Спенсер шагал, оставляя следы на покрытой снегом земле. У него не было определенной цели, просто хотелось скрыться ото всех. Он не смог бы вынести еще одной минуты в доме Эви. Эви. Он резко рассмеялся, неприятный звук прорезал морозный воздух. Его тошнило от одного ее имени. Желчь подступала к горлу. Сейчас он понял, почему она не хотела, чтобы ее звали Линни. Понял, почему это было так важно для нее.

Она была не Линни.

А он был дураком.

Это была совершенно другая женщина, женщина, о которой он ничего не знал. Вопросы крутились в его голове. Как же она выдержала обман, связанный с рождением Николаса?

Почему она так хотела этого?

Он вихрем пронесся через сад, мимо того места, где получил стрелу в спину. Казалось, все случилось так давно. Он должен был принять это за знак. Он должен был ползти на вершину горы со стрелой в спине, уехать и никогда не вспоминать.

Вместо того чтобы, как безумно влюбленный дурак, остаться.

Спенсер наблюдал за Николасом, одетым с ног до головы своей нянюшкой на берегу пруда. Мальчик взволнованно помахал ему. Спенсер махнул в ответ, не желая срывать свое плохое настроение. Это был сын Йена. По крайней мере, он так считал. Но только это тоже было ложью. Неприятный вкус во рту усилился.

Николас был точной копией Йена. Спенсер все еще не мог собраться с мыслями, которые проносились в его голове. И только одна мысль затмила все остальные.

Она ему солгала.

С самого начала она смотрела на него своими бездонными голубыми глазами и лгала. Она обманывала его все время, пока они были вместе. Когда он влюбился в нее, Спенсер думал, что между ними что-то есть, что-то глубокое, чего он не испытывал ни с кем до нее.

Он должен был придерживаться своего первоначального плана — жениться на ней ради выгоды, долга, наследников. Он должен перестать надеяться. Если бы он ничего не ждал, перестало бы так сильно болеть в груди. Он должен, наконец, понять.

Непрошеный голос Адары проник в его сознание, ее пророчество так и звучало в ушах.

Твоя безупречная невеста разобьет тебе сердце. Я это вижу. Она такая же, как и все остальные. Все ради себя. Она же о тебе по-настоящему не заботиться. Почему ты думаешь, она выйдет за тебя? Вы же друг друга совсем не знаете. Ей ничего не надо, кроме твоего титула. Богатство и безопасность. Не мужчина! Она ни о ком не думает, только о себе.

И то, что Адара оказалась права, убивало его.

Он сошел с дорожки, направляясь подальше от пруда, вглубь леса.

В этот момент он хотел одиночества, и возможно увидеть дерево, чтобы выместить на нем свою злость. А позже… позже он вернется в дом, чтобы поговорить со своей женой. Простое слово вызвало у него тошноту. Он согласился с идеей — жениться на любовнице Йена. Он даже допускал то, что будет заботиться о ней и захочет жениться на ней по-настоящему. Но это было до того, как он узнал, какая она на самом деле. До того, как она предала его.

Она показала свое истинное лицо.

Возможно, он бы и не узнал кто она, но Спенсер действительно хорошо представлял, что она была не той, с кем бы он мог провести свою жизнь.

К несчастью, он был окружен ложью маленькой гадюки, которая то и дело плела интриги.

Он углубился в лес, его ноги громко выстукивали от ярости. Услышав хруст веток, он оглянулся, из-за зарослей ивняка показалась тонкая тень.

— Ты следила за мной, — обвинил он. — Это глупо.

Она судорожно кивнула головой, ее широко открытые глаза пристально следили за ним, пока она подходила, то ли не подозревая, то ли беспечно глядя в лицо опасности. Глупая женщина.

— Тебе не следовало идти за мной, — выдохнул он. — Уходи.

Ее нижняя губа подрагивала, лицо стало серым, и он все сильнее ощущал свою ярость.

— Спенсер, я хотела…

— Нет, я не… настроен находиться в твоем обществе.

Она моргнула и на мгновенье рассмотрела его в сгущающихся сумерках. Она выглядела такой серьезной и молодой, морозный ветер окрасил ее щеки. Как ребенок, пойманный на озорстве — просто картина раскаяния. Увиденное всколыхнуло его ярость.

— Глядя на тебя, мне хочется… — он сжал руки в кулаки и проглотил ком в горле. — Просто уходи.

Она взглянула на его лицо, ее синие глаза были широко раскрыты. Такая невинная.

Но он знал, что это всего лишь игра.

Через несколько секунд Эви прошептала.

— Нам надо поговорить, — она судорожно вздохнула, грудь приподнялась. — Ты благородный человек. Я не верю, что ты причинишь мне вред.

