Спеша по дворцовым коридорам, по-прежнему невидимый, Гален начал понимать, о каких опасностях плаща болтала старуха. Ладно еще от служанок уворачиваться, но один из лакеев выдернул ковровую дорожку прямо у юноши из-под ног и унес проветривать. Потом Галену едва не прищемило руку дверью, так что перед входом в покои Анжье он остановился и собрался.

Он приложил ухо к замочной скважине, но ничего не услышал, а посему решительно вскрыл замок перочинным ножом и вошел. Быстрый обыск показал, что гостиная и прилегающая спальня действительно пусты, и Гален переключился на поиски описанных Анной книг.

Долго искать не пришлось.

Епископ Анжье, уверенный, что никто не посмеет шарить в его вещах, просто оставил их на столе. Там лежали и другие книги: блокнот с записями на аналузском, принадлежавший, как догадался юноша, епископу, книга по истории колдовства и красиво иллюстрированная Библия.

Отодвинув эти книги в сторону, Гален взял потрепанный том по истории и маленький синий дневник, также брошенный на стол. Он начал убирать их в сумку, но сообразил, что пропажу неизбежно заметят и поднимется шум.

Тогда юноша положил добычу обратно на стол и начал торопливо листать книгу в надежде отыскать что-нибудь, пока не вернулся Анжье. На середине книги между страницами оказалась вложена фиалка. Мод отметила цветком главу про Подкаменного.

Гален присел на краешек стола и стал читать.

Некогда его звали Вольфрам фон Ауэ, он жил в пятом веке и был советником короля Ранульфа Вестфалинского. Убив Ранульфа и объявив королем себя, Подкаменный запретил когда-либо впредь произносить свое имя, дабы им не воспользовались в колдовстве против него. Все записи, каждый клочок бумаги, содержавший это имя, были уничтожены, и самая память о нем стерта из сознания подданных узурпатора. Волшебники, заточившие его под землю, затратили на восстановление этого имени множество лет, ведь оно являлось ключом к запорным чарам. Также туда входило благословленное епископом серебро и шерсть нестриженого ягненка.

Гален сунул руку в сумку и погладил шерстяную цепь. Пряжа-то явно из той же оперы. Кто же эта загадочная старуха?

Ответ нашелся в конце главы. Двенадцать волшебников заточили под землю Подкаменного короля, как он звался теперь. Восемь из них умерли, но четверо остались, и более того:

«Не будучи уверенными, что существо столь могущественное и столь злобное можно одолеть по-настоящему, четверо живых волшебников приняли на себя бессмертие, чтобы ходить по миру до скончания времен. Пусть и умалившись в силе, они вечно стоят на страже против темного короля и ему подобных, дабы не вернулись они в мир и не причинили нового зла».

Ему подобных? При мысли о присутствии в мире других тварей вроде Подкаменного короля Гален содрогнулся.

Он переключился на дневник Мод, испытывая некоторую неловкость от вторжения в личную жизнь королевы. Тут ему помог Анжье: в соответствующем месте книжки лежала лиловая атласная закладка с вышитой на ней епископской печатью. Мод узнала о Подкаменном не только из обнаруженной ею старой хроники, но и от одной из колдуний, с кем советовалась в жажде заиметь ребенка.

Эта «добрая женщина», так называла ее Мод, рассказала королеве, как Подкаменному удалось призвать к себе смертных принцесс и зачать двенадцать сыновей. Оттуда-то Мод и почерпнула идею обратиться к нему за помощью. Добрая женщина (хотя Гален подобрал бы другой эпитет) научила королеву, как вызвать короля: капнуть крови на белый шелковый носовой платок и приложить его к земле в новолуние, назвав настоящее имя Подкаменного. Мод проделала все это в дальнем конце парка, возле старого дуба, одного из немногих деревьев, оставленных Грегором при переделке сада для бретонской невесты. Галену стало любопытно, не через это ли место проникли к дворцу Рионин и его братья.

Заключая сделку с Подкаменным королем, Мод просила только одного ребенка, но король «милостиво» пообещал ей дюжину. Ее первые записи по поводу отношений с ним дышали восторгом: от нее потребовали всего-то приходить во дворец в полнолуние и танцевать. Затем в полнолуние родилась Роза, и Мод не явилась на бал. Когда она в следующий раз спустилась по золотой лестнице, Подкаменный король был в ярости и велел танцевать уже дважды в месяц. С каждым пропущенным балом он увеличивал частоту посещений, и в итоге королева танцевала трижды в неделю, пока не умерла. К концу почерк у нее сделался неровным от отчаяния, а чернила размывали слезы. Ей страшно не хотелось заключать новый договор для победы в войне, но иного способа помочь любимому Грегору Мод не видела, а Подкаменный в последнее время держался ласковее…

Гален читал все это в ужасе, способный видеть то, чего не видела королева: Подкаменный манипулировал бедной женщиной и использовал ее, играя на мечтах о детях, о мире, обещая все и требуя на первый взгляд так мало.

Всего лишь танцевать для него, отдавая жизненную силу.

Всего лишь выносить двенадцать дочерей, которые однажды выйдут за его сыновей.

В условиях сделки об этом, разумеется, не упоминалось. Гален закрыл дневник и выругался. Он аккуратно положил книгу ровно туда, откуда взял, – поверх исторической хроники и под соответствующим углом – и быстро прошел через гостиную к двери. Но, взявшись за ручку, услышал голоса в коридоре и отступил.

Дверь распахнулась, и вошел Анжье со своим помощником отцом Михаэлем. И с Петунией.

Гален мог бы выскользнуть, пока младший священник не закрыл дверь, но он остался, прижавшись к стене. Епископ крепко держал испуганную девочку за руку выше локтя. Он усадил ее на стул и навис над ней. Гален еле дышал.

