Понедельник 10 января 2011 года
Дорогой Джим!
Спасибо за виртуальные цветы. Как ты узнал, что дельфиниумы – мои любимые? Порой у меня такое ощущение, будто мы знаем друг друга целую вечность, а не те несколько недель, как на самом деле. Я ищу в Интернете, что бы такое послать тебе в ответ, так что будь готов получить ответный подарок. И спасибо за новое фото! Ты такой красавец! Скажу честно, даже в моем возрасте я все еще заглядываюсь на мужчин. Я часто ловлю себя на том, что постоянно делаю это. Честное слово, повстречайся ты мне на улице, я бы точно на тебя оглянулась. На первом снимке я толком не рассмотрела твои волосы. Зато теперь знаю, какие у тебя шикарные серебристые локоны! Похоже, я в тебя влюбилась. Как тебе это? Надеюсь, ты не против?
Кстати, ты спрашиваешь, есть ли у меня партнер. Есть, но не он, а она, и ее зовут Вики. Предвижу твой вопрос и потому спешу на него ответить – нет, я не считаю себя лесбиянкой. Я вообще никем себя не считаю, кроме как Лорелеей.
Нет, конечно, все те годы, что я была с Вики, я вообще не думала про мужчин. Мне было с ней прекрасно. Она моя соседка, и она оказалась рядом в ту ночь, когда мы обнаружили Риза. В ту ночь, когда он покончил с собой. Мы с ней быстро сошлись. Затем в один прекрасный день она поцеловала меня. И это все решило. Я обожала ее. Обожала всей душой. Но, как и все, кто любит меня, жить со мной под одной крышей она не смогла. Через несколько лет она поселилась отдельно, мы перестали спать вместе, но остались подругами. Хорошими, верными подругами. Она была просто чудо, само совершенство. Жаль, что ее больше нет рядом.
Ну вот, еще одно письмо, еще одно признание. После Вики я не посмотрела больше ни на одну женщину. Именно поэтому я не считаю себя лесбиянкой. Думаю, это было одно-единственное прекрасное исключение.
Да и отец детей еще жив! Дорогой Колин. Прекрасный человек! О боже, что я говорю. Был прекрасный и, вероятно, в известном смысле им остается. Он был хорошим отцом нашим детям, но разлюбил меня. Я же ему этого не простила. Боюсь, я слишком принципиальная. Если я с кем-то, то это должно быть все или ничего. А еще я ужасно влюбчивая. В некотором смысле он сам виноват в том, что произошло между мной и Вики. А теперь… Не знаю даже, как бы это поделикатней тебе сказать. В общем, он живет с бывшей подружкой нашего сына и ее маленькой дочкой, которая – а теперь приготовься! – приходится ему внучкой! Ему шестьдесят семь, а ей тридцать восемь. О боже, как же это омерзительно! Нет, действительно. Мы с ним не общаемся уже многие годы. С того момента, когда я об этом узнала. Кому, как не мне, знать, что порой любовь можно найти в самых неожиданных местах. Но только не там. Нет. Где угодно, но только не там.
Но хуже всего и всех ОНА. Кайли. По крайней мере, Вики была хорошим человеком. Кайли же законченная стерва. Честное слово. Змея подколодная, вот кто она такая. В конечном итоге именно она разрушила нашу семью.
Удушила бы ее!
Ну как тебе очередная история моих бедствий? А пока читай, мой красавчик. Посылаю тебе страстный поцелуй, виртуальный, но от всей души.
С любовью, твоя Л.
xxxxxxxxxxx
Апрель 2011 года
– Привет, пап! – Мэг села с ним рядом в кресло еще до того, как он заметил, как она прошла через шикарное фойе бутик-отеля в Миклтоне.
– А, это ты, Мэг. – Для своих шестидесяти лет он достаточно быстро поднялся на ноги. Он наклонился к ней, чтобы обнять, но Мэг сжалась и отпрянула, и его жест превратился в неуклюжее, подростковое лапанье. – Ты прекрасно выглядишь, просто потрясающе. Смотрю, ты похудела.
– Да, – пробормотала она. – Странно, но после нашей последней встречи с меня буквально все стало сваливаться.
– Это все похороны Вики, – в свою очередь, пробормотал отец, как будто не слышал ее слов. – Неужели мы так долго не виделись?
– Похоже, что да.
Колин откинулся в плюшевом кресле и посмотрел по сторонам.
– Милое место, – сказал он. – Если не ошибаюсь, раньше здесь был обувной магазин. – Внезапно он подмигнул и рассмеялся. Мэг продолжала смотреть на него пустыми глазами. – А где Молли?
– У себя в комнате, – ответила Мэг. – Смотрит бесконечные сериалы и шлет СМС своим подружкам. – Ее голос был сух, как пыль.