— Тогда ты просто глупа. Потому что то, что я чувствую по отношению к тебе в данный момент — совершенно … небезопасно.

Она поджала губы. Все еще глядя на его непоколебимое выражение лица, Эви сделала несколько шагов. Снег скрипел под ее комнатными туфельками.

— Если ты соблаговолишь меня выслушать — ты должен понять. Я любила мою сестру.

— Лини, — он не смог сдержать свою ярость.

Она кивнула.

— Да, моя единокровная сестра. Она была так напугана, когда у нее появился Николас. Я только хотела ей помочь. Хотела остановить своих родителей, чтобы они не бросили его, будто он был каким-то щенком.

Сейчас она была близко. Достаточно близко, чтобы он смог увидеть крохотные золотые крапинки в ее синих глазах. Неужели он никогда этого не замечал? Ее ресницы обрамляли глаза, отбрасывая черные тени.

Он схватил ее за руку и подтащил к себе. Его пальцы впились в ее тонкие руки. Она вздрогнула, но не двинулась с места, не вырываясь, просто продолжала пристально смотреть на него тем осуждающим, серьезным взглядом, будто она была великой мученицей, а он главным инквизитором, несправедливо карающим ее.

— Как ты это делаешь? — прорычал он, отчаяние вскипало глубоко в груди.

— Что?

— Выглядишь такой невинной, хотя таковой не являешься?

Эви медленно закрыла глаза. Когда она снова их открыла, то посмотрела на него сквозь пелену слез. Он сдержал проклятие.

— Я знаю, я была не права, не сказав тебе. Я собиралась рассказать обо всем. Я уже почти решила…

— Когда? — рявкнул он. — Через десять лет? Пятьдесят? На нашу золотую свадьбу? У тебя была масса возможностей. Даже в карете по дороге сюда. Почему ты не сказала мне тогда? — Он бесконтрольно жестикулировал.

— Или наверху? В твоей спальне?

Она кивнула.

— Да, ты прав. Я могла тебе сказать. В любое время, — она покачала головой. Медовая прядь волос свесилась на ее бледную щеку. — Я так этого боялась.

Его грудь сдавило, Воздух просто застыл в легких.

— Ты знала Йена? Когда-нибудь с ним встречалась?

Она заколебалась перед ответом.

— Нет.

С проклятием он отскочил от нее.

— Я думал, что женился на Линни.

— Она умерла, Спенсер, — Эви подошла к нему и потянула за руку, чтобы развернуть к себе лицом, — пар срывался с ее губ, как клубы дыма. — Тебе нужно было думать о ком-то во время войны, но у тебя никого не было. Никого не интересовало, выжил ты или нет, — ее слова поражали цель так эффективно, как хорошо нацеленная стрела.

— Ты не понимаешь, что говоришь.

— Ты влюбился в воображаемую Линни, — обвинила она его, упрямо качая головой. — И ты будешь любить ту мечту, а не настоящую меня.

Он глубоко вздохнул, чувствуя себя так, будто с него живьем сдирали кожу, будто ее слова обнажали его, оставляя таким чувствительным, истекающим перед ней кровью, с холодным поцелуем зимы.

— Ты права, по крайней мере, в одном, — огрызнулся Спенсер. — Я тебя не люблю.

Влажность подозрительно мерцала в ее глазах, но она начала моргать, и моргала, пока не исчезли слезы.

— Только потому, что ты себе не позволяешь.

— Нет. Просто потому, что не люблю. В это так тяжело поверить? Что ты мне неприятна?

Она неистово покачала головой.

— И кто сейчас лжет?

Он глухо рассмеялся.

— Я женился на тебе, потому что думал, что ты Линни. Потому что думал, что исправляю ошибку моего кузена.

— Ты женился на ней, потому что она принадлежала Йену, — выдохнула она с яростью, — и господь помог ей, как бы жестоко это не прозвучало. Она с ним. Какая досада! А я нет… — она часто задышала, — но я могу быть твоей.

У него ушло некоторое время на то, чтобы собраться с мыслями, чтобы пробраться сквозь бурю эмоций. И он нашел одну, которая все еще причиняла острую боль. Предательство.

— Ты не… Хотя…

Она вздрогнула, освободила руку из его руки.

— Так вот в чем дело.

— Я тебя совсем не знаю.

Она кивнула.

— Почему бы тебе не рассказать, что действительно тебя во всем этом беспокоит.

Спенсер поднял голову, закусив губы.

— А может, ты расскажешь?

— Ты влюбился в Линни. Во все рассказы Йена о ней. В ее образ. Ты возвел ее на пьедестал, а сейчас ты злишься, обнаружив, что я не она. Что смерть твоего кузена не предоставила тебе после всего такую возможность.

Он схватил ее обеими руками, притянул к себе, нос к носу.

