Глава 1

— Вы госпожа Ай… Айа… Дама, которую называют мавританкой?

Юный рыцарь остановил коня перед Мириам и учтиво поклонился. На нем были туника и кольчуга, и он немного вспотел, равно как и лошадь. Похоже, оба проделали долгий путь.

— Да, — кратко и несколько раздраженно ответила Мириам.

Она как раз осматривала третью маленькую патереллу, которую построили по просьбе Женевьевы, и результат ее совершенно не устраивал. В который раз рабочие пренебрегли указаниями Мириам. Плечо катапульты не было усилено, не хватало силы натяжения, обеспечиваемой деревянными кольцами, закрепленными под подшипниками колес. И не имело смысла тут же устроить головомойку мужчинам, которые, ухмыляясь, сидели вокруг халтурно сработанного изделия и уплетали обед. Они все выслушают, однако ничего не станут менять. Они просто не принимали никаких указаний от женщины. Поэтому прежде Мириам придется поговорить с Соломоном, убедить его в том, что следует устранить недостатки, и лишь тогда могло что-то измениться. А между тем Монфор брал в осаду одну крепость за другой, и Монтальбан мог стать следующим!

Раздраженная Мириам проверила натяжение ремней и осталась недовольна результатом. У нее было дел по горло. Не хватало только этого рыцаря, который даже не представился!

Похоже, гонец вздохнул с облегчением. Он явно не предполагал, что Мириам мавританка, — после отъезда графа девушка одевалась как дочь торговца или же дама из не самого благородного рода в Тулузе.

— Граф призывает вас к себе, — сообщил он теперь уверенным тоном.

— Какой еще граф? — проворчала Мириам и осмотрела отбойный брус. По крайней мере он был в порядке.

Юный рыцарь выпятил грудь.

— Наш господин граф Раймунд Тулузский! — гордо заявил он. — Он как раз въехал в свою столицу. Захватчики практически не оказывали сопротивления — и теперь Тулуза снова наша! Люди поют и танцуют на улицах, радости нет предела, госпожа!

Радость Мириам не была такой безграничной. Разумеется, она приветствовала победу графа — если это можно было назвать победой. Ведь Монфор покинул город без какого-либо сопротивления и продолжал захватывать другие земли — где, возможно, натворит гораздо больше бед, чем в Тулузе, ведь все альбигойцы покинули город задолго до его захвата Монфором. В то время как граф снова обосновывался в своем дворце, в других местах люди сгорали на кострах.

— Дорога из Монтальбана в Тулузу сейчас не опасна, — заметил гонец, однако это не было новостью для Мириам — из Монтальбана регулярно отправлялись группы воинов на разведку. — Поэтому желательно, чтобы вы последовали за мной уже сегодня.

Наконец Мириам отвлеклась от боевого орудия.

— Я правильно поняла — граф снова собирает свой двор? Или же в Тулузе всего лишь своего рода военный лагерь?

— Там, где граф, — с достоинством заявил гонец, — разумеется, находится и двор Тулузы. Помимо вас также приглашена и госпожа Женевьева де Монтальбан.

Мириам изумленно подняла брови.

— Вот она обрадуется! — буркнула она. — Послушайте, монсеньор, разумеется, мы подчинимся воле графа. Но отправиться в путь сегодня невозможно. И граф не может призвать лишь моего супруга, меня и Женевьеву. Ему придется принять весь двор, который он бросил на произвол судьбы. Девочки не могут остаться здесь без присмотра взрослых женщин. До сих пор я вела двор госпожи Леоноры, так что теперь сообщу эту новость девочкам. Мы соберем вещи и, я думаю, завтра около полудня будем готовы к отъезду. А вы пока освежитесь и позаботьтесь о своей лошади. Она выглядит совершенно истощенной.

— Простите, госпожа, но я передал вам срочное сообщение! — возразил рыцарь. — Граф ожидает вас!

Мириам вздохнула. Ей не очень-то хотелось снова вживаться в роль всезнающей предсказательницы. Предвидеть действия Монфора было сложно, и к тому же окончание этой войны представлялось ей весьма туманным. Но, разумеется, она не могла признаться в этом графу. Предсказатель по звездам всегда ходил по острию бритвы: он должен был предсказывать будущее и при этом не говорить неприятные вещи.

— Монсеньор, сегодня звезды предскажут то же, что и завтра, — сообщила она рыцарю. — Один день ничего не изменит. Но если это настоятельное желание графа, я могу этой ночью составить гороскоп и уже завтра предоставить его ему. Если я полночи проведу в седле, я этого сделать не смогу. Так что обуздайте свое нетерпение, я все объясню графу.

С этими словами Мириам оставила рыцаря, коротко и недружелюбно кивнула рабочим и отправилась в комнату лекаря. Авраам уже ожидал ее там. Он слышал о приезде гонца и понимал, зачем тот явился.

— Итак, если ты спросишь меня, нам следует уже этой ночью отправиться в Аль-Андалус, — сказал он и протянул жене кубок вина. — Раз уж здесь становится жарко, то в Тулузе будет еще жарче. При этом, похоже, граница с Арагоном открыта, ее только что пересек наш граф с войском. Нам придется всего лишь пару дней выдавать себя за покорных испанских христиан. — Соломон бросил на него многозначительный взгляд. Раньше Мириам было непросто выдавать себя за христианку. — Ну хорошо, как по мне, пусть мы будем иудейскими торговцами. У нас есть разрешение на проезд от эмира. А через три-четыре недели мы будем в Гранаде. Эмир сдержит свое обещание, Мири! Лучшие учителя астрономии ждут тебя. Самые современные приборы! Тебе же не хочется продолжать играть роль предсказательницы перед графом!

— Но как же девочки? — произнесла Мириам. — И Женевьева… Я не могу так просто отдать ее графу.

— Женевьева может остаться здесь, — беззаботно ответил Авраам. — Пьер де Монтальбан — ее отец, граф не может отдавать ему приказы.

— А София… — Мириам не хотелось бросать своих подопечных. — И наши катапульты…

Авраам схватился за голову.

— Ты ведь не собираешься ждать нападения лишь для того, чтобы ты могла выстрелить из этих штук! Поехали, Мириам, я куплю тебе котенка. Или борзую… Тогда ты сможешь заботиться о чем-то не таком опасном.

— Я не поеду в Тулузу, если вы не поедете! — Это была Женевьева. Она вошла в комнату и услышала последние слова. — И вы должны поехать в Тулузу. Вы не можете оставить нас одних! Граф… Вы ведь знаете его, госпожа Айеша! Ему нужен благоразумный советник. Он последний раз призывает вас, госпожа. Если сейчас Монфор не нападет…

— В последний и предпоследний раз было сказано то же самое, — заметил Авраам.

Между тем Соломон выглянул в окно.

— Должен вам сообщить, — невозмутимо произнес он, — что сейчас как раз расставляют многочисленную охрану у всех ворот. Похоже, граф предвидел твою реакцию на его повеление и дал гонцу соответствующие указания. Маловероятно, что сегодня ночью ты сможешь выехать отсюда, Айеша.

Мириам в ярости тряхнула головой.

— Я не его заложница!

Авраам вздохнул:

— Но ты можешь ею стать. Будь они прокляты, все эти благородные господа! Нам следовало уехать намного раньше!

— Это, наверно, и из-за меня, — пробормотала Женевьева. — Я, пожалуй, слишком резко отреагировала, когда гонец передал мне повеление графа. Как бы то ни было, уже сегодня я приму крещение. Тогда он не сможет ко мне прикоснуться. — Девушка опустила голову.

Мириам встревожилась. Голос Женевьевы звучал не так, как когда она говорила о своих планах стать Совершенной. Сейчас ее явно не переполняли радостные ожидания, она говорила смиренно.

Соломон вскочил.

— Об этом не может быть и речи! — категорично заявил он. — Или ты считаешь, что уже достаточно подготовлена к жизни Совершенной? — Он сделал ударение на слове «жизнь».

Женевьева покраснела.

— Нет, — призналась она. — Я… Я исповедовалась в своих грехах. Но, разумеется… разумеется, с моей жизнью в роли неофитки покончено. Если же я сейчас приму крещение…

— …Ты обязана будешь в конце концов заморить себя голодом! — возмущенно воскликнул Соломон. — Или броситься в огонь, или что-то в этом роде. Дитя мое, Господь не хочет этого! Это может быть выходом, только если завтра эту крепость захватят. — При угрозе захвата крепости нередко все жители принимают крещение и охотно прощаются с жизнью уже как Совершенные. — Но не ради того, чтобы не отдаться мужчине, который до сих пор, насколько мне известно, ни разу не пытался силой затащить девушку в постель. И даже случись такое, ты переживешь это. Господь хочет, чтобы ты жила!

— Господь хочет освободить мою душу! — ответила Женевьева.

Авраам издал стон.

— Сейчас как раз подходящий момент для теологической дискуссии. Ну хорошо, Мири, мы поедем в Тулузу, и ты будешь предсказывать по звездам. Возможно, когда-нибудь ты приедешь к нам, дядя… э-э… господин Жером. С любимыми катапультами Мири.

— Кстати, нам еще нужно поговорить о них! — Похоже, Мириам тут же забыла о графе и вытащила чертежи из рукава платья. — Необходимо кое-что исправить, нужно…

Авраам протянул Женевьеве кубок вина и настоял на том, чтобы она выпила.

— Сейчас мы оба, — сказал он, — позовем девочек и оруженосцев господина Раймунда и сообщим им новости. А завтра мы отправимся в Тулузу и будем презирать всех врагов — наших и нашей веры. И не важно, как их зовут — Раймундом или Монфором! Ты так юна, Женевьева. Еще не пришло время умирать!

София Орнемюнде восприняла новости о переезде со смешанными чувствами. С одной стороны, она радовалась возможности покинуть Монтальбан. Ее угнетала теснота в переполненной крепости, и даже если ей удалось побороть свой страх перед рыцарями, она все же чувствовала себя неуютно. В Тулузе были женские покои, там она будет чувствовать себя в безопасности. Но, с другой стороны, в Тулузе находился Фламберт — во всяком случае, она так предполагала. Она снова его увидит, и он снова будет ухаживать за ней. При этом она все еще не поняла, какие чувства испытывает к юному рыцарю.

Весь последний год она переживала за него, так как он сражался в войске юного графа. С таким же страхом, что и Женевьева, и с нетерпением ждала она новостей об исходе битв. Но если он снова будет твердить ей о своей любви, если ей снова придется его целовать… Правда, их последний поцелуй был на самом деле чудесным… София нервно покрутила в руках медальон Дитмара, который она почти не снимала в Монтальбане. Другие девочки уже давно перестали дразнить ее из-за этого. Что касается Дитмара, у нее никогда не было ни малейших сомнений в том, какие чувства к нему она испытывает. Но это было так давно…

Как оказалось, ночью граф отправил эскорт для Женевьевы и мавританки, — как уже заметил Соломон, похоже, он понял, что женщины легко могли воспротивиться одному рыцарю. Поэтому на следующий день все они отправились в путь большой группой. Мириам настояла, чтобы девушки путешествовали в соответствии со своим положением, а не как беженки, лишь с самыми необходимыми вещами. Женщины ехали на иноходцах, две повозки везли их сундуки. Мириам снова облачилась в восточный наряд и выглядела чрезвычайно загадочной. Погрузить катапульты, к ее величайшему сожалению, времени не хватило. А ведь две дополнительные повозки не смогли бы замедлить их продвижение. Впрочем, обществу и так потребовалось почти два дня, чтобы преодолеть несколько миль до Тулузы.

Авраам и Мириам ночью покинули палатку, чтобы понаблюдать за звездным небом. Мириам достала свою астролябию и начала производить расчеты.

— Ну и? — спросил Авраам. — Что ты видишь?

— Осаду, — ответила Мириам. — Для этого мне лишь нужно задействовать подходящие созвездия. Я еще вчера говорила с твоим дядей — дело идет к третьей осаде Тулузы.

Авраам нахмурился.

— Но зачем Монфору сперва уходить, а затем возвращаться?

— Чтобы не потерять лицо. Народ непременно хотел, чтобы вернулся граф, а Монфор наверняка понимал, что не сумеет подавить мятеж. А теперь он сожжет несколько деревень, чем вызовет недовольство жителей графом. Они ведь надеялись, что он снова будет их защищать. Но что делает он? Призывает двор в Тулузу! Вскоре от восхищения, вызванного его возвращением, не останется и следа. И тогда Монфор снова нападет. Лучше всего тогда, когда юный граф со своим войском будет сражаться где-то в другом месте. В любом случае Раймунду не стоит основательно обустраиваться, и мне было бы спокойней, если бы наши катапульты были у нас под рукой.

Граф принял свою предсказательницу сразу же после ее въезда в крепость, Мириам даже не успела переодеться. А всех девушек он пригласил на праздничный ужин в рыцарский зал, что не совсем отвечало правилам этикета, поскольку недоставало хозяйки для присмотра за «двором любви». Графиня Леонора все еще пребывала при дворе короля Иоанна. Однако для Раймунда это не было препятствием. Похоже, он исходил из того, что мавританка до сих пор отлично справлялась с обязанностями воспитательницы девочек. Так что она могла и на ужине присмотреть за ними и юными рыцарями.

Ариана и другие младшие девочки пребывали в возбужденном состоянии. В Монтальбане им никогда не позволяли ужинать с рыцарями. Разумеется, в тесноте крепости их не могли содержать как в гареме, но Мириам и Женевьева, по крайней мере, всеми способами оберегали их целомудрие. Сейчас же, когда правила утратили строгость, девушки принялись обмениваться украшениями и платьями и не уставали смазывать друг другу волосы маслом, промывать их с помощью яичного белка и вплетать в них серебряные и золотые ленты. Старшие девочки выпрашивали у мавританки растительные краски, чтобы накрасить губы и подвести глаза.

Лишь София и Женевьева не принимали в этом участия. Они надели к ужину простые платья и с колотящимся сердцем вошли в большой зал, где их уже ожидал граф для приветствия.

София присела перед ним в реверансе, и, несмотря на ее неприметное темно-зеленое платье из бархата и более светлую тунику без всяких украшений, накинутую поверх платья, все взгляды обратились к ней.

— Ты становишься все красивей, дитя мое! — воскликнул граф. — Твой отец когда-то сможет выгодно выдать тебя замуж. Причем уже пришло время! Но крепость господина Роланда, Лауэнштайн, осаждают.

София сперва покраснела, а затем побледнела. Уже на протяжении многих лет она не получала вестей от своих родителей. Она ничего не знала об осаде.

— И… И как там обстановка? — испуганно спросила она.

Граф пожал плечами.

— Дитя, у меня полно своих забот, — сказал он. — Но твой отец со всем этим разберется, не переживай. Роланд выходил и не из таких передряг, что ему этот бесстрашный юнец, который требует вернуть «его наследство»… — С этими словами он повернулся к Женевьеве.

Девушка едва присела в реверансе. Женевьева не испытывала ни малейшего уважения к своему господину. На ней было черное платье, ее роскошные волосы были зачесаны назад и заплетены в косу. И все же она была очаровательна. К тому же строгая прическа лишь подчеркивала благородство ее лица с правильными чертами, а сдерживаемая ярость добавляла блеска ее глазам.

Граф с восхищением смотрел на нее.

— Я предполагал, что вы покинете Окситанию, госпожа Женевьева, — учтиво сказал он. — Но, как оказалось, вы не уехали.

Женевьева скривила губы.

— А я полагала, что вы останетесь, сударь, чтобы выполнить свои обязательства. Но, как оказалось, вы не задумываясь воспользовались возможностью уехать.

Граф рассмеялся. Его не разозлили ее слова.

— Ну, теперь я снова здесь! — весело заметил он. — Я снова здесь, да и ты была не так уж далеко. И все кончилось прекрасно. Ну, так что, мой ангел, ты придешь ко мне этой ночью?

Женевьева потеряла самообладание. Она забыла, что этот мужчина ее феодал и что она, равно как и другие, зависит от него. Она забыла, где она находится и сколько людей смотрят на нее. Женевьева подняла руку и отвесила графу звонкую пощечину. Затем она еще раз сверкнула на него глазами и покинула зал.

София волновалась, входя в замок. Она собиралась пойти с другими девочками к столу, который им до этого указала мавританка, — немного в стороне от рыцарей, однако хорошо видный с почетного стола графа. Там будет сидеть и Мириам и наблюдать за девочками. Софию это вполне устраивало, но Фламберт перехватил ее до того, как она успела дойти до стола. София изумленно подняла на него глаза, и это при том, что она весь день с нетерпением ожидала встречи с ним. Но сейчас все ее мысли были заняты новостью из Лауэнштайна. Крепость была под осадой — значит, Дитмар осуществил задуманное. Предполагал ли он, что она в крепости? Сражался ли он ради нее? Однако одно было ясно: ее рыцарь не забыл свою даму.

Наряд Фламберта выглядел благородно, и его открытое лицо освещала улыбка. Юный рыцарь был похож на Женевьеву, однако ему не хватало внутреннего огня, страсти, которая кипела в его сестре, словно лава в кратере вулкана. Фламберт был нежным и терпеливым. Когда он добивался своего, в его темных глазах появлялся довольный блеск. Как и сейчас, когда после столь долгой разлуки София стояла перед ним.

— Госпожа София, моя дама! Темнота, в которой я обитал последние месяцы, озарилась светом! Ваша красота ослепила меня, ваш образ врезался мне в память, я мечтал о вас каждую ночь, но никакой образ не сравнится красотой с явью.

София натянуто улыбнулась.

— Я также рада снова видеть вас, и в добром здравии, господин Фламберт, — приветливо произнесла она.

— Чему я обязан лишь вам и вашему знаку, который оберегал меня и окрылял, где бы я ни сражался. — Фламберт поклонился и схватил Софию за руку. — Прошу, пойдемте со мной, моя госпожа, давайте разделим тарелку. Позвольте мне поведать вам о деяниях, которые я совершал в вашу честь.

София нехотя последовала за ним. Она едва ли могла отказаться от приглашения и не хотела разочаровывать рыцаря. Не то чтобы она не испытывала к Фламберту никаких чувств, его мягкий, глубокий голос пробуждал в ней то, что не удалось пробудить Дитмару. Но, с другой стороны, ей все еще слышалось эхо любовных клятв Дитмара, Фламберт же должен был находиться поблизости, чтобы запасть ей в сердце.

Но сегодня он был рядом, и она добродушно выслушала его рассказ об осаде и освобождении Бокера в прошлом году и обо всех победах за последние месяцы, к которым он был причастен. Фламберт служил сыну Раймунда, и войско юного графа словно ураган пронеслось по Окситании. Однако с Симоном де Монфором они не встречались.

— И почему же вы сейчас здесь? — спросила София, пытаясь показать себя строгой дамой сердца.

На самом деле то, о чем рассказывал Фламберт, интересовало ее лишь отчасти, ее мысли все еще были заняты Лауэнштайном. Откуда у Дитмара появились средства для осады крепости? Как ему удалось собрать столько рыцарей, поддерживающих его? Разумеется, София знала, что ее родителей не очень любили в округе. Но хватит ли тех нескольких рыцарей из Франконии, которые смогут терпеливо стоять перед Лауэнштайном долгое время? София задавалась вопросом, кому она желала победы…

— О, я получил небольшое ранение, — ответил Фламберт. — Ничего серьезного, но…

Он указал на правую руку. Лишь сейчас София заметила, что он почти все время использовал левую руку, и чтобы наполнить их кубки вином, и чтобы положить для нее лучшие кусочки. Она пробовала блюда лишь из вежливости, хоть они и были приготовлены превосходно. В Монтальбане трапезы были гораздо скуднее.

— Мне очень жаль, — искренне произнесла она. — Я… Я надеюсь, что вам не было очень больно и что… что сейчас рана уже зажила. Вы… Вы можете показать ее мне, я… я могла бы ее перевязать и…

Фламберт улыбнулся Софии.

— Одного лишь взгляда на вас достаточно, чтобы я исцелился! И она почти зажила, вскоре я снова смогу держать меч. К сожалению, ваш знак немного… Мне следовало лучше беречь его….

Он вытащил когда-то зеленый платок, который он, как и прежде, носил возле сердца. Он был запятнан кровью. София почувствовала горькое сожаление — и снова угрызения совести.

— Я с удовольствием дам вам другой знак, — произнесла она и окинула взглядом свой наряд.

Но ни платье, ни туника не были украшены ни лентами, ни пряжками, ни шелковыми петельками. Единственным украшением был медальон Дитмара. София ругала себя за то, что надевала его, однако она всегда чувствовала себя лучше, когда этот кусочек золота соприкасался с ее кожей.

— Завтра, — утешила она рыцаря, на чьем лице тут же отразилось разочарование.

Внезапно София ощутила нежность к своему рыцарю. Не задумываясь, где она находится и сколько людей смотрит на нее, она подняла руку и провела пальцами по щеке Фламберта. И позволила ему поднести ее пальцы к губам.

 

Глава 2

По просьбе Герлин, а также потому, что рыцарей влекли приключения, Рюдигер и Ханзи сопровождали Дитмара в Тулузу. При этом для Дитмара это поначалу было словно поездка домой, ведь Лош также располагался на юге Франции. Юный рыцарь был чрезвычайно взволнован. Его едва можно было заставить выдерживать спокойный темп, он то и дело подгонял своего коня, который все время пританцовывал впереди смирных лошадей Рюдигера и Ханзи.

— И это после почти восьми недель дороги! — удивленно заметил Рюдигер своему прежнему оруженосцу. — Окрыленный любовью… Впрочем, разве не чудесно покинуть земли, где вечно льет дождь?

Во Франконии весна была в основном сырой, и в первые дни путешествия рыцарям пришлось скакать по размытым дорогам, а по ночам устанавливать сырые палатки, чтобы затем съеживаться под не менее влажными покрывалами. В горах также было холодно и дождливо, к тому же всадников задерживали подъемы и плохие дороги. Однако чем дальше они продвигались на юг, тем лучше становилась погода. Каменистые пейзажи наконец сменили густые леса, и затем все чаще стали встречаться деревни и виноградники. Юг Франции был довольно густонаселенным районом.

— Остается надеяться, что в ближайшее время на нас не будут лететь камни из катапульт, — заметил Ханзи. — Струи дождя все же были приятней.

Рюдигер улыбнулся.

— Ты неблагодарный! Можешь представить это себе рыцарским поступком: спасение дамы Софии из лап чудовища Монфора. А ты боишься парочки камней!

— Если верить Папе, я подвергну опасности свою бессмертную душу, сражаясь на стороне альбигойцев, — заметил Ханзи. — И тогда камни Монфора отправят меня прямиком в ад. Дурацкая война!

Рыцари как раз ехали по местности, которая была частью новых владений Монфора, однако видели захваченные его войском города лишь издалека. Они надеялись добраться до Тулузы не позже чем через два дня, но все еще не решили, стоит им заезжать в город или же сразу отправиться в Монтальбан. Некоторое время им не встречались странствующие рыцари, а рассказы местного населения о том, что творится в Тулузе, различались. Одни говорили, что граф снова удерживает город в своих руках, другие утверждали, что там все еще идут бои. Третьи предполагали, что Монфор находится где-то в районе Альби.

— Мы можем порасспрашивать в следующей деревне, — сказал Рюдигер, когда они оставили позади очередной участок леса и как раз ехали по ухоженной дороге, тянувшейся между лугами и полями пшеницы. — Нам все равно нужна провизия.

Троица свернула с дороги, заметив вдали деревенскую изгородь. Однако в этот день синее небо над поселением было отнюдь не мирным. Был слышен звон клинков и крики, легкая ограда была разрушена во многих местах, а над некоторыми домами поднимался дым.

Дитмар внезапно пустил лошадь галопом, поняв, что там идет сражение. Рюдигер и Ханзи хотели, по всей видимости, сперва это обсудить, однако теперь бросились вслед за своим другом. Но вот они увидели, что кто-то бежит им навстречу. Юная девушка со светлыми развевающимися волосами проворно перелезла через поваленную изгородь и понеслась по полю, а потом бросилась к ногам лошадей рыцарей.

— Господа… господа, вы ведь рыцари! Помогите нам, прошу вас! Они хотят сжечь нас!

— Деревня альбигойцев? — спросил Рюдигер.

Девушка отрицательно помотала головой.

— Нет, господин, я клянусь… клянусь… Иисусом Христом, и… пророками, и всей Библией, и… Мы не еретики… Ни один из нас. Этих… еретиков они сожгли уже три года назад!

Последние слова она произнесла глухим голосом. Похоже, девушка все еще хорошо помнила об этом. Рыцари теперь смогли рассмотреть ее. Крестьянка, чья простая льняная юбка доходила до колен. Она была невысокой, а ее кожа — очень темной, почти орехового цвета, и красиво контрастировала с пшеничными волосами. В ее глазах, голубых, чрезвычайно красивых, сейчас плескалась паника.

— Прошу, помогите нам, пожалуйста! — еще раз воскликнула девушка.

Дитмару не нужно было повторять просьбу дважды. Решительно настроенный восстановить справедливость, он перепрыгнул на лошади через сломанную изгородь. Рюдигеру и Ханзи снова ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

— Надеюсь, противник не слишком превосходит нас в силе, — прокричал Рюдигер своему другу, когда их лошади бок о бок преодолели изгородь.

Картина, которая предстала перед их глазами, оказалась вполне ожидаемой: группа рыцарей бесчинствовала в деревне, как настоящие варвары. Десятка полтора мужчин на лошадях поджигали дома, выгоняли скот из хлевов, сравнивали с землей амбары и ломали изгороди. И они с криками сгоняли в кучу всех жителей деревни, не обращая внимания на то, что те рыдали и молили о пощаде. Людей сгоняли в простую деревянную церквушку в центре поселения. Перед ней стоял маленький упитанный священник и держал крест, им встречая непрошеных гостей.

— Мы не еретики! Ради Господа и всех святых, услышьте же меня!

Однако злодеи не собирались никого слушать. Судя по всему, они радовались, предвкушая предстоящее побоище. У всех четырех углов церкви расположились мужчины с факелами.

Теперь уже Дитмар, Рюдигер и Ханзи видели, что это были не рыцари. Похоже, это понимала даже девушка. Рюдигер задумался, откуда она могла это знать. Дворянам было легко заметить отличия: у мужчин не было ни знамен, ни нашлемников, и они были не в полном вооружении. Людей, бесчинствовавших здесь, называли благородными слугами — это были отпрыски дворянских семей, которые хоть и имели право быть посвященными в рыцари, но их отцы не могли позволить себе ни устроить празднование в честь этой церемонии, ни обеспечить сыновей боевым конем и доспехами. По крайней мере, не второго или третьего сына, для наследника же денег на посвящение обычно удавалось наскрести.

