Соболий мех все еще сохранил запах Макса, и Кристи на жадно вдыхала его, подняв воротник и поеживаясь от холода. Она летела по утоптанному снегу навстречу огонькам маленького коттеджа. Носки зеленых замшевых ботинок поочередно выглядывали из-под накидки. Щеки раскраснелись от ветра и возбуждения.

Дорогу ей неожиданно преградила высокая темная фигура, и Кристина со сдавленным криком отпрянула. Сильные руки удержали ее от падения, и страх уступил место удовольствию.

— Я думал, ты никогда не придешь, — прошептал Макс, распахивая полы своей бобровой шубы и окутывая ее теплом.

— А я думала, что они никогда не улягутся, — пояснила Кристина, улыбаясь ему и испытывая невыразимое чувство возвращения в родное гнездо. — Ты долго ждал?

— Нет, — солгал он, хотя стоял на страже уже несколько часов. — Но теперь ты здесь. Счастливого Рождества…

— Самого, самого счастливого, — повторила она, прижимаясь к нему.

— Пожелания уже сбываются, — поддразнил он. Кристина закинула голову, любуясь задорным блеском его глаз.

— Ты, наверное, говоришь это всем женщинам, — парировала она, ощущая радость жизни.

— И все дамы собираются забраться в мою постель в этот сочельник, — протянул он.

Кристина кокетливо похлопала ресницами:

— А я думала, что только одна.

— Прекрасно, значит, мне повезло поймать ту, что нужно, как раз рядом с моей берлогой.

— Значит, ты большой злой волк?

Макс покачал головой и поднял ее на руки.

— Я очень, очень хороший…

— Ангел в моей жизни, — призналась она, целуя его в щеку.

— Некоторые могут с тобой не согласиться, — возразил Макс, направляясь к коттеджу. — Но все равно спасибо. И, следуя традициям праздника, не могу ли я предложить даме…

— Все на свете.

Макс застыл, словно пораженный в самое сердце. Словно очарованный этим единственным словом. Словно старался заколдовать и ее.

— Если бы только я мог…

— Можешь. Сегодня ночью мир принадлежит нам. И бриллианты звезд, и темный шелк небес, и снег…

— И этот домик с нашим именем на нем.

— Каким именем?

Пусть это фантазия, но она так истосковалась по мечтам! И он понял.

— Маркиз и маркиза Вейл.

— А где наши дети?

— Спят и грезят о засахаренных сливах. Я сам уложил их в постель.

— В следующий раз я помогу.

— Да, знаю.

Он нежно поцеловал ее под сверкающими звездами и огромным ночным небом.

— Не разбуди их, когда мы войдем в дом.

У Кристины в глазах блестели слезы, когда Макс опустил ее на пол в крошечной гостиной.

— Не плачь, или я сам заплачу, — пропищал он, скорчив уморительную гримасу, чтобы заставить ее посмеяться.

Она действительно засмеялась, и ему сразу стало легче, потому что он не мог думать о том, чтобы отправить ее обратно в величественный дворец, где бедняжку ждало очередное столкновение с холодной, жестокой реальностью.

Макс помог ей снять накидку, сбросил шубу и, размотав с ее запястья шнур маленького ридикюля, положил на стол, словом, старался ухаживать, как мать за ребенком.

— Ты устала? — нежно спросил он, потому что она не шевелилась.

Чуть качнув головой, она улыбнулась ему:

— Я наслаждаюсь красотой этого, лучшего в моей жизни сочельника. Спасибо, что приехал.

— Я считал дни.

— Я тоже.

В наступившем молчании слышалось только тиканье часов на каминной полке.

— Чего бы тебе хотелось?

Несмотря на то что в комнате было тепло, Кристина вздрогнула: искушение оказалось слишком велико.

— Я имел в виду стакан вина или бренди. Просто стараюсь быть вежливым.

— Не хочется.

— Может, посидишь у огня?

Кристина, словно не слыша его, огляделась:

— Где моя сумочка?

