Я провожу несколько часов, не отходя от Джоша. Он, должно быть, что-то подозревает или, в крайнем случае, немного насторожен со мной, потому что не отходит от меня и ведет разговор ни о чем. Мне приходится подыграть, потому что не хочется поднимать тревогу. Наконец, к нему подходят несколько мужчин, и мне удается ускользнуть. Не уверена, что пожилые мужчины до сих пор с молоденькими девушками, но я решаю узнать это наверняка.

Проскользнув за палатки, в темноту, я вытаскиваю камеру из трусиков, где та была надежно спрятана, затем активирую ее и зажимаю в ладони, готовая в любой момент нажать на кнопку записи, когда направляюсь обратно к палаткам. Долгое время я ничего не слышу, и у меня замирает сердце. Что, если все сейчас за пределами базы, а здесь ничего ужасного не происходит?

Кто-то выходит из палатки, и я прячусь за деревом.

— Эй?

Я задерживаю дыхание и прижимаюсь как можно ближе к стволу, стараясь не издавать ни звука. Появляется фонарик, и человек с ним проходит мимо меня, затем я слышу отдаляющиеся звуки шагов. Я выдыхаю и продолжаю брести к палаткам, которые странным образом удалены от основного лагеря. Это может только подтверждать мои опасения. Тем не менее, я не могу быть уверена в этом, пока не подберусь ближе.

Хорошо, что сейчас здесь темно и тихо, единственный свет исходит из палаток. Я подхожу к первому их скоплению и внимательно прислушиваюсь, но ничего не слышу. Перехожу к следующему, также ничего не слышу. И только когда уже отхожу, замечаю слабые всхлипы. Я останавливаюсь и наклоняю голову, прислушиваясь в том направлении, откуда они исходили. Всхлипы настолько слабые, что я едва могу их расслышать, но они есть.

Я поворачиваюсь и начинаю осторожно двигаться к палатке, из которой они доносятся, нажимаю кнопку записи на своем устройстве и осторожно подхожу к палатке. Я слышу шаркающие звуки, и всхлипы становятся все громче и отчетливее. Сделав глубокий вдох, я молюсь, чтобы эта штука снимала видео так же хорошо, как и записывала голос, и заглядываю в щель в палатке. Поначалу я не замечаю ничего необычного, но затем мой взгляд падает на самое страшное зрелище, которое я когда-либо видела.

Я была права.

Как и Хит.

Все были правы.

Тошнота подступает к горлу, слезы обжигают мои веки и бегут по щекам. Я поднимаю камеру и записываю то, что является самым тошнотворным зрелищем в моей жизни. Чудовищнейшее проявление изнасилования. Я записываю все это только несколько минут, и больше не могу смотреть на это. Затем засовываю камеру в карман и прикрываю ладонью рот, чтобы не разрыдаться.

Я мчусь обратно к деревьям, но в темноте падаю на колени и плачу. Бедные девочки. Бедные, невинные, прекрасные девочки.

Я беру себя в руки и встаю на ноги, мне нужно выбраться из этого места и молиться, чтобы у меня имелось достаточно доказательств. Когда я прохожу мимо первой группы палаток, до меня доносится рыдание. Оно такое тихое, и на секунду или две мне кажется, что оно принадлежит мне, что я себе все только вообразила, но когда оно снова звучит в тихом ночном воздухе, я понимаю: оно не мое. Я бреду к палаткам, следуя за звуком.

Палатка, из которой доносится рыдание, находится прямо в центре, и я медленно двигаюсь к ней, протискиваясь сквозь узкие проходы. Эти палатки огромные, белые, большой треугольной формы, которые легко вмещают в себя кровати царских размеров и диваны, как и те, что я видела до этого. Многовато места для тех, кто старается быть ближе к земле. Я всматриваюсь в темноту, потому что в этой палатке нет света, и шепчу:

— Эй?

Рыдание не смолкает.

Я ощупываю все вокруг, пока не нахожу небольшую лампу, и осторожно включаю ее.

И когда передо мной предстает вся картина, я теряю способность дышать.

Хейли лежит на животе на кровати. Кругом засохшая кровь, ее спина обнажена, а на спине такие же отметины, как у Хита, только свежие и кровоточащие. Мои слезы снова текут, когда я подбегаю к ней и ласково убираю волосы с ее лица.

— Хейли, эй, это Люси. Ты в безопасности.

Она смотрит на меня, ее глаза красные и опухшие от слез.

— Люси? — хрипит она.

— Мне так жаль. Это все по моей вине. Давай я тебе помогу.

— Помоги мне, — всхлипывает она. — Пожалуйста, помоги. Прости меня.

Я глажу ее потные влажные волосы.

— Не стоит. Ты можешь идти?

— Нет, — рыдает она. — Мне слишком больно.