Младшие сыновья нанимались в качестве воинов-всадников, если им удавалось раздобыть лошадь, и для них превосходной возможностью подзаработать был, разумеется, крестовый поход против альбигойцев. Большинство из них были озлоблены и разочарованы в Боге и жизни и могли выместить свою злобу на любом, кто попадался им на пути. Такие гнусные деяния, как те, что совершались в этой деревне, часто были делом их рук. Однако, как правило, они не были ни сильными, ни мужественными воинами. Рюдигер хладнокровно оценивал шансы трех рыцарей против пятнадцати самозванцев, в то время как Дитмар уже предстал перед предводителем злодеев.

— Кто дал вам право разрушать деревню и убивать людей? — разгневанно спросил он. — Они заявляют, что не являются еретиками!

Мужчина, могучий парень одного возраста с Дитмаром, расхохотался:

— Они много чего могут говорить. Но здесь живут одни еретики и предатели. Да и к тому же настоятель Арно Амори ясно выразился: убивайте всех — Господь узнает своих.

— Он-то узнает! — вмешался Рюдигер. — Но я сомневаюсь, что он хочет видеть их перед собой до назначенного часа. Откуда вы вообще прибыли? Кто отдает тебе приказы?

Парню явно не понравилось, что рыцарь презрительно обращается к нему на «ты». Он выпрямился в седле и зло посмотрел на незваных гостей.

— Мы крестоносцы и подчиняемся приказам графа Симона де Монфора. Наша святая обязанность — очистить мир от еретиков и язычников. Мы в этом поклялись и исполним свое обещание. Так что прочь с дороги и дайте нам закончить свою работу!

Рюдигер покачал головой:

— А я поклялся защищать слабых. Особенно женщин и детей, а также священников Церкви Пресвятой Девы Марии. На это было благословлено мое оружие. И сегодня я не нарушу присяги, не допущу, чтобы ты и твои дружки позабавились, глядя на мучения людей, а затем разграбили их добро. С этого момента эти люди находятся под защитой рыцарства. К которому принадлежит и Симон де Монфор. Если у него есть возражения на этот счет, пусть заявит об этом лично.

Предводитель самозванцев тут же выхватил меч и бросился на Рюдигера. Пока Рюдигер отбивал атаку, Дитмар и Ханзи пробрались сквозь толпу испуганных крестьян и крестоносцев. Уже через короткое время сражение шло полным ходом, и самые смелые жители деревни пришли на помощь рыцарям, вооружившись цепами и дубинками. Для некоторых из них эта битва стала последней. Воины-всадники сражались яростно, но неумело, поэтому их легко было ранить. Лишь немногие из них были в кольчугах, не говоря уже о подобающих доспехах.

— Постарайтесь задать им жару, но не убивайте! — прокричал Рюдигер своим друзьям, когда Дитмар одним ударом отсек голову одному из варваров. — Нам не нужны неприятности.

— Однако, похоже, вы их уже заработали!

Как только раздался этот властный голос, воины-всадники опустили оружие. Это был высокий худощавый рыцарь на белом коне, на щите которого был изображен лев с двумя остроконечными хвостами, идущий на задних лапах. На белую тунику рыцаря был нашит большой крест — отличительный знак борца за веру.

— Кто вы и почему препятствуете моим людям исполнять данную ими клятву?

— Здесь произошло столкновение разных клятв, господин, — невозмутимо произнес Рюдигер. — Меня зовут Рюдигер из Фалькенберга. А кто вы?

Рыцарь нахмурился. В отличие от Рюдигера, Дитмара и Ханзи, он был в доспехах, однако приподнял забрало. За ним выстроились четыре рыцаря в полном вооружении.

— Меня зовут Симон де Монфор — наряду с другими титулами виконта Каркассона и Безье, графа Тулузы и герцога Нарбонны.

Рюдигер и другие поклонились, хотя и особо не раболепствуя.

— Значит, вы тот человек, который может уладить наш спор, — равнодушно продолжал Дитмар. — Ваши люди хотели казнить всех жителей этой деревни как еретиков, но крестьяне и священник заявляют, что они не имеют отношения к альбигойцам.

— Это правда, сударь! — Маленький, но явно бесстрашный священник протолкался с крестом вперед. — В этой деревне проживало лишь три семьи альбигойцев, но вы уже предали их огню, когда в первый раз напали на нас… когда вы уже проводили очистку этой местности. Мы только-только отстроили заново деревню. Сейчас здесь живут лишь католики, епископ может подтвердить это.

Достаточно было взглянуть на священника, побледневшего от страха, чтобы убедиться, что он говорит правду. Совершенный катар, обязанный следовать строгим правилам поста, никогда не смог бы отрастить живот, который выпирал из-под его рясы. И маленький священник явно не горел желанием приносить себя в жертву. Он держался мужественно, но, несомненно, хотел жить. Симон де Монфор со своим суровым худощавым лицом и ледяными синими глазами скорее сошел бы за аскета и мученика.

Сейчас же он грозно посмотрел сначала на священника, а затем на трех рыцарей.

— И кто вы такие, что осмелились вершить судьбы моих крестьян? — спросил он Дитмара.

— Ваших крестьян? — Дитмар нахмурился. — Разве они не подчиняются его величеству королю Франции? Ведь графы Тулузские являются подданными короля, не так ли?

Рюдигер улыбнулся. Хитрый вопрос! Все еще велись споры, подчиняются ли гордые дворяне Окситании королю. Однако Монфор едва ли осмелится лишить короля части налогов.

— Совсем недавно сын короля поступил ко мне на службу в качестве крестоносца! — гордо заявил Монфор.

Это было правдой. И наверняка монарх сделал это для того, чтобы новый граф Тулузы находился под присмотром.

Дитмар улыбнулся:

— Да, принц Людовик. Мне выпала честь пройти вместе с ним посвящение в рыцари при дворе короля. Принц, несомненно, рыцарь без страха и упрека и очень справедливый человек. Я не думаю, что он одобрил бы убийство верующих крестьян. Наш друг Жан де Бувин был посвящен в рыцари лично королем. Он весьма близок к нему.

Ханзи попытался принять достойный вид человека, который каждую неделю встречается с королем, чтобы сыграть с ним в шахматы. Монфору все это явно не нравилось, и по его лицу было видно, что он сдался.

— Ты можешь доказать, что ты примерный христианин? — обратился он к священнику.

Тот усердно закивал.

— Ну конечно, господин, епископ знает меня, он сам отправил меня сюда. Вот, посмотрите…

Он со стонами побежал к церкви и вернулся с огромной книгой — Библией, которая наверняка являлась единственным сокровищем небольшой общины. Священник открыл ее и начал читать вслух из Книги Бытия. При этом жители деревни упали на колени и попытались все вместе читать Аве Марию.

Похоже, Монфор понимал латынь. И, разумеется, причастность священника к католической церкви подтверждал не только его живот, но и монашеская ряса.

— Ну хорошо… — Губы Монфора сжались в ниточку, а из его глаз сыпались искры, особенно яркие на фоне бледного лица. Ему очень не хотелось извиняться, но пришлось. — Судя по всему, господа, вы не дали моим людям совершить непоправимую ошибку. Господь, разумеется, узнал бы своих — небесного суда не удастся избежать никому, — но вы помогли восторжествовать справедливости здесь, на земле. Прошу вас, окажите мне честь сопроводить нас к полевому лагерю. Мы направляемся к Тулузе, чтобы отбить город. Возможно, вы захотите присоединиться к нам. Войску Папы необходимы бесстрашные и справедливые воины!

— Здесь их явно не хватает, — пробормотал Рюдигер, когда рыцари все же присоединились к свите предводителя войска, как и те, с кем они сражались, причем четверо из них едва держались в седлах. — Но у меня нет никаких честолюбивых желаний! Что за бесчувственный тип этот Монфор! На совести его головорезов четверо крестьян, и кто знает, сколько изнасилованных девушек лежат мертвые за домами. И он даже не предложил выплатить людям компенсацию за убитых и не подумал хотя бы извиниться. Неудивительно, что народ его не поддерживает.

— Да и то, что он приехал вовремя… — Ханзи ухмыльнулся. — Ведь это не могло быть совпадением, что он как раз проезжал мимо с парочкой рыцарей и решил облагоразумить этих невежд. Он просто дал им время убить крестьян, позабавиться с женщинами, а вот трофеи он забрал бы себе! И если впоследствии оказалось бы, что они не были еретиками… Ну, он не был бы виноват.

— Что мы будем делать теперь? — спросил Дитмар. — Мы ведь не станем сопровождать их в Тулузу, не так ли?

Рюдигер покачал головой.

— Тогда это будет выглядеть, словно ты собираешься взять в осаду свою возлюбленную. Думаю, она не очень-то обрадовалась бы этому. Да и Монфор не станет играть на лютне перед воротами Тулузы.

— Но сегодня мы наедимся до отвала за счет этих негодяев, — заявил всегда практично мыслящий Ханзи. — Хотя они наверняка будут жарить меньше быков, чем планировали. Они ведь рассчитывали на скотину бедных крестьян!

— Мне хватит и хлеба с сыром, если при этом я смогу послушать, что говорят рыцари, — сказал Рюдигер. — Но самое главное, мы будем спать, не опасаясь нападения. Мы разозлили Монфора, друзья, и он не станет нам мстить, только если будет надеяться заполучить нас, трех вооруженных рыцарей. Но если мы уедем сразу… Ночь темна.

Еда в лагере крестоносцев оказалась весьма неплохой. Хоть и не было быков, но в рагу, которое готовилось в огромных котлах, было достаточно мяса, к нему подали хлеб и кашу из злаков. Все солдаты были хорошо откормленными и сильными, однако рыцарей среди них было очень мало. Большая часть войска состояла из оруженосцев и пеших солдат.

— Удивительно то, что Монфору удалось выиграть столько битв с ними, — сказал Дитмар.

Он, Рюдигер и Ханзи как следует подкрепились и теперь пили вино с четырьмя мужчинами из свиты Монфора, которые предложили новоприбывшим поставить палатки возле них. Здесь кутила верхушка войска, все эти мужчины уже были посвящены в рыцари. Однако они большей частью также были не наследниками, а младшими сыновьями в больших семьях. Исключением был лишь светловолосый великан по имени Матьё де Меренге. Он был не только наследником поместья возле Безье, но и единственным окситанцем среди мужчин. Трое остальных были родом из северных земель Франции.

Рюдигер вскоре отметил, что Матьё отличается от своих собутыльников не только этим. Он был здесь явно не ради трофеев или отпущения всех грехов, — похоже, он всем сердцем ненавидел альбигойцев и графа Тулузы.

— Вам следует держаться Матьё, когда мы возьмем Тулузу, — сказал один из рыцарей. — Он был оруженосцем у графа, а затем служил у него рыцарем. Если кто и знает, где в замке и чем можно поживиться, так это он!

— Прежде всего нужно заполучить голову графа, этого предателя и друга еретиков, бабника и труса! — пылко воскликнул Матьё.

— Ну-ну, я бы не стал называть графа трусом, — постарался успокоить его Рюдигер. — Разве он не сражался и не побеждал?

— Конечно, он самый настоящий трус, монсеньор! — упорствовал Матьё. — Во всем подчиняется женщине, бежит в Англию, вместо того чтобы готовиться к решающему сражению.

— Он ведь вернулся, — заметил Ханзи.

Дитмара же занимали другие проблемы.

— Вы действительно жили при дворе Тулузы, господин Матьё? — спросил он. — При «дворе любви» госпожи Леоноры?

Матьё фыркнул.

— Притон разврата! — бросил он. — Там принимают и еретиков, и евреев, и мавров. Граф держит при себе арабскую ведьму. Якобы только для предсказания по звездам.

Его товарищи расхохотались.

— Она хоть красива? — ухмыляясь, осведомился один из его друзей. — Стоит ли срывать с нее покрывало, когда мы захватим крепость? Никогда не знаешь, что скрывается под одеянием этих сарацинских женщин. — Мужчина был уже немолодым и явно участвовал в крестовом походе в Святую землю.

— Ведьмы все красивы, — ответил Матьё и снова наполнил кубок. — Там стоит заглянуть под каждую юбку…

Дитмар закусил губу. Его учили, что такие похабные речи недостойны рыцаря. Этот мужчина, ко всему прочему, оскорбил двор испанской принцессы и мавританку, близкую подругу его матери! Дитмар почувствовал, что закипает. Ему следовало бы промолчать. Тем более что, если Матьё служил при дворе Тулузы, он должен был знать Софию.

— Раз уж мы завели речь о дамах, господин Матьё, — сухо начал он, — не знали ли вы при дворе госпожи Леоноры девушку по имени София? София Орнемюнде — светловолосая и красивая, словно ранее утро…

Прежде чем он смог продолжить описание своей дамы сердца, его прервал хохот Матьё.

— Эту потаскуху, любительницу еретиков? Разумеется, я знал госпожу Софию. Она держится чопорно по отношению к любому христианскому рыцарю. Ей больше по вкусу альбигойцы. — Он ухмыльнулся и сделал недвусмысленный жест.

Дитмар вскочил.

— Вы за это ответите! — в ярости воскликнул он. — София Орнемюнде является моей дамой сердца. Ее добродетель не вызывает сомнений, равно как и то, что она истинно верующая. Доказательством чему и является то, что она чопорно держала себя по отношению к вам!

Матьё надменно улыбнулся.

— Ах вот как, ваша дама сердца! В Тулузе она не спускала глаз с Фламберта де Монтальбана. Привлекательный молодой человек, спору нет. Трубадур. Но испорчен до мозга костей отвратительным учением альбигойцев. — Он поднялся, заметив, что Дитмар не собирается садиться. — Ты ведь не станешь биться из-за нее, правда? — Он рассмеялся. — Поверь мне, она того не стоит, она…

Дитмар нанес Матьё удар кулаком в лицо, от которого тот зашатался. Остальные рыцари поспешно растащили их в разные стороны, когда оба выхватили мечи.

— Я думаю, все немного перебрали, — успокаивающе произнес один из старших рыцарей, хотя Дитмар был совершенно трезв. — Вам сперва следует проспаться, прежде чем вы бросите друг другу вызов из-за девушки, которая, похоже, отказала одному, а другому наставила рога.

— София не… — Дитмар рванулся, но Рюдигер и Ханзи зажали его с двух сторон, как в тиски.

— Сейчас ты пойдешь со мной! — требовательным тоном сказал ему Рюдигер. — Господа извинят нас. Моего юного друга занесло сюда на крыльях любви, — но разве это не лучший источник силы при захвате города?

С этими словами он улыбнулся рыцарям, которые мертвой хваткой держали не менее разъярившегося Матьё. Из носа юноши шла кровь, и он явно жаждал мести.

— Ты вообще в своем уме? — набросился Дитмар на Рюдигера после того, как его затолкали в палатку. Рюдигер следил за тем, чтобы он не выскочил наружу, в то время как Ханзи поспешно собирал вещи. — Разве ты хочешь отправиться с этими типами в Тулузу?

Рюдигер покачал головой:

— Разумеется нет. Я сказал это, только чтобы усыпить бдительность Матьё. Чтобы он не побежал тут же к Монфору ябедничать.

— К Монфору? — переспросил Дитмар.

— Клянусь своей задницей, — сказал Ханзи. — Э-э… простите, рыцарской честью. Но прежде мы уберемся отсюда. Ты ведь тоже так считаешь, Рюдигер?

Рюдигер кивнул.

— Как можно быстрей. Но нам следует подождать, пока все напьются и заснут. Палатку придется оставить, и вьючных животных в конюшне. Да, жаль все это бросать, но если нам ничего не помешает, вскоре мы будем далеко отсюда. И мы ни в коем случае не станем рисковать. Объедем Тулузу и попытаем счастья в Монтальбане.

Дитмар нахмурился.

— И все это ради того, чтобы я не сражался с этим негодяем? Но я побеждал противников и посильнее! Вам не нужно все время присматривать за мной!

Рюдигер вздохнул.

— Я верю, что ты можешь расправиться с этим хвастуном, — сказал он. — Но у меня нет ни малейшего желания отдавать свою жизнь в руки этого Монфора, приняв крест.

Дитмар покачал головой.

— Но ведь он не может нас заставить это сделать! — произнес он.

— Нет, — согласился Ханзи. — Но он может настоятельно посоветовать нам так поступить.

— Например, чтобы мы тем самым доказали, что не являемся тайными еретиками, которые едут в Тулузу, чтобы защитить город от крестоносцев и освободить девушку-альбигойку! — прошипел Рюдигер. — Господи, Дитмар, если завтра этот парень расскажет Монфору историю, которую он поведал нам, а ты заступишься за Софию, тогда нас спасет лишь принесенная в то же мгновение клятва сначала сжечь всех альбигойцев, а затем освободить Иерусалим. Очнись, Дитмар! Здесь достаточно лишь быть знакомым с одним еретиком, чтобы тебе перерезали горло. Или и того хуже — ты можешь оказаться на первом же костре, который они разожгут. Возможно, уже завтра в следующей деревне. Мы, конечно же, вызвали подозрения. А теперь приляг на часок, а затем мы отправимся в путь. Надеюсь, они не охраняют лагерь, — тут редко кто пытается тайком улизнуть ночью.

Рюдигеру, Дитмару и Ханзи действительно удалось покинуть полевой лагерь Монфора незамеченными. Правда, его охраняли двое заспанных караульных, но они не осмелились остановить рыцарей, которые пустили лошадей шагом, проезжая мимо них, и лишь кратко их поприветствовали. Они облачились в доспехи, и, возможно, стражи предположили, что рыцари отправились куда-то по поручению Монфора. Друзья пустили лошадей галопом, как только караульные скрылись из виду.

— А теперь как можно дальше от дороги, ведущей к Тулузе! Чтобы мы ни в коем случае не попались в руки этим типам! — успокоившись, заявил Ханзи.

— Ты полагаешь, София все еще в Монтальбане, если граф уже вернулся в Тулузу? — засомневался Дитмар.

— Посмотрим, — отозвался Рюдигер. — В любом случае мы узнаем об этом в Монтальбане. Разумеется, мы могли бы сделать это и в Тулузе, но если ее там не будет, мы можем застрять в осажденном городе.

Рыцари двинулись чуть ли не в обратную сторону, по направлению к деревне, на которую днем раньше было совершено нападение. Когда они перед деревней свернули на узкую дорогу, тянущуюся через леса и луга, в сумерках перед ними появилась невысокая хрупкая фигурка.

— Свихнуться, это же девчушка из деревни! — Устав или волнуясь, Ханзи начинал употреблять просторечные выражения.

И он был прав. На девушке было то же платье, что при их первой встрече, ее светлые волосы, связанные полоской кожи, падали на спину. Через плечо был перекинут узелок, и она выглядела до смерти уставшей. Услышав топот копыт, она все же попыталась спрятаться в кусты у обочины дороги.

— Тебе не следует бояться! Это же мы! — крикнул ей Ханзи.

Девушка, вглядевшись в рыцарей, присела в глубоком реверансе.

— Благодарю вас, месье, за спасение моей деревни, — учтиво произнесла она. — Вы… Вы не причините мне зла? — неуверенно произнесла она.

— Куда ты собралась? — спросил Рюдигер. — Это дорога в Монтальбан.

Девушка пожала плечами.

— Сюда или туда — мне все равно. Жители деревни выгнали меня. Священник спас меня, ведь остальные хотели меня сжечь. Они говорили, что эти мужчины вчера явились из-за меня.

— Но почему? — Дитмар недоуменно пожал плечами. — Ты ведь не еретичка, не так ли?

Девушка опустила голову.

— Но я была ею когда-то, — призналась она. — Люди Монфора сожгли моих родителей. И наших друзей. Но я была так мала, что они пожалели меня. Но это было давно, еще когда с крестоносцами ездили епископы и настоятели. Один из них, Доминик, основал монастырь в Пруе для альбигойцев, которые отреклись от своей веры. Меня отправили туда, и я там воспитывалась. Но я не хотела становиться монашкой, поэтому вернулась в свою деревню.

— И теперь они винят тебя в очередном нападении. Какая глупость! — возмущался Ханзи. — Что будем с ней делать?

— Мы? — с усмешкой спросил Рюдигер.

— Ну, мы же не можем бросить ее на дороге, совсем одну. Мы…

— Нам следует довезти ее хотя бы до Монтальбана, — согласился Дитмар.

Рюдигер переводил взгляд с одного на другого. Ханзи смотрел на девушку с полной серьезностью, Дитмар, похоже, не питал к ней никаких чувств. Он только старательно пытался придать выражение благородства своему лицу.

— Но ты возьмешь ее к себе в седло, — сказал Рюдигер Ханзи, пытаясь скрыть улыбку. — Твой Вастл самый спокойный из всех.

Дитмар хотел было возмутиться и заявить, что его конь также не понесет, если на него посадить девушку, но тут он увидел, как прояснилось лицо Ханзи, и промолчал.

— Как тебя зовут? — через время спросил он девушку.

— Эсклармонда, — ответила она звонким голосом. — Как сестру графини Фуа, известной Совершенной. Но люди в деревне называли меня Клэр.

— Клэр… — пробормотал Ханзи и легко усадил девушку на лошадь.

 

Глава 3

Соломон из Кронаха, он же Жером де Париж, спешился во дворе крепости, намереваясь проверить, как продвигается постройка патерелл. До сих пор не были устранены замечания Мириам, и даже терпеливый лекарь начинал выходить из себя. Рабочие, которых предоставил ему Пьер де Монтальбан, были и глупыми, и ленивыми. Они не понимали, чего от них хотят, их вообще мало что интересовало.

В этот день ни одного рабочего не было видно, как и мастера. Однако вокруг катапульты ходил юный светловолосый рыцарь и, похоже, изучал внимательнейшим образом каждую деталь — и лебедки, и плеча, и крепежных рам. Когда он провел длинными тонкими пальцами по ложбинке, Соломону показалось, что перед ним призрак. Он напоминал ему другого молодого мужчину, с которым он строил когда-то модели соборов и рассчитывал их прочность. Этот юноша усердно и сосредоточенно пытался понять, как устроено орудие.

Соломон нащупал стену, чтобы опереться на нее, когда рыцарь поднял глаза. Это не мог быть…

— Добрый день, монсеньор! Вы мастер? Но что с вами, вы так побледнели?

Тот же звонкий высокий голос, дружелюбный, сочувствующий тон.

Соломон взял себя в руки. Это, конечно же, был не призрак. И теперь он рассмотрел сияющие синие глаза, которые заметно отличались от серых глаз прежнего подопечного лекаря. Это был… это должен быть…

— Дитмар! — вырвалось у лекаря. — Тебя зовут Дитмар!

Юный рыцарь нахмурился. Его явно изумило такое фамильярное обращение, но он не возмутился, как это сделал бы вспыльчивый мужчина его положения.

— Дитмар Орнемюнде из Лауэнштайна, — представился он. — А кто… вы?

На Соломоне было простое одеяние рабочего, короткая коричневая туника и черные штаны. Неудивительно, что юноша принял его за рабочего, в лучшем случае он выглядел как торговец. Однако в этот момент лекарь был слишком взволнован для учтивых ответов.

— Дитмар! Или лучше господин рыцарь, — простите, что так обратился к вам, но… Мне вдруг вспомнилось, как ваша мать однажды собиралась пеленать вас. В спешке, чтобы еврейка, хозяйка постоялого двора, не заметила, что вы не обрезаны. Хоть мы и называли вас Барухом…

Соломон улыбнулся, явно надеясь на понимание. И юноша улыбнулся ему в ответ. Немного смущенно — и это была улыбка Герлин. Соломон задумался. Почему он искал в нем лишь черты Дитриха? Ведь у Дитмара были глаза Герлин, ее полные губы — и заразительная манера улыбаться, чем спокойный Дитрих не обладал.

— Тогда вы… вы путешествовали с моей матерью, — неуверенно произнес Дитмар. — Но… Но… если вы были одним из рыцарей, которые сопровождали ее… Откуда вы можете знать…

Во время поездки с Герлин Соломон выдавал себя за христианского цирюльника, однако на парижском постоялом дворе не стал отрицать, что он иудей. Но об этом знали лишь Герлин, Авраам, Мириам и…

Соломон с восторгом наблюдал за тем, как мысли Дитмара отражались на его лице. Дитрих умел так же напряженно размышлять.

— Но вы не можете быть лекарем. Матушка сказала, что он погиб в Париже.

Соломон покачал головой:

— Меня спасли, Дитмар, но я не стал сообщать об этом Герлин. Она обрела счастье с Флорисом. Кем был я, чтобы…

Нахмурившись, Дитмар пристально смотрел на него, и Соломон закусил губу. Разумеется, юноша ничего не знал о том, что произошло между ним и его матерью.

— Это долгая история, — сказал Соломон. — Но да, я Соломон из Кронаха, и я еврей. Однако здесь этого никто не знает. В Монтальбане меня называют Жером де Париж. — Он слегка поклонился.

Дитмар заговорщицки улыбнулся:

— Тогда я тоже буду вас так называть. Но вам следует поведать мне свою историю. Мы можем где-то уединиться?

Соломон кивнул.

— Сейчас. Как только я осмотрю эти патереллы. Они…

— Патереллы? — спросил Дитмар. — Вот как вы называете здесь орудия! Смешные маленькие катапульты. Но что вы собираетесь с ними делать? Они слишком малы и едва смогут послать камень на расстояние, превышающее дальность полета стрелы. Люди в крепости могут обстрелять своих же канониров.

Соломон покачал головой.

— Если наши расчеты верны, камни смогут улетать на добрые две сотни локтей, — заявил он. — Этому способствуют перекрученные тросы в нижней части, которые занимают меньше места, чем рычаг. Вот взгляните сами. Движение тросов при вращении порождает силу, которая рывком поднимает плечо. А канонирам в этом случае нечего опасаться — эти орудия будут установлены на стенах крепости.

Дитмар присвистнул.

— Требушет для обороны! Даже сразу три! Маленькие и легкие, удобные для перемещения! Осаждающие подумают, что все стены ими заставлены!

Соломон улыбнулся.

— У вас смех матери и ум отца.

— Но положение оси… — Дитмар не обратил внимания на похвалу. — Кто-то здесь поработал не на совесть.

Соломон вздохнул.

— Вот почему я не могу сейчас поговорить с вами, а должен разыскать столяров, которые строили эти машины для нас. И кузнеца, выковавшего кольца, — мы хотим усилить плечо… Это будет сделать непросто. Хозяин крепости, к сожалению, не обладает вашей дальновидностью. Он считает патереллу игрушкой и не поддерживает нас. Рабочие знают об этом и выполняют задания кое-как, — хоть и не он им платит. Но если вы не слишком спешите, — Соломон указал на свою негнущуюся ногу, — то можете сопроводить меня. Возможно, даже немного помахать мечом, тогда эти парни точно испугаются! — Он рассмеялся. — Но прежде всего я хотел бы знать, что вас привело сюда. Вы ведь не странствующий рыцарь, чтобы сражаться на стороне Раймунда? — Лекарь бросил испытующий взгляд на юношу, который когда-то был его приемным сыном. — Разве вы не должны отвоевывать Лауэнштайн?

