Мария смотрела на Арчибальда Дугласа, смуглолицего убийцу, который принадлежал к «черным Дугласам», ветви клана, отколовшейся от «красных Дугласов». Он обратился с просьбой о личном разговоре с ней, и накануне своего отъезда в Глазго она согласилась. Но когда он шепотом сообщил свою просьбу, она едва могла поверить этому.

– Нет! – воскликнула она. – Нет! Я не хочу даже слышать о такой подлости! Прочь с глаз моих!

Разрешение на убийство Дарнли? Из всех людей она как никто другой хотела, чтобы Дарнли оставался в живых. Мертвецы не зачинают детей.

Она даже отправила Бургойна в Глазго для осмотра и лечения Дарнли, чтобы болезнь не зашла слишком далеко, прежде чем она сможет встретиться с ним и провести хотя бы одну ночь вместе с ним за закрытыми дверями.

Явно взволнованный, Босуэлл поспешил в Эдинбург и теперь настаивал, чтобы они с Хантли сопровождали ее большую часть пути в Глазго. Радуясь встрече с ним под любым предлогом, Мария была тронута его заботой. По пути она договорилась переночевать в Каллендер-Хаус, семейном доме Мэри Ливингстон. Там она могла быть уверена в своей безопасности и имела возможность увидеться с Пышкой. Хотя Мэри Ливингстон регулярно возвращалась ко двору со своим маленьким сыном, за последние два года им редко удавалось побеседовать наедине.

День в конце января, когда они выехали из Эдинбурга, выдался сравнительно теплым. Так или иначе, путь изобиловал болотами и часто был завален упавшими деревьями и глыбами льда, так что они двигались медленно. Босуэлл ехал впереди, бдительно осматривая дорогу по обе стороны. Марии очень нравилось видеть его в седле. Его рыжеватые, гладко зачесанные волосы блестели в косых лучах зимнего солнца.

«Интересно, будут ли у моего ребенка рыжие волосы», – подумала она и испытала до сих пор незнакомое чувство вины, смешанной с восторгом. Ребенок. Она носит его ребенка!

Она плохо себя чувствовала сегодня утром, и поездка причиняла ей значительные неудобства, если не считать того, что она проводила время в его обществе. Она даже радовалась легкой тошноте и головокружению как доказательству существования ребенка.

Босуэлл пытался намекнуть, что у него есть сведения для нее, но до сих пор им не удавалось поговорить наедине. Пятьсот конников в блестящих стальных доспехах окружали их со всех сторон и вытянулись почти на милю вслед за ними, словно хвост дракона.

К раннему вечеру они приехали в Каллендер-Хаус в окрестности Фолкерка; понадобился почти целый день, чтобы проехать двадцать пять миль. Когда солнце заходило за каменную башню, окрасив ее грубые стены розовым цветом, Мария с радостью спешилась и вошла в открытую дверь, за которой ожидал лорд Ливингстон со своей женой и дочерью. Мария поспешила к ним и обняла своих старых друзей.

Мэри Ливингстон – пышногрудая, круглолицая, с ее простой жизнью… Судя по всему, она была всем довольна. Она выглядела более здоровой, чем любая из придворных дам.

Тем вечером они исполняли французские песни, которые Босуэлл знал в совершенстве, предавались воспоминаниям и сдержанно беседовали. Все казалось мирным и безмятежным.

На лестнице, ведущей в их комнаты, Босуэлл смог наклониться к ней и прошептать:

– Будьте вдвойне осторожны. Теперь мне известно, что Леннокс вступил в сговор с влиятельными силами на континенте. Он тайно получил деньги от Папы Римского, и сюда прибыл некий иезуит с секретным поручением.

– Но я католичка, – прошептала она в ответ. – Зачем Папе строить козни против меня? Должно быть, это неверные сведения.

– Нет. Согласен, сначала они могут показаться странными, но…

Лорд Ливингстон подошел к ним, подробно расписывая свои апартаменты и одновременно извиняясь за них.

– … Прошу прощения, они могут показаться слишком тесными, но новые покрывала только что доставили из Парижа. Уверен, они вам понравятся…

– Я не сомневаюсь, – ответила Мария. Ей снова стало нехорошо, и она хотела поскорее лечь. С другой стороны, ей нужно было дослушать Босуэлла.

Но его вежливо препроводили в другое крыло дома, и им пришлось расстаться.

Когда Мария вытянулась на кровати и закрыла глаза, пытаясь отдохнуть и успокоить неприятное чувство в желудке, Мэри Ливингстон пришла пожелать ей спокойной ночи. Она немного помедлила, стоя в изножье постели, и при виде любимого и знакомого лица у Марии отлегло от сердца. Ей хотелось откровенно поговорить с Пышкой, но когда она подумала об этом, то поняла, какая пропасть отделяет ее от всей прошлой жизни. Она не могла довериться Пышке и любому из тех, кто знал ее раньше. Не осталось никого, с кем она могла бы поделиться своими тайными мыслями. Никого, кроме Босуэлла.

Без него она осталась совершенно одна.

Они расстались ранним утром. Босуэллу предстояло вернуться в Эдинбург, а потом обратно в Крайтон, а Марии – проехать еще двадцать пять миль до Глазго. Лорд Ливингстон вызвался сопровождать ее и занял место Босуэлла.

По мере того как они продвигались вперед по зимнему ландшафту, все глубже проникая на враждебную территорию Леннокс-Стюартов, Мария испытывала растущее беспокойство. Западная часть Шотландии имела другие порядки и собственных вождей.

По пути они обогнули высокие земляные валы – остатки второй римской стены, носившей имя Антонина, теперь полностью заросшие кустарником. Мария ощутила гнетущую печаль, когда вспомнила, что Дарнли когда-то интересовался древнеримскими руинами. Когда-то он интересовался многими вещами… или ей так казалось.

Неподалеку от Глазго их встретил Томас Кроуфорд, слуга Ленноксов. Его появление напомнило Марии – как будто это могло смягчить оскорбление, – что его хозяин не пожелал лично приветствовать ее.

Трус! Где он? Скрывается в своих покоях в замке Глазго и грызет ногти? Или он просто издевается над ней? Она не могла скрыть презрительный тон, когда сказала:

– Ни у кого нет лекарства от страха.

– Милорд не боится за себя, – ощетинился Кроуфорд. – Он опасается лишь холода и недобрых слов в адрес его сына.

Что за неприятный и гордый тип этот Кроуфорд – впрочем, каков хозяин, таков и слуга.

– У вас есть другие поручения? – спросила она.

– Нет, – признался он.

– Тогда вы свободны, – сказала она и велела своему эскорту объехать его и следовать в Глазго.

Городок, раскинувшийся на берегах реки Клайд, имел вполне невинный и приветливый вид, когда они приблизились к нему. В центре находились замок, собор и примыкавший к нему дворец архиепископа, пустовавший с тех пор, как архиепископ Битон обосновался в Париже, и после того, как Нокс и его сторонники семь лет назад одержали победу. Именно туда направилась королева, когда заходившее солнце окрасило воды Клайда в алый цвет.