Макс взял со стола ридикюль и вручил ей.

— Я принесла тебе подарок, — объяснила она, вертя в руках вышитый ридикюль, и поспешно добавила: — Надеюсь, ты не посчитаешь меня слишком бесцеремонной, или наглой, или… — она глубоко вздохнула, теребя золоченую застежку, — бесстыдно развязной. Я купила его, поддавшись порыву, а потом подумала, что, возможно, перешла…

Он остановил взволнованную тираду, легонько приложив палец к ее губам, взял ридикюль и расстегнул застежку.

— Любой подарок из твоих рук — благо, — заверил он.

— Хорошо… я надеюсь… ты можешь подумать…

Прикусив губу, она порылась в сумочке, вытащила маленькую красную, обтянутую сафьяном коробочку и протянула ему.

Недоуменно подняв брови, Макс нажал на кнопку.

— Кольцо, — удивился он, поднимая золотую ленту с бархатного ложа.

— Понимаешь, — лепетала она, глядя в его бесстрастное лицо, — я не должна была… конечно, не должна.

Сотни любовниц наверняка осыпали его подарками! Лицо Макса озарилось улыбкой.

— Великолепно… поразительно…

Он повернул к свету широкое кольцо, совсем простое, если не считать маленького квадратного рубина.

— Я знала, что рубин — твой камень. Кстати, внутри кое-что выгравировано, — пояснила Кристина.

— Насколько я понял, ты купила его не здесь.

Кристина покачала головой.

— Я вошла под темной вуалью в маленькую берлинскую лавчонку на окраине. Но молодой ювелир, который делал надпись, должно быть, узнал меня, потому что сказал, когда я пришла за кольцом: «Завидую вашему возлюбленному, княгиня».

― И я тот счастливчик, которому он завидует, — добавил с улыбкой Макс, снова поднося кольцо к лампе.

«Моему единственному», — прочитал он и усмехнулся.

— Ты даже не подозреваешь, как метко попала в цель.

Она не знала, то ли радоваться, то ли обижаться.

— Пойдем в спальню, — предложил он, — посмотришь, что я приготовил для тебя.

— Я и так знаю, что ты приготовил.

— А вдруг тебя ждет сюрприз? — Он протянул ей руку. Кристина поколебалась, но Макс улыбнулся еще шире.

— Какой именно?

— Хороший, ваша подозрительность.

Открыв дверь крохотной спальни, Кристина ахнула.

— Где ты достал фиалки в декабре?!

Стул, комод и ночной столик были уставлены небольшими хрустальными вазочками, в которых лиловели душистые бутоны.

— По-моему, дама, продавшая их, упомянула Италию. Но я не это хотел тебе показать. Заходи. Садись.

— И куда ты приглашаешь меня сесть?

— На мою кровать, конечно. Если не считаешь меня чересчур бесцеремонным.

Кристина кокетливо улыбнулась:

— Я всегда считала, что это одно из главных твоих качеств.

— В таком случае мы прекрасно поладим, мэм, — с поклоном объявил он.

Она села и принялась снимать ботинки.

— Позволь мне, — предложил Макс, но, когда она хотела лечь, он ее остановил.

— Минутку. У меня кое-что есть для тебя.

Шутливый тон мгновенно превратился в серьезный, и Кристина нервно вскинулась. Макс вытащил что-то из кармана, разжал кулак, и в согнутую ладонь упало маленькое колечко.

— Оно принадлежало сначала моей бабке, потом матери, а она отдала его мне. Я носил его на мизинце, пока не перестало налезать. А теперь я хочу, чтобы ты его надела. Оно приносит удачу.

— Удача мне не помешает.

— Нам не помешает. И кое-что еще, — добавил Макс, отдавая ей кольцо. — Я тоже велел сделать надпись. Теперь понимаешь, почему я смеялся? Два колечка с рубином, две надписи, ты правильно сделала, подчинившись порыву. Мы предназначены друг для друга.

— Если бы только боги согласились, — вздохнула Кристина, заглянув внутрь. — «Дигби навеки».