Дитмар расправил плечи и гордо посмотрел Соломону в глаза.

— Это уже произошло, господин Соломон! Захватчик мертв, моя мать находится в Лауэнштайне и управляет крепостью, пока я не вернусь туда со своей женой.

Соломон засмеялся, радостно и с облегчением.

— Так вы сейчас ищете свою невесту? И кто же эта счастливица? У графа нет подходящих дочерей.

Дитмар закусил губу.

— Это тоже долгая история, — заметил он.

На следующий день небольшой караван отправился в Тулузу. Дитмар, Рюдигер и Ханзи были в полном вооружении, да и лекарь облачился в кольчугу. Это делало поездку утомительней, но хозяин крепости отказался предоставить дополнительных рыцарей для охраны трех катапульт. Они были все еще не готовы, но Дитмар хотел как можно быстрее попасть в Тулузу, узнав, что София находится там.

— А патереллы мы заберем с собой! — решил Рюдигер, когда Дитмар показал ему небольшие орудия. — Это великолепная идея — стрелять из них со стен города, и в Тулузе наверняка найдутся умелые рабочие. Да и граф явно будет более заинтересован в них, чем господин де Монтальбан.

— В случае сомнения его просветят звезды, — рассмеялся Соломон. — Мавританка убедит его в том, что им цены нет, об этом я не беспокоюсь. И она пустит в ход все свое очарование, ей ведь еще здесь не терпелось испробовать эти орудия.

— Главное, чтобы они не попали в руки Монфора, — сказал Дитмар, охотно облачаясь в доспехи. — У нас есть возницы?

Каждую из трех катапульт погрузили на легкую повозку, которую тянули два мула. Как и их больших собратьев, патереллы для перевозки разобрали на части, однако для их сборки потребуются не дни, а всего лишь час-другой.

— Два, — ответил Рюдигер. — И…

— Одной могу управлять я! — заявила Эсклармонда. Альбигойцы Монтальбана приняли ее дружелюбно. Они решили, что она хотела снова обратиться в их веру. Однако девушка все еще не определилась и воспользовалась возможностью сбежать от неистовых миссионеров. — Я могу управлять повозкой, я уже делала это в деревне. Ведь в нашем дворе все были изгоями.

Рюдигер и Дитмар посмотрели на нее с уважением, а Ханзи — с нескрываемым восхищением. Значит, девчушка не просто вернулась в родную деревню, но и предъявила претензии на хозяйство своего отца. Еще одна причина, по которой жители деревни хотели избавиться от нее.

— Ну, тогда за дело! — воскликнул Рюдигер. — Нам нужно спешить, чтобы попасть в город раньше Монфора. Если нам это вообще удастся!

— Это зависит от того, сколько деревень лежит на его пути в Тулузу, — заметил Ханзи. — Они не настолько спешат, чтобы отказываться от грабежа.

Когда почти через сутки всадники и повозки достигли Тулузы, им сразу бросилось в глаза, что на городских стенах царит оживление, да и стены Нарбонны, замка графа в западной части города, горожане заканчивали укреплять. Мужчины, женщины и даже маленькие дети усердно пытались восстановить стены до прихода Монфора.

— Монфор разрушил их, когда захватил город в последний раз, — сообщил Соломон рыцарям. — Чтобы жители не смогли обороняться. Но с тех пор, как вернулся граф, здесь полным ходом идут восстановительные работы. Поразительно, как много успели сделать за такое короткое время!

— Но выстоят ли они? — скептически произнес Рюдигер.

Стены не везде были укреплены камнями, часто в ход шли земля, брусья и даже кирпичи розового цвета, которыми славилась Тулуза. Сторожевые башни сооружали из дерева. Строители как раз обтягивали их свежими шкурами животных, чтобы осаждающим было непросто поджечь их.

— Это лучше, чем ничего, — заметил Дитмар. — К тому же здесь применены разные уловки. Вот, посмотрите, какие преграды они устроили перед крепостью. Это «подводные камни» для лошадей, да и тяжелые орудия не перетащить через них. Осторожно, Эсклармонда, ось повозки может сломаться!

Превосходное настроение Дитмара в этот день ничто не могло испортить, в то время как лекарь выглядел скорее обеспокоенным. Прежде чем они подъехали вплотную к стенам, Соломон должен был предостеречь юного рыцаря. Дитмар держал курс на замок и выглядел таким воодушевленным, словно ему всего лишь нужно было спрыгнуть там с лошади, чтобы тут же заключить Софию в объятия.

— Дитмар, я не знаю, говорил ли Рюдигер с вами об этом. Но… вы ведь понимаете, что ваше появление в Тулузе может создать… несколько щекотливую ситуацию?

— Щекотливую? — смутившись, переспросил Дитмар. — Почему же это? Я такой же рыцарь, как и другие. Графу следует радоваться любому, кто к нему присоединяется.

Лекарь кивнул.

— Разумеется. Но вы… ну, если я правильно понял Авраама и Мириам, София воспитывается при дворе графа, потому что Раймунд и Роланд были близкими друзьями.

— Это правда, они и в Майнце проводили много времени вместе, — подтвердил Дитмар. — Ну и что?

— Ну, ведь вы победили Роланда. И весть об этом наверняка еще не дошла до этих мест, а значит, граф узнает об этом от нас.

— Вы полагаете, он разозлится, — сказал Дитмар. — Однако же я победил Роланда в рыцарском поединке, действуя честно и открыто. Граф не должен принимать это на свой счет.

— Но вряд ли он воспылает желанием выдать за вас замуж свою подопечную, к тому же он будет исходить из того, что именно вы убили Роланда. И подумайте также о Софии. Предположим, она обрадуется встрече с вами. Но вы теперь не просто рыцарь, в которого она влюбилась. Она будет считать, что смерть ее отца на вашей совести.

— А на его совести смерть моего отца! — воскликнул Дитмар.

Соломон изумленно покачал головой.

— Кто вам такое сказал? Дитмар, Роланд не убивал вашего отца. Разумеется, он также был причастен к его смерти, но Дитрих умер от воспаления легких.

— Не Дитриха, — вмешался Рюдигер. — Флориса. Дитмар говорит о своем приемном отце. Флорис де Трилльон погиб от руки Роланда.

Соломон почувствовал, что кровь отхлынула от его лица. Он зашатался в седле, надеясь, что никто из рыцарей этого не заметил.

— Флорис… Флорис мертв?

Однако Рюдигер не обратил внимания на его реакцию, а повернулся к племяннику:

— Дитмар, господин… Жером имеет в виду, что тебе пока не следует высовываться. Позаботься о катапультах, держись Мириам и господина Соломона. Я поговорю с графом, а возможно, и с Софией. Ей потребуется некоторое время, чтобы забыть о том, что произошло в Лауэнштайне. Мы должны дать ей это время.

Дитмар нехотя кивнул.

— Но я не намерен ждать долго! — заявил он. — Я сгораю от желания увидеть ее. А она… Не важно, что о ней говорят. Я уверен, она чувствует то же, что и я.

София изумилась и испугалась, когда через несколько дней после ее прибытия граф вызвал ее к себе. Между тем вся крепость полнилась слухами о Раймунде и Женевьеве, и хоть Женевьева ничего не рассказывала Софии, той была известна эта история в общих чертах. Между ее подругой и графом что-то произошло — и, похоже, без согласия Женевьевы. Что, если теперь Раймунд заинтересовался ею самой? Граф был известным сердцеедом, и пока его жена находилась в Англии, девочки оставались беззащитными. Поэтому София надела свое самое простое коричневое платье, в котором она работала в саду, и задумалась над тем, как повежливее отказать графу.

Когда она вошла в покои Раймунда, то замерла от изумления. На простой скамье, одном из немногих мест для сидения, устроились мавританка и ее супруг. Госпожа Айеша старалась не оставаться с графом наедине.

— Подойди, София, дитя мое, присядь.

Граф сам открыл Софии дверь и теперь указал ей на табурет. Замок был разграблен после захвата, так что обстановка графских покоев была скромной. После сражения под Мюре Симону де Монфору не хватало денег, и он бесцеремонно разграбил всю Тулузу. Он забрал лучшую мебель и ковры из замка и, несомненно, из домов зажиточных горожан. Монфор потребовал от Тулузы выплатить ему тридцать тысяч золотых слитков и с невероятной жестокостью взыскивал их.

София робко присела, в то время как граф в беспокойстве мерил комнату шагами.

— София, я должен сообщить тебе печальные вести, — наконец сказал он после того, как мавританка протянула девушке кубок пряного вина. — Может быть, сперва выпей, это… возможно, это придаст тебе сил.

София неуверенно взяла кубок.

— Не мучьте ребенка, — обратилась мавританка к нерешительному графу. — Я понимаю, что это потеря и для вас, но ей лучше узнать об этом от своего попечителя.

Граф выпрямился и поспешно сделал глоток вина.

— София, крепость твоего отца захвачена, — наконец сообщил он ей. — Дитмар Орнемюнде осаждал ее на протяжении полутора лет, твой отец погиб от его руки. Орнемюнде из Лауэнштайна снова владеют крепостью.

София побледнела.

— Отец… Дитмар… Дитмар? Дитмар убил моего отца?

— В рыцарском поединке, — сказала мавританка.

Граф неохотно кивнул. Похоже, он с трудом мог себе это представить.

— Твой отец якобы вызвал его на поединок, — уточнил он.

София прерывисто дышала.

— Но ведь Дитмар… — прошептала она.

— Было очевидно, что все когда-то разрешится через поединок, — сказал граф. Я лишь не мог представить, что… все закончится так. — Он провел рукой в перчатке по глазам.

София сглотнула. Но ей все же удалось взять себя в руки.

— Что с моей матерью? — спросила она.

Граф пожал плечами.

— Согласно рассказам господина из Фалькенберга, она заняла вдовью резиденцию в Лауэнштайне, по крайней мере, на время, — произнес он. — Что странно и чрезвычайно… ну, чрезвычайно благородно со стороны господина Дитмара. Редко когда…

— Я уверена, господин Дитмар желал бы мирного разрешения данного спора, — заметила Мириам.

Она бросила испытующий и в то же время сочувствующий взгляд на Софию, на бледном лице которой отражались все ее переживания. Дитмар бился в поединке под ее знаком. И отец Софии погиб.

— Нам… ему было, похоже, не суждено… — прошептала София и опустила взгляд на свои руки, которые лежали у нее на коленях. — Я… Я благодарна вам за то, что сообщили мне, господин Раймунд. Что… Что теперь будет со мной?

Граф закусил губу и снова начал ходить по комнате.

— Дитя мое, я думаю, что лучшим решением будет как можно скорее выдать тебя замуж, — печально произнес он. — Ты уже достаточно взрослая. Причем с приданым могут возникнуть проблемы. Но я думаю… Если я не ошибаюсь, господин Фламберт де Монтальбан влюблен в тебя по уши.

Теперь София покраснела.

— Но ведь господин Фламберт…

Она не знала, что ответить и что думать об этом. Перед ее мысленным взором возникал один лишь Дитмар. Она видела сражение в Майнце и волновалась, как и он, видела победный взгляд юного рыцаря, когда его противник лежал перед ним в пыли. Был ли его взгляд таким же, когда он с окровавленным мечом стоял над телом ее отца?

— Фламберт альбигоец, разумеется. Я понимаю, что ты имеешь в виду, — кивнул граф. — Но я, конечно же, поставлю условие, что он должен будет принять истинную веру. Тогда и крепость Монтальбан окажется в руках благоверного, что было бы выгодней для меня, несмотря на то что я с глубоким уважением отношусь к господину Пьеру. Ну так что, София? Следует ли мне поговорить с рыцарем?

Софии показалось, что земля уходит у нее из-под ног.

— Но прежде дайте девушке прийти в себя, — обратилась мавританка к графу. София бросила на нее благодарный взгляд. — Она потеряла отца и родной дом, а сейчас в мгновение ока должна принять решение, за кого выйти замуж. Все происходит слишком быстро.

Мириам поднялась, подошла к Софии и обняла ее.

— Я все еще нужна вам, господин? — спросила она графа. — В противном случае я отведу ее в комнату и приготовлю ей усыпляющий напиток. А завтра она сможет подумать о вашем великодушном предложении по поводу господина Фламберта.

— А графу следует еще раз обдумать, действительно ли он хочет, чтобы Фламберт принял христианство, — сказал Авраам, когда они наконец вышли в коридор с Софией. — Я полагаю, Женевьева может быть для него опасней всех Монфоров перед городскими воротами.

Жители Тулузы как раз узнали, что Ги де Монфор, брат Симона, приближается к городу с несколькими рыцарями. Граф Фуа, старый боевой соратник Раймунда, уже собирал защитников на все еще не до конца восстановленных стенах. Наибольшую тревогу вызывали городские ворота Монтульё.

Женевьева была готова к бою, когда граф позвал ее к себе, как только ушла София. Она знала, что не может пренебречь его приказом явиться. На том ужине она вела себя крайне неприлично, но она не могла постоянно избегать графа, как делала до этого момента. Все же в этот раз он был полностью одет, когда она предстала перед ним. Она сразу заметила, как опустела комната.

— Сеньор де Монфор, похоже, питает слабость к простой обстановке, — съязвила она.

Раймунд поморщился.

— Ему приписывают некий аскетизм, — заметил он. — Это его роднит с вами, Совершенными.

Женевьева собиралась вспылить, но Раймунд жестом велел ей молчать.

— Больше никакого рукоприкладства, прошу тебя, моя любовь. То, что произошло на днях, было весьма нелицеприятным. Но я готов простить тебя. — Он улыбнулся. — Я не разочаровался в тебе, Женевьева. Ты пылкая женщина… и я всегда это ценил. Однако также я ценю сдержанность на публике. Договорились?

— Нет! — отрезала Женевьева. — Я ни страстная, ни покорная. Я…

Граф рассмеялся.

— Бесчувственная, но высокопарная! Господи, Женевьева, я люблю тебя! Как здорово мы проводили бы время вместе, если бы ты не противилась сама себе!

Женевьева так резко откинула назад голову, что ее черное покрывало сползло.

— А я не люблю вас, граф! — категорически заявила она. — Я вообще никого не люблю и никогда не полюблю. Я согрешила и за это расплачиваюсь теперь. Пройдет время, прежде чем я буду достойна, прежде чем я сама сочту себя достаточно очищенной, чтобы сделать то, чего я действительно хочу.

— А чего ты хочешь, Женевьева? — спросил граф. — Да-да, я слышал о крещении. Но ты ведь не одна из этих черных ворон, которые закрываются в своем мире, чтобы в итоге пойти на костер инквизиции. Это глупости, дитя мое. Ты не Эсклармонда де Фуа. Ты… Ты создана для любви!

Граф хотел схватить ее за руку, но Женевьева отшатнулась.

— Вы желаете лишь мое грешное тело! — выкрикнула она и распахнула дверь, чтобы убежать. — Но меня… меня вы не знаете. Вы не имеете ни малейшего представления о моей душе, господин граф, которая желает спасения! И я спасу ее! Огонь меня не страшит! Он сожжет лишь мое тело!

С этими словами она выбежала, споткнулась о порог двери — и упала в руки Рюдигера из Фалькенберга. Рыцарь подхватил ее, однако тут же отпустил, когда она начала неистово высвобождаться. Испуганная, но с горящими яростью глазами, она стояла перед незнакомцем и смотрела в его смеющиеся синие глаза под буйной темно-рыжей шевелюрой. Рюдигер только сейчас снял свой шлем. После беседы с графом он вместе с Ханзи объехал оборонные сооружения Тулузы. Теперь он хотел поговорить с графом, рассчитывая поступить к нему на службу. Если на следующий день Ги де Монфор действительно нападет на Тулузу, Раймунду будет дорого каждое копье.

То, что из дверей комнаты графа прямо ему в объятия выскочила девушка, изумило и позабавило его. Она была невероятно красива, но слишком мрачно одета.

— Могу ли я помочь вам, сударыня? — спросил он. — Очевидно, у вас с графом вышел спор. А ведь он известен как Великий Возлюбленный — уже пятью женами обзавелся… или же шестью?

— Я ни в коем случае не собираюсь становиться следующей! — фыркнула Женевьева, бросив испепеляющий взгляд на графа, который в растерянности стоял в дверях.

Но он быстро взял себя в руки.

— Мадемуазель Женевьева, что за вздор вы несете! Я никогда не принуждал женщину к чему-либо, и я не буду поступать так и с вами. Признаться, я сгораю от желания запереть вас в монастыре для вашего же блага! Чем я могу вам помочь, господин Рюдигер? — обратился он к рыцарю.

Однако тот не мог отвести глаз от Женевьевы.

— Как было бы жаль! — заметил он и окинул восхищенным взглядом ее сияющие черные волосы, слегка покрасневшее от ярости лицо и вишневые губы. — Хотя вы уже и одеваетесь как… Вы ведь не сбежавшая монашка, не так ли?

Рюдигер бросил скептический взгляд на Женевьеву. Черное платье вполне годилось для монастыря, но такую пылкую и несдержанную в ярости монашку он не мог представить даже среди темпераментных жителей юга Франции.

Женевьева сверкнула глазами на обоих мужчин.

— Я неофитка. Я стану Совершенной, я…

Рюдигер, глядя на нее, не удержался, на его лице появилась улыбка. Такая же улыбка с недавних пор появлялась на лице Ханзи, когда он смотрел на Эсклармонду, и озаряла лицо Дитмара вот уже почти пять лет при каждой мысли о Софии.

— Вы уже совершенны, моя госпожа! — мягко произнес он. — И если вы мне позволите, я с удовольствием при встрече докажу вам это.

 

Глава 4

Во дворе замка Нарбонны граф де Фуа собирал юных рыцарей, чтобы защитить ворота Монтульё от воинов Ги де Монфора. Несмотря на все старания жителей города, эта часть городской стены еще не была полностью восстановлена, и теперь следовало прежде отбить атаку крестоносцев, а затем защищать рабочих, которые укрепляли ворота.

Дитмар как раз спешился с помощью двух оруженосцев и с усмешкой наблюдал за тем, как залившийся краской Ханзи принимал от малышки Эсклармонды простой вязаный пояс в качестве знака дамы. При этом девушка покраснела еще сильней и не знала, на что обратить взгляд.

— Зачем вам знак от меня? — неуверенно спросила Эсклармонда. — И подходит ли он вообще? Это лишь старый пояс, разве знак… Дама ведь носит шелковые рубашки и шерстяные платья, а платок, который она отдает рыцарю, должен пахнуть розами.

Ханзи бросил на девушку взгляд, полный любви и восхищения.

— Моя… гм… госпожа…

Дитмар едва удержался, чтобы не рассмеяться. Ханзи еще никогда не пробовал себя в искусстве учтивых речей, и, похоже, это давалось ему с трудом.

— Если вы его… носили на теле, то грубейшее… полотно становится шелком и бархатом. Для бестолочи и глупца это, может быть, всего лишь старый пояс, но для меня это… э-э… приятнейшие оковы.

Маленькое загорелое лицо Эсклармонды просияло улыбкой. Между тем она больше не носила крестьянское одеяние, Мириам позаботилась о том, чтобы одна из младших девочек отдала ей простое домашнее платье. Эсклармонде было лет шестнадцать-семнадцать, но она была невысокой и изящной, словно фея.

— Она джинн, — улыбнулся Авраам, который также наблюдал за попытками ухаживания Ханзи, — как сказали бы мавры.

Он также присоединился к рыцарям, причем в своем мавританском наряде и с кривым мечом выглядел весьма необычно. Однако как воина его недооценивать не следовало. Еще в детстве сын торговца научился обращаться с оружием, — хотя для евреев это было запрещено законом, купцы не придерживались этих предписаний. Ведь во время своих путешествий они подвергались всевозможным опасностям и не собирались оставаться беззащитными. В то время как большинство из них весьма неохотно упражнялись в боевых искусствах, жаждущему приключений Аврааму всегда больше нравилось ездить верхом и размахивать мечом, чем учиться считать и осваивать иностранные языки. Он ужасно говорил на иврите, зато был обладателем лошади и всевозможного оружия, от большого меча до изящного кривого клинка.

— И как джинн она, похоже, сумела очаровать твоего рыцаря Жана, — сказал Авраам, остановив свою расторопную кобылу возле боевого коня Рюдигера. — Знает ли он, что может лишиться своего титула и звания, если женится на девушке из народа?

Рюдигер пожал плечами. Его не слишком заботили проблемы боевого товарища, поскольку сам он не отрывал глаз от юной красавицы. Темноволосая Женевьева с горящими глазами наблюдала за двумя взволнованными юными девушками из крепости, которые, покраснев от смущения, как раз прощались со своими возлюбленными рыцарями.

— Скорее нет, — все же ответил Рюдигер. — Причем ему, возможно, это все равно. То, как он на нее смотрит… Но мне кажется, не все так печально. Король Франции обязан ему своей жизнью, так что он подумает, прежде чем отобрать у него титул и владения. — Ханзи как раз прятал необычный знак Эсклармонды ближе к сердцу, под латы, а вот Рюдигер не мог отвести глаз от Женевьевы. Похоже, она не была близка ни с одним из рыцарей. Она обменялась парой слов с привлекательным темноволосым юношей, однако при этом он держался скованно. Могла ли она все же быть своего рода… монашкой? — Авраам, скажи… эта темноволосая девушка ведь не диакон этих альбигойцев?

Авраам, проследив за его взглядом, рассмеялся.

— Пока нет, — сказал он. — Но если ты хочешь этому помешать, тебе придется отточить сперва свой меч, а затем свою способность очаровывать. Если Тулузу захватят, Женевьева наверняка будет первой, кто бросится в огонь. А если нет… Ну, если не найдется рыцарь, которому чудесным образом удастся пробудить в ней страсть, в следующем году она примет крещение и посвятит себя постам и молитвам. Или же будет воспитывать девочек в крепости на скале, как Эсклармонда де Фуа, что мне кажется более вероятным. Она слишком своенравна, чтобы отречься от всего земного.

Рюдигер нахмурился.

— Позволено ли рыцарю так отзываться о даме? — упрекнул он Авраама.

Авраам чуть не упал от смеха с лошади.

— Я не рыцарь, господин Рюдигер, я лишь притворяюсь. Но, я вижу, вы готовы сделать все возможное, чтобы сблизиться с красавицей. Однако будьте осторожны! У дамы острые зубы!

Дитмар также собирался остановить своего Гавейна возле коня Рюдигера, однако в этот миг замер, увидев, что во двор спустилась София Орнемюнде. Дитмар сразу же узнал ее, каждое ее движение сохранилось в его памяти. Ее легкая танцующая походка, ее манера гордо держать голову, внимательно, но и немного обеспокоенно и испуганно осматриваться… София потупила глаза, что она делала всегда, если рядом находились мужчины. Приходилось ли ей все еще бороться с собой, как и раньше, чтобы не избегать общества рыцарей? Дитмар не мог насмотреться на водопад ее золотистых волос, которые стали еще длиннее и теперь ниспадали до бедер. Они были распущены под покрывалом, которое скрывало ее лицо от слишком любопытных взглядов. И она сохранила привычку маскировать свою изящную фигуру широкой накидкой. В этот день накидка, защищавшая ее от легкого осеннего ветерка, была черной, да и покрывало было темного цвета. Ее можно было принять за сестру Женевьевы. Все ли девушки здесь так одевались?

Но тут Дитмар вспомнил, что София наверняка недавно узнала о смерти отца. Он закусил губу. Может, пока лучше к ней не приближаться? Или же стоит поговорить с ней? Сказать ей, что он не убивал Роланда Орнемюнде, потому что… Но поймет ли она, что ради нее он хотел пощадить его? Или же она сочтет это проявлением слабости, как многие рыцари? Дитмар знал, что его авторитет среди рыцарей пострадал из-за его нерешительности и что друзья защищали его, всегда подбирая осторожные выражения при описании его поединка с Роландом. К примеру, Рюдигер всегда говорил, что Дитмар победил рыцаря, что, разумеется, не было неправдой. Но это подразумевало, что Роланд погиб от руки Дитмара. София также этому поверит. Она…

Мысли Дитмара лихорадочно кружились, в то время как София, плотно закутавшись в накидку, пробиралась между рядами рыцарей. Она не могла узнать Дитмара — его забрало было опущено, — но, конечно же, она узнала бы герб Лауэнштайна, если бы внимательней присмотрелась к щиту рыцаря. Однако София этого не сделала. Она ни с кем не любезничала, как другие девочки, а решительно подошла к юному темноволосому рыцарю, который беседовал с командующим недалеко от Дитмара.

— Господин Фламберт…

При звуке ее голоса все внутри Дитмара затрепетало. Он узнал бы этот голос из тысяч других. Но, похоже, он так же действовал и на другого рыцаря, потому что тот тут же забыл о графе де Фуа. Граф изумленно взглянул на своего подчиненного, который только что докладывал об обстановке, однако теперь не мог отвести глаз от девушки.

— Моя госпожа! Как я желал услышать хоть слово от вас, как согревает меня звук вашего голоса! Он наполняет меня огнем, который сожжет тех, кто собирается захватить город.

Дитмар не видел лица Софии, но знал, что она покраснела и при этом засияла ее светлая кожа.

— Не говорите так, мой рыцарь, — мягко произнесла она. — Я хотела бы, чтобы не было огня, в котором кто-то горел бы. И я не хотела бы видеть в вас пылкого воина за свою веру. Лучше я буду думать о песнях, которые вы подарили мне, и спокойствии, которое снисходит на меня, когда я сижу рядом с вами.

Руки Дитмара сжали поводья лошади. Господи, это была правда! Она называла этого рыцаря своим, она любезно беседовала с ним… Возможно, она поцелует его…

У Дитмара возникло ощущение, словно внутри него что-то умерло, и в то же время он почувствовал непреодолимое желание вернуть это к жизни, бороться, если будет необходимо. Но вызывать этого рыцаря на поединок не имело смысла, ведь на его совести уже была смерть ее отца.

— А как насчет поцелуя, госпожа? — Эти слова Фламберта лишь усугубили ситуацию. — Не благословите ли вы меня им перед боем?

София попыталась одновременно кивнуть и помотать головой. Дитмар помнил этот жест. Девушка боролась с собой. Потому ли, что она не была уверена в своей любви, или же она просто не хотела показывать свою симпатию на людях?

— Я обещала подарить вам свой знак, господин Фламберт, — сказала София, не ответив на просьбу рыцаря. — Новый знак… — Она достала ленту из выреза платья, и Дитмар увидел ее тонкую белоснежную шею. Он хотел бы увидеть там медальон, который он когда-то подарил ей, но его не было на шее Софии.

— Вот. — Она протянула рыцарю шелковую ленту, и Дитмар с болью подумал о той ленте, которую он на протяжении многих лет носил у сердца. Она не должна была награждать ею другого, она…

Дитмар попытался взять себя в руки. Под знаками его первой дамы сердца, мадам де Марикур, десятки рыцарей отправлялись в бой.

