Мередит вышла из кареты и увидела перед собой до боли знакомое Оук-Ран. Послеполуденное солнце, пробиваясь сквозь облака, освещало дом своими лучами, словно приветствуя ее. Мередит взглянула на Ника, довольная тем, что вернулась домой, довольная, что он захотел приехать сюда, а не в Лондон.
Входная дверь распахнулась, и появилось круглое улыбающееся лицо Мари. До этой минуты Мередит не подозревала, как сильно она скучала по ней. Ей казалось, что она отсутствовала целую вечность. Оук-Ран как будто стало меньше. Подхватив юбки, она бросилась в объятия экономки. Освободившись из ее пухлых рук, Мередит услышала, как Ник отдает распоряжения кучеру.
– Только багаж леди. Мой оставь здесь. И проследи, чтобы переменили лошадей.
Ее радость погасла, и она повернулась к Нику.
– Разве ты не остаешься?
– Я поеду дальше, как только переменят лошадей. Мередит посмотрела на сгущавшиеся сумерки.
– Но уже поздно. Ты не останешься хотя бы переночевать?
На это он ничего не ответил. Да в этом не было необходимости. Выражение его лица все объясняло.
– Когда ты вернешься? – Ей не хотелось спрашивать, но притворяться равнодушной, когда он уезжал, было невозможно.
Он пожал плечами, избегая ее взгляда.
– Не могу сказать.
Несмотря на то что эти слова не прозвучали, Мередит все равно услышала их: «Я не вернусь».
Она стояла на ступенях в полном оцепенении, наблюдая, как конюхи меняют лошадей. Ник молча стоял неподалеку. Карета наконец была готова, и Ник повернулся к Мередит. Она чувствовала, что смотрит на него с вызовом, заставляя признать правду, признаться, что он оставляет ее и не собирается возвращаться. Он шагнул к ней, как будто хотел поцеловать ее на прощание.
Она поспешно отступила, слишком оскорбленная, слишком разгневанная, чтобы позволить ему прикоснуться к ней.
На помрачневшем лице его губы сжались в тонкую линию.
– Ты должен ехать, – сказала она, в ее голосе слышались вызов и возмущение. – Не сомневаюсь, в Лондоне у тебя дела. Здесь тебя ничто не удерживает.
Бросив на нее последний острый взгляд, он сел в карету и на минуту придержал дверцу.
– Береги себя. – Это было последнее, что он сказал. Она смотрела на удалявшуюся карету, вытирая щеки и презирая себя за бегущие по ним слезы. Почему она должна плакать? У нее есть все, чего она хотела: надежное положение и обеспеченное будущее ее семьи. Она никогда и не искала любви. Почему она нужна ей теперь?
– Убегая, никогда ничего не добьешься.
Мередит подняла глаза от шитья и сердито посмотрела на тетю, мгновенно поняв, что та имеет в виду.
– Я не сбежала. Сбежал он.
– В самом деле? – с насмешкой спросила тетушка Элеонора, поджав губы. – Значит, ты так и не сказала ему, что любишь его?
С каких это пор ее тетя настаивала на честности?
– Конечно, нет! – резко сказала Мередит. – Зачем мне это нужно? Я не люблю его. – По крайней мере она не оказалась настолько глупой, чтобы признаться ему в этом. Дать обещание верности ему было уже слишком много.
– Ты определенно влюблена, – ответила тетушка Элеонора. – Есть побег в буквальном смысле – такой устроил Ник. А есть побег душевный, какой устроила ты и всегда устраиваешь.
– Чепуха, – фыркнула Мередит, глядя на ряд крохотных розочек, которые вышивала. Дрожащие руки плохо справлялись со стежками. Она поймала себя на том, что ей хотелось, и не впервые, чтобы тетя оставалась в Лондоне, а не вернулась домой, как только услышала, что Мередит в Оук-Ран. Или, вернее, как только услышала, что она в Оук-Ран одна. Безмужняя. Опять. Ее жизнь была достаточно тяжелой и без тетиных колких и довольно жестоких замечаний.
Тетушка Элеонора возобновила свой допрос:
– Так что же мы здесь делаем, когда он в Лондоне?
Улыбка пробежала по губам Мередит. Впервые за много дней. Она не сдержалась:
– Мы?
