Хит мчался, словно демон. Он звал Порцию, перекрикивая вой ветра и шум дождя. Он потерял всякое представление о времени, напряженно вглядываясь в горизонт, и голос его охрип от крика.

В такую погоду невозможно отыскать следы копыт, и посему ему ничего не оставалось, кроме как вести поиски наугад. Он едва не загнал Яго, он не замечал холода, что пробирая его до костей. И чем дальше, тем глубже страх проникал в его сердце.

Если бы она отпустила поводья и предоставила коню самому выбирать дорогу, то умное животное само бы вернулось домой. Страх сжал сердце в тиски. Все так. Если только она не упала и не потеряла коня, как в их первую встречу. Она могла сейчас брести пешком или, что еще хуже, валяться где-нибудь без сознания.

Слова сами слетали с его онемевших губ. Постепенно слова эти обрели для него смысл: «Господи, сохрани ее. Не забирай и ее тоже».

Впервые за много лет он обращался к Богу с мольбой. К тому самому Богу, что проклял его семью, и это проклятие не давало забыть о себе ни на день, ни на миг.

Конь его спустился с холма, и Хит остановил его у подножия. Он узнал местность. Совсем рядом был охотничий домик. Его тайное убежище. Последнее время этот дом служил ему пристанищем. Хит предпочел его вдовьему дому, ибо не хотел встречаться с Деллой. Он все равно не смог бы заставить себя к ней прикоснуться. И это вызвало бы у нее вопросы, на которые он был не готов отвечать.

Сердце его забилось чаще, окрыленное надеждой: дверь в конюшню была открыта. Хит въехал в конюшню и увидел там одного из своих коней, мирно жующего сено в стойле.

Он облегченно вздохнул. Порция была здесь. Он спешился и снял с Яго седло, поместив его в стойло, соседнее с тем, что уже занимал его гнедой товарищ. Плечи Хита свело от напряжения. Шея болела. Пока он шел по двору, им овладела ярость. Он злился на Порцию. Злился на себя за тот страх, что пережил из-за нее.

Он остановился у двери и замер, взявшись за щеколду. Может, это очередной трюк? Еще одна придумка, чтобы заставить его остаться с ней наедине? Он поморщился, вспомнив, какое довольное было лицо у его бабушки, когда она смотрела на него с верхней площадки лестницы.

Констанция его предупреждала. А он не слушал. Вместо этого он отдался на волю этих бездонных синих глаз. Хит смотрел на дверь, на дождевые потоки, стекавшие по ней, зная, что, войдя в эту дверь, он окажется наедине с женщиной, которую желает всеми фибрами души. В последний раз вмешалась Констанция. Сестра его не придет на помощь в этот раз. Никто не придет. Он может полагаться лишь на силу воли.

Глубоко вдохнув, он распахнул дверь, сказав себе, что способен противостоять очередной женщине, мечтающей женить его на себе.

Должно быть, он и вправду обезумел, если позволил ситуации зайти так далеко. Смягчился сердцем, забыв о судьбе своих родителей, доказавших своей жизнью, что нежные сердца ранимы и подвержены скорби и хаосу.

Он еще может все исправить. И начать можно прямо сейчас. Он сделает то, что считал необходимым сделать с самого начала. Хочет она того или нет, но затянувшимся каникулам Порции пора положить конец.

И, как мотылек к огню, взгляд его устремился к ней – спящей на овечьей шкуре перед камином. Он приблизился, и кровь хлынула к чреслам, когда он увидел груди, столь совершенные, что ладони его закололо от желания приласкать их, накрыв губами.

Если у него и были какие-то правильные мысли, то они мгновенно улетучились. В конце концов, пусть леди Порция делает все, что сочтет нужным, чтобы подвести его к алтарю.

Порция, почувствовав, как тело ее обдало холодом, открыла глаза. Она была в полутемной комнате, освещенной лишь бликами огня. Язычки пламени отбрасывали странные, похожие на пляшущих демонов тени на стены. Поежившись, она снова закрыла глаза и натянула одеяло, прикрыв наготу, цепляясь за ускользающий сон.

Она не хотела расставаться со сном. Ей снилось, что она стоит под теплым афинским солнцем, и сияющие колонны Парфенона устремляются высоко в синее небо, так высоко, что приходится задирать голову, чтобы увидеть, где они заканчиваются. И рядом с ней стоит ее мать, и лицо ее светится. Мать что-то говорит ей. Солнце припекает голову, а ветерок, легкий и душистый, целует ее лицо. И там, в заповедных уголках ее сна, у нее есть все, чего она лишена наяву, все, о чем она мечтает.