Она задохнулась от радости.

— Там, где мы впервые любили друг друга.

— Там, где мы полюбили друг друга.

И взяв у нее кольцо, Макс хрипло сказал:

— Я на коленях…

Сердце Кристины куда-то покатилось.

— Я так долго ждал этого…

Взгляд темных глаз пронизывал ее насквозь.

— Не сделаешь ли ты мне огромную честь…

— Макс, — тихо запротестовала она, пытаясь поднять его. — Нет… не надо., .

Оторвав ее руки, он сказал тихо и настойчиво:

— Ты меня не остановишь.

— Я не стану слушать.

— Тогда не слушай.

— Макс, будь же рассудительным… практичным…

Он снисходительно улыбнулся:

— Как ты уже могла заметить, я человек непрактичный.

— Это весь мир уже успел заметить. Но, дорогой…

Она закрыла глаза, стараясь отгородиться от благоговейного страха перед непроизнесенными словами.

— Не слушай. И не открывай глаз, если не хочешь. Но я все равно скажу, потому что никогда ничего подобного не испытывал, и не намерен расставаться с тобой, и готов передвинуть каждую чертову гору в мире, если это потребуется. Я полюбил тебя с первого взгляда и не раз открывал свои чувства. И, если не считаешь меня чересчур нескромным, находился под впечатлением, что эти чувства не остались без ответа. — Он широко улыбнулся. — Может, всему причиной твои крики или ненасытная природа… как это лучше выразиться… твоего интереса ко мне.

Ободренный легкой улыбкой, появившейся на ее губах, несмотря на то что глаза были по-прежнему закрыты, Макс продолжал:

— И должен ли я напоминать, что ты у меня в долгу? Я забросил дела и семью, отказался от общества и проехал бог знает сколько миль, чтобы увидеть тебя.

Кристина гордо вскинула голову:

— Я не просила тебя приезжать.

— Но хотела этого. Разве могла она солгать?

— И мне казалось, что наша вчерашняя встреча была достаточно пылкой, — весело договорил он.

— Напрашиваешься на комплименты?

Он так легко может заставить ее забыть все беды и наслаждаться жизнью!

— Мне нужно больше, чем комплименты, дорогая. Я снова хочу спать по ночам. Хочу наслаждаться рассветами, скакать по полям, пить бренди, не боясь, что моя меланхолия усилится. Хочу, чтобы в мою жизнь вернулось счастье. Будь моей женой, дорогая. И на это есть только один приемлемый ответ.

— Да, — вопреки здравому смыслу был ее ответ.

— В таком случае следующим летом я везу тебя в Монтану любоваться розами, — пообещал он, принимая ее согласие без удивления, не сомневаясь в своей способности изменить мир. Подняв ее левую руку, он надел бабушкино кольцо на безымянный палец, не обращая внимания на то, что она уже носила.

— А я покажу тебе коттедж на океанском побережье около Брайтона, — прошептала она, забыв обо всем, кроме огромной, безбрежной любви, поселившейся в сердце.

Макс бросил Кристину на постель, придавил к перине тяжестью своего тела.

— У нас есть все: у тебя и у меня…

— На сегодняшнюю ночь…

— И навсегда…

Здесь, в Силезии, она казалась более хрупкой, беззащитной и неуверенной в себе, поэтому Макс прижал ее к груди и больше ни словом не упомянул о будущем. Довольно и того, что они вместе в этот сочельник и Господь свершил маленькое чудо.

Макс стал целовать ее, легонько, чуть касаясь губами: почтительные поцелуи, которые не могут оскорбить. Пока она не прошептала, раскрасневшись и задыхаясь:

— Дай мне больше чем поцелуи.

— Мы еще даже не женаты, а ты уже отдаешь приказы, — пошутил он.

— Но я не могу ждать. Не хочу. Сегодня я думала о тебе тысячу раз. О том, как увижу тебя, о прошлой ночи, об этой…

— Значит, я получил твое разрешение? — допытывался он, стараясь не пробудить в ней новую волну страха, и без того постоянно ее терзавшего.

