Мария медленно шла во главе процессии после закрытия очередного заседания парламента. Перед ней торжественным шагом выступали граф Аргайл, несущий корону, Босуэлл со скипетром и Хантли с государственным мечом. Она замечала враждебные взгляды людей по обе стороны улицы. Раньше она никогда не испытывала этого – она привыкла видеть только восхищение в глазах обычных горожан, своих подданных. Только Нокс иногда бросал на нее такие взгляды, и было страшно увидеть его лицо, умноженное тысячекратно. Она улыбалась в надежде вызвать ответные улыбки. Некоторые действительно улыбались, и одна женщина воскликнула: «Боже, благослови вас, если вы действительно не виновны в смерти короля!» От этого восклицания ее обдало холодом.

Если вы не виновны в смерти короля. «Как они могут думать иначе? Они так быстро обратились против меня без каких-либо доказательств?» Она поежилась.

Прямая спина Босуэлла, идущего впереди, успокаивала ее. Но он был один, а их так много.

Они уже называли заседание парламента «очищением Босуэлла», но там не произошло ничего подобного. Он подтвердил свой пост вице-адмирала и капитана пограничной стражи и получил полную власть над замком Данбар в знак признания его «великих и многочисленных заслуг». Но другие тоже получили награды: Хантли, Мортон и лорд Джеймс были официально восстановлены в своих титулах и владениях. Все старые изменники получили прощение. Казалось, все начинается снова – по крайней мере, на бумаге.

Босуэлл не раскрывал своих планов. Мария не видела его с тех пор, как он пришел к ней после суда.

Возможность покинуть Эдинбург была облегчением для нее. Она собиралась отправиться в Стирлинг, повидаться со своим сыном и посмотреть, как Эрскин с женой растят его. Оставили ли они образ Девы Марии над его колыбелью или убрали и заменили библейским текстом? «Ох, Мария, – подумала она. – Ты устала и плохо думаешь обо всех, кто тебя окружает. Усталость притупляет твою разборчивость и бросает тень даже на лучших людей. Тебе нужно вдохнуть свежий воздух Стирлинга и обнять твоего ребенка».

Казалось, маленький Джеймс заразился ее дурными предчувствиями: он хныкал и извивался, когда она взяла его на руки. Он стал тяжелым. По словам леди Эрскин, он уже утроил свой первоначальный вес и перерос одежду, приехавшую вместе с ним.

– Но он вырастет высоким и никогда не растолстеет, – сказала она.

Джеймс стал хлопать ладошками по лицу Марии. Она немного отвернула голову, но он продолжал свое занятие. Это ранило ее чувства, хотя она понимала, что ничего дурного не происходит.

– Какие игрушки ему особенно нравятся? – спросила Мария, повернув голову в другую сторону.

– У него есть набор шкатулок, которые входят одна в другую, – ответила леди Эрскин. – Ему нравится складывать их. А плотник Питер сделал ему коробку с отверстиями разной формы и маленькие фигурки, которые подходят к отверстиям: кружки, квадраты и звезды. Он выглядит очень серьезным, когда ставит их на место.

Джеймс дернул ее за волосы.

– Ему нравится играть на свежем воздухе? Сегодня погожий день: не захочет ли он посмотреть на лебедей в нижнем пруду? – Мария передала ребенка леди Эрскин.

– Он никогда не видел их, – ответила женщина. – Давайте отнесем его туда.

Лорд Эрскин неожиданно вошел в комнату. Его вытянутое лицо расплылось в улыбке.

– Такой красивый принц, – сказал он. – Растить его – великая честь для нас.

Джеймс загукал и протянул пухлую ручку к Эрскину, отчего у Марии сжалось сердце. «Сын мой, – подумала она, – я уже стала чужой для тебя».

Они вышли во двор, насквозь продуваемый свежим апрельским ветром. Водянистый запах тающего снега ударил ей в ноздри, и она внезапно вспомнила апрель два года назад, когда Дарнли лежал больной в Стирлинге, а ее переполняла любовь к нему и решимость защищать его от лордов и Елизаветы…

Они спустились по длинной пологой тропе к дворцовым угодьям, где бродили белые фазаны, а лебеди, вернувшиеся из птичника, где их держали зимой, скользили по глади декоративных прудов. Лорд Эрскин нес Джеймса, и младенец лепетал и смеялся, прыгая у него на руках. Наконец лорд опустил его на мягкую молодую траву, и тот пополз, забавно покачивая голубым чепчиком.