Проклятье. Я не могу так просто вытащить ее отсюда, но ужасно боюсь снова оставлять одну.

У меня нет выбора.

— Хейли, ты мне доверяешь?

Ее взгляд встречается с моим; она выглядит такой разбитой.

— Я не… Я не знаю.

— Мне нужно, чтобы ты кое-то сделала, хорошо? Я вытащу тебя отсюда, обещаю. Мне просто нужно, чтобы ты осталась здесь, и притворилась, что никогда не видела меня, и тогда, клянусь, я вернусь через несколько часов. Ты мне веришь?

Ее глаза такие потухшие, такие испуганные, но она кивает.

Я наклоняюсь и целую ее в лоб.

— Я вернусь за тобой. Будь сильной, дорогая.

Я поворачиваюсь и несусь прочь, обратно к деревьям. Джош уверяет, что отпустит меня, но не думаю, что он так просто это сделает. Я бегу, пытаясь найти способ выбраться отсюда, не поднимая тревоги. Мой взгляд падает на темные деревья; я не могу лезть на забор, не со сломанным запястьем. Может, стоит подойти ближе к забору и позвать того, кто ждет меня снаружи, или просто попросить Джоша отпустить меня?

Не знаю.

Боже.

Я не знаю.

Я возвращаюсь в лагерь и незаметно присоединяюсь к группе, которая собралась вокруг костра. Джош, кажется, не заметил, что я вернулась, и я рада этому. Через пять минут его взгляд падает на меня, и он улыбается. Мне хочется выцарапать ему глаза и ударить по лицу, но вместо этого я заставляю себя улыбнуться и слабо машу ему, а затем снова исчезаю в толпе. Если пойти к воротам, смогу ли я выбраться отсюда?

Нет. Они будут заперты.

Хит сказал, что снаружи всегда кто-то будет. Кажется, это мой единственный шанс. Я возвращаюсь к деревьям и иду так далеко, как только могу, пока не натыкаюсь на забор, а затем с помощью здоровой руки, направляюсь вдоль него, пока не оказываюсь достаточно далеко от музыки и танцев, понимая, что выход близко. Я продолжаю двигаться, мои пальцы путаются в проволоке. Я замечаю небольшой просвет на пятнадцать метров впереди и молюсь, чтобы это были они.

— Эй? — кричу я так громко, как только могу, но этого недостаточно.

Они слишком далеко и не слышат меня.

Проклятье.

— Что ты делаешь?

Я вздрагиваю и, повернувшись, вижу Джоша позади себя. Я не слышала, как он подошел. У него в руке фонарик, но он такой тусклый, что я почти не замечаю его. Проклятье. Черт.

— Я искала выход…

— Зачем? — спрашивает он, подходя ближе.

Мое сердце колотится. Это не к добру.

— Я… хочу домой.

— Сейчас середина ночи.

— Я просто… устала и…

Он смотрит мимо меня, прищурившись.

— Они там? Это какая-то ловушка?

— Что? — выкрикиваю я. — Нет.

— Тогда что это за свет вдалеке? — рычит он.

О нет.

Нет.

Я тянусь в карман за камерой и сжимаю ее в кулаке. Не могу сказать ему, что она у меня. Я должна сейчас же что-то придумать. У меня на запястье широкий браслет, который сделан из кожи и хлопка и нескольких цепочек. Я завожу руку за спину и начинаю осторожно его снимать до тех пор, пока он не оказывается в моей руке.

— Ну? — рявкает Джош.

— Пожалуйста, я не знаю. Я просто хотела выйти.

— Ты лживая сука! — рычит он, хватая меня за руку. — Ты врешь. Это какая-то ловушка.

— Нет, — умоляю я, отдергивая руку из его хватки и прижимаясь спиной к забору. Я заматываю камеру в браслет и просовываю через проволоку. Она висит на нем, и я могу только надеяться, что она будет держаться так и дальше, потому что когда я сделаю то, что собираюсь, это привлечет внимание к этому месту, и они его найдут.

Затем я делаю глубокий вдох и ставлю на кон все:

— Помогите! — кричу я громко и пронзительно.

Джош поднимает руку и наносит удар по моей правой щеке так сильно, что я теряю сознание.

***

Я просыпаюсь, лежа на кровати лицом вниз, руки связаны за спиной. Сразу же поняв, где нахожусь, я осознаю, в какую передрягу попала. Осознаю всей душой. Я стараюсь сдвинуться с места, но не могу — просто не могу. Слезы наворачиваются на глаза, и, повернув голову в сторону, я замечаю Джоша, который сидит у кровати и смотрит на меня. Один мой глаз заплыл, и я не могу его открыть, голова нестерпимо болит, напоминая о его сильном ударе.

— Ты совершила огромную ошибку.

Я проглатываю слезы и хриплю:

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Почему они прислали тебя сюда? — требовательно спрашивает он.