— Не только мое разрешение, но и самое покорнейшее приглашение, — поклялась она. — Не так уж меня легко сломить…

— Знаю, — солгал он, опасаясь за нее. Кристина выглядела такой несчастной! Совсем не похожей на ту, какой была в Англии.

— В таком случае я стану грабить и мародерствовать сколько душе угодно, — проказливо ухмыльнулся он, садясь и начиная раздеваться.

— Ах… мой герой… и это в тот момент, когда я уже начала отчаиваться! Прикажете раздеться или сами сорвете с меня платье?

Он озорно улыбнулся:

— Неужели позволишь испортить этот дорогой кашемир?

— А что, если меня захватило пламя страсти? — театральным шепотом вопросила она, заломив руки.

— Что ж, придется что-то делать, — подмигнул Макс, уже босой и обнаженный до пояса.

— Вот и лучший подарок к Рождеству, — пропела она. — Вот и лучший подарок…

— Ну как, черт возьми, прикажешь мародерствовать и грабить, когда ты на все согласна?

— У меня новая фантазия.

— Тогда, — рассмеялся он, — хотя бы намекни, какая, прежде чем я начну.

— Я скачу на единороге по залитому солнцем лесу…

— И принц, сгорающий от желания…

— Пират, дорогой, пожалуйста, я так представила, хотя, вне всякого сомнения, пират с внушительным мужским достоинством.

Избавившись от одежды, Макс повернулся к Кристине, поднял подол зеленой юбки из мягкого кашемира и потянулся было к подвязкам, но изумленно ахнул.

— Да тут чертовски легко мародерствовать и грабить! — протянул он. — Куда, интересно, ты подевала нижнее белье?

— Как! Я его не надела? — медоточиво пропела она.

— Да уж похоже!

Кристина метнула на него кокетливый взгляд:

— Должно быть, забылась, думая о тебе.

— О, спасибо, мэм, — льстиво поблагодарил он, гладя пальцем створки ее лона. — Должно быть, вы только обо мне и думали, судя по тому, что просто истекаете влагой.

— Признаюсь, что вспоминала о вас разок-другой. Может, и вы вспоминали обо мне разок-другой, или ваша плоть всегда так своенравна?

— Только для вас. Вы — единственная женщина, ради которой я день и ночь остаюсь твердым как камень. Клянусь!

— Ах, как умело вы льстите! Я даже не расстраиваюсь, что вы не пират!

— А вдруг я самый настоящий пират? — возразил он, снимая с нее чулки и подвязки. — Вдруг украду вас, прикую в своей каюте и заставлю обслуживать с утра до вечера?

— М-м… с утра до вечера… до чего же заманчиво… какая у вас лодка?

— Какие лодки, мисс Прекрасная пленница! Корабли, а у меня яхта, словно это имеет значение в таком состоянии, как у вас!

Перевернув ее, он расстегнул крохотные янтарные пуговки на спине.

— У меня свои понятия о приличии, — объявила она невнятно, потому что прижималась лицом к покрывалу.

— А мне казалось, что все, что вам нужно, — это длинное толстое копье, на которое я вас насажу, и побольше времени. Подними руки!

— Фи! Я думала, мой пират будет выражаться более романтично, — надулась она, когда по лицу скользнули складки кашемира.

— Как насчет бесконечного, безграничного времени и вздыбленного петушка, перевязанного красной ленточкой, Учитывая, что сегодня Рождество?

Он стащил платье, и показалось ее счастливое лицо с сияющими радостью глазами.

— А о красной ленточке я и забыла, — промурлыкала она. — Как же ты догадался?