У нее было мало причин улыбаться после отъезда Ника. Оук-Ран – ее убежище, единственное место, где земля не уплывает из-под ног, – больше не заполняло пустоту ее жизни. С тех пор, как он уехал, ничто не могло снова заполнить ее.
От следующих слов тети улыбка исчезла с ее лица.
– Похоже, ты позволила и другому мужу оставить тебя гнить в деревне. – Она покачала головой и неодобрительно прищелкнула языком. – Вот уж никак не ожидала, что этот брак окажется таким же, как и первый.
Мередит чувствовала, как кровь отливает от ее лица. Тетя только взглянула на нее и поспешила извиниться:
– Дорогая, прости меня. Это была невероятная бесчувственность.
– Нет, вы совершенно правы, – пробормотала Мередит, ожесточая свое сердце и раскачивая головой то в одну, то в другую сторону.
Лицо тети сочувственно скривилось.
– Я…
Мередит махнула рукой, заставляя ее замолчать. Тетушка Элеонора закрыла рот. Отложив шитье, Мередит встала и в молчании долго задумчиво смотрела в высокое окно. Причина, по которой Эдмунд бросил ее, больше не была тайной. Она даже испытала некоторую жалость к своему покойному мужу. Бремя тайной жизни не могло сделать счастливым его существование.
Но Ник?
Никто не заставлял его жениться на ней. Как мужчину со здоровыми мужскими потребности, его интересовал противоположный пол. Потребностями свои он, казалось, был счастлив обрушить на нее. Так в чем же было дело? Почему он не здесь? Не с ней?
Она слишком уважала себя, чтобы броситься следом за ним, вымаливая его любовь. Ведь он бросил ее. Если он все же питал к ней какие-то чувства, кроме вожделения, то гордость требовала, чтобы она ждала, когда он сам приедет к ней. Задумчиво постукивая по губам пальцами, она смотрела в окно, а внутри нее зрело непоколебимое убеждение.
Но он не приедет к ней.
В этом она была так же твердо уверена, как и в том, что солнце зайдет и снова взойдет на следующее утро.
Если только что-нибудь не приведет его сюда. Кто-нибудь. Она.
Если она ничего не предпримет, ее снова ждет участь брошенной жены. Только на этот раз это будет более болезненно, более мучительно, потому что этого мужа она любила.
– Я знаю! – возбужденно воскликнула тетя Элеонора, оживившись. – Ты можешь снова притвориться беременной, только на этот раз…
– Нет, – перебила Мередит, инстинктивно положив руку на живот. – Ни в коем случае. Я не хочу лгать Нику. – Было еще рано об этом говорить, но предложение тетки вполне могло оказаться правдой. И как бы эта вероятность ни радовала ее, Мередит поклялась, что не воспользуется их ребенком, чтобы привязать Ника к себе.
– А что ты думаешь? – спросила тетя Элеонора, пристально вглядываясь в ее лицо.
Мередит почти не обратила внимания на вопрос тетки, углубившись в размышления о том, что привело бы Ника к ней. Если бы она могла только снова увидеть его и посмотреть ему в глаза, то, может быть, он бы смог понять, что было у них общего. Все, чем они были бы друг для друга. Что могло бы заставить такого гордого человека бросить все и…
Вдохновленная идеей, она перестала постукивать пальцами и произнесла единственное слово.
«Гордость».
Ник был гордым. Временами невыносимо гордым.
– Мередит! – окликнула тетка, когда Мередит бросилась прочь из комнаты. – Куда ты?
– Нанести визит.
– Визит? Кому? – Недоумение тетушки было вполне понятно. За последние две недели Мередит не так уж часто покидала дом, предпочитая тосковать в четырех стенах, где никто, кроме домочадцев, не видел ее плачевного состояния. Замкнувшаяся в себе, несчастная, она отказывалась принимать кого-либо. Но больше этого не будет. Она больше не будет прятаться. Не будет жалеть себя. Пора взять все в свои руки.
Она задержалась в дверях. И озорная улыбка озарила ее лицо.
– Я собираюсь навестить сэра Хайрама. – Она мельком взглянула на испуганное лицо тети и выбежала из комнаты.