Колин кивнул и улыбнулся.
– Ну, а как твои дела? Как ты себя чувствуешь?
– Ты о чем?
Колин слегка понизил градус напускной веселости.
– О твоей матери, конечно, – сказал он. – Что ты мне о ней скажешь?
– Ты и сам знаешь. Что может чувствовать дочь, которая похоронила свою мать? Ведь она заморила себя голодом до смерти в доме, забитом всяким дерьмом, так что ее дочери понадобится как минимум две недели, чтобы это дерьмо оттуда выгрести. Но даже тогда нужна будет еще пара недель, чтобы вычистить его окончательно. Вот так я сейчас себя чувствую. Спасибо.
Мэг сердито откинулась на спинку кресла и сложила на груди руки. Колин пристально посмотрел на нее, затем наклонился и прикоснулся к ее руке. Мэг мгновенно отдернула руку.
– Нет-нет, я не просила никакого сочувствия. Я легко без него обойдусь. Мне нужна лишь помощь.
– Понял, – ответил Колин, убирая руку. – Отлично тебя понял. Именно за этим я здесь. Чтобы помочь. Неужели все так плохо?
Мэг вздохнула и слегка поникла.
– Даже хуже, чем в самом худшем из кошмаров, какие только я себе представляла. Нет, серьезно, это… это… – Она с удивлением поймала себя на том, что плачет.
Отец снова дотронулся до ее руки, Мэг же снова стряхнула его руку, не зная, сможет ли когда-либо снова принять его прикосновение. Смахнув слезы, она продолжила:
– Это просто какой-то ужас. Особенно на первом этаже. Туда даже дневной свет не проникает. Она завалила весь этаж грудами дерьма до самого потолка. Остался лишь узкий коридор. Ну, ты понимаешь, среди этих груд. Они там как стены. А вонь, – она поднесла ладонь ко рту. – Ты даже не представляешь, какая там мерзкая вонь. И посреди этой помойки стоит ее кресло, грязное и замызганное. В нем она и жила все последние годы. – Мэг в упор посмотрела на отца. Наконец-то у нее нашлись силы посмотреть ему в глаза. – Да-да, она жила в этом кресле. Спала в нем. Ела в нем. – Мэг передернуло, и она опустила взгляд. – Боже, ведь это так трагично.
Колин вздохнул и прижал пальцы ко рту.
– Мне больно это слушать, – сказал он. – Такое чувство, будто я…
– При чем здесь ты? Это вообще не имеет к тебе ни малейшего отношения. Это касается всех нас. И всего. О боже. Я давным-давно говорила тебе, что она больна. Она всегда была больна. Это… – Она на миг умолкла. – К этому все шло.
Колин покачал головой.
– Ты так считаешь?
Мэг кивнула.
– Позволю себе не согласиться, – возразил Колин. – Думаю, был момент, когда все могло сложиться иначе. Момент, когда мать могла выбрать, как ей дальше жить.
– И когда же он был, этот момент?
Колин пожал плечами.
– Риз, – сдавленным голосом произнес он. – Этим моментом стала для нее смерть Риза.
Мэг кивнула.
– Но как мы могли допустить то, что случилось? Ведь мог бы хотя бы один из нас что-то предпринять? Я это к тому, что не было никаких признаков, никаких ранних звоночков. И Риз ничего не оставил – никакой записки, никакого объяснения. Как будто не было никаких причин.
– Думаю, мы могли бы помочь маме. После того, как это случилось.
– Но она не желала ничьей помощи! – выкрикнула Мэг. – В этом-то и все дело. С ней все было в порядке. – Мэг изобразила щебетание Лорелеи. – Да-да, абсолютно в порядке. Мой сын мертв, ля-ля-ля. Нет, – покачала она головой. – Если честно, я не думаю, что мы могли хоть что-то сделать. Как можно помочь тому, кто считает, что с ним все в порядке?
Колин с печальной улыбкой кивнул.
– Но в любом случае я должен был его понять. Почему-то он это сделал? О чем думал? Может, будь у нас объяснение, мы смогли бы пережить эту трагедию. Нашли бы способ. Но объяснения не было, и каждый из нас как будто сорвался…
– Неправда, я никуда не срывалась, – резко перебила его Мэг.
– Может, ты и нет, но это еще не значит, что тебя не терзали твои собственные демоны. Но хуже всего из нас всех пришлось твоей бедной матери. Мы как будто… – Колин на миг умолк. – Мы как будто молча обвиняли друг друга. И продолжали обвинять и дальше. – Он вздохнул. Повисло молчание.
Первой его нарушила Мэг.
– Ну ладно. Думаю, ты проголодался. Может, поднимемся ко мне в номер? Как ты смотришь на то, если мы попьем чаю?
