В церкви было полно людей. Многие из пришедших были друзьями и приятелями Колдуэллов, но много было просто любопытствующих, желающих поглазеть на богатого и знатного графа, решившегося взять в жены женщину со столь опасной репутацией. Но и друзья, и зеваки – все они были убеждены в том, что она околдовала графа Уиклиффа, женила его на себе, воспользовавшись сверхъестественной властью над мужчинами, которыми наделил ее заговор цыганки. Бринн поняла это сразу, стоило ей лишь раз окинуть взглядом толпу.

Она стояла, опустив глаза, избегая смотреть на жениха, такого высокого, статного, такого невозможно красивого. Его синий фрак сидел на нем безукоризненно. Так же безукоризненно был повязан белоснежный шейный платок. Бринн не сомневалась, что сейчас многие женщины, присутствующие на церемонии, завидуют ей. С какой бы радостью она сейчас поменялась бы местами с любой из них.

С растущей тревогой Бринн вслушивалась в слова викария. Еще немного, и она окажется соединенной в священном брачном союзе с совершенно чужим ей человеком.

Бринн поморщилась, когда Уиклифф надел ей на палец золотое кольцо, но сознание отказывалось воспринимать произошедшее как факт до того самого момента, пока ее муж не прикоснулся губами к ее губам. Поцелуй его был сдержанным, даже прохладным, но он словно обжег ее как клеймо. Все. Теперь ничего нельзя изменить. Она навечно связана с этим человеком.

Разнервничавшись, Бринн отвернулась и едва не упала.

Уиклифф успел поддержать ее за локоть, и на мгновение взгляды их встретились. И к ужасу своему, она увидела, что глаза его горят триумфом.

Осторожно она высвободила руку.

– Я искренне надеюсь, – чуть охрипнув от волнения, сказала она, – что вам не придется пожалеть о том, что вы сделали.

– И не собираюсь, – безмятежно откликнулся он. Похоже, в отличие от нее он не испытывал никакого волнения, никакого смятения чувств.

Рука Бринн дрожала, когда она ставила свою подпись в церковной книге регистрации браков. Затем, отругав себя за трусость, она выпрямилась и с наклеенной улыбкой стала принимать поздравления.

Карета герцога Хеннеси доставила молодых к дому Колдуэллов, где многочисленные слуги герцога уже накрыли праздничный стол на террасе. Праздничный пир стал для Бринн пыткой, которой не было видно конца. Июльское солнце сильно припекало, и голова у нее кружилась. Не помогал и прохладный ветерок, дующий с моря. Лишь громадным усилием воли ей удавалось держать себя в руках и улыбаться, выслушивая бесконечные тосты за здоровье и счастье молодых. Изысканные кушанья были как песок на зубах, дорогое шампанское казалось безвкусным.

Однако впереди маячила темным призраком ночь. Когда гости начали расходиться, Бринн поймала себя на том, что готова бежать, куда глаза глядят при мысли о предстоящей консумации брака.

Вообще-то она трусихой себя не считала, но сейчас вынуждена была признать, что страшится того, что ей предстоит испытать на брачном ложе. Мысль о том, что ей предстоит отдаться мужчине, казалась дикой, не укладывалась в голове.

А что, если она не сможет сопротивляться влечению? Никогда она еще не испытывала того, что испытала при одном лишь его прикосновении. Она станет его проклятием, его бедой, если искусными ласками он сможет соблазнить ее.

Солнце уже катилось за горизонт, когда герцог и герцогиня собрались уходить. Это был знак тому, что праздник кончился. Вскоре Бринн поняла, что они с Уиклиффом остались одни за столом, если не считать ее старшего брата Грейсона. Тео уже давно надоело застолье, и он сбежал в свою лабораторию.

Когда Грейсон встал, чтобы обнять ее, у Бринн на глаза навернулись слезы. Она понимала, что, возможно, теперь уже долго не увидит брата. Она прижалась к нему, не желая отпускать.

Грей поцеловал ее в щеку и отступил. Пристально глядя на Уиклиффа, он спросил:

– Вы будете беречь мою сестру? – Вопрос звучал почти мрачно.

– Обещаю, что не причиню ей вреда, – беззаботно ответил Уиклифф.

Грейсон перевел взгляд на сестру, которая стояла рядом с мужем, явно испытывая неловкость.

– Если я тебе понадоблюсь, зови, – сказал он сестре. Бринн вымучила улыбку:

– Спасибо.

Пожав ей руку на прощание, Грей поцеловал сестру в висок и ушел.

– Ваш брат хорошо вас защищает, – заметил Уиклифф, когда они остались одни.

– На то есть причины.

– Я не собираюсь насиловать вас, Бринн.

– Вы сами это сказали, – тихо пробормотала она. – Хочется лишь надеяться, что ваши добрые намерения не улетучатся у вас из головы, когда дойдет до дела.