— Я знаю о тебе все, — обронил он, растянувшись рядом и проводя пальцем по ее шее. — Я знаю, насколько глубоко проникать в тебя и как часто, знаю, что, если прикусить твои соски, ты извиваешься от наслаждения. Знаю, что ты кричишь, когда кончаешь, и знаю, как долго могу заставить тебя вопить. И если действительно захочешь красный бантик, я его тебе раздобуду. Но тверже всего знаю, что люблю тебя всем сердцем и лучшего Рождества у меня в жизни не было…

— О Макс… — всхлипнула она, изо всех сил обнимая его.

Он осушил поцелуями ее слезы и стал целовать, яростно и неистово. Но недолго, ибо понимал, чего она жаждет по-настоящему, и сам жаждал того же.

И когда вошел в нее, скользнул в ее магическое тепло, оказалось, что дело вовсе не в опыте и искусстве, не в воображаемых пиратах и даже не в страсти или желании. Просто двое влюбленных соединились в объятиях, стремясь, хоть и ненадолго, почувствовать, что мир принадлежит им. Что они принадлежат друг другу. Что их любовь выдержит все.

Гораздо позже, когда самое острое вожделение было удовлетворено в сладостной и исступленной игре, когда оба лежали на смятой постели, вдыхая аромат фиалок, Макс повернулся на бок и, коснувшись губами розовой щечки, прошептал:

— Посмотри под подушкой.

— Что там? — улыбнулась она.

— Не скажу. Взгляни сама.

— Хм-м…

— Ну же, бессовестная девчонка!

— А мне понравится?

— Наверняка, — ухмыльнулся он.

Все еще охваченная блаженной истомой, ленясь даже пошевелиться, она протянула руку и слепо пошарила под подушкой. Пальцы коснулись маленького металлического предмета. Кристина поднесла к глазам золотой кулон-камею и восхищенно ахнула:

— Какая прелесть! Он открывается?

— Если знаешь как.

— Скажи.

— Сдвинь камею вправо.

Она так и сделала. Скрытая пружинка тихо щелкнула, открывая овальную крышечку.

— Теперь подними ее.

Внутри оказались два портрета: ее к Макса.

— Где ты взял мой?

— Твои фото продаются в десятках магазинов, торгующих изображениями первых красавиц мира, моя наивная крошка. Я велел сделать миниатюру.

— И теперь ты всегда будешь со мной, — вымолвила она, благоговейно дотрагиваясь до миниатюрного портрета Макса.

— До лучших времен, — кивнул он, взяв камею и надевая ей на шею золотую цепочку. — Вот здесь пусть и будет. — Он положил камею в ложбинку между ее грудей и нежно поцеловал каждое полушарие. — Прости, что не могу купить тебе что-то заметное. Только драгоценности. Но зато ты можешь взять это с собой и думать обо мне.

— Будто я и без того не думаю все дни напролет! Надолго ты еще можешь остаться? Конечно, я не имею права спрашивать: у тебя своя жизнь…

— Пока смогу, — ответил он, сознавая, что дела скоро потребуют его внимания. Слишком скоро.

— Какое счастье — видеть тебя так близко! Передай Берту, что отныне ему придется ночевать в другом месте.

— Он и без того все понял и устроил себе удобную постель над маленькой конюшней во дворе.

— Ты будешь носить мое кольцо? Конечно, это детский каприз и ребячество, но так приятно представлять, что мы женаты!

— Недолго придется представлять! Плохо ты знаешь меня, если воображаешь, будто мне хватит украденных моментов вроде этого. И я, разумеется, стану носить твое кольцо. Всегда. Ты моя обожаемая жена.

Кристина буквально светилась счастьем.

— С тобой мне кажется, что все на свете возможно.

— Абсолютно все, моя дорогая. Даю слово. Том сейчас этим занимается. И обещал вот-вот сообщить мне хорошие новости.

Кристина, опершись на локти, чуть привстала.

— Неужели действительно есть какая-то возможность… способ избавиться от этого?

Не желая упоминать о первой женитьбе Ганса, на случай если сведения окажутся ошибочными, Макс дипломатично ответил:

— Том чрезвычайно оптимистично настроен, это все, что мне известно. Но он — лучший в Лондоне адвокат, и я на него надеюсь.

