Однако единственная неловкая ситуация, подстерегавшая их в тот момент в Греции, заключалась в противостоянии двухсот двадцати семи греческих партизан двенадцатитысячной армии Ибрагима, обученной французскими офицерами, с четырьмя сотнями кавалеристов и десятью крупнокалиберными орудиями, закупленными в Англии.

— Я, как человек неверующий, — с иронией заметил Паша, глядя из разоренного сада мукомольного завода в Лерне на выстроившуюся перед ними силу, — всерьез подумываю, не пригласить ли вашего священника, чтобы отпустил мне грехи.

— У тебя уйма времени, приятель, — лениво ответил Макрияннис, прислонившись спиной к стене. — Под таким жарким солнцем турки не сдвинутся с места. Но все равно воспользоваться услугами священника не помешает. Пусть помолится о нашей удаче. И если от его молитв будет мало проку, то меткая стрельба, напротив, нам поможет. Он отлично владеет оружием и бьет без промаха.

Маленькая армия два дня трудилась не покладая рук, чтобы подготовить позиции к турецкой атаке. Мельница была до отказа забита провиантом и амуницией, захваченными у турков и доставленными греческими кораблями. Теперь Ибрагим намеревался вернуть назад отнятое. Он не подозревал, что основные запасы греческого зерна хранятся на мельничных складах, что превращает их в оплот обороны.

Вокруг мукомольного завода греки соорудили кольцо редутов и возвели стену, выдающуюся в море. Сторожевую башню надстроили, проделав бойницы на втором и цокольном этажах. Воду от мельничных лотков отрезали, пустив ее под землей в башню, чтобы не испытывать в ней недостатка, как в Наварине. На черепичной кровле башни были устроены снайперские гнезда. Прилегающую к мукомольному заводу территорию укрепили так, что теперь могли защищать ее до последней капли крови. Именно такое решение и принял военный совет этого небольшого партизанского подразделения. В случае падения этой цитадели Навплион долго не продержится. В городе не было ни капли воды и ни единого орудия.

— Ибрагим ни разу не вышел из-под возведенного для него тента, — пробормотал Паша, разглядывая склон холма. — Удобный способ ведения войны.

— Он не пошевельнется, даже если сядет солнце, — заметил Макрияннис. — Трус воюет чужими руками.

— Я был бы рад, если бы с нами в одних окопах бились части армии Колокотрониса.

— Его армия изодрала в дыры кожаные сапоги, унося ноги в горы. Нам придется защищать страну без них.

Паша обвел взглядом мельничный пруд, сад и лазурное море за ними.

— Полагаю, что умереть здесь ничем не хуже, чем в другом месте.

— Кто настроен сражаться до последнего вдоха, — сказал Макрияннис, — тот редко проигрывает.

— Приятная мысль. — Паша удобно устроился в тени стены. — Надеюсь, ты прав. Разбуди меня, когда начнется наступление.

Солнце уже клонилось к закату, когда раздался крик: «Турки, турки!» Защитники Заняли позиции, нацелив ружья на атакующую колонну, бегущую вверх по склону холма. Первый залп, выпущенный греками по неприятелю, смял турецкие ряды, разорвав сплошную линию. Воспользовавшись минутным замешательством, партизаны посыпались со стены, как дьяволы, вырвавшиеся из преисподней, и обрушились на дрогнувший авангард, орудуя саблями и кинжалами до тех пор, пока не оттеснили турков. Атака захлебнулась и отхлынула.

Стремительность и ярость контратаки греков обескуражили турецкие войска. Они сомкнули ряды, но на новый приступ не отважились, ожидая Ибрагима.

После продолжительной паузы он наконец появился в сопровождении еще шести или семи колонн, разместив конных воинов с каждого фланга и установив дополнительные орудия. Кавалерия ждала сигнала к атаке.

В маленьком отряде греческих защитников все знали, сколь ничтожны их шансы сдержать превосходящие силы противника, однако заняли исходные позиции.

Только с наступлением сумерек турецкие колонны всколыхнулись и в безупречном порядке двинулись в наступление. Ибрагим велел выкатить вперед тяжелую пушку и укрепить ряды еще двумя дополнительными шеренгами. Первая атака турок захлестнула позиции защитников и башню с прилегающими к ней территориями, оттеснив жалкие силы греков к стенам, выступавшим в море.