Уиклифф видел ее обеспокоенность, но отвечать не счел нужным. Вместо этого к ее удивлению он подозвал слугу.

– Спасибо, Пендри, – сказал он, когда слуга протянул ему небольшую плоскую шкатулку.

Уиклифф дождался ухода слуги и лишь, затем вручил шкатулку Бринн.

– Это вам, миледи. Свадебный подарок, – добавил он, встретив ее вопросительный взгляд.

Бринн несмело приняла у него шкатулку и, открыв ее, вскрикнула от восхищения. В шкатулке лежал целый комплект изысканных украшений – оправленное в золото изумрудное колье, браслет и серьги.

– Изумруды в цвет твоих красивых глаз, – нежно сказал Уиклифф.

Она притворилась равнодушной. Если он думал, что пробьет ее оборону дорогими подарками, то пусть знает, что он в ней ошибся.

– Мне не нужны ваши подачки, милорд, – процедила она сквозь зубы и положила шкатулку на стол.

– Меня зовут Лусиан, – напомнил ей муж. – Вечер чудесный, а спать ложиться рано. Почему бы вам, не переодеться во что-то более удобное? Что-нибудь попроще, из старого, что не жалко запачкать?

Бринн уставилась на графа во все глаза:

– Зачем?

– Мне хочется прогуляться по берегу.

Она хотела спросить, не сошел ли он с ума, но, честно говоря, ничего не имела против того, чтобы оттянуть момент консумации на как можно больший срок.

Бринн сделала так, как велел Уиклифф, не жалея времени на переодевание, а когда спустилась вниз, муж уже ждал ее на террасе. В руках у него была корзинка. Еще он прихватил с собой несколько шерстяных одеял.

– Клубника и шампанское, – ответил он на ее немой вопрос.

– В это время суток вы решили устроить пикник? – спросила Бринн, в изумлении приподняв брови.

– Что-то вроде того. Я подумал, что нам надо как-то отметить событие без посторонних. И я подумал, что, возможно, мы могли бы заключить перемирие на этот вечер.

Бринн не знала, как реагировать. Ей не хотелось заключать с ним перемирие. Она не хотела расслабляться. Но она не стала протестовать, когда он взял ее за руку и повел с террасы вниз и через лужайку к скалам на берегу.

Солнце уже превратилось в красный шар над горизонтом. Искристая золотистая дорожка пролегла на воде. У края обрыва Лусиан задержался, любуясь видом. Бринн его понимала – вид был такой, что дух захватывало.

По узкой тропинке они спустились к морю. Она поняла, что он направляется туда, где увидел ее впервые, к маленькой бухте, которую она считала своей неприкосновенной территорией. Бринн не знала, какая из эмоций в ней сейчас брала верх: тревога или испуг. Когда он взял ее под руку, хотя поддерживать ее не было никакой необходимости, Бринн одернула руку, хотя и не стала говорить ему о том, что она бы и с закрытыми глазами могла пройти по этой тропе, ни разу не споткнувшись.

Возле заводи, той самой, где она так любила купаться, была небольшая песчаная коса. Там Уиклифф и расстелил одеяла. Дождавшись, пока Бринн сядет, он выудил из корзины бутылку шампанского.

– Выпьете стаканчик? – спросил он.

– Да, пожалуй, – ответила Бринн. Говорят, вино придает храбрости, а храбрость ей сегодня не помешает.

Он налил два бокала, после чего устроился рядом с ней на одеяле, растянувшись на боку и опираясь на локоть. Бринн инстинктивно поджала колени и молча стала потягивать шампанское.

Одно Хорошо – место было красивое, в котором приятно находиться. Ветерок совсем ослаб, нежно лаская кожу, а мерный шум волн успокаивал, снимал напряжение.

Лусиан заговорил первым:

– Меня всегда удивляло то, какой здесь теплый климат.

– Да, – сказала Бринн в ответ. – Эта часть Корнуэльского побережья – самое теплое место во всей Англии. Здесь даже пальмы растут, а розы цветут и в декабре.

– Я могу подтвердить, что здесь можно найти самые красивые розы. Мне повезло одну такую обнаружить.

Он смотрел прямо ей в глаза. Бринн заметила это, решившись украдкой на него взглянуть.

– Лестью вы меня не возьмете, милорд. Я не собираюсь поддаваться на ваши искусные уловки. Вам меня не обольстить. Я не стану вашим очередным трофеем.

– Я не думаю о тебе как о трофее, сирена.

– Нет?

– Нет. Я думаю о тебе как о моей необычайно красивой жене.