Колин просиял.
– Спасибо, с удовольствием, – ответил он.
Март 2005 года
– Ты просто ангел, Лорри. Не знаю, что бы я без тебя делала. – Вики повернулась в кресле-каталке и пожала костлявую руку Лорелеи, лежавшую на одной из ручек.
– Не смеши меня, – ответила та. – Подумаешь, какая ерунда.
– Неправда, – возразила Вики, – не ерунда. Можно подумать, я не знаю, каких трудов тебе это стоит. Признайся, ты с куда большим удовольствием осталась бы дома, вместо того чтобы катать меня по всему городу.
– Дорогая, моя машина – продолжение моего дома, поэтому никакой это не труд. Сейчас для меня самое главное, Вик, чтобы тебе стало лучше. Давай, выздоравливай. Ради девочек. Ради меня.
Лорелея пожала ей плечо и принялась толкать кресло-каталку дальше по коридору. На улице стоял солнечный, чуть ветреный день. По небу плыли кружевные облака, тихо о чем-то перешептывались, шурша листьями, деревья. Какой резкий контраст по сравнению с тем, что было до этого. Три часа химиотерапии в темной больничной палате, Вики рассеянно листала старые номера воскресных приложений, которые Лорелея приносила ей в больницу, радуясь тому, что ее хламу наконец нашлось достойное применение. Эти старые газеты действительно привносили в ее нынешнюю жизнь спокойствие и разнообразие, пока она пила теплый сок из пластикового стаканчика. Время тянулось мучительно медленно. Даже слова и прикосновения рук Лорелеи были бессильны что-то изменить.
Еще пара дней, и все, она вернется домой. По крайней мере, пока все. До следующего раза. А следующий раз наверняка будет, учитывая, с какой скоростью рак расползается по ее телу, как будто для него это что-то вроде экскурсии. Сначала уплотнение размером с горошину в правой груди, затем, когда он пробился сквозь кордон лимфоузлов, боли в грудной клетке (во время операции узлы удалили, словно спутанный комок водорослей, вместе с грудью). Затем рак, как дурной запах, вновь заявил о себе уже во второй груди. Пока с ним борются, пытаются убить мерзавца, пока тот еще в зачаточном состоянии. Но господи, какой же он настырный. Никакого уважения к врачам, к их ловкому обращению с иглами или радиографом. И все равно, как твердили ей все, она была крепка, как бык (Вики не совсем нравилось такое сравнение, хотя она и подозревала, откуда оно пошло) и настоящий боец. Что ж, с этим не поспоришь. Она всегда была такая, всю свою жизнь. Она не привыкла сдаваться. И все же со временем бороться ей было все труднее. Три рецидива рака, три периода лечения, груди нет, волос нет, тела нет (раньше она и представить не могла, что под складками лишнего веса у нее скрывается фигура Памелы Андерсон, вернее, этакий старый мешок с костями). Господи, как же она устала. Похоже, ее знаменитый боевой дух тоже понемногу начинал иссякать.
С другой стороны, ее болезнь в известном смысле пошла на пользу Лорелее. Помогла проявить ее самые лучшие качества. Она возила Вики по врачам. Доставляла в лабораторию ее анализы, держала ее за руку. Когда ее не тошнило, покупала ей шоколадки, а когда тошнило – поила имбирным чаем. Она выслушивала все, что говорили врачи.
Во время консультаций со специалистами Вики неизменно казалось, будто она принимает участие в неком шоу: что она, как китайский болванчик, должна в нужный момент улыбаться, в нужный момент кивать, в соответствии с замыслом режиссера. В любом случае, она никогда не помнила, что они ей там говорили. Слава богу, у нее была Лорелея. Та запоминала все и даже разноцветной шариковой ручкой делала записи в небольшом блокноте.
Нет, Вики вовсе не была глупа. Она знала, откуда у Лорри столько сил – кроме Вики, в этой жизни у нее ничего не осталось. Мэган жила в Лондоне и была в очередной раз беременна, а значит, не могла лишний раз приехать в матери, как из-за беременности, так из-за целого выводка детей. Бет уехала жить за тридевять земель, в Австралию. Рори прожигал жизнь в Таиланде, а Колин… Бррр, Колин. Ей было противно даже вспоминать об этом мерзавце.
Оставалась только Вики. Последний осколок ее некогда большой семьи. Вики была ей дороже собственной жизни. Порой она бывала врагом самой себе. Нет, конечно, ради Вики ей пришлось пойти на некоторые жертвы, но иного выхода просто не было. По крайней мере сейчас.
Милая, нежная Лорелея, она была не настолько глупа. Понимая, что на эту Пасху к ней никто не приедет, она провела день с Вики и ее дочерьми в их крошечной квартирке.
