— Кнут по тебе плачет! — воскликнул Адам и впился в ее губы долгим поцелуем. В продолжение этого поцелуя он сам расстегнул свои штаны, высвободил член и, для удобства чуть пригнув колени, вошел в нее. Она слабо вскрикнула. Молодые люди так долго ждали этого момента, что у обоих закружилась голова. Все их чувства были накалены до предела. Адам придавил Флору к стене, словно жертву на алтаре его удовольствия. В пылу наслаждения, могуче двигаясь вперед и вверх, он эгоистически думал лишь об одном — чтобы это длилось нескончаемо долго.

В иное время и при других обстоятельствах она бы ошалела и задохнулась, если бы на нее ритмично наваливался подобный груз. Однако сейчас эта тяжесть, которая снова и снова впрессовывала тело в деревянную панель, была удивительно приятна и служила едва ли не главным компонентом удовольствия.

Флора купалась в море восхитительных ощущений — с азартом истинной гедонистки.

— Адам… милый Адам, — шептала девушка, то и дело ловя его губы и припадая к ним. Она, словно язычница, повторяла это имя как заклинание — будто пыталась выманить его душу в свое тело. Тогда она бы не рассталась с ним и после того, как минет пик наслаждения…

Всякий раз, когда девушка в нежном исступлении произносила его имя, Адам с дикой страстью целовал ее: он ощущал, что сверх того удовольствия, которое доставляют мощные махи нижней части его тела, Флора тщится получить от него что-то еще… и смутно чувствовал, что и ему хочется дать ей что-то еще сверх этих яростных махов…

Но все, что он мог в эти мгновения, это попытаться проникнуть в нее еще глубже. И он сдвинул Флору выше по стене, и вошел в нее еще глубже, охваченный странным неистовством, которое заставляло двигаться быстрее и резче — как бы в надежде, что эта все более и более энергичная и такая дурманящая возня отвлечет его от путаницы собственных мыслей.

Никогда прежде — с другими женщинами — Адам не испытывал такого бешеного желания вышагнуть из пределов банального полового акта и взойти с этого уровня наслаждения куда-то выше — куда? куда?

До сих пор любовь сводилась именно к этому — он мнил себя знатоком любви, искусным любовником, он красовался своей мужской силой, умением не торопиться и с чувством, толком и расстановкой доводить женщину до оргазма. Род игры, в которой он был великим мастером.

Сейчас, делая то же самое, и делая с обычным блеском, Адам ощущал себя мелким шулером. Сейчас, когда душа впервые по-настоящему участвовала в судорожных движениях тела, было тошно от собственной привычной техники, от привычного мастерства. Как если бы раньше его эмоции во время секса выходили знакомым узеньким туннелем, а теперь настолько укрупнились, что не могли протиснуться сквозь прежде вполне просторный ход — застревали внутри и душили…

Это не более чем элементарная животная реакция на перевозбуждение, цинично твердил себе Адам, это вульгарная заголенность нервов, это издержки экстаза. Но, так или иначе, никогда он не испытывал такой бури чувств во время близости с женщиной.

— О… если бы… мы… всегда… вместе… вечно… — с паузами выдыхала Флора, полуобезумевшая от экстатического наслаждения. Его движения были как отливы и приливы — огромное удовольствие чередовалось с еще большим удовольствием…

— Вечно… так? — шепнул Адам. В следующий момент он отшагнул от стены, приподнял любовницу повыше, на всю глубину вошел в нее под новым углом и спросил: — Или так?

О, как восхитительно было это его дурачество!

— Эй, хозяин!

Оба вздрогнули от резкого мужского голоса.

Адам Серр застыл и повернул голову в сторону, откуда пришел крик. В дверях стоял работник и щурился после яркого света. Челюсть у него отвисала по мере того, как он различал все больше и больше деталей представшей глазам сцены.

Хозяин пару секунд тупо таращился на него, затем в бешенстве рявкнул:

— Я занят, черт возьми!

И возобновил ритмичное движение. Флора потеряла нить наслаждения. Все ее тело напряглось, щеки стали пунцовыми от стыда.

— О Господи… Адам! — прохрипела она.

— Он ушел, — прошептал Адам, покрывая ее щеки быстрыми поцелуями. — Не переживай. Больше никто не явится.

У него так и стояла перед глазами ошарашенная физиономия Мэтью. Слава Богу, Флора не повернула голову и не рассмотрела парня, а то было бы еще хуже.

— Он нас видел! — испуганно шепнула в ответ Флора. В ее голосе звучал искренний ужас.

— Да плевать! Пусть хоть вся Монтана любуется! — ответил Адам. Достаточно было нескольких движений внутри ее, чтобы он вернулся к прежнему экстатическому забвению всего. Сейчас он действительно был в том состоянии, когда его не остановила бы и целая толпа зрителей за спиной.

— Только это важно, биа, — тихонько и со страстью добавил он. При этом он чуть отстранился от нее, но Флора тут же вцепилась ему в плечи и притянула обратно — значит, и она возвращалась в прежнее одурманенное состояние. — Только это важно! — громким шепотом повторил Адам.

И она в ответ впилась ногтями в его лопатки. Да, она с ним, они опять воспарили в запредельные выси наслаждения.

— Только это… только это… — в упоении продолжал машинально твердить Адам в унисон со своими махами. Слова уже не имели смысла — просто чувственные выдохи, музыка страсти.

— Только это… только это… — повторял и повторял он. И вдруг простонал: — Сейчас, не уходи от меня, сейчас…

— Я здесь… здесь… вся… — отозвалась Флора. Вторжение работника напрочь стерлось из памяти.

Тело девушки вновь превратилось в сосуд наслаждения, и ни единой мысли не кружилось больше в ее голове. Она принадлежала Адаму с простодушным самозабвением нимфы, отдающейся властному сатиру.

Адам, как и любой мужчина, даже у самого пика наслаждения не был способен прекратить думать. И последней его мыслью перед извержением семени было то, что никто из вереницы его любовниц не идет в сравнение с Флорой Бонхэм.

В царстве чувственной страсти она — королева.