Бринн поморщилась:

– Должна ли я напоминать вам о том, что вы сами согласились считать наш брак браком по расчету? Вам ни к чему пытаться меня очаровать. Я готова выполнить свои обязательства по сделке. Покуда вы готовы оплачивать образование моего брата, я готова выполнять свой супружеский долг.

Он едва заметно усмехнулся:

– Я уверен, что ты найдешь брачное ложе куда более приятным местом, чем-то, на котором лишь исполняют долг.

Бринн поджала губы. Она воздержалась от встречной колкости, решив, что чем меньше она будет говорить, тем лучше. Когда он предложил ей клубнику, она отказалась.

Лусиана это не смутило. Выбрав ягоду посочнее, он положил ее в рот.

– Ты готова многим пожертвовать ради Теодора. Отказать себе в удовольствии говорить о любимом брате она не могла.

– Я готова все для него сделать, – с жаром подтвердила Бринн.

– Кажется, у вас большая разница в возрасте. Бринн уставилась взглядом в бокал.

– У моей матери после рождения Риза возникли проблемы со здоровьем. Несколько раз у нее были выкидыши. – Бринн запнулась. Слишком деликатной была эта тема, слишком нескромной. – Она умерла, когда давала Тео жизнь, – тихо закончила она.

– И ты его вырастила. Но ведь и ты сама была ребенком в то время.

– Мне исполнилось двенадцать. Я была уже достаточно взрослой, чтобы заботиться о маленьком.

– Тео с тобой повезло. – Бринн ничего не сказала, и Лусиан тихо добавил: – Я всегда мечтал иметь брата или сестру. Но я был единственным ребенком.

Жестокосердие Бринн была намеренным. Она не хотела ничего слышать о детстве своего супруга, ничего, что могло бы вызвать у нее симпатию к нему или иные глубокие чувства. Нельзя давать волю эмоциям.

– Вы сильно заблуждаетесь, милорд, если думаете, что мне хочется что-либо о вас знать.

Он не стал ей уподобляться.

– Я привел тебя сюда не для того, чтобы ругаться, моя сладкая, – примирительно сказал он.

– Тогда зачем вы меня сюда привели?

– Я подумал, что ты будешь чувствовать себя комфортнее в своем королевстве.

– Комфортнее?

– Ты сегодня весь день как на иголках. Возможно, тут, в знакомом месте, неизбежность исполнения брачных отношений не так сильно будет тебя нервировать.

Бринн резко обернулась к нему.

– Вы намерены консумировать наш брак прямо здесь?

– А ты можешь предложить что-то получше?

– Конечно, могу! Обычно такого рода дела происходят в спальне невесты.

– Но ведь наш брак обычным не назовешь, верно? Лично я назвал бы его исключительным, своего рода уникальным.

Бринн набрала в грудь побольше воздуху, подыскивая слова, которыми должна была его забросать.

– Вы представляете себе масштабы скандала, который случится, если нас увидят? Или вам просто нет до этого дела?

– Никто нас не увидит. Разумеется, я собираюсь дождаться темноты.

Сейчас уже наступали сумерки. Бринн сделала большой глоток шампанского, надеясь, что игристый напиток усмирит ее страх.

– Все равно так нельзя, – пробормотала она.

– А плавать здесь обнаженной среди бела дня можно?

Бринн тряхнула головой, отчаявшись, что-то ему втолковать. Неужели он не понимает? Одно дело плавать тут, когда никого нет рядом, и другое дело проводить первую брачную ночь на каменистом пляже.

– Не хотите ли вы сказать, что ожидаете, что я стану здесь раздеваться?

– Почему нет? Я уже видел тебя раздетой.

– Будет слишком холодно, – не очень впопад сказала она.

– Я сделаю все, чтобы ты не замерзла.

Уиклифф отставил блюдо с клубникой и сел. Бринн напряженно застыла.

– Я думал, что ты храбрее. А ты, оказывается, ханжа.

– Я вам не ханжа, и вообще… я не такая.

Он едва заметно улыбнулся, выслушав ее раздраженный ответ.

– Я теперь твой муж, Бринн. Замужним женщинам дается больше свободы, чем юным девушкам… – Он замолчал, сделав паузу: – Ты знаешь, что сейчас между нами должно произойти?

– Я не такая уж зеленая девица. Все мои близкие подруги замужем, и одна из них рассказала мне… в общих словах, чего мне следует ожидать.

– Тогда ты знаешь, что близкие отношения необходимы, чтобы зачать ребенка.

Бринн было любопытно, почему ему так важно иметь ребенка, но она не осмеливалась спросить, опасаясь, что если он откроет перед ней душу, то ей будет трудно продолжать относиться к нему как к совершенно чужому и нисколько не интересному ей человеку.

– Мне хорошо это известно, милорд.

– Лусиан, – пробормотал он. – Назови меня по имени, любовь моя.

– Лусиан, – неохотно повторила Бринн.