Она появилась там днем, прогнувшись под грузом пасхальных яиц и нарциссов. Вики и Мэдди приготовили ягнятину с кускусом и жареными овощами под сметанным соусом; сверху блюдо было посыпано тыквенными семечками. За столом они обменивались друг с другом многозначительными взглядами, наблюдая за тем, как Лорелея с опаской ковыряется в тарелке. Ей стоило немалых усилий заставить себя попробовать столь нетрадиционное для Пасхи угощение, не сказав при этом что-то вроде: «Все это, конечно, очень мило, но я не понимаю, зачем было тратить столько сил на обыкновенную баранью ногу».
– Как вкусно! – неожиданно заявила она. – Вы обе просто обязаны иметь свое собственное кулинарное шоу. Вы настоящие мастерицы кулинарного искусства.
– Только не я, – возразила Вики. – Скажи спасибо Мэдди. – В нашей семье она гастрономический гений.
С этими словами она тепло улыбнулась дочери. Та немного страдальчески улыбнулась ей в ответ. Поскольку Вики неизменно занимала сторону Мэдди в отношении того, что они между собой называли «вонючим скандальчиком», из-за которого они из дома Бердов перебрались в эту симпатичную квартирку буквально за углом, отношения Вики со старшей дочерью расцвели как никогда. И хотя Вики наверняка устала повторять, что дочь – лучшая подруга своей матери, в том, что касалось их с Мэдди, именно так оно и было. Как будто этот «вонючий скандальчик» неким удивительным образом открыл им иную, безопасную дорогу в потенциально опасные годы, когда Мэдди была подростком, в объезд или в обход того ада, которого Вики ждала и к которому готовилась все четырнадцать лет с момента рождения дочери. Но нет. Ни единого сердитого слова, ни одного обиженного вздоха, ни единого хлопка дверью. Лишь дружба и взаимное понимание. Вики воспринимала это как подарок судьбы. А в этом году, после того как ей поставили диагноз, эта связь стала еще прочнее и глубже.
– Я люблю тебя, – произнесла она одними губами, глядя на дочь. Та закатила глаза и улыбнулась.
– Это просто удивительно, – продолжала между тем Лорелея, ничего не заметив. – Из моих детей никто не умеет готовить. По крайней мере, мне ничего об этом не известно. – Она резко усмехнулась и переместила на тарелке несколько зернышек кускуса.
– У Мэг неплохо получаются тушеные овощи, – возразила Вики, стараясь внести в разговор позитивные нотки, прежде чем тот окончательно скатится в болото жалости Лорелеи к самой себе.
– Тушеные овощи хорошо получаются у всех, – возразила та.
– Я бы не сказала. Здесь тоже требуется талант.
– Я надеялась, что хотя бы один из них проявит себя в кулинарном искусстве.
Вики и Мэдди снова переглянулись и обменялись едва заметными улыбками. Как когда-то дети самой Лорелеи: мол, ну-ну. Эти ехидные улыбочки неизменно злили Вики, когда она была до безумия влюблена в Лорелею. Но теперь она больше не была до безумия влюблена в нее. Эта иллюзия давно разбилась на мелкие осколки.
– И это говорит женщина, которая сама питается исключительно рисовыми пирожными и печеньем, – сказала она с теплотой в голосе.
– Какой смысл готовить, когда живешь одна. Когда-то я умела хорошо готовить. В молодости. Когда у меня появились дети, я все дни проводила в кухне. Сейчас же я просто не вижу в этом смысла. – С этими словами Лорелея положила на тарелке параллельно друг другу вилку и нож, хотя на самом деле не съела и половины порции. Вики тоже съела совсем чуть-чуть, скорее из вежливости и за компанию. Аппетита не было. Ее отравленный лекарствами желудок отказывался вместить в себя так много еды. Дочки продолжали есть, вернее, клевать, словно птички, как это часто делают юные девушки, как будто еда не доставляла им совершенно никакого удовольствия. Возможно, так оно и есть, печально подумала Вики. Никакого удовольствия. В это время в прошлом году она еще была здорова. К Лорелее приехала Мэган с детьми, и они все дружно взялись за уборку в ее кухне. Тогда еще никто ничего не знал ни про Колина с Кайли, ни про Рори и его омерзительный образ жизни. И да, в тот день еда была гораздо вкусней. Еще как!
– Прекрасный ланч, – сказала Лорри и даже прослезилась. – Просто замечательный.
– Спасибо, дорогая, – ответила Вики и через стол пожала ее костлявую руку. – Ты всегда была такая милая.
* * *
От кого: [email protected]
Кому: [email protected]; [email protected]; [email protected].
27 марта 2005 года
Привет, мои дорогие дети!