– Ваше Величество, у вас усталый вид, – серьезно произнес Эрскин. – Надеюсь, я могу говорить с вами как друг, а не только как ваш подданный? Мы очень давно знаем друг друга, и я видел вас в разное время – даже через час после рождения принца.

– Я устала, – призналась она. – Но надеюсь скоро отдохнуть, если такая роскошь дозволена монарху.

Эрскин участливо смотрел на нее.

– Последние два года были такими трудными, что иногда кажется, как будто это часть божественного замысла, – сказал он.

Едва ли.

– Нокс далеко, – с улыбкой сказала она. – Пожалуйста, обойдемся без подобных рассуждений, – ей предстояло коснуться щекотливой темы. – Я довольна, что принца воспитывают в протестантской вере. Незнание веры своих подданных было бы огромным недостатком для него.

– Тогда почему вы не изучаете ее? – прямо спросил Эрскин.

– Те, кто хотел научить меня, оказались слишком мстительными, – ответила она. – Нокс, с его обвинениями и проклятиями, не способствовал этому.

– Очень жаль, – признал Эрскин. – Ведь он настоящий шотландец и, несомненно, слышал пословицу «На мед слетается больше пчел, чем на уксус». Он провозглашает сладость Евангелия, но делает ее кислой.

Мария улыбнулась:

– Не имеет значения. Ох, посмотрите, принц пытается встать!

Леди Эрскин взяла маленького Джеймса за руки и дала ему пройти несколько шагов.

– Он выпрямляется и ходит, если у него есть опора, – сказала она. – В следующий раз, когда вы увидите его, он будет нормально ходить.

– В следующий раз, когда вы увидите его, он будет настоящим юным принцем, – пообещал Эрскин.

* * *

Обратный путь обещал Марии и ее спутникам приятную поездку по сельской местности. Весна уже вступила в свои права, и когда Мария, Мелвилл, Хантли и Мейтленд медленно ехали по разбитой дороге мимо лугов и лесов, она чувствовала, как у нее поднимается настроение. Ветерок, потеплевший после вчерашнего дня, теперь убаюкивал путников, и со всех сторон раздавался птичий гам: щебет, чириканье, посвисты и звонкие трели. Бойкие движения птиц, прыгавших и перепархивавших с ветки на ветку, отвлекали ее внимание.

– Птицы радуются, – сказала она, повернувшись к Мейтленду. – Они похожи на маленьких детей, отпущенных с урока.

Мейтленд бледно улыбнулся.

– Да, Ваше Величество, – безрадостно отозвался он.

«Бедная Фламина! – подумала Мария. – Он женат только четыре месяца и уже безразличен к весне. Возможно, он действительно слишком стар для нее».

Хантли ехал следом за Мейтлендом с тем же мрачным лицом. Обычно Хантли улыбался и излучал добродушие, что делало его приятным спутником, несмотря на невеликие умственные способности. Но сегодня он явно не имел поводов для радости.

Солнце поднялось выше, просвечивая сквозь зеленую дымку на ветвях деревьев, совершенно голых еще неделю назад. В густом лесу зелень была едва различима среди теней, но белые звездочки самых ранних цветов как будто подмигивали им. И повсюду слышался звук текущей, журчащей, капающей воды, освободившейся от оков зимы.

– Может быть, остановимся и отдохнем? – предложила Мария.

– Я не вижу подходящего места, – сказал Мейтленд. – Здесь слишком грязно.

Действительно, лошади с чавканьем месили копытами глинистую почву.

– Тогда остановимся в первом же сухом месте, – решила Мария, пытаясь поддержать жизнерадостный тон. Несмотря на беспокойство и неопределенность их положения, она наслаждалась пением птиц – малиновок, жаворонков и зябликов – и даже пронзительными криками черных дроздов и хриплым карканьем ворон. Это был роскошный хор, громче говоривший о жизни, чем любое органное сочинение, исполняемое в церкви. Ястребы безмолвно парили в огромном синем небе над головой.

Они начали подниматься, удаляясь от ручья, поблескивавшего среди усеянной камнями трясины, разбухшей от весеннего половодья. Небольшой холм, окруженный живой изгородью из кустов боярышника и эглантерии в белом цвету и покрытый яркой молодой травой, как будто поджидал их.

– Какая красота! – воскликнула Мария, когда заглянула за гребень холма и увидела цветущий луг, расстилавшийся перед ней. – Похоже на гобелен.

Мейтленд позволил себе ироничную улыбку:

– Ах, значит, теперь вы превозносите искусство! Вы называете работу мастеров такой прекрасной, как будто природа подражает им, а не наоборот.

