1

Анже, 1135 год.

Тихим днем в конце декабря Мод стояла в детской комнате Анжерского замка, с тревогой глядя на старшего сына. Лежа на полу, Генрих яростно бил по нему маленькими пухлыми ножками, колотил по сухому тростнику кулачками, покрытыми ямочками, и неистово ревел. Его нянька Изабелла, дородная девушка из Ле Мана, с раздраженным видом стояла над ним, опираясь полными руками о бедра. Здесь же, рядом с ней, флегматичная кормилица кормила грудью двухмесячного Жоффруа.

— Что с ним случилось? — спросила Мод, становясь на колени возле вопящего ребенка. Его глаза на полнощеком кремовом лице были крепко зажмурены. Мод убрала с влажного лба сына прядь рыжеватых волос.

— Генри, крошка, что с тобой? Скажи маме.

— Ничего особенного не случилось, мадам, — заверила ее нянька. — Молодой господин Генрих съел уже шесть медовых лепешек, и я не позволила ему есть больше, чтобы он не заболел. Так уже было и в прошлый раз, мадам… если вы помните.

— Да, я помню, — ответила Мод. Лицо Генриха приобрело тревожный багровый оттенок, вызвавший у Мод неприятные воспоминания об отце во время приступов гнева.

— Дай ему еще одну, — вздохнув, сказала она няньке.

Изабелла неодобрительно нахмурилась.

— Это неправильно, мадам. Нельзя позволять молодому господину думать, что он может раздражительностью и упрямством добиться своего.

— Ты полагаешь? — с сомнением спросила Мод. Она не могла отказать сыну ни в чем.

Как по волшебству, вопли прекратились, Генрих сел и вытер нос и щеки рукавом зеленой туники. Все еще шмыгая носом, он кинулся на шею Мод, тут же получил тарелку медовых лепешек, и, победно взглянув на Изабеллу, немедленно засунул в рот сразу две штуки.

— Взгляните, мадам. — Кормилица протянула Мод младенца. — Господин Жоффруа хорошо прибавил в весе. Сейчас он достаточно полненький.

— Великолепно, — сказала Мод, пытаясь проявить интерес, которого не чувствовала, рассеянно погладив младенца по головке.

Алебастровая кожа, голубые глаза и золотисто-рыжие завитки волос делали маленького Жоффруа миниатюрной копией его отца. Жоффруа продолжал сосать грудь, а Мод нежно глядела на Генриха, вытирая капельки меда с его подбородка, и сердце ее таяло от любви и гордости.

Он уже сейчас ведет себя как маленький тиран, — нянькино несчастье! — полностью подчиняя себе замок своими капризами и приступами гнева, драчливостью и упрямством. К тому же ее сын обладал даром завладевать сердцами — его обаяние было неотразимо. Юный Генрих был не по возрасту развит, смышлен, физически силен, как шестилетний ребенок, и имел ненасытное желание учиться. Он задавал так много вопросов, что месяц назад у него появился первый наставник.

— Для своих лет он необыкновенно умен и развит, я согласен с тобой, но откуда эти дикие приступы ярости? — неоднократно замечал Жоффруа, недоуменно хмурясь. — Неужели Генрих пошел в своих свирепых предков, диких нормандцев, разоривших побережье Европы?

Мод испытывала искушение ответить, что анжуйцев считают дьявольским порождением, что их история испещрена насилием, не говоря уже об убийствах и предательствах. Но она сдерживалась в интересах сохранения хрупкого перемирия между ней и мужем.

— Ну, такого наследника вряд ли можно стыдиться. — Она довольствовалась этим высказыванием. — В конце концов, Генрих — правнук Завоевателя, достаточно прославленного предка.

— А как же знаменитый анжуйский предок, нынешний король Иерусалима, Фальк? — мгновенно откликался Жоффруа, как бывало всегда, когда Мод упоминала Завоевателя.

Она содрогалась при мысли о том, что у Жоффруа когда-нибудь возникнет подозрение, что Завоеватель — прадедушка Генриха с обеих сторон. «Как жаль, что это надо держать в секрете, — с грустью думала Мод. — Ведь ни один наследник в Европе не может похвастаться такой могущественной родословной!» Она никогда не сомневалась, что ее сын — ее и Стефана, — дитя их огромной любви, предназначен для великих дел.

Во дворе послышался стук копыт и возбужденные голоса. Мод выглянула в открытое окно и увидела внизу своего единокровного брата Роберта Глостерского и Брайана Фитцкаунта, разговаривающих с Жоффруа и дворецким. Грумы уводили их взмыленных лошадей. Жоффруа что-то сказал дворецкому, тот кивнул и исчез из виду.

«Должно быть, новости об отце, — Мод охватило предчувствие беды. — Он при смерти? А может, уже умер? Дева Мария, не позволь ему умереть, — молилась она, — пока мы не помирились. Я не перенесу этого!»

Трое мужчин исчезли в главной башне. Распрямив плечи, Мод покинула детскую и спустилась по лестнице. В большом зале мужчины и присоединившийся к ним епископ Анжерский столпились у открытого камина, греясь у огня. С забившимся сердцем Мод подставила щеку Роберту и подала руку Брайану.

— С чем вы приехали? — спросила она.

— Плохие новости, жена, — ответил Жоффруа с помертвевшим лицом и заблестевшими глазами. — Ты не поверишь…

— Мой отец умер, — с внезапной уверенностью произнесла Мод.

— Более двух недель назад, объевшись вареными миногами, — подтвердил Роберт. Лицо его, искаженное и осунувшееся, постарело лет на десять с тех пор, как Мод видела его в последний раз. — Его тело лежит в Кане, ожидая погребения в Лондоне.

Мод перекрестилась, сморгнув слезы. Невозможно поверить, что она больше никогда не увидит темноволосую могучую фигуру отца, невероятно представить, что эта железная воля угасла. Конфликт между ними исчез в небытии; Мод помнила только то время, когда отец помог ей вернуться в Анжу, и, что еще важнее, тот прецедент, который он устроил, когда бросил вызов общественному мнению, объявив ее наследницей.

— Если бы Господь призвал его на месяц позже, я была бы рядом с ним, — сказала Мод. — Я никогда не прощу себе, что не вернулась в Нормандию раньше… Что он умер, когда мы отстранились друг от друга… — Мод с трудом подавляла слезы, вспоминая, как прошлым маем приняла роковое решение вернуться к Жоффруа и оставить отца.

Расхаживая взад-вперед по залу, она вдруг внезапно осознала, что стала королевой Англии и герцогиней Нормандии. Со временем можно будет позволить себе роскошь радостного волнения и начать утверждаться в своем новом положении, но в данный момент горе завладело всем ее существом.

Кажется, Роберт что-то сказал… Мод подошла к брату.

— Две недели? Ты говоришь, что он умер более двух недель назад? Почему же никто не сообщил мне? Если бы я узнала об этом сразу, то уже сейчас могла быть в Нормандии! — Умолкнув, Мод погладила Роберта по руке. — Прости, брат. Я знаю, что на твои плечи легло много забот. — Она повернулась к Жоффруа. — Нам надо выехать сейчас же, чтобы я могла сопровождать тело отца в Англию. Он всегда хотел быть похороненным в аббатстве Рединг. После похорон меня, надеюсь, коронуют… — Она остановилась, внезапно почувствовав какое-то напряжение, исходящее от четверых мужчин.

Что-то, помимо смерти короля, отягощало их сердца.

— Отец что-нибудь говорил обо мне перед смертью? — несколько встревоженно спросила Мод. Почему они так смотрят на нее? О чем боятся рассказать?

— Все произошло так внезапно, что он не успел ни о чем распорядиться, — быстро ответил Роберт. Слишком быстро…

— Понимаю. — Мод заглянула в его измученное лицо. — Скажи мне, что тебя беспокоит, — мягко сказала она. — Что бы это ни было, у меня достаточно сил вынести все.

Роберт и Брайан беспомощно переглянулись.

— Ради Бога, расскажите ей, что сделал этот бессовестный вор! — взорвался Жоффруа. Глаза его сверкали, рот дергался от волнения.

— Какой бессовестный вор? — У Мод лихорадочно застучало сердце; она взяла себя в руки, чтобы… она сама еще не знала, для чего.

— Я думаю, вам лучше сесть, мадам, — вымолвил епископ Анже.

Сбитая с толку и перепуганная, Мод села на стул с высокой спинкой и резными деревянными подлокотниками. Жоффруа приказал принести вина, и Мод обеими руками крепко обхватила оловянный кубок.

— Я слушаю, — сказала она.

Роберт смотрел на свои сапоги.

— Расскажи ей, Брайан. Я не могу.

— Королю стало плохо, когда мы после охоты в окрестностях Руана наслаждались плодами наших трудов, — начал Брайан. — Когда стало очевидно, что он находится на пороге смерти, Стефан добровольно вызвался поехать в Руан за архиепископом. — Брайан глубоко вздохнул. — Он не вернулся, но появился королевский сенешаль и оставался с нами до самой смерти короля, последовавшей ночью. Все были в горе и смятении, и никто не заметил отсутствия Стефана, а также последующего исчезновения Хью Биго.

У охваченной страхом Мод замерло сердце.

— Вы скажете мне, что случилось со Стефаном?

— Лучше б он провалился, пусть Бог меня простит! — резко произнес Роберт с несвойственной для него горечью. — Оказалось, что не успел наш отец испустить последний вздох, как Стефан помчался в Булонь, сел на корабль и отплыл в Англию; почти сразу же за ним последовал Хью Биго.

Кровь отхлынула от лица Мод.

— Зная, что мой отец умирает, Стефан уплыл в Англию? — прерывающимся голосом прошептала она. — Но почему? Зачем?!

— Захватить корону, зачем же еще! — с искаженным от ярости лицом закричал Жоффруа. — Этот порочный негодяй и его честолюбивый братец, страстно желая власти, явно вынашивали планы все последние месяцы, а возможно, и годы! Разве я не предупреждал тебя? Разве не умолял короля Генриха выслушать меня? Я знал, знал, что у них предательские души!

Епископ Анже успокаивающе положил руку на плечо Жоффруа. Не в состоянии произнести ни слова, Мод не могла осмыслить услышанное; голову сдавила непомерная тяжесть. Знаком она попросила Брайана продолжать.

— Как считает Жоффруа, мы должны предполагать, что у Стефана и епископа Анри был заранее подготовленный план. Все произошло не под влиянием момента. — Брайан помолчал. — Затем мы узнали, что Стефан прибыл в Лондон, где по требованию народа был избран королем. А оттуда отправился в Вестминстер, где его брат собрал дворян и духовных лиц. Стефану вручили ключи от казны, и все присутствующие провозгласили его королем-избранником.

В темных глазах Роберта внезапно заблестели слезы.

— Стефан был мне как брат. Невероятно, что он оказался способным на такое предательство.

— Откуда ты знаешь, что это правда? — прошептала Мод помертвевшими губами. — Не может ли все это быть лживой историей, злыми сплетнями, которые распространяют наши враги?

Наверняка это — неправда. Пресвятая Дева Мария, это не может быть правдой! «Бессовестный вор… захватил корону…» Ненавистные слова кружились и кружились в мозгу, как пойманное животное, пытающееся вырваться из клетки.

— Надежные люди, оставшиеся верными желанию покойного короля, известили нас о случившемся, — мягко сказал Брайан. — И в конце концов сообщили, что архиепископ Кентерберийский сам согласился короновать Стефана. Это произошло, когда мы уезжали в Анже. Можно предположить, что коронация уже состоялась. Ни Стефан, ни Анри Винчестерский в подобном случае медлить не станут.

— Вот почему мы так долго оставались в Нормандии, — добавил Роберт. — Мы хотели убедиться во всем прежде, чем поставить тебя в известность.

— Как же эти предатели, эти мерзавцы купили согласие архиепископа Кентерберийского? — закричал Жоффруа. — Когда люди, поклявшиеся служить Богу, делают из своей священной клятвы посмешище, соглашаясь короновать предателя, то, значит, действительно наступил конец света!

— Я отказываюсь верить, что епископ Кентерберийский принимал участие в этом позоре! — воскликнул епископ Анже. Ужас и потрясение отразились на его лице. — Вильгельм из Корбэ никогда не нарушит клятву, данную графине Анжуйской!

— Первоначально, как мы слышали, именно по этой причине он отказывался короновать Стефана, — согласился Роберт. — Но только до приезда Хью Биго, который, лжесвидетельствуя, убедил архиепископа изменить свое намерение. Бог тому свидетель, все так и есть. Этот гнусный мошенник поклялся священной клятвой, что в последние минуты жизни король лишил наследства свою дочь и объявил наследником Англии и Нормандии своего племянника Стефана.

С мертвенно-бледным лицом Мод поднялась на ноги, выронив кубок с вином.

— Хью находился возле моего отца? Такого не может быть! — Она схватилась руками за горло; все ее тело, с головы до ног, сотрясла судорога.

— Ложь! — закричал Роберт. — Все это ложь! Ни единой минуты Хью не оставался наедине с королем. А если даже и оставался, король все равно был не в состоянии говорить. Мы находились в охотничьем домике вместе с королем с того момента, когда ему стало плохо, и до самой его смерти. Хью приехал только к самому концу. Он — клятвопреступник на вечные времена!

— Почему же тогда никто не уличил его? — спросил епископ Анже.

— Кто же в Винчестере мог подвергнуть сомнению его заявление? Он и Стефан — единственные, кто были в Руане, — сказал Брайан.

Епископ Анже повернулся к Жоффруа:

— Я услышал достаточно, милорд. Немедленно отправляюсь в Рим. Пока Стефан не получит согласия папы римского, он не может быть законно коронован. Когда я расскажу его святейшеству правду, он проследит, чтобы справедливость восторжествовала.

— Конечно, ваша светлость, поезжайте в Рим, — ядовито произнес Жоффруа. — Но не удивляйтесь, если обнаружите, что любимчики епископа Анри уже побывали там до вас с ценными дарами и нашептали нужные слова в благосклонное ухо. Не сомневаюсь, что епископ Винчестерский и его ставленники все это время обхаживали святого отца. — Он помолчал, глядя на изменившееся лицо Мод. — Теперь вы полностью понимаете, почему предателям удалось так легко достичь своих гнусных целей? Знать, простолюдины, церковники, даже сама папская курия — все они с самого начала противились женскому правлению.

Повисла пугающая тишина. Жоффруа подошел к Мод и взял ее за руки.

— Думаю, что нужно глядеть в лицо горькой правде, жена. — Не мигая, он твердо смотрел Мод в глаза. — Никто не подвергал сомнениям заявление Хью Биго, даже если точно знал, что он лжет, потому что никто не желал делать этого. Нормандцы всегда хотели, чтобы королем был Стефан.

Мод испытала мимолетную благодарность к Жоффруа за его беспощадную правду.

— Думаю, что вы правы, — только и смогла произнести она. — Все мы были слепы.

— Что же теперь делать? Мы должны придумать свой план, жена.

— Сейчас я не могу даже двинуться, не то что обдумывать планы, — прошептала Мод. — Прошу меня извинить.

— Мы постараемся отомстить, не волнуйся. — Жоффруа крепко сжал ее руки. — Клянусь Богом, этот улыбающийся Иуда из Блуа заплатит за все. Клянусь моим сыном и наследником, я увижу тебя на английском троне!

— Мы также клянемся, — в один голос ответили Роберт и Брайан.

— С вашего разрешения, граф Жоффруа, я отбуду в Рим, — сказал епископ Анже. — Невзирая на результат, я должен выразить свой протест самому святому отцу. — Он сочувствующе взглянул на Мод: — Могу ли я чем-нибудь утешить вас, миледи? Может быть, помолимся вместе в церкви?

Мод выдавила из себя гримасу, отдаленно похожую на улыбку, и покачала головой. Только бы не свалиться с ног, пока она не доберется до своей комнаты.

Сопровождаемая озабоченными взглядами мужчин, она медленно пошла к выходу. Колени ее вдруг задрожали, и Роберт бросился на помощь сестре, но она отмахнулась от него. Боясь, что ее чувства сейчас выплеснутся наружу и она поставит себя в абсолютно глупое положение, Мод спешила поскорей укрыться от посторонних взглядов. Никто не должен догадаться об истинной сущности сокрушительного удара, обрушившегося на нее. Она почти бежала по витой лестнице, а потом вниз по коридору, пока не распахнула дверь в свою комнату. Ее фрейлины вместе с Олдит работали над гобеленом, менестрель пел «Радости любви», мелодию из Лангедока. Матерь Божья, она совершенно забыла о них!

— Господи, что случилось? — спросила Олдит, лишь взглянув на лицо Мод.

— Оставьте меня все… — выдавила Мод. — Милорд Глостер расскажет тебе новости, Олдит. Я не в состоянии…

Щебеча, как стая воробышков, фрейлины покинули комнату в сопровождении Олдит и менестреля. Уже подойдя к двери, Олдит попыталась вернуться, но Мод решительно отмахнулась от нее. Обитая гвоздями дверь тихо затворилась.

Оставшись в одиночестве, она склонилась над серебряным тазом и несколько раз сглотнула комок в горле, подождав, пока волна слабости не отпустит ее; затем с облегчением опустилась на кровать под балдахином. Никакие прежние страдания не могли подготовить ее к этой сокрушительной боли, разрывающей сердце на части, к этой невыносимой, смертельной муке. Как мог Стефан так поступить? Как мог нарушить клятву, данную ей? Предать их любовь? Так ее опозорить? Мод едва сдержала стон: непрошеные образы прошлого мучительно возникли в памяти — Стефан, резвящийся с ней в реке, неподалеку от Винчестера, целующий ее теплыми, настойчивыми губами; Стефан, нежно обнимающий ее в хижине под Виндзором, с такой страстью обладающий ее телом и воспламеняющий ее саму; Стефан в Руане, умоляющий ее пренебречь ответственностью и долгом и бежать вместе с ним…

Мод призывала Бога облегчить ее страдания в этот страшный час, молила Пресвятую Деву Марию помочь ей выдержать смертельную муку утраты. Но силы небесные были глухи к ее воплю о помощи. Охваченная полной безнадежностью, Мод расплакалась. Бурные, судорожные рыдания сотрясали ее тело. Совершив измену, Стефан отнял у нее и память об их любви, которая давала ей силы жить, и трон — цель, побуждавшую ее к жизни. Теперь у нее не было ни любви, ни цели. Она осталась ни с чем. Ради чего жить теперь?

Раздался нетерпеливый стук в дверь, и послышался требовательный голос сына:

— Мама! Мама!

Безучастная ко всему, Мод не отвечала.

Генрих закричал, затем рывком открыл дверь и вбежал в спальню. Его серые глаза нетерпеливо вспыхнули, когда он увидел, что мать лежит на постели, и этот требовательный, полный осознания значительности собственной мужественности вид был почти забавным.

— Мама отдыхает, моя крошка, — удалось прошептать Мод. — Иди к Изабелле.

Не обращая внимания на эти слова, Генрих, всегда очень настойчиво добивающийся своего, вскарабкался на кровать и стал, как козленок, тыкаться головой матери в руки, зарываться носом в ее шею.

— Пожалуйста, сынок, дай мне отдохнуть. — Мод поцеловала макушку маленькой круглой головки.

Мальчик сел и молча уставился на нее, пытаясь, по-видимому, понять, в чем дело, почему мать не такая, как обычно. Он поцеловал Мод влажным, свежим, как бутон розы, ротиком, сполз с кровати и выбежал из спальни, шумно захлопнув дверь. Генрих… Сквозь жгучую боль утраты глубоко в душе Мод шевельнулось напоминание о том, что от Стефана у нее осталось живое наследие чувства, когда-то соединявшего их.

Новый приступ горя начал овладевать ею, но Мод подавила его, как злобного врага, похоронив глубоко внутри себя. Как хорошо было бы выплакаться… Но в памяти всплыли давние слова отца: «Внучка Завоевателя не должна плакать».

«Я не должна уступать, — сказала себе Мод, — даже если разорвется сердце и смерть покажется желанным избавлением. Я должна жить — ради Генриха. Его наследство украдено так же, как и мое. Отец хотел, чтобы его наследницей была я, а после меня — его внук Генрих. Я не позволю Стефану забрать то, что принадлежит мне! Я буду королевой!»

Горе постепенно замирало, уступая место гневу; отчаяние переходило в жесткое решение; страдание оборачивалось гордостью, а желание умереть исчезло перед необходимостью восстановить права своего наследника. С мольбой, идущей из самого сердца, Мод взывала к предкам о помощи — она должна отомстить за смертельное оскорбление, нанесенное Нормандскому королевскому дому. И ей почудилось, что целый сонм теней — первый герцог Ролло; Ричард Бесстрашный; Роберт Великолепный; великий Завоеватель и его гордая жена Матильда; хитроумный Лев Справедливости, ее отец, — поднялся, чтобы ответить на ее отчаянный призыв.

Мод поклялась отомстить за себя и за весь свой род вероломному кузену из Блуа, собрать воедино разбитую вдребезги жизнь и вернуть то, что принадлежало ей по праву. Раз любовь — или хотя бы память о ней — отвергнута ею, отмщение должно состояться. Она не сдастся! С холодностью наблюдала Мод, как внутри нее безболезненно умирала та женщина, которой она была, и рождалась новая, которой суждено жить.

 

2

Англия, 1136 год.

Правление Стефана началось благоприятно для него. В начале нового года, еще разгоряченный успехом своего скандального коронования, он получил через Анри послание от папского престола: римский папа Иннокентий осторожно одобрял тот факт, что Стефан, избранный королем по воле народа, уже коронован и освящен.

— Мои осведомители в церковном совете, обсуждавшие требования графини Анжуйской, — рассказывал Стефану епископ Винчестерский, — сообщают о сильной оппозиции, состоящей из многих кардиналов и небольшой группы нормандских прелатов. Они называют тебя узурпатором, а Хью Биго — лжесвидетелем.

Стефан почувствовал себя неловко от того, что сидевшая рядом с ним беременная Матильда слушала вполуха все это. Он никогда не обсуждал с женой ни подробности смерти короля, ни свое соглашение с Хью Биго, ни даже того, как долго они с братом вынашивали план захвата трона.

— Тот факт, что Хью Биго теперь граф Норфолка, воспринят с большим подозрением, — продолжал Анри. — Епископ Анже, в частности, обвиняет вас обоих — тебя и… — Заметив нахмуренное лицо Стефана и незаметный кивок в сторону Матильды, епископ умолк, но потом опять принялся за свое: — Ах… не то чтобы это было сколько-нибудь важно, просто за границей распространяются ложные и клеветнические слухи. Чего еще можно ожидать от анжуйцев? Но римский папа поддерживает нас, дело графини Анжуйской целиком и полностью проиграно, и никакие злобные обвинения не имеют значения.

Стефан подумал, что, каковы бы ни были обстоятельства, римский папа признал его. Это закрепило его триумф, а сейчас он должен принять участие в захоронении своего дяди в аббатстве Рединг. Мод, как он слышал, не будет присутствовать при этом. Ходят слухи, что кузина грозится, будто нога ее не ступит на землю Англии, пока она не вернет себе трон. Это успокоило Стефана: он не скоро встретится с ней. Вместо нее тело отца будет сопровождать Роберт Глостерский. Стефан надеялся на возможную поддержку старых друзей, Роберта и Брайана. Согласие Роберта, одного из самых влиятельных лордов королевства, было для него особенно важным. Правда, Стефан знал, что это может произойти не сразу, и был готов ждать.

А сейчас Стефан был доволен достигнутым. Конечно, его мучили постоянные угрызения совести из-за того, как он обошелся с Мод; и к тому же Стефан все еще любил ее. «Но все это несопоставимо с королевской славой», — убеждал он себя.

* * *

После похорон короля (Роберт и Брайан отказались разговаривать со Стефаном и покинули Лондон сразу же, как только все было закончено) Стефан в сопровождении брата поехал в Оксфорд, где был созван церковный совет. Так как многие прелаты до сих пор отказывались признать Стефана, епископ Винчестерский посоветовал ему, что им пообещать и что необходимо скрыть для того, чтобы склонить их на свою сторону.

В большом зале Оксфордского замка Стефан обратился с речью к прелатам, облаченным в черные рясы:

— Милорды епископы, я даю вам торжественное обещание не удерживать вакантные епархии в своем владении и предоставить церкви свободные выборы. К тому же я согласен смягчить строгие лесные законы и отменить «датские деньги».

Это был налог, которым первоначально облагали саксонцев, чтобы обеспечить себя средствами для борьбы с вторжениями датчан. После покорения Англии Вильгельмом Завоевателем «датские деньги» превратились в земельный налог. Он был непопулярен у церкви, но являлся хорошим источником доходов для короля. Однако Стефан умышленно не сказал о сроке его отмены.

Тем не менее пэры церкви были довольны услышанным. Однако Стефан заметил, что они стали больше выслуживаться перед епископом Винчестерским, как будто он, а не Стефан был настоящим королем. Возможно, Анри начал приобретать слишком… большой вес. Стефан был чрезвычайно благодарен брату за помощь в приобретении короны, но теперь понемногу начинал чувствовать себя призовым быком, которым все восхищаются, когда его водят по кругу с кольцом в носу. Когда Стефан вернулся в Лондон и рассказал Матильде о том, что он пообещал церкви, жена пришла в восторг.

— Я так довольна, что ты произведешь эти перемены, — ворковала она. — Я всегда ненавидела эти дикие охотничьи законы. И налог был слишком тяжелым для всех, кто не очень богат.

Стефан снисходительно улыбнулся ей.

— Будем надеяться, что я смогу выполнить свои обещания.

— Но ведь ты не обещал того, что не намереваешься выполнять? — ужаснулась Матильда.

Стефан вздохнул. Матильда, храни ее Господь, видела жизнь только в двух цветах: черном или белом.

— Как бы тебе объяснить? — начал он осторожно. — Человек всегда намеревается делать то, что говорит. Но обстоятельства меняются. То, что хорошо сегодня, завтра может обернуться злом. Такова жизнь.

Лицо Матильды тут же прояснилось.

— Ты говоришь так же, как твой брат. Ты человек чести.

— Будем надеяться, что так, — ответил Стефан, избегая ее взгляда.

* * *

Шли месяцы, и Стефан, продолжавший находиться на гребне популярности, чувствовал, что не делает неверных шагов. Так было до тех пор, пока однажды, поздней весной, граф Ренальф Честерский, который, ко всеобщему удивлению, предпочел поддержать Стефана, а не Мод, прислал срочное сообщение в Вестминстер. В нем говорилось, что шотландский король Давид вместе с войском шотландских горцев пересек границу Англии и захватил Ньюкасл.

Ошеломленный этими новостями, Стефан бросился по витой лестнице в комнату Матильды.

Держа на коленях новорожденного Эвстейка, она недоверчиво посмотрела на мужа, когда тот рассказал ей о том, что сделал ее дядя.

— Что это нашло на короля Давида? — спросил Стефан.

— Возможно, в отличие от остальных, дав клятву верности Мод, он серьезно выполняет свое обещание, — ответила Матильда и тут же закусила губу, испугавшись, что обидела его. — Прости меня, — добавила она быстро. — Я не собиралась никого порицать.

Стефан понимал, что Матильда, несмотря на все его объяснения, потрясена и испугана незаконным захватом трона. Не то чтобы она когда-либо упрекала его — жена была слишком предана ему, — но Стефан чувствовал ее молчаливое неодобрение и испытывал неловкость. Матильда была сама святость, и жить с такой женой, невзирая на ее преданность, было неудобно.

— Если бы люди хотели, чтобы правила Мод, они не выбрали бы меня, — резко возразил он, уязвленный ответом Матильды. — В любом случае, Давид Шотландский проклянет тот день, когда пересек мою границу. Я подниму такую армию, какую ему и видеть не приходилось.

Вскоре после этого разговора Стефан с огромными силами двинулся к северу Шотландии. Это была первая настоящая армия в Англии за последние тридцать пять лет. Но к тому времени как Стефан достиг Дурхэма, король Давид уже понял, что не может противостоять превосходящей его по численности армии англичан, и стал просить о перемирии. Стефан, сопровождаемый графом Лестерским, встретился с шотландским королем в кафедральном соборе Дурхэма.

— Я не могу доверять вам, родственник, — сказал Стефан. — Разве вы забыли, что королева Англии — ваша родная племянница? Вы должны принести мне присягу и пообещать, что в будущем никогда не станете воевать против Англии.

Давид посмотрел на него простодушными голубыми глазами и мрачно улыбнулся.

— Э, настоящая королева — моя другая родная племянница. Клянусь святым Андреем, совесть не позволяет мне принести вам присягу, Стефан, потому что прежде я уже присягнул на верность Мод.

Стефан почувствовал, что лицо его вспыхнуло и он не может встретиться с немигающим взглядом Давида. В присутствии этого монарха, обладающего высокими принципами, чья честность была вне подозрений, его самоуверенность несколько поубавилась.

— Вы виновны, сир, в незаконном агрессивном нападении на Англию, — сказал Робин Лестерский. — Мы вынуждены пойти на принудительные меры и взять заложников, чтобы заручиться вашей будущей верностью.

— Вы собираетесь меня запугать? — резко ответил Давид. — Стефан из Блуа не имеет прав на трон, и он хорошо это знает. Я дорого ценю свою совесть.

— Не торопитесь, Лестер, — сказал Стефан, когда Робин схватился за рукоятку меча. — Нет причины говорить о заложниках или о чем-то подобном. Давайте придем к соглашению, родственник. Я понимаю ваше нежелание нарушать клятву и не собираюсь принуждать вас к этому. Чего вы хотите от меня, чтобы между нами сохранялся мир?

Робин возмущенно ахнул и перебил его:

— Я решительно протестую! Заложников надо взять. Нельзя позволить королю Давиду думать, что Англия прощает его действия.

Но Стефан проигнорировал предупреждения Робина, и Давид Шотландский неохотно согласился сохранять мир в обмен на определенные права в графстве Нортумбрия. Вдобавок Стефан пообещал отдать королю большую часть Кумберленда и Уэстморлэнда. Он не мог объяснить даже самому себе, почему благорасположение короля Шотландии так важно для него.

Когда он вернулся в Лондон, Анри уже ждал его в Вестминстере. Заметив недовольство брата, Стефан понял, что новости из Дурхэма обогнали его. Неужели у Анри шпионы везде, даже при дворе своего брата?

— Как ты мог так поступить? — все еще не веря слухам, спросил епископ, следуя за Стефаном в комнату Матильды. — Как ты мог выказать себя таким слабым королем?

— Слабым? Слабым? — повторил, защищаясь, Стефан. — Прекращение войны с Шотландией — по-твоему, слабость или благоразумие? Зачем проливать лишнюю кровь?

— Но ведь Давид был в твоей власти! Я не понимаю твоих соображений. Проявление силы — вот что прекращает войну, а не потворство совестливости старого дурака. Я никогда не слышал ничего подобного! Короля Шотландии нужно было силой заставить принести присягу на верность; заложников следовало взять, а также применить некоторые принудительные меры. А вместо этого ты ублажил его на свой собственный риск.

— На мой собственный риск? — Стефан рассмеялся. — Я дал ему то, что он хотел, так чего мне теперь бояться?

Анри в отчаянии поднял руки.

— Клянусь Богом, самый большой слепец тот, кто не хочет видеть! Ты ублажил Давида за счет Ренальфа, графа Честерского. Карлайсл — родовое имение Честеров, а ты отдал его Давиду, как часть, прилегающую к Уэстморлэнду по соглашению.

— Ну и в чем дело? Честер — один из моих сторонников, он все поймет.

— Он поймет? Ты нажил себе врага в лице могущественного графа и проявил себя как слабый монарх. Наш покойный дядюшка никогда бы не повел себя подобным образом. В будущем не принимай никаких решений, предварительно не посоветовавшись со мной. — Епископ Анри выскочил из комнаты, прежде чем брат смог ответить.

Стефана охватила дикая ярость. Как Анри посмел обращаться с ним, словно с идиотом? Правда, можно согласиться, что его поведение с королем Давидом было импульсивным, и он действительно забыл, что Карлайсл являлся частью владений Честера. И все же Анри непростительно так гнусно обращаться с братом. Стефан хотел броситься вслед за этим наглецом и дать ему пощечину, но увидел перепуганный взгляд Матильды и попытался успокоиться.

— Однажды Анри зайдет слишком далеко, — пробормотал он. — Мы все временами делаем ошибки… если это действительно была ошибка.

— Успокойся, — сказала Матильда, откладывая шитье. — Помни, что король — ты, а не Анри. Это твое право — решать, что верно или неверно. Епископ забыл свое место. Ты должен напомнить ему, кто правит страной.

Успокоенный словами жены, Стефан сел рядом с ней и принял от подоспевшего слуги кубок вина.

— Кажется, Анри считает, будто королевством управляет он, а не я, — размышлял вслух Стефан. Ему пришло в голову, что, став архиепископом Кентерберийским, его брат приобретет еще большую силу и влияние. Здесь решительно было о чем подумать.

Нормандия, 1136 год.

В городке Аржане на нормандской границе, в спальне, расположенной наверху продуваемой сквозняками квадратной крепости, Мод слушала стоны Жоффруа. Холодная комната, в которой стояли лишь узкая кровать, шаткий стол и трехногий стул, в тусклом свете осеннего утра выглядела уныло и мрачно. Влажные стены были ничем не завешаны, а сырые бревна в жаровне не столько согревали, сколько чадили. Взглянув через узкое окошко в потрескавшейся, осыпающейся стене, Мод мельком заметила дугу серебристого неба, а под ней — тростниковые крыши с ютящейся между ними церковью, окруженные грязными полями.

Муж опять застонал. Мод отвернулась от окна и подошла к кровати.

— У меня пересохло в горле, — прохрипел он.

Мод молча налила в деревянную чашку вина из глиняного кувшина. Жоффруа медленно протянул к ней руку, с жадностью осушил и скривился.

— Такую мочу я не дал бы и свинье.

— Это все, что есть, — бесстрастно ответила Мод.

— Я хочу вернуться в Анжу, — простонал Жоффруа. — Если я умру, это должно произойти в Анжу.

— Вы не умрете, — устало произнесла Мод. — У вас лишь небольшая рана на ноге.

— Она может нагноиться в любую минуту. — Жоффруа опять жалобно застонал и отвернулся к стене. — Люди часто умирают от таких ран.

Мод с каменным лицом наблюдала за ним. С тех пор как его поведение едва не погубило их, она не испытывала к нему жалости. Это произошло несколько месяцев назад, когда Стефан послал в Нормандию наместника, графа Меллена, способного превосходно управлять герцогством. Жоффруа, с успехом выигравший в Нормандии несколько небольших стычек, расхвастался, будто в два счета выгонит любимца Стефана. Но граф оказался более чем достойным противником. Нормандцы, сохранявшие верность Мод, как она и надеялась, действительно могли прогнать наместника, если бы Жоффруа со своими войсками не буйствовал. Поджоги, мародерство, насилие, грабежи, осквернение церквей — все это восстановило нормандцев против анжуйцев. Ненависть нормандцев была настолько велика, что они предпочли сжечь город Лизье, лишь бы не позволить анжуйцам войти в него.

Услыхав, что во время осады крепости Ле Сап у Лизье Жоффруа был ранен, Мод, едва оправившись после рождения их третьего сына Вильгельма, сама подняла армию Анжу и Майна и повела на помощь мужу. Она знала, что если они вернут себе герцогство, анжуйцы и нормандцы ради общего дела объединятся против Стефана. Когда она прибыла сюда два дня назад, полумертвая от усталости, чувствуя боль во всем теле от многочасовой езды в седле, лагерь Жоффруа был охвачен волнением. К своему ужасу, Мод узнала, что муж приказал немедленно отступать; и никакие ее слова не могли убедить его в том, что он не умирает.

— Я подняла большое количество людей, — тщетно уговаривала она Жоффруа. — Вы не должны сейчас покидать герцогство. Теперь мы можем нанести поражение графу, если только вы будете решительны.

— Я хочу умереть в Анже, — стонал Жоффруа. — Отошлите войска обратно в Анжу и Майн.

Мод не видела выхода из этого положения. Неужели судьба действительно отвернулась от нее? С тех пор как Стефан предал ее, все шло из рук вон плохо. От безнадежности и жалости к себе из глаз ее хлынули слезы. Казалось, что Бог покинул ее, защищая Стефана.

Раздался тихий стук в дверь, и вошел оруженосец Жоффруа.

— Прибыл гонец от лорда Глостера, — объявил он. — Я оставил его в зале за чашкой вина.

— О! Сейчас же иду.

— Вы не бросите меня одного? — захныкал Жоффруа, приподнимая голову.

— Нет, милорд, — ответила Мод. — Я уверена, что Роланд с радостью посидит с вами, пока я не вернусь.

Оруженосец кивнул.

— Конечно, мадам.

С облегчением покинув мужа, Мод поспешила вниз по извилистой лестнице. Гонец, с головой укутанный в коричневый плащ, стоял в зале возле раскаленной жаровни и пил вино.

— Вы привезли мне известия от брата? — спросила Мод.

Человек поднял голову, и капюшон плаща упал, открыв его лицо. У Мод перехватило дыхание, но человек приложил палец к губам — это оказался сам Роберт! К счастью, в этот утренний час зал был пуст.

— Роберт, — прошептала Мод, — почему ты не в Англии? Кто-нибудь знает, что ты здесь?

— Стефану известно, что я в Нормандии, но он думает, будто я нахожусь в Кане. Прошли слухи, что Жоффруа ранен и находится при смерти. Я приехал узнать обо всем сам.

Мод скривилась.

— Он ранен в ногу. Ничего серьезного нет, но он уверен, что в любой момент может умереть, и настаивает, чтобы его немедленно везли в Анже. На него не действуют никакие уговоры. Брат, я вне себя. Неужели я потеряю еще и Нормандию?

Роберт положил руку ей на плечо.

— Терпение. Герцогство не завоюешь в один день.

Мод закусила губу. Способность терпеть, насколько Роберту было известно, не являлась ее сильной стороной.

— Как обстоят дела в Англии? Подозревает ли тебя… узурпатор? — Мод не могла заставить себя произнести вслух имя кузена.

— Сомневаюсь. Ведь мы с Брайаном теперь его сторонники. Как мы и договаривались, Брайан присутствовал на приеме во время пасхальных торжеств. Я вначале прикинулся недовольным, но потом сделал вид, что позволил переубедить себя. Стефан также уверен, что король Шотландии благосклонен к нему. Сейчас он ни в чем не сомневается и спокоен в отношении будущего, чего мы и добивались.

Мод кивнула. Первая часть плана, задуманного ею, Жоффруа. Робертом и Брайаном — убедить Стефана в том, что главные сторонники Мод перешли на его сторону, — удалась. Во второй части плана — вторжении Жоффруа в Нормандию — возникли препятствия.

Как будто прочитав мысли Мод, Роберт сочувственно взглянул на сестру.

— Подожди, Жоффруа выздоровеет и опять попытается захватить Нормандию — на этот раз более успешно.

— Ты слышал, что вытворяли его войска? Дикари! И против кого шли — против собственных союзников, нормандцев! Пресвятая Мария, мне так стыдно.

— Позволь мне поговорить с ним, — мягко сказал Роберт. — Он получил больший урок, чем я ожидал, но это его первая крупная битва. Не суди слишком строго своего мужа.

— Как же его не судить? Ведь чтобы получить возможность без помех захватить Англию, нам была необходима Нормандия!

Роберт с тревогой посмотрел на нее.

— Ты все же собираешься захватить Англию? Зная, что тогда не миновать гражданской войны?

— А чья это будет вина? Мой трон украден! И ты полагаешь, что я спокойно позволю дому Блуа лишить трона моего наследника, родного внука короля Генриха? — Мод задрожала от еле сдерживаемого гнева. — Мы ведь все вместе решили, что Англия должна быть захвачена. Ты не можешь отступить!

— Тише, тише. Никто и не предлагает иного. — Роберт взял ее за руки. — Брайан считает, что время для захвата еще не пришло, но если Стефан будет продолжать действовать по-прежнему, то это произойдет гораздо скорее. Я никогда не покину тебя, и ты это знаешь.

Повинуясь порыву, Мод поцеловала Роберта в щеку.

— Прости, что я усомнилась в тебе. Что бы я делала без твоей поддержки? Ты — моя опора, моя правая рука.

— У меня есть для тебя новости, — продолжал Роберт. — Твоя мачеха, королева Аделиция, снова вышла замуж. За Вильгельма де Альбин и, лорда Арунделя. Он — верный сторонник Стефана, но Аделиция до сих пор испытывает к тебе нежные чувства, я уверен в этом.

Мод удивилась.

— Я ожидала, что после смерти моего отца она уйдет в монастырь. Впрочем, я желаю ей добра в новом замужестве. — Мод на мгновение умолкла. — Как ты думаешь, можем ли мы рассчитывать на поддержку Аликс, когда предъявим Англии наши претензии?

— Думаю, весьма возможно, что она лично поможет нам. Ну, у меня осталось очень мало времени, так что веди меня к Жоффруа.

Когда они поднимались по лестнице, Мод повернулась к брату.

— Скажи мне правду… ты действительно веришь, что придет время, когда меня будут приветствовать в Англии? Узурпатор популярен. Его все любят.

— Это время придет. Я уже говорил, что англичане довольно быстро обнаружат истинную сущность человека, которого выбрали своим королем, — уверенно сказал Роберт. — Их любовь к нему умрет, как только его недостатки начнут все больше и больше проявляться… что уже происходит. Стефан — воин, а не властелин.

Мод не ответила. Разве любовь всегда умирает, даже если знаешь недостатки того, кого любишь?

 

3

Лондон, 1137 год.

В 1137 году Стефан проводил свой второй пасхальный прием в Лондоне. На Пасху, после слушания мессы в аббатстве, большой зал Вестминстерского дворца стал заполняться богато одетыми нормандскими лордами и их леди, множеством прелатов и приехавшими из Европы сановниками.

Сидя на королевском троне, Стефан мельком увидел среди гостей своих старых товарищей — Роберта Глостерского и Брайана Фитцкаунта. Вместе с ними был Майлс Фитцуолтер, шериф Глостера. Несмотря на то, что личные чувства Роберта и Брайана к нему явно охладели, Стефана успокаивало то, что между ними сохранялись хорошие отношения; оба они, хоть и неохотно, принесли ему присягу.

И еще он чувствовал успокоенность оттого, что многие уделяли внимание его двору. Демонстрация полного доверия к нему подданных была для него сейчас крайне необходима. Стефан вздохнул, подумав о ряде беспокойных инцидентов, омрачающих его правление. Начавшиеся бунтом шотландского короля беспорядки продолжались единичными вспышками волнений: то один высокопоставленный лорд незаконно захватит в свое владение замок, принадлежащий королю, то другой опустошит его земли… В довершение всего церковь не переставала требовать все больше и больше прав, и епископ Винчестерский поддерживал их, отчего отчуждение между Стефаном и его братом все больше усиливалось. Стефан разрешал каждый возникающий инцидент, но не мог понять, почему, как только он справлялся с одной проблемой, на ее месте тут же появлялась другая; и каждая была серьезней предыдущей.

Вот только позавчера его ушей достигли весьма беспокойные слухи: Болдуин из Рэдверса, близкий друг покойного короля, высокопоставленный и очень влиятельный лорд, который первоначально присягнул на верность Стефану, сейчас открыто объявил себя врагом короля. Стефан молился, чтобы эти слухи оказались ложными, и глаза его беспокойно оглядывали зал в надежде увидеть среди толпы Болдуина. Его внимание было отвлечено братом Анри, великолепно выглядевшим в своих блистающих золотом епископских мантии и митре. Он приближался к трону, протискиваясь через толпу.

— Я оглядел все вокруг, но нигде не вижу лорда Болдуина из Рэдверса, — сказал Анри, хмурясь. — Ты ведь говорил мне, что он приедет.

— Я дал ему понять, что он должен быть здесь, но не могу же я силой заставить его присутствовать при моем дворе.

— Никто не осмелился бы игнорировать приказ короля Генриха присутствовать при дворе, — заметил епископ. — Верные вассалы должны исполнять желания короля или предоставлять веские основания, почему они этого не делают. Болдуин — человек высокого положения и влиятельных связей, он обязан быть здесь. Ты слишком неблагоразумен.

Стефан весь напрягся. Анри постоянно критиковал его, всегда убеждал делать не то, что ему хотелось. Не желая слушать ворчание брата, он резко поднялся и ушел, смешавшись с толпой гостей.

Но ему так и не удалось расслабиться и наслаждаться сердечным и близким общением со своими подданными: везде ощущал он на себе преследующий его острый взгляд брата — оценивающий, осуждающий, порицающий.

* * *

Месяцем позже, к ужасу Стефана, слухи, касающиеся Болдуина из Рэдверса, подтвердились: недовольный лорд захватил королевский замок в Эксетере и снабдил его продовольствием, судя по всему, готовясь к осаде. После срочного обсуждения на совете Стефан послал в Эксетер две сотни всадников.

Через неделю он получил послание, в котором говорилось, что при осаде королевского замка его армия потерпела неудачу, хотя ей и удалось захватить город. Болдуин бежал из замка, оставив жену и детей. Спустя две недели Стефан сам прибыл туда с подкреплением, сопровождаемый группой баронов. Когда разбили лагерь и установили шатры, Робин, Уолерен и два десятка других дворян поехали вместе со Стефаном обследовать местность, окружающую городские стены. Теплый июньский день благоухал ароматом роз и сирени, луга покрывала нежная зеленая трава. Далеко на горизонте гряда темно-синих холмов таяла в голубом небосклоне.

— Захватить Эксетер будет нелегко, — сказал Стефану Робин Лестерский и указал на высокий холм, на котором стоял замок. — Башни хорошо укреплены, и забраться на стены будет трудно.

— Тогда мы возьмем его осадой, — самоуверенно произнес Стефан, подбодренный тем, что очень многие бароны, принесшие ему присягу, хотели сражаться за него, как и положено верным вассалам.

Уолерен Мулэн внезапно выругался и указал на лагерь.

— Приехал этот бастард Глостер. Не доверяйте ему, сир.

— Роберт мой старый друг, — ответил Стефан. — Он принес мне присягу. Почему я должен не доверять ему?

Уолерен поднял густые черные брови.

— Болдуин из Рэдверса тоже принес вам присягу, сир, так что вряд ли это гарантия верности. На Роберта очень непохоже, чтобы он бросил свою драгоценную сестру. Не спускайте с него глаз — вот мой совет. Он способен на предательство.

Каждый раз при упоминании имени Мод сердце Стефана начинало сильно биться, а мускулы всего тела дрожали, как туго натянутая тетива.

— Роберт никогда не предаст меня, — уверенно заявил он.

* * *

Прошло три месяца, но замок все еще не сдался, хотя его гарнизон недолго осыпал стрелами войско Стефана и не предпринимал тайных вылазок глухими ночами.

— Осада проводится успешно, — сказал Робин Стефану. — Летняя засуха высушила источники, и я держу пари, что замок без воды. Им придется использовать вино для всего, включая стирку и выпечку хлеба.

— А головни, которые будут бросать через стену, им тоже придется гасить в вине, и скоро у них не останется никакой жидкости, — добавил Уолерен. — Они сдадутся и примут наши условия — или погибнут.

Среди недели из замка были посланы два человека для переговоров со Стефаном об уступках.

— Посмотри на них, — сказал епископ Винчестерский Анри, без приглашения приехавший на днях в лагерь брата. Он обратил внимание на сухую кожу этих людей, потрескавшиеся губы и потускневшие глаза. — Они погибают от жажды. Нет необходимости идти им на уступки. Не говори с ними. Они сдадутся полностью — это вопрос дней.

— Такая излишняя жестокость, — начал Стефан, расстроенно глядя на двух посланников. — Неужели нам необходимо продлевать их страдания?

— Епископ прав, — согласился Уолерен, что бывало крайне редко. Обычно они с Анри Винчестерским противостояли друг другу почти в каждом спорном вопросе. — Пусть не ждут пощады.

Стефан неохотно согласился, хотя подобная бессердечность была ему не по душе.

Два дня спустя жена Болдуина вышла из замка и бросилась перед ним на колени. Ноги ее были босы, голова посыпана пеплом, она жалобно рыдала. Прерывающееся дыхание, изнуренный вид женщины поразили Стефана, и он принял ее с обходительностью.

— Не слушай ее мольбы, — предостерег Анри.

— Но она не виновна, — запротестовал Стефан. — Я не могу, как безучастный наблюдатель, позволить погибнуть невинным людям. Моя ссора с Болдуином не имеет к ней никакого отношения.

— Твои подданные должны понять, что они не могут безнаказанно бунтовать, — настаивал Анри. — Болдуин бросил тебе вызов. И его нужно проучить. Замок должен полностью сдаться — или все умрут от жажды и голода. Твои враги усвоят этот урок, и люди будут тебя бояться.

— Именно так, — сказал Уолерен. — В будущем бароны подумают дважды, прежде чем решатся поднимать мятеж.

— Жестокость в данном случае может помочь избежать большего кровопролития в будущем, — добавил Робин Лестерский.

— Так поступил бы наш дядя, — продолжал Анри, настойчиво внушающий Стефану свою точку зрения. — Как ты думаешь, каким образом он так много лет сохранял мир? Добротой и состраданием? — Он повернулся к Роберту Глостерскому. — Разве я не прав, кузен?

Роберт загадочно улыбнулся Анри.

— Мой отец сохранял мир на этой земле тридцать пять лет, значит, ты прав.

Стефан колебался между желанием спасти обитателей замка и жестоким советом брата и близнецов де Бомон.

— Я подумаю, — сказал он наконец.

— Боже правый, здесь не о чем думать! — Анри раздраженно отвернулся и окликнул стражников: — Отведите эту женщину обратно в замок. Ее покорности недостаточно. Каждый человек в замке должен подобным образом выказать повиновение. Зачинщики будут повешены, остальные заключены в тюрьму за свое мятежное поведение. Сыновей Болдуина мы возьмем в заложники, чтобы иметь гарантию в отношении их отца. Тот, кто не подчинится, умрет от голода. — И епископ гордо направился к своему шатру.

Бесцеремонно униженный перед баронами, Стефан почувствовал, как вспыхнуло его лицо. Вокруг повисло молчание. Поступок Анри был непростительным по отношению к нему, королю Англии. Епископ обошелся с ним как с простым слугой! «Клянусь Рождеством Христовым, — подумал Стефан, — с моим братцем что-то нужно делать».

* * *

На следующее утро к лазурному шатру Стефана подошли несколько баронов. Стефан был один со своим оруженосцем.

— Сир, мы умоляем проявить милосердие к находящимся в осажденном замке, — сказал один из баронов. — Многие из нас, — он указал на трех баронов, стоящих рядом, — состоят в родстве с людьми Болдуина. Все эти люди хотят сейчас сдаться вам. Почему же они должны быть повешены или брошены в тюрьму? В конце концов, никто из них никогда не присягал на верность лично вам, а лишь только Болдуину. Разве можно осуждать верных вассалов за преданность своему сеньору?

Его слова были справедливы. Погубить этих людей было бы подло и бессмысленно жестоко. Стефан повернулся к оруженосцу.

— Александр, найди милорда Глостера и приведи его ко мне.

Роберт появился очень быстро. Стефан объяснил ему ситуацию и спросил:

— Что ты думаешь?

— Ваше собственное чутье будет лучшим советчиком в этом деле, сир, — ответил Роберт.

— Но и мой брат, и близнецы советуют иное.

— Решать — право короля. Близнецы могут лишь советовать. Епископ — слуга Господа, а не военный предводитель. — Роберт помолчал. — Мой отец никогда не позволял церкви вмешиваться в светские дела.

Они встретились друг с другом долгим взглядом. Стефан первый отвел глаза.

Услышав слова Роберта, бароны наперебой принялись доказывать Стефану преимущественную выгоду:

— Если вы пощадите жизнь этих людей и позволите жене Болдуина с детьми уйти, это охарактеризует вас с хорошей стороны.

— Любой опытный воин может одержать победу над осажденными, но, чтобы проявить сочувствие к врагам, нужно благородное и великодушное сердце, — добавил Роберт.

— Ваши доводы меня убедили, — решился Стефан. — Я сниму осаду и разрешу уехать жене Болдуина и его детям. Люди Болдуина должны выказать мне покорность и пусть себе идут с миром. Сообщите им об этом сейчас же. Разумеется, они получат пищу и воду.

Узнав о поступке Стефана, епископ Анри и близнецы были крайне возмущены.

— Ты совершил роковую ошибку, — прошипел Анри, и его взгляд вспыхнул зеленым ледяным блеском. — Подобное милосердие будет расцениваться как мягкотелость. Люди, уговорившие тебя поступить подобным образом, немногим лучше предателей!

— Достаточно, брат, — сказал Стефан, окончательно уязвленный. — Если ты собираешься читать проповеди, возвращайся на свою кафедру. Твое дело — спасать души, мое — воевать.

— Но его светлость епископ Винчестерский приводит веские доводы, — вмешался Робин Лестерский. — Теперь все станут говорить, что авторитетом короля можно безнаказанно пренебрегать, и людей ничто не будет удерживать. Дело не в жестокости, сир, а в политической целесообразности. Никто из нас не получает удовольствия, видя страдания других, но это — плата за сохранение мира.

Уолерен, разгневанный, повернулся к Роберту.

— Вы были здесь. Почему вы не отговорили его от подобного безрассудства?

— Я никогда не был настолько дерзким, чтобы обсуждать решения короля, — ответил Роберт.

Уолерен хлопнул себя по бедру латной рукавицей.

— Клянусь Богом, Глостер, вы никогда не убедите меня в том, что принимаете интересы короля близко к сердцу! Сир, откажитесь от соглашения с родственниками Болдуина. Убейте их всех!

— Пусть Бог простит тебя, Уолерен. — Стефан уже почти кричал от возмущения. — Я слово дал этим людям! Дело окончено. — Он стремительно вышел из шатра, а за ним поспешил епископ Анри.

— Брат, брат, — шепотом проговорил Робин. — Я начинаю понимать, что происходит, и это меня беспокоит: никаких репрессий против короля Шотландии; люди Болдуина отпущены и возвращены своему лорду; повсюду волнения. Стефан слишком слаб. Это предвещает несчастье всей стране.

Уолерен кивнул.

— Если таково начало его правления, то каким же будет конец? — Хмуро взглянув на Роберта, он обнял брата за плечи и повел его к выходу.

Оставшись один, Роберт Глостерский улыбнулся, весьма довольный тем, чему он явился свидетелем.

* * *

В ноябре этого же 1137 года Стефан получил известие о смерти архиепископа Кентерберийского. После участия в похоронах, в начале декабря, он вернулся из Кентербери в Вестминстер.

На следующее утро после приезда Стефан сидел с Матильдой в ее комнате.

— Ты уже говорил с епископом Винчестерским о вакантном престоле? — спросила она. — Думаю, что он захочет получить свою новую должность как можно скорее.

— Вначале выборы должны провести монахи.

— Это всего лишь формальность, насколько тебе известно. Твой выбор будет их выбором.

— Я не обсуждал с Анри этот вопрос.

— Почему?

— У меня есть большие сомнения в том, подходит ли мой брат для такой значительной церковной должности.

В последние месяцы Стефан все время думал об этом, но до тех пор, пока сейчас эти слова у него не вырвались, он ни за что не поверил бы, что сможет произнести их вслух.

— Но ты же обещал ему Кентерберийское епископство! — ужаснулась Матильда.

Стефан поморщился.

— Я еще не принял окончательного решения, — торопливо ответил он. Его обеспокоила реакция жены: она никогда не обвиняла его в предательстве, но выражение ее лица было достаточно красноречивым.

— Почему? — прошептала Матильда. — Почему ты хочешь обойтись с ним подобным образом?

Стефан с трудом сглотнул. Действительно, почему? Хотя Матильда знала об их недавнем конфликте все, ей была почти неизвестна их прошлая жизнь. Но как рассказать ей, что с самого детства он попеременно то ненавидел, то любил, то восхищался, то повиновался Анри, всегда руководившим им. Слишком часто испытывая на себе зависть брата, постоянно подчеркивавшего свое умственное превосходство, Стефан убедился, что если у Анри появится верховная власть, то он, король Англии, всегда будет оставаться в тени этого любимца церкви и никогда не станет для него близким человеком. До того как Стефан овладел троном, они действовали вместе, продвигаясь к общей цели. Но с тех пор как Стефан вступил на престол, его стали угнетать попытки Анри взять управление страной в свои руки.

Он уже почти был готов кое-что рассказать жене, но Матильда, будто прочитав его мысли, заговорила первой:

— Мне кажется, я понимаю. Анри ведет себя так, словно он король, а ты — его слуга. Взять хотя бы инцидент в Эксетере, судя по твоему рассказу.

— Да. Близнецы и остальные бароны ожидали, что я сделаю Анри выговор, но я чувствовал себя бессильным против него.

Матильда кивнула.

— Его поведение — непростительно, я с тобой полностью согласна. И, как ты знаешь, мне не очень нравится мой деверь. Он слишком любит земные блага, ему недостает духовных качеств. Но все это неважно, а советы его обычно правильны. — Матильда на минуту умолкла. — Вспомни Эксетер: как Анри предсказывал, так и произошло. Болдуин из Рэдверса со всеми своими людьми — теми самыми, которых ты спас от смерти, — вместо того чтобы быть благодарным за твое милосердие, присоединился к войскам графини Анжуйской.

Стефан молчал. Зачем жена постоянно напоминает ему о том, что Анри оказывался прав, а он — нет? Временами он просто терялся, не зная, что ему делать с ней, и с трудом смирялся с тем, что пугливая маленькая мышка, на которой он женился, едва умевшая вымолвить пару слов, становится все более сильной и уверенной в себе женщиной, чье инстинктивное понимание хода событий никогда не переставало изумлять его.

— Советы моего брата действительно бывают правильными, — сказал Стефан через некоторое время. — Но Анри все чаще будет вмешиваться в дела королевства, когда станет архиепископом. Я не могу править при таких неблагоприятных условиях.

Матильда вздохнула.

— Ты заключил с Анри сделку. Теперь вы оба в одной упряжке. Ты как король не можешь опозорить себя, нарушив слово.