Здесь они окопались, выбрали мишени и, прицелившись, приготовились к смерти.

Вторая атака закончилась тяжелым рукопашным боем. Жара стояла невыносимая. Воздух не шевелился. Дым из мушкетов и ружей висел густым туманом. Турки подавляли греков простым численным превосходством.

— Стреляйте по офицерам! — вдруг выкрикнул Паша, прицелившись в капитана с золотыми галунами.

Сквозь дым и звон клинков приказ передавался от воина к воину. К этому моменту сотни турок были ранены или убиты. Греческие стрелки били без промаха, и офицеры теперь силой гнали турецкие колонны вверх по склону. Вскоре греки уже вели отстрел неприятельских офицеров, с катастрофической методичностью уменьшая их ряды. В короткий срок боевой дух наступающих остыл. Вражеские ряды стали терять скорость и стройность. Тогда Макрияннис выхватил ятаган и приказал:

— Вперед, за мной!

С леденящим душу криком он спрыгнул со стены. Остальные защитники греческого оплота последовали его примеру, обрушившись на неровную линию неприятеля с неистовостью мстителей.

Турки дрогнули и побежали.

Но Ибрагим заставил офицеров остановить отступающих, и те снова понеслись на приступ и, разбив хрупкий фронт греческих патриотов, вынудили их повернуть. Отступив к прежним позициям, греки яростно отражали новую атаку.

Внезапно над полем сражения воцарилась тишина. Турки взялись уносить своих раненых и убитых. Воспользовавшись передышкой, Паша и Макрияннис раздали остатки боеприпасов. Рассовывая по карманам оставшиеся два десятка патронов, каждый из защитников знал, что их очередное наступление станет последним.

— А теперь проверим свою удачу в борьбе с турецким игом, — сказал Макрияннис своим солдатам. За их спинами плескалось море. — Если нам суждено умереть, то мы умрем за свою страну и веру.

Наступление на этот раз предприняли греки, застав турок врасплох. Попрыгав со стены, они пошли в атаку, осыпая неприятеля ружейными залпами до тех пор, пока не кончились патроны. Затем, не имея времени перезарядить оружие, схватились за ятаганы. Неожиданный неистовый натиск испугал оккупантов. Каждый выстрел, произведенный греками, попадал точно в цель. Не выдержав яростного напора атакующих, отряды Ибрагима струсили и побежали.

Когда турки оставили свои позиции и обратились в бегство, над хлипкими рядами греков разнесся крик ликования. Малочисленные силы греческих героев праздновали победу. Враг дрогнул. Легкий бриз подхватывал клубы дыма и уносил в темнеющее небо. Паша нашел глазами Макриянниса. Вскинув саблю, он отдал салют капитану клефтов.

— За независимость, — произнес он улыбаясь.

— За отличных стрелков, — ответил Макрияннис, и на его черном от пороха лице сверкнули белые зубы. — И за хороших друзей.

Трикси отправилась в путь на другой день. На каждой станции они меняли лошадей и достигли Марселя в рекордный срок. Дотошный Жюль предусмотрел все до мельчайших деталей, поскольку маршрут из Парижа в Марсель, где находилась судовая компания Дюра, был ему хорошо известен.

Когда они прибыли в порт, их уже ждала небольшая скороходная шхуна, готовая к отплытию. «Наконец в безопасности», — промелькнуло у Трикси, как только береговая линия растворилась в сером туманном небе. Она с облегчением вздохнула. Что бы ни ждало ее впереди, от Клуаров она наконец избавилась.

— Отпусти ее с миром, — настойчиво повторял Филипп в тот момент, когда, подняв паруса, шхуна Дюра набирала скорость. — Если мы передадим деньги, как того требует судья, а она их не востребует, они все равно вернутся в семью. Ты и без того натворил много глупостей, стремление отомстить затмило твой разум.

После двух напряженных дней работы нанятых Жеромом агентов информация по Трикси и Крису наконец прояснилась.

— Речь идет о трех миллионах франков, болван, которые могут с таким же успехом к нам не возвратиться. Она не невинная девственница из Кента, раз спит с Пашей Дюра. Ему до целомудрия так же далеко, как до луны. Говорят тебе, мальчишку нужно найти и обезвредить. В противном случае я потеряю три миллиона.