Они спешились, и остальные члены небольшого отряда последовали их примеру. С трех сторон от холма раскинулись луга и леса, и когда Мария посмотрела в одну сторону, она заметила быстро двигавшееся белое пятно – возможно, оленя, скрытого в тени и наблюдавшего за ними, перед тем как умчаться прочь.

– Давайте прогуляемся вместе, – обратилась она к трем своим советникам, но Мейтленд и Хантли уже разошлись в стороны, и их можно вернуть только громким окриком. Лишь Мелвилл услышал ее и подчинился.

Мелвилл тоже выглядел несчастным. «Все они так несчастны под этим ласковым весенним солнцем! – подумала Мария. – Наверное, Бог должен считать своих созданий слепыми, глухими и неблагодарными». В следующий момент она увидела семью ежей, поспешившую скрыться при их приближении, и от души рассмеялась.

– Ежу не нужно быть таким робким, – сказала она. – Хотя полагаю, он не сможет защититься от дикобраза, своего более грозного родственника. Вы когда-нибудь видели дикобраза? Я собиралась сделать вышивку…

– Ваше Величество, – перебил Мелвилл. – Мне кажется… простите меня, я опять-таки выполняю свой долг – мне кажется, что у вас сейчас есть более серьезные заботы, чем вышивание дикобразов.

Он остановился и тоскливо посмотрел на нее.

– Дорогой Мелвилл, – наконец сказала она. – Мы многое испытали вместе. Значит, вы снова хотите предупредить меня? Мое поведение кого-то оскорбляет?

– Да, Ваше Величество. Дело в Босуэлле. Вы должны разойтись с ним.

«Нет, – подумала она. – Мне нужно не разойтись с ним, а выйти замуж за него».

– Но мы не состоим в браке, – вслух сказала она.

– Нет, и вы не должны стремиться к этому. Он недостоин вас. Такой выбор скомпрометирует вас. Когда он заставил лордов подписать свою злосчастную петицию, это лишь показало, в каком отчаянном положении он находится. Это выглядело смехотворно и патетично.

– Но они подписали документ.

– Только под угрозой силы. Ваше Величество… пытался ли он осуществить свое намерение? Это нечто неслыханное – получить патент на брачное предложение для королевы! Он написал «если Ее Величество проявит склонность ко мне», но Боже вас упаси даже от мыслей об этом. Вы должны быть глухи к его притязаниям, как Одиссей был глух к пению сирен. Заткните уши воском и привяжите себя к мачте, если это будет необходимо.

– Ах, Мелвилл, – сказала она. – Вы в душе всегда желали мне самого лучшего. – «Что собирается сделать Босуэлл? – думала она в то же время. – Что он может поделать в борьбе с такими противниками? Он сказал: «Верь мне», но как я могу поверить?»

Мария скакала вперед. На ее корсаже был закреплен букетик ландышей, чей нежный аромат составлял ей компанию. Настроение ее спутников как будто немного улучшилось после остановки. Возможно, они просто нуждались в отдыхе, а может быть, праздник жизни, цветущей вокруг, произвел на них такое же впечатление, как на нее.

Внезапно в кустах за изгибом дороги, где находился мост через речку Олмонд, раздался громкий треск. Навстречу выехал большой отряд – сотни вооруженных всадников.

– Что это? – воскликнула Мария, осадив лошадь. – Кто преграждает нам путь?

Солдаты. Она видела солнечные отблески на стальных шлемах. Нет, только не очередной мятеж! В тот самый момент, когда она пыталась справиться с пятившейся лошадью, сердце гулко забилось в груди, и знакомая энергия потоком нахлынула на нее. Такая же энергия приходила к ней во время преследования лорда Джеймса и бегства через кладбище вместе с Дарнли. Это ощущение стало чем-то вроде друга, на которого она могла рассчитывать в опасных ситуациях. Преисполнившись мужества, она пришпорила лошадь и галопом поскакала вперед, к повороту дороги. Там выстроилась целая армия во главе с Босуэллом.

Он восседал на коне, как деревянная статуя, огромная и неподвижная. Забрало шлема было опущено, и она не видела его глаза, осталась лишь узкая щель с закругленными углами, похожая на рот мертвеца.

– Что это? – повторила Мария. Она остановилась перед Босуэллом, новым и странным Босуэллом, чье лицо оставалось скрытым.

– Ваше Величество, в Эдинбурге опасно, – сказал он. – Я привел верных солдат из пограничной стражи, чтобы сопроводить вас в безопасное место. Мы отправимся в замок Данбар.