Фламберт взял в руки ленту и с благоговением поднес ее к губам. София отступила на шаг.

— Я… Я желаю вам удачи, господин Фламберт, — прошептала она.

Когда София развернулась, Дитмар подумал, что теперь она должна заметить его знамя, но девушка, ничего не замечая, снова пробралась через толпу мужчин и стала подниматься по ступеням. Дитмар, равно как и Фламберт, смотрели ей вслед, как на исчезающий призрак.

— Вы сможете теперь возглавлять отряд, господин Фламберт, или же вы собираетесь парить над нами на крыльях любви? — язвительно спросил граф де Фуа. — Вы знаете, что не сможете заполучить эту девушку, — она не исповедует вашу веру.

Фламберт обратил горящий взор на командующего.

— Но если она действительно любит меня… — тихо произнес он.

Граф вздохнул.

— Сражайтесь мужественно, господин Фламберт! — сказал он перед тем, как опустить забрало. — Я бы попросил господ, которые уже в седлах, присоединиться к господину де Монтальбану. Мы будем наступать фронтально и выедем на равнину, в то время как пешие отряды заблокируют ворота. Не позволяйте им загнать вас в город, на узких улицах невозможно сражаться на лошади.

Дитмар неохотно последовал за Фламбертом де Монтальбаном, но он уже так давно участвовал в боях, что не мог позволить себе потерять самообладание из-за враждебного отношения к рыцарю. Чтобы атаковать, воинам нужен был предводитель, и если граф де Фуа назначил командиром Фламберта, следовательно, у него были на то причины. Дитмар решил, что Фламберт выглядит скорее как трубадур, а не опытный воин, но, конечно же, он относился к сопернику предвзято. В любом случае он будет присматривать за ним — этот тип явно не был достоин получить Софию в жены! Дитмар вспомнил замечание графа де Фуа. Матьё де Меренге сказал правду, рыцарь Софии был альбигойцем. Кто бы ни был ее опекуном сейчас или в будущем, он не позволит, чтобы она принесла клятву верности еретику.

Рыцари промчались по широким дорогам Тулузы, а вот пригород Монтульё, который напоминал деревню, был густо заселен. Раньше здесь, возможно, стояли крестьянские дома, но потом на этом месте возвели городскую стену, и оруженосцы и землевладельцы стали строить свои избушки вдоль узких дорог. Дальше простирались поля и огороды — сейчас они наверняка пострадают от боевых действий.

И они прибыли как раз вовремя! Работники, которые усердно занимались восстановлением стены, взволнованно указывали на облако пыли. Ги де Монфор приближался к крепости со своими рыцарями.

— Подпустите их ближе! — велел Фламберт, в то время как рыцари выстраивались в линию. — Граф де Фуа вскоре должен прибыть с другими всадниками и пешими солдатами. Они будут прикрывать нас, но им не следует отъезжать далеко от города, чтобы поддержать нас.

Стратегия была продумана до мелочей, Дитмар был вынужден это признать. Фаланга рыцарей выедет против так же или подобно выстроенной линии всадников противника и попытается сразу же выбить их из седел. Однако после этой первой атаки будет нелегко остановить и развернуть лошадей: большинство боевых коней пребывали в некоем опьянении, когда скакали на противника. Согласно плану Фламберта, оставшихся в седлах воинов Монфора примет на себя вторая волна рыцарей и множество пеших солдат, в то время как у первой группы нападающих появится возможность развернуть лошадей и затем атаковать захватчиков со спины.

Рыцари хладнокровно ожидали команды Фламберта атаковать, а потом Дитмар внезапно оказался рядом со своим соперником. Гнедой конь Фламберта мчался вперед, словно подгоняемый неведомой силой, рядом с Гавейном. Дитмар пересмотрел свое отношение к юноше. Пусть он и был красавцем, но он также был сильным воином. Его длинноногий конь вырвался вперед, и Фламберт прицелился в противника. Краем глаза Дитмар увидел, что его копье попало в цель — и разлетелось на кусочки, ударившись о нагрудник противника! Такое случалось, порой древко ломалось при ударе, это было простым невезением. Но в данном случае Фламберту особенно не повезло. Его противник был невысоким мужчиной, который держал пику за самое начало древка, чтобы ударить с большей силой. Он позже нанес удар, а после этого имел время собраться и прицелиться намного точнее, чем в первый раз. Фламберт же остался почти беззащитным.

Дитмар долго не раздумывал. Не отдавая себе отчета, он, переместив свой вес, заставил Гавейна проскакать мимо своего противника и набросился на соперника Фламберта. Рыцарь, который видел перед собой лишь Фламберта, не успел понять, что произошло, когда Дитмар использовал свою пику как рычаг и выбил его из седла. Он упал на землю.

Фламберт бросил на Дитмара полный благодарности взгляд, когда они бок о бок развернули своих коней и выхватили мечи. Вместе с пешими солдатами они принялись разделываться с упавшими рыцарями или брать их в плен. Уже было ясно, что атака противника захлебнулась. Первое нападение Монфора удалось отбить.

Через какое-то время рыцари собрались и подсчитали свои потери. Было убито всего несколько пеших солдат, серьезных ранений не было ни у кого. А вот некоторые соперники лежали на земли мертвые, раненые или же просто смиренно ожидали, чтобы их взяли в плен. Уцелевшие противники отступили.

На обратном пути в город, в котором ликовали восхищенные горожане, Фламберт подъехал на своем гнедом к Дитмару.

— Благодарю вас, — просто сказал Фламберт. — Я обязан вам.

«Больше, чем ты представляешь себе», — подумал Дитмар, но лишь кивнул боевому товарищу.

— Вы сделали бы то же самое для меня.

Однако днем позже благодарность Фламберта поставила Дитмара в затруднительное положение. Ги де Монфор не стал предпринимать вторую атаку, вероятно, он ожидал подхода войска брата. Так что жители Тулузы снова могли продолжать восстанавливать стены и праздновать первую победу. Граф Раймунд пригласил всех на праздничный ужин и попросил Мириам привести девушек. Мириам снова была у него в милости, поскольку предсказала нападение Монфора и успех стратегии рыцарей. Это для нее было несложно, но Мириам надеялась в ближайшее время на более впечатляющий успех.

Во время сражения Авраам ранил одного противника и прижал его к стенке. Тот оказался священником, доверенным лицом кардинала Бертрана и уполномоченным Папы Римского. Этот слабак едва не умер со страху: альбигойцы могли обратить его оружие против него и отправить на костер как представителя Церкви, если бы он попал в плен. Похоже, среди воинов Монфора ходили такие слухи, и Авраам не посчитал нужным успокаивать господина Алена. Он даже запугал его еще больше, однако все же оставил того в живых с одним условием: что он впредь будет предоставлять ему информацию о намерениях Монфора. Мужчина со слезами благодарности на глазах согласился, и Авраам отпустил его, однако запомнил его лошадь и знамя. С появлением шпиона в войске Монфора предсказания Мириам станут более точными. А если он не выполнит своего обещания… Авраам с удовольствием снова выбьет его из седла во время следующего сражения.

За ужином «мавританка» воспользовалась удобным случаем, чтобы поведать графу о преимуществах своих боевых орудий. Небольшие катапульты прибыли неповрежденными, однако все еще не были собраны. Мириам осознавала, что рабочие Тулузы должны были заниматься восстановлением стен, но, несмотря на это, она принялась настойчиво убеждать графа в необходимости доработки орудий и таким образом отвлекла его от Женевьевы, которая как раз молча вела девочек мимо него к их местам.

— И лекарь начертил схему этой штуковины? — неодобрительно спросил граф. Ему хотелось бы проводить время с гостями, а не беседовать о патереллах. И он пытался встретиться взглядом с Женевьевой. Раймунд Тулузский так быстро не сдавался. Мириам опасалась, что он снова позовет девушку к своему столу. — Куда же он запропастился, этот господин Жером? Я ведь пригласил его!

— Ухаживает за ранеными во вчерашнем сражении, — пояснила Мириам.

Она лишь мельком видела лекаря после его приезда в Тулузу. Авраама беспокоило то, что он все время проводит в покоях, которые предоставил ему граф.

— Но я также могу рассказать вам о патереллах, — заметила она. — Эти орудия нечто особенное, хотя и не абсолютное новшество, — похожие катапульты изобрели еще греческие воины…

Граф слушал ее вполуха. Он увидел Рюдигера из Фалькенберга и решил с его помощью избавиться от Мириам. Граф де Фуа рассказал ему, что все рыцари из Франконии проявили необычайную доблесть во время вчерашнего сражения, и Раймунд решил теперь пригласить их предводителя к своему столу. Возможно, так ему удастся узнать некоторые детали сражения за Лауэнштайн. Дитмар, разумеется, был прав: граф Раймунд не принял смерть Роланда на свой счет, даже если и сожалел о том, что потерял друга. Погибнуть в бою или сражаясь в поединке мог каждый рыцарь. И, при всей привязанности к своему старому боевому товарищу, Раймунд, будучи наследником обширных владений, не одобрял насильственного захвата поместий. На самом деле юный хозяин Лауэнштайна даже вызывал у него уважение, поскольку сумел отвоевать свое наследство у сильного противника.

Разумеется, Рюдигер с радостью принял приглашение, тогда как Женевьева категорически его отвергла, когда паж подошел к столу девочек и передал ей повеление графа.

— Ты не можешь перечить ему, — заметила София. — Будь благоразумной, Женевьева, не зли его. И так весь двор судачит о той злосчастной пощечине. Тебе следует появиться с ним когда-нибудь, чтобы все поняли, что вы снова ладите.

— Что мы снова ладим? — Женевьева фыркнула. — Они подумают, что я его любовница!

София вздохнула. Разумеется, Женевьева была права, однако ей все же не следовало отвергать приглашение графа к почетному столу. Она вздохнула бы с облегчением, если бы Женевьева ушла, оставив девочек без присмотра. Возможно, тогда Фламберт не станет приглашать Софию к своему столу.

Однако она упустила из виду, что граф может решить по-своему. После того как Женевьева неохотно отправилась к столу графа, Мириам подошла к столу девочек.

— Граф не возражает, чтобы к вам присоединился Фламберт, — сообщила она Софии. — Рыцарь мог бы утешить вас в горе, считает он. А я присмотрю за девочками. За почетным столом все равно говорят лишь о вчерашнем сражении. Но лучше бы они готовились к будущему.

Фламберт появился некоторое время спустя и сразу направился к Софии.

— Моя госпожа, позволите ли вы мне занять место рядом с вами? Представьте, граф не против, чтобы я делил тарелку с вами. Не то чтобы мне нужно было одобрение, ведь любая еда теряет для меня вкус, когда я ем вдали от вас, в то время как самый черствый хлеб становится для меня пищей богов, если его надломили ваши пальцы.

Рыцарь улыбнулся Софии, которая охотно подвинулась, освободив для него место. Она попыталась завязать разговор, пока виночерпий разливал вино и вносили первые блюда с аппетитными кушаньями. Однако затем в зал вошла группа рыцарей, которая привлекла внимание Фламберта.

Он радостно помахал вошедшим — и София заметила, как один из них замер на месте. Светловолосый рыцарь, высокий, мускулистый, однако скорее долговязый, чем сильный. Темно-красная туника, которая немного помялась в его седельной сумке, синие штаны и кожаные сапоги; тонкие, но сильные руки без перчаток. И потрясающие синие глаза, и улыбка, которая навсегда запечатлелась в памяти Софии…

София поднялась.

— Вы? — глухо произнесла она.

Дитмар сделал пару шагов к ней, и они оказались друг напротив друга. Глаза Дитмара засияли, в то время как лицо Софии побелело как мел.

— Моя госпожа София… позвольте мне представить… Этому господину я обязан… Он спас мне жизнь! Во время вчерашней битвы…

София не слышала, что говорил Фламберт. Она видела лишь Дитмара, наконец-то снова смотрела на его худощавое, теперь более мужественное лицо. Ее юный возлюбленный, несомненно, повзрослел, однако его губы были такими же, что и раньше, полными, мягкими, и казалось, словно с его лица не сходит улыбка. Она вспомнила, что, когда он улыбался от души, у него появлялись ямочки на щеках. Он был не так красив, как Фламберт, вернее, он не обладал классической красотой богов. Дитмар был по-юношески пылким, старательным… но он был мягким и приветливым, он…

— София… — произнес Дитмар.

София не знала, что ему сказать.

— Вы знакомы? — изумился Фламберт. — Тогда вы меня опередили, моя госпожа. Я знаю господина лишь по имени. Господин Дитмар, не так ли? Из Франконии. Разумеется, вы можете быть знакомы, вы ведь тоже из тех мест. — Фламберт с вопросительным дружелюбием посмотрел на обоих.

София сделал глубокий вдох. Затем она нервно сглотнула.

— Его зовут Дитмар Орнемюнде из Лауэнштайна, — произнесла она. — И он убил моего отца.

 

Глава 5

Рюдигер был приятно удивлен, когда Женевьева села слева от него за почетным столом графа. Сначала он решил, что граф подстроил это ради него, ведь при последней встрече Раймунд и девушка расстались не по-дружески. Однако, с другой стороны, граф едва ли мог знать, что с тех пор мысли Рюдигера все чаще занимала черноволосая красавица, как никогда ни одна женщина за всю его жизнь. И как только были поданы блюда, Рюдигер сразу же понял, что Раймунд намерен сам делить тарелку с девушкой. Однако красавица не притрагивалась к изысканным кушаньям, которые предлагал ей граф, и не принимала участия в беседе, а лишь угрюмо смотрела прямо перед собой. Да ее едва мог интересовать ход битвы против Ги де Монфора. Рюдигер предложил ей вина и решил завязать с ней разговор на другую тему. Женевьева отклонила также и вино, и лакомства, которыми Раймунд пытался завоевать ее расположение.

Рюдигер улыбнулся ей.

— Вы не любите вино? — приветливо спросил он. — Могу ли я попросить принести вам пива или сидра?

Женевьева раздраженно тряхнула головой.

— Я не знаю, сколько раз мне еще повторять! — с горечью воскликнула она. — Я не пью ничего хмельного. Я неофитка.

Рюдигер нахмурился.

— Значит, посвященная. Но во что вас посвятили? В то, что опасно в чрезмерных количествах употреблять вино? Но ведь это и так не тайна. Если придерживаться меры…

Женевьева бросила на него гневный взгляд. Однако, увидев в его глазах лишь вопрос и никакого намека на насмешку, она успокоилась.

— Посвящение предшествует крещению, — объяснила она рыцарю. — Нужно прожить год в качестве Доброго человека, чтобы понять, сможешь ли ты следовать всем предписаниям. Лишь тогда дается пожизненный обет. Вы здесь, чтобы сражаться за нас, господин рыцарь, но вы совершенно ничего не знаете о Добрых людях?

Рюдигер рассмеялся.

— Госпожа, если бы каждый рыцарь, который где-то кому-то служит, знал бы все о тех, за кого он сражается, возможно, войн было бы меньше. Я знаю, это немного противоречит нашей клятве, однако странствующий рыцарь весьма ограничен в принятии решений. Чему бы это ни противоречило, но он сражается, чтобы выжить. Поэтому он может считать себя счастливчиком, беря обязательство сражаться за такое совершенное создание, как вы.

— Я не Совершенная, — возразила Женевьева.

Рюдигер посмотрел ей в глаза.

— Для меня вы совершенны! И для этого вам не нужно проходить кре… или что-то там еще… Что это вообще такое?

Рюдигер не слышал, как сидевший по другую сторону от Женевьевы граф вздохнул. Он осознавал лишь то, что наконец-то нашел тему, которую Женевьева была не прочь обсудить. Она теперь говорила без умолку. С восхищением рыцарь слушал ее рассказ о вере Добрых людей, о жизни Совершенных — и смерти, которая могла их ожидать. Он был счастлив попасть под влияние ее звонкого, певучего голоса и едва улавливал смысл слов. Лишь то, что она говорила о смерти, дошло до его сознания.

— Вы собираетесь жить как отшельница — скуднейшая пища, никакого вина… никакой любви… И в конце вы броситесь в костер, разожженный врагом? И это должно очистить вашу душу? Но ведь то же самое утверждают и ваши враги, не так ли? Они ведь сжигают еретиков якобы для очищения их душ. Есть ли у вас свое мнение относительно того, за что вы сражаетесь?

Рюдигер задал этот вопрос не раздумывая, он не заметил, что развеселил этим всех сидящих за столом. Он изумленно осмотрелся, когда граф и другие почетные гости разразились хохотом. Женевьева, которая до этого момента с горящими от радости глазами рассказывала о том, что для нее было ценнее всего, тут же замкнулась в себе.

— Если вы лишь насмехаетесь надо мной, господин рыцарь…

Рюдигер закусил губу.

— Я этого не хотел, госпожа. Мне бы и в голову не пришло, что я могу задеть ваши чувства. Напротив, с того момента, как я впервые увидел вас, во мне горит лишь одно желание — уберечь вас от любых бед. Возможно, и от той, на которую вы сами себя обрекаете… Прошу вас простить меня, госпожа, за неподходящий вопрос.

Он внезапно схватил руку Женевьевы, которую она как раз опустила на стол, а до этого чрезвычайно пылко жестикулировала ею. Когда Женевьева читала проповеди, она делала это с сияющими глазами и размахивая руками. Рюдигеру это нравилось — если бы только ее страсть была направлена на что-то другое, не была свидетельством самоотверженного служения странному Богу.

— София…

Внезапно Дитмар оказался в центре внимания, — по крайней мере, за этим столом, стоявшим чуть в стороне от почетного стола графа. Здесь сидели девушки и несколько юных рыцарей. Он, словно защищаясь, поднял руки, не веря и поражаясь тому, что это было сказано ледяным тоном.

— София, но ведь все было не так! Если вы позволите мне объяснить… Вот, посмотрите, я все еще ношу ваш знак… — Он неловко стал искать ее ленту под туникой.

Взгляд Софии выражал изумление и упрек.

— Мой знак был при вас, когда вы сражались с моим отцом и убили его?

— Да… Нет… София, я… — Дитмар запнулся — и замолчал, увидев боль на ее лице и слезы в ее прекрасных глазах.

Он хотел подойти к ней, обнять ее, утешить.

— Я хочу, чтобы вы вернули его! — сказала София. Ее голос звучал сипло, и у нее вырвался первый всхлип, но она требовательно протянула руку к Дитмару. — Отдайте мне его, я…

Фламберт де Монтальбан откашлялся.

— Господин Дитмар, я не хочу вас обидеть. Что бы ни произошло, я… я уверен, вы поступили честно. Однако моя дама только что понесла тяжкую утрату. И ваше присутствие пугает ее и заставляет волноваться. Поэтому сделайте то, о чем она просит, а затем оставьте нас.

Дитмар хотел кивнуть, но не смог заставить себя это сделать.

— Вы были когда-то моей дамой, — умоляющим тоном произнес он и попытался встретиться с Софией взглядом. — Вы хотели…

— Я хочу получить обратно мой знак! — Эти слова вырвались у Софии с яростью, затем она начала плакать.

Дитмар достал потрепанную зеленую ленту из-под туники. Его пальцы коснулись маленькой холодной руки Софии, когда он отдавал ее, и при этом оба вздрогнули, словно от удара молнии.

София сжала ленту в руке. Она все еще сохраняла тепло его тела. Когда она подняла глаза, их взгляды встретились — на мгновение они утонули друг в друге. Затем Дитмар отвернулся.

Не видя ничего перед собой от слез и не оборачиваясь, он покинул рыцарский зал.

Соломон из Кронаха смотрел в окно своей комнаты. Покои лекаря располагались в центральной части крепости, он не мог видеть, что происходит за его стенами, но ему видны были вершины гор, и тоска несла его над ними. Где-то там был Лауэнштайн, где-то там была Герлин. Соломон так много лет не позволял себе думать о ней, что сейчас едва мог воскресить в памяти ее лицо. Но, разумеется, ему нужно было лишь взглянуть на Дитмара, чтобы снова видеть ее живой перед собой. Ее улыбку, то, как она хмурится, ее глаза.

Соломон никогда не думал разыскать Герлин и забрать ее у Флориса. Ведь Флорис был первым, она влюбилась в него еще задолго до того, как в ней проснулись чувства к Соломону. И он подходил ей, Герлин вела такую жизнь, для какой была рождена и воспитана: она была хозяйкой крепости, воспитывала своих и чужих детей, справедливо управляла владениями. Жители Лауэнштайна любили ее, и в Лоше наверняка все было так же. Что же мог он предложить ей? Брак с евреем был невозможен, поэтому ему или ей пришлось бы всю жизнь лгать о своем происхождении и вере. Герлин и Соломон, у них была всего одна волшебная, незабываемая ночь, но большего у них никогда не могло быть. Она была счастлива с Флорисом.

Но теперь она осталась одна.

С того момента как Соломон услышал о смерти Флориса, он мог думать только о Герлин. Разумеется, уход за ранеными или больными отвлекал его, но даже работа над патереллами больше не захватывала. Что, если он сопроводит Дитмара и Рюдигера в Лауэнштайн? Его ничто не держало в Тулузе. Ну а там? Он внесет беспокойство в ее жизнь, снова будет бередить старые раны…

Соломон повернулся, услышав стук в дверь. Это наверняка был паж с вином, он попросил юного слугу принести ему кувшин наверх. На улице стоял сырой сентябрьский день, и его нога снова болела. Еще одна причина, чтобы не трогаться с места. Поездка станет для него чрезвычайно затруднительной. И зачем Герлин калека?

— Входи, мальчуган! — прокричал он пажу.

Возможно, он не сможет вставать, возможно, он проведет остаток своей жизни, любуясь горами и мечтая.

— Я надеюсь, что не побеспокоил вас, господин!

Изумленный Соломон все же поднялся. Это был не детский голос слуги, а слабый высокий голос, который, как ему казалось, он знал на протяжении многих лет. У Дитмара были глаза матери, однако голос отца.

Теперь юный рыцарь вошел в комнату с кувшином в руке.

— Я встретил пажа на лестнице, когда… поднимался. И я подумал… я… Возможно, вы захотите рассказать мне об отце…

Голос юноши прозвучал глухо. Соломон чувствовал себя неловко, видя, что по его щекам текут слезы. Он вздохнул.

— Давай, возьми два кубка и присаживайся рядом со мной, — мягко произнес он, неожиданно для себя переходя на доверительное «ты». — А затем ты расскажешь мне, что произошло. Это связано с той девочкой, не так ли? Но я думал, она любит тебя. Когда я видел ее в последний раз, на ней был медальон твоей матери.

В то время как Соломон подбадривал Дитмара, Рюдигер не мог отвести взгляда от Женевьевы, а счастливый Ханзи прогуливался с Эсклармондой по безлюдному розарию графини и пытался показывать ей созвездия. София же лежала в своей постели, всхлипывая. Она также не захотела остаться на праздничном ужине. Сжимая в руке знак, возвращенный Дитмаром, она позволила Мириам вывести ее из зала. Она позволила раздеть себя и послушно выпила горячее пряное вино, которое мавританка велела принести для нее, — но отказалась разжать руку. Только когда Мириам ушла и комнату заполнила темнота, пальцы Софии разжались. Следует ли ей выбросить ленту? Она поддалась минутному порыву и прижала к сердцу потрепанный кусочек ткани, который все еще словно излучал тепло Дитмара, его запах… и его любовь.

София была твердо уверена, что поступила правильно, отвергнув Дитмара. И все же она рыдала до тех пор, пока не уснула.

 

Глава 6

В последующие дни Соломон подолгу объяснял Дитмару устройство патереллы, что отвлекало юношу и удерживало его подальше от других рыцарей, а главное, от девочек. Здесь воины благородного происхождения также мало интересовались орудиями, которые не предназначались для ближнего боя. Западные рыцари отказывались и от луков, считая их оружием трусов. Однако Дитмар унаследовал от отца восторженное отношение к механизмам и строительному искусству. До сих пор эти его склонности не находили поддержки. Герлин применяла математику лишь для ведения хозяйственных книг, а Флорис проектировал и строил разве что оборонные сооружения. При дворе короля Дитмара воспитывали как рыцаря. Соломон удивлялся, что юноша вообще умел читать и писать.

Однако сейчас, в общении с Соломоном, который рассказывал ему о его отце и его разнообразных интересах в областях искусства и науки, в Дитмаре быстро проснулась жажда знаний. Совместные занятия статикой и арифметикой отвлекали обоих мужчин от их проблем.

Между тем Женевьева толковала Рюдигеру Евангелие от Иоанна, в чем он отнюдь не был заинтересован. Погода снова наладилась, и рыцарь предался тому, над чем всегда насмехался. Он сидел рядом со своей дамой в розарии и слушал ее, читающую ему вслух. Он мог бы представить себе и более интересное чтение, но был решительно настроен завоевать девушку, и если даже не обратить в свою веру, то по крайней мере отговорить ее от намерения убить себя. Рюдигеру было все равно, во что верила Женевьева. Он также беседовал с большим количеством старых крестоносцев, чтобы поверить в искреннюю озабоченность Папы очищением душ альбигойцев. Он полагал, что любая война ведется из-за земли и трофеев. И его толкование слов, всегда произносимых при резне, «Господь своих узнает», было гораздо более благодушным, чем понимание тех же слов Симоном де Монфором. Господь будет вершить суд после смерти, и у него для этого предостаточно времени. Так зачем же ускорять этот процесс? Рюдигер любил хорошее сражение, но он предпочитал турниры войне, и, если приходилось, он убивал своего противника быстро. Он никогда никого не стал бы сжигать или мучить до смерти. Тем более женщин и детей.

Но если он хотел уберечь Женевьеву от чего-то, ему сперва следовало понять, о чем вообще идет речь, и ему также нужно было попасть к ней в милость. Поэтому он слушал ее проповеди и наслаждался, глядя на ее воодушевленное, выразительное лицо и слушая ее звонкий голос.

Женевьева, со своей стороны, старательно отрицала свое все возрастающее увлечение рыцарем. Своему диакону она говорила, что это ее ученик, — уверенная, что просвещение Рюдигера может быть причиной их совместного времяпрепровождения. Однако Совершенный резко осудил ее. Хоть вера альбигойцев и позволяла женщинам принимать крещение и даже проводить его, однако проповедовать и обращать в свою веру они не имели права.

Отчаявшаяся Женевьева поддалась еще одному, менее простительному греху: она расспросила Софию о происхождении и прошлом Рюдигера из Фалькенберга. Правда, Софии хватало своих забот. После праздничного ужина она избегала любого собрания, а прежде всего общества Фламберта. Женевьева была права. Она не одобряла того, что рыцарь ее веры тратит попусту время на женщину, тем более совершенно неподходящую ему в жены. Фламберт не собирался проходить посвящение в Совершенные — Монтальбан нуждался в наследнике. Однако Софию, как бы Женевьева ни любила девочку, она не видела рядом с Фламбертом. Несмотря на тайные старания обратить ее в свою веру, вот уже почти пять лет София не проявляла никакого интереса к вере альбигойцев. Да и какие чувства испытывала она к Фламберту, Женевьева теперь понимала лучше: София ценила рыцаря, и, возможно, он запал ей в душу, но вернуться к жизни ее заставил медальон Дитмара, а не пение Фламберта.