— Это не навлечет на меня позора.

«Почему она все сводит к морали? — подумал Стефан. — Мне нужно только лишить его своей поддержки. Пусть станет известно, что я предпочитаю другого кандидата».

— Не думай, что я глупа, муж, потому что не обращаю внимания на такие дела, но не опасно ли противодействовать епископу?

Стефан нахмурился.

— В чем ты видишь опасность?

— Потеряв Кентербери, Анри от гнева и разочарования будет искать возможности отомстить… например, оказав поддержку графине Анжуйской.

Если бы это сказал кто-нибудь другой, а не Матильда, Стефан расхохотался бы из-за нелепости такого предположения. Его жена оказалась менее проницательной, чем он думал.

— Анри не настолько глуп, моя дорогая. И Мод, в любом случае, никогда не примет его. Она никогда не простит ему предательства. «И мне», — едва не добавил он. Слова эти прозвучали в его голове так отчетливо, что он удивился: как же Матильда не услыхала их.

Последовало натянутое молчание.

— Ты безусловно прав насчет Анри, — сказала наконец Матильда. — Я не должна была так говорить.

— В том случае, если я не выберу Анри, есть еще один кандидат, которого мне весьма рекомендовали. Он из Нормандии. Теобальд, аббат из Бека.

Матильда не удивилась.

— Превосходный выбор. Это святой прелат, верный слуга Господа. Не Уолерен ли Мулэн предложил его? По-моему, он покровительствует аббатству Бека.

— Да, Уолерен, — ответил Стефан. Есть ли что-нибудь такое, о чем она не знает?

— Ты наверняка примешь правильное решение, — сказала Матильда.

Стефан подошел к окну. Ему тоже хотелось быть уверенным в этом.

Вдруг совершенно необъяснимым образом он вспомнил, как когда-то переоделся священником, чтобы тайно навестить Мод. Его глаза отыскали закрытую дверь в конце комнаты. Та самая спаленка! — Неожиданно Стефана охватили боль и раскаяние.

— Мне говорили, что Теобальд из Бека нечестолюбив и вряд ли будет вмешиваться в дела королевства. Этот преданный Богу прелат предпочтет гореть в адском огне, но не опозорит свой сан. — Стефан помолчал. — Но я еще ничего не решил. Я должен подумать. — Он все еще не сводил глаз с закрытой двери.

 

4

Анри, епископ Винчестерский, прогуливался по ухоженным дорожкам своего сада возле замка Уолфси, расположенного сразу же за стенами Винчестера, когда церковник принес ему известие о смерти архиепископа Кентерберийского. Разглядывая свою коллекцию мраморных античных скульптур на фоне темно-зеленого плюща, Анри едва сдерживал радость. Наконец-то он станет главой церкви Англии и через своего брата будет к тому же управлять королевством. Главная цель его жизни, кажется, близка к осуществлению.

Первым делом епископ написал длинное официальное письмо папе римскому, заверяя его, что сменить одно епископство на другое будет нетрудно, а затем отправился в Кентербери для участия в похоронах.

Он был удивлен, но не слишком обеспокоен тем, что Стефан ничего не сказал ему об освободившемся месте. Вероятно, брат счел неподобающим говорить об этом на похоронах. К тому же особой срочности в таком разговоре не было: в том, что Анри станет следующим архиепископом Кентерберийским, были уверены все. Другие кандидаты на это место определенно могли не беспокоиться.

Но после того как следующие два месяца прошли в полном молчании, Анри послал брату вежливое письмо, в котором спрашивал, как обстоят дела с епископским приходом в Кентербери. Он получил короткий и вежливый, но уклончивый ответ с просьбой быть терпеливым. Анри забеспокоился. В чем дело? Когда прошло еще шесть недель и Стефан не обмолвился ни словом, он начал обдумывать, как ему действовать.

Служебные обязанности в Винчестере и Гластонбери не позволяли ему выехать в Лондон немедленно, и Анри смог отправиться туда лишь в середине апреля. Стефана он нашел в маленькой каменной палате, в которой король Генрих раньше решал государственные вопросы.

— Ты забыл о нашем договоре? Почему не назначаешь меня архиепископом? — требовательно, без предисловий спросил Анри. — Своим теперешним положением ты обязан мне, не забывай об этом. Так-то ты выказываешь свою благодарность?

Стефан вспыхнул, затем мрачно взглянул на него.

— Я устал до смерти от твоих постоянных напоминаний, что я перед тобой в долгу. Все чего-то хотят от меня. Буквально раздирают на части. — Стефан замолчал, избегая глядеть Анри в глаза. — Все дело в Матильде. Она считает, что тебе недостает… духовных качеств. Ты «слишком земной», как она выражается.

Анри был сбит с толку.

— Ну и что это означает? Какое значение имеет мнение Матильды? Я не думал, что тобой руководит баба! — Он прищурился. — Ты что-то скрываешь от меня, брат. Если ты вскоре не назначишь меня, я потребую, чтобы вмешался папа! — И он в гневе покинул комнату.

Когда к маю положение дел не изменилось, Анри, смирив гордыню, заставил себя написать письмо папе римскому, требуя выборов архиепископа. Папа Иннокентий, уже давно недовольный задержкой со стороны Стефана, согласился и пообещал прислать в Англию папского легата для созыва совета, на который не позже чем к концу года, должны были собраться епископы, аббаты и другие влиятельные духовные лица. Когда посланник Анри Винчестерского достиг Рима и вернулся обратно, было уже начало сентября. Папский легат прибыл в конце октября. И еще один месяц прошел, пока все были извещены и собраны вместе.

Наконец в декабре 1138 года совет состоялся. Присутствовавшему на нем Анри в последнюю неделю месяца пришлось внезапно покинуть его на некоторое время, чтобы совершить в Винчестере рукоположение в духовный сан. Прямо посередине церемонии он получил известие о том, что за время его короткого отсутствия был выбран архиепископ Кентерберийский. Им стал Теобальд, нормандский аббат из Бека.

Почти невменяемый от гнева, Анри покинул церемонию и, невзирая на ледяной мороз, посреди ночи отправился в Лондон. «Я никогда не прощу Стефану такое предательство, — поклялся он, — ни на этом свете, ни на том».

Когда он, полузамерзший, вскоре после примы, добрался до Вестминстера, то немедленно направился в большой зал, где и нашел Стефана. Тот разговлялся с близнецами де Бомон и назначенным им на днях новым командиром наемников-фламандцев, Вильгельмом из Ипра. У одетого в тунику переливчато-синего цвета маленького и подвижного Вильгельма были длинные, вьющиеся черные волосы и пышные усы. На краткое приветствие Анри он ответил высокомерным взглядом темных глаз.

— Мне нужно видеть тебя одного и сейчас же, — напряженным от гнева голосом сказал Анри брату.

— Вначале разговейся, — с принужденной улыбкой ответил побледневший от его неожиданного появления Стефан, указывая на круглый пшеничный каравай и кувшин с элем. — Ты, похоже, продрог до костей. Почему бы тебе не погреться у огня?

— Я в полном порядке. Мне необходимо немедленно поговорить с тобой.

— Тогда говори, брат. Я среди верных друзей. У нас нет секретов друг от друга. — Стефан улыбнулся Вильгельму и близнецам, но взгляд его был настороженным.

— Друзей? — Анри злобно ухмыльнулся. — Нет, ты не знаешь, что такое дружба и что такое верность. Ты услужишь этим несчастным дуракам так же, как услужил мне.

Улыбка Стефана исчезла.

— Не стоит оскорблять меня. — В голосе его прозвучал вызов.

— Зуб за зуб, Стефан, — прошипел Анри. — Разве ты только что не нанес мне огромное оскорбление? Ты обещал мне епископство в Кентербери! Как же ты смог оказаться таким вероломным?

Глаза Стефана беспомощно заметались по залу.

— Совет выбрал Теобальда из Бека, это единственная кандидатура, с которой согласились все. У него… замечательный характер, смирение праведника, и он предан Святой церкви.

— Ты намекаешь, что у меня нет всех этих качеств? — с искаженным от ярости лицом закричал Анри. — Этот старый простак, который едва может нацарапать собственное имя… да что хорошего он когда-либо совершил? Весьма странно, что именно во время моего отсутствия Теобальд из Бека был избран большинством при тайном голосовании. Без твоего согласия его никогда не выбрали бы!

Лицо Стефана побагровело. Уолерен Мулэн приподнял брови, обмениваясь понимающим взглядом со своим братом Робином, что еще больше разожгло ярость Анри. Епископ слишком хорошо знал, что Уолерен всегда возмущался его влиянием на Стефана, и неудивительно, если граф Мулэн также принял участие в его устранении. Да, Господи, конечно же! Он совершенно забыл! Уолерен был связан с аббатством Бека в Нормандии, он являлся одним из его покровителей. Именно он продвигал Теобальда на место архиепископа — ведь тот был приручен им, нечестолюбив, и им к тому же легко управлять.

— Ты еще пожалеешь об этом, — ледяным тоном сказал Анри. — Боже правый, да лучше бы я никогда не помогал тебе взойти на трон! Боюсь, что настанет время, когда все мы проклянем тот день, когда тебя короновали.

Поднявшись, Вильгельм из Ипра обвиняющим жестом указал на Анри:

— Это слова изменника, милорд епископ. — В его голосе слышался тяжелый фламандский акцент.

Анри презрительно посмотрел на него свысока, будто его длинный нос учуял какой-то неприятный запах.

— Ты осмелился обвинить меня в измене? Кто ты такой? Ублюдок, фламандский авантюрист, насильник и интриган, негодяй, готовый продать свои услуги любому, кто больше заплатит! — Анри презрительно фыркнул. — Где же еще найти лучшую должность, как не при дворе Стефана? Два негодяя вылеплены из одного теста!

Рука Вильгельма дернулась к кинжалу, висящему на поясе. Оскорбленные близнецы вскочили на ноги. С отвращением взглянув на них, Анри развернулся и гордо покинул зал. Стефан внезапно выпрыгнул из кресла и побежал за ним.

— Оставьте епископа в покое! — бросил он через плечо, когда трое мужчин ринулись следом. — Если вы дотронетесь до него хоть пальцем, будете иметь дело со мной!

Анри был уже за дверью, когда Стефан настиг его.

— Подожди! Дай мне объяснить, — начал Стефан.

— Слишком поздно объяснять, — с горечью ответил Анри. — Кентербери всегда был моей мечтой. Ты отнял ее у меня. И ты надеешься, что я прощу тебя?

Как это было похоже на его брата: одной рукой разрушить, а другой пытаться все восстановить. Даже сотворив зло, Стефан не мог вынести, чтобы против него что-либо имели. Господи Иисусе!

— Я сделал так, как считал лучше. Ты стал… слишком властным, лишал меня голоса.

Анри фыркнул.

— Позволь напомнить тебе седьмую главу Евангелия от Матфея: «И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?»

Стефан закусил губу.

— Я попрошу папу назначить тебя папским легатом. Ты будешь представителем римской церкви в Англии. Папа Иннокентий с радостью согласится. Архиепископ Кентерберийский будет у тебя в подчинении. — Он осторожно положил руку на плечо Анри.

Епископ резко стряхнул ее.

— И, по-твоему, я этим утешусь? Теобальд станет главой церкви Англии! — Голос его задрожал от обиды и гнева.

— О, Господи, что я наделал! — прошептал Стефан. — Врат, я…

— Я больше тебе не брат, я твой враг! Почему ты так со мной поступил? В чем настоящая причина? — Этот крик вырвался из самого сердца Анри прежде, чем он смог сдержаться, обнаружив всю глубину своих страданий.

Лицо Стефана побелело, из поблескивавших золотыми искорками глаз хлынули слезы. Он открыл рот, но не смог выдавить из себя ни слова. Анри вдруг понял: очевидно, Стефан сам не знает, почему он так поступил, либо не может заставить себя сказать. Он заглянул брату глубоко в глаза и впервые осознал горькую правду: вся причина — затаенная обида и зависть Стефана еще с давних детских лет, презрение матери, изгнание из семьи… Паршивая овца, которую постоянно сравнивали с подающим надежды, блистательным младшим братом, превосходящим его во всем.

Как потерянный, Анри покинул большой зал Вестминстерского дворца. Наконец-то он все понял, но это не смирило его с предательством брата. Теперь Стефану придется полагаться на сомнительные советы фламандского капитана и близнецов. Весьма скоро он получит урок и узнает цену своему вероломству.

 

5

В самом начале 1139 года у Стефана, полностью отдалившегося от брата, возникли большие затруднения: Роберт Глостерский, осматривавший свои имения в Нормандии, прислал ему дерзкое официальное заявление, в котором называл короля узурпатором и отказывался в дальнейшем почитать его как своего сюзерена. Нарушение Робертом верности королю послужило сигналом к мятежу, и весь юго-запад Англии охватило множество восстаний. Вскоре после этого пришли тревожные слухи, что Роберт объединился с Жоффруа Анжуйским, и они вместе с Мод составили секретный план захвата Англии с помощью тех баронов, которые оставались верными желанию покойного короля Генриха.

Сразу же вслед за этими новостями казначей, племянник Роджера Солсберийского, сообщил Стефану, что казна совсем истощена и нечем заплатить среди прочих фламандским наемникам Вильгельма из Ипра. Донимаемый противоречивыми советами близнецов де Бомон, Вильгельма из Ипра и епископа Солсберийского, Стефан не знал, как поступить.

После многочисленных колебаний он наконец решил отплатить Роберту осадой его крепости в Бристоле. Но не успел он осуществить это, как пришли известия, что шотландский король Давид вновь нарушил мир, перешел границу и вторгся в Йоркшир. Срочно покинув Бристоль, Стефан отправился в Йоркшир, но был отвлечен восстанием мятежников в Шропшире. По правде говоря, он мог бы сейчас двигаться почти в любом направлении — мятежи нужно было подавлять повсюду.

К счастью, к тому времени, когда он достиг Мидленда, король Шотландии был уже разгромлен стойкими йоркширцами и отброшен к границе. Измотанный, Стефан отправился в долгий путь назад в Вестминстер, со страхом думая о вставших перед ним проблемах. Он не представлял, что предпринять против Роберта, как предотвратить мятежи и, что было еще более безотлагательно, как пополнить истощающуюся казну. Это была именно та критическая ситуация, с которыми так хорошо справлялся его брат. И если бы он не действовал так поспешно, Анри до сих пор был бы его союзником, а не врагом. Стефан задумался над возможным вторжением в Англию, и его охватила ледяная дрожь мрачных предчувствий. Пока что это маловероятно, но подобный ход событий нельзя не учитывать. Господи Иисусе, все его теперешние тревоги были бы ничтожны, если бы только Мод и Роберт Глостерский не приплыли к берегам Англии!

* * *

В сентябре этого же года Стефан находился в Оксфордском замке. Шло чрезвычайное собрание совета. После многочисленных дебатов и напряженных размышлений он со своими советниками решился на важный шаг: уменьшить количество серебра при чеканке монет. Сидя в одиночестве в опустевшем большом зале Оксфордского замка и угрюмо уставившись в кубок с подогретым вином, Стефан убеждал себя, что к подобной мере его вынудили пустые денежные сундуки.

В конце концов, его ли это вина, что сокровищница истощилась? Не старался ли он изо всех сил наполнить ее? Стефан вспомнил неприятный случай, который произошел в июле прошлого года, когда Вильгельм из Ипра и Уолерен из Мулэна убедили его, что юстициарий короля епископ Солсберийский принимает участие в секретном заговоре против него вместе с графиней Анжуйской и Робертом Глостерским. Только безнадежность ситуации убедила Стефана захватить значительную часть состояния Роджера и его замки. Почтенный прелат и члены его семьи были брошены в тюрьму, где с ними грубо обошлись, — но это не по его распоряжению. К тому времени он уже освободил Роджера, неизлечимо больного и находящегося при смерти.

Стефан залпом допил вино. Господь свидетель, он никогда не собирался погубить Роджера, он хотел лишь устранить силу его влияния и пополнить казну. Конечно, он был расстроен из-за этого несчастного епископа, но, в конце концов, Роджер был виновен в государственной измене. Советники Стефана заверили его в этом.

Но более всего он не ожидал того, что церковь, как и многие бароны, ужаснется его поступку. Стефан тяжело вздохнул. На унизительной очной ставке, проведенной его братом Анри, теперь уже папским легатом, он был обвинен в тяжком преступлении — в нанесении неслыханного для христианских земель оскорбления и строго предупрежден, что должен повиноваться христианской церкви. «Где доказательства государственной измены Роджера? — спросил Анри. — Пока их нет, никто не имеет права придумывать какие-либо якобы неопровержимые факты. Все это лишь домыслы и сплетни».

Стефан попытался пригладить встопорщенные перья духовенства, пообещав возместить семье Роджера убытки. Но как это сделать? Конфискованного состояния прелата оказалось недостаточно, чтобы восстановить разоренную казну. Стефан не мог сотворить кирпичи из соломы, поэтому и был вынужден сейчас пойти на то, чтобы уменьшить вес монет.

Чувствуя, что ему нужно освежить голову, он покинул зал и взобрался по лестнице на зубчатую башенную стену. Двое стражников встали смирно, когда король приблизился к ним. Стефан остановился перед бойницей, с болью в сердце осознавая, что события оборачиваются против него. Он безрассудно заигрался, желая завоевать преданность всех баронов Англии, и теперь, встретив сопротивление церкви, стал раздавать земли, замки и титулы, будто им не было конца… а много ли он приобрел верных сторонников?

Перезвон колоколов возвестил о заутрене. Стефан уже собрался отправиться в постель, когда ему вдруг показалось, что на южной стороне, за грядой холмов, мерцает свет. Он протер глаза. Что ему почудилось в этот ведьмин час? Нет, о Господи, вот оно опять!

— Сир, посмотрите, — сказал один из стражников. — Что бы это означало?

Стефан не ответил. Он глядел, не веря своим глазам, как распространяются вспышки. Внезапно на окраинной башне Оксфорда вспыхнул сигнальный огонь; потом другой, за аббатством Рединг. Сердце Стефана гулко застучало, руки стиснули каменный зубец стены. Господи Иисусе! Сбывались его самые худшие опасения. Он точно знал, по какому пути проследует дальше этот сигнал: Абингдон, Фарингдон, Котсволдс, Бристоль, Глостер, а потом на запад, до границы с Уэльсом. Этот пылающий след несет сторонникам Мод добрые вести: наконец-то она вернулась домой, чтобы потребовать свою корону.

 

6

Суссекс, Англия, 1139 год.

Мод медленно открыла глаза. Еще ничего не понимая, она оглядывала чужую спальню, стены которой были завешаны золотистыми и голубыми коврами. На полу стоял резной дубовый сундук, а над головой висел темно-синий балдахин. Где она? Постепенно Мод вспомнила: отплыв из Нормандии, она пересекла канал и вчера высадилась в Саутгемптоне. Ее и Роберта встретили сто сорок рыцарей; затем была долгая ночная поездка до западного Суссекса и прибытие в замок Арундель, где их не очень охотно принял новый муж Аликс, Вильгельм де Альбини, граф Суссекса.

Мод зевнула и повернулась на бок, намереваясь еще поспать, как вдруг вспомнила, что они с Робертом сегодня утром должны выехать в Бристоль. Заставив себя проснуться, она выскользнула из широкой постели, быстро надела коричневые, подходящие для путешествий платье и тунику, в которых была и вчера.

Взяв зеркало, Мод оглядела себя. Не найдет ли Аликс, что ее падчерица сильно изменилась с тех пор, как они виделись в последний раз?.. Святая Мария, это было целых шесть лет назад! Но и сейчас она выглядела удивительно молодо для женщины тридцати семи лет, матери троих сыновей. Даже на ее критический взгляд, толстые светло-каштановые Косы, падающие до самой талии, не потеряли живого блеска; матовая кожа лица была гладкой и чистой; тело по-прежнему оставалось гибким и стройным, хотя, возможно, чуть пополнее грудь и бедра. Вот разве только глаза… да, какое-то внутреннее смятение отражалось в ее дымчато-серых глазах, будто напоминание о боли и страданиях последних четырех лет.

Мод отложила зеркало. «Прошлое мертво, — напомнила она себе. — Сейчас имеет значение только будущее». Быстро набросив на плечи накидку, она вышла из спальни в большой зал, заполненный лишь наполовину. За столами сидели дворяне лорда Арунделя и несколько рыцарей Роберта, приехавшие вместе с Мод вчера. Но самого Роберта видно не было. За высоким столом сидела Аликс со своими фрейлинами и священником. Бывшая королева держала на коленях спящего ребенка, а рядом с ней сидела маленькая девочка лет полутора.

— Аликс, как я рада тебя видеть! — Мод наклонилась, чтобы поцеловать мачеху, повернувшуюся к ней. — Так, значит, это ваши дети?

Аликс с гордостью улыбнулась.

— И еще один на подходе, вот уже четвертый месяц.

— Вы стали еще прекрасней, — сказала Мод, с восхищением глядя на красивое, спокойное лицо Аликс в обрамлении белого платка, покрывавшего голову. Завитки темно-золотистых волос падали на ее матовое чело. — Я вижу, замужество пошло вам на пользу.

Лицо Аликс порозовело, и она довольно кивнула.

— Годы не коснулись и вас, Мод. В самом деле, вы выглядите ненамного старше, чем тогда, когда мы впервые встретились.

Мод радостно улыбнулась.

— Спасибо. Со вчерашнего вечера я все хочу поблагодарить вас за то, что вы согласились меня принять. Должно быть, нелегко было решиться предоставить мне приют, ведь я знаю, что ваш муж — сторонник моего кузена.

— Он согласился помочь вам ради меня, невзирая на риск. — Аликс замолчала. Тень беспокойства набежала на ее лицо. — Молю Бога, чтобы это не дошло до Стефана. Любую помощь вам он наверняка будет расценивать как измену.

— Я хорошо сознаю опасность, которой вы из-за меня подвергаетесь. Получив свой трон, я найду возможность отблагодарить вас.

Аликс мягко улыбнулась ей.

— Я не нуждаюсь в вознаграждении за свою совесть. Не хотите разговеться? — Она указала на блюда с жареной дичью, оленьими окороками и пирогами с рыбой, на корзины с фруктами и свежеиспеченный хлеб.

Мод выбрала место за столом; паж налил ей в кубок пряного вина, а слуга доверху наполнил деревянную тарелку.

— А Роберт здесь? — спросила она.

— Роберт уехал в Уоллингфорд с половиной своих рыцарей менее часа назад, под охраной моего мужа.

— Какая досада! Ведь я должна была поехать с ним! Почему он уехал без меня?

— Вы еще спали, и Роберт сказал, что вам лучше отдохнуть, пока есть возможность. Кроме того, он за вас боится. На дорогах неспокойно, все не так, как было при вашем отце, Мод. Когда ваш брат сможет обеспечить вам безопасность, он вернется за вами.

— Я должна быть вместе с Робертом, — приуныв, сказала Мод. — В конце концов, он собирается поднять как можно больше людей ради моего дела. — Она нетерпеливо вздохнула. — Если бы я хотела находиться в безопасности, то оставалась бы в Анжу. Мне нужно ехать вслед за ним.

Аликс ужаснулась.

— О, моя дорогая, вы не должны даже думать об этом! Если вы попадетесь в руки Стефана…

— Ведь вы говорили, что здесь мы ничем не рискуем, — удивленно прервала ее Мод.

— Да, по слухам, его войска находятся достаточно далеко от этих мест, но я умоляю вас не делать опрометчивых шагов. Вы гостья в моем замке, и я за вас в ответе.

Мод знала, что Аликс права, но сейчас ей надо быть рядом со своим единокровным братом, а не прохлаждаться в Арунделе. Могут пройти недели, прежде чем вернется Роберт. Чем она может быть полезна, сидя здесь взаперти с женщинами и детьми?

— Должно быть, вам было очень тяжело оставлять сыновей, — опять заговорила Аликс.

— Особенно Генриха, — согласилась Мод, чувствуя тупую боль в сердце при мысли о старшем сыне. — По нему я скучаю больше всего. Правда, в Анже он в безопасности, за ним присматривает Олдит. Ей хотелось отправиться вместе со мной, но она уже слишком стара для таких путешествий и часто болеет.

Мод проследила за взглядом Аликс, с нежностью остановившемся на мальчике, спящем на ее руках. «Если бы этот ребенок был рожден от моего отца, — внезапно подумала она, — из-за престолонаследия никогда не возникло бы споров. Я осталась бы в Германии, Стефан не стал бы королем, и Генрих никогда не родился бы. Насколько иначе сложились бы тогда наши жизни!» Но все случившееся казалось Мод благоприятным предзнаменованием для ее будущего.

— Для двух бесплодных, по общему мнению, жен мы вполне преуспели, — сказала она, и в глазах ее загорелся огонек.

Аликс, с восхищением смотревшая на личико сына, подняла на Мод кроткие, как у лани, глаза. Обе женщины обменялись понимающими взглядами и разразились смехом.

* * *

Следующие два дня прошли без происшествий. Но на третью ночь в Арунделе Мод, спавшую глубоким сном, внезапно разбудили. Кто-то тряс ее за плечо.

— Что случилось? — прошептала она, узнав Аликс, стоявшую над ней с зажженной свечой в руке. — Который час?

— Скоро полночь. Простите, что разбудила, — запыхавшись, проговорила Аликс, — но Уольф, начальник охраны, только что сообщил мне, что за стенами замка слышны голоса людей и лошадиное ржание.

У Мод забилось сердце.

— Что, Роберт уже вернулся?

Но она знала, что это не Роберт.

— Начальник высказал опасение, что войско короля намеревается осадить замок. — На ее лице, освещенном мерцающим светом горящей свечи, был заметен неприкрытый страх.

— О, Боже, но как они узнали, что я здесь? — Мод села, натянув на себя одеяло, чтобы не замерзнуть.

— Начальник думает, что за Арунделем могли наблюдать и увидели, что Роберт с милордами покинул замок. Об этом тут же сообщили Стефану. Общеизвестно, что у короля везде есть шпионы. — В голосе Аликс слышалась явная тревога. — О Мод, я так боюсь!

«Аликс, возможно, никогда прежде не попадала в осаду, — подумала Мод, — и сейчас в растерянности».

— Сколько человек остались охранять нас? — спросила она.

— Я… я не знаю. Все это для меня незнакомо. Я никогда не оказывалась в такой опасной ситуации.

— Начальник охраны знает об этом наверняка. Я оденусь и встречусь с вами в большом зале. — Мод схватила холодную, как лед, руку Аликс и успокаивающе пожала ее. — Я очень сожалею, что доставила вам такое беспокойство, но не тревожьтесь. Ваш муж должен вернуться со дня на день, и Роберт на этой неделе возвратится. Мы ничем не рискуем, — добавила она с уверенностью, которой вовсе не чувствовала.

Аликс робко улыбнулась ей, зажгла еще одну свечу на дубовом столике возле кровати и вышла.

Быстро одеваясь, Мод думала о лагере Стефана, расположившемся за стенами замка, и ее охватывали мрачные предчувствия. Если бы она уехала вместе с Робертом, то была бы сейчас в безопасности в Уоллингфорде или даже в Бристоле. Ну, теперь ничего не поделаешь. Пусть ее предатель-кузен осаждает крепость. Вскоре он узнает, чего стоит противник, которого он пытается захватить. Гордо подняв голову, Мод вышла из спальни.

В большом зале она нашла Уольфа, начальника охраны.

— Сколько у вас людей? — спросила она.

— Недостаточно, леди, если им придется сразиться с войсками короля, в особенности с этими фламандскими дьяволами. Мы слышали, что Стефан был, по крайней мере, в тридцати лигах отсюда к западу, поэтому милорд Арундель взял с собой половину вассалов. И граф Глостер оставил здесь только нескольких своих рыцарей. А что касается продовольствия… — Он безнадежно покачал головой.

У Мод упало сердце.

— Тогда замок не выдержит длительную осаду. Как долго мы сможем продержаться?

— На половине рациона, возможно, месяц, но с водой будет трудно. Лето было засушливым, и колодцы высохли.

Слуга предложил Мод оловянную кружку с элем. Прихлебывая теплое варево, она попыталась скрыть беспокойство и решила не падать духом.

— Я уверена, что если король расположился лагерем за этими стенами, то на рассвете он пришлет герольда для переговоров с леди Аликс.

— Я согласен, мадам. — Капитан помолчал, затем понизил голос: — Как вам известно, леди Арундель сейчас опять беременна. Но вы не знаете, мадам, о том, что она едва не потеряла своего последнего ребенка, наследника. Наиболее печально то, что эта… эта неприятность может опять возникнуть именно сейчас.

Уольф не добавил «и я считаю, что по вашей вине», но Мод услышала это невысказанное обвинение так ясно, как если бы он громко выкрикнул его.

С первой зарей Мод и Аликс в сопровождении начальника охраны взобрались на стену замка. В предрассветном октябрьском сером тумане Мод смогла различить армию, разбившую лагерь под внешними стенами замка. На лугу горели небольшие костры из хвороста; тихо ржали и били копытами лошади, люди суетились вокруг шатров, носили бадьями воду из протекающей неподалеку реки и разгружали повозки. В лучах солнца, пробивающихся сквозь туман, поблескивало оружие.

Аликс резко отшатнулась от парапета.

— Мне что-то нехорошо, — извиняющимся тоном произнесла она. — Я лучше сойду вниз.

Мод встревоженно взглянула на мачеху, молясь в душе, чтобы у нее не случился выкидыш. Неохотно бросила она последний взгляд на самый высокий шатер лазурно-голубого цвета с горделиво развевающимся над ним серебристым флагом. Он мог принадлежать только королю. Ее захлестнула волна гнева. Крепко держа Аликс за руку, она повела ее вниз по ступенькам; начальник охраны последовал за ними.

Когда колокола зазвонили к терции, в большой зал ввели герольда. В присутствии Мод, Аликс, ее фрейлин и начальника охраны со всеми его людьми он передал послание короля: король Стефан поражен и огорчен поведением графа Суссекса и его супруги. Лорда Арунделя видели уезжающим из поместья, и он сопровождал заклятого врага королевства, графа Роберта Глостерского. Леди Арундель, к которой король Стефан всегда относился с величайшим уважением, предоставила убежище в своем замке графине Анжуйской — открытому врагу королевства, которому не может быть позволено оставаться здесь. Если она не будет немедленно выдана королю, король Стефан будет вынужден начать осаду. Он привел большую армию, в чем обитатели замка сами могут убедиться, и Арундель будет отрезан от подкрепления и любой помощи.

У Аликс задрожали губы. Она стиснула руку Мод.

— Вы должны дать мне минуту времени, — выдохнула она.

Герольд кивнул и отвернулся, а Аликс, тяжело опираясь на Мод, отошла с ней в сторону, чтобы никто их не слышал.

— Я глубоко сожалею, что навлекла на вас такую беду, — сказала Мод. Два пятна вспыхнули на ее щеках, и она лишь отчаянно вскрикнула: все надежды рушились!

Целых четыре года придумывать и составлять план, выжидать нужного момента… И теперь, когда вся страна бурлит от восстаний и недовольства, когда войска Брайана заняли Уоллингфорд, люди Роберта уже ожидают в Бристоле, а ее дядя Давид, уже третий раз вторгаясь в Англию, удерживается на границе, в эти дни, когда идет завоевание страны, — стать пленницей Стефана! Лучше бы вообще не родиться на свет.

Совсем упав духом, Мод старалась не показывать Аликс своего горького разочарования. Конечно, если бы у нее была возможность остаться здесь, она защищала бы Арундель до последнего вздоха, но подвергать Аликс опасности немыслимо. Мод могла надеяться лишь на то, что Стефан согласится взять за нее выкуп. Резкая боль пронзила затылок, и Мод испугалась, как бы мигрень, временами мучившая ее, не вывела ее из строя.

— Пойду собирать вещи, Аликс, — промолвила она помертвевшими губами. — Скажите герольду, что вы отдаете меня узурпатору. Ни вы, ни ваш еще не родившийся ребенок не можете подвергаться еще большей опасности, чем сейчас.

Мод повернулась и направилась к выходу, но Аликс поймала ее за руку.

— Один момент, моя дорогая, — прошептала она и подошла к герольду.

— У меня есть ответ для твоего господина.

Обхватив руками живот, Аликс несколько раз сглотнула, а затем, исполненная достоинства, подняла покрытую белым платком голову, глядя прямо на герольда.

— Я удивлена, — произнесла она дрожащим голосом, — да, удивлена и поражена, получив от короля столь неподобающее рыцарю требование. Трудно представить, что такой могущественный правитель может настолько забыть свои рыцарские обеты! Угрожать двум слабым, беспомощным и беззащитным женщинам непростительно!

У герольда округлились глаза; Мод, начальник охраны и целая толпа мужчин и фрейлин изумленно уставились на Аликс.

— Возвращайся к своему господину, — продолжала окрепшим голосом Аликс, — и скажи ему, что я, Аделиция из Ловэна, бывшая королева Англии, ныне госпожа Суссекса, буду защищать замок до последнего дыхания, даже если это будет угрожать жизни моего еще не рожденного ребенка, но не брошу на произвол судьбы любого из гостей, находящихся за его стенами. — Лицо Аликс раскраснелось грудь вздымалась от возмущения, в глазах сверкал вызов. — Это ниже моего достоинства — вести переговоры с тем, кто воюет с женщинами и детьми!

Герольд глядел на нее, не веря своим ушам, затем поклонился и покинул зал. Мод, утратив дар речи, не знала, плакать ей или смеяться.

— Как Стефан осмелился угрожать нам? — сказала Аликс и протянула Мод руку. — Пойдемте, дорогая, сегодня утром мы еще не ели горячего. Я что-то вдруг проголодалась.

Мод тихо последовала за ней. У нее перехватило горло, глаза застилали слезы.

— Почему ты стоишь здесь, Уольф? — спросила Аликс начальника охраны, который, казалось, врос в землю. — У тебя много срочных дел. Мы должны обдумать, как нам выдержать осаду.

— О, миледи! — воскликнул Уольф, бросаясь перед ней на одно колено.

— Право же, не стоит этого делать, — покраснев, сказала Аликс. — Что подумает императрица Мод?

— Она подумает о том, какая вы восхитительная леди и как она счастлива считать вас своим другом! — Мод, готовая расплакаться, обняла Аликс и горячо расцеловала ее в обе щеки.

Пока обитатели замка готовились к осаде, Мод наблюдала за войском со стен замка. Каков же будет ответ Стефана на вызов Аликс? Глядя вниз со стены на луг, Мод удивилась, обнаружив, что в лагере почти не готовятся к военным действиям. Видно было, как мужчины чистят оружие, доспехи и лошадей; не замечалось никаких попыток взбираться по лестницам на стены; не рубились деревья для постройки частокола, никто не делал катапульт для метания камней через стены. Что бы это означало?

Из лазурного шатра вышел человек, а вслед за ним еще двое: Стефан, его брат Анри Винчестерский и Уолерен Мулэн. Сердце Мод замерло при виде высокой фигуры кузена, одетого в кольчугу, в наброшенной на плечи черной мантии. На таком большом расстоянии было трудно разглядеть черты его лица, но Мод увидела, что Стефан поднял голову и, будто почувствовав ее напряженный взгляд, стал пристально глядеть прямо в ее сторону. Это было почти как внезапный удар в живот железным ядром, и у Мод перехватило дыхание.

Вздрогнув, она отступила назад, оказавшись не готовой к сокрушительному столкновению гнева, боли, страсти и любви, охвативших все ее существо. У нее закружилась голова, и она вцепилась в парапет, дрожа всем телом. Долгие годы Мод пыталась подавить свои чувства к Стефану, за исключением желания отомстить, но, к своему стыду и ужасу, знала, что, если Стефан вдруг появится рядом, она может броситься в его объятия и опозорить себя навсегда.

Когда неистовый ураган чувств улегся, Мод поспешила разыскать Аликс, которая пошла со своими фрейлинами в караульное помещение.

— Уолерен и епископ Винчестерский находятся рядом со Стефаном, — сказала она Аликс. — Но фламандца нигде не видно.

— За это мы должны благодарить Бога. Итак, епископ здесь. Не понимаю, почему он остается верен своему брату после Кентерберийского дела.

— Я задавала себе тот же вопрос, — вымолвила Мод.

С озабоченным видом Аликс спросила:

— Как вы думаете, если мы будем бросать вниз камни, бочонки с горящей смолой и лить со стен замка кипящую воду, это отобьет у людей Стефана охоту взобраться сюда по лестницам?

— Мы? — изумилась Мод.

— Ну да, конечно, все женщины. Не можем же мы просто стоять и ничего не делать.

Представив себе кроткую Аликс и ее робких фрейлин, швыряющих с крепостного вала горящие смоляные бочонки, Мод еле удержалась от смеха.

— Нет, разумеется, мы должны содействовать обороне. К счастью, я не заметила никаких попыток лезть на стены, но если это произойдет, ваши усилия наверняка отобьют у них всякое желание к подобным действиям.

Аликс не переставала удивлять ее. Именно в те моменты, когда все считали, что она напугана до смерти, у нее обнаруживалось железное мужество, о котором Мод никогда не подозревала.

Ближе к вечеру, приблизительно часов через шесть, вернулся герольд. Все обитатели замка — рыцари, стражники, слуги, священники и фрейлины — собрались в большом зале, чтобы услышать ответ короля. В зале царила напряженная атмосфера мрачных опасений, но все собравшиеся уже с самого утра ясно осознавали, что им делать. Они единодушно объединились вокруг своей госпожи, полные решимости не позволить королю завладеть Арунделем.

— Король желает принести официальные извинения госпоже Суссекса, — начал герольд, — и искренне сожалеет, что она нашла его требование нерыцарским. У него никогда не было намерений преследовать беременных или беспомощных женщин. Если графиня Анжуйская будет передана ему в руки, он обеспечит ей безопасность и под охраной отошлет к ее брату в Бристоль. Ей не причинят вреда, и замок осажден не будет. Король Стефан клянется в этом честью рыцаря.

Зал сотрясался от одобрительных возгласов, но Мод стояла, буквально застыв, не в силах поверить собственным ушам. Стефан решил отпустить ее? Невероятно!

— Я вот все думаю, мадам, почему король разрешает вам ехать в Бристоль? — встревоженно сказал начальник охраны. — Дать вам возможность ускользнуть от него подобным образом — в высшей степени безрассудно. Какая ему в этом выгода? Может, здесь какая-то хитрость?

— Да, в его решении нет смысла, — согласилась Мод, — он ничего не получает, а теряет много.

Аликс прочистила горло.

— Возможно, Стефан сделал этот жест для того, чтобы его считали благородным рыцарем. Подобные соображения для него важнее здравого смысла.

Уольф покачал головой.

— Позволив графине уехать, король подвергнет корону опасности и подтолкнет страну к гражданской войне.

— Но ведь он только что публично поклялся в сохранности доставить Мод в Бристоль, — взволновалась Аликс. — Подумайте, какой позор для него будет, если он нарушит клятву.

— Мы все видели, чего стоят его прежние клятвы, — заметила Мод.

— Я бы не доверил графиню Анжуйскую его попечению, — сказал Уольф.

— Я твердо верю, что во всем, что касается Мод, Стефан будет вести себя благородно, — стояла на своем Аликс.

— В таком случае, ваше великодушие приводит вас к ошибочному мнению, миледи. Мадам — его враг. Почему он должен обращаться с ней более почтительно, чем со своим братом?

Аликс сильно покраснела и попыталась избежать взгляда Мод. Чувствуя себя неловко, она начала беспокойно заламывать руки.

— Я имела в виду только то, что король является рыцарем, — произнесла она, заикаясь. — Он поклялся защищать женщин и детей…

«Пресвятая Мария, — подумала Мод, — должно быть, Аликс подозревает, будто я что-то значу для Стефана. Но только ли об этом она подозревает?» Беспокоясь, как бы разговор не принял опасный оборот, Мод быстро подошла к герольду.

— Кто будет сопровождать меня в Бристоль? — спросила она.

— Упоминали о лорде Мулэне, — ответил герольд.

По телу Мод пробежала дрожь.

— Передай своему господину, что это неприемлемо. По дороге в Бристоль со мной наверняка приключится какая-нибудь случайность.

— Погоди. — Аликс увлекла Мод в сторону, где их не могли услышать. — Вы помните, как я говорила, что не понимаю, почему епископ Анри остается верен Стефану? Видите ли, возможно, его преданность никогда не проверялась.

Сердце Мод учащенно забилось — она уловила мысль Аликс.

— То есть никто не предлагал ему удобную возможность отомстить, — вы это имеете в виду? — Мод взглянула на Аликс с уважением. — Пресвятая Дева Мария, когда я стану королевой, вы будете моим главным советником! Кто мог бы предположить, что у вас такие способности к интригам?

— Я много лет была замужем за вашим отцом, — зардевшись от комплимента, ответила Аликс.

Мод улыбнулась.

— И эти годы не прошли даром, как я вижу. Ну, что ж, предположим, я потребую, чтобы меня в Бристоль сопровождал епископ Анри вместо этого великана-людоеда Мулэна. Дорога туда займет, по крайней мере, два дня. Уйма времени, чтобы попытаться подкупить моего кузена и склонить его на свою сторону.

— Именно это я и имела в виду, — сказала Аликс, они с Мод обменялись понимающими взглядами заговорщиков, и приблизились к ожидающему ответа герольду.

— Я хочу передать моему кузену из Блуа другое послание, — произнесла Мод. — Скажи своему господину, что я очень благодарна за его любезность по отношению ко мне и к леди Арундель и с радостью поеду в Бристоль, но только в сопровождении моего кузена, епископа Анри Винчестерского.

Когда герольд ушел, Мод спросила Аликс:

— Придет ли Стефану в голову, что я могу попытаться подкупить его брата?

Грустно улыбнувшись, Аликс покачала головой.

— К несчастью, нет. В этом его слабость, моя дорогая.

Мод скрыла свое удивление — Аликс оказалась более проницательна в понимании этой черты характера Стефана, которую сама она только что обнаружила. Чем бы король ни руководствовался, отпуская ее, он сделает роковую ошибку, предоставляя ей свободу. Мод знала, что на его месте никогда не дала бы врагу свободно уйти. Никогда. «Я выиграю, — подумала она, внезапно приободрившись и вновь обретя надежду. — Я выиграю».

 

7

На следующее утро Мод отправилась в Бристоль к своему единокровному брату Роберту Глостерскому. Стефан уступил ее требованию и поручил епископу Винчестерскому сопровождать ее, но Мод в свою очередь пришлось неохотно согласиться с тем, что Уолерен Мулэн поедет с ними до середины пути.

— Как я рада вашему обществу, ваша светлость, — сказала Мод епископу, ехавшему справа от нее. Она решила начать завоевывать кузена, используя лесть. — Я не ожидала такого большого эскорта.

Анри, одетый в кольчугу поверх сутаны, с булавой на поясе, скользнул взглядом светло-зеленых глаз в ее сторону. Легкая улыбка тронула его губы, и Мод на мгновение вспомнила Стефана.

— С меньшим путешествовать небезопасно, — с коротким смешком заметил Уолерен, ехавший по правую сторону от нее.

— Разве на дорогах опасно? — прикинувшись простодушной, спросила Мод.

— Да, с тех пор, как Глостер стал изменником. — Уолерен метнул в ее сторону острый взгляд, и в его черных глазах сверкнула злоба.

Мод предпочла не обратить на это внимания, не желая попадаться на удочку.

— Как много мы проехали сегодня, ваша светлость?

— Я надеюсь к вечерне добраться до Саутхэмптона, — ответил Анри, — где мы и переночуем. Если вы устанете, можно остановиться раньше.

— Как это любезно. — Мод приветливо улыбнулась ему.

— В самом деле, как любезно, — насмешливо повторил Уолерен. — Господи! Эта женщина — враг короля, милорд епископ! Или вы забыли, что сопровождаете ее в Бристоль как пленницу?

Мод натянула кожаные поводья и посмотрела на епископа.

— Пленницу? Я совсем не так поняла ответ, который ваш брат дал леди Арундель. Стефан из Блуа снова нарушает свою клятву?

— Вовсе нет. Мы сопровождаем вас в Бристоль ради вашей безопасности. Вы ни в коем случае не пленница, — ответил епископ, сердито взглянув на Уолерена. — Милорд Мулэн не выбирает слов.

— Я не выбираю? — фыркнул Уолерен. — По моему мнению, она является пленницей как враг государства, и, будь на то моя воля, ехала бы, закованная в цепи.

Сдерживая дрожь от смешанного чувства страха и отвращения, Мод глядела вдаль. Своей черной щетиной и крючковатым носом граф Мулэн напоминал ей большую хищную птицу. Как она и ожидала, он относился к ней откровенно враждебно.

— Или, еще лучше, сидела бы в заключении в одном из королевских замков, где не могла бы причинить никакого вреда, — продолжал Уолерен, явно увлекшись этой темой. — Еще не поздно, Анри. Ничто не мешает нам взять дело в собственные руки и…

— Довольно! — голос епископа взрезал воздух, как удар бича. — Намерение Стефана — позволить графине уехать в Бристоль, что она и делает.

— Клянусь Христом, Стефан принял наихудшее решение в своей жизни, — сказал Уолерен, повышая голос. — Ты ведь соглашался со мной, и знаешь об этом. Захватить врага, а затем дать ему уйти — в такое невозможно поверить! Столь удобный случай может больше не представиться… у меня кровь вскипает каждый раз, когда я гляжу на нее! — в негодовании воскликнул Уолерен, пришпорил лошадь и помчался вперед колонны вооруженных солдат.

Услышанное потрясло Мод. Стефан очень рисковал ради ее спасения. «Он, должно быть, все еще любит меня, несмотря ни на что», — пело ее сердце.

— Я приношу извинения за графа Мулэна, — сказал Анри. — Не обращайте внимания на его декламации.

Прервав мысли о Стефане, Мод подумала, не пришло ли время для беседы с епископом.

— Итак, кузен, вы тоже советовали своему брату заключить меня в тюрьму, — поинтересовалась она, придав своему голосу скорбный оттенок.

— Я давно прекратил давать ему советы. Но я действительно был против того, чтобы отсылать вас в Бристоль. В принципе я согласен с Уолереном: Стефан делает грандиозную ошибку, позволяя вам уехать. — Анри помолчал, а затем ядовито добавил: — Но кто я такой, чтобы сомневаться в решении короля?

— Всего лишь умнейшая голова в королевстве, ваша светлость, как всем известно. — Мод сдержала улыбку, заметив довольное выражение, появившееся на лице епископа. — На месте Стефана я следовала бы вашим советам.

Анри быстро взглянул на нее: не насмехается ли она над ним? Но увидев, что Мод говорит серьезно, наклонил голову.

— Вы удивляете меня, мадам, — медленно произнес он. — Я не ожидал найти в вас защитника, который может оценить мои скромные способности.

Сердце Мод забилось сильнее. Не подает ли епископ ей знак? Весьма похоже, хотя его лицо абсолютно бесстрастно. Не зная, как продолжить разговор, она выдержала длинную паузу.

Мод могла предложить епископу очень немногое и понимала это. Должности в Кентербери больше не было, и Анри уже занимал высокую должность епископа Винчестерского, а также папского легата. Она знала, что Анри дал священникам слово: если Стефан будет коронован, то предоставит церкви все права и сохранит земельные законы. Но он до сих пор ничего не сделал. «Наверняка, — размышляла Мод, — епископ сейчас находится в неловком положении, и для его гордости это унизительно». Все это, вкупе с предательством Стефана по отношению к брату, должно сделать Анри более доступным. У Мод была единственная возможность выяснить, не ошибается ли она.

Она глубоко вздохнула.

— Я была очень расстроена, ваша светлость, узнав, как бесчестно повел себя ваш брат. Всем известно, что Стефан не мог быть коронован без вашей помощи. Он и меня предал точно так же. Значит, мы с вами как бы товарищи по несчастью.

Анри глядел прямо перед собой неподвижным взглядом, его узкое лицо стало пунцовым. Упоминая о предательстве Стефана, Мод знала, что касается открытой раны, но таким образом между ними возникала тоненькая ниточка, которая могла перерасти в прочную связь. Она поспешила воспользоваться благоприятной ситуацией и продолжила:

— Я всегда считала жизненно важным честно выполнять обещания и обязательства перед Святой церковью и делать все необходимое, чтобы она сохраняла свои права и привилегии.

— Так говорят все, кто хочет править и нуждается в расположении церкви, чтобы получить корону, — холодно заметил епископ. — Но стоит им усесться на трон, как забываются все обещания.

— Действительно. Но не все, кто правит, вероломны, — сказала Мод с убедительной, как она надеялась, улыбкой. — У меня большой опыт общения со Святой церковью, кузен. Ведь я была замужем за императором Священной Римской империи. У него я научилась твердости, верности и умению нести ответственность за собственные слова.

— Неужели? — Епископ медленно повернул голову, и их взгляды встретились. — Что ж, в другое время, возможно, мы еще поговорим об этом.

— Я всегда к вашим услугам, — доброжелательно отозвалась Мод. Она сделала замаскированное предложение, которое не было принято, но не было и отвергнуто. Хороший знак. Теперь можно было передохнуть.

Довольная своими успехами, Мод с новым интересом разглядывала окружающую их местность. Они ехали мимо желтых полей, готовых к жатве, но на них работала лишь горстка вилланов. Некоторые поля были полностью заброшены. Куда же подевалось множество земледельцев, которых она привыкла видеть? Время от времени на дороге им попадались раздувшиеся трупы домашних животных, усеянные птицами, поедавшими падаль. Но куда же исчезли люди?

Мод вспоминала, что, когда четырнадцать лет назад она впервые приехала в Англию, дороги были забиты путешественниками: преуспевающими фермерами, которые со своими женами не спеша ехали на базар, толпами пилигримов, молодыми людьми. Сегодня им встретились лишь несколько простолюдинов, и те бродяги: грубые оборванцы в отрепьях, для которых перерезать кому-нибудь горло — одно удовольствие.

— В стране голод? Или скот поразила какая-то болезнь? — спросила Мод епископа.

— Я ничего не знаю. Почему вы спрашиваете?

— Вся местность какая-то… безлюдная. На дороге никто не встречается, поговорить не с кем. Поля заброшены. Лежит мертвый скот. Все далеко не так, как было при моем отце.

— Бог тому свидетель, я могу это подтвердить, — пробормотал Анри.

Они рысью проехали крутой поворот дороги. Ехавшие впереди отряда, увидев маленькую деревню, замедлили ход.

— Я попрошу лорда Мулэна остановиться, здесь можно подкрепиться, — сказал епископ.

Деревня, за которой стоял темно-синий лес, выглядела опустевшей. Отряд поехал по главной улице. В воздухе висела серая завеса, пахнущая дымом и гарью. Никто из жителей не вышел поглядеть на проезжающих, нигде не было видно и ребятишек, играющих вдоль дороги. В конце деревни стояла маленькая церковь, окруженная тисами. Она была темной и пустой, зияла открытая дверь. Поблизости валялось несколько зарезанных овец, их окровавленные внутренности клевали грифы. К западу от деревни Мод разглядела еще тлеющие скирды пшеничных снопов на жнивье выжженного поля. На другой стороне поля бешено хлопали на ветру крылья мельницы, из пролома в ее стене валил дым. От этого места веяло чем-то зловещим, что напомнило Мод Нормандию после того, как по ней прошли солдаты Жоффруа.

Уолерен и его люди спешились и начали стучать в двери уцелевших хижин. Никто не выходил к ним навстречу. Наконец один из рыцарей ударом ноги распахнул дверь и вошел внутрь, но тут же возвратился и что-то сказал Уолерену.

— Епископ! — позвал тот.

Анри подъехал к хижине, Мод последовала за ним, страшась того, что ей придется увидеть.

— Здесь была кровавая резня, — сказал Уолерен, когда Анри и Мод спешились. — Большая часть деревни, кажется, уничтожена.

Часть мужчин распахивали двери уцелевших хижин, а остальные направились в церковь.

— Пока что одни мертвые! — крикнул кто-то.

Вдруг из церкви донесся пронзительный вопль: один из рыцарей вывел оттуда молодую женщину с маленьким ребенком и усадил их на траву. Платье женщины было изодрано в клочья, лицо измазано кровью. Она то кричала, то что-то бессвязно бормотала. Ребенок, у которого, кажется, никаких внешних повреждений не было, вцепился в мать. От ужаса он онемел. Другие рыцари начали вытаскивать из церкви мертвые тела.

— Эти мужчины тоже мертвы… их пытали, судя по всему, — сказал рыцарь, поддевая ногой одно из изрубленных тел. — Там есть женщины, над которыми грубо надругались. Выжила только одна эта.

Почувствовав тошноту при виде жестоко искалеченных тел и распространяющегося трупного запаха, Мод отвернулась, подавляя приступ дурноты. Это было хуже того, что ей довелось видеть в Нормандии.

— Кто виновен в этой бойне? — спросила она нетвердым голосом.

Уолерен посмотрел на женщину, сидящую на земле. Мод заметила кровоподтеки на ее плечах, видневшиеся сквозь разорванный лиф платья. Юбки были разодраны, измяты и испачканы кровью.

— По стране скитаются беззаконные банды. Возможно, это была одна из них, — предположил Уолерен.

Сердце Мод сжалось от жалости, и она бросилась развязывать седельную сумку. Пальцы нащупали серую шерстяную шаль. Мод приблизилась к женщине. Когда она поняла, что ей не причинят вреда, вопли перешли в рыдания.

— Это согреет тебя, — мягко сказала Мод. Закутывая женщину в шаль и поправляя мягкие складки, она вытерла кровь с ее лица.

— Подумать только, что можно было взять у этих несчастных? — сказал Анри.

Один из рыцарей крикнул:

— Милорды! Что нам делать с телами?

— Мертвых нужно похоронить, а за упокой их душ следует отслужить мессу, — распорядился епископ.

— Если вы собираетесь молиться за всех умерших англичан, милорд епископ, то у вас ни на что больше не останется времени, — усмехнулся Уолерен.

Пока рыцари рыли общую могилу, епископ расспрашивал женщину.

— Она утверждает, что банда бродяг и разбойников недавно проехала через деревню, — передал он Мод и Уолерену. — Они разыскивали пищу и припрятанные богатства. Мужчины отдали мошенникам все свои запасы и почти весь скот, но на требование отдать еще и деньги стали утверждать, что у них нет ни гроша. Бандиты разъярились, начали пытать их, а потом убили. Затем мародеры сожгли поля, некоторые хижины, подожгли мельницу и осквернили церковь, разворовав ее ценности. Эту женщину бросили умирать, а мальчик избежал смерти только потому, что спрятался за алтарь. Она думает, что деревенский священник и еще несколько крестьян со своим скотом могли спрятаться в лесу.

— Похоже на работу фламандских наемников короля, — заметил один из рыцарей Уолерена. — Они ничем не лучше безбожных дикарей.

— Да, они даже хуже шотландцев, — согласился другой. — Я сражался против шотландцев в Кумберленде, но ничего подобного не видел.

— Э, клянусь Господними ранами, все это так же отвратительно, как дела анжуйских дьяволов. Я был в Нормандии в прошлом году и… — Человек внезапно умолк, и наступила напряженная тишина.

Мод отвернулась, сделав вид, что она ничего не слышала. Ее лицо пылало от стыда.

Несколько позже тела мертвых бросили в общую могилу, и за упокой их душ были произнесены молитвы. Женщина с ребенком ушла в лес, вскоре возвратившись с несколькими мужчинами, похоже, прятавшимися там, и одетой в лохмотья женщиной, гнавшей перед собой маленькое стадо коз. Среди них был старый священник, тяжело опиравшийся на деревянную палку. Мод прислушивалась, как епископ расспрашивал их.

— Были ли это бездомные бродяги, разбойники или кто-либо похожий на них? — спросил Анри.

Один из мужчин молча покачал головой и указал на рыцарей Уолерена. Тот нахмурился.

— Люди, похожие на нас?

— Ага, — кивнул пожилой человек с изможденным лицом. — Они несли красные и желтые знамена. Наподобие этого, — он нарисовал в воздухе окружность и два острых угла.

— Мне сдается, что похоже на армию Глостера, — сказал Уолерен, ехидно взглянув на Мод.

— Вы осмеливаетесь намекать, что Роберт или его люди могли устроить такую резню? — резко спросила Мод. По ее телу пробежала холодная дрожь. — Это невозможно.

— Невозможно? — резко засмеялся Уолерен. — Как вы думаете, какого сорта люди следуют толпами за мятежником, подобным Глостеру? Предатели и недовольные мерзавцы, преследуемые законом, которым нечего терять! Подобные отщепенцы бродят по стране уже добрых шесть месяцев.

— Все эти зверства происходят потому, что Стефан неспособен поддерживать порядок в своем королевстве, — презрительно бросила в ответ Мод, внутренне содрогаясь от оскорбления, но не позволяя себе доставить Уолерену удовольствие видеть это. Даже намек на то, что ее единокровный брат мог прибегнуть к насилию и пыткам, был немыслим!

— Довольно! — голос епископа прервал их схватку. — Бессмысленные обвинения ни к чему не приведут! — Его зеленые глаза строго глядели на Мод. — Позвольте вам напомнить, мадам, что ваш приезд в Англию послужил сигналом для возобновления войны между вашими приверженцами и королем Стефаном. Какая разница, была ли эта бойня делом людей Глостера или короля? Для несчастных загубленных душ это не имеет значения.

— Как вы можете так говорить! — закричала Мод, потеряв, наконец, контроль над собой.

Но Анри заставил ее умолкнуть, указав на оскверненную церковь, на еще не зарытую могилу, на сожженные поля и пустые хижины. Его палец задержался, указывая на мертвенно-бледное лицо обесчещенной женщины, разоренных людей с остатками их скота и потерявшего речь от пережитого ужаса ребенка.

— Как следует посмотрите на то, что произошло сегодня, кузина, потому что это лишь начало.

У Мод перехватило дыхание. Она не могла оторвать взгляда от ребенка.

— А чего вы ожидали, когда приплыли к этим берегам? Если вы не в состоянии вынести такое, вам лучше вернуться в Анжу, — добавил Уолерен.