— Ты чокнулся. Неужели ты думаешь, что кто-нибудь согласится отправиться в Грецию ради того, чтобы ее найти? Самое большее, на что способны твои платные информаторы, — это собирать сплетни с парижских улиц. Брось это дело, дурак. Она сбежала, и слава Богу.

— Не волнуйся, я кого-нибудь найду, — проворчал Жером.

— Вроде того паршивца, что забрал деньги и смылся. Жером обратил гнев на брата:

— Сиди и цеди свой мусс или пудинг, что там у тебя в тарелке. А думать за двоих — моя забота.

— На этот раз ты собрался бодаться с семьей Дюра, — предупредил его Филипп, поднося ко рту ложку крем-брюле, — а не с робким деловым партнером, запуганным твоими угрозами. Генерал Дюра бил целые армии. Если верить слухам, его сын имеет солидный послужной список убитых на дуэлях, не говоря уже о его развлечении — сражаться с турками. Ты что, спятил, бросать вызов такой семье? Они растопчут тебя, и деньги не принесут тебя счастья.

— Я поступлю так, как считаю нужным.

— И проиграешь.

— Я никогда не проигрываю.

Море было спокойным. Время зимних штормов давно миновало. Одиннадцатидневное плавание в Навплион проходило для Трикси в обстановке безмятежности и одиночества. Дни и ночи текли без забот, ритм моря убаюкивал. Как только они вошли в греческие воды, море приобрело ярко-бирюзовый цвет, местами переходящий в кобальтовую синеву. В чистой прозрачной воде на глубине сорока футов можно было увидеть дно. С суши доносился характерный запах Средиземноморья. Холмы были покрыты зарослями колючего кустарника с благоухающими цветами, оливковыми рощами, посадками апельсинов и лимонов. Ослепительно белые домишки и козы с бубенчиками на шеях привели Трикси в восторг. Когда они вошли в заполоненный судами порт Навплион, у нее возникло чувство, будто ее ждет необычайное приключение.

Казалось, целая вечность минула с тех пор, как она выехала из Кента, думала Трикси, глядя на фелюги и каики, шхуны и военные корабли, французские фрегаты и английские бриги, австрийские корветы и немецкие торговые суда.

В порту был представлен весь мир.

Нанятый Жюлем проводник провел их по многолюдным докам к пакгаузу Паши, где их встретил с распростертыми объятиями Никое.

— Паша-бей уехал воевать, — доложил он. — Но я немедленно позабочусь, чтобы ему дали знать о вашем приезде.

— Мы отправимся в дом, — объявил Жюль, — и будем ждать его там.

Но в хаосе разоренной войной страны Паша не получил адресованного ему послания с известием о приезде Трикси, как и того, что было отправлено ему Жюлем из Франции. Два дня спустя, когда после удачной вылазки в Аргосе они вернулись с Макрияннисом в Навплион, настроение у них было радужным и приподнятым. Хуссейн Джеритл, свояк Ибрагима, потерпел поражение, и войско Макриянниса захватило его обоз. По клефтской традиции половину военных трофеев отдали солдатам. Еще более богатую добычу собрали на поле боя: пистолеты с серебряной отделкой, позолоченные ятаганы; изысканно украшенные ружья; вышитые золотом куртки и огромные суммы денег — английские соверены, венецианские цехины, австрийские гроши. Но самой ценной добычей стал, несомненно, гарем Хуссейна, пятьдесят красивых женщин, бесконечно благодарных своим спасителям за освобождение. Макрияннис, в свою очередь, обещал всех их отправить домой с оплатой проезда, дав дополнительный повод для благодарности. В связи с этим женщины из гарема Хуссейна выразили пожелание проявить признательность лично. Они въехали в Навплион с отрядом Макриянниса, и некоторые из них вместе с Пашей отправились к нему домой.

Небо сияло звездами, и залив за Пашиным домом мерцал в лунном свете серебром. В воздухе стоял густой запах гелиотропов, росших в саду, окружавшем дом. Беспечная компания с шумом ввалилась во двор Пашиного особняка, наполнив его оживленной какофонией гомона, в котором вперемешку с басовыми нотами хриплых мужских голосов и грубого хохота, с веселыми шутками и звоном сбруи сладостно звучали мелодичные переливы женского смеха.