Он быстро протянул руку и подхватил уздечку ее лошади.

– Прошу вас, не сопротивляйтесь.

– Кто выступил против нас? – требовательно спросила она. – Мортон, Леннокс-Стюарт или сторонники Нокса?

– Сейчас трудно сказать. Все смешалось. Следуйте за мной, – он повернул ее лошадь и повел за собой в поводу. – Вы тоже, – обратился он к троим советникам.

Мария повернулась, собираясь заверить их, что все в порядке. Но Мейтленд и Хантли не выглядели встревоженными и даже удивленными, в отличие от Мелвилла. С некоторым потрясением она поняла, что снова оказалась в сетях заговора, подробности которого были ей неведомы. Они уже знали, что происходит. Именно поэтому Мейтленд не обращал внимания на весенний праздник природы: он думал о том, как развиваются события. А Хантли… происходящее не нравилось ему, и он хмурился, но тем не менее согласился на это. Боже милосердный! Значит, так Босуэлл собирался решить их проблему?

– Если там действительно началась смута, пошлите одного из ваших людей в Эдинбург, чтобы поднять тревогу, – сказала Мария.

– Как пожелаете, – ответил Босуэлл и дернул головой в сторону лорда Бортвика и его отряда. – Отправляйтесь, господа. Между тем нам самим нужно спешить.

Они приблизились к Эдинбургу, откуда по ним был выпущен залп из пушек, оказавшийся очень неточным. Обогнув город, они двинулись на восток к Данбару и морскому побережью. Внезапно цветущие луга и бурлящие весенние ручьи превратились в ничто, и Мария потеряла из виду все, кроме солдат, окружавших ее со всех сторон. Босуэлл хранил молчание, он был похож на пришельца из какой-то неведомой и ужасной страны, который обязался доставить пленников в нужное место.

Почему он не разговаривает с ней? Мария сглотнула комок в горле, когда первая волна возбуждения схлынула, оставив лишь смутные страхи и подозрения.

Солнце опускалось за ними, и люди зажгли факелы, когда проходили через небольшие лотианские селения Далкейт и Хаддингтон – родной город Нокса – и огибали стороной поместье Мейтленда. Если бы он захотел, то несомненно, мог бы спастись бегством. Но нет: он продолжал путь, что было самым очевидным доказательством его участия в заговоре.

Мария почувствовала запах моря. К полуночи они прибыли в замок Данбар. На какое-то мгновение, когда она въехала во двор и услышала крики чаек, паривших над волнами, она испытала бурную радость: это было точно так же, как в тот раз, когда Босуэлл привез ее сюда после убийства Риччио.

Но лишь на мгновение. Теперь все было иначе.

Босуэлл выехал из гущи солдат.

– У меня здесь восемьсот человек, верных моему приказу! – крикнул он. – Не пытайтесь испытывать мое терпение. Уверяю вас, они будут подчиняться мне и убьют любого, кто попытается сбежать, независимо от рода и звания.

Послышался ропот и гневные восклицания, но лишь среди небольшого эскорта, сопровождавшего Марию в дороге.

– Не пытайтесь сопротивляться, – обратилась к ним Мария. – Вы видите, что у него сотни людей, а вас меньше тридцати. Мы должны подчиниться.

Она не хотела показной отваги, которая приведет к кровопролитию. Силы были безнадежно неравными.

Босуэлл приподнялся в стременах и звонким голосом произнес:

– Шотландские лорды подписали бонд, разрешающий мне жениться на королеве и считать предателем и изменником каждого, кто попытается помешать этому!

Он помахал листом бумаги, едва различимым в красном пламени факелов.

– Но я знаю, найдутся те, кто попробует воспрепятствовать этому! Я женюсь на королеве, кто бы ни выступил против меня, и даже не буду спрашивать, согласна ли она или нет!

Наступило потрясенное молчание. Босуэлл спрыгнул с коня, подошел к Марии и заключил ее в объятия. Он прижал ее к себе так крепко, что она едва могла дышать.

– Королева у меня, и я сделаю так, что она останется со мной. Не пытайтесь вмешаться, иначе вам конец!

Он подхватил Марию на руки и понес через зияющий темный проход во внутреннюю часть крепости. Она дрожала всем телом. Он миновал внутренний двор, вошел в цитадель, а потом, не замедляя шага, поднялся на верхний этаж. Там он отпустил ее, захлопнул тяжелую дверь и накинул в пазы деревянный засов, массивный, как корабельная балка. Снаружи доносились нестройные крики.