Зажмурившись, Порция потянула носом, пытаясь уловить тот волшебный аромат сна, тот чудесный медовый запах. Если очень постараться, она вновь вернется туда, снова увидит перед собой сияющий в предзакатном солнце мрамор колонн. Увы, сон не хотел возвращаться. Парфенон и все с ним исчезло. Порция недовольно нахмурилась.

Капля воды упала ей на лоб, холодная и противная. Она смахнула ее тыльной стороной ладони. За первой каплей последовала вторая, такая же холодная и неприятная, как первая. Неужели крыша протекает? Только не это, подумала Порция и открыла глаза.

Нет, крыша не течет, со странным чувством непричастности к происходящему отметила Порция, глядя на силуэт мужчины: громадный, нависающий над ней. Крик застрял в горле. Подтянув одеяло к подбородку, она зарылась в мех, служивший ей постелью.

– Вставай, – прорычал мужчина.

– Хит?

– Поднимайся на ноги, – приказал он. Отчего-то она не могла не повиноваться этому властному голосу.

Подоткнув одеяло под мышки, она, краснея, встала перед ним. Она попробовала отступить, но он опередил ее, крепко схватив за предплечье.

Сделав глубокий вздох, дабы обрести дар речи, она сказала:

– Как вы…

– Это часть плана? – Он скользнул по ней взглядом, словно полоснул острым ножом. Серые глаза его сейчас были чернее ночи. И беспощадны, как жало гадюки. – Ждать меня нагой и теплой со сна?

Она опустила глаза на его руку, сжимавшую предплечье, на прикрытое одеялом тело и попробовала взглянуть на себя его глазами. И ей вполне это удалось. Женщина, лежащая в засаде. Хищница, искушенная в обольщении.

Стоя спиной к камину, Порция чувствовала, как сильно он нагревает тело. Пожалуй, слишком сильно. Нет сомнений, что кожа ее порозовела от жара. Глаза затуманены сном. Что касается волос – ей даже думать не хотелось о том, как они выглядели. Она провела рукой по встрепанной массе волос, заправила за уши выбившиеся пряди, чтобы хоть как-то привести в порядок прическу.

– О, вы прекрасны, – процедил он сквозь зубы и отпустил ее, отдернув руку так, словно она жгла его. – А я почти вам поверил. Поверил, что вы, как и я, стали жертвой махинаций бабушки. Но вы с самого начала вели свою игру, верно?

Порция отчаянно замотала головой:

– Нет. Неужели вы так думаете? Не ожидала, что вы настолько неумны. – Она отпрянула, не думая о том, что может обжечь спину. Взмахнув рукой, указала ему на дверь. – Вы думаете, я сама устроила бурю, из-за которой оказалась здесь?

Не обращая внимания на ее слова, он обвел глазами комнату. Увидев развешанную на стульях одежду, приказал:

– Одевайтесь.

Она посмотрела на свои вещи.

– Одежда все еще мокрая.

Он большим пальцем ткнул в сторону двери:

– Поскольку там проливной дождь, а мы все равно поедем домой, то одежда ваша промокнет так или иначе.

Порция поежилась.

– Мы не можем подождать, пока не кончится дождь?

Он усмехнулся, но ухмылка его больше напоминала волчий оскал.

– О, именно этого вам бы хотелось, не так ли? По больше времени провести наедине со мной. – Он медленно наступал на нее, словно тигр, преследующий добычу. Глаза его злобно блестели. – И как далеко вы готовы зайти, чтобы заманить меня в капкан? – Он опустил глаза, обжигая взглядом ее обнаженные плечи. – Кто сказал, что я не могу взять то, что вы предлагаете, и при этом так и не жениться на вас? – Он поднял руку, провел по плечу вниз, скользнув пальцами по груди.

Она затаила дыхание. Не от одного лишь страха. Она должна была ненавидеть его, этот похотливый блеск в его глазах должен бы вызвать у нее отвращение. Не меньшее, чем ход его грязных мыслей. Как могла она чувствовать что-то, кроме презрения, к человеку, поступавшему с ней так дурно? К тому, кто считал ее бесчестней интриганкой?

Она смотрела на его губы. Она видела, как они шевелились – он продолжал что-то говорить, – но она больше не слышала ничего из того, что он говорил, завороженная плавными движениями его губ. Словно в трансе, она смотрела, как губы его формируют слова, и губы его соблазняли, пусть даже слова, что слетали с них, были пропитаны ядом.

– Вы готовы рискнуть всем, поставив на то, что я не смогу поступиться чувством долга и все же женюсь на вас? – Он склонил голову. – Вы проиграете, но я готов принять вашу ставку. Я не откажусь отведать то, чем вы меня дразните.

С отвращением она вывернулась, стряхнув его блудливые пальцы. Ей вдруг почудилось, что по телу ее ползет мерзкое насекомое.

– Уберите руки! Я ничего вам не предлагаю.