Ему довелось изведать стольких женщин, что он мог с уверенностью сказать: долго, еще очень долго не встретить ему равной жрицы любви!

Вершины наслаждения они достигли вместе. И это была всем вершинам вершина!..

Потом, когда Адам вернулся к действительности, когда стих звон в его ушах и зрение прояснилось, молодой человек отнес Флору дальше в тень и поднял по узкой лестнице на сеновал.

Опустив девушку, сомлевшую, еще почти невменяемую, на пряно пахнущее сено, он пробудил ее к жизни нежным поцелуем и восторженно прошептал:

— Ты владеешь своим телом, как скрипач скрипкой!

— О нет… — пробормотала она с рассеянно-блаженной улыбкой, — это ты… ты такой колдун!

— А может, всему причиной монтанский воздух! — ласково сказал Адам, к которому возвращалась способность шутить.

Молодой человек растянулся рядом с Флорой. На его губах бродила счастливая бессмысленная улыбка.

Флора понемногу приходила в себя.

— Большое упущение, — сказала она, подстраиваясь под шутливый тон Адама, — что в газетах не пишут об этом свойстве здешнего воздуха! Народ так и повалил бы сюда…

Ее голос был еще слаб и полон истомы.

— А тебя привлекла бы такая реклама?

— Только если бы ее напечатали под твоим портретом, — игриво отозвалась Флора.

— Я ничуть не жалею, что пошел на вечер к судье Паркмену, — внезапно произнес Адам.

Похоже, эта фраза заключала какой-то круг его невысказанных вслух размышлений.

— А я не жалею, что была такой нахалкой и соблазнила тебя. Ведь ты не осуждаешь, что я была такой инициативной?

— Никоим образом! — воскликнул Адам. — Твоя напористость мне очень понравилась. Только спасибо могу сказать.

— Я, наверно, выгляжу ужасно? Вся такая растрепанная…

Очень женский вопрос. Значит, Флора окончательно пришла в себя.

— Ты выглядишь весьма и весьма аппетитно.

— Так бы и проглотил?

— Ей-же-ей, так бы и проглотил!

— Послушай, откуда в тебе столько энергии? — Сама она так разомлела, что и пальцем повести не могла. И язык плохо ворочался. Что до Адама, то его голос звучал с обычной бодростью.

— Не знаю, — ответил он. — Должно быть, таким родился — неуемным.

Самодовольный тон резанул девушку намеком на его нескончаемые любовные приключения. Она ощутила болезненный укол ревности и сухо произнесла:

— Только не надо подробностей про то, на что ты свою энергию растрачиваешь!

— Ты о чем? — наморщив лоб, недоуменно спросил Адам.

Флора сообразила, что пошла на поводу у недоброго чувства и ляпнула глупость. Поэтому поспешно сказала:

— Извини. Это так… язык не туда повело.

Она медленно и сладостно потянулась, а затем резко тряхнула головой, словно этим движением пыталась избавиться от ненасытной плотской тяги к Адаму Серру.

Ей было невдомек, что именно в этот момент граф де Шастеллюкс впервые в жизни задумался о том, что плотская ненасытность женщины, которую он раньше лишь приветствовал во всякой своей любовнице, имеет и кое-какие минусы. Он краем глаза с почти комической опаской наблюдал за тем, как Флора млеет и с кошачьей грацией потягивается, подобно… подобно матерой гурии, райской обольстительнице… И бывает же этакая бездна похоти в одном существе!..

От столь неожиданного поворота собственных мыслей Адаму стало чуточку не по себе. Он нахмурился пуще прежнего.

— Ну же, дорогой, не дуйся! — кокетливо улыбнулась Флора. — Обещаю впредь быть более деликатной и осторожной в выборе слов. И даже изредка подчиняться твоим приказам — скажем, через раз. Или нет, лучше все-таки через два.

Она добродушно рассмеялась и звонко поцеловала его, как бы извиняясь за свою шутку — и в знак окончательного примирения.

Ловка, ловка! — подумалось Адаму. И как же часто этой кошечке случалось милыми прибаутками и поцелуйчиками поднимать настроение своим любовникам? Скольким мужчинам она так вот обольстительно улыбалась в постели? Как много их было — тех, кто мог наблюдать ее в этой же развратной позе? Вся сладостно раскинута, разомлела, на щеках румянец временно удовлетворенной страсти, юбка мятой гармошкой у пояса, голые согнутые ноги — как приглашение к новым неистовствам…

— Ой, какой грозный! — насмешливо произнесла Флора. — Да ты никак поколотить меня собираешься? Не о том ли задумался?

— Да так… лезет в голову всякое… — отозвался Адам каким-то не своим, придушенным голосом.

— У-у-у-у… — с шаловливым ехидством протянула девушка. Было так лень перестраиваться на серьезный лад — хотя она уже почувствовала невнятную опасность и в его тоне, и в этом некстати нахмуренном челе. — Граф такой серьезный… Я ведь могу и обидеться!

Он сделал над собой усилие и осадил свое не вовремя разыгравшееся воображение, которое подсовывало ревнивые картинки. В конце концов, Флора Бонхэм ничего в его жизни не значит — всего-навсего быстролетное развлечение, женщина для недолгих утех, а потому и переживать всерьез — себе дороже.

Победив угрюмость, он вдруг одарил Флору прелестной, почти детской улыбкой. Но при этом она заметила в его глазах ту самую искринку, которая очаровала ее при их первой встрече в доме судьи Паркмена.

— Виноват, воистину виноват, — сказал молодой человек врастяжечку и с игривой ухмылкой. — Готов делом искупить свою вину.

— Вот так-то лучше! — воскликнула Флора и принялась расстегивать пуговицы своей блузки. Он проворным жестом поймал ее руку.

— Не хочу, чтоб ты это делала.

Флора напряглась и недоуменно сдвинула брови.

— Я сам раздену тебя.

Адам снова терял голову. Он был объят и сокрушен ее ароматом. О, этот запах роз и серой амбры — безумящая мужчину густая и дорогостоящая смесь, что приводит на память восточные гаремы!

Флора расцвела игривой улыбкой и снова расслабилась.