В последнюю неделю сэр Хайрам вел себя как хищная птица, питающаяся падалью, почувствовавшая первый запах крови, или, как в данном случае, первый признак недавно брошенной жены. Он заезжал почти каждый день. Она же всегда передавала ему свои извинения, ее настроение не располагало к принятию его пылких знаков внимания. Он, без сомнения, слышал, что после побега она вновь осталась одна, и ему захотелось вернуться к своим старым привычкам. Это было известно всем соседям, чем и объяснялся наплыв визитеров, которых интересовало, почему новобрачная приехала без жениха.
Но на этот раз она будет поощрять его ухаживания.
И постарается, чтобы Ник об этом узнал.
Ник спрыгнул с коня на подъездной дороге и пошел пешком. Соломон далеко не уйдет. Он приучен оставаться на месте и никогда не убегал. Как и женщина, приходившаяся ему женой. К тому же то, что Ник собирался сделать, не займет много времени.
Перешагивая через две ступени, он подошел к двери, и не обратив внимания на медный дверной молоток, застучал в дверь кулаком. Хруст бумаги в его кармане напомнил о письме Порции и еще сильнее разжег пылавший в Нике гнев. Если бы он закрыл глаза, то мысленно бы увидел этот изящный торопливый почерк. Он вспомнил все слова, запечатлевшиеся в его памяти.
«…Мередит пишет, что после возвращения в Оук-Ран она очень занята, принимая гостей, но ни один из них не внимателен к ней так, как некий сэр Хайрам Роулинс, который в ваше отсутствие часто развлекает ее прогулками и катанием на лошади. Мне приятно думать, хотя я и скучаю по ней, что она находится в приятном обществе…»
Приятное общество! Ха! Он-то знал, что у этого мерзавца на уме. Новобрачная, и никакого мужа поблизости. Роулинс взялся за старые шалости. Ник намеревался предупредить этого джентльмена, что на этот раз Мередит вышла замуж за мужчину совсем другого сорта. Такой мужчина не потерпит, чтобы кто-то другой посмел болтаться около юбок его жены.
Дверь открыла изможденная экономка, из-под белого чепца которой выбивались седые волосы. Визгливые вопли, которые могли принадлежать только маленьким детям, сразу же оглушили его.
Экономка быстрым взглядом окинула его дорогую, хотя и помятую одежду.
– Да, сэр. Чем могу быть вам полезной?
Он снял перчатки и ударил ими по ладони.
– Сэр Роулинс, пожалуйста.
В этот момент к воплям присоединился женский голос.
– Боже! Это новая гувернантка. Сюда, сэр. – Экономка пошла впереди него, так и не потрудившись спросить его имя или попросить его визитную карточку. Она просто махнула рукой на дверь гостиной и заспешила прочь, крикнув через плечо: – Сэр Роулинс сейчас к вам выйдет.
В ожидании Ник широкими шагами расхаживал по гостиной. Крики, раздававшиеся в другой стороне дома, замолкли, и он догадался, что экономка навела там порядок. Ник немного слышал о буйных детях Роулинса и что эта неуправляемая стая отпугивала потенциальных жен. Скверно. Этот неумелый отец пусть поищет других мест для удовлетворения своих потребностей и держит свои руки подальше от его жены.
– Лорд Брукшир, какой сюрприз. Я и не знал, что вы навещаете Мер… – Он запнулся, чтобы исправить ошибку, по его глазам было видно, что этот неожиданный визит насторожил его. – Леди Мередит.
Движения Ника были решительными и быстрыми, быстрота помогла ему ударить Роулинса кулаком прямо в лицо.
Роулинс ударился о пол с приятным для слуха звуком. Ник наклонился над ним, глубоко дыша от чувства удовлетворения. Роулинс поднял руку, защищая лицо, и с ужасом смотрел на него, явно потрясенный тем, что его ударили в его собственной гостиной. Очень не по-джентльменски. Но Ник не был джентльменом. Никогда не претендовал на это.
– Для тебя она леди Брукшир. И если я когда-нибудь услышу твое имя рядом с именем моей жены, я вернусь. – Он поднял палец. Роулинс вздрогнул. – И это… – Ник указал на кулак Роулинса, – мелочь по сравнению с тем, что я сделаю.
Натянув перчатки, он перешагнул через Роулинса. В дверях столпились слуги и, раскрыв рты, смотрели на лежавшего на ковре хозяина. Они мгновенно расступились и пропустили Ника.