– Вот так-то лучше. Не хочешь еще шампанского?

– Да, пожалуй.

Бринн выпила и так слишком много и знала об этом, но она не собиралась останавливаться. Если Уиклифф действительно решил осуществить задуманное, ей понадобится мужество.

Он налил ей шампанского, а сам принялся развязывать шейный платок.

– Тебе совершенно не из-за чего переживать, – сказал он, перехватив ее испуганный взгляд. – Я постараюсь, чтобы этот первый опыт оставил приятное впечатление.

– Я-то прекрасно знаю, что мне есть из-за чего переживать. Вы можете не верить в проклятие, но у меня нет сомнений в том, что ваша безрассудная страсть ко мне станет еще сильнее, как только мы…

– Станем любовниками? – Да.

– Ну, из того, что я знаю о проклятиях, следует, что они действуют лишь на тех, кто в них верит.

– Ну, тогда вы могли бы принять в расчет мои чувства. У вас, очевидно, имеется немалый опыт, поэтому вам моей тревоги не понять.

– Страх девственницы… Понимаю. Ты боишься боли. Бринн прикусила губу, чувствуя, что краснеет. – Да.

В глазах его была безграничная нежность, и голос его был полон участия.

– Не думаю, что я могу тебя до конца понять, ибо никогда не был женщиной. Но я обещаю тебе, что-то, что нам сейчас предстоит, совсем не страшно, а, скорее, наоборот. Тебе понравится, вот увидишь.

Бринн отвела глаза в сторону. Если она позволит Лусиану растопить её сердце нежностью, как ей обороняться?

Когда Лусиан скинул камзол, Бринн была уже как натянутая струна. За камзолом последовала рубашка. Отчего-то у нее перехватило дыхание.

– Не могли бы мы… отложить консумацию брака на какое-то время? Я едва вас знаю.

Он посмотрел на нее с обезоруживающей нежностью:

– Чем скорее все останется позади, тем раньше ты узнаешь, что бояться тебе было нечего.

– На самом деле я не боюсь. Я просто не хочу с вами близости.

– Отчего же? Тебя что-то отвращает в моей внешности? В фигуре? Или в лице?

– Вы знаете, что дело не во внешности. Не в физической материи.

– Тогда в чем же дело?

«Вы заставляете меня чувствовать себя слишком уязвимой», – подумала Бринн.

– В вашем невыносимом самомнении. Вы думаете, что женщины должны сами падать к вашим ногам.

– Уверяю тебя, я так совсем не думаю. – Голос у него был низким, вибрирующим, ласкающим, как дорогой бархат.

Бринн ничего на это не сказала, и Уиклифф прикоснулся пальцами к упрямому завитку, выбившемуся из тугого узла ее прически.

– Неужели тебе совсем не любопытно узнать, что за радости таит в себе плотская любовь? Каково это – стать женщиной в полном смысле этого слова? Клянусь, что тебе будет приятно. Я могу смело обещать, что ты получишь немалое наслаждение от физического аспекта брака.

Бринн ни за что не хотела встречаться с ним взглядом. Но, даже отказываясь на него смотреть, она с трудом притворялась безучастной.

– Могу я распустить твои волосы, Бринн? Пожалуйста? – спросил Уиклифф.

Бринн растерялась, несколько сбитая с толку этим его «пожалуйста». Она бы предпочла ему отказать, но как муж он имел такое право.

– Как пожелаете.

– Я очень этого желаю.

Приподнявшись, он опустился рядом с ней на колени и одну за другой принялся вытаскивать шпильки из ее волос. Бринн боялась дышать. Она спиной чувствовала тепло его крепкого сильного тела, вдыхала чистый мускусный запах кожи. Одну за другой он высвобождал буйные пряди, пока вся тяжелая масса огненных кудрей не рассыпалась по ее плечам. Когда он медленно погрузил в эту массу свою руку, нежно, но, по-хозяйски сжав ладонь, Бринн почувствовала, что внутри ее что-то предательски тает. Она вся как-то размякла. Его прикосновения были такими нежными, такими невероятно возбуждающими.

Затем, ни слова не говоря, он перекинул ее волосы на одно плечо и принялся расстегивать пуговицы на ее платье. Но не прошло и двух секунд, как Бринн почувствовала, как горячий влажный язык скользнул вдоль позвоночника. По телу ее прокатилась приятная дрожь. Уиклифф припал губами к ее затылку, покусывая нежную плоть, и это странно и остро возбуждало.

Бринн боялась пошевельнуться, прислушиваясь к своим ощущениям. Внизу живота, глубоко внутри, стало жарко, и это тепло, раскручиваясь, словно по спирали, распространялось по телу. Уиклифф продолжал целовать ее шею, спуская платье с плеч, открывая корсет. Она почувствовала, как он расстегнул крючки, почувствовала, как стало легче дышать. Потом он опустил рубашку, и груди ее выскочили на свободу.