— А потом я раздену тебя, — сказала она.

Будь на ее месте любая другая женщина, он бы без промедления шепнул «да» на такое предложение. Но с Флорой любой пустяк необъяснимо вырастал в сложную проблему и все запутывалось, потому что возвращалось в область сознательного. Она до того самонадеянна и независима, что в данной ситуации он просто не может ответить простеньким «да» — это все равно что потакать ее самонадеянности и вызывающей независимости. Вдобавок мелькнула мыслишка, что ему далеко не первому предложена честь быть раздетым ее прелестными ручками…

В итоге Адам, занимаясь пуговицами блузки, неопределенно пробормотал:

— Потом, потом…

Он понимал, что очень скоро голова у нее пойдет кругом. А когда удовольствие объемлет Флору, она потеряет свой такой независимый разум, забудет препираться и станет глиной в его руках… Отрадный момент!

Он сам себе удивлялся: на кой черт ему приводить к повиновению эту величавую английскую красавицу? Чего он бьется? Вот она перед ним, царственная леди Флора, с задранной чуть ли не на голову юбкой. Что еще нужно? Получай удовольствие, как со всеми прочими женщинами! Любовь — игра, а не военная кампания…

К счастью, только их губы слились в долгом страстном поцелуе, как его размышлениям пришел конец.

Полураздев девушку, Адам проворно вскочил и сбегал в кладовку за чистым одеялом.

С милой улыбкой Флора сказала:

— Истинный джентльмен!

— Скорее человек практический, — отозвался он, аккуратно расстилая одеяло поверх сена. — Если вы явитесь вся в траве и оцарапанная, вашему отцу может прийти в голову вызвать меня на дуэль.

— А-а, имеете богатый опыт! Уже не раз обожглись! — холодно заметила Флора. Ей трудно было скрыть раздражение — тем более нелепое, что она отлично знала: какую бы глупость или дерзость он ни сморозил в ответ, она все равно снова отдастся ему.

— Нет, на этом сеновале я впервые, — честно и с прямодушной откровенностью сказал Адам, улыбнувшись спесивой улыбкой мужчины, которому все дозволено. — Ты довольна моим ответом?

— Я им восхищена.

А все-таки эта выходка с одеялом была галантным и уместным жестом. Поэтому, сбрасывая сапожки, Флора ощутила укор совести и сказала:

— Вообще-то обижаться и занудствовать не в моем характере. Мне самой противно, что я сегодня в таком настроении. Ворчу прямо как законная супруга.

— Ну, до моей законной супруги тебе в этом отношении далеко, — сказал Адам, тронутый раскаянием. — Изольда запросто возьмет первый приз на соревновании самых гнусных мегер Старого и Нового Света… Вы и близко непохожи. От тебя до нее — как отсюда до Луны.

— Если «как отсюда до Луны» — значит, я сущий ангел, твоя сладенькая конфетка.

— Да, обсахаренная черносливина.

Молодой человек подхватил ее на руки, переложил на темно-зеленый шерстяной прямоугольник и сам устроился рядом.

Только сейчас Флора сообразила, что именно он расстелил поверх сена. Не одеяло, а свой ипподромный штандарт — она видела такой же на мачте перед входом в конюшню.

— Ах, сколько же у тебя пуговиц и крючочков, — со вздохом произнес Адам. — Пока я с ними вожусь, побалуй меня рассказом о своем детстве или о любимой книге.

— Я родилась в Йоркшире, — покорно начала Флора, любуясь тем, как любовник с очаровательной серьезностью сражается с ее «крючочками». — Моя первая гувернантка удрала уже через неделю. Вздумала пенять мне за то, что я не сижу прямо за столом. А я возьми и выплесни на нее чашку горячего шоколада! Ты бы видел, как она взъерепенилась! Чуть ли ногами не топала! Дескать, за все сокровища света не стану я маяться с этой маленькой хулиганкой!

Адам поднял на нее свои прекрасные глаза, и в них сверкнула улыбка.

— С тех пор ты ни чуточки не изменилась.

— Такая же милая и непосредственная?

— Ага, ara… — только и пробормотал он. Теперь он сел для удобства по-турецки, и работа по ее раздеванию пошла быстрее.

Флора ласково коснулась его рукава. Их взгляды надолго встретились. Она искренне и открыто восхищалась его красотой и втайне была уверена, что молодой граф тем временем упивается ее прелестью. Он и впрямь восхищался великолепием девушки и не сомневался в том, что она любуется им.

Они стоили друг друга — что красотой, что самомнением.

— Ты такой сильный, — сказала Флора, поглаживая вздувшийся мощный бицепс под тканью его сорочки. Она помнила, как ему не раз случалось поднимать ее и носить на руках. Он всегда делал это с такой обаятельной легкостью!

— Погоди, через минуту я покажу тебе, насколько я силен, — солидно изрек Адам, откладывая в сторону ее блузку и принимаясь за ленты нижней сорочки. Хвала Богу, что нет корсета!

— Когда, по-твоему, вернется папа? — спросила Флора слабым голосом.

Чем меньше одежды на ней оставалось, тем больше ее уводило к томному шепоту. А тут еще и это твердое обещание показать, насколько он силен!

— Я велел конюху потянуть время. Так что твой отец объявится не раньше чем через час.

— Так ты все заранее спланировал?!

Адам искренне удивился ее гневу. Пожав плечами, он сказал:

— А разве у тебя были другие намерения? За завтраком ко мне через стол шли такие токи — трудно ошибиться.

Встретив его спокойный взгляд, она простодушно рассмеялась.

— Так, значит, у меня был вид мартовской кошки и ты по моим глазам угадал все, чего я хочу?

— Ну, не все, — возразил он, впиваясь взглядом в ее наконец-то обнажившуюся восхитительную грудь, соски которой так и напрашивались на поцелуи. — Я импровизирую.

— И очень успешно, — томно шепнула Флора, когда подушечки его пальцев стали нежно дразнить чувствительные пупырышки на кружках сосков.