Я пишу это письмо, сидя в кафе в Мадриде. Решил пожить несколько недель один, вне коммуны. Думаю, всем нам время от времени необходимо побыть одним. Тем более что в последнее время ситуация накалялась. Скажем так, сейчас она накалилась больше, чем обычно. У Эйди – это тот самый парень, с которым живет Кайли, – что-то вроде нервного срыва или мании, и что там у него. Не знаю. Не уверен. Но, насколько мне известно, он должен принимать какие-то лекарства, однако он отказывается их принимать. По этой причине теперь он неспособен спокойно воспринимать наши «отношения» и вообще не желает меня видеть. Если честно, то это произошло в очень даже удобный для меня момент. Раньше я надеялся, что со временем вы все примете мой выбор, который я сделал год назад. Но этого не произошло. Я же ужасно хочу всех вас видеть. Вы и я как будто находимся на противоположных сторонах кривого зеркала. Я вижу вас, но, как только пытаюсь дотронуться, вас уже там нет. Я понимаю, вокруг меня творится нечто совершенно безумное и одновременно смехотворное, но, с другой стороны, мы все, каждый по-своему, сделали в своей жизни не самый лучший выбор. Каждый из нас тащит на себе груз, о котором он не просил. Я очень надеялся, что вы поймете меня и дадите мне время и возможность наделать собственных ошибок, но я не виню вас за то, что этого не произошло. Вы мои дети. Я ваш отец. И должен быть лучше, чем я есть. Я прекрасно это понимаю. Если бы мой собственный отец – упокой господь его душу – поступил так же, как и я, думаю, я едва ли смог бы принять его выбор.
Пока что мне светит одно из двух.
А) Вернуться в коммуну, пережить то, что меня там ждет (знаю, ни один из вас не желает даже про это слышать, но, видит бог, я люблю ее, люблю всем сердцем), и продолжать надеяться, что вы когда-нибудь примиритесь с этим, хотя на самом деле этого не случится никогда.
Б) Махнуть рукой, притвориться, что ничего такого в моей жизни вообще не было, и ждать, что, возможно, вы все меня простите.
Выбор Софи, ей-богу…
А пока самое последнее фото Тиа. Ей сейчас пять с половиной. Она просто умница. Называет меня папой, если вам это интересно, и хотела бы в один прекрасный день увидеть всех вас, своих теть, кузин и кузенов. На Рождество мы ездили с ней в Ирландию. Там она тотчас подружилась со своими двоюродными братьями и сестрами с материнской стороны, но мою радость омрачала печаль по поводу того, что она ни разу не видела никого из вас, близких мне людей.
В общем, пока Эйди не поправится или уедет, я какое-то время пробуду в Мадриде и надеюсь, что, пока я здесь, я приму для себя решение по поводу всего, что происходит в моей жизни. Кроме меня и моих проблем, не забудьте позвонить матери на Пасху. Она проведет ее в обществе Вики, и, как вы наверняка знаете, возможно, это будет их последняя совместная Пасха. Пусть они почувствуют, что их кто-то любит.
Я тоже вас всех люблю. Вы даже не представляете, какую острую боль я испытываю из-за того, что я не с вами, зная, какие страдания я вам всем причинил. Счастливой вам Пасхи, мои прекрасные дети.
Люблю, целую, обнимаю.
Ваш отец.
Xxx
* * *
Мэган обвела взглядом стол. Это был, как они говорили друг другу, не день, а сплошные праздники. Восьмой день рождения Элфи. Пасхальное воскресенье. И еще, впервые проведя неделю вместе со всем пятым классом в детском лагере, домой вернулась Молли. За столом в произвольном порядке сидели все трое ее детей, Билл, его брат Фрэнк, подружка Фрэнка, Соня, их сын Фрэнк-младший, недавно овдовевший отец Билла, Бобби, и недавно разведенная ее лучшая подруга Шарлотта, она же мать лучшего школьного друга Элфи, Джеймса.
По такому случаю из других частей дома принесли дополнительные стулья, а Шарлотта захватила с собой четыре столовых прибора. По случаю праздника в качестве закуски были поданы устрицы и креветки с чесночным майонезом. В данный момент сидевшие за столом освобождали свои тарелки от жареного барашка с овощами в соусе из красного вина. Мэг, которая не могла похвастать тем, что она прирожденный повар, приготовила все эти угощения благодаря поваренной книге. Из-за предстоящих хлопот она поднялась уже в семь утра, разложила все ингредиенты на столе, скотчем приклеила к кафельным плиткам заранее распечатанный лист с указанием времени кулинарных операций, убрала волосы в хвост и взялась за дело. В отличие от обычных дней, она не стала ни на чем экономить, равно как не стала покупать готовый соус или картофель-фри. Нет, она собственноручно приготовила все с нуля. Это была их первая семейная Пасха за четыре года, сама она была беременна своим последним – она поклялась себе в этом – ребенком, и ей хотелось, чтобы это был идеальный день. Идеальный во всех отношениях.