Ему не стало легче. С некоей леди еще предстояло разобраться. Однако не сегодня. Может быть, никогда. Он не доверял себе, особенно когда был в таком настроении. У него сжималось сердце при мысли, как близко от него она находилась. Даже будучи в гневе от ее неприличного поведения в отношениях с Роулинсом, он не чувствовал уверенности, что сможет удержаться и не прикоснется к ней. И это, конечно, не гарантировало, что он сможет уехать от нее во второй раз. Их последнее прощание чуть не убило его. Ночи, проведенные без нее, были мукой. Только на это у него хватало решимости. Ник боялся, что растратил ее всю, когда так решительно оставил Мередит на ступенях Оук-Ран. Ее побледневшее лицо и широко раскрытые глаза, с таким осуждением смотревшие на него, все время преследовали его.
Он вскочил в седло и плотно сжал губы, чувствуя, как решимость снова наполняет его сердце. Тронув лошадь, он развернул ее в сторону Лондона.
Глава 25
Мередит, стоя на коленях, выкапывала сорняки, разросшиеся за время ее долгого отсутствия, и наслаждалась солнечными лучами, согревавшими ее непокрытую голову.
– Мередит! – привлек ее внимание голос тетушки Элеоноры.
Мередит подняла голову и отвела от лица выбившиеся пряди. К ней подбежала тетка, запыхавшаяся так, что не могла говорить.
Наконец ей удалось выговорить:
– Ник… здесь.
– Здесь? – Мередит поморщилась от взволнованного тона собственного голоса и тотчас же стала приводить в порядок волосы, заталкивая распустившиеся пряди в пучок на затылке.
– Нет, – пояснила тетушка Элеонора. – Кухарка покупала в деревне каплуна к ужину и увидела лорда Брукшира, проезжавшего по деревне. Видела, как он свернул на северную дорогу.
– Северную дорогу?
Женщины с тревогой переглянулись. Принимая во внимание ее недавнее письмо к Порции, Мередит догадывалась, куда он отправился и зачем.
Она в недоумении покачала головой, ей трудно было поверить, что он не поехал прямо в Оук-Ран, к ней, а решил искать встречи с сэром Хайрамом.
Даже когда она, отказываясь верить, в ужасе покачала головой, догадка тяжелым грузом легла на ее сердце, она знала, что не ошиблась. Почему она не подумала о возможности этого, когда ей в голову пришла эта идея? Неудача! А казалось, что это самый подходящий способ привлечь внимание Ника.
Она надеялась, что он будет вести себя как цивилизованный человек. Но, как оказалось, ожидала слишком многого. Несмотря на то что он не любил ее, она не сомневалась, что среди унаследованных им дурных качеств было и чувство собственника. Именно это убеждение и побудило ее принимать ухаживания сэра Хайрама эти последние несколько недель. Однако она совершенно не предвидела личного столкновения Ника с сэром Хайрамом. Она поощряла сэра Хайрама. В этом была ее вина. Если муж имел вопросы относительно ее отношений с сэром Хайрамом, то ему следовало задать их ей. Она не была слабоумной особой женского пола, чтобы не отвечать за свои поступки.
Стаскивая перчатки, Мередит бросилась к конюшне, ее сапожки громко стучали по земле. Надо признаться, что ее страх за сэра Хайрама весьма уступал чувству личного негодования. Жестоко с ее стороны, но тем не менее так оно и было.
Тетя крикнула ей вслед:
– Мередит, куда ты?
– Напомнить кое-кому о себе, – на ходу проворчала она.
Мередит, не теряя времени на поиски конюха, сама вывела Петунию из стойла. Она седлала кобылу, когда тетушка Элеонора, тяжело дыша и держась за бока, догнала ее.
– Дорогая, ты же не одета для верховой езды, – преодолевая одышку, сказала она.
– Это не важно! – отрезала Мередит. Не слушая остальных возражений тетушки, она вставила ногу в стремя и вскочила в седло.
– Мередит, твои ноги!
Она взглянула на обнажившиеся икры и колени, выставленные на всеобщее обозрение, и пожала плечами.
– У меня нет времени на переодевание. И вы прекрасно знаете почему. Уже месяцы меня сопровождают скандалы. Драка Ника с сэром Хайрамом подогреет любопытство местного общества и наверняка столкнет меня в пропасть. – Она вздохнула, с надеждой посмотрев в глаза тете. – Возможно, я ошибаюсь, и Ник лишь хочет поговорить с этим человеком. Возможно, он будет вести себя как цивилизованный человек.