Вслед за этим его ладони сперва скользнули под ее груди, словно взвешивая их налитую зрелость, а затем уронили их. Глазами знатока он наблюдал за колыханием отпущенных шелковистых полушарий. Флорины соски отвердели и вытянулись. Адам наклонился и принялся языком поочередно ласкать их кончики, время от времени проворным легким движением облизывая весь сосок. Одобрительное горячее дыхание Флоры овевало его щеку. Он расстегнул застежки юбки, стянул ее и занялся завязками и крючками нижней юбки.

— О-о-о! Венецианские кружева, — невольно отметил Адам вслух, плавным движением снимая пышную и очень дорогую нижнюю юбку.

Флора зло сощурилась.

— Объем твоих знаний кого хочешь выведет из себя! — в сердцах воскликнула девушка.

На Флоре Бонхэм не оставалось ничего, кроме белых чулок и розового пояса. Адам отстранился, чтобы полюбоваться ее телом.

— Ну и колючка же ты, биа! Спасу нет! — рассеянно молвил молодой человек с коротким вздохом. Впрочем, эта перепалка возбуждала его. Разве не пикантно овладеть женщиной, которая так огрызается? — Черт меня дернул ляпнуть!.. Давай я скажу, что моя матушка собирала венецианские кружева. Вот откуда мои знания.

— Не нужны мне твои сказки!

— Мне что — солгать?

— Не надо.

И что им обоим стоит держать рот на замке! Опять не туда повело. Опять разговор шел вразрез с необоримым плотским желанием.

Флора была в растерянности. Упрямо-независимый характер требовал довести диалог до логического конца. А плоть нашептывала: да угомонись ты, глупая, и молча иди навстречу удовольствию. Так доспорить или махнуть рукой, чтобы побыстрее ощутить на себе упоительный груз тела? Все в ее душе восставало против вереницы его любовниц… но сейчас она хотела от него в точности того же, чего хотели все похотливые сучки.

— Солги мне, — после нелепо долгой паузы сказала она.

— Теперь я отчетливо вспоминаю, где я видел эти венецианские кружева, — с готовностью затараторил Адам. — В музее Шантийи. Так тебе больше нравится, дорогая?

Она почти уныло кивнула.

— А я… я тебе нравлюсь?

Ее поразила какая-то скромная застенчивость этого неожиданного вопроса. Чем-чем, а самоуничижением этот красавец и донжуан не страдает. Значит, это коварство уверенного в себе самца.

И Флора не без вздоха сказала то, что он и ожидал услышать:

— Ты мне даже слишком нравишься. — Это была чистая правда.

— Ничего не бывает «слишком».

Сказано со страстью. И как обещание новых утех.

— Скоро, скоро я очнусь от наваждения, — продолжила Флора с бесстыжей зовущей улыбкой, — и потребую обратно мою душу.

Было очевидно, что она не торопится требовать обратно свою душу. И Адам, ласково поглаживая ее плечи, сказал:

— Пусть наваждение длится. Закончим то, что начали.

— Время поджимает?

Ей было так приятно лежать на сене рядом с Адамом. Казалось, они знают друг друга тысячу лет — друзья с детства. И ее нагота в его присутствии безгрешна.

— Нет, нет… Оставайся сколько захочется. Я мастер оправдываться — как-нибудь отговоримся.

— Хорошо, я уже не спешу.

— Вот и молодец…

Он продолжал поглаживать ее кожу, прогуливаясь кончиками пальцев по выступающим ребрам. Время остановилось. Не спешили оба.

Она впервые заметила, что подушечки его пальцев не такие уж нежные, как ей казалось в упоении их суетливых свиданий. У Адама были привычные к труду загрубелые и шершавые пальцы — вот так французский граф! Здесь, на ранчо, невзирая на толпу челяди, он был работником среди работников. Подобное открытие могло бы шокировать светскую вертихвостку, но Флоре было приятно чувствовать на себе такие пальцы.

Она положила свою руку на его руку — при этом ее ладошка показалась карликовой по сравнению с загорелой мужской рукой, крупной и аристократической, даром что слегка намозоленной.

Наблюдая за реакцией Адама, Флора медленно повела сцепленные руки вниз по своему животу. В темных омутах его глаз царило величавое спокойствие. Затем он опустил взгляд на слегка отливающие медью завитки волос между ее ногами.

— 0-ля-ля-ля! — воскликнул Адам с серьезным видом. — Похоже, ты имела сношение с мужчиной! Ты только посмотри!

Он провел пальцем по слипшимся завиткам ее шелковистых волос на внутренней части бедер, где виднелись прозрачные ручейки спермы.

Это интимное прикосновение остро отозвалось во всем ее теле. Флора посмотрела на свои бедра, а затем, впившись взглядом в улыбающиеся глаза любовника, сказала:

— Да, один тип принудил меня к близости.

Его брови взлетели в деланном удивлении. Затем Адам вкрадчиво осведомился:

— Надеюсь, ты хотя бы сопротивлялась?

При этом он медленно продвигал свои пальцы к верховью ручьев спермы.

— Я пыталась. Кусалась и царапалась! Было так приятно, что веки сами собой сомкнулись и в нижней части живота возобновилась горячая пульсация.

— Не знаю, не знаю… Как-то слабо верится, что ты кусалась и царапалась. Я вынужден констатировать факт полового акта — сперма, кругом сперма. Это какое-то безобразие!

Его пальцы возмущенно пробежались по краю пунцового зева.

— Здесь, здесь и здесь! — продолжал Адам. — Как будто из шланга полито!

— Я ничего не могла поделать, — жалобно запричитала Флора. — Он был крепкий, как бык. Припер меня к стене, задрал юбку и вогнал в меня свою штуковину по самый корень! — Тут ее голос сорвался, и она хрипло прибавила: — У него был такой о-огромный!..

— Ну, не такой уж «о-огромный», чтобы не поместиться в этой дырочке.

С этими словами три его пальца с ласковой осторожностью медленно-премедленно вскользнули в эту самую влажную прелестную «дырочку». Флора прогнулась ему навстречу, смакуя все этапы неспешного вторжения.

Когда пальцы вошли в нее полностью, Адам деловито поинтересовался:

— У него был такого размера?

— Еще больше.