Веселый гам ворвался в окна главного этажа, распахнутые навстречу вечернему воздуху и сверкающим огням порта. Время от времени из всеобщего гула выделялся Пашин голос, он отдавал распоряжения.

Вскоре топот ног, разнесшийся по лестнице и коридору, достиг столовой, где за поздним ужином сидела Трикси в компании Жюля, после того как уложила Криса спать.

Знакомый с образом жизни хозяина, Жюль первым уловил звуки приближения удалой компании и, встав из-за стола, направился на шум, чтобы предупредить Пашу.

Комнаты в доме, следуя одна за другой, образовывали анфиладу, и столовая находилась где-то посередине.

Голос Паши выделялся среди других, но говорил он на незнакомом языке. Он вдруг рассмеялся, затем послышались женское хихиканье и кокетливые смешки. После чего мужчины хором запели песню — громко, заразительно, ликующе.

Трикси, казалось, вросла в стул. Какой же наивной она была, забыв, что Паша не может жить без женского общества. Ей стало не по себе. Он наверняка удивится, что она примчалась за ним в Грецию, и задастся вопросом: зачем?

— Господи, прошу тебя, — взмолилась она. — Пусть разверзнется пол и я провалюсь.

Топот сапоги звон шпор быстро приближались. Мгновение спустя Паша уже стоял под сводами дверного проема. Внешне он мало чем отличался от других клефтских офицеров, встречавшихся на улицах Навплиона. Темные волосы свободными прядями ниспадали на плечи. И без того смуглая кожа стала бронзовой от загара. Одет он был в гибрид греческой и европейской униформы. Ворот белой рубахи расстегнут. Жилет с двумя рядами серебряных пуговиц вкупе с богато расшитой курткой придавал ему сходство с восточным правителем. Из-за красного плетеного шнура, несколько раз обвязанного вокруг талии, торчали пистолеты с серебряными рукоятками и кинжал с истершимся эфесом. Ничто в нем не напоминало модного парижанина.

— Прошу прощения, что побеспокоила тебя, , — прошептала Трикси, горько сожалея о своем приезде. В эту минуту Паша показался ей совершенно чужим.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы преодолеть шок.

— Очень рад видеть тебя снова, — произнес он вежливо, перекинувшись с мажордомом парой слов. — Надеюсь, Жюль позаботился, чтобы твое путешествие было комфортным. Расскажи, что привело тебя в Грецию.

В его глазах сверкнули искры любопытства, когда он перевел взгляд на стоявшего чуть позади него Жюля.

— У тебя гости, — промолвила Трикси, густо краснея и чувствуя себя лишней. — Я расскажу обо всем утром.

— Мы рано уезжаем. — Тут Паша вспомнил о товарищах. — Если позволишь, я через минуту вернусь. Приготовь все для меня, Жюль.

В соседней комнате, судя по тону, велась оживленная дискуссия, но, после того как Паша сказал несколько фраз, шум стих. Снова послышался топот ног и удаляющиеся голоса, но вскоре все стихло. Паша вернулся в столовую.

— Прости мой внешний вид. Я грязный с дороги, — произнес он, вытаскивая из-за пояса кривой ятаган. — Мы почти две недели участвовали в боевых действиях, а возможность помыться выпадала редко. Расскажи лучше, что привело тебя сюда, — попросил он, вынимая из-за пояса оружие и складывая его на столе. — Должен признаться, что очень рад видеть тебя снова.

Паша сел за стол напротив нее и улыбнулся своей неповторимой улыбкой, о которой она частенько вспоминала.

— Нужда заставила меня сюда приехать. Ты уж прости меня.

— Просить прощения не нужно, какой бы ни была причина. Расскажи, что за нужда, и мы подумаем, как от нее избавиться. — Вытянув ноги, он откинулся на стуле, и Трикси увидела на его лице признаки усталости. Веки припухли, вокруг глаз легли темные тени. Слуга принес ему чашечку кофе, словно знал, что хозяин нуждается в поддержке. Паша с улыбкой спросил: — Надеюсь, ложка может в нем стоять.

— С сахаром, Паша-бей, как вам нравится.

— Как славно возвращаться, — бросил Паша непринужденно. — В других местах так не обслуживают.

Молодой человек расплылся в улыбке.

— Но военные трофеи еще лучше.