— Если бы Стефан не захватил мой трон, ничего подобного не случилось бы, — произнесла Мод сквозь зубы.

— Или если бы вы оставались в Анжу, — возразил Уолерен, — как положено каждой порядочной жене. Ваше возвращение в Англию привело королевство к бедствию! Возвращайся к своей чертовой семье, женщина, тебя здесь никто не хочет!

— Никого из вас здесь не хотят, если говорить правду, — прозвучал дрожащий голос старого деревенского священника. — Этим несчастным Божьим детям, которые жили, обрабатывая землю и заботясь о своих стадах, было все равно, кто сидит на троне, пока их никто не трогал.

Все смущенно замолчали. Мод и Уолерен старались не глядеть друг на друга.

— Я надеялся добраться до Саутхэмптона до наступления темноты, а мы еще не достигли и Потчестера! — Анри прищурился, глядя на угасающее послеполуденное солнце. — Ну, давайте отправляться в путь. Мы больше ничего не можем здесь сделать. — Он благословил старого священника и сельских жителей и направился к своей лошади.

Мод протянула руку к кожаному кошелю, висевшему на поясе, вытащила пять серебряных монет и вложила их в скрюченную ладонь деревенского священника. Тот в изумлении глядел на кучу серебра.

— Господи, нескольких медных пенсов было бы вполне достаточно, — проворчал Уолерен. — Вы дали ему больше, чем эти простолюдины видели за всю свою жизнь! Не стоит их баловать.

С вызовом глядя на него, Мод добавила еще пять монет. Краем глаза она заметила тень улыбки, тронувшую аскетические губы епископа Винчестерского, и поняла, что ее поступок вызвал у него то одобрение, которого она никогда не добилась бы словами. Сегодня ей приоткрылась еще одна черта честолюбивого и хитрого прелата, которого она всегда считала своим врагом и покровителем Стефана. За холодной, надменной внешностью скрывалось сердце, способное сострадать несчастьям угнетенных и нуждающихся. Это делало его почти человечным.

Уолерен только захлопал глазами от гнева, прыгнул на лошадь и, взбешенный, помчался по дороге, махнув своим рыцарям. Те последовали за ним.

Анри помог Мод сесть на лошадь, и отряд снова тронулся по пыльной дороге. Пока они ехали рысью на запад, вслед заходящему солнцу, Мод убеждала себя, что ее вины в уничтожении деревни не было. Несправедливость, жестокость, бессмысленные разрушения, загубленные жизни — все это горестные следствия войны. Только что, сегодняшним утром, она подумала о Стефане с болезненной нежностью, но сейчас снова напомнила себе: он украл то, что по праву принадлежит ей. Это он разрушает страну, а не она. Когда корона будет на ее голове, она залечит раны королевства и возместит ущерб, нанесенный ее подданным. Мир и порядок должны быть восстановлены, как было во времена ее отца. Она станет Справедливым Львом, который снова придет в Англию.

 

8

Линкольн, 1141 год.

Утром второго февраля Стефан отворил дверь своего лазурного шатра и вгляделся в серый рассветный туман. Вот уже целый месяц он со своей армией стоял лагерем в обнесенном стеной городе Линкольне и сегодня наконец должен сразиться с врагом. Это сражение необходимо выиграть, чтобы переломить судьбу, которая почти отвернулась от него. За последние шестнадцать месяцев — с тех пор, как он так опрометчиво позволил Мод покинуть Арундель — страна была ввергнута во всеобщую гражданскую войну. Из своей резиденции, находящейся в Бристоле, в хорошо защищенной крепости Роберта, Мод весьма преуспела, объединив вокруг брата поразительное число приверженцев. Мятежники, прежде добивавшиеся единичных успехов, теперь превратились в объединенную оппозицию, гораздо более сильную, чем Стефан мог предположить. И в этом он мог винить только себя.

— Подай мне доспехи, — сказал Стефан Болдуину Фицджильберту, прислуживавшему ему. — Вот-вот зазвонят к утренней мессе.

Туман рассеялся, и Стефан заметил, что охрана замка Линкольн угрожающе расположилась на склоне над его лагерем. Несмотря на то, что замок выдерживал тяжелую осаду с тех пор, как Стефан прибыл сюда, гарнизон, размещенный Ренальфом Честерским, продолжал стойко держаться. При мысли об изменнике-графе Стефана охватил убийственный гнев. Честер, дожидающийся благоприятного случая, явно задумал отомстить ему — еще с тех пор, как он отдал родовое имение графа в Карлайсле королю Давиду. Пока Стефан был занят другими делами, Честер захватил его замок в Линкольне, а в ту ночь, когда прибыла королевская армия, бежал из замка, оставив на произвол судьбы жену и брата.

Затем предатель заключил договор со своим зятем Робертом Глостерским. В ответ на данную Ренальфом клятву верности Мод Роберт согласился помочь ему собрать большую армию, чтобы разбить силы Стефана и освободить заложников в замке. Глостер и Честер шли вместе со своей армией много дней и ночей и, переправившись через реку, появились возле Линкольна в предрассветный час. Было слишком темно, чтобы определить, велики ли силы врага, но Стефан опасался самого худшего.

Оторвав взгляд от ненавистного замка, он позволил Фицджильберту одеть его к бою: длинная кольчуга, под которой кожаная с подбивкой туника; кольчужные латы для защиты ног; поверх кольчуги — длинная безрукавка; кожаная перевязь для меча; остроконечный шлем, треугольный щит и, наконец, стальной дамасский меч.

Колокола зазвонили к приме. «Я готов, — подумал Стефан, — готов пожать плоды победы… или умереть в сражении, как должно воину». Он вышел из шатра и быстрыми шагами направился к кафедральному собору.

* * *

Когда месса в соборе Линкольна подходила к концу, тонкая освященная восковая свечка в руке Стефана внезапно надломилась и пламя погасло. Вскоре после этого, в тот момент, когда епископ Линкольна призывал Господа благословить приближающуюся битву, на алтарь упала дарохранительница со святым причастием. Это были весьма дурные предзнаменования. Поднялась ли рука Господня против Стефана из-за того, что он захватил трон? Или потому, что предал Святую церковь? Его охватил такой страх, что он с трудом дослушал заключительное обращение епископа к Божьей милости о ниспослании победы королю и его призыв к воинам быть сильными и мужественными.

Когда церемония закончилась, Стефан покинул собор и собрал всех командиров на последний совет.

— Я бы попытался добиться временного перемирия, сир, — посоветовал граф Алан из Бретани. — Предзнаменования неблагоприятны.

— Я тоже так думаю, — сказал Уолерен Мулэн. — В результате неожиданного присоединения валлийцев к армии Глостера и Честера вражеская армия стала численно превосходить нашу. Нам нужно собрать больше воинов и оружия, прежде чем отважиться на сражение.

Раздался согласный хор голосов остальных баронов.

Стефан стиснул зубы; глаза его внезапно сверкнули решимостью.

— Неужели рыцари английского войска боятся валлийского сброда? По-вашему, мы должны дать стрекача только потому, что их больше? Мы будем сражаться сегодня! — воскликнул он с таким убеждением, что никто не осмелился перечить ему.

Возглавив войско, Стефан в течение часа вывел его через западные ворота Линкольна и повел по дороге к полю у подножия холма. Войска Роберта уже заняли позицию за болотистой местностью.

— Приготовиться к бою! — приказал Стефан, обернувшись вначале к Вильгельму из Ипра. — Атакуем по трем направлениям, как и договаривались: конные фламандцы ударят по левому флангу, конные бретонцы под предводительством графа Бретани нападут справа, а я направлюсь в центр с моими солдатами, пешими рыцарями и людьми из Линкольна.

* * *

Граф Глостер протрубил к атаке. Воины, которых он повел в бой, яростно атаковали первый ряд королевской конницы, и он моментально был разбит. На второй ряд конницы обрушились валлийцы. Этот ряд удержался, и валлийцев оттеснили назад. Но в это время конница Честера разбила бретонских рыцарей. Войско Честера под прикрытием урагана валлийских стрел продвинулось вперед, и вся конница Стефана была отброшена назад и разбита. Подавленная превосходящими силами противника, она отступила. Стефан ошеломленно наблюдал, как его графы со своими рыцарями во главе с фламандским капитаном поспешно обратились в бегство.

— Следуйте за нами, сир! — крикнул Вильгельм из Ипра. — Я захвачу вас с собой.

— Я держусь твердо! — прокричал Стефан. — Перегруппируйтесь и вернитесь!

Стефан, его воины, группа рыцарей и защитники Линкольна оказались брошены на поле сражения. Враги подступали, окружая их со всех сторон, разя мечами, булавами и осыпая стрелами. Внезапно перед Стефаном возник рыцарь на черном боевом коне; лицо его было закрыто шлемом. Сверкнуло лезвие меча. Стефан проворно отскочил назад, поднял щит, выбросил меч к груди противника и выбил оружие из его рук. И вдруг заметил, как в падающем мече сверкнули изумруды, вправленные в эфес. Роберт!

В этот момент его меч отклонился и со звоном ударил по щиту Роберта, не причинив тому вреда.

— Ты стал неуклюжим, Глостер! — закричал Стефан, нагнулся, поднял меч и бросил его Роберту, тот ловко подхватил меч за эфес. — Будь внимательнее, мой друг! В следующий раз я могу оказаться не настолько великодушным.

— Я твой должник, кузен, — сказал Роберт дрогнувшим голосом. Он осторожно развернул перед Стефаном своего коня и бросился в битву.

Откуда-то сзади, сквозь стоны и проклятья, до Стефана донесся боевой клич нормандцев. Он понял, что теряет позиции. Тщетно оглядываясь, Стефан надеялся, что его графы и рыцари вернутся, но видел рядом лишь своих воинов, которых значительно поубавилось, и защитников Линкольна, вооруженных алебардами и топорами. Господи Иисусе, не может быть, чтобы все графы со своими людьми бежали!

— Ко мне, ко мне! — закричал он.

Оставшиеся воины образовали позади него живую стену. Один из вражеских всадников стал бросаться на этот бастион, каждый раз пробивая небольшую брешь, но его все время выталкивали назад, не подпуская к центру, где, как лев, отчаянно защищался Стефан, разя каждого, кто оказывался в пределах досягаемости его меча. Он рубил, кромсал и пронзал, и вскоре меч по самую рукоятку окрасился кровью. Вокруг него росла груда мертвых тел и отрубленных конечностей.

Внезапно в воздухе со свистом пролетел камень и звонко лязгнул о его шлем. Стефан пошатнулся и упал на колени. Неприятельский рыцарь соскочил с коня, ухватился за забрало Стефана и сдернул с него шлем.

— Король! Король! Я захватил короля!

Стефан нетвердо встал на ноги. В ушах стоял звон от удара камнем. Он схватил рыцаря за горло и швырнул на мокрую, красную от крови землю. Затем огляделся. Осталось только четверо его воинов. Остальные были убиты, бежали или были взяты в плен. Вокруг Стефана сомкнулось кольцо врагов: поднятые мечи, выдвинутые вперед раскрашенные щиты… Это был конец.

— Я сдамся только графу Глостеру, — сказал наконец Стефан. Роберт пробился сквозь толпу воинов и стал перед ним. Он снял свой шлем. Двое мужчин взглянули в лицо друг другу…

К ним подошел Ренальф Честерский и хлопнул Роберта по спине.

— Победа, родственник! — торжествующе крикнул он. — Победа за нами! — Он повернулся к рыцарям, стоявшим позади него. — Принесите цепи. Мы закуем неудачника-короля и проведем его по улицам Линкольна как пример нашего правосудия.

Роберт гневно повернулся к нему.

— Какой стыд! Ты собираешься заковать этого рыцаря в цепи? Он проиграл нам на поле боя только из-за трусости своих воинов. Никогда за все годы сражений я не был свидетелем большей отваги и мужества! Сегодня мы видели самого Завоевателя!

Послышался громкий ропот одобрения со стороны воинов Глостера и Честера. Они глядели на Стефана с завистливым уважением и благоговейным страхом. Роберт повел его с поля боя среди раздающихся со всех сторон победных возгласов и стонов раненых.

— Мы едем в Глостер, кузен, — сказал он. — К Мод.

Стефан закрыл глаза. Мод. Это был последний удар.

 

9

Глостер, 1141 год.

Мод мерила шагами свою комнату в замке Глостера. В любой момент во дворе мог появиться Роберт с плененным королем. Она остановилась у окна, открыла тяжелые деревянные ставни и выглянула наружу. В лицо ударил порыв сырого февральского ветра. Была только середина второй половины дня, но небо уже затянулось темными облаками. Тихо шел небольшой дождь.

Мод отвернулась от окна и подошла к дубовому столу. Там лежало наполовину недописанное письмо к Жоффруа с просьбой прислать к ней в Англию ее сына Генриха. Мод не видела его уже почти полтора года. В следующем месяце Генриху должно исполниться восемь лет. Не проходило ни дня, чтобы она не тосковала по нему, всем сердцем желая, чтобы сын был рядом с ней.

Мод села на стул, взяла пергамент и снова отложила его. Она была не в состоянии сосредоточиться и могла думать лишь о скором приезде Стефана. Последний раз она виделась с кузеном за год до смерти отца — семь лет назад. Прошла целая жизнь. Что она почувствует, когда…

Дверь внезапно распахнулась, и в комнату вошла жена Роберта, Мэйбл. Лицо ее раскраснелось, она возбужденно хлопала ресницами.

У Мод забилось сердце, она приподнялась со стула.

— Уже приехали?

— Скоро будут; их видели в четверти лиги отсюда, — сказала Мэйбл, криво улыбнувшись Мод. Она была не слишком церемонна, и в манерах ее сквозила едва сдерживаемая враждебность, которую невестка питала ко всему анжуйскому.

Мод всегда подозревала, что Мэйбл неодобрительно относится к ней, но до приезда к Роберту в Бристоль она в полной мере не осознавала всю степень неприязни. Несмотря на усилия Мод завоевать расположение невестки, Мэйбл оставалась колючей, как кустарник с шипами. Когда ее взгляд упал на незаконченное письмо, она нахмурилась, и ее густые черные брови превратились в сплошную линию надо лбом. Мод знала, что Мэйбл считала умение женщины читать и писать дьявольским занятием.

— Это письмо моему мужу в Нормандию, — начала осторожно объяснять Мод. — Я сообщаю ему о нашей победе под Линкольном и прошу, чтобы он прислал ко мне юного Генриха.

— Я удивляюсь, почему вы не послали за сыном раньше.

— Я делала это много раз, но Жоффруа считает, что Генриху приезжать в Англию слишком рискованно. Здесь ему находиться опасно.

— Здесь, опасно находиться всем нам, включая моих детей, — резко возразила Мэйбл.

— Но теперь мне осталось не слишком долго ждать, — продолжала Мод, предпочтя не обратить внимания на колкость. — Я предвкушаю тот радостный момент, когда рядом со мной во время коронации будет стоять мой сын и наследник.

С бесстрастным лицом Мэйбл добавила:

— Это также позволит баронам и простому народу собственными глазами увидеть, что династия, основанная вашим дедом, продолжится в будущем. Очень предусмотрительно — послать за вашим сыном именно сейчас, мадам.

— Естественно, это важно, но я вовсе не потому хочу, чтобы он приехал… — горячо начала было Мод, но тут же остановилась. Не стоило продолжать пикироваться с невесткой. Сегодня радостный день, и не нужно позволять, чтобы Мэйбл портила его своей злостью.

После минутного молчания графиня Глостерская продолжила атаку:

— Кстати, говорят, будто королева Матильда — бывшая королева Матильда… полагаю, что я так должна называть ее, — несколько прошедших дней таскала за собой своего сына Эвстейка по всему Кенту, пытаясь именем Стефана поднять армию. Она оказалась достаточно умна, чтобы предоставить всем возможность видеть это несчастное дитя. Причем в то время, заметьте себе, когда Генриха Анжуйского в Англии совершенно не знают.

При упоминании о жене Стефана Мод застыла. Прямолинейная Мэйбл напомнила ей о том, что Матильда опередила ее. Всего лишь месяц назад бывшая королева совершила секретную поездку в Париж и уговорила молодого Людовика, нового французского короля, обручить его сестру со своим шестилетним сыном и признать Эвстейка будущим герцогом Нормандским. Узнав об этом, Мод пришла в ярость, так как герцогский титул по праву принадлежал Генриху. Но до тех пор, пока Жоффруа не добился полной победы в Нормандии, ничего нельзя было изменить. Людовик Французский номинально стал сюзереном Нормандского герцогства, и признание им Эвстейка было результатом ловкого хода Матильды. Как оказалось, весьма скоро ее кроткая кузина превратилась в тигрицу. Конечно, теперь, когда Стефан уже больше не король, будет совсем другой разговор…

Звук рожка прервал ее мысли. Мод быстро подошла к окну и увидела отряд всадников, въехавших во двор. Она узнала Роберта и Майлса, шерифа Глостера, которому принадлежал этот замок; затем увидела Брайана Фитцкаунта. У нее дрогнуло сердце. Где же… да, это Стефан! Ему помогали слезть с лошади два грума. Мод слыхала, что ее кузен был слегка ранен, но шел он твердо, хотя и несколько оберегал правую ногу.

Пошатнувшись, Мод схватилась за стену, чтобы не упасть. Она не ожидала, что ее захлестнет такая предательская волна чувств. Святая Мария, неужели опять повторится то, что было в Арунделе?

— Они приехали? — спросила Мейбл.

Мод молча кивнула, боясь произнести что-либо вслух.

— Ванна для них приготовлена. Я пойду посмотрю, все ли готово для пира.

— Мне нужно одеться. Скажи Роберту, что я встречусь с ним на пиру.

Мэйбл кивнула и вышла.

Прошел час, но Мод все еще не выходила из своей комнаты. Уже отзвонили колокола к вечерне, но она никак не могла взять себя в руки. За дверью ожидал паж, чтобы сопроводить ее вниз, в большой зал. Задерживаться было уже невозможно. Мод медленно пошла вниз по коридору. Она снова и снова повторяла то, что собиралась сказать своему кузену, готовила то одну речь, то другую. И, естественно, не помнила ни одной из них.

На протяжении шести лет Мод подавляла любовь к Стефану, желая отомстить, разжигая в сердце пламя гнева. Самой важной целью ее жизни стало ниспровержение кузена. Она должна одним ударом не только вернуть себе трон, но и нанести Стефану такую же глубокую рану, какую он нанес ей. Мод жаждала отплатить ему за предательство, за все годы своих страданий. Наконец час ее триумфа настал.

Она спустилась по лестнице; по мере приближения к большому залу шаг ее замедлялся. Приложив руки к щекам, Мод почувствовала, как они пылают. Она поправила золотистую тонкую вуаль, покрывающую волосы, посмотрела вниз на платье и тунику вишневого цвета, на пояс из филигранного золота, обхватывающий талию, на золотую с сапфирами брошь на груди. Мод одевалась с особой тщательностью: она должна с головы до ног выглядеть королевой, ослепить Стефана своей изысканностью, покорить его величественным видом.

У входа в большой зал она остановилась, внезапно охваченная паникой. Паж вопросительно взглянул на нее. С принужденной улыбкой Мод взяла себя в руки и шагнула внутрь.

Центральный камин окружала группа мужчин, слуги подносили им кубки с горячим пряным вином.

— Сестра! — воскликнул Роберт и, отделившись от остальных, направился к ней, приветственно протягивая руки. Мод бросилась к нему в объятия.

— Любимый, любимый брат, как мне отблагодарить тебя?! — выдохнула она ему в ухо, крепко обнимая и целуя его. — Я никогда не забуду того, что ты сделал ради нашего общего дела. Как бы гордился сейчас тобой отец!

Роберт отступил назад. От этих слов лицо его засияло, темные глаза засверкали. Мод, охваченная любовью и благодарностью, крепко сжала его руки. Она будет достойна верности и преданности своего брата!

Рядом появился Брайан, и Мод горячо расцеловала его в обе щеки. Затем к ней приблизился Майлс Глостерский, гигант с копной пшеничных волос и веселыми голубыми глазами. Он подвел к ней за руку Стефана и толкнул его вперед.

— Это ваш пленник, благородная леди, — сказал он, заставляя Стефана стать на колени. — Стань на колени перед твоей законной повелительницей, мошенник!

— Майлс! — В голосе Роберта послышался строгий упрек. — Я тебя предупреждал! Стефан — наш пленник, но он также и наш гость. Обращайся с ним с учтивостью, как этого заслуживает его прежнее положение.

Едва дыша, Мод заставила себя взглянуть на человека, стоящего перед ней на коленях. Руки его безвольно повисли, голова склонилась на грудь, весь вид выражал раскаяние. Она поразилась, заметив в его волосах множество серебристых прядей. Это был ее кузен, поклявшийся провозгласить ее королевой, преданно служить ей и, если будет необходимо, защищать ее достоинство всей своей жизнью. Вместо этого он нарушил свою клятву так бездумно и небрежно, будто на его голову должны были возложить не корону, а кусок яблоневого полена.

Это был отец ее старшего сына, страстный любовник, который доказывал ей свою преданность, умоляя бросить семью и обязанности перед обществом и бежать с ним, а потом разбивший ее сердце и уничтоживший ее веру. У нее были все причины ненавидеть его. На какую-то минуту Мод позволила себе насладиться жалким положением Стефана, заново переживая все зло, которое он причинил ей. Затем ледяная горечь в глубине сердца начала оттаивать.

Стоящий на коленях мужчина в чистой одежде синего цвета, свежевыбритый, нисколько не походил на того всклокоченного, перепачканного кровью злодея, которого ожидала увидеть Мод. Только темно-багровые кровоподтеки у висков и бледность лица свидетельствовали о тяжелых испытаниях, недавно перенесенных им.

Возможно, поражение сломило его дерзкий дух? Может, он действительно смирился? Сердце Мод сжалось от невольной жалости. Испуганно замирая, она обнаружила, что больше всего ей сейчас хочется обнять Стефана и утешить его, как ребенка.

— Кузен, — сказала она дрожащим голосом, — мы встретились снова при самых неблагоприятных для вас обстоятельствах. — Она собиралась сказать совсем не то.

Стефан поднял голову и посмотрел ей в лицо. Мод со смешанным чувством облегчения и досады увидела, что он совсем не изменился. Тот же самодовольно-беспечный вид… разве что взгляд стал чуть мягче. Слегка насмешливые золотисто-зеленые глаза все с той же ласковой теплотой призывно глядели на нее. Кровь ударила ей в голову. Ладони рук стали влажными. Их взгляды встретились, и у Мод задрожали ноги. Она молилась, чтобы присутствующие не заметили, что пленник чувствует себя вполне свободно, в то время как победитель дрожит.

— Действительно, обстоятельства неблагоприятные, — быстро ответил Стефан. — С вашего разрешения, могу ли я подняться? Несмотря на горячую ванну, все мышцы до сих пор болят.

Мод кивнула. Он с трудом поднялся на ноги. Инстинктивно Мод сделала движение, чтобы помочь ему, но вовремя остановилась.

— Далеко не похоже на нашу последнюю встречу в Нормандии, — мягко сказал Стефан. Его многозначительная улыбка намекала на старую тайну, которую разделяли только они вдвоем.

Мод густо покраснела, решив не поддаваться на его льстивые речи.

— Я не помню, что было в Нормандии, но мне хорошо запомнилось, как я мельком увидела вас в Арунделе, хотя нам и не довелось встретиться. Я рада благоприятной возможности поблагодарить вас за рыцарское поведение по отношению ко мне.

Ее слова попали в цель. Стефан поджал губы, вовсе не желая, чтобы ему напоминали о прежней глупости. Если бы не этот безрассудный поступок, ему не пришлось бы сейчас стоять здесь.

— К сожалению, у меня не настолько благородный характер, — с удовлетворением продолжала Мод. — Конечно, с вами будут обходиться со всей учтивостью, как подобает обходиться с человеком вашего положения, но у меня нет намерения позволить вам забыть, что вы мой пленник.

Стефан вспыхнул и судорожно сглотнул, будто пытался проглотить неприятное сообщение о том, что он действительно был пленником. На мгновение в глубине его глаз что-то вспыхнуло и исчезло. Он принужденно улыбнулся Мод и сделал шаг по направлению к ней.

— Я всегда был вашим пленником, — прошептал он. — Ничего не изменилось.

У Мод появилось искушение напомнить ему любимую поговорку Олдит: «У кого мед на устах, у того жало в хвосте». Но прежде чем она смогла сказать это, к ним подбежал ее племянник Филипп, младший сын Роберта.

— Моя мама говорит, что дворецкий готов объявить о начале пиршества, — сказал он, с благоговейным трепетом глядя на Стефана.

Через минуту послышался звук рожка дворецкого, сзывающий обитателей замка и гостей к пиру.

Роберт отвел Мод в сторону и спросил:

— Ты разрешишь нашему кузену присоединиться к нам за высоким столом? — Заметив, что сестра колеблется, он пояснил: — Во время сражения Стефан спас мне жизнь, хотя мог с легкостью убить меня.

Глаза Мод от удивления расширились. Роберт продолжал убеждать ее:

— Не забывай, люди все же любят его, несмотря на множество недостатков. Не давай никому повода говорить, что будущая королева обошлась с ним недостаточно учтиво.

Мод не хотелось на протяжении всего долгого пиршества сидеть лицом к лицу с кузеном. Но Роберт, дипломатичный как всегда, был прав.

— Мы празднуем победу над нашими врагами. И для меня было бы очень почетно, если бы Стефан находился вместе с нами.

Мод последовала за Робертом и остальными к высокому столу, где их уже ожидала Матильда. За столами, установленными ниже, уселись обитатели замка Глостера. Мод сидела на почетном месте между Робертом и Брайаном. Стефана усадили на дальнем конце стола. Позади него стояли два стражника. Глаза Мод все время невольно обращались в его сторону.

— Первый шаг совершен, — сказал Роберт, проследив за ее взглядом. — Теперь нужно победить следующего противника — церковь. Мы должны добиться поддержки главных духовных лиц королевства.

— Я согласна. Самое важное лицо — Анри Винчестерский. Его влияние сможет склонить английских епископов в нашу сторону, а как папский легат он является представителем Рима и пользуется благосклонностью папского престола.

— Но примет ли он нашу сторону? — спросил Брайан.

— Когда я ехала вместе с ним в Бристоль, он не отверг мое предложение, — ответила Мод. — Напротив, я почувствовала, что он не прочь присоединиться к нам и лишь выжидает нужного политического момента.

— Такой момент настал, — сказал Брайан. — Его брат низвергнут, и Англия осталась без правителя. Самое время возобновить ваше предложение, миледи, потому что епископ Анри — ключ к вашей коронации.

— Я завтра же пошлю в Винчестер. — Мод повернулась к Роберту. — Но епископ захочет узнать, какие у нас планы в отношении Стефана.

— Он отправится в Бристоль, где будет помещен в заточение. Безусловно, он будет находиться под строгой охраной, но обращаться с ним будут почтительно, как положено обращаться с персоной его положения. После того, как ты будешь коронована и в стране полностью восстановится мир, мы решим его окончательную судьбу.

Внезапно все оживились: в большой зал вошел валлийский бард. На его коренастый торс была наброшена волчья шкура, лицо заросло густой черной бородой. Подойдя к высокому столу, он поклонился графу Роберту, приветствуя его сначала на валлийском наречии, а затем на нормандском диалекте.

Зал постепенно затихал, и, когда наступила абсолютная тишина, бард запел. Высоким мелодичным голосом он проникновенно пел о том, как граф Глостерский и валлийцы выиграли битву под Линкольном. Слова были настолько волнующими, а мелодия так печальна, что Мод почудилось, будто она сама там находилась. К глазам ее подступили слезы. Бард должен ходить от замка к замку через всю Англию и прославлять эту историю своим пением. И через сто лет люди будут так же, затаив дыхание, слушать о битве под Линкольном, как сегодня слушают волнующую сагу о битве при Гастингсе.

Взгляд Мод все время устремлялся к Стефану. Должно быть, ему нелегко слушать барда, хотя его доблесть на поле боя и описывалась в ярких красках. «Благодарю тебя, Матерь Божья, за то, что скоро он уедет», — подумала Мод. Пройдет много времени, прежде чем ей придется снова увидеться с ним. Когда они встретятся в следующий раз, она уже будет королевой Англии.

* * *

Когда церковные колокола возвестили о полночи, Мод все еще не спала. Не в состоянии заснуть, она уже много часов лежала под балдахином кровати, и в ее воображении все время возникал образ Стефана. Кузен представал перед ней раненый, беспомощный, стоящий на коленях, и она опять почувствовала знакомые токи возбуждения, пульсирующие между ними. Неожиданно для нее самой Мод охватило такое пронзительное желание, что она чуть не закричала. Чувства, которые она считала благополучно похороненными навсегда, теперь всколыхнулись, подобно половодью, грозящему затопить берега. Как она сейчас жаждала держать Стефана в объятиях, опять почувствовать, как его губы прижимаются к ее губам, теплые руки ласкают ее грудь. Тело пылало от множества воспоминаний: обжигающие прикосновения губ Стефана, спускающиеся к ее груди, соскам, — поцелуи, длящиеся, пока Мод не начинала стонать от удовольствия; скольжение его пальцев между ее бедрами, вызывающее одну за другой волны желания… А потом это чудо его тела, накрывающее ее, и исступленный восторг соединения.

Вся в поту, дрожа, Мод села на кровати, выпрямившись, как стрела. Сердце ее бешено колотилось, и, не отдавая себе отчета в своих действиях, она вскочила с кровати, натянула отделанное мехом платье и кожаные туфли, подхватила железный подсвечник и побежала к дверям спальни. Две ее фрейлины крепко спали. Мод открыла дверь, выглянула в коридор, да так и застыла, пока к ней не подбежал стражник, чтобы выяснить, все ли в порядке. Она посмотрела на него невидящим взглядом, приходя в себя, и слабым голосом пробормотав извинения, вернулась в спальню.

Пресвятая Богородица, что же с ней случилось? Испуганная тем, что она настолько потеряла контроль над со бой, Мод непослушными пальцами сняла платье и туфли и опять забралась в постель. Свернувшись под одеялом, она зарылась в подушку, стараясь заглушить звуки безутешных рыданий, и, наконец обессилев, перестала дрожать. Она чувствовала себя опустошенной, но сознание постепенно прояснилось. Теперь Мод убедилась, что огонь любви к Стефану пылает так же ярко, как и прежде. И это — ее крест, который предстоит молча и стойко нести всю оставшуюся жизнь. Если ей суждено жить, мучаясь от неудовлетворенного желания и одиночества, то она должна добиться власти — такой же всеобъемлющей, как и любовь. Это цена, которую ей придется заплатить, чтобы стать королевой.

 

10

На следующее утро Мод проснулась рано, посетила мессу в часовне, разговелась после ночи и удалилась в свою спальню написать несколько писем. Но только она погрузилась в тщательное составление письма брату Стефана, как стук в дверь отвлек ее внимание.

— Доброе утро, — сказал Роберт, входя в комнату. — Мы с Брайаном и Мэйбл отправляемся в Бристоль, чтобы подготовить там все для нашего пленника. Стефана мы оставляем здесь, под присмотром Майлса, пока не будет обеспечена его надежная охрана в замке Бристоль. Я постараюсь вернуться как можно скорее.

Мод встала.

— Звучит весьма разумно. — Сердце ее учащенно забилось при мысли о том, что следующие несколько ночей будут проведены под одной крышей со Стефаном.

Она поцеловала брата на прощание и продолжала писать письма, пока рожок дворецкого не начал сзывать обитателей замка к завтраку.

Каждый этаж замка охранялся стражниками. Они стояли и в большом зале, вдоль стен. Мод села вместе с Майлсом и его женой за высокий стол и спросила, как обстоят дела у Стефана. Майлс ответил ей, что бывший король жалуется на неважное самочувствие и что он послал к нему своего личного лекаря.

— Что его беспокоит? — спросила Мод.

Майлс пожал плечами.

— Как я догадываюсь, ничего, кроме его сокрушительного поражения. Но чем мы можем ему помочь? И как люди расценят то, что он заболел здесь, находясь под нашим присмотром? — Майлс скривился. — Все будут считать, что мы дурно обращались с их любимым Стефаном. Просто невероятно, за что его до сих пор любят, ведь он такой нестоящий человек. — Шериф оторвал ногу жареной птицы. — Будь на то моя воля, с позволения сказать, я бы не нянчился с ним из-за того, что он монарх, а…

— Возможно, ему нужно приготовить крепкий бульон, — перебила его Мод, не желая слушать, что сделал бы Майлс с ее кузеном. — Мы должны принять все меры предосторожности, чтобы поддержать его здоровье. — И, чтобы эти слова не прозвучали как проявление слишком большой заботы, добавила: — Это в интересах политики, как вы сами сказали.

— Я прослежу, чтобы ему приготовили бульон, миледи, — с готовностью сказала жена Майлса.

День и ночь прошли без происшествий. На следующее утро Майлс, истомившийся от бездействия, решил отправиться на охоту.

— Я видел Стефана, — сказал он Мод после утренней мессы. — Он чувствует себя чуть лучше, но еще не совсем пришел в себя. Как я и подозревал, лекарь не обнаружил у него ничего серьезного. Меня не будет лишь несколько часов.

Майлс уехал в окружении рыцарей, его жена удалилась в свою комнату, а Мод — к себе в спальню. Она обнаружила, что не может ни на чем сосредоточиться, что все ее мысли поглощены Стефаном. Будто невидимая нить протянулась между их комнатами. Что-то медленно, но неумолимо толкало Мод к кузену. Как жаль, что здесь нет Олдит или кого-нибудь, с кем можно было бы облегчить душу.

Что же все-таки с ней происходит? Ведь, в конце концов, сейчас у нее появилась долгожданная возможность заставить Стефана почувствовать, что такое рухнувшие надежды, испытать, что ощущаешь, когда все мечты разбиваются вдребезги, а самая суть твоей жизни разрывается в клочки. Казалось, она должна ликовать, упиваться победой. Конечно, так и есть, но упущено что-то главное, что-то… внезапно Мод поняла, что именно: ей необходимо предъявить Стефану обвинения прямо в лицо. Почему она не догадалась об этом раньше?

Поднявшись из-за стола, она схватила несколько рулонов пергамента и решительно вышла из спальни.

Ее сердце гулко застучало, когда она приблизилась к комнате, где содержался Стефан, и увидела шестерых стражников, вооруженных копьями, стоявших возле толстой дубовой двери. Приняв царственный вид, Мод подняла свитки пергамента повыше.

— Я пришла увидеть узника. Он должен подписать несколько важных документов, — сказала она властным голосом, удивившись про себя, почему ей вдруг понадобилось объяснять свои действия.

Стражники поклонились и сразу же открыли дверь. Двое из них вознамерились сопровождать ее в комнату, но Мод жестом остановила их.

— В этом нет нужды, благодарю вас. Если понадобится, я вас позову.

Она шагнула в комнату, и дверь за ней затворилась.

Стефан, одетый в белую полотняную рубашку, синие штаны, плотно обтягивающие ноги, и потрепанную тунику, лежал на деревянной кровати и, по-видимому, спал. Он поднял голову, открыл глаза и быстро сел в изумлении. Мод с удивлением отметила, что выглядит он отдохнувшим и в добром здравии; багровые кровоподтеки на его лице почти зажили.

— Ты спал? Я приду позже, — внезапно запаниковав, Мод повернулась к двери.

— Нет, подожди. Я не спал. Пожалуйста… не уходи.

Мод помолчала, заставив себя успокоиться, потом опять повернулась к нему.

— Я не хочу нарушать твой отдых, ты ведь нездоров.

Он свесил с кровати длинные ноги и, болтая ими, криво улыбнулся.

— Не сомневаюсь, что там, куда я поеду, будет прекрасная возможность отдохнуть. Я хотел бы, чтобы ты осталась, хотя боюсь, что здешняя унылая обстановка не слишком располагает к общению.

Мод оглядела скудно обставленную комнату. Возле кровати стоял шаткий стол, а на нем — таз с водой, кувшин и деревянная чашка; рядом — два потертых мягких стула и дубовый сундук. Пол покрывал сухой тростник, в углу горела жаровня.

— Ты написала моей жене? — спросил Стефан, указывая на пергамент в ее руке.

— Да, и твоему брату. Сегодня вечером один гонец отправится в Лондон, а другой — в Винчестер. — Мод медленно подошла к одному из стульев и села.

Стефан поджал губы.

— Я вижу, ты не теряла времени в обществе Анри. — Он сделал паузу. — Ты считаешь, что для меня все будет кончено, если он отвернется от меня?

— Почему он должен хранить тебе верность после того, как потерял Кентербери? Я не единственная, кто пострадал от нарушенных тобой обещаний. Предавать для тебя так же естественно, как и дышать.

Стефан покраснел, и Мод с удовлетворением отметила это. В конце концов, она пришла затем, чтобы ранить его, насмехаться над ним, обижать. Она с наслаждением выплескивала ему в лицо свое раздражение, как будто это могло вернуть украденные у нее гордость и уважение к себе.

— Полагаю, ты ищешь помощи Анри, чтобы сговориться с церковью? — глухо спросил Стефан.

— Естественно, я должна иметь расположение духовенства, а епископ — наиболее влиятельный человек. — Мод помолчала. — Добившись церковной поддержки однажды, я буду знать, как ее сохранить.

— Даже если мой брат согласится помочь, тебе будет нелегко, кузина. Я говорю так не со злобы, не из чувства мести.

— Благодарю за заботу, но я знаю обо всем, что подстерегает меня впереди.

— Не сомневаюсь.

— Твои ошибки светят, как маяки в темноте, — парировала Мод. — Мне нужно просто-напросто избегать их.

К ее удивлению, Стефан вдруг запрокинул голову и расхохотался.

— Клянусь Рождеством Христовым, ты ранишь до крови.

— Тогда мы квиты, — горячо сказала Мод, решив не складывать оружия. — Хотя раны, которые ты нанес мне, гораздо глубже… они не затянутся полностью, пока я не окажусь на троне, а ты не заплатишь за свое преступление.

Стефан отшатнулся, будто она ударила его булавой с шипами. Как часто ей хотелось швырнуть ему в лицо обвинение в чудовищной измене, прорваться сквозь броню его обаяния к самой уязвимой точке в душе. Взглянув ему в лицо, Мод увидела, что достигла цели. Вот теперь она должна почувствовать опьянение триумфом! И она его чувствовала, конечно, чувствовала. Но сердце ее по-прежнему предательски тянулось к нему.

Стефан старался не смотреть на Мод, взгляд его метался по комнате, как загнанный в угол зверь, ищущий спасения. Наконец он закрыл дрожащими руками мертвенно побледневшее лицо.

— Боже мой, ты не знаешь, как я боялся этого момента, — горестно прошептал он хриплым голосом. — По правде говоря, я в общем-то здоров. У меня просто не хватало мужества опять смотреть тебе в лицо, видеть боль и обиду в твоих глазах. Я скорее убью себя, чем причиню тебе боль.

— Лжец, лжец! Почему ты так поступил? Почему? Ты поклялся священной клятвой служить мне. Ты, наконец, многим обязан моему отцу, который дал тебе все. Но самое главное — я верила, что наша любовь огромна, и я с радостью провела бы остаток своих дней в воспоминаниях о ней… — Мод не смогла продолжать. Слезы хлынули из ее глаз и побежали по щекам. К стыду своему, она зарыдала, судорожно всхлипывая.

Стефан соскочил с постели и бросился перед ней на колени.

— Да, у нас была огромная любовь! Она жива и до сих пор, и будет жить всегда, я не сомневаюсь в этом. Пожалуйста, пожалуйста, не плачь! Я недостоин твоих слез. — Он схватил ее холодные, как лед, руки и крепко сжал их. — Я горько сожалею, что так сильно обидел тебя и нарушил клятву, но… но… — Он замолчал, как бы выстраивая свои мысли. — Но неприятная правда в том, что мой дядя сделал роковую ошибку, объявив тебя своей наследницей наперекор всякому благоразумию и сложившимся взглядам, освященным веками традициям, против желания его подданных и ближайших советников. Нет, позволь мне закончить, — сказал он, когда Мод попыталась возразить. — Нормандские бароны никогда не позволят, чтобы корона возлегла на голову женщины, имеющей мужа-анжуйца, который станет их королем. Никогда! И то, что я сделал, насколько бы ни было гадко, справедливо.

— Я впервые слышу, что измена и амбиции называются справедливостью, — возразила Мод. — Ты думаешь, что это снимает с тебя вину? Оправдывает твое предательство?

— Я не пытаюсь оправдаться, — мягко сказал Стефан. — Ты имеешь все основания порицать меня. Если бы я смог наказать себя сам, надеть власяницу и посыпать пеплом голову, я бы с радостью это сделал.

Он вытер ей слезы тыльной стороной руки.

— Я виноват. Я очень виноват. Я не вправе просить тебя о прощении, потому что недостоин его. — Стефан вздохнул. — Ты можешь утешиться тем, что твоя звезда сейчас восходит, в то время как я буду находиться в плену, без друзей, без семьи, лишенный даже возможности выбора. — Он отпустил ее руки и встал на ноги. — Честно говоря, меня страшит то, что ждет меня впереди. Я ничего не боялся в бою — ни смерти, ни увечий, но находиться в заточении месяцы, а возможно, и годы… — голос Стефана дрогнул, и он отвернулся от Мод.

Когда Мод увидела, как отчаянно Стефан пытается справиться с собой, ее рыдания утихли и слезы начали высыхать. Сердце сжалось от нечаянной жалости, и ее охватил внезапный порыв.

— Ты не поедешь в Бристоль, — сказала она, глядя ему в неподвижную спину. — Я освобожу тебя.

Стефан повернулся, глаза его сверкнули надеждой.

— Но ты должен признаться перед всеми в том, что совершил предательство и что Хью Биго лжесвидетельствовал для того, чтобы ты получил трон. Заяви, что ты признаешь меня законной наследницей, и откажись от претензий на корону. Я клянусь, что тебя отправят на корабле в Булонь, где Матильде с детьми со временем будет разрешено присоединиться к тебе.

Огонек в глазах Стефана потух.

— Ты пришла именно за этим? — резко спросил он. — Просить, чтобы я предал тех, кто поклялся честно служить мне как королю? — Стефан гордо выпрямился. — Я могу быть твоим пленником, но в сердцах моих подданных я остаюсь их монархом и буду им до тех пор, пока архиепископ Кентерберийский не коронует тебя… если он когда-либо решится на такой шаг. Тебя не желают, кузина, но ты отказываешься это видеть.

— И ты осмеливаешься говорить о предательстве мне? — закричала Мод. — Может быть, когда-то люди действительно охотно тебя приняли, но что теперь? После того, что ты сделал с их страной? Сейчас тебе представился удобный случай исправить свои ошибки. Если ты действительно сожалеешь о причиненном вреде, ты должен принять мое предложение.

— Я очень хочу поступить именно так, но не могу. — Лицо Стефана приобрело упрямое выражение. — Я отказываюсь от твоего предложения. Не пытайся управлять мной или подчинить меня своему желанию.

Мод почувствовала, как в ней поднимается горячая волна гнева.

— Подчинить тебя моему желанию? Скверная шутка, ведь ты знаешь, что я всегда была твоей служанкой, настолько опьяненной любовью, что не распоряжалась собственным сердцем.

— Надменная, своевольная императрица была моей служанкой? — Стефан коротко засмеялся. — Покорной? Уступчивой? Смиренной? Да ты не станешь такой до второго пришествия! Клянусь Рождеством Христовым, ты плохо себя знаешь! Это ты-то тоскуешь по мне? Но ведь ты не уехала со мной — нет, корона была для тебя гораздо важнее! Ты не хотела поступиться ничем, если уж говорить правду. Страстно желая чего-нибудь, кузина, ты становишься похожа на бурный ураган, который стремится снести все перед собой.

Утратив последние остатки самообладания, Мод в негодовании подскочила к Стефану и замолотила кулаками по его груди и лицу. От бешеной ярости перед глазами у нее плыл красный туман. Стефан поймал ее запястья, но Мод начала дико лягаться и сильно стукнула его по лодыжке носком башмака.

— Ой! Сучка! Бешеная лисица! Прекрати, слышишь? Прекрати сейчас же!

Он сильно встряхнул ее, крепко сжав запястья.

Мод задохнулась:

— Мне же больно!

— Поделом, мегера! Иисусе, это все равно что держать злобную дикую лисицу!

Мод наклонилась, чтобы вцепиться зубами в его запястье, но Стефан с проклятиями внезапно схватил ее и швырнул на кровать с такой силой, что у нее захватило дух, а юбки задрались выше колен. Набросившись на нее, он прижал ее вытянутые руки к постели. Мод боролась и вырывалась, но безрезультатно.

— Ах ты, фурия! Тебя нужно как следует проучить, — сказал Стефан сквозь зубы. Лицо его побелело, зеленые глаза сверкали. И вдруг почти внезапно гнев превратился в желание. Мгновенно пронзенный им, Стефан какую-то минуту глядел на приоткрытые губы Мод, а затем прижался к ним ртом. К удивлению Мод, прикосновение его губ погрузило ее в головокружительный водоворот чувств, и губы сами раскрылись навстречу поцелую, который становился все глубже и глубже. Тело Мод, истомившееся по прикосновениям Стефана, затрепетало. Она почувствовала, что погружается в мощный поток, заструившийся между ними. Стефан отпустил ее руки, которые тут же обвились вокруг его шеи. Глубоко вздохнув, он продолжал целовать Мод, будто никак не мог насытиться ее ртом. Его руки отыскали ее грудь и начали ласкать ее с нетерпеливой настойчивостью, пока под его прикосновениями Мод не почувствовала, как набухают соски. Но когда Стефан попытался поднять ее тунику, Мод нашла в себе силы оттолкнуть его.

— Нет, — прошептала она, — это слишком опасно. Я не рискну.

Стефан громко застонал от вспыхнувшего нетерпения, рука заскользила по ее бедрам, пальцы нащупали обнаженное тело над коленями… И тогда, воспламенившись и вспыхнув от всепоглощающей потребности, тело ее выгнулось навстречу Стефану, а ноги раздвинулись.

Когда он вошел в нее, все его тело содрогнулось, и Мод почувствовала у виска тяжелое дыхание и стук его сердца рядом со своим сердцем.

Она настолько остро ощутила этот момент, что ей хотелось продлить наслаждение, но вспышка страсти была слишком неудержимой, а чувство опасности невероятно усиливало каждое ощущение. Вместе со Стефаном они устремились вперед, в восторженном полете воспаряя все выше и выше, пока взрыв наслаждения не вспыхнул тысячами звезд.

Когда Мод вернулась на землю, Стефан баюкал ее в своих руках.

— Любимая кузина, — прошептал он с затуманившимися от пережитой страсти глазами. — Жестокая судьба замыслила сделать нас врагами, хотя наше предназначение — быть верными любовниками.

— Да, — прошептала Мод. Если бы никогда не покидать надежное прибежище его рук! Но она уже, волнуясь, поглядывала на дверь.

Нежно поцеловав Стефана в лоб, Мод быстро выскользнула из кровати, оправила юбки и пригладила волосы. Стефан соскочил на пол вслед за ней, натянул штаны, наклонился, поднял с пола листы пергамента — она совсем забыла о них — и протянул их Мод. Как раз вовремя!

За дверью раздались голоса, и в комнату шагнул Майлс Глостерский. Он посмотрел на Мод и Стефана, вопросительно переводя взгляд с одного на другого, будто почувствовав, что между ними что-то произошло. Мод испуганно уставилась на него. Она понимала, что должна объясниться, но от страха лишилась дара речи.

— Миледи пыталась подкупить меня, требуя, чтобы я отказался от моего королевства в ее пользу, и обещала мне за это свободу в Булони, — сказал Стефан со своим обычным апломбом. — Естественно, я отказался.

Лицо Майлса тут же прояснилось.

— Вы всегда были дураком. — Он повернулся к Мод. — Вам нужно было посоветоваться с Робертом, прежде чем делать ему это предложение.

— Я сочла, что так будет лучше. Позвольте мне объяснить, — сказала Мод, уже взяв себя в руки. Ведя Майлса к выходу, она через плечо бросила Стефану короткий благодарный взгляд. Он подмигнул ей так проказливо, что она едва удержалась, чтобы не рассмеяться.

* * *

Больше они не виделись. Через два дня вернулись Роберт и Брайан со старшим сыном Роберта Вильгельмом, который должен был сопровождать Стефана в Бристоль. На следующее утро он отправлялся начинать свою жизнь пленника.

Мод вышла во двор с Брайаном и Робертом, где под пасмурным небом, обещавшим разразиться дождем, ожидали навьюченные лошади и вооруженные рыцари. Стефан, в синей мантии и латных рукавицах, сидел на черном жеребце. Лицо его было бледным, но спокойным, только в глазах отражалась смутная печаль. Мод охватила жалость, когда она подумала о том тяжелом испытании, которое ему предстояло. Дело не в том, что с ним могли дурно обращаться или лишить его насущных потребностей, — для человека действия заключение в тюрьму равносильно погребению заживо.

Их глаза встретились, и лицо Стефана внезапно оживилось и потеплело. Мод почудилось, будто рука его протянулась к ее сердцу и охватила его. Стефан по-детски улыбнулся ей, натянул на голову капюшон плаща, развернул лошадь и, окруженный рыцарями и вьючными лошадьми, выехал со двора в сопровождении Вильгельма Глостерского и отряда тяжеловооруженных всадников. Тихо пошел дождь.

 

11

Через две недели, свежим, прохладным мартовским днем, Мод выехала в Винчестер, где епископ Анри согласился встретиться с ней за городскими воротами. Хотя она решительно пыталась выбросить из головы все мысли о Стефане, он всегда невидимо присутствовал рядом с ней и был молчаливым свидетелем всему, что она говорила или делала. И тем не менее Мод не удавалось долго предаваться мечтаниям — перед ней стояла огромная задача: добиться, чтобы Англия признала ее своим новым правителем. В предстоящие трудные дни ей понадобится собрать все силы и держать себя в руках.

Майлс, Брайан и Роберт со своей армией сопровождали ее по пути на юг. Хотя Стефан находился в заключении, у него до сих пор оставалось много приверженцев, и путешествовать без охраны было опасно.

Проехав десять лиг от Глостера, они оказались у небольшого городка Котсволда. Когда Мод со своим отрядом въехала на городскую площадь, ее белую лошадь окружила толпа энергичных горожан, которые стали настойчиво просить, чтобы она сказала им несколько слов.

— Люди добрые… — начала Мод, приободренная их явным интересом, но тут же остановилась. Ей никогда не приходилось говорить перед большой толпой. «Что сказал бы сейчас мой отец?» — подумала Мод, и тут же к ней пришло вдохновение. — Я знаю, что вы страдаете под властью Стефана из Блуа. Обещаю вам, что, когда я стану вашей королевой, вернутся дни короля Генриха, — времена мира и изобилия на земле для людей и животных, времена, когда ни один человек не смел причинить зло другому.

Раздались одобрительные крики — все поддерживали Мод и соглашались с ней.

— Да! — раздался голос из толпы. — Верни дни Справедливого Льва, и мы благословим твое правление всеми нашими сердцами!

Это заявление приветствовали громкими возгласами, и толпа заволновалась — все заулыбались, начали подбрасывать вверх шапки. Какая-то женщина с маленьким мальчиком вцепилась в юбки Мод, схватила ее руку и прижала к губам. «Это же мои подданные» — у Мод подступил комок к горлу: она ощутила свою связь с ними гораздо сильнее, чем когда бы то ни было. В жилах многих из них, как и у нее самой, текла смешанная нормандско-саксонская кровь. Невзирая ни на что, эти люди охотно признают ее своей королевой. У Мод перехватило дыхание от благодарности к ним, но она лишь робко улыбнулась женщине. Не в состоянии выразить свои чувства словами, она молилась в душе, чтобы ее поведение не выглядело недостойным.

Неожиданно над головой Мод пролетел камень и упал не более чем в пяти футах от нее. Толпа отпрянула назад, а из задних рядов кто-то выкрикнул:

— Я слышал, что эта волчица заковала нашего доброго короля в подземелье Бристоля, как простого преступника!

Мод охватил ужас.

— Господь мне свидетель, это неправда! — закричала она. — Бывший король содержится в заключении со всем почетом и может свободно передвигаться по замку Бристоль!

Послышались отдельные выкрики:

— Свободу нашему настоящему монарху!

Солдаты Роберта тут же окружили толпу, и смутьяны были обнаружены и оттеснены. Мод мельком заметила темное злобное лицо человека, продолжавшего выкрикивать оскорбления, когда его тащили с рыночной площади.

Она попыталась снова обратиться к людям, но все было испорчено. Толпа молча расходилась.

Путешествие в Винчестер продолжалось, и неприятный инцидент остался позади. «Это отдельный случай, — убеждала себя Мод, — не стоит его принимать всерьез». За исключением нескольких недовольных, люди городка выказали ей свою поддержку. Ни малейшая тень сомнения не должна портить ее триумфальную поездку через весь юго-восток Англии. Но в памяти Мод все время всплывали слова Стефана: «Ты ступила на нелегкий путь, кузина».

Через два дня она с нетерпением дожидалась епископа Анри в своем ало-золотом шатре под стенами Винчестера. Когда он наконец прибыл под разбушевавшимся ураганным ливнем, Мод встретила его сердечно, не доверяя, однако, изворотливому епископу ни на йоту.

— Я так ждала этого дня, — сказала она, предлагая ему скамейку и кубок вина.

Усевшись, Анри поплотнее закутал плечи плащом, будто хотел втянуть его в себя. Мод не представляла себе, какие мысли бродили сейчас у него в голове, но чувствовала, что он внутренне напряжен, и это следовало преодолеть.

— Придвинь жаровню поближе к его светлости, — сказала она Роберту. — Похоже, что он продрог до костей.

Отчужденные манеры кузена Анри всегда заставляли Мод чувствовать себя стесненно, но сейчас она не могла позволить ему запугивать ее, слишком многое поставлено на карту.

— Я не могу сделать вас архиепископом Кентерберийским до тех пор, пока жив Теобальд из Бека, — начала она без предисловий, — но, став королевой, готова назначить вас своим главным советником и священником. Вы будете для меня тем, кем был Роджер Солсберийский для моего отца. Ни у одного прелата не было в руках большей светской власти.

Анри поднял брови, и на его бескровных губах заиграла ледяная улыбка.

— И что вы потребуете за эту особую честь?

Мод прямо встретила его взгляд.

— Ключи от казны, поддержку нормандских баронов и духовенства Англии, а также благословение Рима.

Анри невесело засмеялся.

— Господи помилуй! Да, вы немногого хотите! Но я не могу творить чудеса, Боже упаси! — Его глаза сузились. — Требовать от людей, чтобы они признали наследницей английского трона женщину, имеющую мужа-анжуйца, — то же самое, что требовать чуда. — Он посмотрел на свои руки, на изящные пальцы, унизанные кольцами, вспыхивающими искрами в отсветах жаровни. — Это всегда было трудно, с тех самых пор, как ваш отец принял рискованно смелое решение объявить вас своей наследницей.

Слова Анри звучали обидно, умышленно ранили, но еще более ужасным было то, что он фактически отказывался помочь ей. Почти подавленная паникой, Мод в отчаянии пыталась сообразить, как уговорить его. «Польсти ему, — голос Стефана прозвучал в голове так ясно, будто он стоял рядом с ней. — Будь искусной, предстань перед ним женщиной, а не королевой».

— Вот именно поэтому я так зависима от вас, кузен, — медленно произнесла она. — Под вашим мудрым руководством я надеюсь убедить всех, что решение отца не было таким уж рискованным. — Она улыбнулась епископу своей самой, как она надеялась, восхитительной улыбкой.

Анри медленно потягивал вино, и Мод почувствовала, что его напряжение несколько ослабевает.

— Вы просите меня преодолеть вековые традиции и предубеждения…

— Что еще я могу вам предложить? — перебила она его, воскрешая в памяти дни при императорском дворе, когда ей приходилось наблюдать ловкие сделки императора с честолюбивыми церковниками. — Вы только скажите, ваша светлость. Я дам вам все, что пожелаете… если только это будет в моей власти.

Мимолетное выражение удовлетворения промелькнуло на лице епископа. Мод затаила дыхание.

— Если я соглашусь — но я не даю такого обещания, имейте в виду, — то вы должны, для начала, быть готовой подчиняться моему решению при всех назначениях в епархиях и аббатствах. К тому же я должен быть абсолютно уверен, что вы не станете предпринимать попыток вмешиваться в дела Святой церкви и не будете пытаться любым способом заставить ее служить короне.

Мод предвидела это.

— Я согласна. Обещаю выполнить все то, о чем вы говорите. Клянусь моим сыном и наследником — или любой святой реликвией по вашему выбору.

Анри опять поднял брови.

— Конечно, сейчас вы соглашаетесь. Но почему я должен верить вашим словам? Мой брат также давал подобные обещания, и все мы знаем, как он их сдержал.

— Мы должны доверять друг другу, — просто сказала Мод. — Я не настолько глупа, чтобы идти против Святой церкви в то время, как я нуждаюсь в ее поддержке и когда мне так нужна ваша помощь. Мое слово — закон.

Анри выслушал это, слегка наклонив голову.

— Я ничего вам не обещаю, — сказал он после минутного раздумья. — В особенности того, что касается баронов. Тем не менее я приму вас в Винчестере и потребую, чтобы священники и бароны постарались прийти. А также приглашу архиепископа Кентерберийского посетить нас. Без него вы не можете быть коронованы. — Он встал. — Если станет очевидно, что вас признают, то тогда — и только тогда — я приму меры, чтобы вам были вручены ключи от казны, и соглашусь служить вам как своему монарху в том качестве, которое вы предложили.

— Благодарю вас, кузен, — сказала Мод. — Я в ваших руках.

— Мы все в руках Господа, — поправил ее Анри, уходя.

Роберт встал и потер лоб.

— Клянусь Богом, это было хорошо сделано, сестра. Я бы скорее торговался с самим дьяволом, чем состязался в остроумии с епископом Винчестерским.