— Ты слишком далеко заходишь.

Эви вздрогнула и глубоко, судорожно вздохнула, грудь ее вздымалась, словно выталкивая из себя слова, сидевшие так глубоко.

— Ты практически сказал то же самое себе.

— Думаю, твоя ложь волнует меня очень сильно, — выдавил он. — Все, что произносят твои губы — неправда.

— Все, что я чувствую к тебе — правда. Настоящее. Что мы имеем…

— Что мы имеем… — фыркнул он, убрав от нее руки. Он провел рукой по волосам и со свистом вздохнул. Пристально взглянул на темнеющее небо сквозь нависавшие над ними ветви деревьев. Через мгновенье он посмотрел на нее, в ее синие глаза, на ее сочные губы. Желудок свело.

— Я не знал, что у нас что-то есть.

— Есть, — она облизала губы.

Спенсер взглянул на кончик языка, скользнувший по губам, почувствовав знакомое напряжение. Возможно, она все еще возбуждала его.

— Что-то у нас есть, — настойчиво сказала она. — Что-то особое. Не позволяй этому разрушить все.

— Не позволю. Ты уже сделала это, — с молчаливым проклятием он придвинулся к ней и прислонил ее спиной к дереву. — Скажи мне… с каких это пор мы стали откровенны друг с другом…

Она качнула головой, взгляд ее широких, безумных глаз изучал его лицо, порхая по нему, словно бабочка у огня.

— Та ночь в подвале, — он запнулся, и стиснул зубы так сильно, что это доставило боль. Навязчивая мысль вертелась в его голове с тех пор, как он подслушал ее мачеху в гостиной. Одна из многих мыслей витающих в его голове.

— Ты была девственницей?

Ее губки приоткрылись, когда она попыталась вздохнуть. Эви опустила свой взгляд, и он понял. Ей даже не нужно было что-либо говорить.

— Да, — ответила она.

Это привело его в восхищение, возбудило осознанием того, что он был первым. И вряд ли она лгала, ложное чувство позволило ему использовать Эви как более опытную женщину, привыкшую к вторжению мужчин.

— И это была одна причина, по которой меня заперли в подвале — тактический ход. И темнота была способом отвлечь меня, чтобы я не понял, что ты девственница.

Она втянула воздух.

— Ты знаешь, я не хотела принимать в этом участия. Я сама ни за что бы не захотела оказаться там. Я целый день провела там, это ужасно.

— Да. Подходящий страх.

Боль отразилась на ее лице.

— Ты не веришь ничему, что я говорю, — неприкрытая обида промелькнула в ее голосе. — Ты не позволишь мне сделать все правильно, да?

— Сделать правильно? — он усмехнулся, ненавидя ужасное чувство, разрастающееся в нем и невозможность его подавить. — Ты хочешь сделать это правильно?

Она медленно кивнула. В ее глазах светилась неуверенность и страх. Так и должно было быть.

Его взгляд опустился, оценивая ее стройную фигуру, дрожащую, облокотившуюся на дерево.

— И что ты сделаешь, чтобы все было правильно? Ты уже показала, насколько далеко ты можешь зайти, чтобы скрыть свою ложь, — его кровь забурлила, пока он вспоминал то время, проведенное в подвале. Спенсер провел своим пальцем по ее верхней губе и ощутил прилив удовлетворения, когда тело затрепетало от его прикосновения.

— Ты удерживала меня этими прелестными губками для того, чтобы отвлечь, не так ли? Свести меня с ума, чтобы я даже не заметил, что лишил тебя невинности. Было больно?

Румянец окрасил ее бледные щеки.

— Ммм. Думаю, было, — он скользнул пальцем ей в рот и дотронулся кончика языка. — Да, и правда. Ты далеко зашла, — прошептал он. — И что ты будешь делать для возмещения ущерба?

Она ничего не ответила, только смотрела на него широко раскрытыми, с оскорбленным выражением глазами. Он обнаружил, что просто ненавидит это выражение ее глаз. Он предпочитал видеть ее безрассудной и испуганной.

Ее язык начал двигаться вокруг его пальца, ее влажные губы тянули и посасывали.

— Ты будешь умолять? — спросил он охрипшим голосом.

Она отпустила его палец. Ее голубые глаза сверкали, и зубы сжались, превращая ее в гордую, упрямую девушку, в которой он отчетливо видел Эви.

— Это то, что я должна делать?

Он наклонил голову, все еще оценивая ее. Спенсер приник к ее телу, наслаждаясь каждой его линией и изгибом, о котором он мечтал последние несколько дней. Это было выше его сил.

— Умолять необязательно. Я предпочитаю действия словам.

Она изогнула бровь.

Отступив от нее, он скрестил руки и скомандовал равнодушным голосом.

— Сними одежду.