Билл улыбнулся ей через стол.
– Отличная работа, – похвалил он. Мэган улыбнулась. Его слова как будто согрели ее изнутри. Последние несколько лет отношения между ними не ладились. Пару лет назад она даже выставила его за порог, сказав, что не может жить с человеком, у которого два мобильника, который едва ли не каждый раз ночует в офисе, с человеком, который орет на собственных детей, а на ее вопросы отвечает невнятным мычанием.
Она знала, что у него есть другая женщина. Возможно даже не одна, а целый их выводок. Если честно, ей было все равно. Лежа по ночам в постели одна, она представляла, как он где-нибудь в гостиничном номере, выпучив глаза и высунув язык, трахает сзади какую-нибудь изящную блондинку. Увы, эта картинка ничуть ее не расстраивала. Она представляла, как в звездную лондонскую ночь он лежит на одеяле с ее соперницей, миниатюрной и женственной, как кончиками пальцев гладит ее лицо, как с любовью и нежностью смотрит ей в глаза. Увы, это тоже ее не трогало. Подумаешь, пожала она плечами, по крайней мере, он хотя бы с кем-то счастлив.
Но в том-то и беда, что счастлив он с ними не был. С кем бы он там ни спал, с кем бы ни крутил романы, кого бы ни трахал, кого бы ни любил, он все равно ощущал себя несчастным. Именно поэтому она и выставила его вон. Он вернулся через три дня, с крошечной золотой птичкой на цепочке в коробочке из магазина «Либерти», и сказал:
– Пожалуйста, дай мне еще один шанс.
Как странно, словно по мановению волшебной палочки, все тотчас изменилось. Никакого крика, никакого ора, никаких односложных ответов, никаких ночевок вне стен дома. Спустя год, окончательно поверив, что они наконец вырвались из порочного круга, она предложила обзавестись еще одним – последним – ребенком.
– Я хотел предложить свадьбу, но раз ты предпочитаешь ребенка…
– Может, сначала ребенок, – с улыбкой ответила она, – и только потом свадьба?
Через полгода она забеременела.
– Кстати, – сказала она, дождавшись, когда голоса за столом стихнут, – в четверг я ходила на УЗИ, чтобы определить пол ребенка.
Шарлотта и Соня взволнованно ахнули. После двух практически не отличимых друг от друга мальчишек (да-да, когда они сидели, Элфи и Стэна было почти невозможно отличить друг от друга) и шестилетнего перерыва большинство присутствующих явно склонялись в пользу девочки. Если честно, Мэган была не против. Ее матери вроде как повезло: двое мальчишек и две дочери, но зато чем все это кончилось? Так что Мэг было все равно, главное, чтобы это был счастливый ребенок. Здоровый, счастливый ребенок с подкупающей улыбкой, послушный, не капризный.
– Это будет… – она выдержала театральную паузу и лишь затем, зная, что сейчас разочарует большинство тех, кто сейчас здесь сидит, едва ли не со злорадством закончила: – Еще один мальчик!
Разочарование присутствующих не скрылось от нее, хотя они и постарались завуалировать его в восторженных восклицаниях. Мэг улыбнулась. Ее четвертый ребенок. Последний. Она не могла дождаться встречи с ним. Пусть он станет для них самым главным на свете, той осью, вокруг которой будет вращаться вся их семья. Всеобщий любимец, он всегда будет в центре их внимания, даже если для этого потребуются все ее силы. Этот мальчик никогда не пропустит пасхальный обед, никому не нужный, никем не замечаемый. Мой мальчик, мой самый любимый мальчик, подумала она, потрогав живот.
После обеда, взяв мобильник, Мэг отправилась в самую тихую часть дома и, закрыв за собой дверь, позвонила матери. В ожидании, пока та ей ответит, Мэг вздохнула. Последний раз она навещала мать почти два месяца назад, и теперь ее терзали муки совести.
Вот она, обласканная любовью всей семьи, ее будущее как на ладони, светлое и счастливое, как в кино, на подходе еще один ребенок, как и она, любимый и желанный. В то время как мать за многие мили отсюда делит свой пасхальный обед со своей умирающей возлюбленной. И ей, старшей и любимой дочери, полагалось быть там, с ней. Мэг это знала. Возможно, для Вики это последняя Пасха. Если бы Мэг поехала к матери, она бы помогла остальным, пусть на время, забыть про хаос, царящий в их безумном семействе. Однако, рассмотрев этот шаг под всеми возможными углами, она поняла, что должна поступить эгоистично. Элфи хотел, чтобы на день рождения рядом с ним был его друг, Молли только что вернулась домой из поездки и не горела желанием снова собирать вещи и вновь трястись многие мили в машине, чтобы потом спать в чужой постели. Отца Билла тоже не хотелось оставлять одного – это его первая Пасха с тех пор, как он овдовел. Нет, она пригласила Лорелею, но лишь затем, чтобы ее потом не мучила совесть. Она ее не мучила. Совершенно.