— Он уговорит их, брат? Могла ли я сделать больше?

— Больше? — Роберт вытаращил глаза. — В какой-то момент я испугался, что ты предложишь ему корону!

И брат с сестрой обнялись, охваченные внезапным приступом смеха.

* * *

Мод ожидала под стенами Винчестера больше недели, нервничая из-за задержки. Наконец она получила письмо от епископа, в котором говорилось, что все подготовлено и она может въехать в город, но Анри не в состоянии предсказать, как ее примут.

Одетая в пурпурно-золотой бархат, со сверкающими от драгоценностей шеей, запястьями и пальцами, во главе величественной процессии Мод въехала в Винчестер. На улицах выстроились любопытствующие посмотреть на нее. Мод узнавала торговцев в богатых, отделанных мехом одеждах, крепких йоменов с женами и детьми, разодетых в их лучшие убранства, священников в черных рясах, бедняков в изношенных одеждах и рыцарей-наемников.

Никто не приветствовал ее, когда она проезжала мимо на своей белой лошади, но лица в толпе не были недружелюбными. Мод улыбалась людям и приветственно поднимала руку, жадно впитывая все, что видела вокруг. Она не была в Винчестере десять лет, но все выглядело знакомым: многочисленные монастыри и церкви; веселые разукрашенные балаганы, откуда доносились сочные ароматы жареного мяса и горячих пирогов; промелькнувший в конце Хай-стрит замок, построенный из камня и дерева еще ее дедом. Проезжая Джуэри-стрит, она снова вспомнила Стефана и ощутила пустоту в сердце.

Когда Мод подъехала к строящемуся кафедральному собору, колокола возвестили о времени сексты. Ее приветствовал епископ Винчестерский, одетый в церемониальные одежды; на голове его возвышалась инкрустированная золотом митра, а в руке он держал украшенный драгоценными камнями епископский посох. Чуть поодаль Мод увидела аббатов и епископов, сгрудившихся вместе, как черные птицы, слетевшиеся к добыче. На другой стороне кафедральной площади ожидала группа богато одетых баронов; среди них Мод узнала многих, которые вначале принесли присягу ей, а затем дали торжественное обещание верности Стефану.

— Все прекрасно, ваша светлость, — сказала Мод Анри, когда они входили в собор к вечерней мессе. — Я даже не ожидала, что можно будет собрать так много народу. Это очень обнадеживает.

— С виду похоже, но помните, что никто еще ничего для себя не решил.

После службы Мод поехала на рыночную площадь, где епископ провел публичное собрание. Она внимательно слушала, как Анри начал говорить; его сильный, мелодичный голос доносился до самых далеких рядов собравшихся. Взгляд Мод скользил по лицам в толпе, ловя каждый отклик.

— Этот корабль государства, созданного герцогом Вильгельмом Нормандским, первым нормандским королем Англии, и еще более укрепленного в своем могуществе и силе моим дядей, королем Генрихом, посажен на мель гибельным царствованием моего брата. — Анри замолчал Две капельки пота скатились по его виску.

На площади стало так тихо, что Мод могла расслышать стук собственного сердца. Как же Анри сможет объяснить людям, почему теперь он отрекается в ее пользу от своего брата, которому шесть лет назад помог взойти на трон, если во всеуслышание осуждал ее тогда?

— Конечно, я люблю моего брата, как нам всем велит Господь, — продолжал епископ. — Но я постоянно убеждал его соблюдать справедливость, относиться к Святой церкви с почтительностью и уважением, как она этого заслуживает, сохранять мир и порядок в стране. Однако мои слова резко отвергались, все мои усилия презирались. — Его голос все возвышался и звучал уже подобно грому. — Божья кара настигла моего брата: он стал жертвой человека, который имеет больше прав царствовать, чем он! — Толпа ахнула, и все глаза обернулись к Мод. — Урок понятен. Мы должны склониться перед мудростью высших сил и принять тот знак, который Бог посылает нам. — Анри повернулся и указал пальцем на Мод. — Вот наша новая надежда в лице Мод, дочери Англии и Нормандии, единственной наследницы нашего любимого покойного короля Генриха. Преданная почитательница Святой церкви, мать троих сыновей, императрица, которая правила со своим покойным мужем при императорском дворе, она имеет все достоинства, чтобы быть королевой нашего государства. Что нам остается, как не пообещать ей по меньшей мере, свою верность?

— Ну и толковый бестия, — прошептал Роберт на ухо Мод. — Он сумел ни разу не упомянуть о Жоффруа Анжуйском и не коснулся щекотливого вопроса о прежней клятве верности Стефану. Впечатляюще.

Мод была в не меньшей степени поражена искусным красноречием епископа. Но удалось ли ему завоевать ей приверженцев, в которых она крайне нуждалась?

Последовало короткое молчание, и Мод показалось, что ее жизнь висит на волоске. Затем по толпе медленно пополз шепот одобрения, постепенно перерастающий в сдержанные ободряющие возгласы. Мод почувствовала такое облегчение, что едва сдержала громкий крик. Если сейчас и не прозвучало бурных, единодушных приветствий, которых Мод так жаждала, то со временем она еще услышит их, наверняка услышит. Эта новая уверенность забила в ней ключом, и, не в состоянии сдержать свою радость, она бросилась к Роберту и так крепко сжала брата в объятиях, что он стал умолять освободить его, прежде чем треснут ребра. Увидев Анри, приближающегося к ней с самодовольной улыбкой на лице, Мод отпустила Роберта.

— Я льщу себя надеждой, что мы добились некоторых успехов, — вымолвил епископ.

Мод всплеснула руками.

— Вы были великолепны, кузен! Как же мне отблагодарить вас? — В порыве чувств она попыталась обнять и его.

— Бог мой, вы забываетесь, мадам! — Анри покраснел и быстро отступил назад, на безопасное расстояние. Однако Мод могла бы поклясться, что епископ менее недоволен, чем он это выказывал.

На следующий день на рыночной площади Анри провозгласил перед собравшейся толпой:

— Мы приглашаем вас всех принести клятву верности нашей Domina, Леди Англии.

Мод удивилась и воодушевилась — титул Domina давался лишь вновь избранной королеве перед коронацией. Вот и еще на несколько шагов она продвинулась к цели.

Епископ продолжал:

— Так как Domina — законная наследница, то тех, кто пойдет против нее, приговорят к отлучению от церкви, а тем, кто поддержит королеву, будет даровано отпущение грехов.

Бароны и священники поспешно начали приносить официальную присягу верности Мод. Тотчас же после церемонии неожиданно появился ее дядя Давид, король Шотландии, промаршировавший к площади в сопровождении войска шотландских горцев, одетых в звериные шкуры и свирепо скалящих зубы. Своими огромными ручищами он поднял Мод, как ребенка, и чуть не задушил в объятиях. В восторге Мод расцеловала его бородатое лицо.

— Я выехал сразу же, как только получил известия о поражении узурпатора, девочка. — Мягкие голубые глаза Давида лучились любовью. — Наконец-то малютка моей сестры станет королевой. Хвала Господу!

Он выразил желание немедленно принести присягу Мод и произнес ее громко, трепещущим страстным голосом, отчетливо выговаривая слова.

Как только Давид закончил говорить, Мод краем глаза заметила, что к епископу Винчестерскому приближается человек в официальной судейской одежде. За ним шел церковник в черной рясе, который нес шкатулку из резной слоновой кости. По бокам его ограждали от толпы полдюжины тяжеловооруженных всадников. Чиновник подошел к епископу, открыл ключом шкатулку и поднял крышку. Анри осторожно вынул из нее предмет, завернутый в старинный красный шелк, и с торжественным выражением на лице шагнул к Мод; сзади его плотно окружили всадники.

Площадь застыла в выжидательном молчании. У Мод застучало сердце, когда Анри вложил ей в руки королевскую корону, изготовленную когда-то для Вильгельма Завоевателя. Последний раз она прикасалась к этому золотому венцу в день ее отъезда из Англии, когда отец дал ей подержать корону. Мод вспомнила его слова так ясно, будто услышала их только вчера: «Твой дед завоевал эту корону в кровопролитной битве. Она олицетворяет силу, богатство и достоинство». И теперь корона принадлежит ей.

И точно так же, как и много лет назад, Мод подняла вверх сверкающий драгоценностями венец, благоговейно поворачивая его в руках. Она испытывала попеременно то робость, то гордость, сжимая в руках этот символ могучего королевства, которым скоро будет править, и снова она ощутила рядом с собой тени трех нормандских королей: ее деда, грозного Вильгельма; ее дяди, прямого и искреннего Вильгельма Руфуса, и ее хитрого, коварного отца, Генриха. Они, кажется, одобряли ее, и Мод мысленно поклялась своим великим предкам: «Я буду достойна наследия, которое вы мне оставили».

Прижимая корону к груди, Мод постепенно начала осознавать происходящее вокруг. Она почувствовала на себе благожелательный взгляд епископа и веснушчатую дядюшкину руку на своем плече; увидела восхищение в глазах Майлса, Роберта и Брайана, любопытные лица винчестерских горожан, нерешительные улыбки священников и баронов.

Все они разделяли с нею момент высокой и чистой радости, и Мод показалось, что сердце ее, переполненное этим чувством, вот-вот разорвется. Настал час ее жизненного крещения, и к ней пришло ощущение наконец-то свершившейся судьбы.

 

12

На следующее утро, после терции, Анри появился в замке, чтобы сопроводить Мод в сокровищницу. Когда они вышли из большого зала, епископ прочитал ей небольшое наставление:

— Вы должны направить курьера к Жоффруа Анжуйскому с требованием немедленно прислать в Англию вашего сына. Но приезд графа поощрять не нужно. При каждой возможности, мадам, вам следует представать перед народом женой и матерью — как это с большим успехом делала бывшая королева Матильда. Всегда имейте в виду, что никому не хочется видеть женщину в роли мужчины.

Мод протестующе напряглась. Роберт успокаивающе сжал ее руку.

— Я уже обращалась к Жоффруа с этим требованием, но ответа не пришло, — сказала она, подавляя раздражение. Неужели она нуждается в напоминаниях о ее принадлежности к женскому полу? Святая Мария, Анри, похоже, воображает, будто она собирается надеть шлем и кольчугу?

— Вам не следует беспокоиться о том, что Жоффруа внезапно появится на коронации, епископ, — вмешался Роберт. — Он до сих пор полностью занят подчинением Нормандии, и о его приезде в Англию речи идти не может.

Мод сохраняла молчание. Нормандцы ненавидели анжуйцев, и у нее не было ни малейшего намерения позволять, чтобы нога Жоффруа ступила на землю Англии, пока не придет время — если для него оно придет вообще.

— Я также пригласил к нам делегацию лондонских горожан, — продолжал Анри. — Их доброе расположение жизненно важно для вашего признания в столице. Я предполагаю, что у них приготовлена особая просьба — они не станут церемониться, — но надеюсь, что вы будете в состоянии удовлетворить ее.

— Безусловно, я сделаю все, что смогу, чтобы оказать им услугу, — согласилась Мод.

Они уже подходили ко входу в подземелье, где находилась сокровищница. Четыре стражника яркими факелами освещали ряд ведущих вниз ветхих каменных ступеней до того места, где у старой дубовой двери их ожидал казначей. Епископ кивнул, и казначей вставил резной железный ключ в старинный замок. Замок со скрипом повернулся, и дверь открылась. Мод увидела довольно большую комнату. Поросшие мхом каменные стены покрывала плесень, пахло сырым деревом и прелой кожей. Напротив стены стоял дубовый стол, заваленный свитками пергамента. На другом столе лежала массивная доска, расчерченная, наподобие шахматной, на квадраты. На деревянных табуретах восседали чиновники, ожидающие их с дощечками и перьями в руках.

Понемногу Мод привыкла к тусклому освещению и начала осматриваться. Но вдруг Роберт резко ахнул и закричал:

— Ради Бога и всех его святых! что случилось с сокровищами моего отца?

В мерцающем свете факелов Мод наконец разглядела груды денежных сундуков с широко открытыми, как голодные разинутые рты, крышками, и кучи пустых кожаных мешков, сваленных на полу.

Потрясение Мод было настолько велико, что когда она попыталась заговорить, то обнаружила, что потеряла голос.

— Вы должны были знать, как в действительности здесь обстоят дела, — обвиняющим тоном сказал Роберт епископу.

— Я знал о том, что Стефан управляет плохо, — неохотно согласился Анри, — но не имел представления о полной мере причиненного им ущерба. — Он повернулся к Мод и перекрестился. — Господь мне свидетель, Стефана то и дело предупреждали об ужасных последствиях чрезмерного потворства своим желаниям, его неудержимого расточительства. И предупреждал не только я, но и Матильда, и епископ Солсберийский. Однако он не обращал внимания на наши слова, а слушал лишь дурные советы Уолерена Мулэна и Вильгельма из Ипра.

— Но куда все девалось? — прошептала совершенно пораженная Мод.

Казначей ответил:

— Как вы думаете, мадам? Иностранные наемники, жадные бароны, гибельные походы, роскошные подарки… мало кто из просящих уходил от него с пустыми руками.

— Кое-какие расходы были действительно необходимы, — оправдывался Анри. — Первый урок, который должен усвоить монарх, состоит в том, что сохранение денег в его казне и земель в его владениях — это путь к сохранению верности в сердцах его подданных. Что вы вскоре и обнаружите.

Мод едва слышала его; земля словно ушла у нее из-под ног. Невзирая на объяснения казначея, ей казалось невозможным, чтобы от громадных запасов отца осталось так мало. Они были накоплены такой немыслимой ценой, так бережно хранились все годы его правления для того, чтобы наследники получили богатое и могущественное наследие. И от императора, и от отца Мод усвоила, что богатство — это сила. Без него ее задача будет невообразимо трудной. При мысли о том, что кузен-предатель наслаждается отдыхом в Бристоле, в то время как ей приходится собирать обломки крушения, учиненного им, внутри у нее что-то неприятно сжалось. Восхитительный вкус победы окрасился горечью.

— Будьте добры распорядиться: пусть чиновники составят отчетность — какие запасы мы должны оставить, какие выплаты необходимо сделать, какой ожидается налог за освобождение от военной службы и какие долги еще не получены, — сказала Мод казначею. — Короче говоря, все возможные сведения о доходах для государства. Затем составьте лично для меня список самых необходимых расходов. — Она остро взглянула на него. — С этого момента расходы никогда не должны превышать годовых доходов. Никогда. Вы поняли?

Даже при тусклом свете Мод заметила изумленное лицо казначея, обескураженный взгляд Анри. Как ни странно, и Роберт был удивлен.

Казначей проглотил комок в горле.

— Я понял, мадам.

Мод увидела, как трое мужчин быстро переглянулись и поняли: Domina заняла свои позиции — ни один фартинг не будет потрачен без ее ведома.

Молча поднимаясь по ступенькам, она приняла бесповоротное решение: нужно полностью исправить все, что натворил Стефан, уничтожить все свидетельства того, что он был королем.

У двери ее ожидал слуга.

— Прибыл архиепископ Кентерберийский, мадам, — доложил он.

Меньше всего Мод хотелось сейчас видеть архиепископа. Ее внимание было полностью направлено на то, каким образом возродить королевство — с учетом того, что она недавно обнаружила.

— Передай ему, пусть подождет…

— И скажи, что мы вскоре с ним увидимся, — вставил епископ. — Отведи его светлость в вестибюль и проследи, чтобы ему уделили внимание.

Слуга исчез.

— Я едва могу что-либо соображать после такого потрясения, — запротестовала Мод. — Неужели настолько необходимо видеться с ним именно сейчас? — Внутри у нее все вскипело из-за вмешательства Анри.

— На вашем месте я бы не откладывал встречу. Если он собирается причинить нам неприятности, давайте выясним это немедленно.

Мод нахмурилась.

— Неприятности? Святая Мария, Теобальд простой, добросердечный человек, без амбиций и хитростей.

— Вы можете, мадам, знать все, что угодно, как о финансах, так и о ростовщиках, но когда дело касается Святой церкви, то, смею думать, в данной области у меня больше опыта и осведомленности. Именно потому, что Теобальд лишен амбиций, он может доставить нам неприятности.

Мод подумала, что временами она не в состоянии проследить за извилистым путем мыслей Анри, но подчинилась его решению и согласилась увидеться с архиепископом.

Она вошла в большой зал, уселась в кресло, инкрустированное резной слоновой костью, и стала ждать. Теобальд из Бека, опираясь на деревянный посох, прихрамывающей походкой вошел в зал. Он был одет в простой черный дорожный плащ. Мод сошла с возвышения, чтобы преклонить колени и поцеловать его кольцо, пока он благословлял ее дрожащим голосом.

— Как приятно снова увидеться с вами, ваша светлость, — произнесла Мод, постаравшись придать голосу теплоту и восторг.

— И мне с вами, мадам, и мне, — отозвался архиепископ.

— Я надеюсь, что союз между нами будет гармоничным, как между моим отцом и покойным архиепископом, — сказала она, на самом деле больше всего надеясь на то, что встреча не затянется. Мысли были отягощены пустой сокровищницей, и ей с трудом удавалось сосредоточиться на чем-либо еще. От Теобальда требовалось только одно: согласиться присягнуть ей на верность, но, несмотря на предостережения Анри, Мод оказалась совершенно не готовой услышать слова архиепископа:

— Но я не могу вступать с вами в какой-либо союз, мадам, без согласия короля Стефана.

Мод с трудом осознала сказанное. Должно быть, она ослышалась? Но лишь один взгляд на епископа Винчестерского, на лице которого читалось: «Это именно то, чего я боялся», сказал ей совсем другое. Потрясенная, Мод вернулась к возвышению, опять села в кресло и так крепко вцепилась в деревянные подлокотники, что суставы пальцев побелели.

— Я не понимаю, — произнесла она. — Ведь, несомненно, ваша светлость верит в мои права на трон? Стефан захватил эти права, нарушив распоряжение моего покойного отца и свою клятву верности.

— Я не сомневаюсь в ваших правах быть монархом, мадам, — ответил Теобальд. — Но это не предмет для обсуждения здесь. Я никогда не присягал на верность вам как королеве. Моя единственная клятва верности была дана королю Стефану. Если он не освободит меня от нее, я ничего не смогу сделать.

— Какая… нелепость! — Мод вскочила на ноги, на щеках ее вспыхнули два красных пятна. — Стефан мой пленник, лишенный всех полномочий. Почему вы не берете пример с епископа Винчестерского и других священников?

Пока она говорила, в ее мозгу насмешливо отозвались слова Стефана: «Я буду монархом до тех пор, пока архиепископ Кентерберийский не коронует тебя… если он когда-либо решится на этот шаг». И вот теперь этот упрямый старик с выражением святой простоты в глазах отказывается принять ее сторону!

Теобальд взглянул на нее. Простодушное круглое лицо архиепископа было изборождено глубокими морщинами.

— Мои духовные братья должны следовать велению совести так же, как и я.

Анри шагнул вперед.

— Мы понимаем, ваша светлость. — Он подошел к возвышению и настойчиво прошептал Мод: — Этого-то я и боялся. Вы должны позволить ему поехать к Стефану без дальнейших споров.

— Как! Вы не можете убедить его?

— Вы слышали, что он вам ответил? Я знаю Теобальда. При всей его мягкости он упрям, как мул. Ничто не заставит его передумать. Соглашайтесь с ним, или вас некому будет короновать.

Мод колебалась, и Анри наклонился к ней ближе.

— По-моему, Стефан не откажет ему. — Он скривил губы. — Это было бы не по-рыцарски. К тому же церковь благосклонно смотрит на ваши пожертвования. Такой благородный поступок внушает надежду и доверие.

Мод неохотно кивнула, признавая мудрость его слов. Тем не менее ее раздражало то, что архиепископ зависел от прихоти Стефана.

— Хорошо, мадам. — Анри отступил от возвышения. — Вы согласны, чтобы я вами руководил, и это хороший знак.

— Что ж, ваша светлость, — сказала Мод, не желая, чтобы Анри обращался с ней как с выпускницей монастырской школы, — я разрешаю вам поехать в Бристоль.

Теобальд наградил ее невинной улыбкой.

На следующее утро архиепископ Кентерберийский отправился в Бристоль в сопровождении Роберта Глостерского и отряда его рыцарей. В последний момент к ним присоединилась группа епископов, которые внезапно решили, как им и надлежало, также получить освобождение от клятвы Стефану. Мол любезно предоставила разрешение каждому, кто захотел поехать. Когда процессия покинула Винчестер, она созвала совет, чтобы советники в неотложном порядке помогли ей решить, как быть с пустой казной.

* * *

Уже через полтора дня Роберт Глостерский издали увидел свой замок в Бристоле. Приблизившись к нему, он с изумлением услышал слабые отголоски восклицаний и смеха, раздававшихся из-за стен внешнего двора. Что там, во имя Господа, происходит?

— Сегодня вечером проводится турнир, милорд? — спросил архиепископ.

— Безусловно, нет, — сказал Роберт. Он взглянул вверх и с изумлением обнаружил, что стены и башни пусты; в сторожке у ворот тоже не было стражников.

Роберт оставлял четкие распоряжения по поводу того, что замок должен быть в полной боевой готовности, пока там находится король. Он решил никого не беспокоить извещением о своем приезде, но это вряд ли извиняло такую слабую дисциплину и вопиющее пренебрежение к его приказам. Роберт резко дунул в рог из слоновой кости, висевший у него на шее, и через несколько мгновений с облегчением увидел, как на стенах показались несколько стражников, а в сторожке появился караульный. Он узнал Роберта и быстро опустил подъемный мост.

Проезжая со своим отрядом по мощеной дороге, Роберт мрачно подумал, что у кого-нибудь должно быть объяснение такому беспрецедентному поведению. Он рысью въехал во внешний двор и внезапно натянул поводья: перед ним предстало неописуемое зрелище. Толпа оруженосцев, рыцарей, тяжеловооруженных всадников (а среди них и его младший сын Филипп) выстроилась в два ряда напротив друг друга. Между рядами мчались две лошади: на любимом гнедом жеребце Роберта верхом сидел Стефан, а на другой гнедой лошади скакал Вильгельм, сын и наследник Роберта. Стражники, которым надлежало нести сторожевую службу, забыв обо всем, перегнулись через крепостные стены, размахивая копьями и азартно крича.

Мэйбл Глостерская со своими дамами, разодетыми в яркие платья и нарядные головные уборы, находилась среди восторженно орущих зрителей. Роберт был поражен, увидев, как его жена оторвала от длинного желтого рукава кусок яркого шелка и бросила Стефану, когда тот промчался мимо. Стефан ловко поймал его. Роберт подумал, что бывший король сейчас опять выглядит как юноша: волосы медового цвета растрепались на ветру, лицо разрумянилось. Никакого сравнения с тем подавленным пленником с землистым лицом, покинувшим Глостер месяц назад!

Увидев Роберта с группой священников, Мэйбл залилась краской и раскрыла рот. Все остальные тоже заметили графа, и громкие возгласы тут же смолкли, стражники стали карабкаться на стены, чтобы занять свои места, Стефан и Вильгельм придержали лошадей и перешли на шаг.

— Милорд, никому и в голову не пришло, что вас можно ожидать сегодня, — вымолвила Мэйбл, подбежав, запыхавшись, к мужу. — Стефан сказал, что вызывает любого из наших мужчин состязаться с ним в скачках, и Вильгельм согласился… — Голос Мэйбл задрожал, когда она взглянула в лицо Роберту. Возможно, что Роберт впервые за все годы их супружества увидел, что его жена не может найти слов.

— То, что меня не ожидали, очевидно. Можно не спрашивать, как вы все проводили время, — с раздражением сказал Роберт. — Как видишь, у нас важные гости, — продолжал он укоряющим тоном, — которые приехали по срочному делу. Немедленно сообщи о них стюарду, жена.

— Сейчас, милорд, — засуетилась Мэйбл, убегая.

Рыцари и оруженосцы с испуганными лицами поприветствовали Роберта и тут же исчезли. Вильгельм и Стефан поспешно слезли с лошадей; Вильгельм приблизился к отцу.

— Мы упражнялись в искусстве верховой езды, милорд, — с явным смущением проговорил он. — Стефан учил нас некоторым приемам, которые он приобрел в турнирах. Я не думаю, что это чему-то повредит. Он оказался очень полезным.

— Да, но он наш пленник, позволь напомнить тебе.

— Милорд, Стефан также мой крестный отец, — произнес Вильгельм низким голосом. — Трудно думать о нем, как о заключенном.

— И ты допустил, чтобы это оказало на тебя воздействие? Где же твое чувство долга? Как я могу доверять тебе в будущем? Пока ты веселился, замок фактически находился без охраны. Из-за того что ты нарушил мои приказания, у Стефана появилась реальная возможность попытаться бежать.

Роберт знал, что, несмотря на очевидность происходящего, ни его жена, ни сын не были полностью ответственны за отсутствие охраны. Он знал, кто истинный виновник. Это было очень характерно для Стефана — очаровать всех и вся и втянуть их в свои дела.

Вильгельм выглядел удрученно.

— Я… я не подумал о таком риске. Прости меня, отец.

К ним подошел Стефан, за ним по пятам следовал Филипп, пятнадцатилетний юноша, с обожанием взирающий на бывшего короля.

— Заключение идет вам на пользу, кузен, — заметил Роберт, стараясь быть вежливым. — К вам приехали несколько гостей. После того как они отдохнут и пообедают, я приведу их к вам — они желают побеседовать с вами по поводу некоторого важного дела.

Стефан улыбнулся священникам.

— Приятная неожиданность, ваша светлость; милорды епископы. — Он преклонил колени и поцеловал епископское кольцо Теобальда. — Что за важное дело? Мне весьма любопытно.

— Вильгельм, Филипп, отведите архиепископа и остальных в главную башню, — распорядился Роберт, прежде чем священники успели ответить. Он надеялся, что просьба Теобальда застанет Стефана врасплох и кузен не сумеет обдумать ответ.

Вильгельм послушался отца. Филипп же не тронулся с места.

— Беги, мой мальчик, — поторопил сына Роберт.

Филипп строптиво взглянул на него.

— Я лучше останусь со Стефаном, отец.

Прежде чем Роберт ответил, Стефан повернулся к Филиппу:

— Отца надо слушаться. Увидимся позже.

Сердито посмотрев на Роберта, Филипп еще раз с обожанием взглянул на Стефана и ушел.

— Надеюсь, ты не обиделся из-за наших скачек, — сказал Стефан. — Мы устроили нечто вроде спортивного состязания. Кстати, благодаря графине и твоим сыновьям моя жизнь здесь проходит гораздо приятнее, чем я ожидал. Я не привык к сидячему образу жизни, и время тянулось очень медленно. — Он ослепительно улыбнулся Роберту желая расположить его к себе.

Но Роберт постарался не реагировать. Это было не вполне достойно, но он терзался, вспоминая, как сын глядел на Стефана.

— Таков удел всех пленников. Не забывай, что тебя могли заковать в цепи и бросить в темницу. Учти, что я не собираюсь позволять тебе продолжать в том же духе. Ты сам видел, к чему это привело.

— Не воспринимай поведение Филиппа слишком серьезно, кузен. Мальчик скучает по тебе, и он в том возрасте, когда ему нужен пример для подражания. — У Стефана часто проявлялась эта сверхъестественная способность смотреть людям прямо в душу. — Я беспокоюсь о моем сыне Эвстейке, рядом с ним сейчас нет отца. — На лице Стефана промелькнула тень, но он тут же улыбнулся. — Ну, какие новости? Я совершенно изолирован в своей золотой клетке. Твоя сестра преуспевает?

Смирившись, Роберт почувствовал, как к нему возвращается любовь к Стефану: совершенно невозможно было испытывать враждебность к этому человеку. Но он заставил себя не поддаваться эмоциям.

— Именно так. Твой брат согласился быть главным советником Мод; многие бароны, поклявшиеся тебе в верности, уже перешли на ее сторону. Даже Лондон прислал делегацию горожан для встречи с моей сестрой.

— Итак, она добилась поддержки, — медленно проговорил Стефан. Вспышка радости, освещавшая его лицо, сменилась озабоченностью. — Признаюсь, я удивлен.

— Почему? Твое правление едва ли можно назвать успешным, — сказал Роберт, внезапно почувствовав, что не может удержаться и не нанести мстительный удар. — При том состоянии, в котором находятся казна и государство, я не могу себе представить, как ты смог так долго продержаться. Потребуются годы, чтобы восстановить все то, чему ты нанес такой ущерб.

Стефан вздрогнул, глаза его потемнели, но он промолчал. Роберт наблюдал за ним со странным смешанным чувством сожаления и удовлетворения. Самонадеянности у Стефана поубавилось, что было весьма кстати. Чем искреннее раскается его кузен, тем больше вероятности, что он согласится с просьбой архиепископа. Колокола зазвонили к вечерне, и они молча направились к церкви.

После ужина Роберт повел архиепископа и остальных священников к бывшему королю, в отведенную ему комнату. У двери стоял один стражник.

Теобальд приблизился к Стефану, сидящему в одном из немногих деревянных кресел, имевшихся в замке. Роберт отметил, что такого кресла в этой комнате перед приездом Стефана не было — как и красно-голубого покрывала на кровати, серебряных таза и кувшина на дубовом столе рядом с вазой засахаренных фруктов, серебряного с позолотой кубка и графина с вином. Поистине золотая клетка!

— Сир, — сказал архиепископ, преклоняя колени. — Меня просили признать графиню Анжуйскую королевой Англии. Я не могу сделать это без вашего разрешения. Вы дадите мне освобождение от моей клятвы верности, раз обстоятельства вынуждают к такому повороту событий?

Стефан побледнел; лицо его стало подергиваться. Он молча глядел на Теобальда. Просьба явно застала его врасплох, к удовольствию Роберта.

Стефан потер подбородок, потом пощелкал пальцем по зубам, обдумывая ответ. Роберт затаил дыхание, ожидая, что сейчас проявится великодушная натура кузена и он сделает рыцарский жест… хотя и неблагоразумный.

Наконец Стефан болезненно улыбнулся.

— Милорды епископы, ваша светлость, вы должны поступать так, как считаете необходимым. Я не могу посоветовать вам, как быть в данном случае. Сейчас тяжелые времена, и я не сужу людей за… за их попытки выжить любым приемлемым для них образом.

Ответ был двусмысленный, но исчерпывающий.

На следующий день, отдав строгие распоряжения по поводу содержания пленника, Роберт со священниками уехал в Винчестер. Он думал, что чем скорее Теобальд даст клятву верности Мод, тем спокойнее ему будет. Хотя Стефан и свергнут с трона, он все же надеется, что изгнать его из сердец подданных будет не так-то легко.

 

13

Прошла неделя с тех пор, как Теобальд поссорился с Мод. Она сидела в большом зале Винчестерского замка в кресле, инкрустированном слоновой костью, ожидая делегацию лондонских горожан, прибывшую накануне вечером. Напротив нее полукругом стояли Роберт, Майлс, епископ Анри и Брайан. Давид Шотландский, окруженный с боков двумя шотландскими горцами, вооруженными старинными палашами, сидел на возвышении рядом с Мод, как и приличествовало его возрасту и положению.

Я ознакомился с отчетом казначея, — объявил Роберт, поднимая пергамент, чтобы все могли увидеть его. — Он производит даже более удручающее впечатление, чем мы опасались Страна в таком беспорядке, что могут пройти месяцы, прежде чем мы сможем получить положенный годовой доход. Запасы настолько малы, что мы даже не в состоянии надлежащим образом провести коронацию. Если бы не щедрость Майлса Глостерского, на нашем столе сейчас не было бы ни еды, ни питья.

Светловолосый гигант широко усмехнулся.

— Мне лишь хотелось бы предложить вам еще больше.

Мод ласково поглядела на Майлса, которому недавно пожаловала титул графа Херфорда. Ходили слухи, что его огромное богатство накоплено многолетними грабежами, но она не обращала внимания на подобную болтовню. Единственное, что сейчас имело значение, — его готовность помочь ее делу.

— Необходимо срочно что-то предпринять, — продолжал Роберт.

— Мы все отдаем себе в этом отчет, — раздраженно сказал епископ. — Какие меры вы предлагаете?

— Вы можете занять денег у ростовщиков-семитов в счет того, что они задолжали королевству, — предложил король Давид.

Мод подалась вперед в своем кресле.

— Превосходная идея, дядя, но как мы объясним ростовщикам нашу просьбу?

Роберт, Майлс и Анри с удивлением повернулись к ней, будто только что вспомнили о ее присутствии.

— Не беспокойте себя подобными делами, мадам, — с отстраняющим жестом произнес епископ. — Позвольте нам самим разобраться с этим вопросом.

— Я сижу здесь не в качестве украшения, милорды, и полагаю, что могу быть вам полезна. Вы не слышали, о чем я спросила?

Мужчины глядели на нее с вежливой безучастностью, и Мод поняла: они воспринимают ее лишь как живое украшение, символ короны, и, стоит только дать слабину, авторитет ее будет утрачен. Даже Роберт, Брайан и дядя Давид — все те, кто заботятся о ней больше всего, — хотят, чтобы она стала воском в их руках, вылитым в хорошо пригнанную форму, которую они изготовят для нее. Она будет сидеть на троне, а они — править страной. Что ж, чем скорее она выведет их из заблуждения, тем лучше.

— Прибыли ли лондонские горожане в замок для аудиенции? — спросила Мод.

— Да, — ответил епископ.

— Пришлите их.

— Сейчас? — поднял брови Анри. — Мы ведь обсуждаем финансовый вопрос. Они могут подождать.

Не отвечая, Мод хлопнула в ладоши, и вбежал слуга.

— Приведите лондонцев. — Мод повернулась к Анри. — У меня есть план. Вам придется смириться с моими действиями.

Мужчины испуганно переглянулись. Ее дядя, нахмурившись, сдвинул седеющие рыжеватые брови.

— Что ты задумала, племянница? — спросил он. — Надеюсь, ты не собираешься своевольничать и брать дело в свои руки.

Анри снисходительно улыбнулся королю Шотландии.

— Она достаточно благоразумна, сир. Расскажите же нам о вашем плане, мадам.

Он выспрашивал ее осторожно, как ребенка, затеявшего новый фокус. Мод поджала губы.

Вошел слуга, ведя за собой группу мужчин средних лет, закутанных в длинные, подбитые мехом плащи. Все они были темнолицыми и бородатыми, и Мод показалось, будто перед ней воскресли ветхозаветные патриархи. Она любезно поздоровалась с ними, предложила подкрепиться и подождала, пока ее советники поприветствуют их.

Глава делегации подошел прямо к возвышению, на котором сидела Мод, и опустился на колени.

— У нас есть к вам просьба, миледи, и мы умоляем, чтобы вы согласились удовлетворить ее.

— Конечно, я постараюсь. К тому же и у меня тоже есть просьба.

Краем глаза Мод заметила, что епископ Винчестерский напрягся, ноздри его беспокойно затрепетали. Глава делегации испуганно взглянул на Анри, затем быстро отвел глаза. Но Мод, успев заметить этот короткий обмен взглядами, замерла. А если епископ встречался с лондонской делегацией вчера вечером или еще раньше? Знает ли кузен, чего горожане хотят от нее? Он сказал, что не знает.

Предводитель лондонских горожан заговорил:

— Мы приехали ходатайствовать об освобождении нашего любимого короля. Мы умоляем вас освободить его из заключения и отпустить вместе с женой и детьми в Булонь.

Мод застыла. Меньше всего она ожидала услышать именно это. Она украдкой взглянула на епископа, но его лицо ничего не выражало. Имел ли Анри соглашение с этими людьми по поводу освобождения Стефана, или, возможно, даже подтолкнул их к такому шагу?

— То, о чем вы просите, невозможно, — сказала она предводителю, сохраняя вежливый тон. — Стефан захватил мой трон, разорил казну, не требовал строгой кары для нарушителей закона и превратил Англию в место, где человеку жить невозможно. — Она едва не задыхалась, с трудом подавляя поднимающийся гнев. Невозможно было поверить, что эти горожане пытаются освободить того самого человека, который принес столько страданий их королевству. — Я сожалею, — продолжала она, — но, честно говоря, не могу удовлетворить вашу просьбу. Освобождать бывшего короля слишком опасно: он станет главной точкой опоры для моих врагов. Вы, несомненно, сами это понимаете.

— Я понял, миледи, лишь то, что вы отказываетесь уважить нашу просьбу, — угрюмо отозвался мужчина.

Вся лондонская делегация глядела на Мод так, будто это она, а не Стефан, была врагом. Стефан был одним из них, таким же лондонцем, как и они сами, а Мод была чужаком, вмешивающимся не в свои дела, иностранкой, бывшей замужем за германцем, а затем — за ненавистным анжуйцем. Мод заметила, что шум голосов в зале постепенно начал стихать: все прислушивались к их разговору.

— Вероятно, вы не представляете себе бедственное положение нашего государства, — спокойно продолжала Мод. Их пустые лица привели ее в ярость. Благодаря кому, по их мнению, Англия находится в столь ужасном состоянии? — В казне осталось так мало, что у меня на столе нет мяса. Я даже не могу провести коронацию, как положено, и очень нуждаюсь в вашей помощи. В Лондоне нужно срочно собрать для меня деньги.

Лондонцы встревоженно переглянулись. Мод почувствовала, что они даже как бы отшатнулись от нее. Их предводитель пытался поймать взгляд епископа. Бросив на Анри короткий взгляд, Мод поняла: епископ взбешен из-за того, что она не рассказала ему о своих намерениях.

— Поддерживать королевство — ваша обязанность, — настаивала она. — Мой старший сын, ваш будущий король, прибудет со мной в Лондон, и коронация должна пройти надлежащим образом.

— Мы не готовы дать вам ответ сейчас, — заявил предводитель. — Вначале мы должны вернуться в Лондон и посоветоваться с товарищами.

— Сейчас ответа мы и не ожидаем. — Принужденно улыбаясь, Анри выступил вперед, перехватывая разговор. — Когда Domina приедет в Лондон на коронацию, мы встретимся опять, чтобы узнать ваше решение. — Он помолчал. — А пока миледи примет вашу просьбу на серьезное рассмотрение. Серьезное рассмотрение! — громко повторил он. — Ну, теперь, я надеюсь, вы станете моими гостями в Уолфси.

Прежде чем Мод успела остановить его, Анри быстро проводил мужчин из зала и спустя несколько минут вернулся.

— Клянусь ранами Господними, что вас дернуло просить у них денег? — прошипел он. — Почему вы не рассказали мне о своих планах? Вы выставили меня совершенным дураком, мадам. И сразу отказывать им в просьбе было верхом глупости! Стефан до сих пор очень популярен в Лондоне, а к Матильде они относятся как к святой. Вам нужно учиться быть более дипломатичной.

Глаза Мод потемнели, как грозовые тучи. Она взглянула на Анри твердо и спокойно.

— Вы предлагаете, чтобы я согласилась с их требованием и освободила вашего брата?

— Не говорите абсурда! Но не было необходимости сообщать этим людям о ваших истинных намерениях. Торгуйтесь с ними, говорите то, что им хочется услышать. Если они соберут для вас средства, можете серьезно обсудить с ними освобождение Стефана. Показывайте мало, обещайте много, но не компрометируйте себя ничем.

Мод почувствовала, что ее отталкивают.

— Я отказываюсь давать ложные обещания. — Она обратилась к своему дяде, Брайану, Роберту и Майлсу: — Не слишком ли много у нас любезных слов и хитростей?

Анри повысил голос:

— Мы говорим о дипломатии, мадам! Лондон расположен в части Англии, сохраняющей верность Стефану; на юго-востоке до сих пор происходят военные столкновения, а Матильда продолжает собирать армию в Кенте. Гораздо лучше позволить мне взять подобные дела в свои руки.

Роберт шагнул вперед.

— Успокойтесь! — Он взглянул на Мод. — Епископ прав, сестра, наше положение в Лондоне ненадежно. Мы не должны давать лондонцам ни единого повода усомниться в правильности наших действий, чтобы не восстановить их против нас. Возможно, сейчас был не самый благоприятный момент для того, чтобы просить денег.

Майлс и Брайан пробормотали, что согласны с ним.

— Слушайся епископа, племянница, — сказал Давид. — Анри принимает твои интересы близко к сердцу. Веди дела под его руководством.

— Я думаю, мы все понимаем, что до тех пор, пока ты не коронована, государственные дела лучше оставить в наших руках, — добавил Роберт.

В зале повисло гробовое молчание: собравшиеся выжидали, как разрешится ситуация. Мод чувствовала, что все взгляды обратились к ней — взвешивающие, оценивающие. Некоторые бароны самодовольно улыбались, подталкивая друг друга локтями. Им понравилось, что ее поставили на место. От унижения у Мод вспыхнули щеки.

Пока она колебалась с ответом, перед ее глазами промелькнул целый ряд образов: все мужчины, имевшие какое-то значение в ее жизни, пытались ее контролировать, никогда не позволяя полностью использовать свои права. Она вспомнила отца, пославшего маленькую испуганную девочку в Германию против ее воли, а позже заставившего вступить в брак не по любви, чтобы обеспечить престолонаследие Англии и Нормандии. Император всегда был для нее добрым супругом, по-настоящему ценившим ее. Но даже он постоянно следил за ней, подавлял и контролировал ее, направляя туда, куда ему хотелось. Самое большое значение в ее жизни имел Стефан. Он завоевал ее сердце и тело, но предал ее любовь и доверие. После него ей осталось горькое наследие — раздробленное государство, которое явно не хотело иметь ее своей королевой. Даже ближайшие сторонники не давали ей возможности принимать собственные решения.

До сих пор она делала то, что от нее требовали, послушно уступая желанию других. У нее кружилась голова, когда она вспоминала ежедневные приказы: делай то, не делай этого, слушайся Анри, прислушайся к Роберту, обрати внимание на дядю Давида…

Но с нее довольно. Да, Пресвятая Матерь Господа нашего, довольно! Она — почти королева, до коронации осталось всего несколько недель. И больше никто не будет запугивать ее, никто не осмелится обращаться с ней, как с несмышленым ребенком. С этих пор она возьмет дела в собственные руки.

Мод медленно поднялась.

— Клянусь Господом, если лондонцы не захотят собрать мне денег, к ним будут применены строгие меры. — Она пристально посмотрела на епископа. — И ко всем остальным, кто не пойдет за мной. — Мод не имела доказательств, но все же подозревала, что Анри ведет тайные сношения с лондонцами, и ей хотелось узнать правду. Все же, что ни говори, Стефан приходится Анри братом, и ей не следует забывать об этом.

— Стефан принес этой стране несчастье. Сейчас нужно твердой рукой натянуть поводья, и Англия почувствует это, милорды.

Мод оглядела зал, задерживая взгляд на баронах, священниках и, наконец, на своих ближайших советниках.

— Я буду королевой фактически, а не только называться ею. Советую вам всем помнить об этом.

 

14

В начале июня Мод в окружении приближенных ехала по Уотлинг-стрит, направляясь к воротам Лондона. Сейчас она тревожилась гораздо больше, чем тогда, когда прибыла в Винчестер три месяца назад. Вопреки советам окружающих, убеждавших ее быть осторожной и не торопиться, Мод въезжала в город, открыто враждебный к ней, и въезжала без самой главной своей защиты — без сына Генриха.

Жоффруа, продолжая захватывать земли в Нормандии, отказался прислать мальчика в Англию, заявив, что в Лондоне до сих пор слишком неспокойно и безопасность сына гарантирована быть не может. Мод пришла в ярость, но тратить драгоценное время на то, чтобы переубеждать Жоффруа, не могла. Она затруднялась объяснить самой себе, а тем более своим советникам, почему так непреодолимо убеждена в том, что короноваться нужно как можно скорее.

Далеко впереди показались городские стены, ощетинившиеся стражниками. Тревога ее нарастала. Хотя Роберт и подкупил констебля Лондона — Стефан знал о сомнительной верности бывшего сторонника, — чтобы обеспечить безопасность, но политическая атмосфера города, который сам для себя был законодателем, оставалась неустойчивой. Самым лучшим, по мнению Мод, было то, что она последовала совету епископа Винчестерского и расквартировала свою армию в Оксфорде — чтобы не вызывать у лондонцев раздражения демонстрацией силы. Как и обо всем прочем, епископ говорил, что это имеет дипломатическое значение, и все же, со времени встречи Мод с лондонской делегацией, она чувствовала, что Анри подрывает ее авторитет. Он находил недостатки в каждом ее поступке — от проведения коронации без присутствия сына до отмены привилегий для своих сторонников, дарованных еще Стефаном, — а это был освященный веками способ утверждения прав победителя.

Напряженность в их отношениях становилась невыносимой, и Мод молилась, чтобы все закончилось, как только ее коронуют. Если она и ее советники не способны работать вместе, то может ли кто-либо из них надеяться спасти государство?

Прямо перед ними уже вырисовывались очертания тяжелых железных ворот. На мгновение у Мод промелькнула дикая мысль, что она направляется в западню. Затем, к ее огромному облегчению, ворота распахнулись. Через минуту она уже была в городе, и ее тут же охватили знакомые воспоминания. Мощенные булыжником улицы, зазывные крики продавцов спелых черешен, запах жареных каштанов — все это влекло за собой сладкую горечь памяти о беззаботных днях, проведенных здесь со Стефаном.

— Отошлите эту женщину назад в Анжу! — внезапно послышался презрительный выкрик. — Мы не хотим анжерскую суку!

Крик был подхвачен другими голосами, но быстро стих, когда в толпе появились конные полицейские с копьями наготове.

Это было неприятным напоминанием о том, что Лондон оставался цитаделью Стефана, и его жители своим дерзким поведением давали Мод понять: они не одобряют ее появления. Их насмешливые лица как бы говорили: получи нас, если сможешь! Почему же они так враждебно относятся к ней? «Я же родилась в Лондоне, я одна из вас! Примите меня!» — хотелось громко закричать Мод.

Только оказавшись за стенами Вестминстера, она почувствовала себя в безопасности.

Коронация была назначена на конец июня, на день святого Джона. Следующая неделя прошла головокружительно: встречи и заседания с советниками, примерки одежды для коронации, аудиенции для дворян-просителей и еженощные празднества.

Однажды утром, за неделю до церемонии, Роберт подошел к Мод, прогуливавшейся по королевскому парку, и протянул ей свиток пергамента.

— Опять от Жоффруа, — сказал он. — На этот раз твой муж требует денег. Он заявляет, что растратил казну Анжу ради твоего дела и теперь нуждается в помощи.

— Что за наглость! — воскликнула Мод. — Однако, если он согласится прислать юного Генриха, мне придется помочь ему.

— Но чем? Разве ты забыла, что тебе пришлось продать большую часть императорских драгоценностей, чтобы провести коронацию?

— Если бы я могла забыть об этом, — вздохнула Мод. — Кстати, лондонцы до сих пор не дали ответа относительно моей просьбы о деньгах — а ведь прошло уже более двух месяцев. Пришли их сегодня вечером в Вестминстер.

— Мудро ли это?

— Какая разница? Необходимость сильнее мудрости. А для нас сейчас нет ничего важнее моей коронации.

— Из Дурхэма прибыла делегация каноников насчет вакантной епархии. Ты уже приняла решение?

Мод покачала головой. Вопрос о вакантном епископском престоле в Дурхэме ставил ее в неловкое положение, и поэтому она откладывала его решение. Два кандидата оспаривали ее одобрение. Ее дядя Давид рекомендовал своего канцлера, так как Дурхэм был расположен близко от шотландской границы, а епископ Винчестерский продвигал на эту должность своего кандидата. Мод обещала Анри, что ни одно назначение на церковную должность не будет сделано без его одобрения; но, с другой стороны, не могла отказать королю Шотландии. Поистине замкнутый круг.

— А также прибыл серебряных дел мастер, по поводу королевской печати, — продолжал Роберт. — Он хочет, чтобы ты посмотрела пробную восковую печать, прежде чем он отольет ее в серебре.

— Я сейчас же приму его. Без официальной печати я не могу ничего делать.

Войдя в большой зал, она обратилась к мастеру:

— Вы хотели показать мне восковую печать?

— Да, миледи, — сердито ответил тот. — Здесь явно допущена ошибка. Надпись, которую вы приказали сделать, читается так: «Matildis Imperatrix Romanorum et Regina Anglaie».

— «Мод, императрица Рима и королева Англии», — перевела вслух Мод. — О! — Лицо ее вспыхнуло. — Да, я вижу. Действительно, ошибка. Какая глупость с моей стороны. Должно быть наоборот.

Он сурово посмотрел на нее.

— Писать на печати Римскую империю вообще не слишком хорошо, миледи, но поместить ее перед Англией — смертельное оскорбление.

Мод не знала, что сказать. Среди множества распоряжений, сделанных ею в последнее время, она поспешно нацарапала эти слова на дощечке и велела отдать ее серебряных дел мастеру, не обдумав надпись как следует. Кроме того, в последнее время ей приходилось пользоваться печатью, сделанной еще в те времена, когда она была императрицей Священной Римской империи. Это была безусловная ошибка, если не глупость, но, судя по отношению мастера к таким тонкостям, Мод понимала, что ее объяснения прозвучат неубедительно.

— Простите меня, — сказала она. — Пожалуйста, измените надпись немедленно; поставьте Англию на первое место. Я очень благодарна вам за то, что вы обнаружили ошибку.

Мод понимала, что гораздо более дипломатично вообще убрать с печати слово «императрица», но тщеславие не позволяло ей отказаться от этого престижного титула. Она решила, что не будет большого вреда, если она оставит его.

— Прежде чем отлить печать в серебре, я хочу получить деньги за свою работу.

— Какая необычная просьба! Вам обязательно заплатят, но для меня крайне необходимо получить печать срочно.

— Необычная или нет, миледи, — настаивал мастер, — но если вы хотите иметь печать, то должны заплатить вперед.

Мод взглянула на его упрямо выдвинувшуюся челюсть и поняла, что спорить бесполезно.

— Придите сегодня вечером, и я вам заплачу.

Она поглядела ему вслед, в душе ругая себя за допущенную ошибку. Лондонцы уже вызвали в ней недоверие; один Бог знает, что они могли бы вытворить из-за такой погрешности. Почему же так сложно наладить с этими людьми нормальные отношения?

Роберт нахмурился.

— Мастер должен знать, в каком состоянии находится казна. Я никогда не слышал столь возмутительного требования. Чем ты ему заплатишь?

— Деньгами, которые я надеюсь получить от горожан. Или этим, если придется. — Мод указала на золотое кольцо с сапфиром, принадлежавшее матери Жоффруа, графине Майна. Жоффруа, конечно, будет взбешен, но сейчас другого выхода нет. Еще одна неприятность…

Колокола зазвонили к терции, и Мод, направляясь к аббатству, с удивлением увидела, что по коридору к ней бежит сенешаль.

— Леди, — не отдышавшись, начал он, — королева у ворот, она просит у вас аудиенции. Стражники не позволяют ей войти без моего согласия. Что мне делать?

Мод застыла.

— О ком вы говорите? Я — единственная королева!

Сенешаль сильно покраснел и судорожно сглотнул.

— Простите меня. Господь мне свидетель, я хотел сказать — бывшая королева, — заикаясь, произнес он. — Графиня Булонская.

Кровь отхлынула от лица Мод, сердце замерло. Матильда! Пресвятая Богоматерь, чего она хочет?

— Не беспокойся, — озабоченно взглянул на нее Роберт, — я сам увижусь с ней.

— Она желает изложить свое дело только правительнице Англии, — сказал сенешаль. — Что мне сказать ей?

Мод заколебалась. Глупо было так пугаться. Она должна владеть собой. Нет ни малейшей причины для страха.

— Я приму графиню в своей комнате, — ответила она.

— Будь осторожнее с Матильдой, — неожиданно сказал Роберт. — Не доверяй этому визиту. Может быть, мне пойти с тобой?

— Ты настолько не уверен в том, что я способна правильно поступать?

Мод отвернулась и пошла по коридору к лестнице. Несмотря на теплый день, она дрожала, как от предчувствия беды. Как же ее страшила предстоящая встреча с кузиной!

* * *

Мод вошла в богато убранную комнату, ранее принадлежавшую обеим королевам — Аликс и Матильде. Она отпустила фрейлин, сняла вуаль, пригладила непокорные пряди каштановых волос и, взяв с маленького дубового столика серебряное зеркало, окинула себя беглым взглядом. Найдет ли Матильда, что она постарела? Лицо постаревшим не выглядело, но в нем появилась жесткость, которой прежде не было. И она слишком бледна… Матильда наверняка заметит это. Мод ущипнула себя за щеки, чтобы вызвать румянец.

Как приветствовать кузину — сидя или стоя? Мод села в кресло, потом решила, что лучше стоять. Она несколько выше Матильды, и в таком положении у нее будет преимущество. Что с ней происходит? Просто смешно так волноваться!

В дверь громко постучали, и в комнату вошел епископ Анри Винчестерский.

— Я ожидаю Матильду, — сказала Мод. — И сейчас не могу уделить вам внимания.

— Я просто зашел поинтересоваться: не хотите ли вы, чтобы я присутствовал на вашей встрече? Кроме всего, Матильда — моя невестка, и я хорошо знаком с ее манерами.

— Очень любезно с вашей стороны, но она хочет поговорить со мной наедине.

Епископ постоял в нерешительности, затем кивнул.

— Хорошо. Вы знаете, что приехали священники из Дурхэма?

— Да.

Прежде чем епископ Анри смог опять заговорить, на проход в дверях упала тень.

— Графиня Булонская! — поспешно объявила одна из фрейлин Мод и стремительно удалилась прочь.

Матильда вошла в комнату и остановилась в удивлении, увидев Анри.

— Ваша светлость… — прошептала она нерешительно.

— Благослови вас Господь. Вы хорошо выглядите, мадам, — сказал он, наклоняя голову, и удалился из комнаты, бесшумно закрыв за собой дверь.

* * *

Беспокойство Мод нарастало, ею овладели тревога и неуверенность.

— Вы сядете? — спросила она Матильду, предлагая ей кресло.

— Я всегда любила эту комнату, — невпопад отозвалась Матильда и, аккуратно расправив юбки, села в кресло. В одной руке она сжимала свиток пергамента.

Почувствовав, что продолжать стоять нелепо, Мод порывисто села на расшитую скамью напротив Матильды, положив руки перед собой и крепко сжав их, чтобы унять дрожь. Жена Стефана была в одеждах белых и небесно-голубых цветов, которые предпочитала всегда, — цвета одежд Богоматери. Бледное лицо обрамлял белый платок.

Мод не могла придумать, как начать разговор, и молчание, подобное тугой тетиве, натянулось между ними. Вскоре это стало раздражать ее.

— Что вы хотели мне сказать? — спросила она наконец.

Матильда несколько раз сглотнула, стиснула серебряные четки, висевшие на шее, и суставы ее пальцев побелели. Казалось, что она не в состоянии говорить. Сердце Мод потянулось к ней. Бедная женщина пришла умолять свою победоносную кузину о благосклонности, и это оказалось труднее, чем она предполагала. «Я чувствовала бы себя точно так же», — подумала Мод.

— Ну, смелее, — сказала она ободряюще. — Я не откушу вам голову. Чего вы хотите от меня?

— Пожалуйста, освободите моего мужа! — Слова вырвались у Матильды стремительно, и она протянула ей пергамент. — Здесь подписи многих дворян и простых горожан, присоединившихся к моей просьбе.

Мод сжала губы. Следовало догадаться, что произойдет нечто подобное этому.

— Вы знаете, что это невозможно.

— Я прошу вас, кузина, — прошептала Матильда. — Я умоляю вас освободить его.

— В том, что Стефан находится в заключении, он может винить только самого себя. Он нарушил свою клятву и захватил мой трон. Вас всегда считали благородной женщиной, Матильда. Как по-вашему, благороден ли его поступок?

Матильда быстро опустила глаза, но Мод успела заметить промелькнувшее в нем виноватое выражение. Жена Стефана достаточно хорошо понимала, что ее муж изменник, но слепая преданность не позволяла ей согласиться с этим.

Мод встала.

— Я предлагала Стефану свободу, если он откажется от всех притязаний на трон, поклянется, что я являюсь законной наследницей, и признает свои действия неправомерными.

Матильда слабо улыбнулась.

— Конечно же, он отказался.

— Да, и больше об этом не стоит говорить. Это все, о чем вы хотели попросить?

— Нет. — Матильда подняла голову. — Ради моих детей я прошу, чтобы им оставили владения Стефана: его поместье в Ланкастере и имения в Нормандии. Ваш отец подарил их Стефану перед тем… перед тем, как он приобрел трон.

— Стефан — один из богатейших землевладельцев по обе стороны пролива. Все, что он имеет, конфискуется в пользу королевства, тем более что я очень нуждаюсь в его богатстве. Вы должны знать, в каком плачевном состоянии ваш муж оставил казну.

Мод ожидала ответа. Но Матильда молчала, и она продолжила:

— Вы останетесь графиней Булонской, и в вашем распоряжении — годовой доход от этого прибыльного порта. Так что ваши дети не станут попрошайничать на улицах. Я сожалею, что больше ничем не могу помочь вам.

— Вы можете, вы можете! — закричала Матильда, и голос ее сорвался. — Ах, если бы у вас было сердце, как у нормальной женщины!

Мод почувствовала, как напряглось ее тело. Раздраженный ответ готов был сорваться с кончика языка, но она заставила себя сдержаться.

— Когда Стефан конфисковал все земли и замки Роберта, кроме Бристоля, вы умоляли его сохранить сыновьям Роберта их родовые имения? — спросила Мод. — Вы считались с наследием моего сына, заключая сделку с королем Франции, чтобы Эвстейк стал герцогом Нормандским? Как вы думаете, что сделал бы в подобном случае мой отец? Или мой дед?

Матильда молча глядела на нее умоляющим взглядом. В выцветших голубых глазах блестели слезы. Дрожащими руками она закрыла лицо.

— Хоть что-нибудь вызывает в вас сострадание?