– Никто не сможет проникнуть сюда, – сказал он, словно читая ее мысли. – Здесь мы в безопасности.

В квадратном помещении со старинными стенами из груботесаного камня горели три факела в стенных нишах. Одно из трех окон, выходившее на море, было открыто, и шум ветра почти заглушал его слова.

– В безопасности? – Мария посмотрела на него – грубого, облаченного в кожу воина, стоявшего перед ней. Она думала, что знает его. Теперь он выглядел как один из северян, вырезанных на старинных рельефах, изображавших вторжение викингов. – Должно быть, ты сошел с ума. Почему ты это сделал?

– Теперь у меня есть тысяча свидетелей, готовых подтвердить, что я похитил королеву и возлег с ней против ее воли. Ты могла бы немного больше протестовать, чтобы убедить скептиков, – он улыбался, как будто совершил ловкий трюк.

– Как мы посмеем это сделать? Нам никто не поверит! – его дерзость и отвага казались необыкновенными.

– Увидеть – значит поверить, – ответил он. – Так говорят люди. Теперь тысяча человек видели нас, и я собираюсь держать тебя здесь для пущего правдоподобия. Все должны поверить…

– Что ты обесчестил меня? – ее голос дрожал. Он предлагать ей вытерпеть этот позор ради него.

– Да. Ты знаешь, что по шотландским законам есть лишь один способ избежать такого бесчестья. Нам придется пожениться.

Стыд охватил ее, но в то же время его отвага и прямота были непреодолимыми.

– Но они возненавидят тебя за это! Ты опозорил себя, и это уже не возместить. О, Босуэлл, как ты мог пойти на такое? Это невыносимо!

– Я люблю тебя. И для того, чтобы получить тебя, я пожертвовал моей…

– Твоей честью!

– Нет, моей репутацией. Это не одно и то же. Иногда нужно жертвовать своей репутацией ради соблюдения более высокой чести.

– О, Босуэлл! – она бросилась в его объятия, вне себя от огорчения. Он наклонился для поцелуя. Она осторожно прикоснулась к его губам, настолько потрясенная и сбитая с толку, что едва понимала, как реагировать. Ей хотелось защитить его, спасти его. Она была тронута его безмерной жертвой и поражена его дерзостью. После того как она прикоснулась к нему, ей не хотелось останавливаться. Шум снаружи усилился: она слышала хриплые крики и лязг оружия.

– Они придут за нами, – прошептала она.

– Никто не сможет проникнуть сюда, – повторил он.

Они прильнули друг к другу, пока снаружи раздавались новые крики и топот шагов внутри башни. Потом что-то металлическое – меч или щит – с громким стуком ударило в дверь.

– Вы там? – глухо произнес чей-то голос. – Немедленно выдайте нам королеву!

– Это всего лишь Бортвик, – сказал Босуэлл. – На самом деле он не хочет этого.

Он целовал ее плечи и прижимал ее к себе, стоя в центре комнаты.

– Освободите королеву! – снова закричал Бортвик так громко, что его голос наверняка был слышен во дворе, где оставались Мелвилл, Мейтленд и Хантли.

– Никогда! – прорычал Босуэлл в открытое окно. – Даже если бы сейчас вы могли освободить ее, было бы слишком поздно!

Он подхватил Марию, отнес ее на соломенный тюфяк, лежавший у внешней стены комнаты, и осторожно уложил вниз. Опустившись на корточки, он начал медленно и аккуратно расстегивать ее платье. Он не торопился, как будто они были совершенно одни в мирной лощине.

Бортвик продолжал колотить в дверь. Натянув сверху меховую полость, Босуэлл крепко прижал Марию к себе.

Мария почувствовала, как его сильное тело прильнуло к ней, и они занялись удивительно долгой и нежной любовью под крики и стук Бортвика, доносившиеся из-за двери и задававшие ритм их движениям.

Наступила тишина. Бортвик ушел, и, судя по всему, двор тоже опустел. Из-за окна не доносилось никаких звуков, кроме плеска волн далеко внизу. Они лежали обнаженными под меховой полостью, и ветер холодил их плечи, выставленные наружу. Босуэлл крепко спал.

Мария смотрела на тени, пляшущие на стенах. Факелы почти догорели. Она закрыла глаза и попыталась уснуть, но оставалась странно возбужденной.

«Теперь мы действительно муж и жена», – подумала она.

Она поняла, что до сих пор еще не была по-настоящему замужем, так как ни один из ее мужей ничем не пожертвовал ради нее. Это было истинной консумацией брака.