– Привет! – сказала она, когда Лорелея на десятый раз наконец взяла трубку.
– Привет, дорогая. Как приятно слышать твой голос. Как там у вас дела?
– Хорошо, – уклончиво ответила Мэг. – Какой прекрасный день. А у тебя?
– Как тебе сказать… Все хорошо. Лучше не бывает.
– Где ты сейчас?
– Я у Вики. Мы только что попили чаю с пирожными.
– Это которые ты всегда себе покупаешь?
Мать сухо усмехнулась.
– Нет, моя дорогая. Только не сегодня. Впрочем, пирожные я действительно купила, но другие.
– Признайся, ты опять заставила всякой всячиной свою плиту? – Мэг пыталась говорить мягко, однако даже сама услышала в своем голосе раздражение.
Лорелея вздохнула. Мэг стало стыдно.
– Как там Вики? – спросила она, меняя тему.
– Держится. Ну, ты понимаешь. Выглядит просто кошмарно. Но ее дочери просто чудо. Поддерживают ее, как могут. Не отходят от нее ни на шаг.
Мэган ничего не сказала. Произнесенные в певучей манере Лорелеи, слова матери прозвучали совершенно невинно, но били наповал, как залп из двуствольного ружья.
– Случись такое с тобой… – осторожно начала Мэг.
– Я знаю. Я все прекрасно знаю. И тем не менее…
– Что – тем не менее?
– Не знаю. Все это так печально. Все. Абсолютно все. Все, что с нами случилось. Когда-то мы были такой дружной семьей. А теперь как какие-то цыгане, разбрелись кто куда.
Мэган на миг вспомнила мерзкое письмо от отца, которое она утром получила по электронной почте. Она прочла его и стерла примерно за тридцать секунд.
– Это жизнь, как ты понимаешь. Все семьи разные.
– Интересно, а как…
– Что интересно?
– Не знаю. Просто иногда я задаюсь вопросом, как бы сложились наши жизни, если бы Риз не… ну ты понимаешь…
– Не повесился? – закончила Мэг и поморщилась. Наверно, это прозвучало слишком резко, но, с другой стороны, ее матери почти шестьдесят. Риз свел счеты с жизнью четырнадцать лет назад. За это время уже можно было прийти в себя. Так что пора научиться называть вещи своими именами.
– Нет! – почти выкрикнула Лорелея. – То есть да. Как ты думаешь, Мэгги, мы были бы ближе друг к другу, если бы Риз был жив?
Мэг свободной рукой рассеянно погладила живот.
– Этого нам никогда не узнать, – вздохнула она.
– Я иногда просто поражаюсь тому, как легко мы это пережили. Ну, ты понимаешь. Иногда я думаю… честное слово, я почти не горевала. Удивительно, не правда ли?
Мэган резко втянула в себя воздух – у нее даже кольнуло под ребрами.
– То есть я, конечно, горевала. Но я по-настоящему не…
Мэган молчала. Интересно, что мать скажет дальше. Почему-то ей заранее сделалось страшно.
– Я не была убита горем. Тебе не кажется это странным? А ведь он был мой младшенький. Мой любимец. Я же не была убита горем.
Последующее молчание Мэган как губка впитала в себя недоумение Лорелеи по этому поводу. Было ясно: мать призналась в этом впервые, она только что осознала этот факт и не знала, как к этому отнестись.
– Согласна, мама, это странно. Очень странно и… – Она снова потерла живот, своего младшенького, и попыталась подобрать слова. Она поймала себя на том, что впервые в жизни ей представилась возможность заглянуть матери в душу, посмотреть, что там внутри, и, может, даже что-то там изменить. – Думаю, это как-то связано с твоими привычками. С твоей склонностью… собирать вещи. Думаю, это помогало тебе пережить горе. Ты потому не выбрасываешь вещи, что это отвлекает тебя от печальных мыслей, не дает эмоциям взять над тобой верх. Мне кажется…
– Мэгги, подожди! – восторженным голосом перебила ее мать. – Девочки только что внесли торт. Он прекрасен – сверху залит желтой глазурью и весь в цыплятах и пасхальных яйцах. Жаль, что ты его не видишь! Нет, он просто прелесть. Такого красивого пасхального торта я еще ни разу в жизни не видела! Ой, ты только посмотри, в самом центре шоколадное гнездышко. Нет, это просто прелесть, а не торт!