– Лусиан, – слабо протестуя, шепнула она.

– Мне нравится, как звучит мое имя у тебя на устах. Ладони его накрыли ее грудь, и Бринн затаила дыхание.

– Тебе не надо стыдиться меня, моя чудная Бринн. Твоему телу нравятся мои ласки. Смотри, как участился твой пульс… как восстали твои соски…

Пальцы его сомкнулись вокруг набухших почек, и наслаждение острыми и быстрыми стрелами пронзило ее раз, другой, заставляя прогибаться навстречу сладострастной муке.

– Тебе нравятся эти ощущения, Бринн? А когда я возьму их в рот, тебе понравится еще больше. Позволь мне вкусить твоей сладости…

Он взял бокал из ее рук и отставил его в сторону, затем опустил Бринн на одеяло. У Бринн кружилась голова, она словно плыла в пространстве, кровь гудела в ушах. Уиклифф наклонился над ней и стал по очереди целовать ее соски, поглаживая набухшие кончики шелковисто-шершавым языком, втягивая их в себя. Бринн всхлипнула и забормотала что-то несвязное. Когда он подул на сосок, все еще блестящий от влаги, по телу ее пробежала дрожь.

Удерживая ее затуманенный взгляд, Уиклифф принялся расстегивать застежку своих бриджей, приспуская их с бедер.

В сгущающихся сумерках Бринн смотрела на его обнаженный фаллос. Она испытала легкое потрясение при виде могучего орудия его мужества. Он пульсировал, направленный прямо на нее.

– Это всего лишь плоть, любовь моя. Прикоснись ко мне, чтобы самой убедиться.

Он взял ее руку и поднес к фаллосу, позволяя ей не торопясь исследовать то, что видели ее глаза. Бринн осторожно притронулась к нему. Теплая атласная плоть натянулась так, словно внутри был гранит. Она попробовала сомкнуть пальцы вокруг него, но Уиклифф удивил ее, издав тихий стон.

Бринн тут же отдернула руку.

– Больно?

Он тихо засмеялся:

– Больно? Нет, очень приятно.

Уиклифф снова склонился над ней, но на этот раз припал губами к ее губам. Бринн, напряженно застыв, лежала под ним, пока он не попросил тихо у самых его губ:

– Впусти меня, сирена. Поцелуй меня так, как я тебя целую. Дай мне свой язычок.

Уиклифф был слишком опытен, а Бринн была бессильна перед ним. Бессильна противостоять обольщению. Воля ее была сломлена, она, как ни боролась, оказалась в его плену. Он соблазнил ее своими волшебными поцелуями.

Когда он привлек ее к себе, теснее прижимая к возбужденному телу, Бринн задрожала, беспомощная, вся в огне. Жар волнами прокатывался по ее телу, овладевал всем ее существом. В ней нарастало то, что она уже успела распознать как желание. Лусиан словно околдовал ее, опоил дурманом, и она больше не могла и не хотела скинуть с себя наваждение. Руки ее вспорхнули ему на шею, и она не стала сопротивляться желанию, вернуть ему его поцелуи.

Когда язык ее сначала осторожно, потом все смелее стал подражать движениям его языка, Лусиан испытал чувство сродни триумфу. Каким восхитительно чудным показался ему пыл невинности, эти трогательные толчки неопытного языка, ее радостное возбуждение, робкие попытки Бринн вернуть ему наслаждение.

Она тихонько всхлипнула, когда он медленно провел ладонью по ее телу вниз, задержав ладонь на скрещении бедер. Когда Бринн инстинктивно заерзала, он погладил ее, успокаивая.

– Позволь мне приласкать, моя сладкая. Когда женщина возбуждена, ей приятно принимать мужчину, я хочу подготовить тебя. Позволь возбудить тебя, моя чудная Бринн.

В темноте он чувствовал ее вопросительный взгляд.

– Я… я не думаю, что можно, – сдавленно прошептала она, – что можно быть более возбужденной.

Он спрятал улыбку.

– О да, можно. И я с огромным удовольствием тебе это покажу.

Бринн не протестовала, когда он поднял ее юбки, обнажив ее нежную плоть, открыв ее дыханию ночной прохлады. И все же она напряглась, когда он провел ладонью вверх по внутренней стороне бедра.

Чтобы отвлечь ее, Лусиан стал целовать ее грудь, посасывая соски, а сам тем временем осторожно раздвинул нежные складки, скрывавшие влагу.

Бринн была шелковисто-влажной, и тело ее было готово принять его.

Уиклифф почувствовал, что Бринн дрожит, и осторожно позволил попытку погрузиться в шелковистое тепло. Его молодая жена тихо всхлипнула от удовольствия. Тогда он присоединил второй палец, пробираясь глубже, и Бринн, вскрикнув, сжала бедра.