Тетушка Элеонора только посмотрела на нее широко раскрытыми глазами.
– Ради Бога, конечно же, он не будет. Мы же говорим о Нике. Чего же ты ждешь? – Тетка с силой хлопнула по крупу Петунии. Лошадь галопом вылетела из конюшни, и Мередит чуть не выпустила поводья.
Крик тетушки Элеоноры, как голос певчей птицы, прорезал воздух:
– Поспеши! Ты должна спасти нас! – Остальные слова унес вдаль ветер. – И сэра Хайрама тоже!
Мередит сошла с лошади и поспешила подняться по ступеням к распахнутым дверям. Едва вступив в холл, она увидела толпу взволнованных слуг.
– Извините! Сэр Хайрам… – Слова замерли на ее губах, когда экономка вышла из толпы, и Мередит увидела Хайрама Роулинса. Его несли двое слуг, один держал его за ноги, а другой, просунув руки ему под мышки. Голова его перекатывалась с одной стороны на другую, как будто его шея не выдерживала ее вес. Жалобные звуки исходили из его горла, он напоминал ей новорожденного щенка.
Было очевидно, что она опоздала.
Когда его поднесли поближе, она прижала руку к губам при виде окровавленного и распухшего носа сэра Хайрама. Она бросилась к нему выразить свое сочувствие, чувствуя себя отвратительно из-за того, что ее тактический ход, имевший целью привлечь внимание к себе мужа, привел к таким последствиям. Сэр Хайрам, казалось, то приходил в сознание, то снова терял его, однако, узнав ее, он издал нечеловеческий вопль, в панике задергавшись в руках несших его слуг, как будто его ткнули раскаленной кочергой.
– Не подходите ко мне! – Он повернулся, умоляюще глядя на слуг. – Вон! Выгоните ее вон!
Экономка повернулась к ней с виноватым видом:
– Простите, миледи…
Мередит жестом успокоила ее.
– Я понимаю. Я не хочу расстраивать сэра Хайрама. Я ухожу. – Она остановилась у двери и, оглянувшись спросила: – Джентльмен, который только что был здесь… давно он ушел?
– За несколько минут до вашего приезда, миледи, – ответила экономка.
– Спасибо. – Кивнув, она вышла.
Если Ник отправился в Оук-Ран, она должна была бы его встретить. Это означало только одно. Он возвращался в Лондон по южной дороге. И он не собирался заехать повидать ее. Единственной целью его приезда было наказание сэра Хайрама. И никакой встречи с ней. Мрачная решимость овладела ее сердцем. С этим нельзя смириться.
Это так просто не сойдет ему с рук.
Удовлетворение, испытываемое Ником, росло по мере того, как увеличивалось расстояние между ним и Мередит. Он разобрался с Роулинсом и не поддался искушению. Он уезжал, не повидав ее. Не важно, чего жаждали его тело и сердце. Ему бросили вызов, и он оказался выше этого. Он не был слабым. Не был ранимым. Какой была его мать.
Топот копыт за его спиной нарушил ход его мыслей, и он, обернувшись, увидел мчавшуюся к нему Мередит с развевающимися на бедрах юбками. При виде нее исчезла радость от победы над собой, и сердце дрогнуло от тревоги.
Он развернул коня и крикнул грозным голосом:
– Поезжай домой, Мередит!
При той скорости, с которой она мчалась, она либо не слышала его, либо не хотела слышать. Это ничего не меняло. В любую минуту она могла поравняться с ним. Он снова развернул коня и пустил его галопом, его мало беспокоило, – что это было очень похоже на бегство, что его могли бы обвинить в трусости. Отчаянная ситуация требовала отчаянных действий. Даже самая закаленная боями армия может отступать, если этого требует обстановка.
– Остановись! – Ветер донес до него ее голос, но он не замедлил бег коня.
Неожиданно страшной силы удар обрушился на его спину. Он повернулся, бросив поводья, и подхватил ее тело так, чтобы принять на себя основную тяжесть удара о землю. Потому что это было неизбежно. Они падали. На твердую землю.