Однако о Рюдигере из Фалькенберга София не могла много поведать Женевьеве. Она знала его лишь как дядю Дитмара.

— И он, похоже, странствующий рыцарь. Хоть у него и есть владения. Во всяком случае, так говорил Дитмар.

София снова подавила всхлип. А ведь в этот день Женевьеве показалось, что она наконец пришла в себя, — если под этим можно было подразумевать то, что девушка проводила весь день, уставившись на горы из окна своей комнаты. Женевьева поняла, что она запомнила каждое слово, которое Дитмар из Лауэнштайна когда-либо сказал ей.

— Фалькенберг — это небольшая крепость где-то в немецких землях. Владения обеспечивают содержание хозяев и пары рыцарей, — не роскошная жизнь, но в достатке, да и живут на тех землях мирные люди, — сообщила София.

Это означало, что расходы на оборону были незначительными, феодалом хозяина крепости, вероятно, был епископ, который не вел войн.

Женевьева поймала себя на том, что попыталась представить себе жизнь в такой крепости. Никаких осад, никаких сражений, никто не предъявляет претензий на земли. Нет костров, нет преследований и нет страха…

А вот в Тулузу страх вскоре вернулся. Уже в начале октября граф Коменж стал собирать рыцарей для отражения нападения Монфора.

Разумеется, среди воинов находились и Дитмар, и Рюдигер. Дитмар старался избегать Фламберта, да и брат Женевьевы, похоже, при встрече с ним чувствовал себя неловко. София не пришла проститься со своим рыцарем сердца, а вот младшие девочки пришли — снова под присмотром Женевьевы. Однако в этот раз она вела себя не так строго, как обычно, и даже перекинулась несколькими словами с Рюдигером из Фалькенберга, смутившись при этом.

— Вы дадите мне ваш знак, моя дама? — осмелился спросить Рюдигер. — Или хотя бы благословите меня?

Женевьева покраснела.

— Мне не позволено благословлять, я еще…

Рюдигер вздохнул.

— Мне не нужно благословение Совершенной, я буду сражаться за честь моей дамы. Женевьева…

Женевьева сглотнула. Затем она запустила пальцы в рукав.

— Я это предвидела, — призналась она — и сунула ему в руку небольшой лист пергамента.

Рюдигер развернул его и прочел. Как и ожидалось, это был отрывок из Библии. «Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни».

Рюдигер улыбнулся.

— Прекрасное высказывание, моя госпожа, но, прошу простить меня, тем светом, о котором говорил господин Иисус, вы являетесь для меня. Он будет воодушевлять меня, благодарю за ваш знак!

Женевьева снова залилась краской, когда он поднес пергамент к губам, прежде чем вскочил на лошадь. При этом она должна была прийти в негодование: его слова были кощунственны. Господь покарает его… Но в глубине души она была уверена, что у Господа это скорее вызвало улыбку.

Мавританка предсказала появление войска крестоносцев и оказалась права. Похоже, Монфор рассчитывал на эффект неожиданности, атакуя город, и яростный отпор совершенно сбил его с толку. Воины из Тулузы отбили нападение Симона де Монфора, но он оказался не так прост, как его брат. Уже в тот же вечер звезды сообщили, что Монфор планирует атаковать Сен-Сиприен, деревушку на другом берегу Гаронны, которая имела большое значение для города, поскольку обеспечивала горожан зерновыми и мясом.

— Как ваша супруга сумела это предвидеть? — спросил Фламберт Авраама, когда они выехали вместе с рыцарями, чтобы усилить защиту деревушки. — Я имею в виду… Мы знаем, что она умеет предсказывать по звездам, но в такой пасмурный день…

И действительно, погода была дождливой, и ночью на небе не было видно ни одной звезды. Авраам, который накануне встретился со священником Аленом и подробно расспросил его, пожал плечами.

— Она, наверно, получает сведения и от облаков, — сказал он. — И вот еще что. Монфор ожидает подкрепление из Лангедока. Уполномоченный Папы Римского собрал там отряды. Но его усилия не дали желаемого результата.

— Звезды предсказывают с невероятной точностью! — недоверчиво заметил Фламберт.

Авраам ничего на это не сказал, а лишь воздел руки к небесам в знак благодарности.

Монфор действительно получил подкрепление и сумел даже вторгнуться в Сен-Сиприен. Однако затем звезды стали сулить удачу жителям Тулузы и без предсказаний Мириам. Каталония и Арагон прислали графу свои отряды — сын погибшего короля Арагона жаждал отомстить Монфору. С помощью подкрепления Раймунду и его людям без особого труда удалось выбить крестоносцев из деревушки, прежде чем те успели там что-либо разрушить. Сен-Сиприен праздновал, а захватчики стали готовиться к продолжительной осаде.

— Однако госпоже Мириам следует сказать графу, что Сен-Сиприену все еще угрожает опасность, — обратился обеспокоенный Дитмар к Аврааму. Он видел оборонительные сооружения деревушки и пришел в ужас. С тех пор как он стал больше интересоваться стратегией, ошибки сразу же бросались ему в глаза. — Следует возвести там баррикады. И перевезти туда одну из патерелл, желательно сразу, прежде чем Монфор расположится перед Тулузой, иначе потом большая повозка не проедет. Вот где мы сможем опробовать эту штуку. Как вы считаете?

Авраам был согласен с этим, и на следующий день Дитмар и Соломон установили первое из трех наконец-то уже готовых орудий. Монфор также поставил катапульты и разбил палаточный лагерь для своих воинов. Он сосредоточился на Монтульё, о слабых стенах которого, несомненно, знал.

— Разумно, ему известно, что оттуда мы едва ли будем делать вылазки, — заметил Соломон. — Велика вероятность того, что они загонят нас обратно и тут же атакуют, и разрушенные стены их не остановят. Поэтому пока мы находимся в относительной безопасности. Однако об урожае из садов с внешней стороны стен горожане могут забыть.

На самом деле граф Раймунд ожидал новых нападений, хоть Мириам не видела причин для беспокойства. И действительно, за зиму ничего особенного не произошло.

— Он ждет подкрепления, говорят мне звезды, — заявила Мириам. — Но будьте осторожны: епископ Тулузы, этот предатель… — Форкет Марсельский, ранее разгульный трубадур, очень неплохо ладил с графом Раймундом, пока не ощутил потребность служить Господу. Он был посвящен в епископы Тулузы и теперь сражался на стороне Монфора. Сейчас он поддерживал осаждающих. — Высокочтимый господин разъезжает по всей Франции, призывая участвовать в крестовом походе. Весной он вернется со своими людьми. К тому времени вам следует быть готовыми принять сражение.

По крайней мере, недостатка в людях граф не испытывал, все новые отряды из Испании стекались в город. Граф разместил их в замке епископа, в монастыре Святой Этьен и монастыре Святого Сернина, поскольку замок Нарбонна трещал по швам. К счастью, обеспечение воинов продовольствием не было проблемой — по большому счету, жизнь в Тулузе шла своим чередом, как и в мирное время. Рабочие продолжали укреплять городские стены, при этом они неплохо зарабатывали — деньги поступали графу от общин альбигойцев со всей Окситании. Купцы поддерживали торговые связи со всем миром и значительно повысили цены. Они обосновывали это высоким риском из-за осады города, что, однако, было лишь поводом. У Монфора было вполне достаточно людей, чтобы полностью отрезать такой большой город, как Тулуза, от внешнего мира. Разумеется, случалось и так, что он перехватывал повозки с продовольствием, но приходилось считаться и с разбойниками. Торговые караваны всегда сопровождали рыцари, которые вступали в бой с налетчиками и часто при этом одерживали победу.

Даже предметы роскоши поставлялись в город, и граф имел удовольствие вести обычную жизнь, насколько это было возможно. Зима прошла в пиршествах и незначительных празднованиях, рыцари и девушки встречались для совместных бесед и на музыкальных вечерах. Мавританка была занята предсказаниями для графа и мало пеклась о благонравности своих подопечных. Пока девочки не пропускали ее уроков литературы, арифметики и астрономии, они могли делать все, что им вздумается.

И Женевьева, которая исполняла часть обязанностей отсутствующей хозяйки двора и была гораздо строже Мириам, в эти месяцы не могла заставить себя отказаться от любезничания. Разумеется, свои серьезные беседы с Рюдигером из Фалькенберга, которые постепенно вышли за рамки религиозных тем и теперь касались и различных наук, она никогда бы не назвала любезничанием, и даже если она играла ему на лютне, то лишь для того, чтобы покритиковать или высмеять то, что ей в музыке не нравилось.

— Девчонка, наверно, была неплохим собеседником для лекаря, — поддразнил Рюдигера Ханзи. — Как хорошо, что она никогда не спрашивает твоего мнения, она сразу бы поняла, что у тебя его нет.

Рюдигер пропустил насмешку мимо ушей, он всегда с благоговением и серьезным видом слушал Женевьеву и радовался тому, что она становилась мягче и постепенно начинала ему доверять, чему совсем не был рад граф, который все еще пытался ухаживать за девушкой. Через время это привело к соперничеству между хозяином крепости и простым рыцарем, что поставило Рюдигера в затруднительное положение. Граф не раз вызывал его во время ежедневных боевых упражнений рыцарей на поединок, и Рюдигер упражнялся еще и в добродетели смирения, позволяя Раймунду сбрасывать себя с лошади.

— Ты когда-нибудь сломаешь себе шею! — ворчал Ханзи, втирая Рюдигеру камфорную мазь в спину после очередного неудачного падения. — По крайней мере, старайся падать более умело, даже если это будет выглядеть не так естественно.

Сам же Ханзи быстро освоил искусство учтивых речей, что было скорее расточительством в отношении Эсклармонды. Девушку было легко ублажить. Она радовалась даже небольшим проявлениям внимания со стороны Ханзи, с увлечением слушала трубадуров и вскоре подарила своему рыцарю первый поцелуй. Ханзи, похоже, всерьез подумывал о женитьбе, но это было невозможно. Эсклармонда была не благородного происхождения, и если Ханзи женится на ней, то весьма усложнит себе жизнь.

Рюдигер считал, что после окончания военных действий ему следует забрать девушку с собой и обратиться к французскому королю с просьбой помочь разрешить эту ситуацию. Ему наверняка что-то придет в голову. Однако Авраам предложил более простое решение:

— Забери ее в свои владения, пригласи всех соседей и представь ее как Эсклармонду из Фуа. Каждый когда-либо слышал это имя, но спорим, что никто при этом не припомнит эту Совершенную, защитницу альбигойцев? А ведь твоя Клэр родом из Фуа. Ну, во всяком случае, почти. Затем ты женишься на ней, и никто не станет задавать вопросов. А вот что французскому королю наверняка не понравится, так это то, что его протеже сражается здесь на стороне альбигойцев.

Филипп Август, французский король, явно был на стороне Монфора — он уже давно положил глаз на владения графов Тулузы и, вероятно, увидел в крестовом походе Монфора возможность воплотить свои замыслы в жизнь.

София Орнемюнде не принимала участия в жизни двора. А первые недели после сообщения о смерти отца и ссоры с Дитмаром она в основном проводила, горюя и печалясь, в своей комнате. Однако долго так продолжаться не могло, София хорошо это понимала. Девушке повезло, что ее оставили в покое, — настоящая хозяйка «двора любви» уже через несколько дней заставила бы ее снова участвовать в его повседневной жизни. Не только рыцарям отводилось мало времени на скорбь, незамужние девушки также должны были как можно спокойней принимать смерть и всякие перемены в жизни. София потеряла отца и наследство, но жизнь продолжалась. И не стоило плакать о разорванной любовной связи, которой даже не существовало официально.

София знала, что она должна принять решение относительно Фламберта де Монтальбана, — по крайней мере, хоть какое-то. В конце концов это закончится тем, что граф поставит его перед выбором: если Фламберт примет христианство, он получит Софию, если нет, Раймунд будет искать для нее другого супруга. Найти мужа для девушки без приданого непросто, и София панически боялась, что заботиться о ней доверят какому-нибудь мужчине, которого она совсем не знает. Возможно, старому или ужасному, вспыльчивому и жестокому. Фламберт же любил ее, София это знала. И если он действительно примет христианство ради нее, это будет самым впечатляющим доказательством его любви. Как католик он вполне мог унаследовать титул хозяина Монтальбана, и не важно, при Монфоре или Раймунде Тулузском, — крепость должна иметь законного хозяина. Кроме того, принявшие христианство находились в милости у всех уполномоченных Папы, Монфор не получит поддержки, если захочет отдать кому-то владения Монтальбана. Так что Софию ждала спокойная жизнь в собственной крепости с супругом, который очень сильно ее любит. Она должна быть не в своем уме, чтобы отказаться от этого!

Поэтому девушка снова начала встречаться с Фламбертом, разговаривать с ним и играть на лютне. Она позволяла ему безобидные вольности, например, подержать ее за руку, а перед единственной, но самой серьезной битвой за всю зиму она, прощаясь, поцеловала его в щеку, прежде чем он поскакал навстречу нападающим. Дитмар Орнемюнде с горящими глазами наблюдал за их прощанием и так быстро отвернулся, что не заметил, как сильно София при этом покраснела. Она с улыбкой махала вслед Фламберту, однако заметила разочарование Дитмара и, взглянув на него, почувствовала глубокую боль и даже раскаяние.

А однажды Ариана ворвалась в розарий, где София пыталась занять себя ощипыванием старых цветков и листьев.

— София, пойдем со мной! Твой рыцарь сражается с франконцем, этим красивым светловолосым, с которым ты поссорилась.

София замерла и побледнела.

— Они… сражаются? Но… Но почему? Между ними ведь не было никакой ссоры…

Ариана покачала головой:

— Это не настоящий поединок, а лишь упражнение.

Граф и командиры отрядов следили за тем, чтобы воины не теряли своих навыков. В основном рыцари упражнялись на таких тренировочных приспособлениях, как квинтана, или отрабатывали удары мечом или копьем. Каждые пару дней оружейные мастера устраивали между рыцарями поединки. Они весьма напоминали настоящие поединки и были хорошим развлечением для рыцарей. Однако сражались острым оружием — это ведь было не обучение оруженосцев, которых следовало защищать от самих себя. Воинам позволялось биться своими мечами, взрослый опытный рыцарь должен был уметь владеть мечом так, чтобы не поранить другого.

В этот раз жребий свел вместе Дитмара и Фламберта — практически невозможное совпадение при таком количестве воинов, однако ни один из них не отказался. И все придворные в напряжении ожидали этого поединка, зная, что соперники будут биться за милость Софии Орнемюнде.

София поспешила за Арианой. На ней было простое платье для работы в саду, даже Эсклармонда в доставшейся ей от Арианы темно-красной тунике выглядела нарядней, чем светловолосая девушка в сером платье и с грязными из-за работы в розарии руками. И все же перед ней расступились все оруженосцы и девочки, которые собрались в коридоре замка, чтобы из окон увидеть, как рыцари выедут на арену и учтиво поприветствуют друг друга, перед тем как опустить забрала. На их лицах не отражалось волнения, — при этом оба отличались очень живой мимикой.

София дрожала, в то время как мужчины ожидали знака оружейного мастера для выезда. Она не имела ни малейшего представления, кто из них был более сильным, однако же Дитмар убил ее отца, а тот был превосходным воином. Впрочем, всех подробностей она еще не знала.

И вот поединок начался, однако его ход разочаровал зрителей. Рыцари мягкой рысью двинулись навстречу друг другу, словно для начала хотели оценить слабые и сильные стороны противника. Наконец копье Дитмара попало в латы Фламберта, однако соскользнуло с них, и Фламберту без особых усилий удалось выбить Дитмара из седла. Похоже, рыцарь сам изумился, однако тут же спешился и подготовился к поединку на мечах, когда Дитмар вскочил на ноги. Дитмар явно ощутимо не пострадал, но, несмотря на это, был медлителен и неловко держал меч. Фламберту понадобилось всего несколько ударов, чтобы выбить меч из его руки, и после очередного удара вполсилы — он замахнулся, еще когда Дитмар не потерял оружие, — франконец упал на землю. Фламберт приставил меч к горлу Дитмара, чтобы завершить поединок, но через несколько мгновений опустил оружие и собрался помочь сопернику встать.

Он был так поражен столь скорой победой, что даже не посмотрел на зрителей. София тем временем пробралась через толпу рыцарей и девушек и поспешила вниз по лестнице, а затем кинулась к боевой арене.

— Вы не сражались в полную силу, — с упреком сказал Фламберт Дитмару, как только оба подняли забрала. — Вы позволили мне выиграть. Это нечестно, мне следует потребовать повторного поединка!

Дитмар вздохнул. Он все еще лежал на земле и, похоже, не мог решить, стоит ли принимать помощь от противника.

— Вы и правда хотите разыграть представление перед этими коршунами наверху? — спросил он. — Может быть, сразиться всерьез, не на жизнь, а на смерть? Хотите ли вы подвергнуться риску быть раненым мною? Хотите, чтобы помимо отца я отнял у Софии и ее возлюбленного?

Фламберт покачал головой.

— Разумеется нет. Я не питаю неприязни по отношению к вам. То, что произошло между вами и Софией… в прошлом… — неуверенно произнес он.

— Дитмар! Что с ним, Фламберт? Он ранен? Он… Он…

София Орнемюнде обращалась к Фламберту, но не удостоила его ни одного взгляда. Она опустилась на колени в пыль рядом с Дитмаром и успокоилась, лишь увидев, что его глаза открыты, а лицо здорового цвета.

— Ничего не случилось, — сказал Фламберт.

Его голос прозвучал глухо и сразу вернул Софию в реальность. Теперь ей стало ясно, насколько ужасно она поступила. Ее бледное, нежное лицо залил багровый румянец.

— А я подумала… Я подумала… — Она одернула себя — и постаралась подарить улыбку Фламберту. — Я пришла, чтобы отдать должное своему рыцарю, — произнесла она явно с трудом.

Пока Дитмар сам поднимался на ноги, она поцеловала Фламберта. Зрители в коридоре радостными возгласами приветствовали пару. Но Фламберт не улыбнулся и не сделал попытки открыть ее губы языком. Он не мог забыть ее взгляд. Взгляд, обращенный на Дитмара из Лауэнштайна.

 

Глава 7

С приходом весны наконец снова начались боевые действия. Мириам предсказала по звездам, что Монфор ожидает подкрепления, и граф решил совершить вылазку. На Пасху, в то время, когда христиане проводили свои богослужения, он собрал рыцарей для нападения на осаждающих. Все воины графа сражались чрезвычайно мужественно, эта первая за всю войну кровопролитная битва продолжалась весь день. Много рыцарей и пеших солдат с обеих сторон погибли или были ранены на поле боя. Однако потери оказались напрасными. Воины из Тулузы не смогли разбить войско осаждающих, но и Монфору не удалось проникнуть в город.

— Все впустую! — неистовствовал граф вечером, опустошив уже третий кубок вина. — Разве вы не могли это предвидеть, госпожа Айеша?

Мириам пожала плечами. Ей также хотелось выпить вина, но кое-кто из испанских рыцарей, с недавних пор ставших ближайшими советниками графа, был знаком с религией мавров лучше, чем Раймунд. И Авраам, и Соломон предупредили Мириам, что она не должна пить вино и открывать лицо в их обществе.

— Звезды сообщают то, что они хотят сообщить. Я лишь посредник. И как посредник я предвидела, что Монфор получит подкрепление, и, поверьте мне, так и будет!

В последнем Мириам была уверена. Осведомитель Авраама, запуганный им священник, еще ни разу не подвел их.

— Вам следует отправить гонца к сыну, возможно, ему удастся освободить нас.

Раймунд, наследник графа, сражался где-то в Окситании с отдельными отрядами крестоносцев. Мириам не знала, насколько большим было его войско, и поэтому не хотела давать совет напасть на приближающееся подкрепление до того, как оно соединится с войском Монфора.

— Сперва я разберусь с этой маленькой Орнемюнде! — внезапно заявил граф. — Позовите Фламберта де Монтальбана!

Мириам смиренно кивнула и со вздохом облегчения покинула покои графа. Раймунд, похоже, уже был изрядно пьян, раз захотел решать столь незначительные проблемы сразу же после сражения. Видимо, вести о том, кто из рыцарей отличился в этот день, уже дошли до него, и Фламберт был одним из лучших. Рыцарь заслужил награду, однако Мириам не была уверена, что предложение Раймунда он воспримет как вознаграждение. Фламберт, несомненно, любил Софию, однако после его сражения с Дитмаром Мириам понимала, что этот вопрос еще не был решен. Она не присутствовала на поединке, лишь слышала сплетни. Дитмар, которого она встретила в покоях лекаря, не хотел рассказывать подробностей, однако она до сих пор помнила, как сияло его лицо и каким тихим, мягким был голос.

«Она на меня посмотрела…»

Юный рыцарь повторил эти слова не меньше трех раз, и Мириам редко видела такой блеск в чьих-либо глазах.

Да и Фламберт изменился после поединка с Дитмаром. Разумеется, он продолжал ухаживать за Софией, но не так, как прежде. Любезничал Фламберт теперь сдержанно, а София при этом выглядела пристыженной и робкой. Внимательная Мириам заметила, что ее взгляд постоянно провожал Дитмара, как только он попадал в поле ее зрения.

И перед последним сражением она не подарила Фламберту поцелуй.

Мириам не спускала глаз с двери, ведущей в покои графа, после того как сообщила Фламберту о приглашении. Это было не просто любопытство, она должна была знать, как он воспримет условия графа. Юноша выглядел чрезвычайно взволнованным, когда покинул покои Раймунда. Он явно ничего не видел и так спешил, что едва не столкнулся в коридоре с Мириам.

— Простите, саида, — пробормотал он, взяв себя в руки. — Я… был невнимателен. Но граф только что поставил меня в затруднительное положение… Скажите, вы предсказываете по звездам и для конкретного человека?

Мириам улыбнулась под покрывалом.

— Вам обязательно нужны указания звезд? Разве вам недостаточно совета подруги или друга? Если хотите, можете сопроводить меня к сеньору де Парижу.

Она еще не договорила, как у нее промелькнула мысль, что там он может встретить Дитмара. Хотя тот вряд ли будет проводить вечер после сражения с наставником, скорее он отправится в большой зал с другими рыцарями.

Похоже, Фламберт подумал о том же, но кивнул. Некоторое время спустя Мириам постучала в дверь комнаты лекаря.

— Войдите.

Соломон ответил сразу, однако он выглядел измученным. После сражения он часами занимался ранеными и наверняка успел поссориться не с одним из всегда присутствующих при этом цирюльников. Возможно, некоторые раненые не лишились рук или ног благодаря его лечению, которое основывалось на восточных знаниях, а не на мнении, что ампутация эффективней всего предотвращает гангрену. Сейчас он, совершенно обессилевший, сидел на своем любимом месте и пил мелкими глотками горячее пряное вино.

Мириам налила вина также себе и юному рыцарю, который недоверчиво посмотрел на нее.

— Иногда мне кажется, что вы вообще не мавританка, — пробормотал он, и Мириам смерила его строгим взглядом.

— Мы все разные. Один такой, другой этакий, — наконец сказала она. — А третьему и вовсе не следует раскрывать всему миру, кто он на самом деле.

— Вы считаете, чтобы я мог жениться на Софии, мне нужно публично присягнуть на верность Папе, но в душе оставаться преданным своей вере? — спросил Фламберт и отпил вина.

Он так и не отдохнул после сражения, его щеки впали, а царапина над одной из бровей нарушала правильность его черт. Мириам и лекарь заметили круги под его темными глазами, — возможно, это было свидетельство не только сегодняшнего напряжения. Вероятно, Фламберта уже давно мучил вопрос, который граф ему наконец задал.

— Хочешь ли ты жениться на ней? — спросил лекарь. Как и Женевьеву, он знал Фламберта еще ребенком.

Фламберт кивнул.

— Я был бы тогда абсолютно счастлив, — просто сказал он.

Мириам пожала плечами.

— Тогда вам придется подчиниться желанию графа, — заметила она. — Сердцем или только на словах — это вы должны решить сами. София красивая и умная женщина. Если она выберет вас, вы будете счастливы. И, ко всему прочему, останетесь в живых и с наследством.

— Я не боюсь умереть за свою веру! — заявил Фламберт. — А вот принять христианство… Как мне объяснить это Женевьеве?

Лекарь рассмеялся.

— Так ты боишься прогневить своего Бога или же сестру?

Фламберт опустил голову.

— Я боюсь спросить Софию… — прошептал он. — Меня преследует страх, что на самом деле она меня не любит.

Мириам вскинула руки.

— Господин Фламберт, она должна быть счастлива, что ее вообще спрашивают. Граф мог бы выдать ее замуж за кого угодно, и, учитывая ее происхождение и отсутствие приданого, она не смогла бы сказать «нет». София знает, чего от нее ожидают. Поэтому, если она не питает к вам непреодолимой неприязни, она согласится и станет вам хорошей женой. И до сих пор я не замечала, чтобы вы были ей неприятны, скорее наоборот.

Фламберт неуверенно улыбнулся.

— Значит, вы советуете мне так поступить? — спросил он. — Она не будет несчастна со мной. Я люблю ее всем сердцем, моя любовь велика, как мир. Ее должно хватить на нас обоих.

Мириам улыбнулась.

— Тогда звезды также должны посулить вам удачу, — сказала она.

Соломон выпрямился в кресле, когда рыцарь покинул его комнату.

— Но зачем, Мириам? — тихо спросил он. — Ты разбиваешь надежду Дитмара на счастье с дамой его сердца.

— Счастье? — Мириам налила себе еще вина в кубок. — Ну что ж, если то, что написано у Дитмара и Софии на лицах, — это счастье, тогда у нас совершенно разные представления о нем.

— Юноша мучается, равно как и малышка Орнемюнде, — произнес Соломон — он прекрасно понимал чувства обоих.

Мириам кивнула:

— Вот именно! И поэтому мы немного растормошим их. Если Фламберт спросит Софию, она должна будет определиться.

Однако пока Фламберт не стал задавать Софии жизненно важного для него вопроса, да и Дитмару было не до любовных томлений. Прибыло подкрепление Симону де Монфору, и крестоносцы тут же решили в очередной раз завоевать деревушку Сен-Сиприен. Это заранее предсказали звезды: шпион Авраама в рядах осаждающих выполнял свое обещание. Поэтому воины графа Тулузы сперва подпустили Монфора к баррикадам, возведенным вокруг деревушки. Мосты через Гаронну охраняли вооруженные всадники, а лучники старались предотвратить установку осадных орудий. Мириам и Соломон радовались тому, что в боевых условиях патерелла показала себя наилучшим образом.