— У меня вызывают сострадание, дорогая кузина, сожженные города, разоренные деревни и умирающие от голода люди! — Несмотря на усилия Мод сохранить спокойствие, голос ее задрожал от еле сдерживаемого гнева. — Меня наполняют ужасом дороги, разрушенные настолько, что по ним рискованно ездить; то, что подлецы и негодяи, которые безнаказанно бродят повсюду, захватывают и пытают невинных людей. Вы удовлетворены моим ответом?

— Во всех этих безобразиях больше вашей вины, чем Стефана! — закричала Матильда. — Такого не было, пока вы не приплыли в Англию. — Она молитвенно сложила руки. — Если вы отпустите моего мужа, он станет монахом, отправится паломником в Святую землю и никогда не возвратится. Я клянусь в этом!

Стефан — монах? Матильда не может говорить такое всерьез. Но, взглянув в лицо кузине, Мод поняла, что ошибается.

— Стефан никогда не выказывал ни малейшего проявления религиозности, а тем более желания служить Богу.

— Рядом с вами он, возможно, меньше всего думал о своей душе, — ответила Матильда. Ошибки не было: ее голос внезапно окрасился горечью, а глаза загорелись от гнева. Затем, будто осознав, что она слишком многое позволила себе, Матильда поспешно поднялась на ноги. — Если Стефан останется в заключении до конца своей жизни, я сойду с ума. — По щекам ее побежали слезы. — Как вы можете так мучить его?

Мод была ошеломлена. Святая Мария, как давно Матильда подозревает об их связи? Она не могла ни единым словом возразить кузине, не выдав себя.

Не в состоянии взглянуть Матильде в глаза, Мод опять села на скамью, стараясь сохранять спокойствие и не позволить чувству вины толкнуть ее к совершению глупости.

В глубине души она не желала кузине дурного. И не собиралась держать Стефана в плену до конца его дней, как это сделал ее отец со своим братом. У нее чуть было не вырвалось заверение, что она ослабит свою железную хватку, когда придет время. Но затем передумала. Матильда может воспринять ее слова как проявление слабости или, что еще хуже, решит, будто Мод, желая стать избранной королевой, пытается избежать публичного скандала. И тогда станет ясно, что ей действительно есть что скрывать. Нет, никто не должен догадываться о тайне рождения ее сына, чего бы ей это ни стоило. Бастарду никогда не будет позволено стать наследником трона.

— Кузина! Я умоляю вас, я смиряюсь перед вами, пожалуйста, освободите моего мужа!

К ужасу Мод, Матильда упала перед ней на колени на сухой тростник и обхватила ее ноги так, что Мод не могла двинуться.

— Матильда, сейчас же встаньте! — Мод пыталась освободиться, но кузина вцепилась в нее, как клещ. — А если кто-нибудь сейчас увидит вас?

— Мне все равно! Я потеряла стыд, потеряла гордость!

— А ну-ка возьмите себя в руки! — крикнула Мод, ошеломленная таким неподобающим поступком. С трудом высвобождая ноги, она посмотрела в умоляющее лицо кузины. За потоками слез, струящихся из испуганных глаз Матильды, скрывалась несгибаемая сила воли, упорная целеустремленность. В этот момент ей стало ясно, что жена Стефана обладает такой же твердой решимостью, как и она сама, и не остановится ни перед чем, чтобы вызволить мужа и опять увидеть его на троне. Перед ней действительно был враг, с которым стоило считаться.

Уважение Мод к кузине возросло, но все остатки симпатии исчезли.

— Встаньте, — сказала она строго. — Я не освобожу Стефана ни при каких условиях.

Матильда в последний раз всхлипнула, подавляя слезы, и, шатаясь, поднялась на ноги. Вытерев глаза тыльной стороной руки, она глубоко и судорожно вздохнула.

— Очень хорошо, — сказала она, с явным усилием овладевая собой. — Я пыталась взывать к вам, как к жене и матери, как женщина к женщине, но у вас нет сострадания. — Ее голос стал холодным. — Однако в моем распоряжении имеется другое оружие. Моя армия в Кенте ежедневно растет. Вильгельм из Ипра командует войсками, и он будет сражаться во имя короля. Вы отказываетесь признать, миледи, насколько сильно любят Стефана, в то время как вас… вас презирают. Никогда к вам не будут доброжелательны в Англии. Никогда!

Слова летели в Мод, как камни из катапульты, с одним намерением — ранить. И они ранили. Каждое слово поражало сердце, как тяжелый удар. Мод выпрямила спину, не желая показывать Матильде, как глубоко она задета.

— Пустые угрозы. Через десять дней я буду королевой, — отрезала Мод, стараясь придать своему голосу твердость.

— Будете ли? Я бы не рассчитывала на это, кузина.

Мод с пылающим лицом шагнула к двери комнаты и рывком распахнула ее.

— Счастливого возвращения в Кент, мадам.

Опустив голову, со следами высохших слез на щеках, Матильда вышла. Мод проследила, пока она повернула за угол коридора, и села прямо на пол у двери. Последние слова Матильды зловещим эхом отдавались в ушах. Не затевается ли какой-нибудь план, чтобы помешать ее коронации? Нужно немедленно обо всем сообщить своему единокровному брату.

 

15

Отыскав Роберта, Мод рассказала ему о завуалированной угрозе Матильды. Роберт тут же направил Брайана к окраинам Кента, а Майлса Глостерского — в центр Лондона, чтобы они попытались что-либо разузнать о планах графини Булонской.

Пока Роберт совещался с Брайаном и Майлсом, Мод согласилась встретиться со священниками кафедрального собора Дурхэма в зале советов. Чтобы соблюсти справедливость, она попросила и епископа Винчестерского, и короля Шотландии присутствовать на встрече. Дурхэмские священники подробно обсуждали подходящих кандидатов. Вскоре стало очевидно, что они предпочитают, чтобы место в вакантной епархии занял ставленник епископа, так как шотландцы были непопулярны в Англии, особенно вдоль границы, которую они часто пересекали, воруя коров и овец у нормандских баронов. Мод думала, что Анри отнесется к ее решению как к простой формальности, проявлению уважения к ее царствующему дядюшке. Кандидат, которого выдвигал епископ, фактически был уже выбран, и все же Мод колебалась.

Она взглянула на дядю, такого надежного в своей верности, никогда не покидавшего ее, несмотря на выгодное перемирие со Стефаном. Его канцлер был не менее подходящей кандидатурой, чем человек епископа. Кузен Анри, умный и изворотливый, плыл по течению и всегда будет так поступать. Если он и был предан чему-нибудь, кроме собственных интересов, то лишь своему брату. Сомнения Мод разрешились, и она приняла решение.

— Я назначаю канцлера короля Шотландии епископом Дурхэмской епархии, — объявила она.

— Спасибо, племянница, ты не пожалеешь об этом, — сказал Давид. Лицо его светилось удовлетворением.

Потрясенные, духовные лица повернулись к епископу, который был настолько ошеломлен, что у него глаза полезли на лоб.

— Возвращайтесь в собор святого Павла, — натянутым голосом сказал он священникам. — Я встречусь там с вами позже.

Когда они ушли, Анри крупными шагами подошел к дубовому столу и полностью выплеснул весь свой гнев.

— Как вы посмели унизить меня? Церковные назначения — моя сфера деятельности, мадам, моя! Или вы так быстро забыли обещание не вмешиваться в духовные дела? Вы заключили со мной соглашение и не имеете права принимать подобные решения!

— Но я не собираюсь нарушать наше соглашение и ни о чем не забыла. Сейчас был особый случай. Если бы в это дело не был вовлечен мой дядя, я бы никогда не вмешалась. Больше такого не повторится.

— И я должен удовлетвориться этой неудачной отговоркой? — Все тело епископа била гневная дрожь. — Вы предали меня, мадам, и, клянусь Богом, вы правы — такого больше не повторится!

Мод встала.

— Я не нуждаюсь в отговорках и не предавала вас. Я глубоко сожалею, если мое решение повлекло за собой какие-то недобрые чувства.

— У вас будут гораздо более серьезные причины для сожалений, чем эта, — прошептал епископ, взглянув на нее с такой ненавистью, что Мод охватил страх, затем круто развернулся и ушел.

Весь день они не виделись с ним и встретились только в зале советов, куда прибыла сразу после вечерни группа горожан. Отношения были натянутыми, и Мод понимала, что должна умиротворить епископа сразу же после окончания совещания.

Она много думала о предстоящей встрече с лондонцами, второй по счету. Анри мог не объяснять, насколько сильно она нуждалась в их поддержке: ей было известно, что эти богатые купцы и члены городского магистрата пользовались особой независимостью и авторитетом в Лондоне.

Когда делегация вошла, Мод сидела за дубовым столом. Она сердечно поприветствовала их и сразу же приступила к сути дела.

— Вы приняли решение по поводу средств, о которых я просила?

Глава делегации заговорил:

— Да, приняли и глубоко сожалеем, что не можем выполнить ваше желание. У нас нет запасов, чтобы помочь вам.

Мод побледнела.

— Вы знаете, что казна фактически истощена?

Предводитель кивнул седой головой:

— Той же самой гражданской войной, которая разорила и нас. Если бы нас не заставили отдать последний пенни для поддержки короля Стефана…

Мод вскипела от гнева.

— Как заставили? Отхлестав плетьми? Пытая каленым железом?

— В конце концов, он был королем, мадам. А теперь еще и королева требует все больше денег для укрепления своей армии… — Он прикусил губу и остановился: глаза всех присутствующих обернулись к нему. Неприкрытый ужас сквозил в их взглядах.

— Бывшая королева не может требовать от вас чего-либо и не имеет никаких прав просить у вас денег, — угрожающе спокойно произнесла Мод. — Вы должны сохранять верность мне и никому больше. — Поднявшаяся волна гнева превратилась в прилив горячей ярости, захлестнувший ее. — Итак… вы отказываете в помощи вашей законной королеве и в то же время вступаете за ее спиной в заговор и помогаете жене человека, который имел все, но разорил Англию. — Мод встала. — Больше вы не будете самостоятельно управлять делами. Лондонские горожане будут обложены налогом. Закон войдет в силу немедленно.

— Но король Стефан…

Последние остатки сдержанности лопнули, как перетертый канат.

— Никогда больше не произносите в моем присутствии имя этого узурпатора! — закричала Мод. Ей было безразлично, какое впечатление она производит.

Горожане свирепо смотрели на нее, и она возвратила им ответный враждебный взгляд. Наконец предводитель кивнул и повернулся к выходу. Епископ Анри, не взглянув на Мод и не обмолвившись с ней ни словом, вышел из зала вслед за делегацией.

* * *

Когда в наступающих сумерках Анри и оскорбленные лондонцы шли по дорожке к аббатству, к ним приблизился какой-то человек. Он остановился напротив епископа, держа в руках что-то, завернутое в холщовую тряпицу.

— Прошу прощения, ваша светлость, не видели ли вы Domina? Она назначила мне встречу сегодня вечером. Я — серебряных дел мастер, отливаю печати, — объяснил он.

— Какие-то затруднения? — спросил Анри.

Мастер развернул спрятанный кусок воска и громко прочитал надпись: «Matildis Imperatrix Romanorum et Regina Anglaie».

Лондонцы, слушавшие их разговор, стали гневно возмущаться.

— Клянусь Распятием, эта дура поставила на первое место слово «императрица»! — сказал один из них.

— Какая королева смогла бы забыть, что она происходит от королевской саксонской линии? — отозвался другой.

— Разве не очевидно? Она предана Анжу и Римской империи, а не Англии и Нормандии, — усмехнулся третий.

— Миледи признала, что это ошибка, — неохотно сообщил серебряных дел мастер; — Она попросила меня исправить ее и поставить Англию на первое место. Но до сих пор не заплатила мне, понимаете. Поэтому я и пришел сейчас за деньгами.

Долгую минуту епископ вглядывался в бледный овал лица мастера, с трудом различаемый в сгущающемся полумраке. Кровь запульсировала у него в висках, ладони рук внезапно вспотели.

— Знаете, мне кажется, Domina что-то упоминала насчет большой печати, — медленно проговорил он. — Да, теперь я вспомнил: она сказала, что решила оставить надпись так, как есть. Императрица — более престижный титул.

Не веря своим ушам, мастер ахнул:

— Господи, она отказалась от своих слов!

— К несчастью, это так. О, да, и она отказывается платить до коронации. Но я вознагражу вас из моего собственного кармана. — Анри полез в суму, висевшую на поясе, и протянул мастеру несколько монет.

— Благодарю вас, ваша светлость, — пробормотал тот, тайком пробуя на зуб одну из монет. — Будь проклята миледи, если она так обращается с нами. Не быть ей нашей королевой.

— Анжерская сука, — встрял один из лондонцев. — Вначале налоги, теперь — оскорбление стране, которой она собирается править! Если это только начало, то какой же будет конец, э?

Послышался сердитый согласный ропот.

— Есть еще кое-что. Эта фурия приковала моего брата цепями к стене подземелья, — подлил масла в огонь Анри.

— Ужасно, ваша светлость, ужасно, — прорычал один из горожан. — И мы ничего не можем сделать?

— Она пока что еще не ваша королева, — напомнил им Анри, понизив голос и скользя взглядом по дорожке. — Если вы способны действовать, то сейчас самое время.

— Как? — спросил серебряных дел мастер.

— Самим вам не добиться ничего, но если вы расскажете другим о том, что узнали сегодня вечером, — о печати, непосильных налогах, о жестоком обращении с моим братом… — я уверен, что вы вспомните и другие обиды, — то город начнет проявлять бдительность по отношению к намерениям миледи. Анри помолчал. — Если вы решились, действуйте. — Последовало напряженное молчание. — Что касается меня, я не могу больше подчиняться этой коварной дочери Евы.

Мужчины согласно закивали. С охватившим его чувством праведности Анри подумал, что все, что он им сказал, — истинная правда, и Господь ему в том свидетель.

— Так вы теперь на стороне нашей доброй королевы Матильды? — спросил предводитель.

Вопрос был щекотливый. Анри не предполагал такого поворота событий, он просто использовал благоприятный момент. Ему не хотелось явно быть вовлеченным в деятельность, связанную с той или иной стороной. Всегда существовала вероятность, что дела могут пойти плохо, и тогда у него не будет возможности ни оставаться в одном лагере, ни примкнуть к другому. Анри действительно не подумал об этом, но люди ожидали ответа, и надо было что-то сказать.

— Мы обсудим, как оказать поддержку королеве Матильде, и сделаем все возможное, чтобы освободить моего несчастного, тяжко страдающего брата, закованного в цепи.

Анри задумался. Не слишком ли далеко он зашел? Но возбужденные крики одобрения убедили его в обратном. Он почти забыл о том, что лондонцев будет подталкивать к действиям все, что угрожает обожаемому ими Стефану.

— Наш любимый король во власти анжуйцев! — Глава делегации горожан перекрестился. — Мы должны любой ценой освободить его! Коронации миледи нужно помешать любым способом!

На минуту все умолкли: по дорожке проходили два стражника. Их шлемы и длинные копья поблескивали при свете восходящей луны.

— Разумеется, отливайте печать, — вполголоса сказал Анри серебряных дел мастеру. — Пусть это будет немым свидетельством против графини Анжуйской. Ну, а теперь — времени мало, а дел предстоит много. Оставляю все в ваших руках.

— Можете на нас положиться. Мы поедем вслед за королевой в Кент и присоединимся к ее армии, — сказал глава делегации. — Римская императрица проклянет тот день, когда ступила на землю Лондона. Вам сообщить о…

— Нет, — твердо перебил его Анри. — Я вскоре возвращаюсь в Винчестер. Мы все в руках Господа, друзья.

Епископ повернулся и исчез в темноте. Ему было тревожно: он понимал, что привел в движение некие силы, результат действия которых не мог даже предвидеть. Но если дела пойдут не так, как нужно, он всегда сможет отрицать, что ему было известно о случившемся сегодняшней ночью.

 

16

Через три дня Мод, сопровождаемая ее дядей и Робертом, вошла в большой зал Вестминстерского дворца и остановилась в недоумении: столы были заполнены только на треть, а высокий стол стоял пустой.

— Почему все так опаздывают к ужину? — спросила Мод Роберта, усаживаясь в деревянное кресло рядом с Давидом Шотландским.

— Весьма странно, — сказал Роберт. — Кстати, ты заметила, что сегодня во время вечерни было немного народу? Даже епископ Анри отсутствовал. Мне это не нравится.

В зал вошла процессия слуг, возглавляемая сенешалем.

— Где епископ Винчестерский? — поинтересовалась Мод.

Сенешаль удивленно посмотрел на нее.

— А он сегодня уехал рано вечером, сразу же после сексты. Упаковал все свои вещи и сказал, что возвращается в Винчестер. Похоже было, что его светлость очень спешил. Я полагал, что он сообщил вам о своем отъезде, миледи.

— Анри тебя бросил, — без обиняков сказал Давид Шотландский.

Мод была ошеломлена.

— Но почему? Ведь, оставаясь верным мне, он выигрывал больше, это несомненно.

— Ты слишком часто перечила ему, девочка, — со своей обычной прямотой ответил ей дядя.

Мод судорожно подчищала куском хлеба тарелку, молясь в душе, чтобы это оказалось неправдой.

— Если Анри временно покинул нас, — сказала она, удивляясь тому, что настолько озабочена отъездом епископа, — мы должны приложить все усилия, чтобы вернуть его. Если нужно пойти на компромисс, я готова.

— Похоже, что и другие, а не только Анри, покинули тебя, племянница, — заметил король Шотландии, кивнув в сторону полупустого зала.

— Да, похоже, — сказала Мод, пряча за принужденной улыбкой нарастающее беспокойство. — Где все остальные? — спросила она сенешаля.

— Ну… почти все уехали, миледи, из-за ужасных слухов, которые распространяются повсюду.

— Каких слухов?

— Говорят, что вы обложили налогом всех горожан в одну десятую часть их доходов и отказались сохранить привилегии Лондона, которыми он всегда пользовался.

Мод вскочила.

— Чудовищная ложь! Как люди могли этому поверить?

— Я только повторил то, что слышал, миледи, но, судя по всему, многие поверили этому.

Роберт положил руку на плечо Мод и заставил ее сесть.

— Я тоже слышал подобные сплетни, сестра, но не считал необходимым обременять тебя еще и этим. Люди говорят не только о том, что мы мучаем бывшего короля, но и что наша армия опустошает сельские местности, сжигает деревни, насилует женщин и совершает самые немыслимые преступления. Это одна из причин, по которой я послал Брайана и Майлса в Лондон и Кент.

Догадываюсь, что все это дела Вильгельма из Ипра, а обвиняют наши войска, — сказал король Давид. — Мне лишь хочется, чтобы наша армия была здесь, а не в Оксфорде. — Он повернулся к сенешалю: — Что еще вы слышали?

— Народ уходит толпами, чтобы не присутствовать на коронации. Весь Лондон кипит от возмущения.

Роберт вздохнул:

— Сегодня ночью вернутся Брайан и Майлс, и мы узнаем всю правду насчет этих мрачных историй. А тем временем люди констебля… — Внезапно глаза его сузились. — Солдаты лондонского констебля обычно занимали нижние столы… где они?

— Констебль сам отослал их перед вечерней, милорд. — Сенешаль испуганно переводил взгляд с Роберта на Мод. — Он велел им возвращаться в Тауэр.

— О, Господи, он отослал всех своих людей! — закричал Роберт, вскакивая на ноги.

Мод почувствовала, как у нее свело желудок.

— Брат, что это означает?

— Это означает, что нас будут защищать всего несколько стражников, если…

Его прервал неожиданный удар набатного колокола. У Мод застучало сердце, и она выскочила из-за стола.

— Дворец в большой опасности, сестра. — Роберт быстро повернулся к двум оруженосцам, прислуживавшим ему. — Освальд, Джехен, сейчас же отправляйтесь к воротам и посмотрите, что случилось. Быстро! — Он повернулся к небольшой группе рыцарей: — Вооружитесь и будьте готовы защищать дворец в случае нападения.

Слуги и сенешаль переглянулись друг с другом, а затем одновременно выбежали из зала.

Паника охватила и Мод, хотя она пока не осознавала до конца, что случилось.

— Колокол звучит так, словно дворец собираются грабить. — Давид поднялся со своего места. — Но мы с Робертом защитим тебя, девочка.

— Нет, сир, — сказал Роберт. — У нас слишком мало людей, чтобы выдержать атаку. Нам лучше всего увести Мод из дворца. Советую покинуть его по отдельности и разъехаться в разные стороны. — Он помолчал. — Вы со своими шотландскими горцами уходите через главные ворота, где будет больше неразберихи. А мы попытаемся уйти через боковые ворота.

Король Давид неохотно кивнул.

— Я отправлюсь в Карлайсл. — Он нежно поцеловал Мод в лоб. — Будем надеяться, что Господь защитит нас, — сказал он и, тяжело топая, вышел из зала.

Через минуту появился Джехен.

— Милорд, там большая толпа людей с факелами, они принесли алебарды и топоры и разбивают ворота Вестминстера. За рекой видны костры, а все отряды констебля исчезли. Во дворце остались только наши стражники и слуги.

Из-за ворот до них донесся отдаленный злобный рев.

— Седлайте лошадей, — распорядился Роберт. — Встретимся у конюшен. — Он схватил сестру за руку.

— Нет! — Мод упрямо сопротивлялась его хватке. — Я не трусиха! И не позволю, чтобы этот сброд запугал меня и заставил бежать из собственного дворца!

— У тебя нет выбора! — закричал Роберт.

Шум снаружи все нарастал. Выкрики стали слышнее, раздавались звуки ударов. Сквозь треск разрубаемого дерева Мод начала различать отдельные слова и фразы:

— Грабьте дворец!.. Избавьтесь от драконши!.. Не хотим иностранцев!.. Верните короля Стефана!.. Убейте анжерскую суку!

Какое-то мгновение Мод не понимала, о ком идет речь. Затем внезапное осознание потрясло все ее существо: ярость и ненависть толпы были направлены против нее. Злобные насмешки сыпались, как острые стрелы, и пронзали ее до глубины души. Боль и потрясение были настолько велики, что Мод полностью утратила способность сопротивляться. Ошеломленная, она позволила Роберту вывести ее из зала, провести по коридору мимо кухни, потом через задний двор прямо к конюшням.

Только они сели на лошадей, как появился Брайан.

— Слава Богу, вы оба живы, — с облегчением сказал он. — Этот сброд взломал ворота тараном, но мы с Майлсом ухитрились проехать, заявив, что мы — рыцари Матильды. Ее армия вошла в город и взбудоражила все население. Лондонцы громят дворец, и им потребуется не так уж много времени, чтобы добраться до конюшен. Мы должны попытаться выбраться через задние ворота и направиться прямо в Оксфорд.

— Мой дядя… что с дядей? — едва выговорила онемевшими губами Мод.

— Король Давид в безопасности, — ответил Брайан. — Он и его шотландские горцы проскочили верхом через ворота как раз в тот момент, когда повалила толпа. Во всеобщей суматохе никто его не узнал. Боюсь, что наши рыцари были менее удачливы. Они сражались пешими, и чернь порубила их, как снопы пшеницы.

— Храбрецы, — со вздохом произнес Роберт. — Пусть Господь успокоит их души.

— Печать! — закричала Мод. — Серебряных дел мастер сегодня вечером должен принести мне ее! Я не могу допустить, чтобы печать попала в руки черни! — Она попыталась слезть с лошади.

Роберт резко стегнул сзади ее кобылу.

— Ради Бога и всех святых, что тебе сейчас даст эта печать?

Кобыла понеслась вперед, и весь отряд Мод помчался через боковые ворота к Оксфордской дороге.

* * *

Отряд скакал галопом к Оксфорду, и сердце Мод билось в одном ритме с размеренным стуком копыт ее лошади. Через каждые несколько минут она оборачивалась поглядеть, не преследуют ли ее, но дорога была пуста. Под ночным небом можно было разглядеть только жуткое зарево пожара, которое тускнело с каждой лигой, уносящей Мод все дальше от Лондона… и от трона. В мыслях ее царила сумятица. Только что она была избранной королевой Англии, до коронации оставалось менее недели, а сейчас она лишилась всего и бежала, спасая свою жизнь. Ее гордости был нанесен сокрушительный удар, боль утраты смешивалась с непреодолимой горечью при мысли о предательстве епископа Винчестерского и дворян, сбежавших из Вестминстера при первых признаках мятежа.

Как могла она быть настолько слепой, чтобы не заметить назревающих волнений? Безусловно, она не пользовалась популярностью в Лондоне перед тем, как вступила в него, но, если не обращать внимания на грязные слухи, распространяемые недругами, в чем же она проявила неосмотрительность, из-за чего на нее напали? Если бы у отца был такой же непреклонный характер, как у нее, вызвало бы это бунт? Беспощадный ответ был очевиден.

Дядя Давид никогда не уставал твердить ей: то, что приемлемо для мужчины, пагубно для женщины. Женщина — сосуд скудельный. Низший сорт. Зависимое существо, подчиняющееся приказам мужчины-повелителя. Дух Мод всегда восставал против такого отношения, несмотря на то, что все без исключения разделяли его.

Если бы события развивались нормально, мирным путем, как надеялся отец, все прошло бы успешно. Если бы Стефан не вмешался и не лишил ее шанса на успех. Мод задыхалась от ненависти и отчаяния, ей хотелось закричать во все горло, но она молча заплакала: муки преданной, поруганной, отвергнутой любви пронзали ее тело, как удары меча.

Позже, облегчив душу, Мод заметила первые признаки розового рассвета. В лучах поднимающегося солнца она разглядела в предрассветном тумане шпили и башни города. Впереди лежал Оксфорд… и неопределенное будущее.

 

17

Оксфорд, 1141 год.

В Оксфорде Мод пробыла три недели. Однажды жарким июльским утром из Бристоля прибыл герольд, посланный сыном Роберта, Вильгельмом Глостерским.

— Письмо написано священником по повелению Вильгельма, — прочитал вслух Роберт, пробежав глазами пергамент. — Он пишет, что ходят слухи о появлении фламандца из Ипра вблизи Бристоля, и есть опасения, что может быть предпринята попытка осады крепости и освобождения Стефана. — Роберт вполголоса выругался. — Вильгельм удвоил охрану и принял другие меры предосторожности, но он все же тревожится и нуждается в нашем совете.

— Я думаю, что нет особенных причин для беспокойства, — проворчал Ренальф Честерский, который вместе с королем Давидом присоединился к Мод в Оксфорде. — Бристоль находится на западе, а эта часть Англии всегда сохраняла верность императрице и вам. Сторонники Стефана не осмелятся обложить осадой вашу крепость.

— После нападения на Вестминстер все может быть, — сказал Брайан. — В целях предосторожности мы должны послать в подкрепление Вильгельму часть наших солдат.

— Тогда у нас самих будет мало людей, когда придется защищаться или нападать, — ответил Майлс.

Они заспорили. Мод внимательно слушала их. Узнав о возможности появления вражеской армии в окрестностях Бристоля, она почувствовала, как у нее застыло сердце. Пока Стефан в ее власти, преимущество на ее стороне. В этом Мод была убеждена, несмотря ни на какие превратности судьбы.

— Надо отправить туда масть наших солдат, — сказала она. — Если в Бристоле существует хоть малейшая возможность опасности…

— Клянусь ликом Господним, мне только что пришла в голову гораздо лучшая мысль, — вставил граф Честерский. — Если мы спрячем Стефана в надежное место, освободить его будет не так-то легко.

Роберт нахмурился.

— Нет более надежного места, чем Бристоль, родственник.

— Зачем же увозить его из Бристоля? Нужно предоставить Стефану возможность познакомиться с вашими подземельями, заковав его в цепи. — Граф с довольным лицом откинулся на стуле. — Если врагам удастся прорваться в замок — что вряд ли случится, — Стефан будет так далеко упрятан, что никто его не найдет.

— К чему такие крайние меры? — запротестовал Роберт. — Конечно, можно поместить его в меньшую комнату, окруженную стражей, но не нужно забывать, что он все еще король-помазанник.

— Ты стал щепетильным, Глостер, — сказал Майлс. — Сейчас самое время перестать баловать Стефана, как изнеженное дитя. Позволь обращаться с ним, как с преступником, каковым он и является.

— Следовало применить строгие меры еще после нападения на Вестминстер, — согласился Давид Шотландский. — Не будет вреда, если Стефан попробует того, что он заставил испытать бедного Роджера из Солсбери и других, — да покоятся они с миром. Ренальф сделал хорошее предложение.

Два самых могущественных сторонника Мод — граф Честер и король Шотландии — враждовали поколениями из-за своих земель между Англией и Шотландией, граничащими друг с другом. Из-за спорных территорий происходили постоянные схватки. Первая ссора Честера со Стефаном, которого граф вначале поддерживал, произошла из-за земли, принадлежавшей ему, — эту территорию Стефан подарил королю Шотландии. Все мужчины в зале, за исключением Роберта, высказались за поддержку плана Честера.

Роберт пожал плечами.

— Если все согласны, пусть так и будет. Но окончательное решение остается за моей сестрой.

— Сомневаюсь, что она разделит ваше отношение к этому, — заметил Честер.

Стефан в оковах, как простой преступник? У Мод оборвалось сердце. Но ей никак нельзя отрицать выгодность предложения Ренальфа. Душа кричала в немом протесте, и Мод вся сжималась от ужасных картин, рисовавшихся в воображении. Но мужчины смотрели на нее, и Мод знала, какого ответа они от нее ждут. Малейшее проявление колебания или мягкости будет расценено как признак слабости. «Что поделаешь, — женщина…» — таково будет мнение.

— Превосходное предложение, — заставила себя произнести Мод. — Брайан, вы поедете в Бристоль и проследите, чтобы это распоряжение было выполнено?

— Можете на меня положиться, миледи, — заверил ее Брайан.

— Тогда действуйте. Кстати, я решила, как поступить с епископом Винчестерским.

— Вы собираетесь заключить с этим предателем мир? — спросил Честер. — После того, как он подлым образом бросил вас на расправу дикой лондонской черни?

Мод поднялась из-за стола.

— Как же я могу позволить себе не заключить с ним мир? Мы не должны проявлять слепоту в отношении наших главных интересов, Ренальф. Чтобы вернуть утраченную землю, мы нуждаемся в поддержке епископа. Если есть какой-либо другой путь, доступный мне, я с удовольствием последую им.

Все присутствующие согласно закивали.

— Прежде всего, я пошлю к епископу Роберта, чтобы он уговорил его вернуться. В случае отказа мы двинемся на Вестминстер и покажем им, на что способны.

— Напасть на Вестминстер? Это самое неразумное, — сказал Майлс. — Мой совет…

— Когда мне понадобится ваш совет, Майлс, я попрошу вас об этом, — остановила его Мод. — Мое решение обсуждению не подлежит. — Она живо повернулась к своему единокровному брату: — Роберт, ты можешь подготовиться к отъезду в Винчестер сегодня же?

Он кивнул, и Мод улыбнулась:

— Отлично! Я уверена, что ты справишься с Анри лучше всех.

Мужчины переглянулись, явно уязвленные ее властным поведением и недовольные тем, что она не собиралась с ними советоваться. Мод, замерев в кресле, наблюдала за ними. Со времен Вестминстера ее словно щитом ограждали от всего. По правде говоря, она и теперь не особенно доверяла своим сторонникам: сегодня они могут быть вместе с ней, а завтра с такой же легкостью бросят ее.

Стефан обедал в одиночестве в своей комнате в Бристоле. Вдруг дверь резко распахнулась и вошел Брайан Фитцкаунт в сопровождении стражников и сыновей Роберта, Вильгельма и Филиппа. Стефан вскочил, инстинктивно потянувшись к мечу, прежде чем вспомнил, что оружия у него нет. Взглянув на мрачное лицо Брайана, он почувствовал, что встревожился не напрасно.

— Брайан, почему ты здесь?

— Сейчас ты отправишься в подземелье. Это необходимо ради твоей собственной безопасности.

— Зачем? — запротестовал Стефан. Горло его внезапно пересохло, а сердце заколотилось.

— Я уже тебе сказал. Не беспокойся, тебе не причинят вреда.

Стражники направили на него копья и повели к подземельям замка. Вильгельм открыл заржавевшие железные ворота, и Стефан пошел по холодному каменному коридору. Стены были покрыты зеленой плесенью, в воздухе чувствовались зловоние и сырость. Стражники резко повернули за угол и остановились у маленькой каморки, застеленной свежей соломой. Она находилась отдельно от других камер, и никто, глядя в коридор, не мог даже подозревать о ее существовании.

На полу лежал соломенный тюфяк, покрытый грубым серым одеялом из грязной шерсти, и стояли два ведра — одно пустое, другое с водой. От старости и сырости массивные каменные стены были покрыты плесенью, и все здесь смердело от запаха старых экскрементов и немытых тел узников, находившихся здесь бесчисленные годы. Зловоние было таким ужасным, что Стефану захотелось заткнуть себе рот и нос. В одной стене была узкая щель, пропускавшая луч слабого света.

— Его заковать, милорд? — спросил один из стражников, показывая на железные кандалы.

Кровь отхлынула от лица Стефана, когда он оглядел мрачную камеру и увидел железные цепи.

— Брайан, почему со мной так поступают? — прошептал он.

— Это приказ Domina, — ответил Брайан, не глядя на него. — Непременно закуйте его, — сказал он стражнику, и тот застегнул на ногах Стефана тяжелые железные кандалы. — Нет, руки оставьте свободными, — добавил он, когда стражник начал надевать кандалы на запястья узника.

— Domina… — повторил Стефан. — Значит, Мод еще не коронована. Почему?

— Потому что лондонцы… — начал было Филипп.

— Придержи язык, Филипп, оборвал его Брайан.

Стефан перевел взгляд с Филиппа на Брайана. Что же, во имя Господа, случилось? Неприятности… Как он и предсказывал, у Мод возникли серьезные неприятности.

— Я не верю, что это приказ миледи, — произнес он. — Почему здесь нет Роберта? Бристоль — его замок, и только он должен приказывать, как со мной обращаться.

— Думай что хочешь. Какая разница, кто отдал приказ. Оба они — и Роберт, и миледи — согласились с Честером… — Брайан внезапно умолк, и Стефан понял, что тот явно сказал лишнее.

При упоминании об изменнике-графе Стефана охватила холодная дрожь. Иисусе! Так это была идея Честера! Но почему? Что же случилось, из-за чего с ним вдруг так грубо обошлись?

— У камеры будет постоянно стоять стражник, и еще четверо — снаружи у входа в подземелье. Вильгельм, — сказал Брайан старшему сыну Роберта. — С пленником нужно обращаться так, как приличествует его положению, кормить так, чтобы не повредить его здоровью, но ни в коем случае не позволять ему выходить из камеры и не освобождать от цепей.

— Какая бессмысленная жестокость! — закричал Филипп. — На такое злодейство способны только анжуйцы! — В его темных глазах заблестели слезы. — Стефан не простой преступник, он — король Англии! Это все дела моей тетушки Мод, ненавижу ее!

— Если ты произнесешь еще хоть слово, Филипп, я всыплю тебе розог сию же минуту, и, клянусь Христом, ты не скоро забудешь это! — закричал Брайан, угрожающе поднимая руку.

Такая вспышка была настолько нехарактерна для хладнокровного, уравновешенного Брайана, что Стефан не знал, что и подумать. Постепенно ему становилось ясно, что Брайан, вероятно, не вполне согласен с остальными и если бы вместо него приехал Честер, то цепи оказались бы не только у него на ногах, но и на руках. Возможно, его бы даже пытали. Брайан по-своему, не нарушая данных ему указаний, пытался облегчить положение Стефана. «Спасибо тебе, старый друг», — подумал он, но промолчал, зная, что при любой его попытке выразить свою благодарность Брайан будет горячо отрицать малейшее проявление сочувствия.

— Объясни все-таки, что вызвало такие действия? — попросил Стефан.

Брайан, избегая взгляда Стефана, покачал головой. Стефан догадался, что планы приверженцев Мод расстроены. С прошлой весны, с тех пор, когда он разрешил архиепископу Кентерберийскому поддержать свою кузину, никто, даже графиня Глостерская, не рассказывал ему, что происходит в мире. Он изголодался по новостям и только теперь наконец узнал, что Мод не коронована, и, должно быть, столкнулась с трудностями.

Четверо стражников, Брайан и двое сыновей Роберта покинули темницу. Дверь за ними громко захлопнулась, и в замке заскрежетал ключ. Раздались звуки удаляющихся по коридору шагов и покашливание стражника, занявшего свой пост у темницы.

Стефан никогда в жизни не был так одинок. Впервые с тех пор, как он покинул Блуа, ему казалось, что у него нет будущего. Что его ждет? Его собираются убить? И потому посадили в это гиблое место? Мод никогда не отдала бы подобного приказа, но, может, это сделали другие без ее ведома? Маловероятно, но кто знает? Возможно, его будут прятать здесь до конца жизни? Внезапно Стефан вспомнил, как его дядя, король Генрих, двадцать восемь лет держал своего старшего брата Роберта, герцога Нормандского, заключенным в уэльской крепости.

Стефана затрясло, как в лихорадке. Двадцать восемь лет! Боже милосердный! Мысль об этом была невыносимой. Лучше умереть! Стефан засунул в рот кулаки, чтобы удержаться от крика и не опозориться перед стражником, стоявшим за дверью. Перекрестившись, он упал на колени и стал молиться.

В конце концов Стефан потерял ощущение времени. Он не знал, сколько дней прошло с тех пор, как его посадили в подземелье, и с трудом мог вспомнить, на что похожа нормальная жизнь. Весь его мир заключался в пространстве между стенами темницы и времени, когда ему приносили пищу. Определить, день ли это или ночь, можно было лишь по полоске света в щели стены. Видел он только стражников, которые часто менялись, чтобы, как предполагал Стефан, он не смог завязать с кем-нибудь из них более тесные отношения. Иногда, когда он ел, стражники вступали с ним в короткий разговор, но по большей части низвергнутый король Англии пребывал в полном одиночестве.

Лицо его покрылось колючей щетиной, все тело ныло, коленные суставы дьявольски болели, будто кости пропитались сыростью. Одежда его стала грязной и начала дурно пахнуть, а на теле не осталось места, которое не чесалось бы от укусов вшей и клопов. Временами ему казалось, что он продал бы душу за горячую ванну.

Однажды ночью, проснувшись от громкого шума, Стефан сел, ожидая, что сейчас увидит глаза огромной крысы, в темноте забравшейся в его камеру. Дверь открылась, и вместо стражника Стефан с удивлением увидел Филиппа с зажженным факелом в одной руке и кувшином в другой.

— Сир, у вас все в порядке? Вас хорошо кормят? Здесь так холодно, у вас есть чем укрываться?

Звук взволнованного голоса Филиппа был слаще песен трубадура.

— Все в порядке, насколько это возможно, Филипп, — сказал Стефан. — Еды достаточно, но еще одно одеяло пришлось бы очень кстати; и еще я очень скучаю по моим тренировкам. Сменить одежду также не помешало бы. — Он вгляделся в темноту коридора. — Где стражник?

— Я подкупил его, чтобы он позволил мне несколько минут побыть с вами наедине. Он знает, что я не принес с собой ни зубила, ни молотка, чтобы разбить цепи и освободить вас.

Филипп вставил факел в железную скобу, прикрепленную к стене, опустился на колени на солому и протянул Стефану кувшин.

— Здесь немного вина, сир, больше я ничего не рискнул принести.

Стефан, весьма тронутый, улыбнулся.

— Ты смелый парень, Филипп, раз не побоялся прийти ко мне. Если это раскроется, ты будешь примерно наказан.

Он взял кувшин обеими руками и стал жадно пить. Вино было низкого сорта, горчило на языке, но ничто в жизни не казалось Стефану таким сладким.

— Как долго я здесь пробыл?

— Пять дней, сир. Я пришел бы раньше, но милорд Уоллингфорд все время находился в замке, усиливая охрану и укрепляя подступы к нему. Он уехал только позавчера.

— Клянусь Рождеством Христовым, кажется, будто прошла целая жизнь. — «Только пять дней, — подумал Стефан, — пять жалких дней, а я уже не знаю, как вынести еще хотя бы час».

— Это преступление — то, что они с вами сделали, сир, — прошептал Филипп, и голос его задрожал от негодования. — Ваше унижение для меня невыносимо. Я никогда не прощу ни отца, ни тетку — и никогда не признаю ее королевой.

Стефан не мог сдержать удовлетворения. Без малейших усилий он склонил сына Роберта на свою сторону. Это была подходящая месть за то, как низко с ним обошлись.

Он взъерошил волосы Филиппа.

— Я никогда не забуду твою доброту, и, когда освобожусь, найду, чем тебя отблагодарить. Ну, рассказывай новости.

Филипп уселся на солому.

— Перед самой коронацией лондонская чернь напала на Вестминстерский дворец, разграбила его, и миледи едва спаслась.

— Иисусе! — пробормотал Стефан, перекрестившись. — Разграбили Вестминстер! Верится с трудом.

— Когда миледи умчалась в Оксфорд, ваша королева въехала в Лондон. Она возглавляла армию, и рядом с ней был Эвстейк. К ней присоединились лорды Мулэн и Лестер, Вильгельм из Ипра, а также другие, которые бросили вас при Линкольне.

— Слава Богу. Продолжай.

— В ваше дело вдохнули новую жизнь. Вы находитесь здесь потому, сир, что не исключена угроза восстания и попытки спасти вас.

— Клянусь Рождеством Господним, — пробормотал Стефан, — я чувствовал, что произойдет нечто подобное. — Он был так возбужден, что сбросил одеяло и стоял, раскачивая кувшин в руках. — Итак, Матильда и Эвстейк в безопасности и вернулись в Лондон. — Стефан закрыл глаза, молча вознося благодарственную молитву. — А мой брат?

Филипп также поднялся.

— Он бросил миледи незадолго до того, как дворец был разгромлен. Брайан считает, что, возможно, без епископа тут не обошлось. Мой отец поехал в Винчестер уговаривать его вернуться.

Стефан, зная Анри, подумал, что тот вполне мог быть вовлечен во все это, и почувствовал, как с сердца свалилась огромная тяжесть. Теперь появилась возможность еще раз обрести надежду.

Его брат имел самый проницательный ум в королевстве; и если есть хоть какой-нибудь способ освободить Стефана, Анри найдет его. На глаза узника набежали слезы. Если он выберется из этой скверной тюрьмы, поклялся себе Стефан, то никогда больше не обидит брата, а также церковь.

Раздалось покашливание, Стефан поднял глаза и увидел в дверном проеме обеспокоенного стражника.

— Ну, господин Филипп, время вышло. Сейчас в любой момент начнется смена охраны. Поспешите.

— Спасибо тебе, Филипп, — сказал Стефан, допивая остатки вина. На восторженном юном лице мальчика мерцали отблески факела.

— Я прослежу, если смогу, чтобы вам, по крайней мере, дали еще одно одеяло. — Филипп вытащил из скобы факел, забрал из рук Стефана кувшин и покинул камеру.

Когда дверь закрылась и ключ в замке повернулся, Стефан упал на колени и стал молиться. Новости явились, как чудо: его трон до сих пор свободен, Матильда с триумфом вернулась в Лондон, брат опять стал его союзником — или можно надеяться на это.

Если Бог предоставит ему еще один шанс, он никогда больше не позволит зависти, враждебности, гневу и особенно любви — слепой безрассудной любви — замутить его разум или заставить действовать против главных интересов. «Ну, гляди, дорогая кузина, — подумал он. — Если небеса даруют мне шанс, я не позволю тебе ускользнуть».

 

18

Винчестер, 1141 год.

В августе Роберт вернулся из Винчестера в Оксфорд и сообщил, что Анри уклоняется от ответа по поводу его будущих планов и пока не принимает решения присоединиться к ним.

— Мы поможем ему решиться, — заявила Мод.

Верная прежним словам, она собрала армию и, невзирая на протесты своих советников, отправилась в Винчестер, решив убедить епископа Анри вернуться в ее лагерь. Когда Мод прибыла, кузена во дворце Уолфси не было, но ее с войском впустили в город без всяких инцидентов. Анри вскоре вернулся, однако, уклоняясь от встречи, придумывал один предлог за другим.

И тогда войска Матильды, намного превосходящие численностью армию Мод, глухой ночью, без предупреждения, подошли и окружили город. Мод поняла, что она получила ответ епископа: Анри отказался от ее дела.

Спустя шесть недель Мод стояла на зубчатой стене Винчестерского замка, построенного из камня и дерева, и с ненавистью глядела на королевское знамя, которое развевалось над дворцом епископа, находящегося недалеко от городских стен. «Символ явного вызова, — подумала она с горечью, — открыто заявляющий, что кузен Анри опять стал приверженцем Стефана».

Внезапно раздалось громкое шипение. Мод взглянула вверх и увидела зажигательное ядро, летящее над стенами Винчестера. Казалось, что снаряд направляется прямо к тому месту, где она стоит. Замерев, Мод не могла оторвать глаз от пылающего шара, дугой летящего в синеве сентябрьского неба и неуклонно приближающегося к ней.

— Во имя Господа, племянница, отойди!

— Мод, назад!

Испугавшись, она повернулась на звук голоса Брайана Фитцкаунта, раздавшегося вслед за дядюшкиным криком. Брайан перескочил через каменный парапет, и его сильные руки сдернули ее вниз.

— Слава Богу, пролетело мимо замка, — сказал Брайан.

Огненный шар исчез из виду. Внезапный вопль прорезал воздух, и послышался оглушительный взрыв.

— Попало в аббатство святой Марии! — ахнул Брайан.

— Там же монахини! — закричала Мод, вырываясь из его рук.

Внизу послышались душераздирающие крики боли и ужаса.

— Матерь Божья, — прошептал Брайан, — нет, нет, не смотри туда!

Но Мод уже свесилась из амбразуры. Одна из монахинь бегала кругами, пытаясь освободиться от загоревшейся одежды; ее черное платье было охвачено огнем. Другие монахини пытались сбить пламя руками. Мод зажала рот: монахиня, пронзительно кричащая в агонии, превращалась в живой факел, пламя пожирало ее тело. Ужас сковал Мод, слова молитвы застряли в горле.

— До каких пор мы должны терпеть это? — закричала она, и слезы побежали у нее по лицу. — Сегодня — эти бедные сестры. А кто будет завтра?

— Как пожелает Господь, племянница. Добрая монахиня приняла смерть, как мученица, — сказал Давид Шотландский, перекрестившись.

— Как пожелает Господь? Епископ Винчестерский приносит в жертву невинные жизни! — Мод повернулась и указала на крышу епископского дворца. — Как может человек, служащий Богу, разрушить собственное аббатство?

— Ах, племянница, таковы превратности войны. Это работа армии Вильгельма из Ипра, а не епископа.

— Но он допускает подобную жестокость, не так ли? Я сейчас же иду вниз и предложу сестрам помощь.

Король Давид пристально взглянул на Мод: пошатнувшись, она схватилась за зубец стены.

— Когда ты в последний раз ела?

Мод прислонилась к стене.

— Не помню, дядя. Я потеряла счет времени. Возможно, сегодня утром, после мессы. — Она покривилась. — Черствый хлеб и протухшее мясо. Я припоминаю сейчас, что не смогла притронуться ни к чему.

— Это все, что у нас есть, — вздохнул Брайан, — и мы счастливы, что есть хоть это. Запасы продуктов настолько малы, что в некоторых частях города начался голод. — Он озабоченно посмотрел на Мод. — Вы должны есть хоть что-нибудь, миледи, невзирая на вкус. Мне кажется, сейчас вы не в состоянии кому-либо помогать.

— Отсутствие пищи и воды… — Давид повернулся к Брайану. — Если мы в ближайшее время не достанем провизии, милорд, нам придется сдаться… или умереть от голода.

— Сдаться? Никогда! — твердо заявила Мод. — Пока я дышу, я никогда не стану пленницей Матильды. Лучше я умру от голода!

— Ах, племянница, у тебя гордая душа, но ты не знаешь, что такое длительная осада. И не видела людей, умирающих голодной смертью.

Жители Винчестера тащили ведра с водой, чтобы загасить пламя, и Мод уже не в первый раз подумала: а если дядя и все прочие винят ее в том бедственном положении, в котором они сейчас очутились? На город ежедневно летят зажигательные ядра, скудный рацион и растущее отчаяние превращают жизнь в Винчестере в бесконечный кошмар… Возвестившие о сексте колокола милосердно прервали ее мрачные мысли.

Когда после вечерней мессы Мод и остальные собрались в большом зале, король Шотландии сказал Роберту, что так больше продолжаться не может.

— Неожиданное нападение, штурм стен — более непосредственная угроза, чем голодная смерть. Но вы уже потеряли три сотни солдат. Как вы собираетесь сопротивляться орде фламандцев?

Мод вздохнула, с негодованием вспоминая их последнюю неудачу Две недели назад Роберт послал три сотни солдат под покровом темноты доставить продовольствие. Они были перехвачены врагами, их эскорт перебили. Фламандцы Вильгельма из Ипра внезапно напали на отряд и вырезали всех до единого.

— Вы хотите сказать, что мы должны сдаться, дядя? — прошептала Мод, с ужасом ожидая ответа.

— Нет, племянница. Но отступить должны, и без промедления. Здесь никому из нас нет спасения.

Роберт кивнул.

— Надо отступать, или нас схватят.

— Отступать сейчас опасно, — возразила Мод. — Мы окружены вражескими войсками.

— Необходимо обеспечить Мод безопасность, — заявил Роберт. — Невзирая на обстоятельства.

— Мы наверняка еще можем что-нибудь предпринять! — в отчаянии выкрикнула Мод. — Опять повторяется Вестминстер. Мы должны находиться на нашей земле.

— Это гораздо хуже, чем Вестминстер, — сказал Роберт. — Тогда, по крайней мере, в Оксфорде нас ожидала армия. Теперь у солдат не хватает продовольствия. Нет, — он решительно покачал головой. — Мы должны доставить тебя из Винчестера в Бристоль.

Этим вечером за скудным ужином Роберт наметил план отступления.

— Побег должен состояться завтра и совпасть со временем вечерни. Завтра воскресенье — праздничный день для верующих христиан. Есть надежда, что неприятельские воины будут слушать службу и оставят на стенах мало стражников.

Объясняя свою стратегию, Роберт использовал шахматные фигурки из слоновой кости, расставив их на столе.

— Впереди пойдет личная охрана, возглавляемая королем Давидом и его шотландскими горцами. — Он выдвинул на столе несколько фигурок и повернулся к Мод. — Ты будешь следовать за ними по пятам, сестра, в сопровождении стражников с обеих сторон. Майлс и Брайан поедут сразу позади тебя, прикрывая тыл. — Роберт выдвинул другую группу костяных фигурок.

— А ты, брат? Где будешь ты?

— Позади них, со своими людьми, приглядывая за всем отступлением. — Он одним движением смахнул остальные фигурки со стола.

— А кто будет прикрывать твой тыл? — спросила Мод.

— В этом нет необходимости, — гордо встряхнув головой, ответил Роберт и поднял темные брови. — Почему у тебя так вытянулось лицо, сестра? Я сражался в битвах с тех пор, как впервые взял в руки меч. Разве я когда-нибудь попадал в плен? Или терпел поражение? Единственный воин, равный мне, находится в плену в Бристоле.

Следующий день тянулся нескончаемо. Неужели вечерня никогда не настанет? За час до начала вечерней службы Мод села ужинать со своим единокровным братом, Брайаном, Майлсом, дядей Давидом и кастеляном Оксфордского замка, Робертом д’Уилли, присоединившимся к ее армии, когда она направилась из Оксфорда в Винчестер.

Наконец колокол зазвонил к вечерне. Пора! Закутанная в плащ с капюшоном, задыхаясь от удушливой жары раннего вечера, Мод сидела в седле гнедой фламандской кобылы, на которой прежде никогда не ездила. В последний раз обвела она взглядом двор с собравшимися людьми, прикрывая глаза от кроваво-красных лучей заходящего солнца. По обе стороны от нее находился вооруженный эскорт; сзади, как и распорядился Роберт, ее приготовились прикрывать Брайан и Майлс со своими солдатами. За ними Мод увидела Роберта верхом на коне, а рядом с ним — лорда д’Уилли. Мод знала, что брат не покинет город до тех пор, пока она благополучно не проедет через западные ворота. Встретив ее взгляд, Роберт поднял копье, зажатое в огромном кулаке, защищенном броней.

Мод развернула свою кобылу и рысью выехала со двора. В городе, за деревянными домами с плотно закрытыми дверями и ставнями, король Шотландии собрал своих горцев. На их плечи были наброшены звериные шкуры, мускулистые руки в металлических браслетах разрисованы синими драконами. С их непроницаемых бронзовых лиц на Мод смотрели стальные глаза. Даже зная, что шотландцы — ее союзники, она не смогла сдержать дрожь.

— С Богом, племянница! — сказал Давид, рысью подскакав к ней из рядов. Он схватил лошадь Мод за уздечку. — Если нам больше не придется увидеться на этом свете, я хочу, чтобы ты знала: ты оправдала доверие своих нормандских родственников и саксонских предков.

Слезы подступили к глазам Мод. Она порывисто потянулась к дяде и поцеловала его в небритую щеку. Перед ней было лицо человека уже пожилого, но полного решимости и воодушевления. От волнения и переполняющей ее благодарности она не смогла сказать ни слова. Давид развернул лошадь и поскакал за своими горцами к западным воротам. Через минуту он исчез из виду, затерявшись среди воинов, и Мод увидела лишь, как на его шлеме блеснул луч заходящего солнца.

Стиснутая с обеих сторон охраной, Мод последовала за шотландцами. Сердце ее бешено колотилось, в горле пересохло от страха. Ржавые ворота медленно раскрылись, раскачиваясь и скрипя на ржавых петлях. Снаружи к ним устремилась толпа солдат, размахивая булавами и палицами; они атаковали шотландцев с такой силой, что казалось, воинам дяди Давида пришел конец. Но стойкость горцев, разящие удары их железных мечей и деревянных дубинок помогли им устоять. Внезапно посреди месива из людей и лошадей перед Мод, как чудо расступившихся вод Красного моря, возник узкий коридор.

— Скорей, племянница! Скачи, спасайся! — Мод не видела Давида, но голос его был ясно слышен.

Внезапно запаниковав, Мод почувствовала, что не может сдвинуться с места. Никогда в жизни не была она так напугана. Повернувшись в седле, она увидела далеко позади себя Роберта; его солдаты следовали сразу же за ним, но ни Майлса, ни Брайана видно не было.

— Вперед! — Крик Роберта едва пробивался сквозь грохот и лязг оружия. — Ради Бога, быстрее вперед!

Пришпорив лошадь, Мод рванулась вперед, нырнув в узкий проход, образованный шотландцами. Зажатая с обеих сторон давкой битвы, она ощущала зловоние человеческих тел и плоти животных. Ее охватил отвратительный страх. Щит бился о плечо, шпоры натирали ноги, и вся она раскачивалась, непрочно держась в седле. Мужские голоса выкрикивали проклятия в нескольких дюймах от уха, и она почти задыхалась от их зловонного дыхания. Лошадь тихо заржала, уткнувшись длинной головой ей в колено. Мод промчалась через ворота и оказалась за городом. Еще не осознав, что она оторвалась от своей охраны, Мод галопом заскочила на небольшой холм и в последний раз отчаянно оглянулась назад, безумно желая отыскать хоть какой-то след Роберта, или дяди, или Майлса, или Брайана. Она поймала взглядом мелькнувший ало-золотой султан, развевающийся на шлеме, — цвета Роберта.

Постепенно ей становилось ясно, что рыцари разбегаются в разные стороны, бросая на ходу щиты, кольчуги и даже шлемы. Лошади неслись галопом без всадников и испуганно ржали. Несколько пеших мужчин бросились к Мод и с угрожающим видом окружили ее лошадь. Они стали тыкать ей в лицо деревянными палками. И тут гнев вытеснил страх. С силой, которую Мод даже не предполагала в себе, она отпустила поводья, вырвала дубинку из сильных рук и, подняв ее обеими руками, яростно обрушила на светловолосую голову. Раздался хрип, и с дубины закапала кровь. Кобыла заржала от испуга и встала на дыбы. Мод одной рукой схватила поводья, все еще держа в другой руке дубинку, и попыталась успокоить испуганную лошадь. Прокладывая себе путь среди разъяренного сброда, преграждавшего дорогу, Мод, не глядя, наносила удары по рукам, пытавшимся задержать ее. Наконец она вырвалась.

Испуганная кобыла галопом неслась по усеянной брошенными мечами, копьями и пиками земле. Рыцари и оруженосцы — непонятно, свои или неприятельские, — мчались мимо нее сломя голову — одни пешком, другие на лошадях. Мод взывала к ним, но, охваченные паникой, мужчины бежали, не обращая на нее внимания. Организованное отступление превратилось в беспорядочное бегство. Воцарился хаос.

После скачки, которая, казалось, продолжалась часами, кобыла замедлила головокружительный бег и, дрожа, остановилась на вершине лесистого холма. Ее тяжело вздымающиеся бока были все в мыле. Сюда уже не доносились ни шум битвы, ни голоса бегущих людей, ни ржание лошадей. Мод огляделась. Сердце гулко стучало, она едва переводила дух. Уже почти стемнело. Вокруг ничего не было видно, кроме открытой местности. Она была одна.

Мод не имела представления, насколько далеко она умчалась, как долго скакала и где сейчас находится. «Запад», — решила она. Она должно быть ехала на запад, потому что направлялась вслед заходящему солнцу. Мод потрепала шею своей взмокшей лошади, раздумывая, стоит ли подождать, пока ее нагонит кто-нибудь из ее отряда, или ехать в том направлении, где, как она надеялась, должен находиться Бристоль.

Кобыла тихо заржала. Другая лошадь? Да, Мод услышала тяжелый топот копыт — лошадь скакала в ее сторону. Сквозь сгущающуюся темноту она вскоре разглядела всадника… нет, группу всадников, галопом мчащихся прямо к ней. Один из них опередил всех и въехал на холм. Когда он доскакал до нее, Мод угрожающе подняла дубинку:

— Не смей приближаться!

Послышался громкий возглас:

— Мод? Это вы?