— Они здесь временно, Христос. Едут домой, — пояснил Паша притворно равнодушным тоном. — Вели стряпухе приготовить мне что-нибудь поесть, а потом я хочу, чтобы ты и Жюль позаботились о моих гостях внизу.

— Конечно, господин. С удовольствием, господин, — жизнерадостно ответил юноша.

— И еще чашечку кофе, пожалуйста. Я не спал несколько дней. — Когда Христос ушел, Трикси снова завладела вниманием Паши. — Ну а теперь я готов услышать твою историю со всеми подробностями.

Вкратце она рассказала ему о том, что предшествовало ее бегству в Париж. Слушая ее, Паша забыл о кофе.

— Господи всемилостивый, — пробормотал он, когда Трикси закончила свой рассказ. — Этот человек сошел с ума.

— Мне не нужны их деньги, о чем я и сказала Гросвенорам.

— Может, мне их просто пристрелить, — равнодушно предложил Паша. После недель кровавой бойни существование одного-двух Клуаров представлялось ему случайностью. Заметив, что его заявление ошеломило Трикси, Паша извинился: — Прости. Когда турки каждую неделю шлют в Константинополь мешки с ушами, поневоле забудешься. Гуманность здесь дорогого стоит.

— Я просто надеялась скрыться от них и по возможности обезопасить Криса. Греция показалась мне достаточно удаленным местом… и ты предлагал свое покровительство, — добавила она в свое оправдание.

— Это были не пустые слова. Нам придется подыскать тебе надежное убежище. — Паша чуть слышно вздохнул. — Хотя здесь и безопасность дорогого стоит. Двадцати восьмитысячная армия Ибрагима истоптала Пелопоннес вдоль и поперек, сжигая все на своем пути. Детей и женщин забирают в рабство, пленных мужчин убивают.

— А насколько безопасно в Навплионе?

— Пока безопасно. Рашид-паша начал осаду Афин. Если город падет, он двинется на юг и объединит силы с войском Ибрагима. К тому же я не уверен, что Жером Клуар не объявится здесь под личиной другого человека. Ему неведомы угрызения совести, и он явно не в себе, раз пытался убить ребенка. Как ты смотришь на то, чтобы укрыться в горах?

— Я полностью полагаюсь на твое мнение и бесконечно рада, что уехала из Англии и Парижа.

Хорошо. Обсудим это позже. Вот и еда, — пробормотал он, когда двое слуг внесли подносы со снедью. — Ты уже поела? Может, составишь мне компанию? Тьюла — самая превосходная стряпуха. Я похитил ее у Али-паши несколько лет назад, еще до того как султан послал армию, чтобы доставить его голову в Оттоманскую Порту. — Увидев на лице Трикси выражение испуга, Паша рассмеялся. — Понимаю, тебе странно это слышать, а я, похоже, привык к извращенному чувству прекрасного у турок — война научила. Давай лучше поговорим о чем-нибудь радостном, приятном, вспомним дни, проведенные в Кенте. — Их взгляды встретились, и он долго смотрел на нее в молчании, после чего добавил: — Боже, как же приятно видеть тебя снова.

Его слова, что он рад ее видеть, доставили Трикси невероятное удовольствие. Но тут она вспомнила, что Паша только что вернулся с войны, где убивал людей, и подумала, неужели она стала до такой степени порочной и испорченной, что забыла о кровавом деле, которым он занимался. А может, борьба за независимость Греции того стоила?

— Если бы ты только знала, как часто я вспоминал маленькую спальню в Берли-Хаус, — прошептал Паша и, положив локти на стол, наклонился вперед, чтобы быть ближе к ней, чтобы хоть ненадолго забыть о кровопролитии.

Трикси кивнула. Та комната тоже навсегда останется у нее в памяти.

— До утра я никуда не уеду, — заметил он, взяв ее руки в свои.

— Тебе нужно поесть, — пробормотала она. Паша улыбнулся и покачал головой:

— Позже.

— Мы можем взять еду с собой.

Она не была скромницей. Она никогда не была скромницей, и ему это нравилось.

— Я возьму медовое печенье, — обронил он и, обойдя стол, потянул ее за руку. — Сначала я тебя буду кормить, — сказал он, беря со стола тарелку, наклонился и скользнул губами по ее губам. — А потом ты покормишь меня.