— Но людям еще следует попрактиковаться целиться, — заметил Авраам. — С помощью маленькой модели девочки попадали в цель на расстоянии восьми локтей, а перед Сен-Сиприен камни поражают цель скорее случайно. Этого достаточно для отпугивания неприятеля, но можно добиться лучшего эффекта.

За деревушку сражались всю весну, а затем произошло то, что мог бы предвидеть не астролог, а лишь внимательный наблюдатель за погодой. Над Тулузой разразилась гроза с проливным дождем. Гаронна быстро переполнилась, затопила Сен-Сиприен и унесла с потоками воды все мосты и баррикады. Рыцарям графа удалось укрыться в городе, прежде чем дороги стали совсем непроходимыми. Монфор не стал их преследовать, он также опасался увязнуть в грязи, однако не снял осаду Тулузы. А когда погода прояснилась и дороги высохли, крестоносцы взяли Сен-Сиприен без особого труда.

— Все же они не стали разжигать костров, — заметила Мириам.

Альбигойцы сбежали вместе с рыцарями, и патереллу по приказу Дитмара успели увезти в безопасное место.

— И по возможности никаких рискованных перемещений, — потребовал граф. — Начиная от Сен-Сиприена, они заблокировали дороги.

Похоже, Монфор был решительно настроен завершить битву за Тулузу. В начале июня он планировал атаковать город. Раймунд получил предупреждение из надежных источников, и за день до атаки рыцари и пешие солдаты приготовились к вылазке. Фламберт де Монтальбан решил уладить свои сердечные дела до сражения. Сначала он попросил у графа руки Софии и заверил его, что примет христианство, прежде чем поклянется ей в верности. Затем он поговорил с Софией.

Утром перед битвой девушка всех удивила. Вместе с другими девушками она вышла во двор крепости, чтобы проститься с рыцарями. София была мертвенно-бледной, она явно не выспалась. Она уверенно подошла к Фламберту де Монтальбану и без стыда поцеловала его.

— Они помолвлены, — шептались девочки.

Женевьева пришла в ярость. Но, прежде чем она смогла поговорить с братом, София Орнемюнде подошла к Дитмару из Лауэнштайна. Она слегка присела и протянула ему медальон.

— Вот… Я… Я подумала, что… следует вернуть его вам, — тихим голосом, сдавленно произнесла она. Девушка не поднимала глаз, однако ее лицо не было скрыто под покрывалом. — Я… Я помолвлена с Фламбертом де Монтальбаном… И вот… — Дитмар протянул руку, и оба вздрогнули, когда на мгновение их пальцы соприкоснулись. София подняла глаза всего на миг. Затуманенный взор ее подведенных угольком глаз терзал его душу. — И вот я подумала… — На самом деле ей хотелось сказать, что она считает неправильным хранить подарок, дорогой сердцу другого человека, однако не смогла произнести ни слова. — Я подумала, что вам… вам ведь не помешает удача…

София отвернулась и убежала, прежде чем Дитмар смог что-то ответить.

— Его знак вернулся к нему, — сказала Мириам своему мужу. — Будь осторожен, Авраам. Мне совсем не нравится, что ты сегодня будешь сражаться. Мне кажется, что звезды в этот день не на нашей стороне.

Мириам оказалась права. Стоял прохладный, пасмурный день, что было совсем не похоже на раннее лето в Тулузе. Монфор готовился к атаке, его войско было огромным. А вот защитники города были обессилены после месяцев сражений за Сен-Сиприен. И к тому же давно не проводились поединки между рыцарями. Когда началась битва, три или четыре вооруженных противника противостояли одному рыцарю из Тулузы, и пешие воины Монфора сразу же добивали упавших с лошади. Епископам и уполномоченным Папы было уже не так просто привлечь рыцарей к участию в крестовом походе, однако в простых людях, которым прощение грехов было необходимо не меньше, чем ценные трофеи из сундуков альбигойцев, недостатка не было. В основном это была городская чернь, уличные грабители и головорезы. Хоть у них не было ни мечей, ни лат, они умело обращались с ножами и дубинками. Когда они впятером или вшестером набрасывались на упавшего рыцаря, у того был шанс выжить лишь в том случае, если кто-то приходил ему на помощь.

Отряд Фламберта, в который входили и Дитмар с Рюдигером — Ханзи неохотно применял свой дар лучника, так как стрелков из лука в Тулузе катастрофически не хватало, — первым выехал из крепости. Рыцари быстро выстроились, как обычно, напротив шеренги вражеских рыцарей. Дитмар сразу же выбил из седла двоих противников и затем стал сражаться мечом. И тут перед ним оказался рыцарь, чье знамя и нашлемник были ему знакомы.

Матьё де Меренге ухмыльнулся под забралом:

— Посмотрите-ка, юный франконец, который не успел принять крест — или же, по крайней мере, сделал вид, что не успел! А теперь он сражается на стороне еретиков и мятежников! Посмотрим, как быстро мы сумеем выбить его из седла!

Словно по сигналу, к ним подъехали еще два рыцаря, чтобы поддержать француза.

— Я сражаюсь против вас, господин Матьё! — прокричал ему Дитмар. — Но пока не против ваших товарищей. Истинному крестоносцу не нужно подкрепление. Разве не Господь направляет ваш меч, господин Матьё?

— Еще и кощунствуете! Следует задуматься, не взять ли вас в плен и не предать ли огню, хоть вы и не альбигоец.

Дитмар, не ответив, поскакал навстречу Матьё де Меренге. Как он и ожидал, двое рыцарей последовали за своим товарищем. Дитмар нанес Матьё удар копьем, однако тот лишь пошатнулся. Благодаря тому, что конь Дитмара резко отскочил в сторону, всадник смог избежать удара. Второго рыцаря ему даже удалось выбить из седла, но третий атаковал его, пока он еще не выпрямился. Дитмар упал, — к счастью, ушибся не сильно. Он сразу вскочил на ноги и оказался перед рыцарем, которого только что выбил из седла. Противник набросился на него с мечом, Дитмар отбивал удары, но тут, к его ужасу, к ним подъехали Матьё и третий рыцарь. Дитмар отчаянно сражался, но у него не было шансов победить двух всадников и одного пешего воина. Если сейчас никто не придет к нему на помощь… Но тут он услышал голос Фламберта:

— Сразитесь со мной, монсеньор де Меренге! Мы с вами еще не свели счеты!

Юный рыцарь приблизился, готовясь нанести удар копьем. Дитмар вздохнул с облегчением, когда Матьё повернулся к Фламберту, да и другой всадник оставил его в покое. А значит, снова двое против одного, и на этот раз их тактика была еще коварнее. Второй рыцарь, который явно был ловчее и опытнее Матьё, напал на Фламберта. Тот умело парировал удар, но копье противника все же ударило его в бок, и он зашатался в седле. Дитмар был очень занят своим соперником, однако слышал звон ударов металла о металл.

Матьё набросился на Фламберта не жалея сил. Он был заметно выше и сильнее брата Женевьевы, который в основном выигрывал свои битвы благодаря ловкости, а не силе. Он уже почти уступил Матьё, а когда второй рыцарь снова атаковал, после нескольких ударов допустил ошибку. Он поднял щит, чтобы отбить удар противника со стороны, и одновременно попытался мечом пронзить его горло. Он попал в цель, рыцарь упал, однако Фламберт при этом раскрылся. Матьё нанес удар мечом под нагрудник — в живот.

В тот же момент Дитмару удалось расправиться с противником. Он увидел, как упал Фламберт, и поспешил к нему. Он снова противостоял Матьё, бившемуся на коне. Но тут Дитмар заметил других рыцарей из Тулузы, сражающихся поблизости. Он отчаянно звал на помощь, и Матьё злорадно расхохотался. Но юному хозяину Лауэнштайна повезло. Среди рыцарей графа Тулузы были Рюдигер и граф Фуа, предводитель этой вылазки и чрезвычайно сильный воин. Оба сразу же поняли, что Дитмар в затруднительном положении, и поспешили к нему. Одним точным ударом копья Рюдигер выбил Матьё из седла, и теперь Дитмар мог сражаться со своим противником на равных. Оба тут же начали атаковать друг друга, в то время как другие рыцари стали вокруг Фламберта. Рыцарь шевелился, оставалась надежда, что его рана была не смертельной.

Дитмар уже был изнеможен, но охватившая его при виде поверженного товарища ярость придала сил. И Матьё упал, причем неудачно. Хоть он и был силен, но в мастерстве Дитмар превосходил его. Наконец рыцарь вонзил меч прямо в сердце Матьё.

— Если сейчас ты действительно попадешь в рай, я засомневаюсь в своей вере! — прорычал он умирающему и поспешил к Фламберту.

Рыцарь еще был жив, но рана оказалась серьезной, и он явно испытывал ужасную боль. Несмотря на это, он постарался улыбнуться, когда Дитмар опустился рядом с ним на колени и снял с него шлем.

— Он… Он уже никогда не оскорбит мою даму.

Дитмар с трудом ответил ему улыбкой.

— Нет. Вы… Вы мужественно сражались за нее, она наградит вас. И она станет вашей женой. Я… Я желаю вам счастья.

Фламберт покачал головой.

— Нет… Нет. И так… так даже лучше. Ее знак не принес мне удачу… — Он застонал. — Если бы я… Если бы я отрекся от своей веры ради нее… это было бы неправильно. Я… Моя душа не будет спасена.

Голова Фламберта склонилась набок. Дитмар нащупал его пульс — сердце все еще билось. Но ранение в живот… Он не думал, что Фламберту удастся выжить. Однако же его душу можно было спасти…

Дитмар в растерянности повернулся к дяде:

— Рюдигер, у альбигойцев ведь есть диакон. Мы можем его привезти сюда? У них тоже есть что-то вроде последнего помазания, не так ли? Он опасается за свою душу…

Граф Фуа и его рыцари держали противника на расстоянии, у Рюдигера было время заняться раненым.

— Ты думаешь, он умирает?

Дитмар кивнул.

— И ему нужен диакон. Что мы можем сделать?

У католиков все было просто. Обычно какой-то принимающий участие в сражении епископ отпускал им все грехи перед битвой.

Рюдигер покачал головой.

— На поле боя нет Совершенных — они не сражаются, — вспоминал он кое-что из своих незначительных познаний о вере альбигойцев, которыми на протяжении многих месяцев делилась с ним Женевьева. — На самом деле и Добрые люди не должны сражаться, поэтому непонятно, как заботиться о душе воина.

— Но ведь как-то это происходит, разве нет? Нам нужно доставить Фламберта в город.

Рюдигер кивнул.

— Если нам это удастся и он придет в себя, то сможет на смертном одре принять крещение. Тогда он станет Совершенным и с очищенной душой покинет этот мир.

Дитмар вздохнул:

— Надо попытаться. Пожалуйста, поймай моего коня, а я сниму с него доспехи.

— Ты хочешь взять его на лошадь? — спросил Рюдигер. — В разгар сражения?

— Если вы меня прикроете… Спроси графа, поможет ли он. Прошу тебя. Он… Он… Я мог быть на его месте. — Дитмар опустил глаза.

Рюдигер отъехал и вскоре вернулся, держа за повод Гавейна. Шум сражения вокруг них утих: похоже, войско Монфора отступало, — снова ничего не было решено. Дитмар с горечью подумал о том, что столько людей погибло понапрасну. Но обстановка способствовала осуществлению его задумки. Его конь стоял спокойно, пока Рюдигер укладывал умирающего поперек седла. Фламберт тихонько стонал, не приходя в сознание. Граф Фуа, Рюдигер и еще два рыцаря выстроились вокруг Дитмара для защиты.

Фламберта любили в войске графа Тулузы. Каждый хотел оказать ему эту последнюю услугу, и, конечно же, никто не задумывался о том, что помогает еретику достичь высшей цели — быть посвященным в Совершенные.

Женевьева и София следили за ходом сражения с балкона замка Нарбонны, что было небезопасно: Монфор использовал катапульты, и выпущенные из них камни иногда разрушали часть городской стены или укрепления вокруг крепости, и люди гибли. Но обе девушки пренебрегали опасностью. Незадолго до этого между ними произошла горячая перепалка. Женевьева потребовала от Софии объяснений по поводу помолвки с ее братом — и, разумеется, речь шла о том, кто чью веру будет принимать. Женевьева пришла в ужас, узнав, что Фламберт намеревается принять христианство, и стала упрекать Софию. Но все было забыто, когда они увидели, что рыцарь упал. Они побежали по ступеням вниз, а потом к ближайшим городским воротам, чтобы встретить рыцарей. Поскольку Фламберт был не единственным раненым, несколько мужчин стояли наготове с носилками, чтобы принять пострадавших воинов. А после сражения они будут искать на поле боя тяжело раненных. Двое мужчин сняли Фламберта с лошади, Дитмар спешился — и оказался лицом к лицу с Софией.

— Я привез его вам, — тихо произнес он. — Я не хочу, чтобы вы подумали, что я… Что я убиваю всех, кто вас любит. Тогда мне придется первым делом убить самого себя. Потому что никто не любит вас так, как я.

И в этот раз он отвернулся, прежде чем София смогла что-либо ответить.

 

Глава 8

— Срочно нужен Совершенный! — заявил Рюдигер, когда Фламберта укладывали на носилки. — Рыцарь хочет принять крещение.

Женевьева покачала головой.

— Нет. Прежде нам нужен врач. Если еще есть надежда, что он выживет…

Рюдигер изумленно посмотрел на девушку. Разумеется, он знал о последствиях крещения на смертном одре. Тот, кто принимал его, после не мог уже ни пить, ни есть. Если он умирал не от болезни или ранения, то погибал мучительной смертью от голода и жажды. Несколько месяцев назад Женевьева собиралась, окрестившись, отказаться от еды и питья, только бы избежать преследований графа. А теперь она рисковала душой брата, чтобы спасти его тело?

— Лекарь в замке, — сообщил один из носильщиков. — А с ним пять или шесть цирюльников. Мы отнесем его туда.

Внезапно Фламберт пошевелился. София взяла его за руку.

— Лекарь поможет вам, — прошептала она. — Даже не сомневайтесь. Когда-то он помог и мне. Вы поправитесь, обязательно, мы…

Фламберт открыл глаза и посмотрел на нее.

— Моя дама… София, я не думал, что еще увижу вас…

София с трудом выдавила улыбку.

— Я здесь. Я всегда буду рядом.

До замка было недалеко, но Фламберт беспрерывно стонал от боли, и София вздохнула с облегчением, когда они наконец добрались до замка. Рыцарский зал теперь стал полевым лазаретом. Помощники лекаря уложили Фламберта на кушетку. Это было лучшее, обособленное место, и София и Женевьева были благодарны графу Фуа, который дал указание носильщикам разместить Фламберта там. Помощники тут же принесли воду и полотенца, чтобы женщины могли промыть раны. София смыла кровь и пот с лица Фламберта. Она чувствовала себя виноватой, потому что думала о Дитмаре, но ее улыбка была искренней, когда Фламберт открыл глаза, и ей не пришлось переступать через себя, чтобы поцеловать его. Возможно, то, что она чувствовала к нему, было не любовью, но это была глубокая, искренняя симпатия. София всем сердцем желала, чтобы Фламберт выжил. О свадьбе она пока не думала.

Лекарь вскоре подошел к Фламберту — это также было привилегией, о большинстве раненых заботились цирюльники. Соломон выглядел уставшим до смерти, его платье было запятнано кровью, и он хромал сильнее обычного. Он бросил лишь один взгляд на рану Фламберта.

— Здесь я беспомощен, — мягко произнес он. — Но у тебя еще есть время, Фламберт. Уже отправили за диаконом, ты успеешь принять крещение.

Фламберт кивнул с благодарностью. Лекарь протянул Женевьеве сосуд с прозрачной жидкостью.

— Вот, смешай это с вином и дай ему. Это облегчит его страдания.

Женевьева закусила губу, а потом произнесла:

— Сеньор Жером… вино…

Соломон нахмурился.

— Делай так, как считаешь нужным! — резко сказал он девушке. — Другие сочли бы за счастье…

Он обвел рукой зал, со всех сторон раздавались стоны и крики раненых.

София схватила кубок.

— Я дам ему вино с этим средством, — сказала она. — Если из-за этого его не пустят на небеса, значит, когда-то я встречу его в аду.

Фламберт нащупал ее руку.

— Этот ад, — прошептал он, — станет раем для меня.

София удивилась тому, что Женевьева не стала возражать. Она также ничего не сказала, когда София наполнила кубок и поднесла его к губам Фламберта. Девушка обняла его, когда он выпил содержимое. Она обнимала его и шептала ласковые слова утешения. Видно было, что боль не так терзала его. Наконец вошел священник.

— Тебе нужно уйти, — сказала Женевьева Софии, когда к Фламберту подошел высокий костлявый мужчина в черной тунике.

Софии он показался бледным и серьезным, словно сама смерть, а взгляд, который он на нее бросил, вряд ли можно было назвать дружелюбным. Девушку страшила мысль оставить рыцаря наедине с этим мужчиной.

— Разве я не могу остаться с ним? — нерешительно спросила она. — Могу я хотя бы вернуться, как только он… как только он исповедуется, или что там у вас делают? Это может… Лекарь сказал, это может длиться еще несколько часов, пока он…

Священник и Женевьева одновременно покачали головами, Женевьева с сочувствием, Совершенный скорее нехотя.

— Он примет крещение, — наконец произнес мужчина строго, — и навсегда отречется от плотских радостей. А вы, фройляйн, являете собой один из тех запретных плодов, которые до сего момента делали его жизнь греховной.

София сверкнула на него глазами.

— Мы никогда не делали ничего запрещенного! — заявила она. — И мы… Мы помолвлены с ним.

— Это также является грехом. Если бы мир был совершенным, мы бы перестали искать себе пару и производить на свет потомков. Ведь каждое новое создание содержит в себе еще одну неосвобожденную душу.

Изумленная София молча смотрела на священника. Она всегда слушала рассказы Женевьевы о своей вере вполуха. Совершенные были такими же, как католические священники или монахи. То, что их аскетизм должен быть примером для всех, казалось ей полной чушью.

Фламберт прикоснулся к ее руке, прежде чем она смогла что-то возразить.

— Пусть… Оставь нас, моя любимая, моя дама… Пришло время уйти, пришло время освободить душу. Даже из самых нежных оков…

— Но Фламберт… — София поднесла его руку к губам.

— Так вы собираетесь принимать крещение или нет? — раздраженно спросил священник. — Если да, девушка должна уйти. И что это такое? Вино?

Женевьева сунула кубок с вином подруге в руку и заставила ее отойти подальше. Между тем священник достал свое Евангелие и начал читать молитвы. София ощущала холод и опустошенность внутри, она устала до смерти, но также была зла на Господа и на весь мир. Стоит ли странная вера Фламберта того, чтобы умереть за нее? Чего вообще стоит любая вера? Или крепость? Или наследство?

Между тем стемнело, и София, выйдя из зала, наощупь спустилась по крутой лестнице в кухню и вышла в крепостной двор. Она надеялась, что никого не встретит, особенно пьяного рыцаря, — а таких было много после сражения. Она испуганно оглядела двор и при этом едва не споткнулась о поникшую фигуру, которая сидела на нижней ступени.

Дитмар.

В тусклом свете луны он выглядел каким-то по-детски потерянным. Мальчик, которого не пускают домой. Наказанный за какой-то глупый проступок и, возможно, так и не понявший, в чем его вина. София почувствовала, как вся ее ярость улетучилась. И внутри нее распространялось тепло. Она села рядом с Дитмаром.

— Он умер? — одними губами спросил юный рыцарь.

София покачала головой.

— Нет. Еще нет. Но сейчас он принимает крещение и освобождает свою душу — от меня. — Она прижала ладонь ко лбу.

Дитмар поднял на нее глаза.

— Я никогда не стал бы освобождаться от вас, — тихо произнес он.

— И не нужно, — прошептала она, опустив голову, и вздрогнула.

Дитмар укутал ее краем своего плаща.

— Ваше прекрасное платье… оно все в крови…

София кивнула и подняла глаза.

— Как и ваша туника, — сказала она. — Я не хочу больше видеть кровь.

Дитмар поборол в себе порыв обнять девушку.

— Мне очень жаль… что Фламберт… — пробормотал он.

— В этом нет вашей вины. — София схватилась руками за голову. — И это несправедливо…

— Он сказал то же самое, — заметил Дитмар. — Но он не должен был умереть из-за этого. Вот в чем моя вина: он вызвал Матьё, чтобы помочь мне.

— Матьё де Меренге? Это он убил его? Он ужасный человек!

София посмотрела на Дитмара, и у него сжалось сердце, когда он увидел знакомое выражение ее нежного лица. Она казалась такой юной, почти ребенком, испуганным, как тогда в Майнце.

— Он был ужасным человеком, — поправил ее Дитмар. — Вам больше не следует опасаться его. Я убил его.

София вздохнула.

— Я знаю, это ведь ваш долг, — прошептала она. — Рыцари должны… побеждать зло. Это и делает их рыцарями. По крайней мере, так должно быть. Но мой отец…

Дитмар пододвинулся к ней ближе.

— Я был врагом вашего отца. И Роланду Орнемюнде можно было предъявить много обвинений, — честно признался он. — Но он не был трусом, как Матьё, он мужественно сражался. И он был сильным мужчиной. Я сумел победить его лишь потому, что он изнемог после поединка с моим приемным отцом.

— Это не имеет значения, — тихо произнесла София. — Прошу вас, вы не должны мне это рассказывать. Я… Я прощаю вас.

Дитмар покачал головой.

— София, я победил вашего отца, но я не убивал его. Я не смог… Я никогда не смог бы посмотреть вам в глаза…

Дитмар рассказал ей все, и София, затаив дыхание, слушала его. Она лишь молча склонила голову ему на плечо. В эту ночь им обоим было не до любезностей и учтивых речей. Здесь, на лестнице, ведущей к кухне, они были не возлюбленными, а друзьями, они делили те чувства, которые никогда не делили ни с кем прежде, и оба знали, что они связывают их сильнее, чем любой поцелуй.

Наконец Дитмар достал медальон из-под своей окровавленной туники.

— Хотите ли вы… Хочешь ли ты… снова носить его? — тихо спросил он.

София покачала головой.

— Нет. Он принадлежит… твоей матери. И он всегда будет напоминать мне, что она… Она ведь не останется с нами в Лауэнштайне, не так ли?

Дитмар ответил отрицательно.

— Она должна вернуться в Лош. У меня есть младшие брат и сестра.

— Это хорошо, — сказала София. — Когда-нибудь ты подаришь мне что-то другое. Но ты… ты должен снова принять это. — София поискала в платье и наконец нашла потрепанную зеленую ленту. Ее знак. — Она ведь принесла тебе удачу…

Чуть позже Соломон из Кронаха застал обоих спящими, тесно прижавшимися друг к другу. Их вид растрогал его, они напоминали детей, которые заблудились, а потом нашли дорогу домой. Ему не хотелось будить их, но кто-то должен был позаботиться о Женевьеве, а теперь, когда звезды ярко светили над крепостью и залитым кровью полем боя, Мириам не могла отлучиться от графа. Поэтому Соломон легонько прикоснулся к плечу Софии.

Девушка сразу все поняла.

— Фламберт умер? — спросила она, тогда как Дитмар, похоже, не сразу понял, где находится.

Лекарь кивнул.

— И умирал он в муках. Он слишком серьезно воспринял крещение и больше не сделал ни одного глотка воды. И когда действие лекарства закончилось… Он очень мужественно держался, София. Но сейчас вам следует присмотреть за Женевьевой. Она до последнего была с ним. И мне кажется, она начала сомневаться в своей вере.

 

Глава 9

После этого сражения не было времени скорбеть по погибшим. Похоже, Симон де Монфор, как и прежде, был решительно настроен взять Тулузу и велел доставить тяжелые боевые орудия. Однако с помощью Мириам защитникам города удалось задержать постройку катапульты. Рыцари практически не прекращали сражаться и, разумеется, продолжали нести потери.

София заботилась о Женевьеве, которая после смерти Фламберта совсем замкнулась в себе. Она ничего не рассказывала о последних часах брата, а когда узнала, что отец, несмотря на постигшее его горе, радовался, что душа Фламберта была освобождена, впала в истерику. Рюдигер просил Женевьеву о встрече, но она не хотела ни с кем общаться и закрылась в своей комнате.

У Дитмара и Софии был счастливый вид, однако держались они на расстоянии. Казалось, та волшебная ночь лишь приснилась им, и теперь они боялись напомнить друг другу о ней. Когда они случайно встречались, то улыбались, но не прикасались друг к другу.

— Так она теперь поедет с ним в Лауэнштайн или нет? — брюзжал Рюдигер.

В последнее время он постоянно пребывал в плохом расположении духа, ему не хватало общения с Женевьевой, а неуверенность в ее чувствах делала его нервным и невнимательным. Рюдигер рассчитывал на скорое окончание осады, а затем Женевьеве придется принять решение. В его пользу или в пользу крещения. Жить или умереть.

Соломон пожал плечами. Он еще раз осмотрел патереллы, пользоваться которыми Рюдигер и Ханзи учили юных жителей Тулузы. Оба немного разбирались в осадных орудиях — некоторое время в войске Ричарда Львиное Сердце они командовали немецкими солдатами, которые управляли катапультами. Теперь Мириам и Соломон объяснили им, в чем особенности патерелл. Однако их создатели, прежде всего Авраам, который изучил возможности орудий на моделях, все еще не были довольны точностью стрельбы.

— В ту ночь мне показалось, что они помирились, — наконец высказал свое мнение Соломон относительно отношений между Софией и Дитмаром. — Да, ситуация, конечно же, непростая. София не может предъявить придворным нового жениха через три дня после смерти Фламберта. Что там с осадными орудиями, господин Абу Хамед? Мы можем как-то улучшить их?

Авраам удивленно поднял брови:

— Разве что улучшить зрение стрелков. Патереллы превосходны, господин Жером де Париж, но люди проявляют к ним мало интереса. Пока у них получается стрелять в толпу, однако если Монфор наконец установит катапульту внизу, — он указал на огромную осадную машину размером с колокольню, — тогда было бы неплохо разбить ее на части двумя-тремя точными выстрелами.

Ханзи кивнул.

— Этого никто не понимает, — заметил он. — И они не упражняются в стрельбе. Сейчас мы установили одну из патерелл у ворот Монтульё. Оттуда можно стрелять по лагерю Монфора, несколько точных попаданий внесло бы смятение в войско. Но нет, туда мои господа рыцари и не собираются целиться. Это ведь было бы «не по-рыцарски». И если даже они стреляют, то выбирают цель рядом с лагерем. Недавно попали в кучу конского навоза, что действительно не по-рыцарски, я также об этом сожалел.