Глубоко и сильно втянув в рот набухший сосок, Уиклифф продолжал ласкать ее пальцами, совершая движения все в том же возбуждающем ритме, пока бедра Бринн не стали двигаться в унисон его руке. Она выгибалась ему навстречу и извивалась в инстинктивных поисках облегчения едва переносимой страстной муки. Уиклифф чувствовал жар, исходящий от ее разгоряченной кожи, слышал, как сбивчиво она дышит, он знал, что Бринн уже почти на вершине блаженства. Мгновение… и ее затрясло.

Ощущая себя триумфатором, Лусиан завладел ее ртом, жадно ловя ее крики экстаза, ее стоны. Он целовал ее лицо и держал ее в объятиях до тех пор, пока Бринн не обмякла в его руках. Плоть его словно жгло огнем, он испытывал настоящую боль, но он держался, давая ей время на то, чтобы прийти в себя.

Он чувствовал ее недоумение, ее смущение и замешательство. Она искательно заглядывала ему в лицо.

– Это то удовольствие, о котором вы говорили? – хрипло прошептала она.

Он улыбнулся:

– Да, это зовется наслаждением. Но это еще не все.

– Не все? – еле слышно переспросила Бринн. – Мне кажется, я больше не выдержу.

– Выдержишь, – тихо пообещал он. – Ты узнаешь еще большее блаженство, когда мы сольемся, плоть к плоти. Позволь показать тебе, Бринн.

Она молчала. Но молчание это было знаком согласия, знаком того, что она сдалась.

Убрав со лба ее влажный локон, Лусиан устроился у нее между ног и вдруг замер.

Сердце его наполнила странная необъяснимая нежность. Он смотрел в ее лицо, укрытое ночным сумраком, и думал о том, что это она его жена, та самая женщина, которую он выбрал себе в спутницы до самой смерти. У него было женщин без счета, но с ней все же все было не так, как с другими. Бринн была другой. С ней он сгорал от страсти, от вожделения, от желания, но все эти чувства в той или иной мере он испытывал и с другими, пусть и не так интенсивно. Что его завораживало и пугало, так это то, что к своей жене он чувствовал что-то еще, что-то особенное, доселе не испытанное. Опасное.

Глядя на нее, лежащую под ним, отзывчивую к его ласкам, необычайно пленительную, он вспомнил свои сны.

И нахмурился. Неужели Бринн права? Неужели она становится его наваждением, его проклятием?

Лусиан тряхнул головой. Потом он подумает над грозящей ему опасностью. Потом. Не сейчас.

– Позволь мне сделать тебя моей, Бринн… – прошептал он.

С нарочитой медлительностью он приподнялся на локтях, раздвинул ее бедра своими. Когда он вошел в нее наполовину, она задержала дыхание, он тоже замер, давая ей привыкнуть к новым ощущениям.

Дыхание Бринн сделалось хриплым, когда он чуть поднажал.

– Не напрягайся, любовь моя. Попробуй расслабиться, когда принимаешь меня в себя.

Лишь почувствовав, как спало ее напряжение, он продолжил входить в нее очень медленно, очень постепенно. На этот раз он почувствовал, как она поморщилась от боли, когда он прорвал ее девственный барьер, но Бринн лишь тихо вскрикнула, когда он преодолел весь путь до конца.

Еще долго он не позволял себе двигаться, покрывая поцелуями ее разгоряченное лицо, ее веки, без слов благодаря ее за тот дар, что она ему вручила. Он чувствовал, как тело ее расслабляется, как плоть, сжимавшая его так девственно туго, становится мягче, согревается вокруг него, чувствовал, как увлажняется ее лоно, наливаясь новым возбуждением.

– Лучше? – спросил он. Теперь он уже не чувствовал уверенности, что может и дальше держать свою страсть под контролем.

– Да, – еле слышно выдохнула Бринн.

Лусиан заставил себя еще чуть повременить, борясь с охватившим его возбуждением. Она была влажной и горячей и до безумия желанной, но, она все еще оставалась невинной и неопытной. Собрав всю волю в кулак, он приступил к выполнению поставленной задачи – медленно, не спеша довести ее до оргазма, вызвать в ней чувственный отклик.

Бринн не сопротивлялась. Когда он еще глубже поднажал, она раздвинула ноги, чтобы принять его, и когда он стал выходить из нее, она инстинктивно приподняла бедра, устремляясь следом, словно не хотела его отпускать. Лусиан сжал зубы, борясь с собой. Чувственный голод требовал немедленного утоления.

То, что она чувствовала, было сродни боли, но не было болью. Вот оно, желание. Все тело ее сжалось, вибрируя, от ощущения плоти внутри ее.