Они свалились клубком непристойно переплетенных рук и ног. Какое-то время он лежал, потрясенный ударом, придавленный довольно значительным весом тела Мередит, распластавшегося на нем, и тупо смотрел на тихо раскачивающий над ним шатер ветвей и листьев, и ждал, когда боль подскажет ему, какие кости у него переломаны. Спустя несколько минут он не чувствовал ничего, кроме боли, расползавшейся по всему телу.
– Ты совсем лишилась рассудка? – прохрипел Ник. Мередит приподняла голову и сквозь спутанные рыжие волосы сердито смотрела на него. Эта вся огромная масса волос падала на его лицо. Он ухватился за шелковистые пряди и, свернув их жгутом, отвел назад, за ее голову. Их лица сблизились нос к носу. Опасная близость.
– Не больше, чем ты. Как ты посмел напасть на сэра Хайрама?..
– О, я посмел! – загремел он. – Любой, кто трогает то, что принадлежит мне, получит сполна все, что заслуживает. Я не Эдмунд. Я не потерплю ухаживаний другого мужчины за моей женой.
– Твоей женой? – усмехнулась Мередит, и ее зеленые глаза вспыхнули. – Ты мне муж не больше, чем был Эдмунд.
– Лгунья, – шепотом сказал он, одним движением переворачиваясь вместе с ней.
Он не мог сдержать себя. Ее слова дразнили его, как красная тряпка быка. Он с жадностью накинулся на ее губы. Она ответила на его страсть, взяв в ладони его лицо, и припала к его губам. Ощутив ее вкус, он уже не смог владеть собой. Пока он освобождался от своих бриджей, она быстро избавилась от нижнего белья. Просунув руки под ее юбки, Ник притянул ее к себе. Это было так давно, так много ночей они провели в одиночестве. Он должен овладеть ею. Больше никаких мечтаний о ней, и он не будет просыпаться в холодном поту в своей пустой постели.
Не было ни нежности, ни легкости в том, что он делал. Он вошел в самую глубину ее тела. Мередит ухватилась за его плечи, тяжело дыша и вскрикивая. Он был жесток, вжимая ее в неподатливую землю, выпуская всю свою ярость, всю накопившуюся неудовлетворенность в каждом погружении в нее.
Схватив ее волосы, он заставил ее смотреть ему в лицо.
– Ты моя жена.
Она закусила губу, стараясь не стонать, и кивнула.
– Скажи это, – потребовал он, не прекращая все глубже входить в нее.
– Я твоя жена, – сквозь рыдания повторила она. Прижавшись губами к ее шее, он укусил напряженные жилы. Еще последний раз, и стон, вырвавшийся из его груди, эхом прозвучал в тишине леса. Долгое время он не мог пошевелиться и продолжал держать ее в своих объятиях, вдыхая ее опьяняющий запах. Мята и мед. Боже, как ему не хватало этого. Не хватало ее.
Их тела все еще оставались одним телом, он откинулся назад и посмотрел на Мередит, его ярость кипела еще сильнее, чем до того, как он овладел ею на дороге, как обыкновенной шлюхой. Должно быть, она заметила эту ярость, потому что ухватилась за его жилет и сжимала его, как будто боялась, что он оставит ее. Если этот отчаянный жест не вполне выражал ее чувства, то ее хриплое «Ник» ясно выразило их. Страсть на ее лице и мольбу в этом жесте нельзя было не понять. Он ответил, лишь качнув головой.
– Ты хочешь меня, – упрекнула она.
Как бы соглашаясь с ней, его член ожил внутри нее. Ник оторвался от Мередит и стал поправлять одежду, опасаясь, что тело выдаст его.
– Я приехал сюда с единственной целью. Объяснить Роулинсу, что ты для него недоступна. Тебе не следовало ехать за мной. Это, – он указал на место между их телами, – просто случайность. Я должен вернуться в Лондон.
Поднявшись, он невольно посмотрел на ее обнаженные ноги. Внутренняя сторона ее бедер покраснела там, где он натер ее чувствительную кожу. И он снова почувствовал, что хочет ее.
– Прикройся, – резко сказал он.
Она опустила юбки на ноги. Ее глаза, казавшиеся такими большими на ее лице, были устремлены на него.