«Значит, это мое брачное ложе. Тюфяк и полость из волчьего меха в продуваемой всеми ветрами комнате на вершине башни над цитаделью замка. И оно больше похоже на брачное ложе, чем королевские покои в Стирлинге или в Париже. О, святые! Девять лет назад в этот день я вышла замуж за Франциска! – Мария с нежностью думала о детских играх в постели Франциска, пока Босуэлл ровно дышал рядом с ней. – Детство прошло, и я наконец повзрослела».

Той ночью ей было не до сна. Факелы догорели, и розовато-голубой свет мало-помалу прокрался в комнату. Мария лежала неподвижно, смотрела, как свет становится ярче, и поняла, когда солнце взошло над горизонтом, по мерцающим отблескам на потолке, отраженным от беспокойного моря внизу.

Теперь она могла лучше рассмотреть комнату – квадратное помещение, сложенное из больших блоков грубо обтесанного камня. Она находилась в самой старой части замка, построенной сотни лет назад. Мебель была простой: деревянный стол со скамьями, несколько табуретов и два окованных сундука. Кровать отсутствовала, был только тюфяк, на котором они лежали. На стенах висели мечи и щиты.

Мария повернула голову и посмотрела на спящего Босуэлла. Он пристроил голову на сложенных ладонях, как будто молился. Она ясно видела шрам на его лбу – он оставался белым, в то время как остальная часть лица потемнела от солнца и ветра. Теперь их связывала одна судьба. Именно этого она хотела и даже убеждала его сделать это. Почему же сейчас ее одолевают дурные предчувствия?

Она тихо встала и подошла к окну. Каменный пол под ногами был холодным и влажным. Возле окна она удивилась силе сквозняка, тянувшего ее волосы наружу. Волны внизу разбивались о темные зубчатые скалы, разбрасывая клочья пены, которые на какой-то момент зависали в воздухе, словно вуаль языческой танцовщицы, прежде чем упасть обратно. Над волнами с пронзительными жалобными криками летали чайки.

Босуэлл подошел сзади и прижался к ее спине обнаженным телом. Он встал так бесшумно, что она не слышала ни звука.

– Доброе утро, любовь моя, – прошептал он ей на ухо и обнял ее. – Как тебе нравится моя крепость? Ты подарила ее мне.

– Когда я делала это, то не имела представления, для чего она понадобится.

Он прикоснулся к ее шее. Мария не могла решить, хочет он ее или нет, но потом почувствовала, что он начал возбуждаться. Она повернулась к нему.

– Вы ненасытны, мой добрый граф, – сказала она. – Вы хуже, чем знаменитый черный баран из Ярроу.

– Разве есть баллада о баране? Должно быть, в Приграничье слагают баллады обо всем на свете.

Он нежно поцеловал ее веки, закрыв ей глаза. Потом он опустился на колени и прижался лицом к ее бедрам. Он начал медленно целовать ложбинку между ними, потом внутреннюю часть и наконец, когда почувствовал, как задрожали ее мышцы, отнес ее обратно на тюфяк.

– Могу я переодеться? – спросила Мария немного позднее. – Или я должна остаться без нижнего белья и туалетных принадлежностей?

Босуэлл усмехнулся и оперся на руку, согнутую в локте.

– Разумеется, я распоряжусь принести твои вещи. Прошу прощения. Я также извиняюсь за вид этой комнаты. Знаю, она выглядит э-э-э… пустоватой. Но я также знаю, что мы больше всего хотели остаться наедине. В новой части замка вполне уютно, но, к сожалению, она открыта для всех.

– Ты собираешься и дальше держать в плену моих советников?

– Их отпустят, как только они услышат, что ты согласна выйти замуж за меня, и смогут стать свидетелями. Это часть нашего соглашения.

Внезапно Марию посетила леденящая мысль. Они могли согласиться на брак, чтобы она разделила позор Босуэлла и обеспечила вескую причину для своего низложения. Существует еще один заговор против вас. Архиепископ написал об этом месяц назад.

– Но ты до сих пор женат, – указала она.

– Хантли согласился на развод его сестры.

Значит, вот почему Хантли выглядел таким мрачным.

– А как же… как же Джин?

– Она согласится.

– Разве ей все равно?

– Не знаю, – признался он.

Как он мог так мало знать о чувствах своей жены?

– Понятно, – пробормотала она.