Она уже забыла, как умел он воспламенить ее одним словом или прикосновением, как, стоя рядом, заставлял трепетать, как стремилась она к нему всем своим существом и как в глубинах ее лона начинал пылать пожар. Она забыла об этом, потому что не хотела помнить, как страстно и самозабвенно она его желала.

— Сюда, пожалуйста. — Он слегка подтолкнул ее в сторону темной комнаты за их спинами. — После тебя у меня еще не было женщины.

Трикси округлила глаза. Паша усмехнулся:

— Как тебе это нравится?

Трикси подумала, что все же есть на свете волшебницы, раз ее тайные мечты были услышаны.

— В самом деле? — удивилась она, потому что в душе сомневалась в существовании фей.

— В самом деле.

— Большей радости ты не мог мне доставить, — прошептала Трикси.

— Я еще даже не начал доставлять тебе радость, — шепнул он в ответ.

Трикси обдало жаром. По спине побежали мурашки.

— Я сейчас кончу, — пролепетала она, сжимая ладони, чтобы унять в них дрожь.

— Не спеши, подожди меня. — Он склонил к ней голову и легонько потеребил зубами мочку ее уха. — Со мной тебе будет еще лучше.

— Не уверена, что дождусь, — прошелестел тихий, как выдох, ответ.

Либо прошло слишком много времени, подумала она, либо она слишком сильно его хотела.

Ее тон заставил Пашу поставить поднос на стол и подхватить Трикси на руки. Размашистым шагом он направился в темную комнату.

Ударом ноги открыл дверь в спальню и, даже не затворив ее, положил Трикси на залитую лунным светом кровать. Торопливо расстегнув брюки, он задрал ее юбки и, как был в сапогах и одежде, опустился сверху.

Они набросились друг на друга с неистовством одержимых. Накал страстей грозил обоих свести с ума, когда слились воедино их души и тела.

В одно мгновение они достигли апогея.

Тяжело и прерывисто дыша, они пребывали в мерцающем забвении, и их тела все еще сотрясали последствия пережитой бури, а мысли витали в блаженстве экстаза.

Его волосы щекотали ей лицо. Паша лежал на ней, опираясь на локти, и думал, что теперь, когда горячка животной охоты прошла, ему не следовало бы прикасаться к ней одеждой, в которой он сражался на полях войны.

Он попытался встать, но руки Трикси его удержали.

— Моя одежда, — обронил он. — Она грязная…

— Мне все равно.

— Позволь мне раздеться, — прошептал см и, наклонившись, поцеловал ее. — Это займет секунду, не больше.

— Секунду? Паша улыбнулся:

— Смотри. Она хмыкнула:

— Тогда другое дело.

— Мне нужно помыться.

Он осторожно слез, стараясь не испачкать сапогами одеяла.

— Ты можешь помыться, если я смогу ждать.

— Ты можешь искупаться со мной.

Он быстро снял куртку и бросил ее на пол.

— Потом.

— Совсем забыл, что ты нетерпеливая.

— Ну так поторопись.

Она стягивала с себя платье.

Он расстегивал жилет, и вдруг его пальцы застыли.

— И многих мужчин ты просила поторопиться?

— Ни одного, если угодно.

— Женщина с твоими аппетитами? — Паша недоверчиво взглянул на нее.

— Если ты при твоем образе жизни соблюдал целибат, — возразила она, стягивая сорочку, — почему же я не могла?

— Что-то не верится.

— В таком случае мы оба друг другу не доверяем, — заметила Трикси. — Трудно представить, чтобы такой мужчина, как ты, воздерживался от секса. Особенно если вспомнить женский гарем, с которым ты сегодня явился. Сомневаюсь, что ты собирался обсуждать с дамами Платона.

Трикси сбросила туфли.

— Их привез Макрияннис, — ответил Паша. Он флиртовал с женщинами из гарема в силу привычки, интереса они у него не вызывали. — Я поймал себя на том, что ты владеешь всеми моими помыслами.

— А я очень рада, что ты не развлекался с женщинами из гарема.

— Я счастлив, что ты проделала такой путь, желая меня увидеть.

— В таком случае возвращайся в постель.

В воздух взвились шелковые змеи ее чулок.

— Не прикидывайся скромницей, — сказал он с широкой улыбкой и снял рубашку.

— Тебе не нравятся скромницы?

— Мне нравишься ты.