Тогда он с деликатной нежностью еще больше приоткрыл тайный вход и не без труда протиснул внутрь четвертый палец.

— А теперь похоже? — тихонько осведомился он, лениво поводя костяшками пальцев внутри ее.

— Думаю, да, — сдавленным голосом произнесла Флора.

Каждое движение его пальцев отдавалось в мозгу — она испытывала легкое и приятное прерывистое головокружение. Прелесть этого ощущения была именно в его легкости — не было той почти грубой мешанины разнообразных ощущений, что бывает во время настоящего соития.

— Но точного размера ты не помнишь, — невозмутимым тоном продолжал Адам. Его член уже налился кровью и окаменел, поэтому бесстрастная светская интонация давалась с некоторым трудом.

— Все произошло так… быстро… так исступленно!..

— И тебе понравилось? — Елейно-ехидный испытующий голос святого отца, принимающего исповедь блудницы.

— Сама не знаю, — ответила Флора. Эта игра; при всей ее чувственной прелести, начинала смущать девушку.

— Ты была в замешательстве? — Все тот же холодный тон допроса.

— Да… О да!

— Ибо ведомо тебе, что плотский акт есть грех? — Она кивнула — не поднимая век.

— Ну, если никто не видел — так это вроде как и не грех!

— Боже! — вдруг вспомнила она и от ужаса даже открыла глаза. — Кто-то заходил! Я чуть со страху не умерла.

— Тс-с! Расслабься! Теперь-то никто тебя не видит. А тот человек никому и словом не обмолвится, это я тебе обещаю. Ты лучше скажи, как тебе нравится — вот так?

И он задвигал пальцами внутри ее — туда-сюда, туда-сюда. Теперь Флора была так возбуждена, что его пальцы, казалось, не по узкому туннелю скользят, а как будто утопают в колодце.

— Чрез… вы… чайно… приятно… госпо… дин… граф. — Изнывая в блаженстве, дурашливо выговорила она за несколько приемов. Связно не получилось, и понятно почему.

— Зачем ты опять закрыла глаза? Никто чужой на тебя не глядит. Мы здесь одни.

— Но ты-то на меня смотришь! — произнесла она искренним тоном целомудренной девушки.

— Я нахожу тебя восхитительной. И ни капельки не шокирован твоим поведением. Так что открой свои прелестные очи, дабы увидеть, сколько пылкой страсти в моих глазах! — Невзирая на иронический подбор слов, это было произнесено тоном приказа.

Она покорилась.

И увидела в его глазах ту самую пылкую страсть, о которой он говорил.

Другим, лукаво-вкрадчивым тоном, Адам произнес, указывая пальцем на свой пах:

— Погляди-ка на него! Хочешь, чтобы он оказался внутри тебя?

Она сделала судорожный вдох.

— Мне бы не надо…

— Надо, надо — ведь ты хочешь! — бархатным голосом возразил Адам. — Я вижу и чувствую, как ты хочешь! Ну же… иди сюда, — разгоряченно шепнул он, притягивая ее к себе. — Потрогай его.

— Не могу. — Она упиралась.

— Я тебе помогу, — мягко предложил он, и его пальцы выскользнули из ее влагалища.

— Нет, пожалуйста, нет! — умоляюще воскликнула Флора, безутешно огорченная этим внезапным бегством.

— Не спорь, милая! — шепнул Адам, теми же влажными пальцами легко поглаживая кончики напряженных сосков. Затем силой положил ее ладонь на свой твердый член. — От твоей ласки он станет еще больше и войдет еще глубже!

Почти растерянно глядя на то, что вдруг оказалось в ее руке, Флора спросила шепотом:

— Что я должна делать?

Он улыбнулся ее простодушной капитуляции.

— Для начала расстегни мне штаны, — молвил Адам, откидываясь на локти.

— Обязательно я?

— Да, если хочешь ощутить меня в себе, — ответил он игриво — но тоном, который не допускал возражений.

Флора села и с неожиданной решительностью занялась его штанами. Кроме пуговиц, там обнару-жились какие-то тайные крючочки, а когда она и с ними справилась, возникла новая проблема — стащить облегающие и плотные штаны оказалось совсем непросто!

— Ба, да ты не мастерица в этом деле! — шаловливо кольнул Адам.

— Извини, — сказала она, поднимая на него большие невинные глаза. — Никогда прежде не доводилось.

— Немного практики — и научишься, — заверил Адам. И он уже вполне серьезно показал ей, как проще всего снять такие штаны — даже приподнялся, чтобы облегчить ей задачу.

Что он мастак проворно сбрасывать штаны — кто ж сомневается! Недаром у Адама Серра репутация первого на всю Монтану распутника, которому быстро сдается каждая встречная красавица!.. Эта мимолетная мысль была тем более отвратительна Флоре, что и сама она попадала в категорию между делом соблазненных женщин. Вдруг вскипев гневом, Флора разом остыла и cyxo заметила, словно вслух подумала:

— И зачем я это делаю?

— Для моего развлечения, — проурчал Адам глухой к опасности. — К тому же это чертовски тебя возбуждает.

Его невозмутимая тупость только подлила масла в огонь. Как часто он играл в подобные игры? Сколько раз ему случалось свысока принимать ласки распаленных и ошалелых дур вроде нее? И какого дьявола ее так тянет к этому сукиному сыну, опытному развратнику? Ведь были же в ее жизни скромные и порядочные мужчины, даже в постели скромные и порядочные… Но тянет — к этому! Что-то животное, даже скотское в подобном выборе…

Очевидно, Флора изменилась в лице, потому что он нахмурил брови и спросил:

— А теперь-то чем я тебе не угодил?

— Да так… Не будем об этом.

Как она скажет, что ее душит ревность и злоба на саму себя за необузданную похоть!

— Ну же, дорогая, открой, что у тебя на душе, — ласково настаивал Адам. Похоже, его нисколько не смутил новый припадок дурного настроения любовницы.