– Это не случайность. Это должно было произойти. Так же, как и ты, и я должны…
– Даже не упоминай об этом. Это было только вожделение. Только страсть. Хороший секс. Но не более того. – Он указал на место, на котором она сидела. – Это ничего не значит. Животные занимаются этим и в грязи.
Ее лицо вспыхнуло.
– Мы не животные.
Он огляделся, ища отошедшего в сторону коня, готовый снова сбежать.
– Ник!
Вздохнув от досады, он повернулся и смотрел, как Мередит пытается встать.
– Чего ты от меня хочешь? – воскликнул он, разводя руками, как бы признавая свое поражение.
Она несколько раз открывала и закрывала рот, прежде чем решиться:
– Тебя. Я хочу тебя. Я люблю тебя.
На какое-то мгновение слабый огонек счастья вспыхнул в самой глубине его души, там, где все давно умерло, но он погасил его, не дав ему разгореться. Он долго смотрел на нее, а затем произнес единственные слова, какие только и мог произнести:
– Ты не можешь.
– Могу! – воскликнула она, и ее глаза засияли.
– Я не могу, – коротко возразил он.
– Ты заявляешь, что я принадлежу тебе… – Она замолчала, прикусив губу, не желая, чтобы он услышал мольбу в ее дрогнувшем голосе. – Так пусть и ты принадлежишь мне!
– Я не могу, – повторил он, не глядя на нее. – Я не могу дать тебе то, чего ты хочешь.
У нее опустились плечи, но она сумела задеть его.
– Ты боишься. Вот уж чего я никогда не думала, что ты поддаешься страху.
Ник снова повернулся к ней спиной и пошел по обочине дороги к своему коню, отказываясь вступать с ней в спор.
Мередит, пошатываясь, пошла за ним и схватила его за руку.
– Наш брак необязательно должен быть похожим на брак твоих родителей, наша жизнь такой не будет!
Ник стряхнул ее руку и вскочил в седло. Зная, что Мередит смотрит на него, он не оглянулся, даже когда ему почудилось, что у нее вырвались приглушенные рыдания.
Уезжая, он говорил себе, что не имеет никакого значения то, что он оставил там свое сердце.
Ник часами бродил по городу, пока солнце не опускалось за крыши домов и на город не спускалась ночь. Он бродил бесцельно, не думая, куда идет. Ночные звуки наполняли воздух, звуки пьяного веселья и разгула, означавших, что день прошел. Когда он проходил мимо осыпавшихся стен Олд-гейта, он больше не мог обманывать себя. Он знал, куда он направляется. Его ноги прекрасно помнили дорогу к его старому дому.
Матросы, солдаты и проститутки рука об руку гуляли по Уайтчепелу. Грубые крепкие мужчины, праздно стоявшие в дверях, осматривали его дорогую одежду, оценивая его и явно пытаясь определить, не стоит ли попытаться. Он встречал их взгляды, не дрогнув, пока они не отводили глаза, поджидая, как он знал, более легкую добычу.
Он остановился перед «Красным петухом». Закинув назад голову, он смотрел на облупившуюся вывеску, болтавшуюся на одной петле! Как будто он открыл дверь в прошлое. Ему снова было восемь лет, он посмотрел влево, где виднелась темная аллея, манившая его. Дом, милый дом.
Почему он вернулся на это место теперь, спустя много лет? Опасаясь слишком углубляться в этот вопрос, он вошел в аллею, ноги медленно несли его вперед. С обеих сторон были стены, они были ниже, а проход между ними уже, чем подсказывала ему память. Но по-прежнему здесь было темно. Проход, ведущий прямо в ад. Аллея сделала поворот, и он очутился перед их бывшей комнатой, которую они снимали. Из щелей забитого досками окна пробивался свет. Он постучал, и странное чувство охватило его. Воспоминания нахлынули на него с такой ясностью, что ему захотелось открыть дверь и просто войти в дом. Он почти верил, что там он увидит мать, ожидающую его, как будто никогда и не было этих последних двадцати пяти лет.
Когда никто не ответил на его стук, Ник так и сделал. Он толкнул дверь, и она открылась внутрь. На него пахнуло нестерпимым запахом мочи. Зажав рукой нос, чтобы оградить себя от едкой вони, он оглядел комнату. Она была меньше и более жалкой, чем он помнил. Словно вызванная его воображением, там лежала женщина, свернувшись на боку, спиной к нему. При виде ее длинных темных волос он почувствовал, как сжалось у него горло. Этого не могло быть.