Его признание тронуло ее до глубины души. И она подумала, что если у них с Пашей есть будущее, то она могла бы позволить себе его полюбить. Но Трикси прогнала прочь мечты, лишь сказала:

— Я тоже люблю заниматься с тобой любовью. Тебе нужна помощь?

— Потерпи еще немного, дорогая. — Он взял с умывальника кувшин с водой и вышел на балкон, чтобы облиться, затем насухо вытерся полотенцем и вернулся в кровать.

— Так чуточку лучше, — обронил он, вытянувшись рядом на спине.

— Ты само совершенство, — прошептала Трикси, повернувшись на бок, и провела ладонью по его гладкому торсу.

— Я, наверное, в раю, — произнес он нежно. — Почему ты не приехала раньше? — На его губах заиграла улыбка.

— Потому что не знала, что ты этого хочешь.

— Мне следовало написать.

Паше вдруг показалось странным, что он этого не сделал. Он привлек Трикси к себе.

— Теперь нет нужды писать, — с наигранной беспечностью сказала она, предпочитая не выдавать всей глубины владевших ею чувств.

— Так и вправду лучше, — согласился он.

— Для нас обоих, — прошептала она, прильнув к нему. — Не сочтешь ли ты меня чересчур нахальной, если я…

— Хочешь испытать еще один оргазм? — протянул он с ленивой улыбкой.

— Была бы счастлива. — Трикси потерлась бедром о его мужское достоинство. — По-моему, он тоже не против.

— Почему бы нам не найти ему должное применение? — спросил Паша, когда она оседлала его.

Той ночью они занимались любовью с особым чувством, ощутив в полной мере существовавшую между ними физическую гармонию, испытывая потребность утолить неукротимую, первобытную страсть. За долгое время воздержания их эмоции обострились до предела.

Война и жестокая резня заставили Пашу задуматься о том, что он смертен, и о возникшей между ними духовной близости.

Трикси раньше не представляла, как многое он значит для нее, как трепетны ее чувства, какую радость вносит он в ее жизнь. Она испытывала блаженство и в то же время страх.

Но в ту ночь радость и наслаждение взяли верх над остальными эмоциями.

И Трикси призналась, что любит его.

Позднее, очарованный, околдованный, бесшабашный и безрассудный от обуревавших его чувств, Паша вдруг спросил:

— А ты хотела бы родить еще одного ребенка?

Его слова пробудили давно дремавшее в ней желание, и ее тело тотчас распахнулось ему навстречу.

— Да, — прошептала она, все еще пребывая в истоме после многих часов, проведенных в любовной утехе. — Да, да… — повторила она с такой страстью, что ее признание ранило ему сердце.

Но Паша мешкал. Поставленный им вопрос противоречил всем его принципам и ценностям, и в голове прозвучал набат тревоги.

Но она лежала под ним теплая, жаркая, податливая, и призрак смерти, постоянно являвшийся ему, напомнил, что завтра его могут убить. «Сегодня», — поправил он себя, взглянув на убывающую луну. Скоро они выступят в поход.

— Ты уверена? — спросил он с сомнением.

Трикси приподняла голову, чтобы поцеловать его, и ее теплое дыхание коснулось его губ.

— Уверена.

— Но это может и не произойти.

Спасительная соломинка для сознания, нерешительности и колебания.

— Или, наоборот, произойти.

Она вдруг испугалась, что никогда больше не увидит его.

— Я скоро уеду.

Время бежало, как песок сквозь пальцы, поставив на чашу весов его жизнь.

— Возвращайся ко мне, — прошептала Трикси и, погладив его лицо, отвела за ухо непослушную прядь его волос.

— Все в руках Господних, — тихо отозвался он. Лунный свет заливал комнату серебристым сиянием, прохладный ночной воздух приносил запахи моря. — Если будет ребенок, а я не вернусь… — сказал Паша, понимая, что должен это сказать, какими бы призрачными ни были взятые им на себя обязательства.

— Молчи! — Она не дала ему договорить, ее глаза тревожно блеснули.

— Каждому отмерен свой срок, — возразил Паша мягко. — Я хочу, чтобы моя семья знала об этом. Я оставлю записку, но ты непременно им скажи…

— Пожалуйста, прошу тебя… не говори так.

— Больше не буду. — Он улыбнулся. — Лучше поцелуй меня, а утром придумаем для ребенка имя.