Он со мной обращается, как с несмышленым ребенком, подумала Флора. Вот-вот предложит конфетку, чтобы я не дулась!.. А может, надо подавить, отбросить все сопутствующие эмоции — и предаться любви со слепой яростью ни о чем не рассуждающей Мессалины? Или стать ледяной глыбой, которую ничей пыл растопить не может? Втайне получать удовольствие, но виду не подавать… Как раз это ей знакомо — недаром же она получила от прежних любовников не слишком почетное прозвище Хладной Венеры!

— Да будет тебе известно, — своим салонным голосом заявила Флора, игнорируя тот факт, что нижние части их тел были совсем не по-салонному оголены, — твоя устоявшаяся репутация беспардонного развратника, которому неважно с кем и где, угнетает меня, гасит во мне страсть.

— С чего ты взяла, что мне неважно с кем и где? — возмутился Адам. — Напротив, я весьма и весьма разборчив. Если уж на то пошло, ты тоже не ангел! Не могу сказать, что откровенность твоей похоти и объем твоего опыта меня только радуют. Поэтому если вдруг настало желание препираться на тему свободной любви — не обессудь, если услышишь много неприятного!

Он с удивлением поймал себя на том, что говорит серьезно и гнев его — нешуточный. Читать мораль любовнице? Возмущаться тем, что она недостаточно целомудренна? Странное желание в человеке, который всю жизнь предпочитал женщин, знающих толк в плотской любви!

Флора тоже уловила пуританскую нотку в его маленькой речи, искреннюю и внезапную. Вот вам и сибарит! Подай ему женщину искусную в любви — но чтоб при этом была невинна, как голубица! Мужчины!

Она невольно расплылась в улыбке.

— И часто с тобой это случается?

— Что ты имеешь в виду? — насмешливо спросил молодой человек.

Можно ли по-настоящему сердиться на нее, гуляя взглядом по прелестному голому лобку!

— Мне вот что любопытно знать: спустив штаны, ваша светлость всякий раз пускается в дебаты о нравственности, или это только я возбуждаю в вас подобное неуместное желание? Конечно, я не смею ставить под сомнение вашу общеизвестную любовную неутомимость…

Он усмехнулся. Чертовка остроумна. Ей дай волю — заткнет за пояс.

— Виноват, — шепнул Адам, ласково поглаживая ее руку, — не вели казнить, вели миловать! Ей-же-ей, ты первая, с кем я пустился в дебаты прямо… прямо посреди. Так что будем делать: вникать в нюансы нравственной позиции или все-таки… займемся чем-нибудь более приятным?

— Или все-таки, — сказала Флора. — Но разве ты никогда не разговариваешь с женщинами?

— Отчего же? Всегда! — зачем-то солгал Адам. — А ты со своими любовниками?

Она ответила не сразу. Вопрос застал ее врасплох. Если припомнить — то нет, бесед в постели она никогда не вела — ни длинных, ни коротких. Любовник для любви, а не для духовного общения, — вот как она думала с тех самых пор, как вполне сознательно и без смятенных чувств лишилась девственности.

И вот вдруг потянуло на разговоры… Значит ли это, что Адам Серр для нее больше чем красивое тело, что он привлекает ее не только физически, но и… и еще как-то?

— Да, конечно, мы не молчали, — закончила наконец Флора, подвигнутая на ложь тем же сложным и неопределенным чувством, что и ее любовник, знаток женских сердец.

Адам вынул из кармана куртки золотую луковицу, взглянул на циферблат и с добродушной улыбкой сказал:

— У нас остается примерно три четверти часа. О чем будем беседовать?

Казалось бы, ничего особенного… Но как произнес, негодяй! Будто всю ее, взъерошенную, огладил и мигом вернул в состояние чувственного возбуждения — словно и не было этого антракта, потрачен-ного на «выяснение отношений». Сказал одно, а она услышала другое, услышала правильно, потому что он и подразумевал другое.

— Только три четверти часа? — дрогнувшим голосом спросила Флора.

— Если понадобится, можем и задержаться.

Не только он понял, что разговорам конец, но и его отзывчивая плоть.

Уверенным движением Флора взяла его восставший член — такой напряженный, как будто Адам добрую неделю ни с кем не занимался любовью. Затем наклонилась — и он ахнуть не успел, как его член, весь, оказался у нее во рту.

Адам обхватил ее голову, словно хотел высвободить себя из плена. Однако плен был так сладостен, что он лишь взъерошил ее волосы, окончательно разрушив сложную прическу. Ее голова заходила взад и вперед, и он сразу же задышал короткими хватками, почти сомлев от наслаждения.

Контроль над собой он утратил до такой степени, что едва не опоздал отстранить ее голову.

— Погоди, — шепнул Адам, опасаясь прежде времени оставить без заряда свое любовное оружие.

Он откинулся на сено и несколько секунд лежал с закрытыми глазами — приходя в себя.

Какова! Где она научилась такой технике? Не иначе как во Франции! Здесь, в Америке, если и упросишь женщину взять твое хозяйство в рот, так она будет ворочать его как бутылку с касторкой — и с угнетающе-кислым видом! Да еще и спрашивать через каждые пять секунд: «Достаточно?»

— А теперь моя очередь, — сказала Флора.

Он с трудом разлепил веки и почти тупо воззрился на нее.

— Ты любишь все делать без приглашения, да? — процедил он чуть ли не с ненавистью.

Она стояла на корточках над его животом — растерявшие заколки волосы свисли вниз, на слюнявых рдяных губах блудливая улыбка.

— Без приглашения — это самое лучшее, — промолвила Флора, более чем уверенная в своем могуществе. Она понимала, что после того, что и как она сделала, ему обратной дороги нет — сама его плоть неостановимо рвется к пику удовольствия. — Тогда милости просим, присаживайтесь, — холодно произнес лежащий на спине Адам и жестом радушного хозяина указал на свой почти вертикально торчащий влажно поблескивающий член. — Полагаю, процедура вам известна.

— Нет, я не настаиваю, — отозвалась она, отвечая наглостью на наглость. — Можем отложить до следующего раза.

— Давай, живо!

— Понимать это как приглашение, ваше вежливое сиятельство? — с бесстыжей улыбкой спросила Флора. — Нет, нет, я никоим образом не хочу нарушать правила хорошего постельного тона, а потому…

— Я что сказал!!!