Она узнала голос Брайана Фитцкаунта.

— Брайан! О, Брайан!

В одно мгновение Брайан остановил лошадь, выпрыгнул из седла, кинулся к Мод и, стащив ее с лошади, схватил в объятия. Она с облегчением зарыдала.

— Слава Богу, вы целы, вы целы, — шептал он над ее укрытой плащом головой. — Мы так волновались за вас. — Он баюкал ее в руках, как ребенка.

Мод с благодарностью прижалась к нему, положив голову на сильную грудь друга, чувствуя удары его сердца через накидку и кольчугу. Брайан здесь, и она в безопасности. Наконец она подняла голову.

— Роберт и Майлс с вами? А мой дядя? Что с лордом д’Уилли и остальными?

— Майлс был со мной, когда мы прокладывали путь среди врагов за воротами. Потом мы разделились, и я потерял его. Д’Уилли сейчас со мной, и еще несколько рыцарей. — Он умолк, и Мод почувствовала, что ей на душе стало чуть легче. — Ваш дядя пробивался среди врагов, как лев, — продолжал он. — Я никогда не видел ничего подобного. С Божьей помощью, они, должно быть, сейчас уже в безопасности на пути в Шотландию.

— Без них я никогда не смогла бы прорваться через ворота. А Роберт? Где Роберт?

Брайан сжал ее руки.

— Будьте мужественны. Мы думаем, что Роберта схватили.

— Схватили? — повторила Мод, не веря своим ушам.

— Да. Роберт сражался очень храбро, прикрывая тыл и удерживая врагов до самого последнего момента. Он ухитрился вырваться из Винчестера, но враги схватили его, когда он пытался пересечь реку у Сток-Бриджа.

— Пресвятая Дева, кто его схватил? — прошептала Мод.

— Фламандские наемники. И всех его рыцарей вместе с ним. Я был значительно впереди него и уже переплывал реку… я видел, как это случилось… его окружили… — В голосе Брайана звучала непередаваемая боль. — Я был бессилен помочь ему, спасти его. Нас было очень мало, а их — так много.

Мод показалось, что на нее обрушился страшный удар. Голова ее закружилась. Роберта схватили! Боже милосердный, как она справится со всем этим без него? Что ей теперь делать?

 

19

Четверть часа спустя она сидела у огня, возле которого сгрудились и остальные, а лорд Уоллингфорд подробно рассказывал, каким образом Роберт был захвачен в плен.

Вдалеке послышался слабый звук копыт, и он оборвал рассказ. Тотчас насторожившись, Мод и Брайан вскочили на ноги.

— Милорд, враги наверняка преследуют нас, — сказал один из рыцарей. — Мы ничего не можем сейчас сделать для графа Роберта, а для того, чтобы спастись самим, нам нужно немедленно ехать в Бристоль.

— Именно этого они от нас и ожидают, — отозвался Роберт д’Уилли. — Я предлагаю отправиться в Глостер. Не найдя нас на дороге в Бристоль, они собьются со следа и придут в замешательство.

— Хорошая мысль, — похвалил его Брайан. — Вы не схватите лихорадку за время трудного путешествия, Мод? Чтобы ускользнуть от преследователей, мы должны ехать дальними дорогами и сторониться больших городов.

— Конечно, — ответила она, молясь, чтобы это не было пустым словом. Изнуренная бешеной скачкой, потрясенная ужасными новостями о Роберте, Мод не могла даже как следует думать.

Брайан, Мод, лорд д’Уилли и еще пять рыцарей сели на лошадей и направились к Глостеру. Ночь тянулась долго, и Мод все больше уставала; у нее начался озноб, ее бросало то в жар, то в холод. Большим усилием воли она заставляла себя сидеть в седле прямо, не спуская глаз с Брайана, едущего впереди нее. Нельзя было позволить физической слабости подвергнуть опасности всех их.

Когда бледный серый рассвет забрезжил над западной стороной, они выехали из редкого леса на открытое пастбище. Здесь, на берегу ручья, Брайан предложил остановиться на привал. Не успела Мод коснуться ногами земли, как рухнула на траву.

— Принесите воды, — велел Брайан одному из мужчин и опустился перед ней на колени.

— Не понимаю, что со мной случилось, — сказала Мод слабым голосом. — Через минуту я приду в себя.

— Сделайте из веток носилки, положите на них миледи, и мы будем нести ее весь оставшийся путь, — приказал Брайан рыцарям.

Услыхав о носилках, Мод оскорбилась и попыталась запротестовать, но у нее не было сил высказать свои возражения. Она с удивлением почувствовала, что ее подняли с земли и положили на толстый плащ, которым покрыли ложе из веток, с обеих сторон связанных за концы. Другим плащом ее осторожно укрыли; носилки привязали между двумя лошадьми, и Мод внезапно почувствовала, что, как только лошади тронулись с места, тело ее начало раскачиваться взад и вперед, словно на палубе корабля, плывущего по морю. Больше она ничего не помнила.

* * *

Мод медленно открыла глаза и увидела каменные стены спальни, занавешенные чем-то синим, голубой полог над собой и подбитое мехом покрывало, натянутое до самого подбородка. Она в Глостере? Осторожно вытянув руки и ноги, Мод почувствовала потрясающее чувство облегчения — она уцелела при побеге и, кроме боли в мышцах, ничего плохого с ней не произошло.

— Благодарю тебя, Пресвятая Богоматерь, — громко прошептала она, и, вспомнив про захваченного в плен брата, добавила: — Пожалуйста, защити Роберта!

В дверь спальни тихо постучали.

— Войдите, — слабо отозвалась Мод.

В спальню торопливо вошла жена Роберта, Мэйбл; за ней следовала женщина, несущая деревянный поднос.

— Как вы себя чувствуете, золовка? — спросила она, подходя к кровати и вглядываясь в Мод. На бледном лице выделялись покрасневшие веки.

— Уже почти хорошо, — прошептала Мод. Она, должно быть, в Бристоле… Вся одежда на тонкой хрупкой фигуре Мэйбл была черной, будто траурной. — Как долго я нахожусь в Бристоле?

— Это Глостер, и вы пробыли здесь два дня. Я выехала из Бристоля вчера утром, как только услышала… о Роберте. — Голос Мэйбл дрогнул, и она положила руку на лоб Мод. — Лихорадка прошла. Вас, наверное, хранил сам Господь, если вы вынесли такое тяжелое испытание, мадам.

— Я желаю только одного — чтобы Роберт тоже был здесь, — тихо сказала Мод, сдерживая душевную муку при виде болезненной судороги, пробежавшей по лицу Мэйбл. — Я глубоко сожалею, что Роберт попал в плен, и полностью разделяю вашу утрату. — Подчиняясь порыву, Мод потянулась к Мэйбл и мягко коснулась тонких пальцев.

Графиня быстро отдернула руку, будто ее укусила змея. Она повернулась к женщине, стоящей сзади, и взяла с подноса дымящийся кубок.

— Это горячее вино с молоком и пряностями. Я сама его приготовила. Выпейте, и у вас восстановятся силы.

Мэйбл укутала шерстяной шалью, принесенной с собой, плечи и грудь Мод и помогла ей приподняться на подушках. Мод с благодарностью взяла обеими руками кубок и поднесла к губам. Поглощая горячую жидкость, она чувствовала, как по всему телу разливается тепло, оживляя больные члены. Она надеялась, что взаимная утрата сблизит их, но невестка оставалась такой же колючей, как и раньше.

Взбодрившись и оживившись, Мод допила напиток и вернула кубок Мэйбл.

— Спасибо. Как Брайан и остальные? — Она помолчала и опустила глаза. — У Стефана, я надеюсь, также все в порядке?

Мэйбл как-то странно взглянула на нее.

— Брайан и остальные уже полностью оправились. У Стефана все довольно хорошо. О, да, прошлой ночью появился Майлс. Он приехал полураздетый и, как и вы, в сильной лихорадке; все тело было изранено и кровоточило.

— Что с ним случилось?

— Кажется, за ним гнались фламандские наемники, и у него не было другого выбора, как бросить оружие и спасаться бегством. — Губы Мэйбл задрожали от обиды. — Если бы Роберт поступил так же, сегодня он был бы с нами.

Мод ничего не ответила. «Графиня убита горем, — напомнила она себе. — Нельзя ее осуждать».

— Что касается пленников, мадам, — продолжала Мэйбл, не переводя дыхания, — то около часа назад прибыл посланник от графини Булонской. С Робертом все в порядке, он не ранен и с должными почестями содержится в заключении в Рочестерском замке. — Графиня глядела мимо Мод и не встречалась с ней взглядом.

— Замечательные новости! Слава Богу, он невредим.

— Я послала Вильгельму письмо с просьбой, чтобы Стефана перевели из темницы в благоустроенную комнату и обходились с ним со всей учтивостью. Посланник сказал, что если этого сделано не будет, Роберта закуют цепями в подземелье.

— Конечно. Мы должны сделать все необходимое, чтобы с моим единокровным братом обращались как можно лучше.

Почему Мэйбл так уклончиво ведет себя? Почему не рассказала об этих новостях сразу же? И вдруг ее внезапно осенило.

— Святая Мария… Матильда предлагает соглашение, не так ли? Она освободит Роберта в обмен на Стефана?

— Да, таково ее предложение. Надеюсь, что ваш ответ будет утвердительным. Я пообещала посланнику, что вы дадите его сразу же.

Мод не собиралась обсуждать этот вопрос с графиней Глостерской.

— Вы не имели права что-либо обещать ему. Я поступлю так, как будет лучше всего для нашего дела. Будьте добры, пришлите ко мне Брайана Фитцкаунта.

Мэйбл промолчала, но ее глаза вспыхнули от возмущения. Она круто повернулась и гордо вышла из спальни. За ней по пятам последовала служанка.

Мод закрыла глаза. Она никогда не чувствовала себя такой слабой, такой беспомощной. Пресвятая Мать, не может она отпустить Стефана! С другой стороны, нельзя допустить, чтобы Роберт оставался в плену. Совершенно неразрешимая ситуация. Вскоре в дверь постучали, и в спальню вошел Брайан Фитцкаунт.

— Мэйбл сказала мне, что лихорадка прошла, благодарение Господу. Вы гораздо лучше выглядите, миледи, — сказал он.

— Да, я и чувствую себя гораздо лучше, — ответила Мод.

Брайан присел на край кровати.

— Вы слышали о посланнике от Матильды?

— Да. Пожалуйста, отошлите его назад. Я не согласна с условиями Матильды.

Брайан опешил.

— Не согласны? А какой у вас выбор? Я знаю, что отдать Стефана большая потеря для нас, но без Роберта мы не сможем продолжать дело.

— Я отказываюсь даже обсуждать подобный обмен, — произнесла Мод.

— Это самая неумная позиция, — возразил Брайан. — Разве вы до сих пор не поняли, что Роберт — главная опора нашего дела? Половина наших приверженцев без него улетучится.

— Мне казалось, что главной опорой была я.

— Мы сражаемся за ваше восхождение на трон, но Роберт — это чека колеса. Вы — край, он — середина. Без него вы можете спокойно возвращаться в Анжу.

— Я знаю цену Роберту, — закричала Мод. — Но я никогда, никогда, никогда не отдам Стефана!

— Лихорадка, вызванная путешествием, не только ослабила вас физически, но, по всей видимости, поразила и ваш разум. Я думаю, вряд ли вы в состоянии принимать сейчас такое важное решение.

— Как вы смеете? Конечно, в состоянии. — Мод свирепо глядела на него.

— Тогда не следуйте путем, который приведет всех нас к бедствию. Стефан и Роберт должны быть обменены.

Мод никогда прежде не видела его таким настойчивым, таким твердым, и его непреклонная позиция испугала ее. Если быть честной, она попала в эту спальню только благодаря милосердию Брайана, Мэйбл и остальных ее друзей. У нее недостаточно сил, чтобы бороться с ними. Если они отказываются ей повиноваться, их никаким способом не заставить подчиниться ее желанию. Мод подавила охватывающую ее панику.

— Брайан, пожалуйста, выслушайте меня. Вы мой лучший друг и верный сторонник. Стефан, которого сторожат в Бристоле, — препятствие для наших врагов. Пока он там, равновесие сил сохраняется. Сейчас он для нас — единственное, что мы имеем, чтобы торговаться. Если мы его отдадим, у нас ничего не останется. — Мод выдавила улыбку, взглядом умоляя Брайана согласиться с нею. — Мы должны найти другой способ купить Роберту свободу.

— Я всегда считал, что вам не хватает способностей вашего отца к убеждению, но сейчас вы меня удивили. — Лицо Брайана постепенно смягчилось, и он поднялся на ноги. — Хорошо, я готов поискать другое решение вопроса… в данную минуту.

— Что вы скажете посланнику Матильды?

— Чтобы он возвращался в Рочестер. Что никакой обмен сейчас обсуждаться не может, — ответил Брайан, подходя к двери. — Оставляю вас в обществе Мэйбл. — Он иронично улыбнулся, поклонился и покинул спальню.

* * *

Спустя шесть недель после прибытия в Глостер Мод все еще не нашла способа освободить Роберта. Даже после получения послания от своего единокровного брата, убеждающего ее произвести обмен, Мод не могла заставить себя сделать этот шаг, который позволил бы Стефану еще раз получить трон. Тогда она лишится последнего преимущества и очутится в гораздо худшем положении, чем перед битвой при Линкольне.

Однажды вечером, ближе к концу октября, она прогуливалась с Брайаном по двору. Свежий ветер гнал белые облака по серо-голубому небу. «Скоро зима», — подумала Мод. Третья зима с тех пор, как она высадилась на берегах Англии.

— Мэйбл вне себя от гнева, — сказал Брайан. — Только вчера она грозилась найти способ обменять Стефана на Роберта, невзирая на то, согласны мы или нет.

— Пустые угрозы, — отозвалась Мод.

— Дело в том, что другие настаивают на том же, что и она, в том числе и ее сыновья. Никто не понимает, почему вы не желаете обменивать пленников и действуете против собственных интересов.

Быстро взглянув на Брайана, Мод постаралась избежать твердого взгляда его синих глаз.

— Если я его отдам, все будет потеряно. Мы говорили об этом сотни раз.

Брайан покачал головой.

— Ничего не будет потеряно, миледи, если только вы прислушаетесь к голосу разума. Жоффруа сейчас успешно завоевал большую часть Нормандии и приобрел отличный шанс прийти в Англию с людьми и оружием. — Брайан взял в свои руки холодные, как лед, ладони Мод. — Если Роберт будет свободен, мы сможем с помощью Жоффруа разбить силы Стефана. Я в этом уверен. — Он заглянул в лицо Мод. — Клянусь Богом, мадам, — сказал он сердито, — вы долго собираетесь дурачить меня? Какова действительная причина того, что вы не хотите отдавать Стефана?

Мод почувствовала, как лицо ее вспыхнуло.

— Я уже говорила вам, как и всем остальным, какова действительная причина.

— Вы говорили? — Брайан взял ее за плечи и с раздражением встряхнул. — Вы ведете себя не как правительница, а как томящаяся от любви девица. Еде императрица Священной Римской империи? Еде дочь грозного Генриха, где внучка великого Завоевателя? — Он приблизил к ней лицо. — Где, мадам, королева Англии?

Резко высвобождаясь, Мод почувствовала себя так, будто Брайан нанес ей удар ниже пояса. Как он осмелился говорить с ней подобным образом?.. Но она ощутила, как сила этих слов пробивает броню ее сопротивления. Только Брайан мог догадаться об истинной причине ее упорного отказа отпустить Стефана, о причине, в которой она сама себе до этого момента полностью не признавалась. Любовь к кузену, охватившая все ее существо, была сродни жгучей лихорадке и на самом деле принуждала ее действовать вопреки собственным интересам. Мод только теперь осознала, что глубоко в сердце таится безумное убеждение: пока Стефан остается пленником, он принадлежит ей; и это единственная возможность обладать им. Не желая повернуться лицом к правде, она выпустила из поля зрения очень существенный факт: свобода Роберта в сочетании с победой Жоффруа в герцогстве в итоге может означать усмирение Англии.

Гордо подняв голову, Мод распрямила плечи:

— Королева Англии находится перед вами, милорд Уоллингфорд. Благодарю вас за напоминание о том, что Жоффруа сейчас в состоянии помочь нам. Когда Роберта освободят, я пошлю его в Нормандию за людьми и оружием.

Брайан с облегчением вздохнул и расцеловал ее в обе щеки.

— Слава Богу! Могу ли я передать Матильде сообщение, что мы в принципе согласны на обмен?

Мод кивнула. Больше не было предлогов задерживать Стефана, но, как горько — о, как горько сожалела она, что он выйдет на свободу… и опять станет королем.

* * *

После нескольких недель переговоров между советниками Мод и епископом Винчестерским и графом Лестером — представителями Матильды — сложная процедура передачи заложников была обсуждена; обмен пленников готов был состояться.

Серым дождливым ноябрьским утром Мод, пожелавшая лично присутствовать при освобождении Стефана, стояла во дворе Бристольского замка Роберта и глядела, как ее кузен садится на гнедого жеребца. Бледный и несколько неуклюжий от отсутствия тренировок в верховой езде, он все же выглядел оживленным и веселым, перебрасывался шутками с Брайаном, Майлсом и Вильгельмом из Ипра, который приехал в Бристоль, чтобы сопровождать своего монарха в Винчестер, где епископ Анри держал Роберта. «Как это похоже на Стефана, — подумала Мод, — вести себя так, будто они все вместе отправляются на веселую охоту».

Дождь прекратился; солнечные лучи, пробившиеся сквозь серые облака, ярко осветили лицо Стефана и позолотили его красновато-коричневые волосы. За время заключения у него выросла борода, и это придавало ему более значительный вид. У Мод обрывалось сердце, когда она видела, как кузен запрокидывает голову и хохочет над какими-то словами Майлса Глостерского.

Она все время напоминала себе, как много выигрывает от освобождения Роберта. Стефан может на какое-то время получить трон обратно, но при достаточной численности войск она с легкостью его снова свергнет, окончательно разгромив. И все же чувства ее восставали против этих мыслей, сердце горько рыдало из-за его приближающегося отъезда.

Стефан со своим эскортом приблизился к ней. Мод давно предвкушала этот момент, вновь и вновь повторяя насмешливые слова, которые не оставят у него никаких сомнений в ее презрении к нему.

— Прощайте, кузина, — сказал Стефан, официально поклонившись.

Их глаза встретились, и они долго не могли отвести взгляд друг от друга.

— Счастливого пути в Винчестер, милорд, — запинаясь, произнесла Мод. Все обвинения, так тщательно отрепетированные, начисто выветрились из головы. «Не покидай меня, — молча кричала она, — я не вынесу этого!»

Что-то блеснуло в глубине зеленых глаз Стефана, и на лице промелькнуло страдальческое выражение, но настолько мимолетное, что Мод засомневалась, не почудилось ли ей это? Губы его приоткрылись, будто он хотел что-то сказать; он сделал внезапное движение в ее сторону, но затем с усилием взял себя в руки и, развернув лошадь, направился к каменному туннелю, ведшему во внешний двор замка. Оцепенев от отчаяния, Мод смотрела, как эскорт рысью пустился вслед за ним. Ей показалось, будто прошла целая жизнь, но с того дня, как Роберт с триумфом привез Стефана в Глостер, минуло всего девять месяцев.

 

20

Виндзор, 1142 год.

В январе следующего, 1142 года, через три месяца после выхода из заключения, Стефан с неохотой согласился встретиться со своим братом, епископом Винчестерским, и высокопоставленными духовными лицами. Встреча состоялась в Виндзоре, где Стефан провел последние двенадцать недель, медленно возвращаясь к своим королевским обязанностям, по мере того как восстанавливал силы после длительных тяжелых испытаний в бристольском подземелье.

Со времени освобождения Стефан умышленно избегал личной встречи с Анри, пытаясь решить, как относиться к брату — как к другу или как к врагу.

Вполне осознавая, что епископ сам выставил себя дураком и предателем с переходом с одной стороны на другую, а затем опять назад, Стефан был уверен, что Анри боится возможной конфронтации со своими братьями-священниками. Но никто из них не мог избежать подобной ситуации.

Как папский легат, законный представитель римской церкви в Англии, Анри был обязан официально примирить английскую церковь с вновь вернувшимся королем. Задача епископа неизмеримо облегчилась бы, если бы Стефан простил его измену после битвы при Линкольне. Несмотря на то, что Анри бросил Мод, помог Матильде собрать войска в Винчестере и лично принял участие в переговорах о его освобождении, у Стефана сейчас не было той готовности забыть прошлое предательство брата, которую он ощущал, находясь в заточении.

Стефан сидел в своем деревянном кресле в небольшом зале советов. Его вдруг охватили тревожные предчувствия; капли пота выступили вокруг шеи и под мышками, и какая-то необычная усталость охватила все тело. После плена у него часто возникало такое состояние, К тому же, утратив прежнюю энергию, Стефан обнаружил, что он стал более осмотрительным в решениях и менее способным отвечать на запросы королевства. Теперь государство нуждалось в его силе больше, чем когда-либо, и все же Стефан не мог заставить себя действовать. По мнению Матильды, Вильгельма из Ипра и Робина Лестерского, королевство находилось в гибельном состоянии: Жоффруа Анжуйский стремительно захватывал власть в Нормандии, и пошли слухи, что сторонники короля, имевшие поместья в герцогстве, вошли в контакт с графом, включая и Уолерена Мулэна, державшегося на расстоянии со времени возвращения Стефана.

«Непостижимо, — думал о Жоффруа Стефан. — Кто бы мог предположить, что этот жеманный павлин станет таким удачливым бойцом?» Советники Стефана убеждали его направить все усилия против анжуйских сил, они полагали, что, если захватить в плен графиню Анжуйскую, конфликт быстро завершится. Стефан понимал, что это стоящий совет, — но ничего не предпринимал. Лекари предостерегали его от слишком напряженной деятельности, пока не восстановятся силы и здоровье, и Стефан оправдывал этим свою пассивность.

Когда бы ни вспоминал он взгляд Мод в день отъезда из Бристоля, сердце его болело, как открытая рана. В этом взгляде отражались и любовь, и страдание, и утрата, — в нем отражались его собственные чувства.

Дверь отворилась, и потянуло холодным сквозняком.

Возглавляемая архиепископом Кентерберийским группа прелатов и священников в черных одеждах торжественной вереницей прошествовала в зал. Позади шел Анри, окутанный черной мантией.

— Как приятно видеть вас, сир, — пробормотал он, растягивая губы в улыбке. — Вы уже оправились после заключения?

Стефан кивнул, не желая дружески приветствовать Анри. «Пусть поволнуется немного», — подумал он. Его брат прочистил горло, облизал пересохшие губы, несколько раз разгладил свиток пергамента, стараясь не встречаться взглядом с королем. «Он боится», — с удивлением понял Стефан. В его представлении страх никогда не связывался с Анри, но это чувство он понимал исключительно хорошо, и сердце его потянулось к брату.

Епископ начал говорить. После короткого предисловия, в котором были изложены все возмутительные события, и формального приветствия возвращения короля в его владения он подошел к основному.

— Собратья мои! Сир! Вы имеете право на объяснение моего поведения на протяжении прошлого года.

«Действительно, имеем», — подумал Стефан, любопытствуя, как же Анри выкрутится из этой ситуации.

Епископ продолжал:

— Я был вынужден поддержать графиню Анжуйскую, потому что король потерпел поражение в битве при Линкольне и его бароны бежали, спасаясь. Страна погрузилась в хаос, и в Винчестере я попал в западню — город был окружен вражескими войсками. С большим трудом мне удалось не допустить, чтобы его предали огню, но под угрозой применения оружия — а моя жизнь действительно была в опасности — у меня не оказалось другого выбора, как сдаться и признать притязания графини на трон.

Анри умолк. В зале было тихо, как в могиле; Стефан, почувствовав себя на месте брата, безошибочно ощутил: епископ сейчас думает, не зашел ли он слишком далеко.

— Так как после этого графиня Анжуйская нарушила все обещания сохранить права Святой церкви, — продолжал Анри, — она утратила наше доверие и поддержку. — Он опять облизал пересохшие губы. — Господь в своей бесконечной мудрости направил события так, что надежды графини на трон рухнули. С помощью Господа нашего и святого папы римского мы опять можем поддерживать короля Стефана, нашего законного правителя.

«О, неплохо, брат, — подумал Стефан, — мастерское представление! Только поверят ли тебе твои братья-священники? Я — нет. И к тому же кто может разоблачить эту притянутую за волосы историю?»

Последовало неловкое молчание. Прелаты покашливали и ерзали на своих сиденьях. Никто не смотрел епископу в глаза, но все пытались оценить реакцию Стефана, украдкой поглядывая на него.

— Вы отлучите от церкви сторонников графини, как отлучали моих?

— Естественно, — сказал Анри. — Всех их, за исключением самой графини.

Стефан заколебался. Взглянув на Анри через всю длину разделяющего их стола, он встретился с ним взглядом и ощутил, как сильно желает его брат, чтобы он все ему простил и забыл прошлое. «Ты забрал у меня Кентербери, — говорил его взгляд, — я бросил тебя, потому что надеялся получить от этого выгоду. Мы квиты».

— Мы готовы принять объяснения епископа, — произнес наконец Стефан. — Есть ли среди нас кто-нибудь, не совершавший ошибок в своих деяниях? Что говорится в Священном Писании? «Кто из вас без греха…» Предлагаю похоронить прошлое и начать все заново.

Священники зашевелились, и по залу разнесся согласный шепот — очевидно, все хотели услышать именно эти слова. И Анри торжественным голосом провозгласил отлучение всех врагов церкви и короля.

Устало поднимаясь на ноги, Стефан услышал, как епископ Линкольна вполголоса сказал епископу Йорка:

— Итак, мы вернулись туда, откуда начинали три года назад, когда на берег высадилась императрица: Англия разрывается от раздоров, грабежей, святотатств, убийств. Сколько еще должна страдать страна из-за этих честолюбивых кузенов?

* * *

Нормандия, 1142 год.

Прошло почти девять месяцев. Роберт Глостерский и Жоффруа Анжуйский встретились в Нормандии, в герцогском дворце в Руане, на арене для турниров.

— Мод находится в осаде в Оксфорде уже почти два месяца, — сказал Роберт. — Как ты можешь отказывать в помощи собственной жене, Жоффруа? Неужели у тебя нет сердца?

Жоффруа поднял руки в примирительном жесте.

— Я не отказываю в помощи, родственник, но ты сам видишь, как рискованно для меня сейчас покидать Нормандию.

Как и обычно, граф выглядел так, будто собрался на аудиенцию при французском дворе: аккуратно расчесанные золотисто-рыжие волосы и ухоженная борода, безукоризненно чистые темно-зеленые лосины и более светлого оттенка зеленая туника с золотой каймой; неизменная золотая веточка раскачивалась на голубой шапке, щегольски надетой набекрень. В глазах его вспыхивали ледяные искорки, когда он одаривал Роберта своей самой очаровательной улыбкой — улыбкой, которой Роберт не доверял, как не доверял почти всему, что касалось зятя, за исключением неустанной преданности Жоффруа своим собственным интересам.

— Герцогство лишь едва завоевано, — продолжал Жоффруа тем же приятным, рассудительным голосом, которым уговорил Роберта остаться в Нормандии на гораздо больший срок, чем тот предполагал. — Много замков до сих пор находятся в руках мятежников.

— В самом деле? Приехав в Нормандию, я помог тебе получить обратно, по крайней мере, десять замков. Сколько еще тебе надо?

Почти на днях у них уже состоялся подобный разговор, но Жоффруа все же был не склонен выручать Мод.

Роберт понимал, что зять использует его, но ему была крайне необходима поддержка Жоффруа, и потому он соглашался с его требованиями в надежде, что это поможет убедить графа пересечь канал.

Жоффруа неопределенно пожал плечами.

— Даже одна мятежная крепость — это слишком много! Не думай, Роберт, что я неблагодарен. Твоя помощь неоценима.

— Тогда, парень, во имя Бога, докажи свою благодарность! Мне нужно от тебя нечто большее, чем слова! — закричал Роберт. — Ты знаешь, как отчаянно нуждаемся мы в Англии в оружии и людях! Мод попала в западню в Оксфорде, она окружена солдатами Стефана. Брайан шлет срочные послания и сообщает, что его сил недостаточно, чтобы прорвать осаду! И так продолжается два месяца! Два месяца! Для тебя это ничего не значит?

Вне себя от расстройства, Роберт почувствовал, как жар бросился в лицо, вены на висках вздулись от бессильного гнева. Если этот самодовольный хлыщ будет продолжать уклоняться от ответа… Роберт выдернул из ножен меч и с силой воткнул его в землю, давая выход негодованию. Усеянная изумрудами рукоятка задрожала, как тетива.

— Конечно, это для меня что-то значит, — возразил Жоффруа. Его глаза сузились. — За кого ты меня принимаешь?

Воздержавшись от ответа, Роберт вытащил из земли меч, вложил его обратно в ножны и, повернувшись спиной к Жоффруа, на некоторое расстояние отошел от него, чтобы успокоиться.

С тех самых пор, как прошлым ноябрем его обменяли на Стефана, Роберт чувствовал себя беспомощным, и это удручало его. Он ощущал себя так, будто окружен каким-то тайным сговором. Прежде всего, почти пять месяцев у него ушло на то, чтобы сплотить свои рассеявшиеся силы, обеспечить безопасность Мод в Оксфорде и для ее защиты выставить у замков линию гарнизонов через всю западную часть страны. И все же он неохотно покидал сестру, уверенный, что только он может уберечь ее от всех напастей.

Прошлым июнем здоровье Стефана, частенько прихварывающего с тех пор, как его освободили, внезапно ухудшилось. Когда обменяли Роберта и Стефана, военные действия между ними прекратились, будто обе стороны нуждались в передышке, чтобы зализать раны и восстановить силы. Казалось маловероятным, чтобы гражданская война во время болезни Стефана возобновилась. Поэтому, по настоянию Мод, Роберт в июле отплыл в Нормандию, уверенный, что вернется вместе с Жоффруа и подкреплением прежде, чем король выздоровеет.

Но недели превращались в месяцы, а Жоффруа Анжуйский придумывал одну отговорку за другой, чтобы не ехать в Англию.

Поздним августом здоровье и силы Стефана достаточно восстановились, и он почти сразу же атаковал замки, укрепленные Робертом. К октябрю все оборонительные сооружения были разрушены или сожжены. Успешно изолировав Мод, Стефан сам приступил к осаде Оксфорда. До сих пор замок держался стойко, но как долго это будет продолжаться? У Роберта кровь стыла в жилах, когда он думал о возможности страшных последствий.

Его мысли были прерваны предостерегающим возгласом и внезапным криком. Инстинктивно потянувшись к мечу, Роберт увидел, что Жоффруа сделал то же самое, но тут же успокоился.

— Это всего лишь Генрих, — сказал он, поправив меч в ножнах. Роберт проследил за его взглядом — на дальнем конце арены вокруг столба с мишенью для удара копьем столпились рыцари, молодые оруженосцы и пажи. — Он упал с лошади, ударив копьем по мишени. Третий раз подряд.

Старший сын графа Жоффруа, Генрих Анжуйский, поднялся с земли, и офицер опять подсадил его на лошадь для следующей попытки. Мальчик, сейчас уже девятилетний, унаследовал твердый характер своих нормандских предков. Держа копье в грязном кулаке, Генрих неистовым галопом подскакал к мишени и изо всех сил ударил по ней копьем, но не сумел достаточно быстро отскочить. Мешок с песком, который он держал в другой руке, перевернулся, ударил его со всего размаху, и Генрих снова кувырком полетел с лошади.

Вместо того чтобы подняться, он лежал навзничь, пронзительно вопя от ярости, и молотил кулаками по земле. Два его младших брата, Жоффруа и Вильгельм, наблюдали за ним с благоговейным страхом, офицер — с безропотностью.

— Боюсь, что у Генриха нормандский темперамент, — сказал Жоффруа, явно смущенный таким неприличным проявлением характера сына. — Он не может с достоинством принимать поражение, ему необходимо дать выход своим чувствам. Приношу извинения за его дурные манеры.

Но Роберта сейчас мало интересовал племянник.

— Ты не поедешь в Англию, не так ли, Жоффруа? — сказал он с неожиданной проницательностью. — Ты ведь никогда не собирался туда ехать.

Алебастровое лицо Жоффруа слегка порозовело.

— Как ты можешь так думать? Ты же видишь, какая у меня здесь ответственность. Разве я могу их покинуть? — Он смахнул несколько воображаемых пылинок с безупречно чистой туники. — Я завоевал Нормандию для Мод, не забывай этого. И не могу находиться одновременно везде, ведь так? — Он фыркнул. — Жаль, что какой-нибудь верный слуга не приправил пищу Стефана ядом, когда у вас была такая возможность.

Роберт взглянул на него с таким отвращением, что Жоффруа соизволил опустить глаза — как раз в тот момент, когда офицер поднес Генриха к отцу, перебросив его через плечо, как визжащего поросенка.

— Я ничего не могу с ним поделать, милорд, — сказал он. — Молодой хозяин, похоже, не может освоить удар по мишени и отказывается упражняться.

Роберт снял племянника со спины офицера.

— Парень его освоит, если за обучение возьмусь я, держу пари. — Он улыбнулся, заглянув в задиристое веснушчатое лицо, измазанное слезами. — Но я не учу вопящих, как ты, младенцев.

Рев прекратился; Генрих замер.

— Ты можешь научить меня, дядя? — спросил он, задыхаясь.

— Да, могу. — Роберт глядел в серые, как море перед штормом, глаза племянника, так похожие на глаза Мод, что дрожь пробежала у него по спине. Как поднялся бы дух сестры, если бы она смогла увидеть своего старшего сына. Как это помогло бы всему их делу! У него возникла идея. Он поставил мальчика на ноги, взъерошил его жесткие рыжеватые волосы и повернулся к Жоффруа.

— Раз ты не едешь сам, пошли со мной мальчика, в знак своей верности. Обещаю следить за ним и охранять — он будет в целости и сохранности. Когда Генрих вернется в Нормандию, он будет лучшим воином во всем христианском мире.

Жоффруа нахмурился.

— Все это хорошо, Роберт, но в Англии сейчас опаснее, чем когда-либо. Представь, вдруг Оксфорд сдастся? Что тогда будет? И чему ты собираешься обучать мальчика?

— Папа, пожалуйста, я хочу поехать! Я хочу увидеть маму! — Генрих стал нетерпеливо дергать отца за тунику.

— Генрих будет обучен грамоте и рыцарскому поведению, как и приличествует его положению. Клянусь жизнью, что буду охранять мальчика так же, как собственных сыновей.

— Как Филиппа? — сказал Жоффруа с нехорошей улыбкой.

Жестокое напоминание о его младшем сыне Филиппе, прошлой весной перешедшем на сторону Стефана, наполнило Роберта такой убийственной яростью, что он едва удержался, чтобы не свернуть Жоффруа его изящную шею. Он с трудом выносил мысль о потере сына, но еще меньше мог слышать, как об этом говорят с такой бесцеремонностью.

— Я не должен был так говорить. Прости меня, — поспешно произнес Жоффруа, взглянув на лицо Роберта. — Но послать с тобой Генриха — большой риск. Он — мой наследник.

— В Англии низки нравы, — ответил Роберт, взяв себя в руки. — Генрих может стать символом новой надежды, светлого будущего, и обратит сердца к нашему делу. Лишь одно его присутствие поможет нам победить Стефана в Оксфорде.

Генрих бросился на землю, из его горла вырвалось рычание:

— Я поеду! Я поеду!!! — Лицо мальчика стало багровокрасным, а затем пурпурным.

— Довольно истерик! Господи, пошли мне терпение! — с раздражением вздохнул Жоффруа. — Хорошо, забирай его. В конце концов, у меня хоть появится покой. Мои младшие мальчики никогда не причиняют мне ни малейшего беспокойства.

Вопли Генриха прекратились, как по волшебству, лицо приобрело нормальный цвет. Он вскочил и начал бешено скакать кругами.

— Ну-ну, — Жоффруа наблюдал за ним в явном недоумении. — Или дождь или солнце, или пир или голод. Для него нет середины. Господь мне свидетель, я не знаю, что с ним делать. — Он строго взглянул на Генриха. — Не причиняй беспокойств дяде Роберту. Англия сейчас — опасное место. Ты должен очень постараться прилично себя вести и хорошо учиться. Будь достойным своего знаменитого наследия.

— Конечно, папа. — Генрих невнимательно взглянул на отца, вытирая нос рукавом. — Я понимаю, что требуется от короля Нормандии.

Жоффруа поднял брови.

— Ничего себе — король Нормандии! Не запрягай лошадь позади повозки, мой мальчик, твоя мать еще не королева. Я имел в виду твое знаменитое анжуйское наследие. Мне кажется, что…

Роберт грубо схватил его за руку и отвел в сторону.

— Не вмешивайся в мечты мальчика, Жоффруа, — предостерег он зятя. — Генрих верит, что однажды он станет править Англией. А почему бы и нет?

— Потому что корона пока что на голове Стефана, и никто не в состоянии снять ее… и удержать, — ответил, нахмурившись, Жоффруа. — А мальчишка уже ведет себя так, будто он король. Настоящий тиран — и это в девять лет!

— Пусть будущее Генриха будет таким, как пожелает Господь, — сказал Роберт. — Граф Анжу, герцог Нормандии, король Англии или все вместе, — никто не может избежать того, что ему суждено.

Мужчины оглянулись: Генрих убегал, взволнованно крича младшим братьям, что он едет в Англию помогать маме отвоевывать его трон.

 

21

Оксфорд, 1142 год.

Мод не верилось, что скоро наступит декабрь и что Оксфордский замок находится под осадой уже почти три месяца. Она выглянула из окна башни. Земля за крепостными стенами была укрыта глубоким снежным покровом; реку сковал лед. Однообразность зимнего пейзажа нарушали лишь темные шатры армии Стефана, стражники, бродящие взад-вперед, да неясные очертания осадных машин.

Мод облизала потрескавшиеся губы, устало прислонившись к сырой каменной стене. Тело ее окоченело от холода, а из-за голода она чувствовала постоянную слабость. Это состояние стало настолько привычным, что Мод не могла даже вспомнить ощущение тепла и сытости.

Она отвернулась от окна, растирая застывшие пальцы. Сейчас, в отличие от осады в Винчестере, она была абсолютно одна. Роберт д’Уилли, последний из ее близких соратников, заболел и умер две недели тому назад. Последняя весточка, пришедшая из внешнего мира, была от Брайана — как раз перед тем, как Стефан появился осенью в Оксфорде, — в ней сообщалось, что ее замки в Уорхэме, Сиренсестере, Рэдкоте и Брэмптоне пали все до одного, и что Брайан направил послание Роберту в Нормандию с просьбой срочно вернуться.

С тех пор Мод не получала никаких известий и не появился ни сам Роберт, ни его войска. Несомненно, Жоффруа, главной заботой которого всегда была Нормандия, отказал ей в помощи, бессердечно бросив ее на произвол судьбы.

В первые дни осады Мод лелеяла тщетную надежду, что Стефан позволит ей уехать, — так, как он поступил в Арунделе. Но сейчас не было никаких признаков его прежнего рыцарства. Мод даже мельком не видела Стефана. Она поняла, что на этот раз кузен решил нанести ей поражение. Стефан полностью отдавал себе отчет в том, что замок будет взят измором, если не подоспеет помощь, и ему оставалось просто ждать, как поджидает добычу гигантская птица, пока беспомощная жертва сама не упадет ей в когти. Война закончится, и Мод станет его пленницей. Он может заточить ее пожизненно и, если пожелает, заковать в цепи. Разве она не поступила с ним так же?

Сила, побуждающая ее жить, будет уничтожена. Никогда не наденет она английскую корону, никогда ее сын не унаследует трон.

— Миледи?

Мод повернулась к открытой двери и увидела капитана гарнизона. Его рука была на перевязи: он получил рану, когда зажигательное ядро перелетело через стену. Мод кивком подозвала его.

— Повар только что зарезал последнюю молочную корову, — начал капитан. — Когда мы ее съедим, свежего мяса больше не будет.

— А солонина есть?

— Нет. После того как на прошлой неделе умерли два поваренка, а у многих начались очень сильные боли и кровавый понос, повар выбросил все мясо в бочках. Слишком много заболевших.

Устало кивнув, Мод содрогнулась от услышанного. Лишь благодаря счастливой случайности она не съела испорченное мясо.

— Кладовые пусты, топливо почти полностью вышло, — продолжал капитан, — и, кроме того, есть еще одна проблема. Повар говорит, что появилось множество крыс, а это означает, что из-за истощившихся запасов продовольствия они вылезли из нор в поисках пищи. Я видел их, мадам. Наглые твари, величиной со щенка. Одна почти откусила палец на руке у ребенка. — Капитан умолк, явно не решаясь сказать что-то еще, и Мод поняла это.

— Что еще?

Капитан посмотрел в сторону, избегая ее взгляда.

— Все говорят, что нам нужно сдаться, иначе мы погибнем. Меньше всего, миледи, я хочу, чтобы вы попали в руки врагов, но я также отвечаю и за людей в замке.

— Мы отвечаем за них вместе. У меня большая тяжесть на душе. Но я не теряю надежды, что мой единокровный брат все же придет к нам на помощь. Или милорд Уоллингфорд. — Слова прозвучали неправдоподобно для нее самой.

Капитан переступил с одной ноги на другую — обе они были для теплоты обмотаны тряпками.

— Есть ли шанс, что лорд Уоллингфорд устоит против войска в тысячу человек? И если бы граф Роберт был в состоянии помочь вам, то, наверное, он уже сделал бы это. Нет, мадам, надо смотреть фактам в лицо. Мы не можем рассчитывать на помощь извне. — Капитан помолчал. — Некоторые знатные горожане, нашедшие убежище в замке, когда сожгли город, подстрекают к волнениям.

— Каким волнениям?

Капитан сглотнул.

— Они считают вас виновной в том, что попали в такой переплет, и заявляют, что король Стефан уничтожил их город лишь затем, чтобы добраться до вас. Почему они должны страдать из-за женщины, которая несет им только горе и раздоры с того самого момента, как высадилась у берегов Англии?

Мод изумленно глядела на капитана; его слова вонзались в сердце, как ножи.

— Они тоже меня ненавидят, — медленно произнесла она, — так же, как и лондонцы.

В общем-то Мод понимала, что время давно вышло, и не могла больше обманывать себя в том, что помощь придет. При таком ужасном положении ей оставалось сделать лишь один шаг. Глубоко вздохнув, она заставила себя сказать слова, которые обещала никогда не произносить:

— Тяжкие испытания для этих добрых людей должны прекратиться. Сдайте замок.

— Да хранит вас Господь, миледи. — Капитан стал на одно колено и склонил голову. — Благодарю вас.

Мод повернулась к нему спиной, чтобы он не заметил, чего ей стоило это решение.

— Я прошу день отсрочки, — сказала она наконец, пытаясь сохранить самообладание. — Только один день, чтобы поискать выход из положения. С Божьей помощью я, может быть, найду его.

Капитан поднялся на ноги.

— Хорошо. Завтра перед секстой я пошлю к королю. Но будет разумным сказать людям, что вы соглашаетесь сдаться.

Мод горько усмехнулась.

— Ради моей собственной безопасности лучше, конечно, сказать им об этом.

Когда капитан ушел, Мод опять подошла к окну. Холодный зимний мир вокруг не изменился, а в душе ее произошел резкий переворот. Гораздо более болезненным, чем решение сдаться, было осознание того, насколько слепа она к чувствам и нуждам обитателей замка. Она собиралась управлять этими людьми, но знала о том, что творится в их сердцах и умах не более, чем если бы находилась в сотнях лиг отсюда. Она думала лишь о своей гордости и о том, чтобы не попасть в руки кузена. Вдруг ей показалось, будто по бескрайнему белому пространству что-то движется. Но, может, это ей привиделось? Нет, что-то действительно двигалось. Она с трудом могла разглядеть смутные очертания чего-то, укрытого снегом, продвигающегося по замерзшей земле. В какой-то миг все исчезло из виду. Мод внимательно всматривалась в ледяное пространство за стенами замка, в скованную льдом реку. Белая фигура казалась едва заметной, белое на белом было фактически неразличимо. Зерно идеи запало ей в голову.

Часом позже она спустилась в караульную комнату.

— В скольких лигах точно находится Уоллингфорд от Оксфорда? — спросила она капитана гарнизона.

— Возможно, в тридцати, — ответил он. — Но я не совсем уверен.

— Между ними есть село или деревня?

— Этого я не знаю.

— Прошу прощения, капитан, — сказал молодой солдат, — я из тех мест. Там, под Абингдоном, есть монастырь, а возле него — деревня. Это не более, чем в восемнадцати лигах отсюда.

— Да, ты прав, — подтвердил капитан, — я совсем забыл про Абингдон.

— Восемнадцать лиг! — Мод улыбнулась. — Вполне сносно. Думаю, что я нашла выход, о котором говорила раньше, капитан. Не без риска, конечно, но это гораздо лучше, чем попасть в плен. Позвольте рассказать вам, что я придумала.

* * *

Ночью, дрожа от холодного декабрьского воздуха, Мод чувствовала, как бьется ее сердце в ожидании и страхе. Она оглядела себя, с головы до пят закутанную в белые простыни, полностью скрывающие плащ, затем бросила взгляд на трех сопровождавших ее солдат, тоже в белом. На снегу они будут незаметны. Во всяком случае, Мод на это надеялась. Часть армии Стефана заняла Оксфорд, остальные расположились лагерем на покрытых снегом полянах на другой стороне замерзшей реки. Если враги не разглядят, как они спускаются со стены, у них есть слабая надежда пробраться через военный лагерь незамеченными. Лучше быть схваченными при попытке спастись, чем дрожать от страха внутри замка.

— Неприятель сменяет караул к заутрене, и в это время у них всегда неразбериха, — сказал капитан Мод. — Вас вряд ли заметят. Колокола начнут звонить к тому времени, как вы доберетесь до их лагеря. — Он взглянул вверх: облака закрыли луну. — Вы должны отправляться сейчас же, пока темно. Быстрее!

Один из солдат уже медленно спускался со стены на белых холщовых простынях, крепко обвязав их вокруг талии. Он благополучно опустился на землю у берега реки и отвязал простыни, которые опять подняли.

— Вы готовы, миледи? — спросил другой солдат.

Мод кивнула, и он надежно обвязал ее вокруг талии простынями.

— Храни вас Бог, — тихо произнес капитан. — Я буду молиться, чтобы вы в безопасности добрались до Абингдона.

— Помяните меня во время сексты, перед тем как сдадите замок. Я не забуду вашу преданность.

— А я ваше мужество, мадам. — Капитан сунул что-то тяжелое в руку Мод, одетую в перчатку. Ее пальцы сомкнулись на рукоятке тонкого ножа. — Возможно, вам придется защищаться, — прошептал он.

Благодарная, она засунула нож в кожаный кошель, висевший у нее на поясе под плащом и простынями.

У Мод сильно забилось сердце, когда два солдата осторожно перенесли ее через стену. Она медленно опускалась все ниже и ниже, пока наконец ноги не коснулись земли. Затем простыни отвязали, и несколькими минутами позже двое остальных солдат присоединились к ней. Капитан махнул на прощание рукой, затащил наверх простыни и исчез.

Четыре фигуры молча спускались по берегу. Они пошли через замерзшую реку, пригибаясь как можно ниже, скользя по льду. Жутковато завывающий ветер обжигал холодом щеки и губы Мод. Наконец они добрались к противоположному берегу — к краю неприятельского лагеря.

Кругом не было и признака живой души, лишь бивачные костры слабо светились в ночной темноте. Мод и ее спутники осторожно двигались по направлению к неприятельским шатрам, тихо ступая по свежевыпавшему снегу и с трудом выдыхая клубы пара в морозный воздух.

Они прошли уже почти через весь лагерь, когда колокола зазвонили к заутрене. И тут же раздался звук трубы. Мод неподвижно застыла.

— Начинается смена караула, — напомнил один из ее спутников.

Сквозь снежную пелену донеслись звуки голосов, и все четверо затаили дыхание, прислушиваясь. Один из сопровождающих Мод солдат схватил ее за руку и притянул к шатру. Мод, дрожа, прижалась к его стенке.

— Говорю тебе, я сию минуту видел, как что-то двигалось.

— Ты тронулся, парень. Сквозь такой снег не видно собственной вытянутой руки.

Послышался смех. Голоса стали затихать, потом совсем умолкли.

— Нам лучше идти дальше, миледи, — предложил один из солдат.

Наклонив головы навстречу сильному ветру, беглецы осторожно пробирались мимо оставшихся шатров. Когда они уже дошли до последнего ряда, на них неожиданно наткнулся одинокий часовой. Он быстро сделал шаг назад и направил на них длинное копье.

— Кто идет? — спросил он и вдруг от ужаса открыл рот и стал креститься.

— Боже, помилосердствуй! Привидения!

Мод в страхе застыла на месте.

Часовой приблизился к ней и концом копья откинул белую простыню и капюшон плаща.

— Пресвятая Богородица!.. Графиня Анжуйская! — выдохнул он, потрясенный.

Защищая Мод, два солдата тесно окружили ее, а третий начал что-то нащупывать под белым балдахином. Никто не произнес ни слова. Рука Мод потянулась к ножу, спрятанному под простыней и плащом.

— Стража? Что случилось? — знакомый голос, охрипший от сна, послышался из шатра.

Мод взглянула вверх, и сердце ее забилось. Да, над шатром полоскался на ветру королевский флаг. Она была слишком поглощена своими мыслями, чтобы заметить его раньше. И это был голос Стефана!

Когда часовой открыл, наконец, рот, чтобы поднять тревогу, солдат выдернул из-под рубашки руку, выбросил ее вперед и вонзил прямо в грудь стражника зажатый в кулаке кинжал. Копье выпало из рук часового, и он повалился в снег без единого звука.

— Все в порядке, сир, — отозвался солдат, прикрывая рот краем простыни, чтобы заглушить звук.

— Тогда пойди поспи немного, храни тебя Господь.

— Пойдемте дальше, миледи, — прошептал один из спутников Мод. Остальные нас догонят.

Но звук голоса Стефана, распростертое тело часового, чьи невидящие глаза, казалось, с упреком глядели прямо на нее, лишили Мод способности двигаться. Она не могла оторвать взгляда от безжизненного тела, которое солдаты оттащили подальше в обледеневшие кусты. Кровавый след, тянущийся за ним, ярко алел на алебастровом снегу. Один солдат носком сапога забросал снегом капли крови, а другой накидал кучу снега на тело часового. Через несколько мгновений от него не осталось и следа. Убитого не обнаружат до утра, но даже и тогда все предположат, что это — дело рук разбойников, прячущихся в лесу.

Солдат повернулся к Мод.

— Мадам, что вас беспокоит? Мы должны идти дальше. — Крепко взяв за руку, он повел ее прочь.

В сознании Мод слились в одно расплывчатое пятно воспоминания о ночи, когда они пробирались среди сугробов, скользили по льду замерзших ручьев, борясь с жестоким ветром и морозом. И к тому времени, когда они, едва ковыляя, вошли в ворота Абингдонского аббатства, над горизонтом уже забрезжил серый рассвет. От мороза Мод уже не ощущала своего лица, а руки окоченели даже в подбитых мехом рукавицах. Они задержались здесь лишь для того, чтобы отогреться у жаркого костра да подкрепиться гороховым супом и ломтем черного хлеба. Аббат согласился дать им четырех лошадей, и теперь они могли в безопасности домчаться прямо до Уоллингфорда.

К большой крепости Уоллингфорда они подъехали в тот момент, когда колокола зазвонили к повечерию. Сперва часовой у ворот не хотел опускать подъемный мост.

— Королева Англии бежала из Оксфорда и пешком дошла до Абингдона? Через такой снег? Вы считаете, что я — дурак?

— Сейчас же позови лорда Уоллингфорда! — собрав остаток сил, крикнула Мод.

Она соскользнула со своей лошади в глубокий снег. Раздались чьи-то голоса, послышались шум и крики. Потом один из солдат наклонился к ней и сказал, что за лордом Уоллингфордом уже послали. В полубессознательном состоянии Мод услышала скрип поднимающейся решетки и глухой стук моста, упавшего на землю.

Сильные руки подняли ее из сугроба. Удивленные голоса перешептывались вокруг с восхищением и недоверием. Мод смутно запомнила, что ее внесли в замок и посадили в лохань с такой горячей водой, что она вскрикнула от боли, чувствуя, как возвращаются к жизни закоченевшие руки и ноги. В горло ей влили какой-то обжигающий напиток; затем уложили на мягкую постель, согретую горячими кирпичами, и накрыли шерстяными одеялами. И наконец она провалилась в желанное забытье.

* * *

Медленно, еще не очнувшись ото сна, Мод начинала понимать, что кто-то сидит рядом с ней на постели и щекочет ее лицо. Ей было тепло и дремотно, не хотелось открывать глаза, не хотелось шевелиться. Откуда-то издалека раздался приглушенный звон колоколов, возвещавших вечерню. Мод поняла, что проспала всю ночь и целый день. А может быть, и два дня. Лицо ее продолжали щекотать. В раздражении Мод открыла глаза и с изумлением встретила взгляд двух дымчато-серых глаз на веснушчатом лице. Пухлые ручки обвили ее шею. Господи Боже, Пресвятая Богоматерь! Это был Генрих!

На смену первому удивлению пришла радость. Кровь веселее побежала по жилам, возвращая к жизни ноющее тело. Мод с усилием подняла руки и обняла сына. У обоих по щекам покатились слезы. Все испытания осады, мучительное бегство через льды и снега остались в прошлом: Мод снова обрела сына.

 

22

Бристоль, 1145 год.

— Ты видела, мама? — спросил Генрих Анжуйский. — Я все время попадаю в цель!

— Да, сынок, ты делаешь удивительные успехи, — крикнула в ответ Мод.

— Неплохо, племянник, — похвалил его Роберт Глостерский.

Генрих с достоинством принял комплименты, беспечно помахав рукой матери и дяде. Мод и Роберт обменялись взглядами, в которых гордость смешивалась с весельем. Они стояли во дворе Бристольского замка холодным октябрьским утром 1145 года, наблюдая, как юный наследник Анжу упражняется в стрельбе из лука по мишеням.

Почти три года прошло с того дня, как Мод бежала из Оксфордского замка, и за это время Генрих успел подрасти и превратиться в мускулистого подростка с живыми серыми глазами и каштановой шевелюрой. Он буквально лучился природной энергией и всепобеждающим обаянием; он преуспевал во всем, за что бы ни брался. В свои двенадцать лет Генрих уже умел владеть копьем, охотиться с соколами и гончими, читать и писать, а также освоил несколько языков.

— Я все подготовил к возвращению Генриха в Нормандию. Он отправится в конце недели, — сообщил Роберт сестре, и на лице его появилось озабоченное выражение. — Под покровом ночи он доедет до Уорхэма, где уже готово судно, которое доставит его на ту сторону пролива.

Мод нахмурилась.

— Надеюсь, у него будет большой эскорт. Если сторонники Стефана узнают о его отплытии…

— Большой эскорт возбудит подозрения, — перебил ее Роберт. — Доверься мне, и я все устрою, как следует.

Мод стиснула его руку.

— Я верю тебе, брат. Из-за постоянных волнений и тревог я стала пуглива, как норовистая лошадь. — Она повернула голову и с любовью взглянула на сына. — По правде сказать, мне очень не хочется расставаться с ним.

Мод связывали с Генрихом Анжуйским неразрывные узы глубокой любви и такого полного взаимопонимания, какого она не достигала ни с кем в своей жизни. Она то и дело замечала в нем удивительное сходство со Стефаном: в случайном движении, гибком и плавном, наклоне головы, улыбке, от которой внезапно замирало сердце и тело охватывала слабость. Однажды Генрих обнял ее за талию точь-в-точь, как когда-то Стефан, и Мод едва сдержала слезы. Мысль о том, что ей предстоит разлука с сыном, повергала ее в отчаяние.

— Мне тоже не хочется, — отозвался Роберт. — Он покорил наши сердца. Но в Англии для него становится слишком опасно. Я пообещал Жоффруа, что если не смогу обеспечить Генриху полную безопасность, то немедленно отошлю его домой. И сейчас такое время настало.

Мод со вздохом опустилась на каменную скамью. Роберт сел рядом. Подставив лицо слабым лучам осеннего солнца, она вспоминала последовательность событий, заставившую брата в конце концов отправить Генриха в Нормандию.

Вдобавок ко всем осадам, мятежам, дезертирствам и насилию, ставшими для англичан привычными, последние три года принесли Мод череду ошеломляющих несчастий, не только наносивших ущерб ее делу, но и ранивших ее в самое сердце. Все началось со смерти Олдит в Анжу. Мод не виделась с ней шесть лет, но все время скучала по ней. Олдит была для нее матерью, подругой и верной советчицей; никто не смог бы занять ее место в сердце Мод.

За смертью Олдит последовали внезапная гибель Майлса Глостерского от несчастного случая на охоте; неожиданное отступничество графа Честера, вновь переметнувшегося на сторону Стефана, и, совсем недавно, два месяца назад, — необъяснимое поражение Роберта в битве у замка Фариндон, где Стефан одержал триумфальную победу.

С тех пор единокровный брат Мод впал в какую-то мрачную апатию: дело в том, что в гуще битвы он заметил своего сына Филиппа, ожесточенно сражавшегося с воинами собственного отца. Это разбило сердце Роберта.

Кроме того, статьи его дохода значительно сократились, и теперь Роберту приходилось на всем экономить. У него не было ни денег, ни людей, чтобы укрепить все замки от возможных атак.

— Мне и впрямь порой кажется, что удача отвернулась от нас, — пробормотала Мод. — Я слабею, Стефан набирает силу. И все же узурпатор — он, а не я. Неужели мой кузен никогда не получит по заслугам?

* * *

Вестминстер, 1145 год.

— Стрела отклонилась из-за ветра, сир, — жалобно проговорил принц Эвстейк. — Разве вы не видели?