– Мария, – Босуэлл протянул руку и коснулся ее щеки. Его зеленоватые глаза напряженно вглядывались в ее лицо. – В своей жизни я плохо обходился с разными людьми, иногда это происходило не по моей вине, но тем не менее я несу ответственность за все. Возможно, мой брак был бы лучше, если бы невеста хотела выйти за меня. Но она этого не хотела – брат продал ее точно так же, как продает сейчас. Человек, с которым она хотела связать свою жизнь, был обещан другой женщине. Это было тяжело для нее. С другой стороны, она постаралась выместить это на мне. Браки по расчету имеют свою цену. Иногда мне кажется, что самый трудный способ заработать деньги – это жениться на них.

Он казался совершенно искренним.

– А как же с той датчанкой или норвежкой? – услышала она свой голос со стороны и тут же пожалела об этом.

– А что с ней? Она была скучной и назойливой. Мысль о том, чтобы провести с ней всю жизнь, слушая ее дурные стихи, была невыносима для меня, – он рассмеялся. – Она дочь норвежского адмирала, и я познакомился с ней в Копенгагене. Она была смуглой, что необычно для норвежцев, поэтому ей нравилось думать, будто у нее пылкий латинский темперамент. Она даже приобрела испанский костюм, который любила носить, и считала себя очень привлекательной в нем, хотя, по правде говоря, выглядела глупо.

– Тем не менее ты жил с ней.

– Ее отец имел семерых дочерей. Ему чрезвычайно хотелось выдать их замуж, и он предложил за нее приданое в сорок тысяч серебряных талеров, – он вздохнул. – Я же говорю, это самый трудный способ заработка.

– Значит, ты взял деньги, а потом бросил ее?

– Нет. Как выяснилось, никаких денег не было. Кто же был обманщиком, а кого обманули?

– Пожалуй, распорядись прислать мою одежду, – внезапно сказала она. – И я хочу что-нибудь поесть, – она натянула на плечи меховую полость.

– Как прикажешь, – Босуэлл встал и пошел к двери. Сняв со скобы тяжелый деревянный засов, он распахнул дверь, и Мария с удивлением отметила, что толщина створки составляет не менее пяти дюймов. Он выглянул наружу и с кем-то заговорил – очевидно, на лестничной площадке стояла стража.

Босуэлл успел лишь надеть штаны и натянуть рубашку, когда пришли трое слуг с подносами еды и вьюками одежды. Они носили красивые новые ливреи с вышитым гербом Хепбернов. Подобострастно кланяясь, они сложили свою ношу. Босуэлл запер дверь и начал напевать себе под нос, пока открывал блюда и расставлял их на столе. Он даже достал белую льняную скатерть.

– Не знаю, что тебе больше понравится, – сказал он. – Но здесь есть селедка, устрицы, перепелка и жареные голуби. Вот овсяные пирожные, эйрширский сыр, рябиновый и яблочный джем и…

– Хватит! – со смехом сказала она, наблюдая за его энергичными движениями. Из него получится хороший отец: он сам иногда ведет себя как ребенок. – Я проголодалась из-за этого похищения, но все же не настолько.

Она пододвинула скамью, взяла одну из деревянных тарелок и стала выбирать еду.

– Я думал, ты проголодалась из-за чего-то еще, – заметил он, со сдержанной нежностью глядя на нее.

– Этот голод утолен, – ответила она и насадила кусок селедки на деревянную вилку. – Но, возможно, морской воздух усиливает аппетит.

– Может быть. Когда я в море, то порой набрасываюсь на еду как волк, – он взял самый большой кусок мяса, лежавший на сервировочной тарелке.

– Расскажи мне о твоих путешествиях, – попросила она.

– Я стал плавать под парусом еще в детстве, – сказал он, когда прожевал первый кусок. – Думаю, мне было не больше восьми или девяти лет, когда я отправился в первое небольшое путешествие. Это было в Северном море, недалеко от побережья Спайни. Я жил со своим дядей-епископом – ты встречалась с ним – и с моими родственниками, его бастардами, которые в море чувствовали себя так же удобно, как опытный всадник в седле. Мне нравилось плавать, прокладывать курс, а потом проверять, насколько точными были мои расчеты. В двенадцать лет я совершил плавание на Оркнейские острова.

Он улыбнулся своим воспоминаниям.

– На что они похожи? – спросила Мария, съевшая больше овсяных пирожных, чем ей бы хотелось. Она все-таки сильно проголодалась. – Мне всегда хотелось увидеть их.

– Я же сказал, выходи за меня замуж, и я отвезу тебя туда. Там холодно и пустынно, но очень чисто. Они как будто парят в воздухе. Один из моих предков был графом Оркнейским. Наверное, любовь к островам у меня в крови, – он налил вина в большой кубок и разбавил его водой.