Она заморгала, дивясь тому, откуда взялось это жжение в глазах и почему вдруг горло сжал спазм. Она не опустится до того, чтобы рыдать у него на глазах. Он не унизит ее, заставив плакать. Проглотив ком, она вскинула голову:

– Я не собираюсь дозволять вам волочить меня домой через всю округу лишь потому, что вы вбили себе в голову, будто я имею на вас виды. Когда же до вас, наконец, дойдет, что вы мне не нужны? – Он должен бы съежиться под ее взглядом.

Грудь его вздымалась и падала, словно он пытался почерпнуть силу из источника, таившегося где-то в глубине его существа. Словно это его подвергали сейчас жесточайшему испытанию.

– Мы не можем здесь оставаться. Дождь, вполне вероятно, будет идти всю ночь.

– Тогда уезжайте. – Она указала ему на дверь. – Вы не обязаны оставаться со мной. Видит Бог, со мной вам небезопасно. Почему? Я могу лишить вас невинности. – Закатив глаза, она решительной походкой направилась к столу. Выдвинула стул и, плотнее закутавшись в одеяло, уселась на него. Приподняв бровь, она с вызовом уставилась на Хита. Пусть попробует ее оттуда стащить.

Он может уходить. А она – она останется.

Он ответил не сразу. Переводя взгляд с нее на дверь, он, очевидно, прикидывал, не стащить ли ее со стула силой и не выволочь ли за дверь. Она, затаив дыхание, выжидала, взглядом заклиная его уйти и положить конец всей этой нелепице. Заклиная его поверить ей. Кончилось это тем, что он со вздохом признался:

– Я не могу оставить вас здесь одну.

– Ах уж эта честь истинного джентльмена! Обидно, что она проявляет себя в самый неподходящий момент.

Он склонил голову и пристально посмотрел на нее:

– Сарказм не идет вам, Порция.

– Нет, милорд, не сарказм – вы мне не подходите.

Он усмехнулся:

– Ах, мы оба знаем, что это неправда.

И тогда хлынули воспоминания. Вкус его поцелуя, бархатная шершавость его языка у нее во рту. Порция запретила себе вспоминать о том, о чем вспоминать не следует, и напомнила себе, что он составил о ней совершенно превратное представление. Как могла она страстно желать мужчину, который имел столь ложное о ней мнение? Где же ее гордость?

Ей хотелось рычать от досады. Но она сдерживалась.

– От того, что вы знаете, мне не холодно и не жарко.

– Видит Бог, у вас язык хуже змеиного жала. Неудивительно, что в Лондоне так и не нашлось желающих на вас жениться.

Укол попал в цель. Порция замерла, сжав кулаки. Спокойствие, только спокойствие, приказала она себе.

Он тоже взял передышку. Отвернулся, уставившись в единственное окно. За окном хлестал дождь и завывал ветер. Он вздохнул, и этот вздох вызвал странные вибрации в ее организме.

Порция призывала себя сохранять достоинство. Пусть думает, что ей все равно. Но все равно ей как раз не было. Перспектива провести ночь наедине с ним весьма ее тревожила.

– Я буду спать на ковре, – сказал он после продолжительного молчания. – Но не думайте, что тот факт, что я остаюсь с вами на ночь, что-то меняет. Вы не настолько соблазнительны, чтобы я не смог воспротивиться вашим чарам всего на одну ночь.

Щеки ее полыхнули жаром. Она вскочила на ноги, дрожа от гнева. Это последнее оскорбление переполнило чашу ее терпения. Она вцепилась в одеяло так, что костяшки пальцев побелели.

– Я буду спать на полу. Мне было там вполне удобно до того, как вы меня разбудили.

И с этими словами она, вытянувшись в струнку, прошагала к камину и встала на середину ковра из овечьей шкуры.

– Порция, – начал было он, положив руку ей на предплечье, – я буду спать…

– Уберите руки, – сквозь зубы приказала она, выдернув руку. – Я буду спать на ковре. Вы ляжете на кровать. Сейчас уже ни к чему притворяться воспитанным человеком. Вы показали свое истинное лицо. Вы не джентльмен. – Завернувшись в одеяло, как в броню, она посмотрела на него так, словно он был ничтожным насекомым, мерзким жуком, ползающим у нее под ногами. С прямой спиной и гордо поднятой головой, она бросила ему: – Вы для меня ничто. Полное ничтожество.

Она повернулась к нему спиной и улеглась на ковер, заклиная рыдания, что грозили прорваться наружу, умереть там, в груди. Она скорее позволила бы им задушить себя, чем открыла бы ему, как тяжело далась ей эта ложь. Зарывшись лицом в теплую шерсть, она мечтала о том, чтобы сказанное ею было правдой, чтобы ей и в самом деле было все равно, что он думает.