Анжье не стал ходить вокруг да около, а начал сразу с важного вопроса:

– Куда вы с сестрами ходите каждую ночь?

Петуния ничего не сказала, только помотала головой.

– Ты не скажешь или не знаешь?

Снова покачивание головой.

– Ты хочешь вместе с сестрами в тюрьму?

Услышав этот вопрос, Гален стиснул зубы.

– Н-нет, – раздался тоненький голосок Петунии. – Мы хотим остаться здесь, с папой.

– Тогда скажи мне, куда вы ходите каждую ночь!

– Я не могу, – заскулила девочка.

– Можешь и скажешь. Кто в ответе за смерть принцев? Бретонка? Твой отец? Твои старшие сестры? Отвечай!

Гален стиснул кулаки. Неужели король Грегор разрешил допрашивать свою самую младшую дочь, словно преступницу?

Лихорадочно озираясь, юноша пытался придумать, как остановить этот кошмар. Епископ продолжал сыпать вопросами, и Петуния начала всхлипывать. Напасть на Анжье было нельзя, а если он откроет дверь и пойдет к королю, они заметят.

Гален уже решил рискнуть в надежде, что распахнутую створку спишут на обитающих в замке привидений, когда в коридоре раздался топот и в дверь забарабанили. Младший священник открыл, и их глазам предстал побагровевший король Грегор, за спиной у него стояли Роза, Лилия и епископ Шелкер.

Петуния вскочила, бросилась через комнату и зарылась лицом в Розины юбки.

– Ваше святейшество, – произнес король с едва сдерживаемой яростью, – я давал разрешение на допрос моих старших дочерей, но не младших. И никого из них не дозволено допрашивать в одиночку, без присутствия хотя бы служанки.

– Мой долг – докопаться до сути, Грегор, – холодно ответил епископ. – Гувернантка и ваши старшие дочери не заговорят. Но возможно, младшие еще не закоснели во лжи.

– Мои дочери не лгут, – процедил король. – Если здесь творится колдовство, то они его жертвы и вам следовало бы проявить к ним сострадание.

– Это очень сильно противоречит политике ордена, брат Анжье, – добавил Шелкер.

Дверь за спиной у Розы оставалась открытой. Гален понял, что Петуния в данный момент находится под большей защитой, чем мог бы предложить ей он, и выскользнул наружу. Старшая принцесса испуганно оглянулась, когда он случайно задел ее, и он на миг затаил дыхание, когда она посмотрела прямо сквозь него.

– Однако теперь можете продолжать допрос, – говорил король Грегор, закрывая дверь. – Хоть всех нас допросите. Вместе.

Оказавшись в коридоре, Гален с облегчением выдохнул, снял плащ и затолкал его в сумку. Он устал передвигаться по дворцу крадучись – несколько раз на него едва не наступили. Прокручивая в голове прочитанные сведения, юноша мысленно вернулся к гувернантке, сидящей на койке в накинутом на плечи одеяле и перебирающей пальцами тонкую шерстяную цепь.

Одеяло было из темно-зеленого лодена, хорошо знакомого Галену. Армейские одеяла делались из того же материала и в трудную минуту легко превращались и в навес от дождя, и в портянку для протершегося сапога. Валеная шерсть кусалась и плохо гнулась, и солдаты в шутку называли ее пуленепробиваемой, мол, никто тебя во сне не застрелит.

Пуленепробиваемая? Вряд ли. Но крепче, чем обычная шерсть? Безусловно.

Гален отправился на кухню и попросил позвать старшую кухарку. Вышла крупная женщина с таким выражением лица, какое бывает у добродушного человека в неудачный день. Она вяло покрикивала на подчиненных, а те пугались и шарахались, словно и сами чувствовали себя не в своей тарелке.

– Милостивая сударыня, – произнес юноша тепло и уважительно, – меня зовут Гален Вернер, я гощу здесь уже два дня. Позвольте выразить восхищение вашей кухней.

– Ты – молодой садовник, – проворчала повариха, затем смахнула с подноса лопаткой две печенинки и жестом пригласила Галена их отведать.

– Так и есть. Полагаю, вы знаете, почему я теперь во дворце? – Он огляделся, не желая посвящать в свой план всю кухню.

– Знаю, – понизив голос, отозвалась кухарка. – Наверное, тебе нужна помощь?

– Если вы будете так добры…

– Ну что я могу, – пожала плечами толстуха.

– Дело совсем не сложное. – Гален выудил из сумки черную шерстяную цепь. – Не могли бы вы сварить это? Добавив это и это. – Он вынул из кармана базилик, снял с лацкана белладонну и выложил все три ингредиента на стол.

У поварихи отвисла челюсть.

– Ты хочешь, чтобы я это сварила? Все вместе?

– Да, если вам нетрудно.

– Но зачем?

– Боюсь, не могу сейчас сказать. Но если вы сегодня просто подержите это все в накрытом крышкой кипящем горшке, я вам заплачу. – Он прикинул, хватит ли его скудного запаса монет для оплаты такого простого дела.

– И это поможет принцессам?

– Надеюсь.

– Ладно, – согласилась женщина с изрядным сомнением в голосе. – Сварю. А денег не надо.

– Спасибо.

Похоже, у него наконец-то появился козырь. Гален набрал в карманы еще базилика и белладонны и пребывал в неприлично хорошем настроении во время вечерней проповеди Анжье. Поддержка отца и старших сестер помогла Петунии. Девочка вышла из покоев епископа с залитым слезами лицом, но ее жизнерадостная натура почти не пострадала.

После ужина Гален играл в карты с Гортензией, Сиренью и Орхидеей. Он заставил себя несколько раз зевнуть, но медлил притворяться спящим, пока Гортензия не обыграла их всех.