— Нет, не видел, — ответил Стефан. Он взглянул на серое нормандское небо, а затем — на землю, на сухую траву и опавшие красные и золотые листья, которые не тревожило ни малейшее дыхание ветерка. — По правде сказать, мальчик мой, никакого ветра нет.

— Значит, стрела была плохо оперена. — Эвстейк раздраженным взглядом обвел окрестности Вестминстерского замка. — Я велю выпороть того, кто ее сделал.

— Прошу прощения, сир! Я не хотел бы перечить юному принцу Эвстейку, но со стрелой все в порядке, — прошептал Стефану оруженосец. — Мальчик просто промахнулся.

— Знаю, знаю, — с досадой вздохнул Стефан. — Я сам разберусь.

Он в отчаянии взглянул на капризное, красивое лицо старшего сына, препирающегося с оруженосцем. Высокий для своих десяти лет, стройный, как молодое деревце, Эвстейк унаследовал от матери молочно-белую кожу, серебристые волосы и светло-голубые глаза. Но характером он совершенно не был похож на Матильду. Эвстейк рос несносным, угрюмым, неуправляемым мальчишкой; его порочные наклонности повергали Стефана в беспокойство, напоминая ему покойного кузена, брата-близнеца Мод, Вильгельма, проявлявшего очень похожие качества. Исключительно сильный отважный до безрассудства и преуспевавший в охоте и обращении с оружием, Эвстейк должен был стать превосходным воином. Но с другой стороны, несмотря на природную хитрость и сообразительность, он не проявлял никакого интереса к учебе; в глазах Стефана это было непростительным недостатком.

Он видел, что его сыну, непредсказуемому и опасному, проявляющему интерес лишь к тому, что так или иначе связано с убийством, не хватало обаяния, теплоты и человечности. Те, кто не боялся Эвстейка, ненавидели его.

Внезапно раздались оглушительные вопли. Эвстейк повалил оруженосца на землю и принялся топтать его сапогами. Стефан заметил, что Матильда и ее брат, епископ Генрих, стоявшие в дальнем конце двора, испуганно повернули головы, услышав крики бедняги.

— Эвстейк! — проревел Стефан. — Прекрати немедленно!

Эвстейк не обратил никакого внимания на приказ отца. Наконец двое стражников оттащили его от оруженосца. Эвстейк подбежал к Стефану с самодовольной улыбкой на лице. Оруженосца унесли со двора; из носа его текла кровь.

— Жиль отодвинул мишень, когда я прицелился, — заявил он. На одном плече у него висел тисовый лук, на другом — колчан со стрелами.

Стефан окинул сына ледяным, полным ярости взглядом.

— У Жиля не хватило бы сил, чтобы сдвинуть мишень; стрела была прекрасно оперена; ветра нет. Зачем ты валяешь дурака? Что постыдного в том, что ты промахнулся?

Эвстейк выпятил нижнюю губу и с вызовом взглянул на Стефана.

— Ты просто промахнулся, Эвстейк, и никто в этом не виноват, кроме тебя. Веди себя как подобает мужчине. Смирись с этим.

Эвстейк упрямо поджал губы, опустил глаза и принялся ковырять землю носком сапога.

— Я сказал — смирись! — повторил Стефан, стиснув зубы. Не сдержав нахлынувшего на него приступа гнева, он схватил сына за воротник короткой коричневой куртки и приподнял над землей. — Смирись! Иначе, клянусь Господом и всеми святыми, я задам тебе такую порку, что ты неделю не сможешь сидеть!

Побледнев, как простыня, Эвстейк стал извиваться в цепких пальцах отца.

— Я промахнулся, — снова угрюмо забубнил он, — потому, что…

— Потому, что ты еще недостаточно опытен. Другой причины нет.

Лицо Эвстейка залилось багровым румянцем. Он почти незаметно кивнул.

— А теперь ступай учиться, — велел Стефан, опуская сына на землю.

— Но я хотел…

— Меня не интересует, что ты хотел. Иди к наставнику! — заорал Стефан, утратив остатки самообладания. — Научись хоть чему-нибудь для разнообразия. Ты хочешь стать коронованным ослом?

Эвстейк подобрал с земли лук и колчан, метнул на отца взгляд, полный смертельной ненависти, и побежал во дворец.

— Вот это взгляд! Похоже, твоя попытка дать ему урок несколько запоздала, брат, — заметил епископ Винчестерский, незаметно подошедший к Стефану и стоявший у него за спиной. — Скажи, ты действительно собирался выпороть его?

— Нет, прости Господи. Скорее всего нет, — вздохнул Стефан. — Я не в силах причинять боль своим детям, даже ради их собственного блага. Но я мог приказать кому-нибудь другому свершить наказание.

— Эвстейк избалован. Ему слишком часто потакали. Он должен почувствовать сильную руку. Ты помнишь нашу мать? Она держала нас в ежовых рукавицах.

— Пожалуй, слишком крепко держала, — произнес Стефан.

— По-моему, это — лучший способ воспитывать сына. Что говорится в Святом Писании? Если будешь учить своего сына розгой, то избавишь его душу от адских мук. — Анри подобрал лежавший в траве лук Эвстейка, попробовал тетиву и наклонился, чтобы выбрать стрелу из оброненного им колчана. — Кстати, о сыновьях! Мне только что доложили, что юный Генрих Анжуйский втайне отплыл в Нормандию. — Он нахмурился. — И это плохо. Если бы я знал о его отбытии, мы могли бы перехватить его по пути к побережью. Это была бы ценная добыча. Почти такая же ценная, как его матушка.

— Да, ты прав. Я отдал бы полкоролевства, чтобы заполучить этого мальчишку, — согласился Стефан. — Он — серьезная угроза на пути Эвстейка к трону и герцогской короне.

— В Нормандии юный Генрих действительно представляет угрозу: граф Анжуйский наверняка рассчитывает сделать сына герцогом, когда он вырастет, — сказал Анри.

— Людовик Французский никогда не признает его герцогом Нормандии, — возразил Стефан, задрожав от возмущения. — Он пообещал мне, что герцогскую корону получит Эвстейк. В конце концов, его сестра будет женой Эвстейка!

Анри приподнял бровь.

— Обещания Людовика не стоят и выеденного яйца! Скажи на милость, как Эвстейк сможет стать герцогом, если Жоффруа Анжуйский не выпускает из виду Нормандию?

Стефан не ответил. Всякое упоминание о Генрихе Анжуйском или о его отце, Жоффруа, вызывало в нем прилив ненависти. Молниеносное завоевание Нормандии графом Анжу до сих пор приводило его в ярость. Стефан продолжал терять одного за другим своих сторонников, которые предпочитали пожертвовать землями в Англии, лишь бы сохранить нормандские владения.

— В свое время я не оценил дальновидность нашего дяди, заставившего дочь выйти замуж за анжуйца, — размышлял вслух Анри. — Теперь Нормандия и Анжу образовали такой сильный союз, что даже Людовик Французский не осмелится выступить против их совокупной мощи. Едва ли Эвстейк когда-нибудь станет герцогом Нормандским. Заруби это себе на носу. Уж лучше сосредоточиться на Англии.

Епископ наложил стрелу на тетиву и прицелился. Мгновение спустя острие вонзилось в мишень.

— У тебя по-прежнему верный глаз, — заметил Стефан. — Ты мог бы помочь мне в следующем походе.

На лице Анри появилось довольное выражение.

— С Божьей помощью, походов, возможно, будет не так уж много.

— Дай Бог, братец, дай Бог.

— Мои лазутчики донесли, что Роберт совсем плох. Поражение в Фариндоне стало для него тяжелым ударом, не говоря уже о смерти Майлса и об измене Филиппа и Честера. Не думаю, что у него хватит средств и сил для настоящего сражения. Честно говоря, я удивлюсь, если он протянет до конца года. А после его смерти поймать нашу неуловимую графиню Анжуйскую станет значительно легче.

Стефан взял лук из рук Анри и натянул тетиву на пробу. Он молился про себя, чтобы брат оказался прав. У него уже не осталось сил на бесконечную войну, которая до сих пор ни к чему не привела. Он устал каждую минуту ожидать, что любой, самый верный и преданный друг может оказаться тайным или явным врагом. И сколько бы сражений он ни выиграл, это не приближало его к победе. Королевство продолжало корчиться в агонии.

Разочарованный, лишенный всех иллюзий. Стефан понимал, что сейчас он живет только ради того, чтобы дождаться конца войны, восстановить мир и обеспечить Эвстейку наследование трона. Если сын воссядет на английский престол, то это, по крайней мере, хоть как-то оправдает все пережитые испытания.

Существовал один-единственный надежный способ помешать Генриху Анжуйскому перехватить у Эвстейка английскую корону. Чтобы исключить такую возможность, Стефан решился на беспрецедентный шаг: он коронует сына еще при своей жизни. До сих пор он никому не рассказывал об этом плане, но сейчас, казалось, наступил удобный момент, чтобы поделиться своими намерениями с братом.

Стефан взял Анри за руку и отвел в сторону, чтобы стражники не могли подслушать их беседу.

— Анри, я хочу кое-что тебе сказать. Месяц назад я был в монастыре в Питербороу и зашел в скрипторий. Там мне показали хроники, составлявшиеся монахами в последние три столетия. «Под властью короля Стефана страна пришла в такой упадок, — записали монахи, — что можно подумать, будто Христос и все его святые уснули глубоким сном».

Анри поспешно отвел взгляд. Значит, он тоже видел эти проклятые хроники!

— Я сказал аббату, что это суждение чересчур суровое, и он ответил, глядя мне прямо в глаза: «Как вы поступаете, сын мой, так мы и пишем». Мне было настолько стыдно, что я не смог ему возразить и уехал оттуда как оплеванный.

— Ну, ты же знаешь, что эти бессовестные монахи… — начал епископ.

— Нет, Анри, не говори так, — прервал его Стефан. — Посуди сам, разве затем я захватил трон, чтобы оставить по себе такую дурную память? Правление, при котором расцвели бесчестье и беззаконие? — Он глубоко вздохнул. — Я не могу рассчитывать на скорую смерть Роберта, не могу надеяться на то, что мне удастся захватить в плен Мод или юного Генриха. Нет, мне следует позаботиться о будущем; я должен обеспечить престолонаследие, чтобы этот хаос не продолжился после моей смерти.

Братья медленным шагом шли ко дворцу. Поднялся легкий ветерок, зашелестев медно-красными опавшими листьями.

Епископ помолчал и спросил:

— Что ты предлагаешь?

— Я хочу короновать Эвстейка еще при своей жизни.

Брат задохнулся от изумления и застыл на месте.

— При твоей жизни? Ты сошел с ума!

— А почему нет? В Европе так часто поступают.

— Да, но не в Нормандии и не в Англии. На такое не решались даже саксонские короли. — Анри покачал головой. — Куда безопаснее дождаться полного разгрома Мод. У этой войны может быть лишь один исход: мы победим. И тогда Эвстейк спокойно, без всяких помех займет трон.

— Разве наш дядя в свое время не предполагал, что Мод тоже займет трон без помех? Видишь, как он ошибался? Или ты забыл, как мы пришли к власти?

— Я все прекрасно помню, — прошипел Анри, — но обстоятельства изменились.

— Ничего подобного. Тогда обстоятельства были для нас благоприятны, потому что никто не хотел видеть женщину на троне. Но сейчас мы имеем дело с Генрихом Анжуйским. Он — мужчина и, так же как Эвстейк, прямой потомок Завоевателя! Анри, я не буду знать ни минуты покоя, пока не обрету абсолютную уверенность в том, что мой сын будет править после меня. Если Эвстейка коронуют при моей жизни, то у Генриха Анжуйского не останется никаких прав на корону. Он сможет получить Англию, только повторив подвиг Завоевателя! А это, как убедилась его мать, не так-то легко.

Епископ задумчиво посмотрел на брата.

— Я предвижу множество осложнений. Нам понадобится согласие архиепископа Кентерберийского, а он, по всей вероятности, не захочет нарушать традицию. — Он немного помолчал и продолжил: — Мне надо все обдумать, брат. Генрих еще слишком молод, чтобы представлять реальную угрозу, и Эвстейк еще мал для коронации. Пока что мы можем отложить это предприятие.

— Я подожду до тех пор, пока не придет время посвятить Эвстейка в рыцари. Несколько лет. Но не дольше!

Анри кивнул, и Стефан, обняв брата за плечи, повел его ко дворцу. Он испытывал огромное облегчение. Если брат поддержит его дерзкий план, то успех будет обеспечен.

 

23

Вестминстер, 1147 год.

Последующие два года не принесли Стефану заметного улучшения. Жоффруа Анжуйский укрепил свое господство в Нормандии, и, поскольку многие бароны владели землями по обе стороны пролива, Стефан потерял их поддержку, потому что они не хотели отказываться от нормандских владений. Среди таких баронов оказался старый друг и советник Стефана Уолерен Мулэн. Это был жестокий удар.

В Англии его до сих пор тревожили беспокойные вассалы, особенно непредсказуемый Ренальф Честерский. Воспользовавшись какой-то мелкой стычкой с графом из-за давно забытого инцидента, Стефан поспешил заключить его в тюрьму на основании нескольких сфабрикованных обвинений. И сторонники графа немедленно подняли страшный шум, обвиняя Стефана в том, что он пытается сделать с Ренальфом то же, что когда-то проделал с епископом Солсбери. Пришлось Стефану срочно выпустить Ренальфа.

Оказавшись на свободе, граф снова перешел на сторону Мод, обозвав короля предателем и свиньей. В итоге этого постыдного эпизода многие знатные особы перестали доверять Стефану и отвернулись от него.

Однажды апрельским вечером король в окружении приближенных сидел в большом зале Вестминстерского дворца за ужином. Сенешаль объявил о прибытии епископа Винчестерского.

Епископ приблизился к высокому столу, и Стефан поднялся, чтобы приветствовать его.

— Какая неожиданность, Анри! — с улыбкой сказал он. — Что привело тебя в Лондон?

— Кое-какие неприятные слухи, — ответил епископ. — Я слышал, что Генрих Анжуйский высадился на побережье в Уорхэме с отрядом в тысячу воинов, а вслед за ним, как говорят, прибудут дополнительные силы из Анжу.

Стефан побледнел и в замешательстве выронил кубок, пролив вино на свою зеленую тунику.

— Выскочка! Анжуйская свинья! — фыркнул Эвстейк.

— Помолчи, Эвстейк.

Три юных оруженосца одновременно пытались промокнуть тунику Стефана белыми платками.

— Какая нелепость! — воскликнул Стефан, жестом веля оруженосцам отойти. — Ты уверен, что прибыл именно Генрих Анжуйский, а не Жоффруа?

— Проблема в том, что эти слухи так и не проверены. Но утверждают, что все-таки Генрих. — Епископ уселся рядом с братом за высокий стол. — Сообщают также, что он захватил один город и сжег другой. Это действительно кажется невероятным, но нет сомнений, что кто-то все же высадился с армией в Уорхэме.

Робин Лестерский удивленно поднял бровь.

— Два года назад, когда этот мальчишка бежал из Англии, сколько ему было лет? Двенадцать? Сейчас ему не больше четырнадцати. Мог ли граф Анжуйский оказаться таким легкомысленным идиотом, чтобы послать своего сына в опаснейший поход? Когда, вы говорите, высадилась эта армия?

— Три дня назад, — ответил епископ. — Утверждают, что он движется на запад, чтобы соединиться в Бристоле с силами своей матери и дяди.

— Куда ему еще идти! — саркастически заметил Стефан.

— Поскольку графа Жоффруа нельзя назвать ни легкомысленным, ни идиотом, мы должны удостовериться, есть ли хоть доля правды в этих невероятных слухах, — продолжал епископ. — Я предлагаю послать отряд лазутчиков на дороги, ведущие от побережья к Бристолю.

Стефан встал и повернулся к капитану фламандцев.

— Вильгельм, собери отряд в пятьсот человек. Мы немедленно выступаем на запад. Если мы будем двигаться по ночам и разделим наши силы, послав часть людей в направлении Бристоля, а часть — к Пертону или Криклэйду, то наверняка сможем перехватить мальчишку прежде, чем он успеет добраться до цели.

— Господь не покинул нас, — сказал епископ, выходя со Стефаном из большого зала. — Если мы захватим юного Генриха Анжуйского, войне наступит конец. Без своего наследника анжуйцы погибли!

Братья вышли из замка и спустились по тропинке к реке.

— Самое главное сейчас — скорость, — продолжал епископ. — Симпатия к этому мальчишке заставит многих встать на его сторону. Нельзя допустить, чтобы такое произошло.

— Не бойся. Мы поймаем его, а потом… — Стефан зловеще улыбнулся.

Спускаясь к Темзе и глядя на проплывающие мимо лодки и баржи, Стефан раздумывал, каков же окажется юный наследник Анжу — сын Мод. Вопреки ненависти к этому юнцу, стремящемуся захватить английский престол, Стефан не мог заглушить в себе искреннего восхищения отвагой Генриха, осмелившегося пересечь пролив и открыто выступить против своего дяди.

Усталый и покрытый дорожной пылью, Генрих Анжуйский стоял со своими людьми у ворот Криклэйдского замка, дрожа от холода апрельской ночи.

— Прошу прощения, милорд, — твердо произнес офицер. — Пытаться захватить этот замок при соотношении сил один к десяти — настоящее самоубийство. Вы помните, что было в Пертоне?

Генрих сморщился, предпочитая не вспоминать о своем постыдном поражении в Пертоне неделю назад. Он с жалким отрядом в пятнадцать человек совершил нерешительную атаку на замок — и едва спасся, преследуемый по пятам королевским гарнизоном. Когда Генрих с энтузиазмом отправлялся на поиски приключений, не обращая внимания на все протесты отца, он не имел ни малейшего представления о том, что ждет его в Англии. До него дошли слухи, что между графом Честером и Стефаном произошла жестокая стычка и в итоге Ренальф опять перешел на сторону Мод. После этого Генрих счел, что ему пора снова появиться в Англии и вдохнуть новые силы в союзников матери. Люди, которых он убедил отправиться вместе с ним, согласились довольствоваться вместо платы будущими грабежами и трофеями.

Воображению Генриха рисовалась грандиозная картина: он во главе многочисленных отрядов наносит поражение Стефану и покрывает свое имя бессмертной славой. Но ни один из сторонников матери не поспешил к нему на помощь. Чтобы увеличить шансы на успех, Генрих разослал по стране нескольких лазутчиков, поручив им распространять слухи о том, что он высадился на побережье с огромной армией, а следом за ним вскоре прибудет подкрепление. Но до сих пор это не принесло результатов. Должно быть, уже стало известно, что он прибыл с крошечным отрядом и не получил никакой поддержки — даже от собственных родителей.

— Милорд, уже поздно, — сказал офицер, поглядывая на темнеющее небо. — Лучше отступить в лес, переночевать там, а завтра с утра решить, что делать дальше.

Генрих метнул на него яростный взгляд.

— Когда совсем стемнеет и стражники уснут, мы сможем неожиданно атаковать замок.

— Люди не станут рисковать жизнью, милорд. Им не заплатили, и они уже понимают, что могут не получить и трофеев. Если бы они не обожали вас, милорд, то уже давно бы дезертировали. — Офицер немного помолчал. — Или сдали бы вас врагу, чтобы получить выкуп.

Генрих ответил, бесстрашно глядя ему в лицо:

— Ты мне угрожаешь? Я ничего и никого не боюсь!

Офицер слегка улыбнулся.

— Никто не сомневается в вашей отваге, милорд, но только глупец дерзнет выступить без помощи против такого мощно укрепленного замка, как Криклэйд.

Генрих и его раздосадованные спутники направились к близлежащему лесу. Им предстояло провести не самую приятную ночь на твердой, сырой земле. Генрих молился про себя, чтобы его матушка и дядя Роберт прислали ему денег и людей. Он находился всего лишь в одном дне пути от Бристоля и прошлым утром отправил в город гонца. Посланник должен вернуться не позже, чем завтра. Унижение от того, что Генрих опрометчиво пообещал своим людям богатую добычу, разъедало его гордость, как ржавчина — железо.

Вечером следующего дня Генрих получил послание от матери и дяди. В письме говорилось, что он рискует своей жизнью в этом легкомысленном, бездумном предприятии; что нельзя тратить деньги на такую глупость и что он немедленно должен явиться в Бристоль. Если же Генрих откажется подчиниться, то солдаты Роберта выследят его, поймают, посадят на корабль и с позором отправят обратно в Нормандию.

Сидя на опушке леса и ужиная кроликом, зажаренным на костре, Генрих рассказал офицеру о письме. Он понимал, что о возвращении в Нормандию не может быть и речи, прежде чем он не выполнит свои обязательства. Но к кому же обратиться за помощью?

Внезапно один из солдат, запыхавшись, подбежал к нему.

— Милорд, — произнес он, — мы в большой опасности. Надо немедленно уходить.

— Опасность? Откуда? — Генрих вскочил на ноги.

— Идя по следам оленя, милорд, я заметил в темноте свет костров. Заинтересовавшись, я углубился в лес и наткнулся на королевскую армию. Они разбивают лагерь примерно в часе ходьбы отсюда.

— Ты уверен, что это силы короля? — с недоверием спросил Генрих.

— Я узнал королевское знамя, милорд, и лазурный шатер, который король возит за собой в военных походах. Не сомневайтесь, это — враги, и с ними — сам король!

— Иисусе! Нам нельзя терять времени! — воскликнул офицер. — Нас слишком мало, мы не сможем тягаться с королевской армией. Надо идти прямиком в Бристоль.

Генрих закусил губу.

— Дай подумать.

Офицер нетерпеливо покачал головой.

— Нет времени, милорд! Все анжуйское дело под угрозой. Если мы попадемся на глаза людям Стефана, они захватят вас в плен и потребуют выкуп. Ваш отец убьет меня собственными руками… и я умру самой медленной смертью, какую только он сможет выдумать. — Офицер осенил себя крестным знамением.

— Думаешь, я этого не понимаю? — Поразмышляв несколько секунд, Генрих улыбнулся. — Я хочу отправить гонца.

Стефан, его брат Анри и Вильгельм из Ипра разбили лагерь и расположились вокруг костра, попивая вино. Наконец вернулся отряд разведчиков.

— Сир, мальчишка со своими людьми расположился лагерем в часе ходьбы отсюда, — сказал один разведчик. — За всю жизнь я еще не встречал настолько отчаявшихся и потрепанных типов. Я насчитал всего пятнадцать человек. Мы можем без труда взять их прямо сейчас, как кроличий садок.

Вильгельм из Ипра рассмеялся.

— Да, вот так тысяча воинов!

Стефан нахмурил брови.

— Пятнадцать человек? Не могу поверить! Не исключено, что это ловушка. Они хотят заманить нас, заставив поверить, что их совсем мало. Мальчишка с ними?

— Да, сир. Он сидел у костра и ел. Едва ли это ловушка.

— Откуда ты узнал, что это и есть анжуйский наследник? — спросил епископ Винчестерский.

Разведчик озадаченно взглянул на Анри.

— Я… я не уверен, милорд епископ, но в мальчишке было что-то необычное. Вы бы сами его узнали.

Стефан переглянулся с братом. Значит, этот юнец производит на людей впечатление.

— Что ж, хорошо. Я возьму с собой пятьдесят человек, а ты, Вильгельм, придержи здесь остальных на тот случай, если нас атакуют с другой стороны. Я хочу сам взглянуть на эту армию оборванцев. Брат, ты пойдешь со мной?

— Нет, я подожду, пока ты вернешься в лагерь с добычей.

Стефан и епископ только успели войти в шатер, как у входа появился стражник.

— Вам послание, сир. Говорят, срочное.

Епископ взял восковую дощечку и передал ее Стефану.

— Кто его доставил? — спросил он.

— Какой-то незнакомец отдал дощечку стражникам, стоящим в карауле на краю лагеря, и сразу исчез.

Стефан нахмурился. Он зажег свечу в железном подсвечнике и, поднеся дощечку ближе к неровному пламени, вчитался в послание. Внезапно он расхохотался.

— Клянусь Господом и всеми его святыми, никогда не видел ничего подобного! — От смеха слезы потекли по щекам короля. — Ох, вот так спесивец, вот так негодяй! Господом клянусь, что за бесстыдник!

Епископ удивленно уставился на брата.

— Это — от мальчишки, Анри! Представляешь? У него хватило наглости попросить у меня денег! Его дядя и мать не захотели помочь ему, и он обещает немедленно покинуть Англию, если я пришлю ему денег, чтобы он заплатил своим людям. И напоследок напоминает мне о нашем близком родстве.

На лице епископа вспыхнула улыбка.

— У этого самонадеянного петушка есть, по меньшей мере, голова на плечах!

— Быть может, Роберт устроил нам ловушку, использовав мальчишку в качестве приманки? — уже более серьезно предположил Стефан.

Епископ поджал губы, взял у Стефана восковую дощечку и изучил содержание письма.

— Нет, выглядит вполне правдоподобно.

Стефан надел кольчугу и пристегнул к поясу меч.

— Чтобы не рисковать, я потребую, чтобы мальчишка вышел ко мне без сопровождающих, а наших людей спрячу за деревьями. Удостоверившись, что он действительно один, я протрублю в рог, люди выскочат из укрытия и схватят его.

— На твоем месте я не стал бы встречаться с юным Генрихом под своим именем, — посоветовал епископ. — Если ты назовешься королем, он может что-то заподозрить. Представься как один из лордов короля, уполномоченный вести с ним переговоры. Мальчишка ни о чем не догадается, ведь он тебя никогда не видел. Ну, ладно. Удачной охоты. — Епископ поднялся и вышел из шатра.

Вскоре в двери шатра показалась голова оруженосца.

— Ваша лошадь уже оседлана, сир. Люди ждут.

— Хорошо, через минуту я буду.

Стефан увидел в кожаной седельной сумке, лежавшей на земле, рог из слоновой кости, и наклонился, чтобы достать его. Запустив руку в сумку, он нащупал маленький кожаный кошелек, набитый серебряными монетами. Какое-то мгновение он колебался, затем медленно вытащил кошелек из сумки, взвесил на ладони, и сам не понимая, зачем, положил его в сумку, висевшую на поясе. Затем повесил себе на шею рог, задул свечу и вышел из шатра.

Было еще темно, когда Генрих почувствовал, что кто-то трясет его за плечо, стараясь разбудить.

— Посланец от короля Стефана, — взволнованно прошептал офицер.

Генрих отбросил плащ, служивший ему одеялом, и резко сел, протирая глаза.

— Он привез деньги?

— Думаю, да, — ответил офицер. — Он потряс кожаным кошельком, в котором что-то звенело.

— Он один?

— Кроме него, я больше никого не видел и не слышал, однако мне это не по душе. Похоже на ловушку. Я предпочел бы унести ноги, пока еще не поздно.

— Ты труслив, как старуха! Если он приехал с деньгами, то все в порядке. — Генрих ухмыльнулся. — Бояться нечего.

Он торопливо оделся, огорченно отметив, что одежда его грязновата и дурно пахнет. Розоватый отсвет неба между деревьями возвещал близкую зарю. Генрих последовал за офицером туда, где его ожидал высокий незнакомец, державший коня за уздечку. Хотя было еще слишком темно, чтобы отчетливо разглядеть лицо посланника, Генрих заметил в его осанке что-то необычное. Перед ним наверняка был не простолюдин, а какой-то знатный лорд. Стараясь скрыть возбуждение, Генрих распрямил плечи и гордо поднял голову.

— Генрих Анжуйский? — тихо спросил незнакомец. Генрих кивнул, и тот приблизился к нему на несколько шагов. — Король Стефан оказывает честь своему племяннику. Он желает узнать, с какими намерениями вы прибыли в Англию.

Генрих почувствовал, что лицо его заливает краска смущения. Он прочистил горло.

— Ну, по правде говоря, я рассчитывал помочь матери, но обстоятельства сложились не в нашу пользу.

— Я вижу. Сперва пошли слухи, что вы высадились с тысячей человек. Вы получили помощь от графа Жоффруа или от вашей матери?

— О нет, милорд. Никто из них ничего не знал о моем предприятии, пока я не покинул Нормандию. На самом деле они очень недовольны мною. Мне велено немедленно ехать в Бристоль и возвращаться домой. — Он немного помолчал. — Я сам распустил слухи об армии в тысячу человек.

Посланник негромко хихикнул.

— Вот это да! Но скажите, зачем вам понадобились деньги, если вы собираетесь домой?

Генрих заколебался.

— Ну, честно говоря, я пообещал моим людям… их совсем немного… пообещал им добычу и… ну… моя мать и дядя не захотели прислать мне денег… — Генриху было так стыдно, что он не смог закончить фразу и только ковырял носком ботинка сырую лесную траву.

— Не надо больше ничего объяснять, — произнес посланник. — Я все понял. Держать слово, данное своим солдатам, — первый признак хорошего командира.

Похвала бальзамом пролилась на душевные раны Генриха. Он гордо выпятил грудь, чувствуя, что этот учтивый рыцарь вызывает у него симпатию. И тут посланник неожиданно бросил ему кожаный кошелек. Генрих поймал его одной рукой.

— Король Стефан передает вам эти деньги и просит вас немедленно отправиться в Уорхэм и оттуда возвратиться в Нормандию.

Генрих взвесил на руке кошелек. Здесь хватит денег, чтобы расплатиться с людьми, оплатить дорогу в Нормандию, и даже еще кое-что останется. Он с трудом мог в это поверить, глубоко тронутый этим поистине царственным жестом человека, которого считал своим заклятым врагом.

— Я весьма признателен королю Стефану, — запинаясь, пробормотал он и взглянул в глаза высокому незнакомцу. — Я никогда не забуду его доброты.

Повисло долгое молчание. Собеседники с любопытством разглядывали друг друга. В рассветном свете Генрих уже мог явственно рассмотреть лицо рыцаря. Под капюшоном плаща виднелись золотистые волосы с несколькими седыми прядями. На лице с крупными, красивыми чертами, высокими скулами и подвижными губами сияли зеленые глаза с золотыми искорками. Незнакомец протянул руку и бережно повернул к свету лицо Генриха.

— У вас глаза матери, — завороженно прошептал он.

— Вы знаете мою мать? — с удивлением спросил Генрих.

— Когда-то знал. — Незнакомец опустил руку, но Генрих успел заметить на его пальце блеснувший в утреннем свете массивный золотой перстень, усыпанный драгоценными камнями. — Король велел передать, что если к полудню застанет в этих краях вас или кого-либо из ваших людей, то захватит всех в плен. Берегитесь! Советую немедленно отправляться в путь.

— Да-да, я сейчас же отправлюсь, клянусь честью. — Генрих немного помолчал и нерешительно добавил: — Могу ли я узнать ваше имя, милорд?

— Мое имя вам ни о чем не скажет. Я лишь хочу пожелать вам счастливого пути. — С этими словами незнакомец уселся в седло. — Прощайте, юный Генрих Анжуйский. — Повернув лошадь, он поскакал на восток и вскоре пропал из виду.

Генрих в задумчивости побрел между деревьями к лагерю. Увидев солдат, он поднял руку, в которой держал кошелек с монетами, и его приветствовали радостными возгласами. После того как он рассказал им о встрече с королевским посланником, офицер попросил его еще раз описать перстень.

— Я видел Стефана из Блуа много раз, когда он бывал в Нормандии до того, как стал королем, но в темноте не узнал его. Точно такой же перстень был у него на руке уже тогда. Вы говорите, зеленые глаза, высокий рост, волосы — словно мед в сотах? Клянусь Господом, это был сам король!

— Учтивый человек, — задумчиво и удивленно произнес Генрих. — Я не раз об этом слышал, а теперь убедился сам. Но на месте короля я не стал бы помогать Генриху Анжуйскому, а захватил бы его в плен и потребовал выкуп.

Он запрокинул голову и громко расхохотался. Радостный, беспечный смех нарушил тишину леса.

— Вот потому-то я и выйду победителем из этой борьбы! — воскликнул он с безграничной самоуверенностью молодости. — Да, я буду победителем! А он проиграет!

 

24

Бристоль, 1147 год.

Роберт Глостерский лежал при смерти.

В конце октября, через пять месяцев после того, как Генрих вернулся в Нормандию, Мод сидела у постели своего единокровного брата в Бристольском замке и читала вслух письмо от сына, написанное одним из монахов Жоффруа.

— Генрих заявляет, что, когда он придет в следующий раз, с ним будет достаточно людей, чтобы победить Стефана. — Она со вздохом свернула пергамент. — Его самоуверенности можно позавидовать.

— Этот юный хвастун рассчитывает, что король опять будет с ним так же любезен, как и в прошлый раз? — проговорил Роберт. — Все же я так и не могу понять, что побудило Стефана дать ему денег.

«Я тоже», — подумала Мод. Ей хотелось бы оказаться рядом с ними тогда, во время их встречи. Несмотря на огромное облегчение, которое она испытала, узнав о великодушном (хотя и невероятном!) поступке Стефана, Мод не могла не задуматься о том, ощутил ли он, что встретился лицом к лицу с собственным сыном, со своей плотью и кровью. Это казалось невозможным, и все же ее продолжали мучить сомнения. С другой стороны, разве смог бы он удержать при себе такую поразительную догадку? Даже легкого намека на ее супружескую измену и тайну рождения Генриха хватило бы, чтобы навсегда дискредитировать Мод в глазах ее сторонников. Генрих перестал бы представлять сколь-либо серьезную угрозу, и войне пришел бы конец.

«Как это типично для Стефана, — размышлял Роберт. — Снова повторяется Арундель. Словно он уже знает наверняка, что в конце концов Генрих станет королем». Внезапно Роберт застонал, лицо его исказилось от боли. Мод встревоженно склонилась над ним.

— Что у тебя болит? — Она подозвала слугу, сидевшего в углу комнаты. — Хочешь, Гарт что-нибудь тебе принесет? Вина?

Роберт покачал головой и закрыл глаза. Не в силах чем-либо помочь ему, Мод с ужасом видела, что брат ее слабеет с каждым днем. Тем роковым утром, четыре месяца назад, он внезапно потерял сознание, а очнувшись два дня спустя, обнаружил, что не может пошевелить правой рукой и вся правая половина тела полностью парализована. Сперва речь его была нечленораздельной, но со временем он немного оправился, однако правой стороной тела не владел до сих пор. Лекари заявили, что ничем больше помочь не могут, и предупредили его, что он вскоре умрет. Остатки волос Роберта совершенно поседели, а тело так исхудало, что казалось прозрачным.

— Знаешь, сестра, в последнее время я много размышлял о Стефане, — произнес Роберт, тщательно выговаривая слова. — Я все вспоминаю о прошлом. — Он медленно повернул голову и заглянул в глаза Мод. — Иногда я пытаюсь понять: если бы мне довелось начать жизнь заново, посоветовал бы я тебе вторгнуться в Англию или нет?

Мод почувствовала, как кровь отхлынула от ее щек.

— Что за странные вещи ты говоришь?

— Борьба за корону не принесла счастья ни тебе, ни Стефану, не говоря уже об английском народе. Ты когда-нибудь думала о том, чем тебе пришлось пожертвовать в этой борьбе?

— Нет, никогда. Когда мне было девять лет, отец отправил меня в Германию, и с тех пор я всегда знала, что не могу жить, как обычная женщина. Меня воспитывали так, чтобы я вела себя как подобает супруге великого правителя и несла на своих плечах огромную ответственность. И этого вполне достаточно.

— Так ли? А как же любовь, счастье, воспитание детей в мире, спокойствии и довольстве? Неужели подобные мысли никогда не приходили тебе в голову?

Сердце Мод учащенно забилось. Зачем Роберт задает такие вопросы?

— Может быть, и приходили, — неохотно призналась она. — Порой я даже испытывала соблазн отказаться от борьбы, но всегда возвращалась к самому главному — короне Англии и герцогскому трону Нормандии. Ты помнишь, что говорил наш отец?

— «Великий правитель живет не для себя, а для своих подданных, — процитировал Роберт. — Надо жертвовать личным счастьем ради общественного блага». — Он немного помолчал. — Эти слова я благоговейно носил в своем сердце, как заветный талисман. Но теперь я хочу понять.

— Что понять?

— Моя жизнь прошла в служении другим. Я никогда не задавал себе вопросов. Для тебя борьба и жертвы действительно могут многое значить: ведь ты никогда не была счастлива в браке и, в сущности, не знала ничего другого. Но я, будь у меня такая возможность, предпочел бы вести тихую жизнь, смотреть, как растут мои дети, заботиться о своих землях, охотиться и заниматься любимыми делами.

Слова брата обеспокоили Мод. Неужели он хочет упрекнуть ее за свою загубленную жизнь? Уж не намекает ли, что у него не было другого выбора, кроме как служить ей?

— Я вижу, что расстроил тебя своими фантазиями. Успокойся, я ни о чем не жалею. Просто такие вопросы всегда приходят на смертном одре.

Он ободряюще улыбнулся, и Мод кивнула, увидев, что Роберт пришел к какому-то согласию с самим собой, хотя Мод до конца и не поняла его.

На следующий день он умер.

* * *

Два дня спустя на похороны приехал Брайан Фитцкаунт.

— Я глубоко опечален вашей огромной потерей, — сказал он, сидя рядом с Мод перед камином в большом зале Бристольского замка. — Нашей общей потерей. Другого такого человека, как Роберт, нам уже не встретить. — Помолчав, он спросил: — Теперь вы вернетесь в Нормандию?

Откинув с лица траурную вуаль, Мод кивнула.

— А что мне еще делать? В Нормандии, по крайней мере, война окончилась, Жоффруа победил. У меня практически не осталось денег, муж отказывается помочь мне. Теперь он окончательно закрепил за собой герцогство и потерял последние остатки интереса к Англии. — Она взглянула на Брайана затуманившимися глазами. — Я отдала бы все на свете, чтобы остаться, но без денег я абсолютно беспомощна. И теперь; когда умер Роберт, я боюсь, что от нас отвернутся многие сторонники.

— Не отчаивайтесь. Господь не покинет нас. И неважно где вы будете: здесь ли, в Нормандии ли — мы продолжим сражаться за вас, зная, что в один прекрасный день вы вернетесь.

— Спасибо, Брайан, — отозвалась Мод. — Знаете, Роберт перед смертью сказал, что корону получит Генрих. Не я, а Генрих.

— В конечном счете так и произойдет.

— Так ли? — Она вздохнула. — Порой мне кажется, что у меня вся жизнь уйдет на борьбу за корону. Чем дольше я за нее сражаюсь, тем дальше она уплывает из моих рук. Впрочем, конечно, я всегда рассчитывала на то, что после меня станет править Генрих. — Мод повернулась к Брайану, в глазах ее блеснули слезы. — После меня, — сдавленным голосом повторила она, — а не вместо меня.

Брайан взял в свои руки ее дрожащие ладони.

— Доверьтесь естественному порядку вещей, Мод. Неважно, кто окажется на троне — вы или Генрих, все равно в конце концов справедливость восторжествует.

— Справедливость? А что это такое? — не выдержав, взорвалась Мод. — Стефан совершил отвратительный поступок, отняв у меня трон, нарушив присягу!

Брайан терпеливо ответил:

— И ему это недешево обходится. Епископ Винчестерский после смерти своего покровителя, папы Иннокентия, перестал быть папским легатом. Власть его теперь незначительна. Нынешний папа — ученик Бернарда Клервосского, он ненавидит епископа, как и весь клюнийский орден. Теперь между Стефаном и римской церковью назревает серьезный конфликт. Со временем это окажется нам на руку. — Он немного помолчал. — Матильда тяжело больна, у нее постоянные лихорадки. А Эвстейк, насколько я понимаю, — настоящая заноза в боку отца. Сейчас Стефан заслуживает скорее сочувствия, чем гнева.

«Почему я должна быть милосердной?» — хотелось ей спросить. Епископ Анри, непостоянный, как флюгер, получит наконец по заслугам. Мод не в силах была выдавить из себя ни капли сострадания к брату Стефана. Однако болезнь Матильды ее печалила. Мод готова была понять, как боится Стефан потерять свою преданную, любящую жену и как его раздражает своенравие Эвстейка. Да, ее кузен нес поистине тяжкий крест. Мод лишь могла в тысячный раз возблагодарить Пресвятую Богоматерь за то, что она даровала ей такого чудесного сына, как Генрих.

Что до ее личных чувств к Стефану… Мод не осмеливалась разбить скорлупу обиды и гнева, в которую заключила свое сердце. И которая была ее единственной защитой; без этой скорлупы любовь безжалостно обрушилась бы на ее душу, смяла бы ее, поглотила бы без остатка. Одна мысль об этом была настолько ужасна, что Мод тут же усилием воли изгнала ее из сознания.

Средства были исчерпаны, и через неделю Мод покинула Бристоль. Добравшись до побережья в Уорхэме, она наняла маленькое суденышко, чтобы переплыть через пролив. Стоя на палубе, Мод крепко сжимала поручни. Капитан направлял корабль в открытое море, плещущее зелеными волнами. Берег уже исчезал вдали. Мод размышляла, как должны сложиться обстоятельства, чтобы она смогла вернуться в Англию. А вернуться надо обязательно; иначе и быть не может.

 

25

Эссекс, 1148 год.

Осенью 1148 года, через год после того, как Мод покинула Англию, Стефан отправился в Хедингемский замок в Эссексе, где лежала тяжело больная Матильда. Меньше чем через неделю туда явился граф Лестер с известиями из Реймса: там ходили слухи, что новый папа, так же как и архиепископ Кентерберийский, признают Генриха наследником английского трона.

С самого дня восшествия Евгениуса III на папский престол Стефан и епископ Анри были на ножах с Римом. Основная сложность, само собой, заключалась в том, что папа был учеником Бернарда Клервосского, могущественного и влиятельного монаха-цистерцианца.

Вдобавок ко всем неприятностям, когда Стефан прошлой зимой посвятил Эвстейка в рыцари и приказал архиепископу Кентерберийскому короновать мальчика, обычно кроткий и бессловесный Теобальд из Бека внезапно заупрямился и отказался выступить против традиции, обычаев и веления собственной совести. Более того, он обвинил Стефана в том, что тот захватил трон с помощью клятвопреступления. Архиепископ сказал, что если бы он знал об этом в то время, то никогда не предложил бы Стефану свои услуги. Он решительно отказался поддерживать Эвстейка. И новый папа римский одобрил решение архиепископа.

Рассерженный неповиновением Теобальда, Стефан запретил ему участвовать в церковном совете, который созвал в Реймсе новый папа. Но, ко всеобщему удивлению, Теобальд на утлой лодчонке втайне пересек пролив, чтобы попасть-таки на совет. Стефан, уже всерьез разозлившись, изгнал его из страны. Чтобы поддержать брата, епископ Анри открыто заявил о своем нежелании явиться на папский совет и остался в Англии.

Результатом всего этого стали почти полный разрыв с Римом, отлучение от церкви епископа Винчестерского и еще более возросшее недоверие духовенства к Стефану. Англия подпала под интердикт; Эвстейк ни на шаг не приблизился к трону.

— Я знал, что этот выживший из ума ханжа Теобальд рано или поздно предаст нас, — говорил епископ Анри дрожащим от ненависти голосом. — Не следовало идти на такие крутые меры, Стефан.

Стефан и Анри в сопровождении Робина Лестерского и Эвстейка выходили из часовни после вечерни, направляясь в большой зал.

— Но ты же не возражал против его изгнания! Он поехал на церковный совет вопреки моему приказу!

— Не стоило запрещать Теобальду участвовать в совете только из-за того, что он следовал велению своей совести, — заметил Робин, окинув Анри холодным взглядом. — Вы же, ваша светлость, совершили большую ошибку, не поехав на совет. Вся эта затея от начала до конца была непродуманной.

— Ах, какая ужасная ошибка! — Анри осенил себя крестным знамением. — Что-то я не припомню, чтобы вы в свое время протестовали против моего решения, Лестер. А тебе, братец, позволь напомнить, что Генрих Анжуйский не висел бы сейчас над нами, как дамоклов меч, если бы ты в свое время захватил его в плен, а не отпустил домой с щедрым подарком, выставив нас посмешищем на всю Европу!

«Сможет ли он когда-нибудь смириться с таким невообразимо глупым поступком?» — подумал Стефан. Он до сих пор не мог поверить, что этот с виду беспомощный, очаровательный молодой человек, так глубоко тронувший его сердце там, в лесу, превратился в столь грозного врага.

— Не стоит ворошить прошлое, — сказал он, стараясь как можно скорее выбросить из головы память об этом постыдном происшествии. — Займемся лучше настоящим. Анри, что мы будем делать с новостями из Реймса?

Анри фыркнул.

— Разве я посмею давать тебе новые советы после того, как совершил столько ошибок?

— Вы должны примириться с архиепископом, сир. Иначе Англия так и останется под интердиктом, — сказал Робин, когда они задержались у входа в зал. — Кроме того, папа не позволит его светлости епископу Винчестерскому вернуться в лоно церкви до тех пор, пока Теобальд из Бека не получит вашего прощения и пока ваш брат не принесет извинения Риму.

— Милорд Лестер прав. Как я смогу короноваться, если вы не примиритесь с архиепископом? — капризно спросил Эвстейк.

Стефан устало повернулся к брату.

— Анри, я снова вынужден просить у тебя совета.

Епископ вздохнул.

— У нас нет выбора. Надо вернуть Теобальда. Но когда он возвратится, скажи ему, что он должен короновать Эвстейка во что бы то ни стало. Будь тверд. А я тем временем постараюсь примириться с папой и убедить его вернуть меня в лоно церкви.

— Отец! — Навстречу им через зал бежал младший сын Стефана, Вильгельм, бледный, с покрасневшими глазами. — Матушке внезапно стало хуже, и лекари просят, чтобы вы немедленно пришли.

— О Боже, ей ведь с утра было легче! Я сейчас же иду.

Ворвавшись в спальню, Стефан в ужасе взглянул на восковое лицо Матильды. Руки ее сжимали серебряный крестик, висевший на груди.

— Что с ней? — спросил он.

— Она не доживет до утра, сир, — ответил один из лекарей. — Мы дали ей настойку из мака, чтобы облегчить дыхание, но большее, увы, не в наших силах. Она исповедалась и причастилась. Душа ее отлетит с миром.

— Но я не понимаю! — воскликнул Стефан, побледнев от страха. — Утром ей, казалось, стало гораздо лучше! Что же могло случиться?

Другой лекарь развел руками.

— Кто может знать Господню волю, сир?

— Матильда, любимая моя, — прошептал Стефан, наклонившись над женой и прислушиваясь к ее тяжелому дыханию.

Матильда, полусонная от маковой настойки, медленно открыла глаза.

— Стефан, — прошептала она, — Теобальд уже вернулся с церковного совета? Он согласился короновать Эвстейка?

Несмотря на то, что Матильда забыла об изгнании архиепископа Кентерберийского, она даже на смертном одре в первую очередь заботилась о сыне.

— Да, Теобальд вернулся и согласился короновать Эвстейка, любимая, — ответил Стефан, убирая светлые пряди волос, упавшие на ее влажный лоб. — Он все сделает, как надо. — Теперь Стефан чувствовал себя обязанным во что бы то ни стало добиться, чтобы эти слова стали правдой.

На лице Матильды явственно отразилось облегчение.

— Тогда мои труды завершены, — прошептала она. — Пообещай мне, что больше никогда не оскорбишь Святую церковь. Наш сын должен быть коронован.

— Обещаю. Отдыхай с миром. Все, о чем ты молилась и заботилась, осуществится, — сказал Стефан, наклонился и поцеловал жену в щеку.

— Стефан… — Взгляд Матильды затуманился от внезапного приступа боли. — Стефан, еще только одно… я никогда не осмеливалась спросить тебя, но сейчас это слишком тяготит мою душу. Я так волнуюсь… — Она с трудом повернула голову.

Стефан напрягся от ужаса. Господи, если это именно то, чего он боялся… Он взял себя в руки, уже зная, что ответить.

— Можешь спрашивать меня о чем угодно, сердце мое.

— Мод… ты действительно любил ее? — Голос ее был едва слышен. — Я… должна узнать правду перед смертью. — В глазах Матильды задрожали слезы, и Стефан, думая о том, как давно она подозревала это, мог лишь догадываться, какие муки все эти годы молча терпела его жена.

— Никогда, — солгал он с абсолютной убедительностью. — Никогда. Мною овладела похоть, ослепляющее желание. И это давным-давно прошло. По-настоящему я любил только одну женщину — тебя. — Он взял из ее рук серебряный крестик и прижал к губам. — Клянусь тебе телом Христовым, клянусь Господом и всеми его святыми! — Серебро, казалось, обжигало губы, как огонь. — Да буду я навеки проклят, если из моих уст вырвалось хоть слово лжи!

При виде безграничного счастья, засиявшего на лице Матильды и на мгновение вернувшего ей былую красоту, Стефан понял, что даже если он будет вечно терпеть адские муки за ложную клятву, то это стоит мгновения чистой радости, которое он сумел подарить своей верной жене.

Матильда скончалась вскоре после заутрени. Стоя с сухими глазами среди рыдающей толпы плакальщиц, Стефан только рукой махнул в ответ на предложение брата помолиться вместе с ним в часовне. Он медленно вышел из спальни и в одиночестве отправился пройтись в окрестностях замка.

Было холодно. В ночном небе сверкали тысячи серебряных звезд. Как он сможет жить дальше под невыносимым гнетом вины и позора? Стефан в отчаянии ничком бросился на мягкую сырую землю и зарыдал так, словно сердце разбилось в его груди. Наконец слезы иссякли, он сел и вытер глаза рукавом туники. Мука немного улеглась, словно вместе со слезами он изверг отравлявший душу яд.

Внезапно Стефан почувствовал настоятельную потребность поговорить с кем-нибудь, сбросить хотя бы часть отягощавшего его бремени мыслей и чувств, которые он прежде не открывал ни единому человеку. Получилось так, что теперь у него не осталось никого, кроме Анри, а брат для такого разговора был бы неудачным собеседником. Друзья молодости — Брайан, Роберт, близнецы де Бомон — либо были мертвы, либо отвернулись от него. На всем белом свете оставался лишь один человек, которому Стефан мог бы открыть сердце и душу, один-единственный человек, который смог бы его понять.

В эту ночь, вопреки вражде, разделившей их, Стефан почувствовал всепоглощающую необходимость в своей кузине. В безмолвном крике, в мольбе о помощи дух его устремился к ней. Мод! Мод! И ответом была бездонная тишина.

В это мгновение Стефан понял, что обречен провести остаток дней в одиночестве. Его единственной целью, единственным оставшимся ему стремлением стало желание исполнить последнюю волю Матильды: Эвстейк должен получить корону.

К своему удивлению, Стефан обнаружил, что ждет не дождется, когда же наконец избавится от этого золотого символа королевской власти. Корона, которую он некогда так страстно желал получить, ради которой совершил предательство, за которую так беспощадно боролся, превратилась в терновый венец. С какой радостью Стефан избавился бы от нее! Взглянув на мерцающие в небесах звезды, он простер руки над головой, вспомнив, столько благородных и знатных людей, среди которых был и Уолерен Мулэн, стали крестоносцами и отправились в новый поход за освобождение Святой земли.

«Я дождусь коронации Эвстейка, — решил он, — удостоверюсь, что королевство не попадет в руки Генриха Анжуйского, а потом отправлюсь в крестовый поход». Паломничество в Святую землю искупит его грехи. Что может быть лучше, чтобы заслужить прощение Господне? Это станет началом новой жизни. Сердце Стефана учащенно забилось от предвкушения будущего похода. Он почувствовал, что дух Матильды безмолвно витает рядом с ним, одобрительно улыбаясь.

 

26

Нормандия, 1149 год.

В апреле 1149 года Генрих Анжуйский предстал перед своими родителями в большом зале герцогского дворца в Руане.

— Я хочу пересечь пролив, чтобы меня посвятил в рыцари мой двоюродный дед, король Шотландии! — заявил он.

Именно этого требования Мод ожидала — и боялась — с того самого дня, когда Нормандии достигли слухи о том, будто Ренальф Честерский, снова примкнувший к сторонникам Мод, объединил силы с королем Давидом Шотландским в борьбе против Стефана. Она знала, что Генрих наверняка найдет какой-нибудь повод, чтобы отправиться в Англию. Знала она и то, что его истинным намерением было вмешаться в войну. Посвящение же в рыцари являлось серьезным доводом, против которого трудно было сказать.

— Ты еще очень молод, — напомнила она ему, просто для того, чтобы хоть что-нибудь возразить.

— Шестнадцать лет — не самый юный возраст для посвящения в рыцари. Последние два года я провел в военных походах с отцом по всей Нормандии и Анжу. Я — мужчина. Я достоин рыцарской чести.

— Конечно, достоин, — со вздохом согласилась Мод. — Что ж, хорошо. Если ты так решил, поезжай, но, как только тебя посвятят в рыцари, немедленно возвращайся в Нормандию. Пока ты будешь на английской земле, не допускай, чтобы тебя узнали, — иначе ты навлечешь на нас беду.

— Я все понял, — ответил Генрих с такой старательной покорностью, что Мод ни на мгновение не усомнилась в его истинных намерениях.

— Ты не дурак и не станешь еще раз попытаться завоевать Англию, — сказал Жоффруа. — Это слишком опасно. Сторонники твоей матери считают, что время для решительных действий еще не пришло. В любом случае, я не могу дать тебе много людей. С тобой отправится лишь небольшой эскорт, вполне достаточный, если ты хочешь только посвящения в рыцари.

— Это справедливо, милорд. — Генрих церемонно поклонился графу Жоффруа.

Когда Генрих поцеловал мать в щеку, Мод едва сдержалась, чтобы не вцепиться в него. Она прекрасно знала, что сын не послушает ее совета и все сделает по-своему. В конце концов, Генрих был сыном своего отца — и ее сыном. К добру или к несчастью, и Мод, и Стефан всегда шли к намеченной цели, невзирая на все препятствия. Она явственно услышала, как в мозгу прозвучали слова Олдит: «Далеко ли падает яблочко от яблони».

— Побереги себя, сынок, — прошептала она. Глядя, как Генрих выходит из зала, она отчаянно молилась про себя, чтобы он не встретился с войсками Стефана. Стоило ей лишь представить, как сын сталкивается с отцом на поле битвы, как душа замирала от ужаса. И все же Мод понимала, что рано или поздно это произойдет, если она хочет вернуть себе корону.

Отбросив эту невыносимую мысль, Мод уединилась в своей комнате и села писать пространное послание Брайану Фитцкаунту, до сих пор удерживающему свои позиции в Уоллингфорде, с просьбой присмотреть за Генрихом. Больше она ничем не могла помочь своему сыну.

* * *

Шесть недель спустя один из монахов ее дяди Давида написал Мод письмо от имени своего господина, извещая графиню Анжуйскую о том, что 22 мая, на богослужении в праздник Пятидесятницы, король Шотландии посвятил в рыцари своего внучатого племянника. Слезы радости навернулись на глаза Мод. Она представила себе Генриха в ритуальной пурпурной мантии и шитой золотом тунике, держащего в одной руке свой щит с золотыми львами, а в другой — ясеневое копье; словно наяву увидела сына в окружении длинноволосых и суровых шотландских лордов; увидела, как Генрих почтительно преклоняет колени перед двоюродным дедом, чтобы принять удар мечом по плечу, который сделает его рыцарем. Теперь, почувствовав себя непобедимым героем, Генрих наверняка сочтет поражение Стефана решенным, а Англию — уже склонившейся к его ногам. Сердце ее заныло при мыслях о юношеском безрассудстве сына.

Вскоре после этого, как Мод и опасалась, до нее дошли известия, что Генрих уговорил двоюродного деда и графа Ренальфа напасть на Англию с севера. Они дошли до самого Йорка, где, встретившись с превосходящими силами Стефана, были вынуждены перейти в отступление, к большому недовольству Генриха.

В декабре пришло письмо от Брайана Фитцкаунта. Он сообщал Мод, что ее сын, несмотря на преследования принца Эвстейка, сумел добраться до Бристоля целым и невредимым. Там Генриха радушно принял его кузен, Вильгельм Глостерский, которого новоиспеченный рыцарь убедил отправиться на юг Англии и напасть там на сторонников Стефана. К этому времени, продолжал Брайан, Генрих уже добился некоторых успехов в Девоне и Дорсете. А у Бридфорта даже вынудил оруженосца Стефана искать убежища в своем замке.

— Только послушайте, — сказала Мод со слезами на глазах, читая Жоффруа письмо Брайана. — «В конце концов я уговорил его возвратиться в Нормандию и встретить Новый год в Руане. Не будьте слишком суровы к Генриху, когда он вернется домой. Хотя у него пока не было надежды на окончательную победу над Стефаном, мальчик уже успел покрыть себя громкой славой. Генриха посвятил в рыцари великий монарх; он успешно выиграл несколько мелких сражений, избежал плена и привлек к нашему делу много новых сторонников. Англия не скоро забудет юного анжуйского льва».

* * *

Нормандия, 1150 год.

В январе нового, 1150 года Мод сидела в старинном кресле, принадлежавшем герцогам Нормандским с незапамятных времен. Рядом с ней стоял Жоффруа. Генрих, окрыленный недавними победами, бодрым шагом вошел в герцогский дворец и поднялся по ступеням.

— Несмотря на то, что я считаю тебя непослушным и глупым упрямцем, — сурово глядя на него, произнес Жоффруа Анжуйский, — нельзя отрицать, что ты оказался хорошим военачальником и отважным воином. — Холодное, красивое лицо графа на мгновение осветила горделивая улыбка.

Генрих увидел, что мать тоже улыбнулась.

— Поэтому, — тихо проговорила Мод, — я согласилась отказаться от претензий на герцогскую корону Нормандии. — Помолчав немного, она продолжила: — Отказаться в твою пользу, сынок. Как только ты принесешь присягу вассала своему сеньору, королю Франции, ты станешь герцогом Нормандским. — В уголке ее глаза блеснула слезинка.