— Ты же упрекнул, что я норовлю все делать без приглашения. Вот и пригласи. Только как следует.

— Да иди же сюда, иди!

— А повежливей можно?

— Леди Флора, буду премного благодарен вам, если вы соблаговолите поместить свое воистину роскошное тело на сей выступ моего.

— Куда-куда?

— Сю-да! — почти прорычал Адам, указывая подбородком и взглядом на желаемое место. — Пожалуйста!

Она победоносно усмехнулась.

Но только она села на торчащий исполинский член, как Адам рванулся, опрокинул ее и оказался на ней.

Флора не сопротивлялась. И это соитие было каким-то сумасшествием: они как будто занимались взаимоистреблением, словно каждый замыслил убить другого бешеным любодейством. Они меняли позы, меняли скорость и ритм, она оказывалась то на нем, то под ним, то непонятно где, их тела извивались, сплетались, расплетались… и снова она на нем — под ним — непонятно где…

Когда они одновременно достигли пика наслаждения, совместный оргазм был как лобовое столкновение поездов. В итоге любовников буквально разметало в разные стороны: они рухнули далеко друг от друга, обессиленные, задыхающиеся, потрясенные до глубины души.

Оба понимали, что происшедшее связало их некими мистическими узами. И поэтому, не в силах двинуться, чтобы хотя бы руки соединить, ощущали себя соединенными, сопряженными, сплавленными… и слабо улыбались друг другу особой улыбкой заговорщиков.

— Мне надо поспать, — сонно пробормотала Флора, не в силах поднять очугуневшие веки.

Теперь она вдруг ощутила аромат свежескошенного сена и ласковую прелесть золотого столба света от небольшого оконца в крыше. Все это прекрасный сон!

— Я отнесу тебя в твою комнату, — нежно сказал Адам, играя локоном на ее виске.

— Нет, я сама… я пойду… через минуту… или две…

— Только не сейчас, — с понимающей улыбкой весело закончил за нее Адам. Закаленный бессонными ночами любви, он мог только посмеиваться над тем, что Флору так подкосило. Сам он за минуту-две совершенно пришел в себя — и снова был «как новенький».

Молодой человек занялся поиском в сене заколок. Тем, что нашел, он кое-как скрепил волосы девушки в некое подобие первоначальной прически. Критически оглядывая результат своих усилий, Адам сказал:

— Придется мне вплоть до твоего отъезда из Монтаны постоянно таскать в кармане гребень. Как только я оказываюсь в пределах мили от тебя — тут же теряю голову, превращаюсь в глупого подростка и набрасываюсь на тебя. Ничего с собой поделать не могу.

— Это замечательно. За это я тебе благодарна, — все так же сонно промолвила Флора. Ее улыбка была полна истомы — и он почувствовал, что вот-вот снова распалится. Адам быстро взглянул на часы. Нет, хватит! Пора вспомнить об осторожности.

Молодой человек начал проворно одеваться, затем помог одеться Флоре, подхватил ее на руки и понес по лестнице вниз.

— Это уже становится традицией, — шутливо выговаривал он по дороге из конюшни в дом. — Я тебя одеваю, я же тебе чищу перышки, чтобы ты выглядела как приличная дама. Твое счастье, что у меня девочка и я знаю все премудрости женского туалета.

— У тебя и больших девочек хватает, — лениво поддела его Флора, но машинально и без злобы.

— Сейчас у меня только одна большая девочка, — мягко поправил он.

— Ах, временами ты бываешь такой душкой! — пробормотала она, еще крепче обвивая руками его шею.

— Ты тоже временами бываешь душкой, — страстным шепотом ей в ухо отозвался Адам.

— Послушай, зачем ты меня несешь? Я могу идти, наверное…

Тут до девушки словно впервые дошло, что он ее несет через двор на виду у всей челяди и работников.

— Адам! Нас все увидят! Будут судачить!

— Велика беда! — бесшабашно сказал Адам. — Но что за чудеса: леди Мне-На-Все-Плевать изволит робеть?

— Стыдно…

Он с почти искренним удивлением заглянул ей в глаза.

— Может, и стыдно. Однако не слишком.

Она внезапно зарделась.

— Если бы ты не был таким… ненасытным, я бы так не устала!

— Что ж, признаю свою вину, — галантно согласился молодой человек, не желая затевать спор о том, кто из них ненасытней. — Двух часов сна тебе хватит?

— О, два часа! Это было бы чудесно — и достаточно.

— В таком случае я отложу пикник на после полудня.

— Думаешь, это разумно? — встревоженно спросила Флора.

— Ты имеешь в виду Люси?.. Придумаю какое-нибудь подходящее для трехлетних ушек объяснение — за этим дело не станет. Да и нельзя показывать тебя в таком виде Доброй Туче. Старая дева будет возмущена — нахмурится и прольется целым дождем колкостей.

— Возмущена чем? — забавляясь, спросила Флора.

— Тем, какой плохой я хозяин. Разве можно доводить гостей до такого состояния? Нет, честно, она меня загрызет.

Флора рассмеялась.

— Да ты ее никак боишься!

Адам улыбнулся как проказник-мальчишка, пойманный на горячем.

— Скажем так, я опасаюсь ее увесистого тумака. А если серьезно, то мисс Маклеод так много значит в жизни Люси, что я люблю и ценю ее — и ничем не хочу смущать ее спокойствия. Ну а теперь срочно изобрази обморок, потому что миссис 0'Брайен и двое слуг таращатся на нас из окна.

— А почему я упала в обморок? — тихонько спросила Флора, краем глаза видя, как озабоченная миссис 0'Брайен быстрым шагом идет через веранду им навстречу.

— Жара.

— Побойся Бога, сегодня разве что пар изо рта не идет!

— Может, что-нибудь не то съела?

— Грех зазря позорить повара.

— Ах ты, Господи! — в отчаянии воскликнул Адам. — С тобой я совсем рехнулся! Не в моей привычке оправдываться перед слугами.

— Фи! Как это по-французски!

— При чем здесь французы?