И тогда Лусиан скользнул губами вниз, к груди Бринн, целуя восставшие соски. Наслаждение стало непереносимо острым. Его возбуждающие, мучительно сладкие ласки заставляли ее прижиматься к нему теснее, вжиматься в него всем телом. Она чувствовала, как напряжение в ней растет, как она наливается жаром.

И воздаяние не заставило себя ждать. Он глубже вошел в нее. Еще глубже. Она всхлипнула, без слов моля его о пощаде. Толчки его стали сильнее, резче, и Бринн внезапно взорвалась.

Было так, словно разом вырвались на волю все ее чувства. Она застонала, прижимая его лицо к своей груди, обезумев от страсти. Все, что она могла сейчас, это, прижавшись к нему как можно теснее, пережить бурю, волшебный водоворот огня в темноте.

Ее крики экстаза все еще отдавались эхом в ночи, когда он, наконец, подошел к пику. Она смутно ощущала, как он дрожит, чувствовала, как он раз за разом вонзает себя в нее. И все же ее тело, все еще конвульсивно сжимавшееся, с готовностью принимало его в себя до тех пор, пока не стихли спазмы, сотрясавшие его тело.

Словно в тумане, дрожа, Бринн без сил упала на спину, закрыв глаза.

Наверное, прошла целая вечность до того момента, как Бринн начала осознавать действительность. И тогда она поняла, что Лусиан покрывает поцелуями ее лицо. Он все еще был глубоко в ней, и его теплое дыхание согревало ей кожу. Она все еще дрожала, все еще пульсировала от невыносимого наслаждения.

– Как ты? – спросил он, согревая ее теплом своего голоса.

– Хорошо… – выдохнула она.

Лусиан тихо рассмеялся, и смех его был полон обещанием, как и ночь, обступившая их. Он осторожно вышел из нее и заключил в объятия.

Морщась от болезненных ощущений, Бринн прижалась лицом к мускулистой твердой груди. Она чувствовала его тепло, вдыхала мускусный, мужской аромат его кожи. В его объятии было столько необъяснимой близости, хотя после того, что было между ними, объятия могли бы показаться чем-то совершенно невинным.

Она была рада тому, что он не мог видеть ее смущения. Благословенная темнота заставила ее отбросить все сомнения, забыть обо всем, о разуме, логике. Тайна, стоящая за страстью, ошеломила ее. Она не была готова к тому, что с ней произошло. Она никак не могла ожидать, что в ней спало такое сладострастное существо. Но если бы не Лусиан, не ее муж, она бы никогда не смогла узнать об этом. Конечно, он был необычайно чувственным, обаятельным, сильным мужчиной…

Бринн судорожно вздохнула.

Ему не пришлось прилагать особых усилий для того, чтобы пробить брешь в ее обороне. Она, подобно всем прочим женщинам, которых возжелал завоевать Лусиан, оказалась бессильной против его обезоруживающей нежности и сверхъестественной чувственности… да поможет ему Бог.

Бринн крепко зажмурилась. Она не хотела думать об опасности. Не сейчас. Не в этот невероятный миг.

Она была неизъяснимо благодарна ему за то, что он с такой чуткостью отнесся к ней, к ее девственности. И была благодарна ему за то, что он был с ней так нежен. Он и сейчас был нежен с ней. Пальцы его ласково скользили по ее обнажённому плечу, словно рисуя узоры.

Наконец до Бринн дошло, что ей не следует поощрять в нем фамильярность, и она отстранилась и тут же поморщилась от боли.

– Может, нам стоит вернуться, – предложил он шепотом, словно почувствовав ее дискомфорт. – Тебе будет удобнее в постели.

Бринн села. Она хотела привести себя в порядок, но руки ее дрожали, и у нее мало что получалось. Лусиан отвел ее руку и помог ей одеться. Даже в темноте он отлично справлялся с дамским нижним бельем.

– Подожди минутку, – пробормотал Лусиан, когда с одеждой было покончено. – Я принес фонарь.

Бринн слышала, как он открыл корзину и зажег шведскую спичку. Свет от фонаря, неожиданно яркий, заставил ее зажмуриться.

Убрав в корзину шампанское и клубнику, Лусиан сложил одеяла и протянул Бринн фонарь.

– Показывай дорогу, – сказал он.

Она не смела, взглянуть на него, пока шла по тропинке вдоль края обрыва или когда шла рядом с ним по лужайке к террасе, откуда через застекленную дверь можно было попасть в библиотеку. Окна библиотеки были, хоть и слабо, освещены.

Оказавшись на верхней ступени мраморной лестницы, ведущей на террасу, Лусиан замер.

– Бринн, подожди, – тихо, но властно приказал он.