– Мама? – Его голос прозвучал как голос другого человека, донесшийся откуда-то издалека.
Женщина повернулась. На него смотрело чужое лицо. Конечно, это не была его мать. Его мать умерла. Но в его мыслях она навсегда была заключена в этой комнате. В смотревшей на него проститутке не было и капли ее красоты. Это была немолодая женщина. Ее изможденное лицо говорило о порочной жизни, давно приучившей ее к насилию и нищете.
Она протянула худую как у скелета руку.
– За хорошую монету я сделаю все, что хотите. – Она рассмеялась хриплым смехом, снова напомнив Нику, что эта женщина не была его матерью. Но такой могла бы стать его мать, если бы занималась этим ремеслом еще лет пятнадцать. Впервые Ник подумал о смерти как о благодеянии. Лучше, что она умерла так рано и не страдала ни днем больше.
Возможно, смерть матери спасла ему жизнь, дав свободу самому добиваться своего счастья. Он подумал, каким же глупцом он был, чтобы отказаться от шанса быть счастливым, когда истинного счастья в жизни так трудно добиться! То обстоятельство, что его мать страдала из-за предательства человека, которого любила, который погубил ее, еще не значило, что он не сможет обрести свою меру счастья, свою любовь. Любовь с Мередит.
Вслед за осознанием этого что-то освободилось в его груди, и ему стало легче дышать. Эта единственная мысль пробудила в нем жизненные силы, несмотря на окружавшую его жалкую нищету.
Мередит.
Ему ведь так повезло, что он встретил ее. Удалось завоевать ее любовь. Только полный идиот мог оттолкнуть ее.
Он бросился вон из комнаты, любовь к Мередит подгоняла его. Он надеялся, что его безумные поступки не отпугнули ее. Неожиданно сомнения овладели им, и он остановился. Что, если она больше не хочет его? Что, если ему удалось, и он навсегда изгнал ее из своей жизни? Будущее без нее разверзлось перед ним, как холодная глубокая пропасть. Он решительно тряхнул головой, он этого не допустит. Он докажет ей свою любовь или всю оставшуюся жизнь проведет рядом, стараясь убедить ее в этом. У нее не было выбора. Он принадлежал ей, хотела она этого или нет.
Надо, чтобы Мередит приняла его. Он так был охвачен этим желанием, что не заметил, как из тени навстречу ему вышли три мощные фигуры, и увидел их только тогда, когда они сбили его с ног. Лежа на земле, несмотря на то что все плыло перед его глазами, он яснее разглядел угрожающую внешность напавших на него людей. Особенно выделялось одно из них, и Ник почувствовал необъяснимое желание рассмеяться. Жизнь снова воздвигла на его пути препятствие в ту самую минуту, когда он почти перестал чувствовать душевную пустоту.
– Что это у нас тут? Похоже, вы заблудились, – сказал со смешком бандит, похлопывая по ладони деревянной палкой.
– Привет, Скелли, – вытирая с губ тыльной стороной ладони соленые капли крови, пробормотал Ник.
– Колфилд, – узнал его Скелли, и широкая улыбка расплылась по его костлявому лицу. – Я ждал этой минуты с тех пор, как ты и твоя шлюха унизили меня. Так что не думай, что легко отделаешься.
– Чертов развратник, – презрительно ухмыльнулся другой бандит. – Эти всегда доводят их до беды.
– Вот как? – спросил Скелли. – Надоела эта девчонка? Захотел шлюху из старых соседок? Ты бы лучше пришел ко мне. У меня бы нашлась девица получше.
Все трое подступили к нему, и по злобному блеску глаз Скелли Ник понял, что тому хочется большего, чем просто драки. Он приготовился, инстинктивно напрягая все мышцы. Когда был нанесен первый удар, он был к нему готов, в нем проснулись прежние инстинкты борьбы за жизнь, и он, уклонившись от удара, с силой стукнул нападавшего в пах. Удары кулаков дождем обрушились на его спину. Готовясь принять новые удары, он повернулся и заметил, как в темноте блеснуло серебро. Лезвие опускалось на него. Со странным чувством отрешенности он подумал, что кто-то должен умереть.
Ник поклялся, что это будет не он.