Авраам вздохнул:

— Тогда нам остается надеяться лишь на чудо.

— Но к нам ведь идет подкрепление!

Ханзи все еще не терял надежды. И действительно, Раймунд, сын графа, приближался к городу со своим войском. Он прорвется через линию осады в Тулузу.

Авраам заметил:

— Но и противник, к сожалению, тоже ждет подкрепление. Граф Суассона идет сюда с новыми отрядами, — Мириам как раз сообщает об этом Раймунду, несмотря на то что вчера небо было затянуто облаками… Небу хвала за моего боязливого священника в свите Монфора. Я опасаюсь, что он может погибнуть в любой момент, ведь я едва не убил его еще в первом сражении, но сейчас он, наверно, стал осторожнее.

— И если граф умен, он сразу отправит гонца к сыну. Тому следует напасть на приближающиеся отряды и по возможности уничтожить всех. Тогда мы избавимся хотя бы от них. — Рюдигер рассеянно водил рукой по деревянной стойке патереллы. В отличие от Ханзи, он не полагался на боевые орудия, а охотней противостоял сопернику в бою. Но высоченная катапульта Монфора внушала ему страх.

— Мы разрушим эту штуковину! — заявил граф Раймунд пару дней спустя, 24 июня, рыцарям, собравшимся в большом зале замка Нарбонны. Его сын вступил в город, и они провели совещание. — У нас нет другого выхода. Если они запустят это орудие, то разрушат стены крепости. И не только их, — они могут подтащить катапульту ближе к городу и уничтожить целый квартал.

— Значит, мы предпримем вылазку? — спросил Рюдигер.

Граф кивнул:

— Уже завтра. Мы нападем на них и подожжем эту штуковину. Да, я знаю, господин Рюдигер, вам хотелось бы выстрелами патерелл раздробить ее на куски. Но давайте смотреть правде в глаза: ваши осадные орудия не попадают в цель. И они стреляют недостаточно далеко, от чего бы это ни зависело. Моя предсказательница также не устает мне твердить, что надо использовать патереллу, но я не могу быть уверенным, что вы решите эту проблему до того, как Монфор начнет стрелять. А он скоро этим займется. Завтра мы покончим с катапультой.

София ожидала на последней ступеньке лестницы, ведущей в кухню. Она укуталась в темную накидку мавританки, но все равно дрожала от страха и волнения. В крепости все были возбуждены, как и всегда перед сражением. Рыцари пили, и большинство слишком много, так что кухарок ничто не могло уберечь от их преследований. Мавританка строго-настрого запретила девочкам покидать свои комнаты. В такой вечер мужчины забывали о своих учтивых манерах и становились похотливыми самцами. Ведь это могла быть их последняя ночь на грешной земле! Кто же в такой момент станет петь баллады под окном своей возлюбленной?

Несмотря на это, София тайком выбралась из комнаты, которую делила с Женевьевой, — та, похоже, этого не заметила. София начинала серьезно беспокоиться за подругу. И, разумеется, она переживала за Дитмара. На следующий день он будет сражаться. Что, если его принесут в крепость, как и Фламберта? Самым сокровенным желанием Софии было еще раз увидеть его до сражения. Но она не могла попрощаться с ним перед рыцарями и девочками. Их любовь принадлежала лишь им одним, София не хотела, чтобы девушки, хихикая, сплетничали об этом, а мужчины отпускали похотливые шуточки. Она надеялась, что Дитмар считает так же.

Она попыталась призвать его силой мысли — и даже не удивилась, когда меньше чем через час он вышел на лестницу. И снова это было настоящее волшебство. Им не нужны были слова. Дитмар подошел к Софии и поцеловал ее, и она ответила на этот поцелуй так, словно это было вполне естественно. Его поцелуй прогнал все ее страхи. Когда она крепко прижималась к нему, все было хорошо. И в эту ночь от него не пахло кровью и высохшим потом. Он ходил в баню. София снова ощутила знакомый запах его тела, а Дитмар зарылся лицом в ее мягкие, гладкие волосы.

— Я хотел бы, чтобы ты полностью принадлежала мне, — прошептал он. — У кого я должен просить твоей руки? У графа?

София вздохнула:

— Тебе ничего не нужно ни у кого просить, я уже твоя. Я твоя с начала времен… Я имею в виду… Женевьева утверждает, что в теле животного может поселиться душа ангела… Возможно, когда-то ты был Адамом, а я Евой.

Дитмар рассмеялся.

— Но мы не позволим, чтобы нас выгнали из этого рая! — заявил он. — Завтра мы разрушим катапульту Монфора и удержим город.

— Этот город и есть наш рай? — засомневалась София.

— Рай — это та земля, по которой ты ступаешь, — нежно произнес Дитмар. — И я буду защищать ее, даже ценой своей жизни.

София отрицательно помотала головой:

— Прошу, только не ценой своей жизни, любимый! Только не это!

На следующий день на небе сияло солнце — погода, идеально подходящая для верховых прогулок или соколиной охоты. Или же поездки обрученных к родителям? София ненадолго замечталась, рассматривая из окна вершины далеких гор. Вместо поля боя перед городской стеной она представляла поросшую травой, испещренную полями равнину. Ее лошадь, пританцовывая, неспешно скакала по лугам и пашням. На Дитмаре, скачущем рядом с ней, была яркая туника, а не доспехи, и ему не следовало быть постоянно начеку, он улыбался ей. Она видела, как его светлые волосы трепал теплый ветер, как и ее покрывало. Когда они спешились, она протянула ему руку, он сжал ее в своей, и они направились к лесу, а затем к горам. Софию радовало все — и тенистая лесная тропа, и скалистые горные перевалы. Ночью она прижмется к Дитмару, и они станут обмениваться любовными клятвами. А через пару недель они прибудут в Лауэнштайн…

София внезапно очнулась от своих грез. В этот день не надо было предаваться мечтаниям. Ей следовало быть в другом месте, она не должна была праздно стоять у окна. Она решительно повернулась к Женевьеве.

— Сейчас ты пойдешь со мной! — твердо заявила она. — Хватит и того, что ты не вышла с другими девочками, чтобы попрощаться с рыцарями. Рюдигеру наверняка очень тебя не хватало!

Сама София также не вышла во двор крепости, но Дитмар был об этом предупрежден. Юные возлюбленные попрощались ночью. Но София не собиралась выпускать своего рыцаря из поля зрения.

«Я все время буду с тобой! Я буду наблюдать за битвой», — пообещала она Дитмару и была намерена сдержать свое обещание. Она потрясла за плечи Женевьеву, которая, снова скорчившись перед молитвенным столиком, погрузилась в раздумья. Она больше не молилась, по крайней мере, не читала без устали Евангелие от Иоанна и избавила Софию от бесконечного повторения «Отче наш». Однако молчание Женевьевы беспокоило ее все больше.

— Я пойду к воротам Монтульё и взберусь на оборонную башню. И ты пойдешь со мной! Давай, одевайся, рыцари уже выехали.

Женевьева словно очнулась от сна.

— Нас не пустят туда, — возразила она, но София лишь отмахнулась:

— Госпожа Айеша также туда собирается. А ее супруг уже там. Он не будет сражаться вместе с рыцарями, а хочет еще раз испробовать это маленькое боевое орудие. Госпожа возьмет нас с собой, но только если ты не будешь медлить.

— Я устала от сражений, — тихо произнесла Женевьева.

София пожала плечами:

— Мы все устали. Причем все это могло бы закончиться очень быстро. Вашим Совершенным нужно всего лишь принять христианство, и крестовый поход завершился бы. Монфору пришлось бы снять осаду, и он пришел бы в бешенство.

После смерти Фламберта София уже не могла сочувствовать альбигойцам. Она заранее втянула голову в плечи, ожидая резкой отповеди Женевьевы. Однако ее подруга не промолвила ни слова и, помимо этого, ошеломила Софию и тем, что выбрала не черное, а хоть и простое, но темно-синее платье.

София не решилась заговорить об этом, однако мавританка сразу заметила перемены. Она велела оседлать лошадей для девочек и ожидала их на своей мулице.

— Как вы красивы, Женевьева! Вам следует чаще носить цветные платья. Жаль, что господин Рюдигер не увидел вас. Но после сражения он этому обрадуется. И вашему брату оно также понравилось бы. — Мавританка бросила на девушку сочувствующий взгляд, но и испытующий одновременно.

Женевьева опустила глаза.

— Мой брат умер как Совершенный, — тихо произнесла она. — Я же никогда не буду совершенна.

Ариана, которая как раз усаживалась на свою лошадь, возмутилась:

— Знаешь, многие хотели бы выглядеть так, как ты. Если бы у меня были такие роскошные волосы…

С недавних пор Ариана посвящала долгие часы уходу за собой. Она была влюблена в рыцаря графа Фуа и не хотела показаться ему слишком маленькой, слишком юной, слишком худой и вообще несовершенной в чем-либо.

— Вам не следовало брать с собой малышку, — заметила София мавританке после того, как они тронулись. После упрека Арианы Женевьева молча погрузилась в свои мысли. — Она считает, что будет наблюдать за своеобразным турниром. А ведь она может стать свидетельницей того, как ее Бернарда убьют.

Для юной Арианы это было первое сражение. До сих пор девочкам разрешали присутствовать лишь при прощании с рыцарями, но не наблюдать за кровавым побоищем перед городскими стенами и видеть, как умирают воины в полевых лазаретах.

— Невозможно уберечь ее от всего, — сказала Мириам. — И она очень хотела поехать. Думаю, граф Фуа будет присматривать за своими юными рыцарями.

Бернард был не намного старше Арианы, всего год назад он прошел посвящение в рыцари.

Бой уже был в самом разгаре, когда женщины и девочки добрались до деревянной башни. Вонь в сооружении была нестерпимой — защитники, как и прежде, регулярно обтягивали башню с внешней стороны свежими шкурами животных, чтобы ее было сложнее поджечь. Разумеется, на южном солнце они недолго оставались свежими.

Ариана выглядела так, словно ее вот-вот стошнит, но София и Женевьева с таким страхом выискивали взглядами Дитмара и Рюдигера, что не обращали внимания на то, что происходит вокруг. Мириам сразу присоединилась к Аврааму, который находился возле патереллы. Орудие доказало свою пригодность, стрелки отправляли по нападавшим одно каменное ядро за другим.

— Я заставляю их стрелять как можно дальше, чтобы они случайно не убили кого-нибудь из наших, — прошептал Авраам жене. — И так как солдат Монфора великое множество, они могут стрелять куда угодно — все равно всегда попадают в цель.

Это было правдой. Подкрепление крестоносцев состояло лишь из небольшого числа рыцарей, но сотен пеших воинов. Теперь они топтались на поле боя, и на первый взгляд казалось, что они больше мешают рыцарям сражаться, чем помогают. Однако на самом деле они представляли собой реальную угрозу. Своими копьями, на концах которых были крюки или острия, они сбросили с лошади не одного рыцаря, сражавшегося с другим всадником. А помимо этого они беспощадно забивали дубинками и закалывали ножами любого, кто падал, прежде чем он мог подняться, и меч рыцарю не помогал спастись.

Женевьева и София старались не упускать из виду знамена Рюдигера и Дитмара, да и Ханзи, который выпускал одну стрелу за другой, то и дело поглядывал на друзей. Позади него девушки, к своему изумлению, увидели Эсклармонду. И крестьянка не ограничивалась просто наблюдением за сражением, — она энергично наполняла колчаны стрелков, разогревала смолу, чтобы затем окунать в нее стрелы и поджигать их, и при этом была такой же вспотевшей и грязной, как и воины. Однако эльфийскую красоту Эсклармонды это не портило. Ее прекрасные светлые волосы развевались на ветру, а загорелое личико было умиротворенным.

Рыцари сначала, как и всегда, двинулись на противника сомкнутыми рядами, ощетинившись копьями, однако вскоре перешли к бою на мечах, оставаясь в седлах. Их задачей было пробраться к боевой машине Монфора, которую, конечно же, усердно защищали. Рюдигер быстро прорвался вперед — и изумился, оказавшись лицом к лицу с одним из военачальников противника, Ги де Монфором, братом Симона. Они скрестили клинки, но Рюдигера это не испугало, хотя, разумеется, это был более опасный противник, чем другие.

Монфор сражался честно, не так, как Матьё де Меренге с Дитмаром, но несколько рыцарей, как и всегда, прикрывали его со спины. Рюдигер охотнее сразился бы с другими противниками и попытался ретироваться. Но внезапно лошадь Ги де Монфора встала на дыбы. Рюдигер с сожалением заметил стрелу в груди великолепного скакуна и не воспользовался неуверенной посадкой противника в седле, чтобы убить его или ранить. Так что Ги де Монфор упал на землю вместе с лошадью, и его рыцари тут же выступили вперед, чтобы прикрыть его. Они оттеснили Рюдигера, и он отчаянно надеялся, что снова окажется среди своих боевых товарищей.

Но тут один из рыцарей Ги де Монфора начал атаковать его с мечом. Рюдигер принялся отбиваться, однако его противник оказался и сильным, и опытным. Разумеется, личная охрана Монфора состояла не из новичков, однако Рюдигер не уступал противнику. Ему нужно было продержаться, пока товарищи не пробьются к нему. Тогда воин, скорее всего, отступит, чтобы защищать своего командира. Ги де Монфор беспомощен, пока ему не приведут новую лошадь.

В пылу сражения Рюдигер не заметил, что его окружили пехотинцы противника. Он понял свою ошибку, лишь когда они напали на него с копьями, — и остался неприкрытым с одной стороны, пытаясь отбиться. Один из рыцарей Монфора нанес ему удар мечом плашмя, чего хватило, чтобы выбить его из седла. Рюдигер упал прямо в самый ад из копий, дубинок и ножей…

София вскрикнула, увидев, что Рюдигер упал, а Женевьева вздрогнула, словно сама получила удар.

— Кто-то должен ему помочь, почему же никто ему не помогает? — воскликнула Ариана.

Она испуганно посмотрела на Ханзи, который выпускал одну стрелу за другой в массу пеших солдат. Он, несомненно, попадал в цель, однако это не производило большого эффекта. В этой ситуации могли бы помочь лишь два-три вооруженных рыцаря, которые разогнали бы пехоту. Дитмар и другие пытались прорваться к Рюдигеру, но они были слишком далеко и ни за что не подоспели бы вовремя.

До сих пор Женевьева не проронила ни слова. Бледная как смерть, она тем не менее уверенно подошла к патерелле.

— Нужно отвлечь их, — сказала она. — Отправить ядро прямо в центр этой заварушки.

— Но мы можем попасть в своих… — Канонир медлил.

— Позвольте мне! — Женевьева подошла к уже заряженной катапульте. Ей потребовалось лишь несколько мгновений, чтобы вспомнить, как она управлялась с маленькой моделью патереллы. — Ариана, помоги мне.

Девочка неплохо стреляла из маленькой катапульты. Теперь она помогала Женевьеве нацелить тяжелую боевую машину. Мириам и София поспешили к ним на выручку, и тогда Женевьева с помощью Авраама и Эсклармонды привела в действие подъемный механизм. Она хотела увеличить дальность полета ядра. Женевьеве понадобилась всего минута, чтобы произвести все вычисления, но для Рюдигера эта минута наверняка показалась вечностью. Женевьева больше ничем не могла ему помочь, кроме точного выстрела из патереллы.

Она сделала глубокий вдох и еще раз окинула взглядом поле боя. Недалеко от катапульты она заметила знамя Симона де Монфора. Он как раз склонился к брату, которому рыцари помогли подняться. Женевьева отбросила все сомнения. Не важно, о чем говорило ее учение, в теле этого мужчины обитала душа явно не ангела.

— Сейчас! — бросила она.

Девушки отступили, Авраам и Женевьева отпустили рычаг. А затем они все стали следить за полетом каменного ядра, выпущенного из патереллы. Оно летело в направлении катапульты, однако траектория полета была слишком короткой, чтобы ядро могло в нее попасть. Канониры в отчаянии застонали, однако Женевьева провожала ядро спокойным взглядом, равно как и Мириам. Предсказательница построила эту патереллу и, в отличие от мужчин, знала, на что ее нацелили Женевьева и Ариана.

Ядро попало в толпившихся вокруг Ги и Симона де Монфоров. Защитники не увидели, куда именно оно приземлилось, но Женевьева в любом случае добилась своего. Сразу после удара послышались крики, люди, которые окружили Рюдигера, отступили, да и рыцари Монфора в ужасе повернулись к своему командиру. Это дало Дитмару и другим рыцарям графа Тулузы возможность пробиться к Рюдигеру.

— Он жив, он шевелится… — София ликовала, глядя, как Дитмар затаскивает дядю на лошадь.

Пешие солдаты из войска графа Тулузы помогли Рюдигеру подняться, однако скорее тащили его, чем поддерживали. Оказавшись на лошади, он вцепился в Дитмара. Юный рыцарь попытался пустить лошадь галопом, но сразу понял, что Рюдигер не сможет на ней удержаться. И тогда он мягкой рысью направился к городским воротам. Крестоносцы не стали этому препятствовать.

Женевьева и София больше не могли ждать. Они поспешили по ступеням вниз, чтобы встретить Дитмара и Рюдигера у ворот Монтульё. Похожая ситуация произошла и две недели назад, тогда обе девушки держались достойно. Мужчины, которые стояли наготове с носилками, бросали сочувствующие взгляды на девушек.

— Сперва брат, теперь возлюбленный, — услышала София шепот одного из них. Она не знала, слышала ли это Женевьева, однако та никак не прореагировала.

Рюдигер скорее свалился на землю, чем спешился, когда Дитмар остановил коня. Пехотинцы противника сняли с него доспехи, его кольчуга в нескольких местах была разрезана ножом. Рюдигер был весь в крови, а его лицо было исцарапано.

Он попытался улыбнуться Женевьеве, но получилась лишь жуткая кровавая гримаса.

— Ты все-таки пришла… — прошептал он.

Женевьева кивнула.

— Как же ты красива!.. — Рюдигер в изнеможении упал на носилки.

София, проводив взглядом Женевьеву, идущую за носилками, посмотрела на Дитмара.

— Он тяжело ранен? — со страхом спросила она.

Дитмар пожал плечами:

— Спроси у лекаря. Но он все же как-то держался на лошади и оставался в сознании. Любимая… Это самая тяжелая битва на этот момент. Пожелай мне удачи…

Он выглядел изнеможенным, его лицо было залито потом. В этот летний день в доспехах наверняка было невыносимо жарко. И все же он снова опустил забрало, готовясь вернуться на поле боя. Однако тут подоспели двое рыцарей.

— Сражение близится к завершению! — сообщил Дитмару юный Бернард. — Что-то произошло с Монфором, похоже, он ранен. Во всяком случае, командование войском взял на себя Амори, сын Симона. Но они все явно растеряны. Если вы меня спросите, думаю, на сегодня сражение окончено. Спокойно отправляйтесь в замок и присмотрите за дядей.

София еще раз взобралась на башню, чтобы сообщить новость мавританке. Мириам и Авраам снова нацеливали патереллу, опять с помощью Арианы, которой все это явно доставляло удовольствие.

— Мы разнесем и их катапульту! — заявила довольная девочка. — Жаль, что Женевьеве пришлось уйти. Ее рыцарь в порядке?

София в который раз закатила глаза, удивляясь ее наивности.

— Он жив, — кратко ответила она. — Как и твой Бернард.

Лучники на стене как раз подтвердили сообщение Бернарда об окончании сражения.

— Ядро, посланное девчонкой, попало в какую-то важную персону, — предположил Ханзи.

Он был чрезвычайно обеспокоен состоянием Рюдигера, однако не покинул свой пост — лучники прикрывали возвращавшихся в город воинов.

— Но ведь не в Монфора же? — сказал один из канониров.

Другие лишь рассмеялись.

 

Глава 10

Дитмар и София вместе отправились верхом к замку Нарбонны.

— Сегодня было очень тяжело, — наконец произнес юный хозяин Лауэнштайна. — Не только Рюдигеру, но и всем нам. Пришло… Пришло время возвращаться домой.

София опустила глаза.

— Но ведь город все еще в осаде…

Дитмар нахмурился.

— Ты ведь знаешь, отсюда можно уехать когда захочешь.

София хотела спросить, не сочтут ли это проявлением трусости, но, подумав, заговорила о том, что ее беспокоило.

— Я хотела бы уехать. Но я немного боюсь Лауэнштайна, — призналась она. — Твоя мать… моя мать… рыцари…

Дитмар улыбнулся, помогая ей спешиться перед замком.

— Моя мать наконец сможет вернуться в Лош, — сказал он. — А в отношении твоей мы что-нибудь придумаем. Все будет совсем по-другому, не так, как раньше. Тебе не придется бояться рыцарей. Лауэнштайн будет принадлежать нам, София. Тебе и мне. Ты… Ты ведь не боишься меня, не так ли?

София покачала головой и прижалась к нему.

— Я больше ничего не боюсь, — сказала она.

Авраам и Мириам покинули свой боевой пост, лишь когда поле боя опустело.

— Граф должен быть доволен, — заметила Мириам и бросила последний взгляд на изрядно пострадавшую башню осадной машины противника. Ариана не настолько способная, как Женевьева, но ей все же удалось превзойти канониров. — Я только надеюсь, что Рюдигер жив.

Авраам вздохнул.

— Но долго крепость не продержится. Мириам, дорогая… как ты считаешь, не пришло ли время вернуться домой?

Мириам кивнула.

Авраам изумленно посмотрел на нее. Он как раз помогал ей взобраться на мулицу.

— Никаких возражений? — недоверчиво спросил он.

Мириам помотала головой.

— Ты не скажешь, что ты все еще нужна графу? Ты больше не чувствуешь ответственность за брошенных воспитанниц?

Мириам загадочно улыбнулась супругу.

— Сейчас я чувствую ответственность за кое-кого другого, — сказала она. — Я уже давно это подозревала, но вчера лекарь подтвердил. — Она положила его руку себе на живот.

Авраам выглядел совершенно сбитым с толку, его лицо приняло такое чудное выражение, что Мириам едва удержалась от смеха.

— Я знаю, — опередила она его, — мне почти сорок лет, и я еще ни разу не беременела. Мы думали, что у нас не будет детей, но… Неисповедимы пути Вечного. В любом случае я хотела бы родить его в Гранаде. Там повитухи опытнее и ему не придется скрывать того, что он еврей.

Женевьева старалась отгонять воспоминания о том дне, когда Фламберта внесли на носилках в рыцарский зал. Однако же она снова шла за носилками, на которых лежал дорогой для нее человек. И она так и не успела рассказать ему о своих чувствах.

Рюдигера из Фалькенберга переложили с носилок на ближайшую свободную кровать. Вскоре пришел цирюльник, чтобы позаботиться о нем.

— Они сильно его избили, мадемуазель, — сказал цирюльник. — А ножевые раны… Здесь ничего не поделаешь. Оставайтесь возле него, можете его немного обмыть, хотя о пользе этой процедуры я бы поспорил. И молитесь за него.

С этими словами мужчина направился к следующему раненому. Рюдигер застонал. Он пребывал в сознании, но был слишком слаб, чтобы любезничать с Женевьевой. Девушка предположила, что он был бы рад подержать ее за руку. До сих пор она, следуя запретам своей религии, никогда не прикасалась к мужчине, — если не принимать в расчет злосчастную ночь, проведенную с графом. Впрочем, все это осталось в прошлом.

Она решительно поднялась и отыскала лекаря. Женевьева могла бесконечно держать Рюдигера за руку, но кто-то должен был позаботиться о его ранах. Девушка нашла Соломона вовлеченным в один из бесконечных споров с цирюльником. Его платье снова было запятнано кровью, и он выглядел невероятно уставшим, вконец обессилевшим.

— Как бы я хотел, чтобы все это поскорей закончилось! — тихо произнес он, следуя за Женевьевой к постели Рюдигера. — Как бы я хотел снова облегчать боли в животе или лечить простуду. Заботиться о здоровье детей или принимать роды. Столько крови… Я уже не могу на это смотреть…

Отогнав невеселые мысли, он сосредоточился и с сочувствием склонился над Рюдигером. Рыцарь застонал, когда Соломон стал ощупывать его грудь, а потом поднял правую руку.

— Это не результат рыцарского поединка, — наконец произнес он. — Что вы сделали, Рюдигер? Вы что, избили сами себя?

Рюдигер попытался ответить, но его губы слишком распухли и потрескались.

И тогда Женевьева рассказала, что произошло.

Лекарь кивнул.

— Эти типы сломали вам ребра и руку. Я надеюсь, что ни одно ребро не проткнуло легкое. Вам не следует шевелиться, чтобы этого не произошло. Я наложу вам тугую повязку. Кроме того, все ваше тело покрыто кровоподтеками, и имеется пара колотых ран. Но ни одно из этих ранений не является смертельным. Нужно только следить за тем, чтобы раны не воспалились. Вам нужны тепло и покой. Руку я перевяжу, но должен сразу предупредить вас, Рюдигер: ваши доблестные рыцарские времена позади. Возможно, вы сможете держать меч в руке, но уже не будете орудовать им так умело, как прежде.

— Он не умрет? — спросила Женевьева.

— Думаю, нет. Но кому известны пути Вечного? Молитва ему точно не повредит. — Лекарь устало улыбнулся.

Женевьева опустила глаза.

— Господь меня не услышит, — прошептала она.

Лекарь вздохнул:

— Порой Господь проявляет к нам снисходительность, но, к сожалению, это происходит не всегда. Ну, у нас есть чем заняться. Мы промоем его раны вином. Я обработаю их мазью, которая не даст развиться гангрене, а затем мы их перевяжем. Так нужно будет делать каждый день. Никогда не стоит обольщаться, Женевьева. Но я делаю все возможное, и ты будешь мне помогать, не так ли? — Женевьева усердно закивала. — Однако тебе придется прикасаться к нему, — заметил лекарь, когда она неловко протянула ему чашу с теплым мыльным раствором, которую принесла одна из девочек. — Подними его руку, осторожно, постарайся не делать ему больно… А теперь обмой его грудь.

Женевьева отдернула руку, прикоснувшись к груди Рюдигера. Ей так долго внушали, что это грех! Но теперь ей было приятно ощутить, что его кожа теплая и упругая.

— Не медли, все надо делать быстро! — сказал лекарь. — Сейчас ты поможешь мне перевязать его. Или же мне позвать цирюльника? Рюдигеру, конечно, больше понравилась бы твоя помощь…

Рюдигер попытался улыбнуться, превозмогая боль, когда Женевьева нерешительно последовала указаниям лекаря.

— Она вскоре всему научится, — тихо сказал Соломон Рюдигеру, наконец закончив свою работу, и сделал вид, что не заметил, как Женевьева робко провела пальцем по одному из немногих неповрежденных участков на лице Рюдигера. — Она всегда была отличной ученицей. А вам я могу лишь пожелать удачи.