Она повиновалась ему и тут вдруг увидела темный силуэт, отделившийся от стены дома. Бринн повыше подняла фонарь.

– Милорд, это я, Дэвис, – произнес незнакомец. Говорил он как джентльмен, а не простолюдин.

Дэвис оказался немолодым господином с седеющими волосами. Должно быть, Лусиан узнал этого человека, ибо он, с облегчением выдохнув, сказал в своей непринужденной манере:

– Вижу, Дэвис, что это вы. Полагаю, вы не просто так проделали весь этот путь от Лондона?

– Нет, милорд, не просто так. У меня для вас новости, и, боюсь, они не слишком вас обрадуют. – Дэвис взглянул на Бринн. – Может, мы могли бы поговорить наедине?

– Конечно. Бринн, это мой секретарь, мистер Хьюберт Дэвис. Дэвис, это моя жена, леди Уиклифф.

Гость низко поклонился:

– Мое почтение, миледи.

Бринн пробормотала то, что требовалось в данном случае согласно правилам хорошего тона, после чего подняла взгляд на Лусиана.

– Ты не простишь меня, дорогая? – спросил ее муж. – Похоже, мне надо уладить кое-какие скучные дела. Почему бы тебе, не подняться наверх? Я вскоре приду.

Бринн ничего не оставалось, как повиноваться ему. Не могла же она устраивать сцену! Она была немало озадачена таким поворотом. Ее снедало любопытство, окрашенное смутной тревогой.

Поднявшись в спальню, Бринн подошла к зеркалу и едва не задохнулась от ужаса, увидев в нем свое отражение. Смятое платье, растрепанные волосы, лихорадочный румянец – сразу видно, чем она занималась.

Она покраснела еще гуще, когда поняла, что секретарь Уиклиффа видел ее такой. Ей было страшно неловко, что ее поймали с поличным, особенно после того, как она дала себе обещание не дать умелому сердцееду Уиклиффу себя соблазнить.

Смыв с тела напоминания о любовных утехах, причесавшись и заколов волосы, Бринн поймала себя на том, что не знает, как ей быть дальше. То ли надеть ночную рубашку и ждать мужа в постели, то ли вновь надеть платье и ждать Уиклиффа одетой.

Выбрав последнее, Бринн стала искать, чем бы заняться, коротая минуты ожидания. Она открыла книгу, но не смогла сосредоточиться. Мысли ее блуждали, возвращаясь к воспоминанию о только что пережитом. Выпустив на свободу ту невероятную страстность, которая таилась в ней все эти годы, никак себя не проявляя, Уиклифф подверг опасности свою жизнь, их с ним будущее.

Прошло полчаса, а Лусиан все не возвращался. Бринн не находила себе места. Закрыв книгу, она принялась ходить по комнате, гадая о том, что могло удерживать Лусиана в библиотеке так долго.

Она уже была готова спуститься вниз и отправиться ему на выручку, когда в дверь тихо постучали. Открыв, Бринн немало удивилась, когда увидела на пороге не мужа, а его секретаря, мистера Дэвиса.

– Простите меня, миледи, но у меня для вас сообщение от его сиятельства.

– Сообщение?

– Да. Он с сожалением вынужден сообщить, что его вызвали по важному делу.

– Я не уверена, что правильно вас поняла, – ответила Бринн, нахмурившись. – Что могло потребовать его внимания в столь поздний час?

– Срочные дела. Лорд Уиклифф отправился в Фалмут, где пришвартован его корабль. Он дал мне указание сопровождать вас в Лондон. Мы едем утром, в карете. Я должен помочь вам устроиться в вашем новом доме.

Бринн напряглась.

– Мне странно, что он не мог найти минуту, чтобы сказать об этом лично.

– Дело очень срочное, миледи. Лорд Уиклифф просит у вас прощения.

Бринн не знала, верить ли Дэвису, но, сжав зубы и с трудом удержавшись от того, чтобы не сказать что-то язвительное, она просто сказала:

– Когда я могу ожидать увидеть его вновь?

– К сожалению, не могу вам точно сказать, миледи. Несомненно, дело займет, по меньшей мере, несколько дней, возможно неделю. И лишь затем он сможет приехать к вам в Лондон. Что касается завтрашнего дня, то выехать лучше рано утром, потому что путь предстоит долгий. Я прибыл в карете его сиятельства. Если вы не против, я велю грузить ваши вещи на рассвете.

– Хорошо, мистер Дэвис, – сквозь зубы проговорила Бринн.

Секретарь удалился с низким поклоном, а Бринн уставилась на дверь. Мало сказать, что поведение мужа шокировало ее, он намеренно обидел ее, унизил. Она не находила слов, чтобы выразить свое возмущение.

Какое дело может заставить мужчину покинуть невесту в первую брачную ночь? И почему Уиклифф не захотел попрощаться?