— Все знают, что они со слугами надутые индюки.

— Может, на то есть причины, — вяло огрызнулся хозяин ранчо и приказал: — Будь умницей, закати глазки и молчок. Я все беру на себя.

Флора была сама покорность — она зажмурилась и очень натурально уронила руки, предоставив Адаму самому выпутываться.

— Леди Флора подвернула ногу в конюшне и сомлела, — пояснил граф, поднимаясь по лестнице на крыльцо, где его поджидали миссис 0'Брайен и пара лакеев.

— Ох, беда-то какая! — запричитала круглолицая экономка. — Надо за доктором послать! Бедняжка! Распухла ножка? Не было бы перелома!

— Успокойтесь, миссис 0'Брайен. Ничего серьезного. Я думаю, потянула связки. За доктором пошлем позже — если понадобится. Ах уж эти светские кисейные барышни: чуть что — хлоп, и в обморок! А кавалер — спасай! Лишь бы повиснуть у мужчины на шее!

Тут он странно крякнул — это Флора больно ущипнула его за плечо.

— Ну уж вы зря, мистер Серр, — фыркнула экономка. — Леди Флора не таковская.

— Таковская, таковская, — с усмешкой отозвался Адам. — Даже дважды таковская.

Когда они оказались вдвоем на лестнице, Флора обрушилась на любовника с упреками: дескать, что ж это он ее позорит в глазах миссис 0'Брайен! И вовсе она не вешается на шею мужчинам!

— Кто кого несет? Сейчас как уроню! — весело отбивался Адам.

— Сам меня замучил, а теперь дразнишь!

— Вот я тебе сегодня ночью вспомню! Я тебя поймаю на том, кто кого мучит!

— Ха! А кто вам сказал, что мы сегодня ночью увидимся, господин граф? Может статься, у меня совсем другие планы на сегодняшнюю ночь!

Тем временем он ногой открыл дверь ее залитой солнечным светом комнаты.

Уложив Флору на кровать и снимая с девушки сапожки, Адам нравоучительно промолвил:

— Насчет сегодняшней ночи я знаю точно. Опыт подсказывает, что наша графинюшка без этого может протянуть всего лишь несколько часов. Так что насчет того, что будет после полуночи, я не сомневаюсь.

— А вот и могу! — возразила Флора, капризно надувая губки. — Грех быть таким самоуверенным, господин Серр!

— Пусть я самоуверенный, зато вы у нас известная похотливица, мисс Бонхэм, — добродушно огрызнулся Адам. После доброго часа бурных утех с леди Флорой он отлично ладил со всем миром — и его было трудно чем-то задеть.

— Похотливица или нет — не ваша забота, — ворчливо буркнула Флора. — Отлично проживу и без вас.

Даже сонная, она продолжала воевать с ветряными мельницами.

— Ах, так! — рассмеялся Адам. — Ну, в таком случаем мы всю ночь будем резаться в бильярд. Или вы до первых петухов будете ублажать наш слух игрой на рояле.

Адам наклонился и легонько поцеловал ее в лоб.

— Кстати, — сказал он, выпрямляясь, — я ведь действительно не слышал, как вы играете! Вы справляетесь с Шопеном?

— Увы.

— Жаль.

Теперь он задвигал желтые парчовые занавески.

— Ну а как насчет бильярда?

— О, тут я виртуозка.

— Ого! — воскликнул Адам и даже на секунду бросил занавеску, чтобы оглянуться на эту не перестающую удивлять его леди. — Только не говорите, что вы играете на деньги!

— Отчего же? Могу и на деньги.

Он хмыкнул и улыбнулся.

— Что ж, вечерок будет интересный.

Флора залюбовалась им. Как хорош!.. Эти чувственные полудикарские глаза не обманули ее ожиданий. Он божественно хорош во всем!

— А впрочем, я могу передумать, — томно изрекла девушка, улыбнулась и закрыла глаза. Спать, спать, спать!

— В любом случае — в твоем распоряжении, — громким шепотом отозвался молодой человек.

Казалось, Флора мгновенно заснула. По крайней мере, она больше не шевелилась.

Не двигался и Адам, застывший у окна. Он пристально смотрел на лежащую на кровати молодую и прекрасную женщину, и какие-то тяжелые думы гнали прочь его лучезарное настроение. Ему было неприятно, что он так увлекся. Наваждение какое-то. А хороша, хороша… Чистая Мадонна! Впрочем, если и Мадонна, то с картины Бугро — чувственная, очень плотская. Приоткрытые во сне губы, полные, дивно очерченные, были цвета дикой горной вишни. Длинные ресницы бросали тень на румяные щеки. Грудь, которую он ласкал считанные минуты назад, мерно двигалась — прелестные полушария с шелковистой кожей.

Взгляд Адама двинулся вниз, к холмику внизу живота, что влек его, как Цирцеина песнь манит неосторожных путников. Красивая, ничего не скажешь… Но красотой его удивить сложно — с ранней юности вокруг него, уже тогда сказочно привлекательного, хищно кружили самые желанные женщины, и он лишь выбирал среди красивых наикрасивейших. Флора Бонхэм манила не только красотой, но и духом своим. Существо необычное, она излучала такую жизненную энергию и была так далека от пустячных интересов тщеславного высшего света!.. К тому же умна и остра на язык. Игрива, весела, задириста, боевита, напориста и прямодушна… Хотя все эти качества — палка о двух концах, и ему другим концом уже не раз досталось, но как все это отличается от вялой жеманности или книжной полуистерической романтики светских львиц с их ограниченным умишком и рабством перед миллионом условностей! Да, Флора Бонхэм может заявить в глаза такое, что другая и подумать не осмелится. Ну и что в том плохого? Говорит-то она правду! И конечно, в постели ничего подобного ему не встречалось — дика, изобретательна, пикантна и дерзка…

Словно пристрастие к опиуму, такая способна заставить человека позабыть долг и разум — и затуманить рассудок, сместив все жизненные ориентиры.

Определенно, Флора Бонхэм была губительна для мира в его душе. Но она, как зараза, уже проникла в его кровь и жгла жилы непостижимым жаром.