— А я, как выяснилось, целиком полагаюсь на тебя. Ты один приносишь мне любовь, счастье и утешение. Не знаю, что бы со мной было, если бы ты не приехал…

Ее голос оборвался.

— Дорогая, не плачь, — уговаривал он, притягивая ее ближе. — Обещаю, еще несколько недель, и ты будешь свободна.

И это обещание он намеревался сдержать, с помощью Тома или без.

— Жизнь моя, вспомни, сегодня сочельник, и у нас есть занятие получше, чем волноваться и тревожиться. Например… последние пять минут ты ни разу не кончила.

Ее тело, как всегда, отозвалось бурей желания на то обещание рая, которое он предлагал.

— О, вы знаете, как отвлечь бедную девушку от тяжких мыслей, лорд Вейл, — пропела она.

Он ответил дерзкой усмешкой.

— Попытаюсь сделать все возможное, мэм.

— Весьма слабое определение ваших талантов, милорд.

— Спасибо, мэм, — почтительно ответил он. — А сейчас последняя безделушка, которая вам может понравиться.

Перевернувшись, он открыл ящик ночного столика, вынул какой-то предмет и протянул ей.

— Что это?

Она держала в руках большое резное кольцо тонкой работы из нефрита редкостного фиолетового оттенка.

— Игрушка.

— Для меня или для тебя?

— Для тебя.

Кристина удивленно округлила глаза:

— И на что его надевать?

— Сейчас покажу, — кивнул он, взяв у нее кольцо.

— Но для чего оно?

— Чтобы доставить тебе еще больше наслаждения.

— Больше? — восхищенно ахнула она. — Больше, чем раньше?

Макс, улыбнувшись, снова кивнул и натянул кольцо на подрагивавшую в готовности плоть. Оно легко скользнуло До самого основания толстого стержня.

Кристина почувствовала, как расплавленный жар хлынул в живот и ниже, в самое лоно, при виде этого напряженного копья, набухавшего на глазах. Осторожно протянув руку, она коснулась бархатистой плоти, провела по пульсирующим венам, чуть сжала распухшую красную головку.

— Тебе не больно? — прошептала она, наклоняясь, чтобы поцеловать предмет своего восторга.

Макс с тихим горловым стоном зарылся руками в ее волосы, на секунду придержал голову и вынудил ее обхватить губами свой чудовищный орган.

— Не больше, чем тебе, — тихо ответил он.

Кристина, открыв рот шире, приняла его, так что самый кончик уперся в ее горло. Ей было нечем дышать, он заполнил ее до отказа, но она зазывно шевельнула бедрами, сотрясаемая приливом желания. И тихо застонала, алчная, ненасытная, истекая любовным зельем, мокрая от настойчивой потребности, и каждое движение только усиливало лихорадку вожделения. Она хотела секса, секса и еще секса.

Высоко поднятая попка, медленно вращающиеся бедра, розовые груди, свисавшие аппетитными спелыми плодами, жадность, с которой она высасывала его, — все эти доказательства ее желания не ускользнули от Макса. Сам он, многоопытный, сохранял самообладание и поэтому неторопливо ласкал сочные пухлые холмики, легонько тянул за соски; пальцы попеременно становились нежными и грубыми.

— Какая горячая киска, — пробормотал он. — Тебе в самом деле нравится сосать мой петушок? — Макс взвесил на ладони тяжелые полушария грудей. — И все это мое…

Он сомкнул пальцы, и ударные волны наслаждения докатились до ее раскаленной сердцевины. Кристина что-то забормотала как в бреду.

— Хочешь этого? — прошептал, он, скользя пальцами по ее спине, ягодицам, проникая в скользкое тепло ее расщелины. — Может, стоит отпустить мой петушок на свободу и дать ему улечься в гнездышко?

После бесчисленных оргазмов и рискованных любовных игр она была равнодушна ко всему, кроме похоти, тугой пружиной свернувшейся в ее животе, и, отдавшись на волю безумных ощущений, никак не хотела отпускать его, пустив в ход зубы и губы. Максу с трудом удалось сунуть ей пальцы в рот и оттянуть голову.