– Как давно это было? Почему твоя семья больше не владеет ими?

– Это было очень давно. В 1397 году мой предок получил титул. А потом мою семью заставили продать графство Якову III.

– Я сделаю тебя герцогом Оркнейским и лордом Шетландским, – сказала она, повинуясь внезапному порыву.

– Но не королем, – заметил он.

– Нет.

– Так будет лучше. Мне довольно того, что мои сыновья будут принцами, – я в первую очередь солдат и морской капитан.

На нее нахлынула волна облегчения, невысказанная тревога рассеялась. Она не могла повторить свою ошибку с Дарнли. По иронии судьбы, этот мужчина, гораздо более подходивший для того, чтобы носить корону, вовсе не жаждал ее.

Дни и ночи сменяли друг друга, пока они оставались в башне. Они спали и ели, когда хотелось, занимались любовью, лежали и разговаривали. Они создали свой ритм, подчинили время своим желаниям, и рассветы с закатами почти не имели отношения к этому. Все казалось сном, и каждый делал вещи, удивлявшие другого. Мария поразила его своим знанием оружия и умением играть в карты, а он изумил ее любовью к поэзии и музыке.

– Я знаю, тебе нравится думать, будто я все время сражаюсь на границе или плаваю в море, но, по правде говоря, я глубоко изучал античную литературу. Даже здесь у меня есть что показать тебе, – гордый, как мальчишка, он указал на небольшую стопку книг. – Мне хотелось бы, чтобы ты ознакомилась с частью моей библиотеки.

Мария подошла к книгам и стала брать их по очереди, перелистывая страницы.

– Так, Вергилий… А вот Элиан «О порядке битвы». Военный трактат! Думаю, тебе это нужно больше, чем поэзия.

– В настоящей жизни необходимо и то, и другое. В такой, как жизнь в Приграничье. Там много поэзии, прекрасных баллад с замечательными фразами вроде «Сегодня ветер мне принес / С дождями капли твоих слез; / Одну любовь я в жизни знал / И вместе с ней навек пропал», или «Ты жаждешь губ моих холодных поцелуя, / Но с ним в долину тьмы тебя навеки уведу я». Дальше там сказано: «В зеленом том саду, любовь, / Где раньше мы гуляли, / Завял прекраснейший цветок / От грусти и печали».

Босуэлл потянулся к своей лютне:

– Это нужно исполнять под музыку. Без музыки такие стихи наполовину мертвы.

Он перебрал струны, извлекая нежные, щемящие ноты:

– «Завял прекраснейший цветок, / И с ним сердца увяли, / Но нам любовь дала глоток / Блаженства без печали».

Его звучный голос прервался. Мария поежилась:

– Думаешь, они сложат балладу и про нас?

– Они уже сделали это, – ответил он и покачал головой. – Такие вещи обретают жизнь еще до окончания событий.

– Спой ее, – она одновременно хотела и не хотела слышать, о чем там говорится.

– Как скажешь. Она не слишком лестная для нас. Во всяком случае, для меня. – Он заиграл на лютне:

– Обрати внимание, что лорд Дарнли превратился в «достойнейшего из принцев», – сказал он. – Баллады создают свою правду.

– Но это ложь! – воскликнула она. – Здесь все ложь!

– Более того, это несколько видов лжи, смешанных друг с другом. Сначала король был благородным, потом лорды захотели убить его якобы за убийство итальянца, потом он снова стал благородным, потом лорды захотели взорвать его… богатое воображение! Характер Дарнли меняется с каждым четверостишием.

– Но тебя представили как убийцу, – медленно проговорила она. – И они знают, что я выгнала Дарнли из своей спальни. Правда перемешана с ложью, так что одно не отличить от другого, – она содрогнулась. – Думаешь, на этом все закончится или у истории появятся новые повороты и дополнения?

– Когда мы поженимся, то будем сильнее любой лжи и заговоров.

Мария посмотрела на свой палец, где блестело эмалированное кольцо. Она сняла его и протянула Босуэллу.

– Это твое обручальное кольцо, – сказала она.

Он взял кольцо и озадаченно посмотрел на него.

– Оно орошено слезами, – проговорил он. – Черная эмаль и золото. Думаешь, оно подходит для такой цели?

– Сейчас у меня есть только оно. Приняв его, ты обязуешься разделить мою судьбу, какой бы горькой она ни оказалась.

Босуэлл поцеловал ее и надел кольцо на мизинец.