Женевьева сидела у постели Рюдигера, когда Дитмар и София вошли в рыцарский зал. Рыцарь уснул, измучившись, пока ему обрабатывали раны.

— Как он может здесь спать? — воскликнул Дитмар. После сражения в зале невозможно было находиться. Раненые стонали и кричали от боли, цирюльники проводили ампутации, стоял ужасный запах крови и пота. — Разве для него не нашлось места поспокойней?

До сих пор Дитмар и Рюдигер ночевали в общей комнате для рыцарей, но там раненый также не обретет покоя.

— Обратись к Аврааму, — устало произнес Соломон, — или к Мириам, у них просторные покои. Что касается моей комнаты — не сердись, Дитмар, но, добравшись туда, я падаю без сил. Мне необходимо хоть ненадолго уединяться. Я так устал от всего этого…

— Авраам и Мириам? — удивилась Женевьева.

Соломон потер лоб.

— К Айеше Мариам или к Абу Хамеду. Прости, но у меня просто вылетели из головы эти маврские имена. Я десять часов подряд купаюсь в крови, сегодня мне уже все равно, кто передо мной, — еврей, мусульманин, христианин или альбигоец. Я лишь благодарю Вечного за то, что по крайней мере избавил меня от встречи с вашим священником.

Дитмар и София, которую также поразили эти имена, направились к жилым покоям.

— Лекарь наверняка очень устал, — мягко произнесла София. — Он уже достаточно на все это насмотрелся. Если бы только…

— Тулуза, да здравствует Тулуза! — раздались ликующие крики во дворе крепости. — Да здравствует Тулуза! Победа! Да здравствует граф! Да здравствует Тулуза!

Казалось, весь город в считаные мгновения охватил восторг.

Дитмар перегнулся через перила и прокричал вниз:

— Что произошло? Вы так ведете себя, словно войско Монфора отступает!

Один из рыцарей, которые как раз торжественно скакали по двору на конях, собирался ответить, но в это мгновение из покоев графа выбежала Мириам в развевающемся платье.

— Дитмар, София! Вы уже слышали новость?

— Монфор мертв! — орали рыцари во дворе, скача галопом по кругу. — Монфор погиб!

— Симон? — спросил Дитмар. — Симон де Монфор?

Мириам, смеясь, кивнула.

— И это сделали мы! Наша патерелла! Женевьева, малышка Ариана и Ханзи. И мы с тобой, София! Мы уничтожили самого главного крестоносца!

Авраам вышел следом за супругой и обнял Дитмара. Граф, поддавшийся всеобщему восторгу, поцеловал Софию.

— Подумать только! — ликовал он. — Этот тип разбил три войска, убил короля и сжег несколько городов. Но он не смог справиться с женщинами Тулузы, при виде их он упал и умер!

— Но прежде пришлось швырнуть каменное ядро ему в голову! — обиженно заявила Мириам. — Одного лишь нашего вида было недостаточно.

Граф рассмеялся.

— Да здравствует Тулуза! Да здравствует Окситания и ее женщины! Я ведь всегда говорил! Где же остальные? Малышка Ариана, Женевьева… И незнакомка… Как же ее зовут, эту крестьянскую девочку…

— Эсклармонда, — подсказала Мириам.

Для нее было чрезвычайно важно, чтобы Раймунд запомнил ее в этой связи. Девушке необходимо было дворянское имя, чтобы Ханзи мог жениться на ней.

Граф еще громче расхохотался.

— Маленькая Эсклармонда де Фуа! — Он поднял свой кубок, всем начали наливать вино. — За наших Совершенных, крещеных или нет! За совершенных женщин Лангедока!

— Но действительно ли все уже закончилось? — недоверчиво спросила София, следуя по ступеням вниз за Дитмаром и Авраамом.

Они несли носилки, чтобы перенести Рюдигера в покои Авраама и Мириам.

— Там мы с Мириам сможем наконец выпить по кубку вина — с графом мне пришлось чокаться водой, — сказал Авраам, бросив косой взгляд на испанского советника графа, который всегда подозрительно поглядывал на необычных мавров. — Когда мы от них избавимся, моей радости не будет предела.

Дитмар ответил на вопрос, который больше всего тревожил Софию:

— На самом деле это еще не конец. Бернард сказал, что Амори взял на себя командование войском.

Авраам улыбнулся и пренебрежительно махнул рукой.

— Кто такой Амори де Монфор? — презрительно бросил он. — Его никто не знает в войске и никто не воспринимает всерьез. К тому же не строй иллюзий по поводу этого войска! Грабители и разбойники. Ими мог управлять лишь Симон де Монфор. Железной рукой. Вот увидите, они все быстро разбегутся в разные стороны.

На крепостном дворе и в городе тем не менее уже началось празднование, даже из полевого лазарета, в который превратили рыцарский зал, доносились радостные возгласы. Дитмар и Авраам подошли к постели Рюдигера. Там был и лекарь. Но ни раненый рыцарь, ни лекарь не разделяли всеобщего веселья. Оба в растерянности смотрели на Женевьеву. Она, свернувшись клубочком в ногах Рюдигера, безудержно рыдала.

Перенести Рюдигера наверх, в покои мавров, оказалось непросто. Коридоры и лестницы были слишком узкими для носилок с больным. Но, похоже, Рюдигера терзали не столько боли, сколько мысли о Женевьеве. Она безвольно следовала за мужчинами, Мириам и София поддерживали ее, и она упала на пол в рыданиях, как только оказалась в роскошных покоях. Она ни на кого не смотрела, лишь подняла голову, когда Рюдигера перекладывали на кровать и он застонал. Однако раненый вскоре расслабился на мягкой постели Мириам и Авраама. София напоила его разбавленным вином, которое он выпил с такой жадностью, словно умирал от жажды. Девушка содрогнулась, вспомнив о последних мучительных часах Фламберта, когда священник не позволил Женевьеве даже смочить ему губы водой.

Мириам попыталась успокоить Женевьеву. Она подумала, что сможет отвлечь ее, открыв ей, кто она такая на самом деле, и рассказав о том, как стала астрологом. Но восхищалась и смеялась лишь София. Женевьева, похоже, вообще ничего не слышала. Она все еще всхлипывала, когда появились Ханзи и Эсклармонда. Оба больше не стеснялись показывать свои чувства. Лицо «эльфийки» светилось, глаза сияли, возможно, от радости, которой она и Ханзи хотели поделиться с друзьями.

— Отныне она будет зваться Эсклармондой де Мангоно! — со смехом сообщил Ханзи. — Граф возвел ее в дворяне. И мы можем принести клятву верности в рыцарском зале! Но лишь после того, как Рюдигер поправится, сказал я.

Авраам, Мириам, Дитмар и София рассмеялись: «мангоно» с французского переводилось как «патерелла».

Рюдигер пошевелился на постели.

— Это подходит… к… Иоганну из… Гальгенхюгеля… — Он с трудом шевелил пересохшими губами, но в его глазах снова появился лукавый блеск. Иоганном из Гальгенхюгеля прозвали Ханзи, когда несколько лет назад Рюдигер назначил его, простого конюха, своим оруженосцем. Несмотря на то что он как сын грабителя не мог рассчитывать на посвящение в рыцари.

Ханзи притворился возмущенным, но он явно испытывал облегчение от того, что его прежний господин снова мог шутить.

— Граф был очень милостив, — добавила певучим голосом Эсклармонда. — Он напоил нас вином и был чрезвычайно… чрезвычайно…

— Ласковым, — буркнул Ханзи. — Он едва мог держать свои руки подальше от моей Клэр. Но мне интересно, а где Женевьева… Да, где она?

В этот момент Эсклармонда заметила ее, свернувшуюся в клубок на ковре.

— Что с ней? — обеспокоенно спросила она.

Рюдигер бросил на нее благодарный взгляд. Он сам хотел задать этот вопрос с того момента, как Женевьева вдруг разрыдалась, но не решался, и к тому же ему было тяжело говорить.

Мириам вздохнула.

— Ты можешь и сама догадаться, — сказала она Эсклармонде. — Ведь ты тоже когда-то была альбигойкой. — Затем она повернулась к Рюдигеру. — Она нацелила катапульту, выстрелила и убила Монфора. А теперь она считает себя виновной в смерти человека.

— Но ведь она сделала это ради него. — Эсклармонда указала глазами на Рюдигера.

— Эти парни вряд ли оставили бы тебя в покое, Рюдигер, — добавил Ханзи. — Выстрел патереллы стал отвлекающим маневром. Причем женщины стреляют гораздо точнее канониров Раймунда. Но я не понимаю, почему она рыдает из-за этого. — Он угрюмо посмотрел на Женевьеву.

А вот Рюдигер хорошо понимал. Женевьева часами рассказывала ему о своей вере, о своих мечтах о безупречной жизни Совершенной. Он не мог подняться и едва мог говорить, но в его глазах читались любовь, тепло и сочувствие всего мира, обращенные к измученной душе Женевьевы.

— Моя любимая, — прошептал он. — Подойди ко мне!

В это было невозможно поверить, но Женевьева повиновалась. Она, дрожа, прижалась к нему, словно избитая собака, которая больше не надеялась получить прощение хозяина, но жаждала ласки любого дружелюбного создания. Она, вся сжавшись, села на пол у его постели и позволила Рюдигеру, с трудом протянувшему свою более здоровую левую руку к ней, провести ею по ее волосам.

Это было не наложением руки священника при крещении, к которому Женевьева готовилась всю свою жизнь, но это было проявлением нежности — и также началом чего-то нового.

Немного позже, когда другие все еще обсуждали сложившуюся ситуацию, в дверь постучали. Авраам впустил лекаря и испугался его вида. Соломон выглядел таким обессиленным и постаревшим, каким его племянник никогда не видел.

— Я… хотел проведать Рюдигера, — устало произнес он. — И Женевьеву.

И ему не хотелось оставаться одному, но он не мог признаться в своей слабости. Он бросил лишь мимолетный взгляд на своего пациента, а затем с благодарностью принял приглашение Мириам присесть и выпить чего-нибудь. София принесла ему кубок вина, Мириам придвинула к нему скамеечку, на которую он мог бы поставить ноги. Его мучили боли, что было неудивительно — с начала сражения он все время был на ногах.

— Там, внизу, они празднуют победу, а у меня на руках умерло пятьдесят рыцарей и не меньше сотни солдат, — тихо произнес он и длинными глотками выпил вино. — Я больше не хочу видеть все это. Достаточно битв для одной жизни…

София робко перевела взгляд с него на Дитмара.

— Дитмар, — осторожно начала она. — Если господин Жером больше не хочет здесь оставаться… Ну, если твоя мать не против… возможно, он захочет поехать с нами в Лауэнштайн?

Она поочередно улыбнулась обоим, словно извиняясь. На лице лекаря появилось странное выражение. Была ли то тоска… или тревога?

Дитмар закусил губу.

— Разумеется, господин… лекарь желанный гость в моем доме, — сказал он. — Равно как и для моей матери, она всегда с уважением и теплом отзывалась о нем.

— Твоя мать знакома с ним? — удивилась София.

Соломон устало кивнул.

— Однако не под именем Жерома де Парижа. Меня зовут Соломон из Кронаха, дитя мое, и я был наставником господина Дитриха, отца твоего возлюбленного. Но если… если есть какие-то сомнения… и если Герлин из Лауэнштайна не захочет видеть меня в своем доме… тогда мне уж лучше умереть.

 

Глава 11

В последующие дни сражений не было. Авраам узнал от своего осведомителя из вражеского лагеря, что Амори де Монфор вел ожесточенные споры о продолжении осады со своим дядей Ги и графом Суассона.

— Юный Монфор хотел бы продолжать осаждать крепость, — сообщил Авраам друзьям, — но многие воины против. Я не знаю, что там сейчас происходит, мой осведомитель священник уже второй раз не явился на встречу. Теперь, когда ему можно не бояться, что я расправлюсь с ним во время сражения, он может и не приходить. Его можно понять, но меня это все же раздражает. А еще он рассказал, что граф Суассона подумывает уйти со своими людьми. Это стало бы серьезным ударом для Монфора.

В войске графа Тулузы порядок, к счастью, поддерживался. После буйных празднований все рыцари и горожане осознали, что сражение все еще не выиграно окончательно. Поэтому рабочие вновь принялись укреплять городские стены, а рыцари — упражняться в боевом искусстве.

И эти меры предосторожности оказались нелишними. Через шесть дней после смерти Монфора юный предводитель повел свое войско в решающую атаку — и Тулуза без труда отбила ее. Однако Дитмар, Авраам и Ханзи сражались вполсилы. Все они собирались уехать, кто с женой, кто с возлюбленной, но ни один из них не решался назначить день отъезда. Виной тому было, разумеется, все еще неопределенное положение города, но их также беспокоило и состояние Рюдигера. Он все еще лежал в комнате Мириам — несмотря на должную заботу некоторые колотые раны воспалились и жар не спадал. А рана на правом плече загноилась и болела. Это осложнение лекарь не считал опасным для жизни, однако оно означало конец рыцарских времен Рюдигера.

— Вы сможете шевелить рукой, но она не будет такой крепкой, как прежде. Такова воля Божья, — с сожалением сообщил Соломон своему пациенту. — Так что вам придется вернуться в свои владения и управлять ими. Я надеюсь, это не будет слишком тяжелым ударом для вашего брата.

До сих пор Фалькенбергом управлял юный Вольфганг. Несколько лет назад он женился и теперь уже имел троих детей.

— Ты можешь стать оружейным мастером в Фалькенберге, — утешал его Дитмар. — Рыцари будут охотно отправлять к тебе своих сыновей. Наши точно будут учиться у тебя! — Он заговорщицки улыбнулся Софии, которая ответила ему сияющим взглядом.

Для Рюдигера эта перспектива была серьезным ударом, и, возможно, то, что он сильно переживал из-за этого, замедляло его выздоровление. Когда 25 июля, ровно месяц спустя после смерти своего отца, Амори де Монфор снял осаду и крестоносцы отступили, Рюдигер все еще лежал изнеможенный и в жару.

Женевьева также не плясала на улицах, как другие жители Тулузы, и католики, и альбигойцы. Она снова замкнулась в себе, как и прежде, мало двигалась и не отходила от постели Рюдигера. Постепенно она преодолела свою боязнь прикосновений. Она неустанно заботилась о своем рыцаре, решалась на сдержанные ласки и даже поцелуи.

Зная, как она относится к Рюдигеру, граф Раймунд сперва ревновал ее. Он то и дело велел ей явиться к нему, но она всегда отговаривалась тем, что должна заботиться о больном. Наконец граф оказал Рюдигеру честь — навестил его. Крестоносцы отступили три дня назад, и Раймунд наконец проспался после затяжной попойки. Он с улыбкой поприветствовал Женевьеву, которая открыла ему дверь.

— Ну? Теперь вы мной довольны, моя дорогая Женевьева? — горделиво глядя на нее, спросил он. — Разве я вам не обещал прогнать крестоносцев?

Женевьева повернула к нему бледное лицо.

— Мы прогнали их отсюда, — ответила она. — Но они будут продолжать бесчинствовать в других местах.

Граф недовольно поморщился.

— Ей все мало! Вы это также заметили, господин Рюдигер?

Он подошел к постели рыцаря и изумился, увидев его таким слабым, с перевязанными ранами. Раймунд считал, что он не хотел подниматься с постели скорее из-за проснувшейся в Женевьеве страсти.

— Я подарю ей все, что она пожелает, — сказал Рюдигер и бросил на девушку взгляд, полный любви. Большего он ей пока не мог дать. Переломы постепенно заживали, но рука была все еще слишком слаба, чтобы обнять девушку.

— Тогда задумайтесь, как бы вам собрать войско, чтобы принести мир в Окситанию, — съязвил граф. — Ваша дама на самом деле чувствует себя ответственной за каждого еретика, который здесь проживает.

Рюдигер оставался невозмутимым.

— В Фалькенберге царит мир, — с достоинством сказал он. — И Женевьева будет отвечать за каждого жителя наших деревень и обитателей крепости. Этого ей должно хватить. Однако я опасаюсь, что среди них очень мало еретиков, так что ей придется проповедовать.

Он улыбнулся Женевьеве, но она не восприняла шутку, залилась краской, отвернулась и направилась к двери.

— Я надеюсь, что не обидел тебя, моя дорогая, — обеспокоенно прокричал Рюдигер ей вслед.

Женевьева покачала головой, вернулась и поцеловала его в лоб.

— Я не буду проповедовать, — тихо произнесла она. — Мне теперь это запрещено, я была… высокомерна. Но мой супруг не станет возражать, чтобы я молилась своему Богу.

Граф молчал. Он понимал, что проиграл, эти двое нужны друг другу, это невозможно было отрицать. Хоть Раймунд и был сорвиголовой и любителем женщин, но великодушия у него было не отнять. Искалеченный мужчина вызывал у него сочувствие, как и девочка, которая в результате битвы за Тулузу потеряла брата и стала сомневаться в своей вере. Если Рюдигер принимал Женевьеву такой, какая она есть, а она предпочла калеку ему, полному энергии, мужественному мужчине, то пусть они будут вместе!

— Я был бы рад, если бы вы здесь, в кругу моих рыцарей, принесли клятву друг другу! — сказал граф. — Как и сеньор Жан со своей воинственной маленькой Эсклармондой. — Он рассмеялся, вспомнив свой ловкий ход, в результате которого крестьянка обрела благородное имя. — Я организую для всех вас праздничный ужин. Как только вы поправитесь. Все ждут вас, господин Рюдигер, так что поскорее выздоравливайте!

— Да, пожалуйста, побыстрее! — воскликнул Ханзи, который пришел в тот же вечер полюбопытствовать, чего хотел граф. — Его высочеству уже недостаточно осыпать мою Клэр всякими милостями. Вообще-то я не против того, чтобы он дарил ей украшения и платья, — у нее ведь нет придворного гардероба, а у меня — денег. Но руки свои пусть не распускает.

Женевьева пожала плечами.

— Вскоре за этим будет следить госпожа Леонора, — сказала она. — Я слышала, что она уже в пути, равно как и принцесса Санча, супруга Раймунда-младшего. Девушки Тулузы вздохнут с облегчением, когда они станут присматривать за своими мужьями.

Однако прошло еще почти две недели, прежде чем Рюдигер набрался достаточно сил, чтобы повести свою невесту в круг рыцарей. Двойную свадьбу отпраздновали одновременно с возвращением графини. Госпожа Леонора благословила союзы Рюдигера и Женевьевы, Жана и Эсклармонды. Она была несказанно рада отделаться сразу от двух фавориток супруга и еще от возможной третьей в лице Эсклармонды. Она щедро одарила обеих невест и Софию. Последнюю Леонора также выдала бы замуж прямо в Тулузе, но понимала, что она и Дитмар хотят заключить брак в Лауэнштайне.

— Как хорошо, что при этом будут присутствовать обе матери! — радовалась она за Дитмара и Софию, у которых это обстоятельство вызывало смешанные чувства. — И этот союз примирит обе ветви рода Орнемюнде. Настоящее счастье, София, Дитмар!

Леонора также настояла на том, чтобы одеть обе пары молодоженов, чему Ханзи был очень рад. Когда он вступит в права на свои владения, у него будут деньги, но пока он ни за что не смог бы купить Эсклармонде голубую рубашку из настоящего шелка с каймой, расшитой цветами, и лазурное платье из неприлично дорогого брюссельского сукна. Девушки несколько часов мыли роскошные светлые волосы Эсклармонды яичным белком и промывали их розовой водой, а затем расчесали их и украсили венком из свежих цветов, который сплела Ариана. Локоны обрамляли маленькое личико крестьянки, словно ореол, и в праздничном убранстве она действительно выглядела как эльфийка, танцующая на цветке. Ханзи, на котором была туника из того же материала, что и шляпа, украшенная павлиньими перьями, с восхищением взирал на прекрасную невесту.

Появление Женевьевы стало сенсацией — она осмелилась надеть алое платье, которое выбрала для нее графиня. Она хотела войти в круг рыцарей в черном платье, ведь она все еще горевала о брате, но графиня этому воспротивилась.

— Эта девушка постоянно о чем-то скорбит! — возмутилась она, когда София осторожно попыталась объяснить ей поведение Женевьевы. — Но не в день же своей свадьбы! Она должна всем явить свою красоту. Ей следует радоваться жизни, она ведь сама суженого избрала, так что наверняка будет счастлива!

Испанская принцесса, похоже, завидовала красоте девушки. Раймунд-младший наверняка даже в день свадьбы заглядывался на других женщин.

А вот Рюдигер не мог оторвать глаз от своей восхитительной невесты, хотя Женевьева не сияла улыбкой, как Эсклармонда и ее подружки, а была серьезной. На ее лице читалось беспокойство за Рюдигера, который был бледным, выглядел измученным и все еще держал руку на перевязи. Рыцарь постарался угодить своей невесте и оделся по-праздничному, но скромно. На нем была темно-синяя туника, а волосы придерживал простой золотой обруч, но на голове была и шапка, также синего цвета. Женевьева надела драгоценное украшение. В ее роскошных черных волосах сияла тонкая золотая диадема.

— В ее волосы можно было бы вплести чудесные нити жемчуга, — с сожалением заметила Ариана Мириам, однако не выглядела слишком расстроенной.

Чем невзрачней были девочки вокруг нее, тем чаще она дарила своему рыцарю Бернарду сияющие взгляды. Ариана хотела следующей войти в круг рыцарей, отец Бернарда и ее отец как раз вели переговоры по этому поводу.

Мириам рассеянно кивнула. Она уже устала играть роль мавританки, но вскоре все это должно было закончиться. Хотя граф неохотно отпускал ее, он наконец примирился с ее отъездом и уже щедро одарил предсказательницу. Авраам тут же превратил драгоценности в деньги, и теперь они лишь ждали, когда будет готова их яркая повозка и наряды — роскошные мантии, расшитые солнцами, лунами и звездами.

— Снова наряды мошенников? — недовольно спросил Соломон, но должен был признать, что Авраам действует правильно.

Чтобы добраться до Гранады, им нужно будет пересечь испанские королевства. Они ни в коем случае не могли путешествовать как мавры, да и евреям проделать этот путь было бы затруднительно. Астрологи-христиане, переезжающие от одного рынка к другому, ни у кого не вызовут подозрения.

Наконец Ханзи поцеловал свою Эсклармонду, закрепляя их союз, заключенный в кругу рыцарей, а Рюдигер и Женевьева лишь слегка соприкоснулись губами. И на праздничном ужине они ели мало и почти не пили вино.

— Она ведь не обратила его в свою веру? — спросила удивленная графиня у супруга.

Молодоженам же очень хотелось поскорее остаться наедине. Наконец лекарь понял это и попросил графа извинить Рюдигера за ранний уход — мол, состояние его пациента еще не позволяет долго праздновать.

— Она не в своем уме! — вздохнул граф и с сожалением посмотрел вслед Женевьеве, когда молодожены встали. — Такая пылкая женщина, и сперва у нее на уме были только проповеди, а теперь она нашла себе мужчину, который не может и двух часов продержаться на ногах. Возможно, она довольствуется тем, что уложит его в постель и станет заботиться о нем…

— Я в это не верю, — улыбнулась графиня, заметив переплетенные пальцы молодой пары. — По крайней мере, все будет не так, как ты себе представляешь. Но в постель она его уложит…

Рюдигер не выглядел изнеможенным, когда на следующий день друзья встретились ни свет ни заря, чтобы проводить Мириам и Авраама в путь. Он впервые за долгое время забрался в седло — лекарь, рыцари и девушки провожали «мавров» до мастерской, где изготавливали и чинили повозки, которая находилась на окраине города. Разумеется, они могли бы велеть доставить необычную повозку к замку, но Мириам не хотела, чтобы граф и его супруга заподозрили неладное. Она с удовлетворением осматривала двух пятнистых мулов, которые должны были тянуть повозку.

— Значит, вы действительно хотите бросить старого доброго Раймунда на произвол судьбы, — шутил Рюдигер, чтобы не привлекать внимания к тому, как сильно его утомила такая короткая поездка. — Открыли ли вы ему по крайней мере, что быстрей всего можно узнать о передвижениях врага, если нанять шпиона?

Мириам рассмеялась.

— Об этом вам следовало сказать мне вчера. Но, как бы то ни было, граф доволен, он ведь достиг своей цели. Я не думаю, что кто-то когда-то станет отнимать у него Тулузу. Однако война не закончилась. И при всей нашей любви к графу и людям, живущим здесь, у нас просто земля горит под ногами.

— В прямом смысле слова, — подхватил Авраам. — Костры все еще пылают — не больше чем через пару месяцев крестоносцы придут в себя и тогда не остановятся, пока не уничтожат последнего альбигойца.

— Им это не удастся! — заявила Женевьева. — Истинно верующих Добрых людей не победить! — В этот день она держалась не так скованно, как в последние недели, и в первый раз за это время стала защищать свою веру. Авраам горько рассмеялся, остальные посмотрели на нее с сомнением. — Они ведь не стерли вас с лица земли, — доказывала Женевьева, обращаясь к евреям. — Столько лет преследований, а иудеи все еще существуют.

Авраам застонал.

— Может, потому что иудаизм не предписывает избегать телесной любви и умирать бездетными, — заметил он и подмигнул Мириам. — А мы уже ждем пополнения. — Мириам многозначительно погладила рукой свой пока не очень увеличившийся живот. — И, кроме того, госпожа Женевьева… Не обижайтесь, но мы народ очень стойкий. — Авраам расплылся в улыбке. — Мы, помимо всего прочего, не отрекаемся от своей веры при виде первого попавшегося красавца рыцаря.

Женевьева не приняла христианство, но не стала возражать, чтобы придворный священник благословил их после заключения брака. Сейчас она залилась краской.

Рюдигер ласково накрыл ее руку своей.

— Пара молитв или благословение не разгневают Господа, — успокаивал он супругу.

— Кроме того, я все равно проклята, — тихо произнесла Женевьева, и в ее глазах снова появились слезы. — Я убила Симона де Монфора…

— Но ведь мы сделали это вместе! — утешила ее София. — Это не только твоя вина. Да и вообще, он был такой крысой… — Ее глаза сверкнули — Софию так же мало мучили угрызения совести, как и Мириам, и Эсклармонду.

Женевьева рассмеялась сквозь слезы.

— Совершенной запрещено убивать и крыс.

Рюдигер сделал глубокий вдох.

— Дорогая, — начал он, — в Фалькенберге полно мышей и крыс. Как по мне, можешь откармливать их и читать проповеди котам, чтобы они отказались от охоты. Ты можешь придерживаться всех запретов своей веры, но только не относительно телесной любви.

Мириам рассмеялась и поцеловала девушку на прощание.

— Вечный простит вас! — уверенно заявила она. — Ведь Он нам уже многое простил…

Соломон смотрел вслед выезжающей из крепости яркой крытой повозки племянника и его супруги.

— Когда-то Его терпение закончится, — со вздохом произнес лекарь.