— Я лучше знаю, дорогая, — твердо заявил он, сжимая ее лицо ладонями. — Ты еще не испробовала новую игрушку. А мой петушок невероятно затвердел и никак не хочет уняться. Посмотри, дорогая, это все потому, что ты так азартно его сосала.

Кристина взглянула, вздрогнула и, сжав кулаки, молча опустилась на колени перед ним. Боже, она сейчас умрет, если он снова ее не наполнит!

— Ты же не хочешь, чтобы все это пропало даром, когда твоя дырочка непрерывно сочится влагой?

— Но мне так нравилось сосать тебя…

Едва слышный лихорадочный шепот.

— Потом, дорогая, сможешь сосать меня хоть всю ночь.

Кристину затрясло.

— Как ты можешь быть так спокоен?!

— Больше опыта, — пояснил он, хотя его голод был не меньше, а может, и больше.

— Мне следовало бы отказаться.

— А ты не можешь.

— А ты можешь?

— Если бы хотел. Но я не хочу. Ну же, иди ко мне. Он и сам не знал, почему на некоем необъяснимом, чисто мужском уровне подсознания так стремился укротить это искушающее, бесстыдное самозабвение.

— А я должна подчиниться.

— Именно должна.

Он сел, прислонившись спиной к подушкам.

Она скорее перестанет дышать, чем сумеет противиться этому властному призыву. И поэтому качнулась к нему. Как он и ожидал.

Кристина взяла руку, предложенную Максом, и уселась на него верхом, закрыв от удовольствия глаза.

Ему не стоило говорить это: дважды он сдержался. Но на третий раз не вышло.

— Скажи, что не можешь жить без него.

Сидя верхом на возлюбленном, с полузакрытыми, мерцающими, как у нализавшейся сливок кошки, глазами, Кристина чуть улыбнулась, внезапно поняв, как велика ее сила.

— Не могу жить. Не могу жить без него, нигде и никогда, — промурлыкала она. — Когда бы ты меня ни захотел…

— Тогда здесь и сейчас, — прорычал он, сжимая ее бедра и поднимая над собой.

Теплый нефрит уперся в пульсирующие складки лона, когда Макс с силой насадил ее на свою плоть. Резной узор кольца чуть царапнул клитор.

Кристина вскрикнула.

Он снова сделал бедрами выпад снизу вверх, она вскрикнула во второй раз: высоким, пронзительным, сдавленным воплем, вызвавшим улыбку на губах Макса.

— Как тебе нравится это? — запоздало пробормотал он, держа ее так, что кольцо щекотало возбужденную плоть, посылая сквозь нее волну за волной горячечного желания. Утонченная пытка продолжалась и продолжалась, прерываясь лишь цепью исступленных, безумных, головокружительных оргазмов.

— Скажи, как сильно хочешь этого, — свирепо прошептал он, стремясь восстановить равновесие сил, вонзаясь в нее снова и снова.

Она не могла говорить… дышать… бессильная против этого беззастенчивого обладания, сотрясаемая все новыми конвульсиями, пока наконец не простонала:

— Не могу больше.

— Еще чуть-чуть, — настаивал он, исторгая в нее фонтан раскаленного семени.

Но Кристина не слышала. Она потеряла сознание.

И пришла в себя уже в его объятиях. Он успел снять кольцо и сейчас наблюдал, как слегка трепещут ее ресницы. Когда же ее глаза открылись, он покаянно прошептал:

— Прости…

Странно, ведь до Кристины ему в голову не приходило извиняться перед кем бы то ни было. Наверное, потому, что он никогда не заботился ни о чьих чувствах, кроме своих.

— Придумай для меня самую жестокую месть. Делай со мной что хочешь…

— Это в десять раз лучше, — прошептала она со слабой улыбкой. — Но ты все равно заплатишь мне.

