Двадцать третьего ноября я стоял в дверях с головы до пят одетый в оленьи шкуры. Костюм был отделан кроличьим мехом. У меня были варежки и мокасины с беличьим мехом. Я был впечатлен своим гардеробом.

Я свистнул, Внушающая Страх села мне на кулак. Она осмотрела меня своими шелковыми черными глазами и клюнула меня в костюм.

— Внушающая Страх, — сказал я. — Это не еда. Это мой новый костюм.

Пожалуйста, не ешь его.

Она тихонько пискнула, распушила перья и пристально посмотрела в сторону луга.

— Ты тоже красивая, Внушающая Страх, — сказал я и дотронулся до грифельно-серых перьев на ее спине. Потом очень аккуратно погладил черные перья, росшие у ее глаз. Эти красивые отметки придавали ей горделивости. В некоторой степени она тоже была в новом костюме. За осень перья изменили цвет, и птица выглядела завораживающе.

Я пошел к ручью, и мы заглянули в воду. Я видел нас довольно хорошо, потому что в воде не прыгали лягушки и не создавали кругов и всплесков.

— Внушающая Страх, — сказал я, когда повернул голову и посмотрел на нее. — Мы выглядели бы замечательно, если бы не моя прическа. Мне нужно постричься. Я сделал все, что мог, с помощью перочинного ножа.

Нужно сделать шапку, чтобы не было видно неровных концов.

А потом я поступил вот как. Вдохнул чистый ноябрьский воздух, посмотрел еще раз, как сидит мой костюм, и начал спускаться с гор. Перешел вброд ручей и направился к дороге.

Прежде чем я смог отговорить себя от этого, я был уже на пути к городу. Когда я шел по дороге, то обманывал себя, что иду в библиотеку; но было воскресенье, и знал, что библиотека закрыта.

Я привязал Внушающую Страх к пню на окраине города. Мне не хотелось привлекать внимания. Я шел и пинал камни, насвистывал — в общем так, как вел себя будто ходил в центр города каждое воскресенье.

Увидев аптеку, я ускорил шаг, потому что выглядел, мягко говоря, необычно.

Взгляды людей задерживались на мне дольше, чем следовало.

Мне пришлось перейти на бег. Я скользнул внутрь аптеки и подошел к витрине, взял комикс и начал читать.

Я услышал приближающиеся шаги. Под нижними картинками я увидел пару брюк и башмаки. Один ботинок делал тук-тук. Потом ноги вдруг будто подпрыгнули, и я проследил за тем, как они подошли ко мне сзади. Опять тук-тук-тук; прыжок — и штаны, и башмаки пошли на новый круг. Затем раздался голос:

— Ну, я не я, если это не Дэниел Буун! Я посмотрел в лицо своего ровесника, но вид у него был более щенячий, подумал я. Он был похож на меня: карие глаза, темные волосы, нос чуть больше моего и уши тоже, только лицо нагловатое. Я сказал:

— Что?

Я ухмыльнулся, потому что долгое время не видел мальчика своего возраста. Парень не ответил, он просто зажал рукав моего костюма между пальцами и пристально на него посмотрел.

— Сам жевал? — спросил он.

Я посмотрел на то место, которое он осматривал, и ответил:

— О, нет, я отбил его камнем, но вот вокруг шеи пришлось жевать. Голова не проходила.

Потом мы посмотрели друг на друга. Я хотел сказать что-нибудь, но не знал, с чего начать. Он вновь взял меня за рукав.

— У моего младшего брата костюм лучше, чем у тебя. Зачем ты его надел?

Я посмотрел на его одежду. На нем были хорошие шорты, белая рубашка с распахнутым воротником и кожаная куртка. Я обрел голос:

— Если бы я был одет так же, как и ты, через неделю все это превратилось бы в клочья.

Он не ответил, лишь вновь меня обошел.

— Где, говоришь, ты живешь?

— Я не говорил, но я с фермы в горах. — Как, говоришь, тебя зовут?

— Ну, ты назвал меня Дэниелом Бууном.

— Дэниел Буун, да?

Сделав еще один круг, он уставился на меня.

— Ты из Нью-Йорка. Я слышу по акценту. Он перегнулся через прилавок.

— Давай, расскажи мне, это носят ребята в Нью-Йорке? Это костюм бандита?

— Вряд ли я член банды, — ответил я. — А ты?

— Здесь? Нет, мы играем в боулинг. Некоторое время мы говорили об игре, потом он посмотрел на часы.

— Я должен идти. Ты круто выглядишь, Буун. Чем ты занимаешься, играешь в ковбоев и индейцев?

— Приходи на ферму Грибли, и я покажу, чем занимаюсь. Я исследую. Кто знает, когда раздастся взрыв и нам вдруг придется уметь коптить оленину.

— Эй, парни из Нью-Йорка определенно умеют говорить загадками. Что это значит, сжечь квартал?

— Нет, это значит коптить оленину, — сказан я. Потом я вынул кусок оленины из кармана и дал ему. Он понюхал и вернул его мне.

— Эй, — сказал он. — Ты что с этим делаешь, ешь?

— Конечно, — ответил я.

— Не знаю, отослать тебя домой поиграть с моим братишкой или вызвать полицию.

Он пожал плечами и повторил, что ему надо идти. Когда он повернулся, чтобы уйти, спросил: — Ферма Грибли?

— Да. Приходи, если найдешь.

Я просматривал журналы до тех пор, пока клерк не изъявил желание что-либо мне продать, после этого я вышел. Большинство людей было в церкви. Я пошатался по городу и вернулся к дороге.

Приятно было вновь увидеть людей. На окраине города из дома выбежал босой малыш, и мама бросилась его догонять. Я поймал бутуза за руку и держал пока, мама не забрала его. Когда женщина поднималась по ступеням, она остановилась и посмотрела на меня. Она подошла к двери, потом вновь спустилась и опять посмотрела на меня. Я понял, что выгляжу слишком необычно, и отправился в горы. Я прошел мимо дома старушки с земляникой, чуть не зашел к ней в гости, но что-то заставило меня пойти домой.

Я нашел Внушающую Страх, отвязал ее, погладил по кремовым перьям на груди и заговорил с ней:

— Внушающая Страх, сегодня у меня появился друг. Ты думаешь, именно этого я и хотел все это время?

Птица чуть слышно пискнула.

Я шел, вороша ногами листья. Мне было грустно. С одной стороны, я был рад знакомству с мистером Курткой, так я назвал его, потому что не спросил его имени. Мне он нравился, несмотря на то, что мы даже ни разу не дрались. Со всеми своими лучшими друзьями я всегда дрался, а потом, после того как раны заживали, они начинали мне нравиться.

Смеркалось. Поползни, прыгавшие по деревьям, утихли. Гаички испарились. Со стороны дороги раздался крик одинокого ворона. Не было слышно ни насекомых, ни дроздов, иволг, виреонов, малиновок.

— Внушающая Страх, — сказал я. — Зима. Наступила зима, и я абсолютно забыл сделать ужасно важную вещь — запасти дров.

Моя глупость унесла от меня прочь мысли о мистере Куртке, и я стремглав полетел в долину. Внушающая Страх хлопала крыльями, чтобы удержать равновесие. Переходя через ручей к своему горному убежищу, я сказал птице:

— Иногда я задумываюсь, доживу ли до весны.