К изумлению Генриха, Жоффруа коснулся плеча жены — невероятный жест для надменного графа! Генрих почтительно поклонился отцу и упал на одно колено перед матерью. Он поднес к губам ее руку и со страстным обожанием поцеловал изящные, унизанные перстнями пальцы, от переполнивших его чувств почти утратив дар речи.

— Я оправдаю ваше доверие, мадам, — наконец произнес он. — Клянусь головой моего прапрадеда, великого Завоевателя; клянусь головой моего деда Генриха! Я не посрамлю великой чести, которой вы меня удостоили!

Генрих всегда знал всю глубину тщеславия своей матери и слишком хорошо понимал, чего ей стоил этот поступок. Он поклялся перед Господом, что ей никогда не придется раскаяться в своем решении. Но из глубины его души уже поднималось новое, всепоглощающее чувство торжества: Нормандия теперь принадлежит ему. Следующей будет Англия!

 

27

Нормандия, 1151 год.

Прошло восемнадцать месяцев с того дня, как Людовик Французский официально признал Генриха герцогом Нормандии. За это время, к огорчению Мод, французский король с помощью принца Эвстейка Английского вторгся в пределы Нормандии. Мод опасалась, что начнется настоящая война. Но Людовик неожиданно заболел, и военные действия тут же прекратились. Бернард Клервосский начал мирные переговоры, провозгласив, что Божественное вмешательство предотвратило кровопролитие. Эвстейк был вынужден вернуться в Англию.

Генрих в сопровождении Жоффруа отправился во Францию, чтобы принести вассальную присягу королю Людовику. Поскольку предполагалось, что их путешествие займет десять дней, Мод согласилась остаться и присмотреть за порядком в Нормандии. По правде говоря, она обрадовалась этой короткой передышке. После смерти Матильды Мод все время думала о Стефане. Теперь ее кузен овдовел… Вспоминает ли он о ней? Она стыдилась этой нелепой мысли, тем более что все еще была замужем за Жоффруа, заклятым врагом Стефана. «О Матерь Божья, кончится ли когда-нибудь это ужасное противостояние?» — в отчаянии думала она. Но конфликт продолжался и в следующем поколении: теперь враждовали Генрих и Эвстейк, единокровные братья.

В Париже прошла церемония присяги, но Жоффруа и Генрих не возвращались. До Мод дошли тревожные слухи о том, что Генрих влюбился в жену Людовика, Элеонору Аквитанскую. Французская королева, женщина редчайшей красоты и сильной воли, владела самой богатой областью Франции. Ходили слухи, что, поскольку Элеонора не смогла родить наследника, Людовик, с благословения Святой церкви, собирался расторгнуть брак на том основании, что он состоял со своей женой в слишком близком родстве Элеонора приходилась ему троюродной или четвероюродной сестрой.

Наконец Генрих вернулся один. Он сообщил матери, что граф решил посетить Анжу и взглянуть, как его второй сын Жоффруа справляется в отсутствие отца с анжуйскими владениями. Сидя в своей комнате на следующее утро после возвращения Генриха, Мод заметила, что сын, покачивающийся в деревянном кресле и протянувший ноги в сапогах поближе к камину, похож на самодовольного кота. Значит, слухи были правдивы. Мод выпроводила служанок и опустила на колени вышивание.

— Я слышала, что ты подружился с женой Людовика, — сказала она, напрямую приступая к делу.

— Скоро она будет женой не Людовика, а моей.

Мод задохнулась от изумления и до крови уколола себя иголкой.

— Значит, развод состоится!

— А вскоре после него — свадьба. Ты не против?

Усилием воли Мод скрыла от сына свое потрясение.

— Что это меняет? Какая тебе разница, против я или нет? Впрочем, я понимаю достоинства Элеоноры. Если к Нормандии присоединить Аквитанию, а впоследствии — и Анжу, то в один прекрасный день в твоем распоряжении окажется больше земли, чем у короля Франции. Ты станешь самым могущественным властелином к западу от Рейна. — Немного помолчав, она добавила. — И самое главное, конечно, что у тебя появятся средства, необходимые для вторжения в Англию.

Генрих широко ухмыльнулся.

— Я знал, что ты сразу же поймешь самую суть дела. Людовику придется не по душе, что я получу герцогство Элеоноры, но… — Он пожал плечами.

— Сынок… — Голос Мод дрогнул. У Генриха были все основания радоваться потрясающим перспективам, и все же она не могла окончательно преодолеть сомнения по поводу этой искушенной женщины, бывшей старше Генриха на одиннадцать лет. — Ты любишь ее?

Генрих удивленно взглянул на мать.

— Что за необычный вопрос? Имеет ли это какое-нибудь значение? Мы во всем друг другу подходим. Она станет хорошей женой и родит мне сыновей. В конце концов я готов пойти на все, чтобы завоевать Англию. Кому, как не тебе, понять меня? После всего, через что мы прошли, после кровопролитных сражений, после стольких потерь корона уже почти у нас в руках.

Мод промолчала, вспоминая краткие дни своего торжества в Винчестере, когда она верила в собственную неуязвимость, находясь на волосок от трона. Прав ли Генрих в своих рассуждениях, включая высказывание о несущественности любви? Мод не смогла ответить себе на этот вопрос.

* * *

Не прошло и недели со дня возвращения Генриха из Парижа, как в большой зал Руанского дворца, вскоре после вечерни, вошел гонец из Анжу. Мод и Генрих сидели за ужином.

— Милорд! Графиня! — запыхавшись, проговорил гонец. — Я привез печальную весть от ваших сыновей из Анже. Граф Жоффруа умер.

Мод застыла от потрясения.

— Умер? — Генрих вскочил на ноги.

— По дороге в Анжу он перегрелся на солнце и решил освежиться в прохладных водах Луары. На рассвете у него началась лихорадка, а на следующий день он скончался.

Мод не в силах была поверить в смерть мужа. Она никогда не любила Жоффруа Анжуйского и даже не испытывала к нему симпатии. Сердце ее принадлежало другим людям. Но она родила Жоффруа двух сыновей, уважала его как хитрого и опытного полководца, восхищалась его неожиданной проницательностью, проявившейся, когда Жоффруа стал управлять одновременно Нормандией и Анжу. Без него герцогство больше не будет принадлежать Генриху. На протяжении двадцати с лишним лет Мод и Жоффруа объединяли общие цели, общая жизнь. Она не могла искренне оплакивать его, но от души жалела, что ее муж не увидит, как Генрих станет герцогом Аквитанским, а она сама — королевой Англии.

Мод и Генрих прибыли в Ле Ман и обнаружили, что подготовка к пышным похоронам уже идет полным ходом. Говорили, что из Анжу и Майна стекутся огромные толпы людей, желающих проводить своего любимого графа в последний путь. На следующий день после приезда Мод и Генриха огласили завещание Жоффруа. Ко всеобщему удивлению, в нем говорилось, что Генрих, старший сын, унаследует Анжу и Майн — если не станет королем Англии. Когда же он займет английский престол, то должен будет уступить графство своему младшему брату Жоффруа. Далее: тело графа должно оставаться непогребенным до тех пор, пока все три сына не поклянутся исполнить последнюю волю отца. Похороны немедленно отложили.

Содержание завещания потрясло всех до глубины души. Генрих, выкинув один из своих обычных фортелей, просто отказался приносить клятву, из-за чего у него немедленно вышла ссора с Жоффруа-младшим. Мод была вынуждена беспомощно смотреть, как ее сыновья ссорятся из-за наследства.

Но в конце концов, уступив ее настойчивым просьбам, Генрих неохотно согласился исполнить пожелания отца. Не питая никаких иллюзий насчет старшего сына, Мод прекрасно понимала, что тщеславный Генрих, став королем Англии, ни за что не откажется от Анжу. Следуя традициям нормандских предков, он стремился любой ценой захватить любые земли, до которых мог дотянуться. Он хотел получить все: графство Анжу, Нормандию, Аквитанию, английскую корону. Насытится ли он когда-нибудь?

Жоффруа Анжуйского похоронили теплым, солнечным сентябрьским днем в церкви святого Юлиана — той самой, где когда-то состоялось их бракосочетание. Погребальные носилки усыпали столь любимыми графом цветами ракитника. Мод заметила, что по щекам идущих за гробом катятся слезы. Несмотря на то, что Жоффруа много лет провел в Нормандии, он жил и умер истинным анжуйцем, и подданные искренне оплакивали его. Из-под траурной вуали она смотрела на тело мужа. Жоффруа был одет в свои любимые голубые и зеленые цвета, на голове была голубая шапочка с веткой ракитника. Из любви к этому ярко-желтому цветку, planta genesta, Жоффруа принял имя Плантагенет. Его мантию, тунику и щит украшали золотые львы, на поясе и воротнике красовались драгоценные камни. Жоффруа Прекрасный, само воплощение изящества, и после смерти выглядел так, как всегда держался при жизни.

Мод пыталась понять, почему муж никогда не обсуждал с ней свое завещание. Он не мог не знать, что его последняя воля вызовет ссору между сыновьями. Что заставило его вставить в завещание пункт, предписывающий Генриху уступить графство брату? Словно он знал… нет, это было невозможно! Однако подозрения продолжали мучить Мод. Неужели Жоффруа сомневался в своей причастности к рождению старшего сына? Мог ли он хоть раз предположить, что отцом Генриха был Стефан? В этом случае завещание имело смысл: если Генрих воссядет на трон своего настоящего отца в Англии, то родной сын Жоффруа получит графство Анжу.

Ей никогда не узнать правды: муж унес эту тайну в могилу. Но возможно ли, чтобы Жоффруа подозревал истину и столько лет молчал? Ни разу — ни словом, ни жестом не обнаружив то, что наносило сокрушительный удар по его гордости, всегда обращаясь с сыном своего соперника так, как подобает достойному отцу? Слезинка упала на успокоенное лицо Жоффруа Анжуйского, холодное и отстраненное в смерти, как и при жизни: Мод наконец заплакала над мертвым телом своего супруга.

 

28

Нормандия, 1152 год.

Мод и Генрих оставались в Анжу до нового, 1152 года. Затем они вернулись в Нормандию. В апреле Генрих узнал, что брак короля и королевы Франции расторгнут и Элеонора возвратилась в Аквитанию. Он немедленно стал собираться к ней.

Мод стояла во дворе герцогского дворца в Руане, наблюдая за приготовлениями сына к путешествию.

— Такая спешка просто неприлична! Ведь они развелись всего несколько недель назад, — сказала она. — Ты бы лучше занялся планами вторжения в Англию.

Генрих раздраженно взглянул на нее.

— А что, по-твоему, я делаю? Брак с Элеонорой принесет мне неограниченные финансовые ресурсы, необходимые для завоевания Англии. Я не такой дурак, как ты думаешь.

— Неужели? Ты ведь знаешь, что начнутся неприятности, если ты женишься на Элеоноре без согласия Людовика, — продолжала Мод.

— Мы обсуждали этот вопрос уже сто раз, — возразил Генрих. — Брак расторгнут. Людовика не касаются мои отношения с бывшей королевой.

— Дело не в том, что он — бывший муж Элеоноры, а в том, что она — герцогиня Аквитанская. Людовик — ее сеньор, а без согласия сеньора ей не положено вступать в брак. Ты отлично знаешь, как разъярится Людовик, узнав, что потерял богатейшее владение во Франции.

— Ну, до тех пор, пока мы не поженимся, он не должен узнать об этом. Я не хочу, чтобы вся французская армия преградила мне путь в Аквитанию.

Мод пристально взглянула на сына.

— Тогда зачем же ты берешь такую свиту? Столько рыцарей, оруженосцев, вьючных лошадей? Поезжай тихо, не привлекай к себе внимания.

— Ты права, — согласился Генрих. — Надо подумать. — Он озорно улыбнулся. — Впрочем, я предпочел бы, чтобы ты обдумала за меня половину этого вопроса. — Он наклонился и поцеловал мать в щеку. — А если можно, то и весь целиком.

Мод не сдержала улыбки. Генрих бывал совершенно неотразимым — точь-в-точь как его отец. Порой в самые неожиданные моменты он становился так похож на Стефана, что Мод не могла ни в чем ему отказать.

Когда сын уехал, мысли ее снова вернулись к Стефану. Напряженно следя за событиями в Англии, Мод знала, что у короля сплошные неприятности: проблемы со своенравным Эвстейком, противостояние баронов, ссоры с церковью, осуждавшей почти все его действия. Теобальд из Бека, опираясь на поддержку Рима, до сих пор отказывался короновать Эвстейка. Разъярившись, Стефан заключил его в Оксфордский замок вместе с епископами, выступившими на стороне Теобальда. Мод не могла не сочувствовать королю. Рассудок говорил ей, что Стефан совершил ужасную ошибку, так сурово поступив со священниками, но, думала она со вздохом, на что только не пойдешь, чтобы увидеть своего сына на троне?

Две недели спустя Мод узнала, что Генрих и Элеонора 18 мая поженились в Пуатье, без пышной церемонии, не привлекая ничьего внимания.

Потом Генрих вернулся в Нормандию; Элеонора должна была присоединиться к нему позднее. Страхи Мод стали действительностью: Людовик Французский, разгневанный этим браком, назвав его нечестивым и беззаконным, велел своему вассалу, герцогу Нормандии Генриху, явиться к его двору и ответить за свое бесстыдное поведение.

— Господом клянусь, безопаснее было бы отправиться ко двору самого дьявола, — проворчал Генрих.

— Я тебя предупреждала, — сказала Мод не без доли удовлетворения. Возможно, в будущем сын станет прислушиваться к ее советам.

— Я герцог Нормандии, граф Анжу, а теперь еще и герцог Аквитании, — ответил Генрих, надменно вздернув подбородок. — У меня хватит сил, чтобы противостоять Людовику. Пускай бесится и угрожает, сколько ему угодно. Я не намерен ехать во Францию.

— Ты оскорбишь его еще сильнее, — произнесла Мод. — Он окончательно выйдет из себя.

Как она и предсказывала, Людовик Французский пришел в ярость, узнав об отказе Генриха повиноваться ему. Мод знала, что король Франции попытается отомстить, но не ожидала, что он объединит силы с принцем Эвстейком Английским и даже, к ужасу Мод, с ее собственным сыном — Жоффруа Анжуйским.

— Я уверена, что они хотят напасть на твои владения на материке и поделить между собой все, что смогут захватить, — предупредила она Генриха, мучаясь в душе от мысли, что ее второй сын выступил против брата.

— Пусть планируют все, что им вздумается, — угрюмо сказал Генрих. — Все равно у них ничего не выйдет.

Мод, охваченная тревогой, ожидала в Руане. Генрих собрал огромное войско и выступил в поход против короля Франции. К своему огромному облегчению, она узнала, что после нескольких мелких нерешительных сражений сын вынудил Людовика отступить обратно во Францию. Затем Генрих пошел на своего брата Жоффруа, укрывшегося в крепости на Луаре. Мод вмешалась: необходимо было во что бы то ни стало предотвратить кровопролитие между братьями. Она отправилась к Жоффруа и убедила его принять условия мира, которые выдвигал Генрих. Эвстейк, повинуясь неожиданному приказу отца, поспешно отплыл обратно в Англию. Нависшая над Генрихом опасность рассеялась так же внезапно, как и возникла.

Пока что у старшего сына все складывалось удачно, но Мод знала, что драгоценное время, которое следовало употребить на подготовку вторжения в Англию, уже потеряно.

Генрих поехал в Анжу, чтобы закрепить свой авторитет в графстве, потом — в Аквитанию, откуда вернулся в Нормандию, привезя с собой Элеонору на шестом месяце беременности. Он въехал в Руан накануне рождественских торжеств.

Через неделю после его возвращения от Брайана Фитцкаунта из Англии пришло срочное известие: Стефан и Эвстейк собрали близ Уоллингфорда огромную армию, решившись наконец захватить эту твердыню, упорно и успешно противостоящую короне на протяжении пятнадцати лет. Все подступы к Уоллингфорду были перекрыты, дороги перерезаны, и Брайан опасался, что сами они долго продержаться не смогут. Генриху надлежало немедленно прийти к нему на помощь: все анжуйское дело в Англии висело на волоске.

— Ты должен ехать в Англию, Генрих, — сказала Мод сыну, сидя напротив него в маленькой комнате, когда-то принадлежавшей ее отцу. — Мы не можем покинуть Брайана в беде. Да и такого удобного момента больше не предвидится.

— Согласен, но Людовик до сих пор угрожает не только Нормандии, но и Аквитании. Если мне придется разделить силы, я проиграю на обоих фронтах. И потом: что, если мой брат снова начнет поднимать мятеж в Анжу?

— Надо оставить в Нормандии достаточно людей, чтобы они смогли при необходимости защитить нас. Жоффруа можешь спокойно предоставить мне, — произнесла Мод со стальным блеском в глазах. — Не забывай, что Элеонора останется здесь и позаботится об Аквитании, если Людовик вздумает вторгнуться в ее владения. Герцогство останется верным ей. Решайся, Генрих: сейчас — или никогда!

— Это рискованно…

— Не рискованно только лежать в могиле, — возразила Мод. — Отправляйся! Ты победишь. Так подсказывает мне сердце. — Мод вздохнула. — Ах, если бы я могла поехать с тобой!

Генрих рассмеялся.

— Это слова неустрашимой воительницы, которая тринадцать лет назад отправилась в Англию, чтобы завоевать для меня трон! Ты — достойная наследница наших предков-викингов!

Мод замерла. Из глубины души поднялась горячая волна внезапного гнева.

— Трон — для тебя? Для тебя?!

Генрих неуверенно замялся. Мод поняла, что этот молодой петушок абсолютно уверен в своем праве на английскую корону, считая, что мать естественным путем уступит ему трон, как произошло с Нормандией.

— Да, для меня, — с вызовом произнес он наконец. — Ты прекрасно знаешь, что не использовала свой шанс, когда он у тебя был.

Слова Генриха вонзились в сердце Мод предательской стрелой. Как он посмел так легкомысленно напомнить ей о тех временах! Охваченная безысходным чувством потери, она стиснула пальцы в кулак и уже занесла руку, чтобы ударить сына. Две пары серых, как грозовое небо, глаз схлестнулись в неумолимой схватке. Генрих надменно выпятил челюсть, кого-то напоминая ей… Стефана? Ее отца?

И тут Мод поняла, что сын напомнил ей вовсе не Стефана и не отца, а ее саму. И за этим откровением на нее обрушилось новое: Генрих прав. Она сама, по собственной вине, лишилась шанса стать королевой. Мод признала эту горькую истину: ей никогда не стать королевой Англии.

— Прекрасно. Трон будет твоим, если ты, конечно, сможешь завоевать его, — наконец сказала Мод.

— Это справедливо! Справедливо, мадам. — Генрих продолжал твердо глядеть на мать из-под косматых бровей. — Итак, я еду в Англию. Оставляю на тебя все мои дела, и ты лично ответишь, если что-то пойдет не так. В мое отсутствие… — Он помолчал, вглядываясь в ее побледневшее лицо и сверкающие глаза. — В мое отсутствие ты будешь регентшей Нормандии.

— Регентшей? Официально? — Мод не верила своим ушам.

— Конечно! Совершенно официально. Я велю составить документ и скреплю его своей подписью. Если, конечно, тебе хочется возиться с такой ерундой.

— Мне… мне… о Генрих, Генрих…

При неожиданном выражении доверия со стороны сына, при попытке вернуть хоть что-то из утраченного ею Мод чуть не расплакалась. Конечно, это не то же самое, что стать королевой Англии, но все же регент, правящий в отсутствие законного монарха или властелина, обладает всей полнотой власти. Мод вспомнила, как отец рассказывал ей, что ее бабка, герцогиня Матильда, была регентшей Нормандии, пока ее муж зарабатывал себе в Англии прозвище Завоевателя. Прошлое замкнулось в круг.

* * *

Несмотря на зимние бури, сильно затруднявшие судоходство в проливе, в начале января нового, 1153 года Генрих подготовился к путешествию в Англию. Это будет его третья попытка завоевать трон. «На сей раз, — заявил он жене и матери, — я добьюсь своего».

 

29

Нормандия, 1153 год.

Мод стояла в герцогском дворце Руана у открытого окна своей спальни; вечернее солнце заливало комнату золотистым сиянием. На мгновение она закрыла паза, охваченная мучительным желанием, чтобы, когда она откроет их вновь, во дворе показался посланник с новостями от Генриха. До нее дошли известия о победоносном шествии сына через центральные графства, о том, что к нему присоединялись все новые и новые сторонники, а вражеские замки один за другим падали к его ногам. Но с тех пор, как в августе он прибыл в Уоллингфорд, от него не было ни одной вести. Уже кончался сентябрь, и Мод не находила себе места от волнения.

Открылась дверь, и в комнату торопливо вошла одна из фрейлин Элеоноры: герцогиня нуждалась в совете свекрови. Маленький Вильгельм, родившийся шесть недель назад, страдал от желудочных колик.

— Передай герцогине, пусть она натрет его десны подогретым вином. — Мод отвернулась от окна. — Проверьте, не ест ли его кормилица острой пищи. Давайте ей горох, бобы и жидкую овсянку, чтобы молоко стало слаще.

Фрейлина ушла. Мод подошла к деревянному стулу с прямой высокой спинкой и кивнула управляющему, ожидавшему, когда она сможет просмотреть счета.

— Зачем заказали три ярда голубой ленты? — спросила Мод, указывая на соответствующий пункт в счетах.

— Для герцогини, миледи, — ответил управляющий. — Для крестильной рубашки новорожденного.

На сердце у Мод потеплело при мысли о маленьком внуке, которого еще не видел его отец. Вспомнив о Генрихе, она опять встревожилась. Состоялось ли сражение со Стефаном? Быть может, Генрих ранен? Или Стефан? Мысль о том, что с одним из них что-нибудь случилось, была невыносима.

Мод заставила себя досмотреть счета и отпустила управляющего, не забыв похвалить его за аккуратность. Потом помогла сенешалю уладить спор между двумя землевладельцами и обсудила с обер-церемониймейстером рождение четырех жеребят. Напоследок она побеседовала с главным егерем, который утром поймал в лесу за городскими стенами двух молодых браконьеров.

— Сделайте им строгое предупреждение и отпустите.

На лице егеря возникла недовольная гримаса.

— По обычаю полагается ослепить их и отрезать им гениталии!

— Я понимаю, что это будет против обычая, — сказала Мод, усвоившая болезненный урок, что все идет куда более гладко, когда люди в душе не спорят с правителем. — Но парни еще так молоды! Они — не закоренелые мерзавцы. — Мод очаровательно улыбнулась егерю. — Я уверена, что вы сможете объяснить им всю тяжесть их проступка.

Егерь недовольно кивнул и вышел из комнаты.

Мод откинулась на спинку стула. Она являлась регентшей Нормандии вот уже восемь месяцев, и это было нелегко. И все же такого удовлетворения, как в эти месяцы, она не получала уже много лет. Каждый день приносил новый вызов, с которым предстояло справиться. Сперва она обнаружила в себе удивительный, совершенно неожиданный организаторский талант, умение выносить справедливые суждения и еще одну новую способность — любезно, хотя и твердо, обращаться с людьми в трудных ситуациях. Ей больше не приходилось навязывать людям свою волю, как прежде. Она добивалась сотрудничества своих слуг. Этим новообретенным дипломатическим даром могли бы гордиться даже отец и Олдит, когда-то сурово критиковавшие ее за несговорчивость.

Мод дремала в лучах заходящего солнца, вспоминая первые дни своего регентства. Вскоре после отплытия сына в Англию Людовик Французский, как и предсказывал Генрих, снова вторгся в пределы Нормандии. Мод немедленно собрала войско, и Людовик, не готовый к такому быстрому отпору, поспешно отступил во Францию. Новых крупных неприятностей от французского короля ждать не приходилось.

Второй ее сын, Жоффруа, несмотря на обиду на старшего брата, соблюдал мир в Анжу — под бдительным оком матери. В целом у Мод не было причин для недовольства своим правлением. Она надеялась, что Генрих тоже останется ею доволен. Если бы только узнать, что у него все в порядке!

Неожиданно во дворе послышался стук копыт. Сердце Мод учащенно забилось, она открыла глаза. Быть может, прибыл посланник от Генриха! Она поднялась, подбежала к окну и различила внизу высокую фигуру Брайана Фитцкаунта, вылезающего из седла. О Пресвятая Богоматерь, приезд Брайана может значить… Охваченная ужасом, Мод не решилась закончить мысль. Она отвернулась от окна, бросилась к дверям спальни, побежала вниз по винтовой лестнице и столкнулась с Брайаном, когда тот уже входил во дворец.

— Генрих не… Стефан… что случилось?.. — С расширенными от испуга глазами она вцепилась в руку Брайана.

— Ничего не случилось. Ни с Генрихом, ни со Стефаном. Успокойтесь. Когда я покидал Англию, герцог был в подавленном настроении, но чувствовал себя хорошо. У Стефана, полагаю, та же ситуация.

— Слава Богу! Я была вне себя от беспокойства. Последнее известие было о том, что он готовился дать сражение Стефану при Уоллингфорде, а с тех пор — тишина.

Мод внимательно взглянула на Брайана — в последний раз она видела его на побережье Уорхэма шесть лет назад — и с огорчением отметила, что он постарел, черные кудри поседели, лицо стало морщинистым и усталым. Годы защиты Уоллингфорда не прошли даром. Годы, которые Брайан беззаветно посвятил служению делу Мод.

— Друг мой дорогой, как я рада вас видеть! — Мод обвила его шею руками. Брайан улыбнулся: его голубые глаза, слегка ироничные, но спокойные, остались прежними. — Какие-то неприятности?

Брайан кивнул. Оглядевшись, Мод увидела, что обитатели замка собрались во дворе и нетерпеливо дожидаются новостей.

— С герцогом все в порядке, — крикнула она им. — Не волнуйтесь. — Затем взяла Брайана за руку и отвела его в сторону: — Состоялось ли сражение? Генрих потерял Уоллингфорд?

— Нет-нет. Беда в том, что никаких действий так и не было. Генрих и Стефан выстроили свои отряды на противоположных берегах реки, и вот уже шесть недель они стоят, готовые к сражению, но бароны с обеих сторон, под влиянием епископа Винчестерского и архиепископа Кентерберийского, отказываются вступать в битву и договорились между собой о перемирии.

Мод была ошеломлена.

— Но это — измена! Они должны сражаться, если их сеньор требует! Брат Стефана снова плетет интриги?

— Не совсем. Похоже, на сей раз епископ Винчестерский отбросил амбиции и искренне пытается добиться мира. Он предложил мирный договор, который устраивает всех, кроме Стефана и Генриха. Этот договор позволит раз и навсегда исчерпать конфликт: Стефан останется королем до смерти, а на смену ему придет Генрих — по всеобщему согласию, законный наследник трона.

Мод не ответила, тщательно обдумывая это предложение. Решение казалось весьма разумным, вполне достойным государственного ума епископа Винчестерского. Наконец-то придет конец пятнадцатилетнему кровопролитию.

— Почему же Стефан и Генрих не согласны?

— Стефан, как это с ним бывает, заупрямился и заявил, что наследовать ему будет только плоть от плоти его. Генрих же рвется в бой и кричит, что исход решит только сражение. Он переругался со Стефаном через реку, обозвал его узурпатором и клятвопреступником и заявил, что не доверится его подписи под договором. Вот такие дела. И никаких сдвигов.

Сердце Мод заныло. Она прекрасно представляла себе, каков может быть Генрих, когда заупрямится.

— Неужели никто не может образумить их?

Брайан устало улыбнулся.

— Боюсь, жажда славы — выше всяких доводов разума. Генрих хочет добиться славы победителя; Стефан — славы основателя династии, которая оправдает его действия.

— Конечно, — медленно проговорила Мод. — Из-за такого договора Эвстейк лишится наследства. Теперь я понимаю. Как все запутано! Неужели ничего нельзя сделать?

— Вот потому-то я и приехал — поговорить с вами о том, как разорвать этот порочный круг. — Брайан немного помолчал, а затем произнес: — Вы по-прежнему прекрасны, Мод, и почти не изменились с тех пор, как я видел вас в последний раз, шесть лет назад.

Зазвонили к вечерне. Брайан и Мод медленно прошли через ворота к собору.

— Что же я могу сделать? — спросила Мод. Неужели Брайан ожидал от нее, что она сумеет разрешить спор между Стефаном и Генрихом, между своим сыном и его отцом? — Генрих послал вас ко мне?

— Нет. Я покинул Англию и отправляюсь в Святую землю. Хочу стать монахом или тамплиером. Я больше ничем не могу быть полезен вашему делу, Мод, и хочу прожить остаток дней ради себя лично. Я надеюсь получить ваше благословение.

Скрыв потрясение и огорчение, Мод ответила ему единственным возможным образом:

— Вы заслужили его, друг мой.

Она не могла представить себе свою жизнь без Брайана Фитцкаунта. Чувство долга было самой характерной чертой сильного духом и упорного Брайана, так же как Роберта Глостерского в свое время. Но это чувство не было присуще Стефану. И самой Мод, как она внезапно с изумлением обнаружила. И она, и Стефан были тщеславны и всегда стремились добиться желаемого, невзирая на цену, которую придется за это заплатить. Теперь Мод начинала понимать, что очень похожа на своего кузена.

После вечерни они с Брайаном отправились ужинать в большой зал.

— Вы не могли бы остаться у меня на некоторое время? — спросила она.

Брайан покачал головой.

— Я больше вам не нужен, Мод. Вы наконец добились того, чего хотели.

— Я не вполне понимаю…

— Ни для кого не секрет, что Нормандия в последнее время процветает. По всей Англии разнеслись слухи, что герцогство попало в достойные руки, и даже сам Людовик Французский дважды подумает, прежде чем пересечь границу Нормандии. С того момента, как я вчера высадился в Бафлере, и на всем пути до Руана, где бы мне ни приходилось остановиться, в вашу честь разносятся одни дифирамбы: регентша осуществляет честное правосудие, регентша мудра и сильна, ее не одурачить. В ней возродился ее отец, целиком и полностью — но с сердцем, полным сострадания.

— Брайан, — прошептала Мод, чувствуя, как ее захлестывает волна радости, — они действительно так говорят? Это правда?

— И более того. — Брайан восхищенно улыбнулся ей. — Если бы вы прежде поступали так, как сейчас, то уже давно сидели бы на английском престоле.

Мод осторожно отодвинула занавес воспоминаний, задернутый давным-давно, и взглянула на те семь бурных месяцев, когда до короны было рукой подать. Какие демоны овладели ею тогда, что за дьяволы заставили быть такой надменной, своенравной, опрометчивой? Сейчас Мод не могла себе этого объяснить.

— Я знаю, — спокойно ответила она. — Но все это было так давно. Мое время ушло, и я смирилась с этим. Теперь — очередь Генриха. — Она взглянула на Брайана, встревоженная только что пришедшей в голову мыслью. — Но боюсь, что его упрямство заставит людей отвернуться от него так же, как они когда-то отвернулись от меня. Мой сын не должен допустить подобной ошибки.

— Я тоже так думаю. Потому-то я и приехал.

— Но как я могу его остановить?

— Господь укажет вам путь.

Мод не ответила. «Легко говорить подобные вещи, когда больше нечего сказать», — мрачно подумала она.

* * *

На следующее утро Брайан покинул Руан, чтобы присоединиться к группе бретонцев, направлявшихся в Иерусалим. Прежде чем сесть в седло, он крепко обнял Мод.

— Мы прошли бок о бок долгий путь, и мне жаль расставаться с вами, Мод, — сказал он с затуманившимися глазами, разжав руки.

— И мне жаль, мой дорогой друг, — вымолвила она, все еще обнимая Брайана, не желая отпускать его из своей жизни. — Не дадите ли вы мне какой-нибудь совет на прощание? Не подскажете, как быть?

Брайан сел в седло.

— С моей точки зрения, Генриха никто не убедит изменить направление действий. Никто, даже вы. — Он помолчал, разворачивая лошадь. — Вам лучше обратиться к Стефану, — добавил он так, словно эта мысль только что пришла ему в голову.

— К Стефану? — изумленно переспросила Мод. — Как же я могу к нему обратиться?

Брайан улыбнулся, и Мод почудилось, что глаза его на мгновение озорно сверкнули.

— Господь укажет вам, как это сделать, не сомневаюсь. Прощайте, дорогая Мод.

Когда он выехал со двора, Мод взобралась на стену замка и долго-долго провожала его взглядом. Она чувствовала, что теряет последнего близкого друга. Вот Брайан уже превратился в крошечную точку на горизонте, а Мод стояла и стояла, вцепившись в каменный парапет. Почему Брайан считает, что она сможет убедить Стефана подписать договор?

Она побрела по стене, обошла замок и повернула назад, но внезапно остановилась. По телу разлилась какая-то теплая волна, сердце забилось сильнее, голова закружилась. Мод подождала, пока разум свыкнется с этой идеей, взвесила ее и оценила все возможные последствия. Такой шаг очень рискован, но это единственно возможное решение, и действовать следовало немедленно.

Нормандию на краткое время отсутствия регентши можно спокойно поручить заботам Элеоноры. Мод надо было срочно ехать в Англию.

 

30

Уоллингфорд, 1153 год.

Генрих Анжуйский стоял на скользком речном берегу, не обращая внимания на октябрьский дождь, шедший уже три дня подряд. На другом берегу Темзы он различал лазурный шатер Стефана, расхаживающих туда-сюда стражников, сгорбившихся под дождем.

За спиной слышались приглушенные голоса: епископ Херефорда и граф Лестер, недавно переметнувшийся из лагеря Стефана на сторону Генриха, строили планы, как заставить его подписать проклятый договор. Все называли его Винчестерским договором — в честь этой скользкой змеи, епископа Анри. Генрих выпятил нижнюю челюсть и заскрежетал зубами. Он не собирается подписывать никакого договора! Он пришел в Англию воевать и будет воевать до тех пор, пока не победит узурпатора.

В глазах Генриха вспыхнул огонь гнева. Неужели епископ Винчестера настолько глуп, что вообразил, будто этот своенравный Эвстейк с уважением отнесется к какому-то договору и уступит Генриху право наследования? Его прадед, могучий Вильгельм, полагался не на договоры, а на силу оружия. Его дед Генрих уничтожил своих врагов, не заключая никаких соглашений, не оставив ни одной подписанной бумаги, которая могла бы всплыть в будущем. Генрих прищурился.

На другом берегу реки из тумана появился Стефан в сопровождении брата и Вильгельма из Ипра. Облаченный в пурпурную мантию, король шел вдоль берега, о чем-то увлеченно беседуя с епископом Винчестерским. В этом месте Темза сужалась, и Генриха от короля отделяло всего каких-то шестьдесят ярдов. Подчиняясь внезапному порыву, Генрих нагнулся и поднял из грязи увесистый камень.

— Не слишком ли сыро для сражения, сир? — крикнул он и метнул камень через реку. Как он и рассчитывал, камень приземлился совсем близко от Стефана.

Стефан обернулся и выхватил из ножен меч таким молниеносным движением, что Генрих от удивления сморгнул. «Невероятная скорость для человека его возраста», — подумал он, невольно восхитившись. Стефан был поистине достойным противником. К королю подбежали несколько стражников; один из них поднял копье и прицелился. Генрих не шевелился. Какое-то мгновение он надеялся, что стражник метнет-таки копье и даст ему повод атаковать армию Стефана. Сердце его забилось от предвкушения битвы. Но король удержал занесенную руку стражника, вглядываясь сквозь пелену тумана и стараясь различить, откуда раздался крик и прилетел камень. Наконец он заметил на другом берегу реки Генриха и после недолгих колебаний вернул меч в ножны.

— По мне, для сражения никогда не бывает слишком сыро, — крикнул он в ответ. — Если бы я волен был принимать решения, то битва уже давно состоялась бы и вы сейчас отдыхали бы в моей темнице. Однако мои бароны хотят добиться мира любой ценой.

— Тогда давайте встретимся в единоборстве и решим это дело раз и навсегда, — предложил Генрих.

Стефан откинул капюшон плаща. Капли дождя упали на его бороду.

— Неужели вам надоело жить в столь юном возрасте? Я не сражаюсь в единоборстве с неопытными юнцами.

Услышав издевательский смех капитана фламандцев, Генрих задохнулся от ярости. На языке уже вертелся гневный ответ, но граф Лестер крепко схватил его за руку и оттащил от берега.

— Он вас дразнит, милорд. Пойдемте. Прошу вас, будьте впредь осмотрительнее. Этот стражник мог бы метнуть копье.

— И правильно сделал бы. Тогда мы смогли бы начать битву, — недовольно ответил Генрих. — Не думал, что мне суждено умереть от старости на грязном речном берегу.

Он побрел к своему шатру. Что за ирония судьбы: единственный человек, чувствующий то же, что и он, стремящийся уладить конфликт не договором, а битвой, — его злейший враг!

* * *

Мод высадилась в Уорхэме в середине октября. Ее сопровождали два рыцаря из Руана. Отряд в три человека едва ли привлек бы к себе излишнее внимание, а рыцарям этим она вполне доверяла. Переночевав в трактире, следующий день Мод посвятила покупке трех лошадей для себя и своих спутников. Для маскировки она решила ехать в Уоллингфорд под видом жены купца из Нормандии, направляющейся в Лондон. Насколько она понимала, до решения конфликта между Генрихом и Стефаном гражданская война будет продолжаться. Если ее задержат, нельзя, чтобы приспешники Стефана узнали, кто она такая и куда направляется.

На следующее утро, одевшись в унылое серое платье, Мод отправилась в Уоллингфорд. Путешествие должно было занять два дня. Чем ближе она подъезжала к цели, тем сильнее чувствовала страх, что ее тайну раскроют. Кто-нибудь из армии Стефана может узнать ее в лицо и захватить, чтобы получить выкуп. Мод была богатой добычей. Кроме того, не исключено, что ее узнает кто-нибудь из защитников Уоллингфорда и доложит Генриху, а тот, рассердившись при виде такой назойливости, помешает ее планам. Сын ни за что не должен узнать, что Мод была в Англии. Ни сейчас, ни, по возможности, потом.

Сомнения изводили ее все сильнее, и на второй день пути она чуть было не поддалась искушению повернуть обратно к побережью. Но затем, пересекая поросшие лесом низины, заметила издали серые стены аббатства Рединг, где покоился ее отец. Мысль о короле Генрихе придала ей силы ехать дальше и завершить свою миссию.

Уже близился вечер, когда дорога внезапно сделала поворот и Мод увидела реку, разлившуюся от дождей, и узкий деревянный мост. Издали она различила укутанные туманом башни Уоллингфорда. Начинало слегка моросить.

— Давайте пересечем реку, пока дождь не пошел сильнее, миледи, — сказал один из рыцарей, обеспокоенно глядя на бурлящую воду. — Если зарядит ливень, река выйдет из берегов и может унести мост.

— Я не собираюсь пересекать реку, — ответила Мод, зная, что настало время взять с рыцарей клятву о молчании и довериться им.

Рыцари обменялись удивленными взглядами.

— Но король держит правый берег, а герцог Генрих — левый. Чтобы попасть на левый берег, мы должны пересечь реку.

— Мы останемся на правом берегу, — сказала Мод и объяснила им свои намерения, взяв с рыцарей клятву никогда и никому не открывать этого.

Не обращая внимания на их потрясенные лица, она повернула лошадь и двинулась вдоль правого берега реки к лагерю Стефана.

* * *

Стефан дремал в своем шатре, когда его разбудили доносящиеся снаружи голоса. Вернувшись с полуденной мессы, он почувствовал внезапный приступ тошноты и слабость во всем теле. В последнее время такое случалось с ним чаще.

— Ради Бога, Уолтер! — крикнул он наконец своему оруженосцу. — Что за шум?

Оруженосец откинул полог шатра, заменявший дверь.

— Прошу прощения за беспокойство, сир, но вас хочет видеть какая-то женщина. Мы пытались выпроводить ее из лагеря, но она настаивает на встрече с вами.

Стефан сел, зевнул и с облегчением отметил, что ему несколько полегчало.

— Женщина? Что за женщина? Из тех, что следуют за лагерем?

— О нет, сир, очень достойная леди, но она не хочет открыть своего имени.

— Она одна?

— Да, сир.

Стефан был заинтригован. Он поднялся на ноги.

— Впусти, впусти ее. Похоже, она безвредна. — Он подмигнул Уолтеру. — В конце концов, если эта леди так жаждет видеть меня, разве я могу ее разочаровать?

Оруженосец ухмыльнулся и вышел. Стефан с сомнением окинул взглядом груды одежды, кольчуг и доспехов, валяющиеся по всему шатру, — вряд ли это достойное место, чтобы принимать женщину. Он поставил перед угольной жаровней два стула и, отыскав на полу две деревянные кружки, водрузил их на дубовый сундучок рядом с бутылью вина.

Еще раз зевнув, Стефан решил, что видимость приличий соблюдена. Он изо всех сил старался стряхнуть с себя досадную слабость. Объясняя лекарям свое состояние, Стефан говорил, что, за исключением редких болей, он не испытывает никакого недомогания, разве что общую вялость. Вынужденное бездействие последних двух месяцев угнетало его, а постоянное давление со стороны брата и баронов, требующих подписать проклятый договор епископа Анри, просто приводило короля в ярость. Он пришел к выводу, что лучшее средство от всех его болезней — решающее сражение с силами Генриха Анжуйского.

Стефан надеялся, что встреча с незнакомкой поможет ему отвлечься от мыслей о баронах и вечного беспокойства об Эвстейке.

Услышав о договоре, который лишит его наследства, сын пришел в неописуемую ярость, несмотря на все заверения Стефана, что он никогда не подпишет такой документ. Вконец обезумев, Эвстейк умчался из лагеря, осыпая проклятиями отца и епископа Винчестерского, опустошил поместья, поддерживающие Генриха Анжуйского, а затем в безрассудстве напал на монастырские владения аббатства святого Эдмунда. Испуганные монахи обратились за помощью к Стефану, и накануне король отправил за Эвстейком отряд.

Больше никаких известий оттуда не было. Стефан до крови натер колени в ежедневных молитвах, умоляя Господа сотворить чудо и превратить его зловредного сына в мудрого и достойного мужчину. Вздохнув, король подошел к двери шатра.

* * *

Приблизившись к лазурному шатру, так хорошо знакомому ей по осадам в Арунделе и Оксфорде, Мод почувствовала, что ее охватывает паника. Решив, что в таком состоянии она не сможет исполнить свой план, она повернулась к оруженосцу, намереваясь сказать ему, что передумала.

Но полог шатра приподнялся; из-за него показался Стефан. Он застыл в дверях, кровь отхлынула от его лица, в зеленых глазах светилось изумление. У Мод перехватило дыхание, во рту пересохло, сердце билось так быстро, что ей казалось, будто оно вот-вот вырвется из груди. Они стояли и смотрели друг на друга, и мгновения эти показались обоим вечностью. Стефан первым пришел в себя.

— Эта женщина мне знакома, — хрипло произнес он и, шагнув вперед, крепко взял Мод за руку, ввел в шатер и опустил полог.

Он указал на один из стульев и налил вина в кружки, расплескав чуть ли не половину бутыли. Мод откинула капюшон плаща и села, изо всех сил стиснув дрожащие пальцы. Сколько часов провела она в мучительных раздумьях о предстоящем разговоре, но так и не смогла предвидеть, до какой степени потрясет ее свидание со Стефаном. Она не могла оторвать от него глаз. Несмотря на то, что королю уже было за пятьдесят, его высокая худощавая фигура в помятой синей тунике по-прежнему оставалась стройной. Медово-коричневые волосы и борода были изрядно тронуты сединой, но это лишь придавало величественности его лицу — лицу, изборожденному морщинами, но такому же привлекательному и спокойному, как в юности. Кровь побежала по ее жилам быстрее, тело пробуждалось от долгого сна.

Что подумает о ней Стефан? Мод страшилась увидеть равнодушие в его взгляде — ведь она всего на несколько лет младше его! Но в зеленых с золотыми искрами глазах короля светились восхищение и понимание того, что ни время, ни война, ни измена, ни месть так и не смогли разорвать связующие их узы.

Мод глубоко вздохнула и собралась с силами.

— Позволь мне объяснить, зачем я приехала, — начала она.

При этих словах лицо Стефана словно захлопнулось, взгляд стал холодным.

— Я прекрасно знаю, зачем ты явилась, — с нетерпеливым жестом перебил он. — Ты надеешься убедить меня подписать договор, придуманный моим братом. Тебя прислал герцог Генрих? Странный, с моей точки зрения, выбор посланника!

— Генрих не имеет понятия о том, что я нахожусь в Англии, тем более — в твоем лагере. Я уехала из Нормандии втайне.

Стефан недоверчиво рассмеялся.

— Если не Генрих, то Брайан Фитцкаунт. Я слышал, что Брайан уехал из Уоллингфорда. Это он подбил тебя на такое бесплодное предприятие?

— Ему не потребовалось ни на что подбивать меня. Узнав об условиях договора и о том, что ни ты, ни Генрих не хотите его подписывать, я сразу же поняла, что делать.

Стефан отхлебнул глоток вина.

— И ты решила, что я окажусь более податливым, чем твой упрямый сынок?

Мод вспыхнула, ибо Стефан оказался недалеко от истины.

— Это — здравый договор, он положит конец ужасной войне.

Стефан почувствовал, как все его тело невольно сжимается в комок.

— Естественно, ты одобряешь его! Ведь твой сын становится наследником, а не мой!

— Ты сможешь оставаться королем до конца своих дней, и здесь нет ничего постыдного. Бароны хотят мира, Стефан, они признают, что будущее — за Генрихом. Ну, рассуди же здраво!

— Меня больше не интересует, чего хотят бароны, — жестко возразил Стефан. — И конец моих дней не так уж далек, как когда-то. — Его голос дрогнул, он сморщился, словно от боли, и прижал ладонь к боку.

— Что это значит? — насторожилась Мод. — Ты нездоров?

— Съел что-то не то. Пустяки, — ответил Стефан, предпочтя не заметить ее встревоженного взгляда. — Да и годы войны не прошли даром. Я до смерти устал от всего этого безобразия.

— И я. Война коснулась всех нас, Стефан. Она убила Роберта.

Стефан вздохнул.

— Да, мне было горько узнать о его смерти. Когда-то Роберт Глостерский был моим лучшим другом. — Голос его смягчился. Стефан протянул руку и приподнял подбородок Мод. — Время пощадило тебя, кузина. Ты и в зрелости так же прекрасна, как в юные годы. Как я мечтал снова увидеть тебя! Рядом с тобой мое сердце отогревается. — Внезапно он отдернул руку. — Но это ни в коей мере не подвигнет меня подписать договор, который лишит моего сына наследства. Я уже принял решение и не намерен его менять.

В его голосе звучала непреклонная решимость. Внезапно Мод захотелось оставить все как есть и вернуться в Нормандию. Продолжать разговор означало подвергнуться страшному риску: ведь однажды она уже доверилась Стефану, а он ее предал. С чего она взяла, что кузен изменился? Рассудок советовал ей уехать, но сердце подсказывало поступить по-другому.

— Я должна сказать тебе кое-что, чего ты не знаешь, — сдавленным голосом произнесла Мод.

— Если это связано с договором…

— Прошу тебя, выслушай до конца, — перебила она.

— Споры ни к чему не приведут. Я ни за что не лишу наследства своего сына.

— Тебе не придется этого делать, — прошептала Мод.

Стефан, озадаченный, сел на стул напротив нее.

— Что ты имеешь в виду?

Мод вскочила на ноги и принялась расхаживать по шатру, в волнении то стискивая, то расплетая пальцы.

— Вопреки здравому смыслу, вопреки всему прошлому опыту, я решила довериться тебе. То, что я собираюсь сообщить, можно использовать против меня, чтобы уничтожить все мои труды… — начала она и внезапно умолкла.

— Не надо мне доверяться, я не могу ничего обещать. — Зеленые глаза Стефана странно блеснули. — Знай, что если ты сообщишь мне о том, что может быть полезно моему делу, я без колебаний воспользуюсь твоей тайной. Мне будет больно причинить тебе вред, но все же я ею воспользуюсь. — Он осенил себя крестным знамением. — Да простит меня Господь, но такова уж моя природа.

— Да, — медленно произнесла Мод, сознавая, что он говорит правду, и принимая ее. — Теперь я это знаю. — Она снова села на стул. — Я прошу у тебя не обещаний, Стефан, а только понимания.

— Что же это за могущественная тайна, которая может стать оружием в моих руках?

Мод твердо взглянула ему в глаза.

— Ты хочешь, чтобы твой сын стал наследником трона. Подпиши договор, и твой сын станет королем после твоей смерти. Он будет править куда лучше, чем ты, и даже лучше, чем смогла бы править я… если бы получила такую возможность. Твой сын, Стефан… и мой.

Озадаченное выражение лица Стефана постепенно уступало место недоверию — по мере того как он вдумывался в откровение Мод.

— Ты хочешь сказать, что Генрих — мой сын? — выдохнул он. — Нет, это невозможно! Ты хитришь, чтобы заставить меня подписать договор, который возведет Генриха на трон. — В глазах его сверкнула враждебность. — Я и представить себе не мог, что ты способна на такую явную ложь! — Стефан вскочил на ноги так резко, что опрокинул стул. — Если эта невероятная история правдива, то как ты могла столько лет таить ее от меня? Нет, нет, это чересчур! Ты думаешь, я настолько глуп, чтобы проглотить такую откровенную выдумку?

Мод тоже поднялась, сердце ее бешено колотилось. Она пыталась предвидеть реакцию Стефана на ее слова, но ей и в голову не приходило, что он может усомниться в них. Как же его убедить?

— Послушай меня, — проговорила она, сжимая его руки. — Для чего мне лгать? Только представь себе, чего ты добьешься, обладая такой скандальной тайной! Ты сможешь обвинить меня в супружеской измене, заявить, что Генрих Плантагенет — бастард, а не сын Жоффруа Анжуйского. Бастард не может быть наследником. Ты получаешь возможность вылить на меня столько грязи, что люди усомнятся в праве моего сына на наследство.

— Кто мне поверит? — Стефан вырвал руки из ее ладоней.

— Найдутся люди, которые вспомнят, как поспешно я уехала из Англии, без всяких объяснений, без решения совета. Они вспомнят, как я спешила вернуться к мужу, с которым прежде не собиралась жить. А другие могут вспомнить, что мой сын родился на месяц раньше срока, но оказался вполне здоровым и крепким.

— Господи Иисусе! Я это помню, — сдавленным голосом произнес Стефан. — Ходили слухи, что мальчик слишком крупный для недоношенного, и в то время я даже подозревал, что являюсь его отцом… Но люди утверждали, что он — копия Жоффруа Анжуйского, и я выбросил из головы мысли о возможности своего отцовства.

— Копия… кто тебе это сказал?

— Дай подумать… — Стефан начал расхаживать взад-вперед по шатру, ероша руками волосы. — Кажется… король Генрих. Да, точно, именно он.

— Отец помогал мне в этом деле, — призналась Мод. — Я не говорила ему, что ношу твоего ребенка, но он наверняка догадался. Он никогда не сказал бы ничего, что могло навести тебя на подозрения.

Расширенными от потрясения глазами Стефан вглядывался в лицо Мод, пытаясь убедиться в правдивости ее слов.

— Все же я не могу поверить, что ты оказалась способна на такой обман.

— И ты обвиняешь меня в обмане? Разве ты сам только что не предупредил меня, что тебе нельзя доверять? Что ты используешь в своих целях все, что я тебе скажу? Можешь ли ты поклясться мне здесь и сейчас, что если бы я сказала тебе правду раньше, ты не использовал бы ее, чтобы приблизиться к трону? С таким оружием тебе едва ли понадобилось бы лжесвидетельство!

Стефан побагровел и опустил глаза.

— Откуда я могу знать сейчас, что я сделал бы тогда? Впрочем, нет, не могу я дать тебе такой клятвы. — Он глубоко вздохнул. — Разве Жоффруа Анжуйский допустил бы, чтобы его наследником стал сын другого мужчины? Наверняка этот гордец ославил бы тебя на всю Европу.

Мод старалась говорить спокойно и уверенно, хотя кровь бешено стучала у нее в висках.

— Когда честолюбие и гордость вступают в борьбу, кто может предсказать победителя? Жоффруа мог кое о чем подозревать, но он хотел прибрать к рукам Нормандию и Англию, поэтому не мог на весь мир выставить себя рогоносцем. Мы уже никогда не узнаем, что думал Жоффруа, но он был для Генриха настоящим отцом.

Стефан упал на стул.

— Не могу поверить, — устало проговорил он. — Герцог Нормандии, мой заклятый враг — на самом деле мой сын? Ты, кого я любил больше всех на свете, обманула меня? Весь мой мир перевернулся с ног на голову. — Он закрыл лицо ладонями.

Со вздохом сочувствия Мод села рядом с ним.

— Не довольно ли взаимных упреков? Если бы не возникла такая насущная необходимость, я никогда не открыла бы тебе свою тайну. Мы с тобой оба виновны в равной мере, Стефан. Мы оба — в ответе за все, что произошло. Можем ли мы простить друг друга и начать все с начала?

Стефан уронил руки, и Мод заметила горечь в его глазах.

— Значит, ты считаешь, что теперь у тебя появился способ заставить меня подписать договор. Тебе легко говорить о прощении и предлагать начать все с начала. Но я поклялся Матильде, что не буду знать покоя до тех пор, пока не обеспечу Эвстейку корону. Ты предлагаешь мне нарушить еще одну клятву?

Какое-то мгновение Мод молчала, а затем произнесла:

— Нам обоим предстоит искупить много грехов, Стефан. Наше тщеславие, мою жажду мести… нас разделяет почти разрушенная войной Англия. Я молилась о том, чтобы ты, узнав правду, помог разрешить этот конфликт и положить конец войне. Ты ведь знаешь, что Генрих будет куда лучшим королем, чем Эвстейк.

Стефан встал и, приподняв полог шатра, выглянул наружу.

— Мы с Матильдой никогда не были подругами, но я хорошо понимала ее характер, — продолжала Мод. — Если бы она знала, что твой брат предложит договор, который принесет в страну мир и вернет Англию к тому благоденствию, которым она наслаждалась в дни правления моего отца… если бы Матильда знала об этом, что бы она тебе посоветовала?

Стефан повернулся к ней.

— Ты, как всегда, неумолима.

Мод видела, что Стефан пытается пошутить, но его напряженное лицо и затравленное выражение в глазах свидетельствовали о жестокой внутренней борьбе в душе короля.

Мод затаила дыхание в ожидании исхода этой битвы. Плечи Стефана поникли, в глазах блеснули слезы. Мод поднялась и протянула к нему руки. Стефан шагнул к ней и упал в ее объятия, разрушив разделявшую их границу. Он так сильно стиснул ее, что Мод едва могла дышать; тело его судорожно затряслось, и она поняла, что король Англии, ее кузен, ее возлюбленный плачет.

Наконец он отстранился, в последний раз всхлипнул и вытер глаза рукавом.

— Итак, этот упрямый, запальчивый юный негодяй — мой сын, — произнес он. — Теперь для меня многое проясняется. Подумать только, все эти годы ты хранила в себе такую потрясающую тайну! — Он в изумлении покачал головой.

— Ну, Олдит знала об этом, и отец тоже. Брайан, должно быть, подозревал. — Она пересказала ему слова Брайана, и Стефан улыбнулся.

— Да, Брайан, благослови его Господь, всегда был самым мудрым из нас. Надеюсь, он будет счастлив в Святой земле.

Стефан наклонился и нежно поцеловал ее в губы. Поцелуй был долгим и глубоким. Тело ее, как всегда, откликнулось на ласку, но иначе, чем прежде. Остались и теплая сладость, и щемящая нежность, но не было больше непреодолимой страсти, не было неудержимого стремления раствориться друг в друге без остатка. Мод захлестнула волна любви, несущая с собой новое, чудесное ощущение завершенности.

— Теперь ты вернешься в Нормандию? — спросил Стефан.

— Да, и немедленно. Никто не должен знать, что я была здесь, особенно Генрих. Я не смею задерживаться дольше. Когда я уезжала из Руана, то все считали, что я направляюсь в Анжу.

Стефан выпустил ее из объятий и, подойдя к дубовому столику, налил себе еще кружку вина.

— Как только ты отправишься в путь, герцог Нормандии получит неожиданное послание. — На мгновение он задумался. — Король Стефан желает встретиться с епископом Винчестерским, архиепископом Кентерберийским и герцогом Нормандским. Он согласен подписать договор и надеется, что Генрих Анжуйский последует его примеру.

По щекам Мод побежали слезы радости.

— Спасибо, — прошептала она. — Спасибо, спасибо тебе, любимый мой. — И тут ее пронзила внезапная мысль. — А как же Эвстейк? Что ты будешь с ним делать?

Стефан помрачнел и вздохнул.

— Пока не знаю, но это — мой крест, который я должен нести. Что-нибудь придумаю.

Из церкви раздался звон колоколов. Начиналась вечерня.

— Вы собираетесь на вечерню, сир? — донесся снаружи голос оруженосца.

— Иди, — сказала Мод. — Пока все будут на службе, я потихоньку ускользну. За лагерем меня ожидают два рыцаря, они станут беспокоиться, если я задержусь.

Стефан в последний раз обнял ее и проводил к выходу из шатра.

— По всей вероятности, мы больше никогда не увидимся, — произнес он.

— Да, — согласилась Мод. — Но наш сын будет королем Англии. Мы должны утешиться этим.

— Наш сын, — повторил Стефан, словно пробуя ее слова на вкус. — Наш сын.

Мод заметила, что лицо его словно бы разгладилось, стало более умиротворенным. Примирившись с нею, он примирился и сам с собой. Оба они, с любовью глядя друг на друга, переживали неповторимое мгновение абсолютного покоя.

Испугавшись, что она не найдет в себе сил уехать, Мод быстро накинула на голову капюшон и торопливо вышла из шатра.

Прежде чем лагерь скрылся за поворотом дороги, она обернулась. Стефан, неподвижно стоял у входа в шатер. Потом дорога изогнулась, и он пропал из виду. «Прошлое осталось в прошлом», — подумала Мод, и слезы снова покатились по ее щекам. Впереди было только будущее.