— Они этого не делали, — протестую я.

— Делали! — кричит он. — Зачем?

— Они просто хотят знать, чем ты занимаешься.

— Я обыскал тебя. Где записывающее устройство?

Мое сердце колотится, но я не подаю вида.

— Какое устройство?

— Они бы не отправили тебя без него.

Я прищуриваюсь.

— Отправили.

— Чертова ложь.

— Ладно, если ты уже обыскал меня, то понял, что у меня его нет.

— Из тебя плохая лгунья.

— Я не лгу.

Он встает и хлопает рукой по тумбочке рядом со мной.

— Где оно? — кричит он.

— У меня его нет.

Наклонившись, он зажимает мои волосы в кулак и дергает мою голову назад. Я вскрикиваю от сильной боли, когда мое тело принимает положение, причиняющее боль.

— Где?

— Не знаю, — кричу я. — У меня ничего нет.

— Ты заплатишь за это, — рычит он, наклоняясь ближе. — Ты будешь страдать из-за своей ошибки.

— Я ничего не делала, — говорю я снова, но сама не верю своим словам.

Он поднимает руку и щелкает пальцами.

— Мэтью, позови восьмерых мужчин. Эта девушка нуждается в очищении.

Очищении? Что, черт возьми, это значит?

— Отпусти меня, — кричу я, пытаясь подтянуть колени под себя.

Кто-то хватает меня за ноги, дергая, затем привязывает их к кровати. Джош вжимает мое лицо в подушку так сильно, что я с трудом могу дышать, а затем задирает мое платье выше талии. Нет. Боже. Нет.

— Нет, — кричу я в подушку. — Нет, пожалуйста.

Его рука так сильно обрушивается на мою задницу, что звук удара разносится по всей палатке. Я кусаю подушку, чтобы заглушить болезненный крик, и продолжаю бороться, извиваясь всем телом, но ничего не получается — я не могу сражаться, когда связана. Джош возвращает руку к моим волосам и снова дергает за них.

— Ты пожалеешь, что не сделала этого. Мэтью, ты можешь быть первым.

Быть первым.

Нет.

— Пожалуйста, — умоляю я. — Пожалуйста, не надо.

Страх застревает у меня в горле. Мне никогда в жизни не было так страшно. Я не могу дышать. Не могу думать. Не могу шевелиться. Я беспомощна, полностью в его власти. Мне хотелось бы никогда не приходить сюда. Хит был прав — это была ужасная и глупая идея. Как я посмела подумать, что способна на это? Кого хотела обмануть? Слезы текут по моим щекам, стекая на постель, и я снова и снова умоляю их остановиться.

Они не слушают.

Кто-то касается моей спины и проводит мозолистой рукой вдоль нее прямо к ягодицам. Я прошу и умоляю, мой голос охрип, но он мне ничем не может помочь — кажется, будто они меня не слышат. Я слышу, как расстегивается пряжка на ремне, и чувствую, как его штаны касаются моих ног, когда падают на пол. Тошнота подступает к горлу, от страха волоски на моей коже встают дыбом, и я мысленно молюсь, чтобы произошло чудо, чтобы кто-то пришел и остановил этот ужасный, драматичный момент в моей жизни.

И мои молитвы оказываются услышаны.

Вдалеке раздаются крики, и мерзкий мужик позади меня исчезает. Мне холодно, я обнажена, вокруг слышны безумные голоса — в основном Джоша. Я слышу слово «полицейские», а затем «Хит», прежде чем они все исчезают из палатки, оставив меня здесь одну, связанную.

— Вам нужен ордер! — слышу я чей-то крик. — Это частная территория.

Сирены заполняют пространство, и мои слезы превращаются в частые всхлипы.

Полог палатки открывается, и знакомый голос произносит:

— Господи Иисусе.

— Танк? — хриплю я.

— Сейчас я прикрою тебя, — говорит он, его голос твердый и ледяной. — Прости.

Он быстро опускает мое платье, прикрывая меня, а затем с легкостью развязывает путы. Через секунду я встаю и бросаюсь в его объятия. Он прижимает меня к себе. Кажется, он от этого не в восторге, но у него нет выбора, потому что я уже в его объятиях. Рукой он обнимает меня за талию, и я прижимаюсь лицом к его груди.

— Ты пришел.

— Прежде чем сделаем что-нибудь еще, ответь на один вопрос, — говорит он, и его голос такой сердитый, что я вздрагиваю. — Они причинили тебе боль?

— Нет, — шепчу я. — Не ту, о которой ты подумал — ты как раз вовремя, — я отстраняюсь и смотрю на него.

Он чертыхается, когда дотрагивается до моего лица.

— Кто это сделал?

— Джош.

— Я убью его. Убью, черт возьми.

Он подхватывает меня на руки и выносит из палатки.

Прямиком в хаос.