— Все, что угодно, — повторил он, вне себя от тревоги за нее.

Но глаза Кристины весело заискрились.

— И сказал, что я могу сосать его всю ночь… потом…

Макс поднял брови:

— Вряд ли это можно считать наказанием…

— Зато я добьюсь своего.

— Вернее, мы оба добьемся.

Кристина погладила его по щеке:

— Скоро, дорогой. Ложись.

Он послушался, хотя не без легкого колебания, явно говорившего о его нежелании подчиняться приказу. Кристина это заметила.

— Ты не слишком покорен по натуре, не так ли? — жизнерадостно заметила она.

Макс закинул руки за голову, чуть повел плечом и, забыв о том, что еще минуту назад был готов на все, долго обдумывал ответ.

— Я, разумеется, попытаюсь, —дипломатично объявил он наконец.

— Не так уж это будет невыносимо, — заверила она, очевидно, наслаждаясь моментом.

— Уверен, что так и есть, — пробормотал он.

— Но? Я отчетливо чувствую «но».

— Ты чертовски назойлива, — ухмыльнулся он, — в самом приятном смысле, разумеется.

— А ты чертовски своеволен и упрям, хотя твои невероятные сексуальные таланты возмещают постоянное стремление командовать. И твое великолепное достоинство, постоянно находящееся в неудержимой, нескрываемой готовности, более чем возмещает твой деспотический темперамент. — Она осторожно взвесила на руке его тяжелую мошонку. — Интересно, у тебя еще что-то здесь осталось?

— Скоро узнаешь.

— Мне это… проглотить?

И без того внушительный отросток прямо на глазах стал удлиняться.

— Похоже… тебе это нравится, — пробормотала она, гладя морщинистый мешочек и слегка сжимая перекатывавшиеся внутри тугие шарики.

Макс с тихим стоном выгнул спину.

— Ты обещал быть хорошим, — прошептала она, продолжая перебирать бархатистые складки кожи. — Чтобы я могла играть с тобой сколько захочу.

На этот раз горловой стон был слышен яснее: его пенис послушно дернулся.

— Может, не так уж долго, — возразил он, глядя на него полузакрытыми жаркими глазами.

— Ты обещал, — кокетливо повторила она.

— Должно быть, я лгал, — выдавил он.

— Наверное, мне стоит поспешить.

Но он позволил ей делать все, напряженный, со стиснутыми кулаками, умиравший от желания вонзиться в нее с бессмысленным отчаянием, никогда ранее не испытываемым.

И Макс решил, наблюдая, как поднимается и опускается ее голова, борясь с нарастающей похотью, что все эти странные чувства вызваны их долгой разлукой и неопределенностью будущего. И он пытался, в самом деле пытался предоставить ей свободу действий.

Но на счете «сто двадцать» (Макс считал про себя, чтобы отвлечься от стремления взять верх) он капитулировал, вернее, применил силу, и Кристина оказалась на спине, с раздвинутыми ногами, приняв в себя плоть, которую успела довести до грани оргазма.

— Прости, — снова прошептал он, яростно погружаясь в нее. — Прости… прости… прости…

Каждое слово сопровождал все более мощный рывок.

— В следующий раз, — вздохнула она, забыв обо всем, не расстраиваясь и куда более стремясь к собственному удовольствию, чем к власти, желая только одного: ощущать его в себе или рядом… лишь бы быть вместе.

— Я всегда буду с тобой, — поклялся он. — Отныне и навеки.

На сердце Кристины стало теплее от его слов. Ах, пусть это всего лишь мечта, она позволит себе эту слабость.

— И когда-нибудь мы отпразднуем свое Рождество…

Макс нагнул голову и поцеловал ее в висок.

— Это всего лишь первое из многих, моя обожаемая женушка, — пообещал он, поднося свое кольцо к свету. — Отныне и навеки.

Кристина благоговейно коснулась подаренного им кольца, загадав желание, словно наивный ребенок, ожидающий, что случится чудо.

— Отныне и навеки, — повторила она.