Мэган вздохнула и убрала со лба волосы. Нет, она ошиблась… Мать не готова к серьезному разговору. Она свернула разговор и вернулась за стол.
* * *
Бет сидела на террасе своей сиднейской квартиры. На коленях у нее лежала открытая книга. Впрочем, она не прочла в ней ни строчки, продолжая смотреть куда-то в пространство. Она так сидела вот уже почти три минуты. Последнее время такое случалось с ней все чаще и чаще. Она как будто выключалась, теряя сознание с открытыми глазами. Через пару мгновений она пришла в себя и тряхнула головой, отгоняя оцепенение. Затем посмотрела из стороны в сторону, пытаясь припомнить, что до этого делала, с кем была. Бет вспомнила, что сегодня воскресенье, что сейчас она одна, но через час должна быть дома у своего бойфренда Ричарда, и перед этим ей нужно принять душ и переодеться. Она убрала от лица волосы, закрыла книгу и встала.
Наверно, ей следует обратиться по поводу этих «отключек» к врачу. Что, если такое случится, когда она будет сидеть за рулем? Всего лишь пару дней назад с ней это произошло на работе.
– Бет, Бет! – окликнул ее начальник. – Бет? Земля вызывает, Бет!
Тогда все рассмеялись. Она же нервно улыбнулась и буркнула, оправдываясь:
– Простите, замечталась.
Нет, не замечталась. Правильнее было бы сказать, перенеслась в никуда.
Она приняла душ и переоделась, прицепила к челке заколку, застегнула ремешок черно-белых туфель на пробковой платформе, посмотрела на себя в зеркало, устало улыбнулась и поехала к Ричарду. Он встретил ее в дверях, одетый в свою обычную одежду – рубашку с короткими рукавами и джинсы. Он никогда не заморачивался насчет тряпок. Бет иногда казалось, что они довольно странная пара. Она вся такая гламурная, вечно в каких-то бантиках-брошечках-бусиках, он – простой, мускулистый, непритязательный парень.
Ричард притянул ее к себе – он всегда так делал, – словно мать маленького ребенка.
– Ммм, – произнес он. – Как вкусно пахнет.
Уезжая из дома, она побрызгала себя духами, купленными в местном бутике – их название было для нее в новинку, – Бет надеялась под их ароматом спрятать свое старое «я». В последнее время она буквально зациклилась на подобных вещах. Все в ней должно было быть «ее» – ее коронные духи, ее косой пробор, ее челка, заколка с бриллиантом, туфли в ярких тонах, розово-красная губная помада. Она была узнаваема с первого взгляда. Для других, но не для себя. В собственных глазах она по-прежнему оставалась чужой для самой себя.
– Посмотри, что я для нас купил, – сказал Ричард, подводя ее к кухонному столу и открывая ящик. С этими словами он вытащил пару пасхальных яиц и протянул одно ей.
– По четыре доллара за штуку. Счастливой Пасхи!
Бет держала яйцо на ладони и растерянно смотрела на него. Они всегда выбивали ее из колеи, эти милые английские штучки. Ричард их просто обожал. И знал, где можно купить пасхальные яйца. Бет же они всегда напрягали.
Она уже давно говорила с австралийской гнусавинкой, пересыпала свою речь австралийским сленгом, она давно стала австралийкой. Причем стопроцентной. Ей не нужны были эти милые «напоминания о родине». Для нее они были сродни чуточку зловещим открыткам от старых врагов.
– Спасибо, – сказала она, обнимая Ричарда. – И тебе тоже. Прости, но я не додумалась купить тебе подарок.
– Ничего страшного, – успокоил он Бет. – Я и не рассчитывал. К тому же я в курсе, что Пасха для тебя не самое счастливое время…
Бет улыбнулась и пожала плечами. Она в самом начале их знакомства рассказала ему про Риза. Не могла не рассказать. Как можно познакомиться с кем-то, не услышав неизбежный вопрос: «У тебя есть братья и сестры?» Нет, можно было и солгать или, по крайней мере, умолчать. Но она не была на такое способна. Не была и вряд ли когда-нибудь сможет.
– Вы что-нибудь делаете дома? – спросил он. – В смысле, как-то отмечаете этот день?
Дома. При этом слове Бет содрогнулась. Ее дом здесь.
– Нет, – тихо ответила она. – Ведь это случилось четырнадцать лет назад, и теперь уже кажется далеким прошлым. По-моему, теперь у всех нас другая жизнь.
Ричард понимающе кивнул, как будто ее ответ его удовлетворил. Хотя на самом деле – нет. Он налил ей кофе, и они вместе расположились на диване. Он обнял Бет за плечи и взял в руки пульт от телевизора. Окно было широко распахнуто, ветерок колыхал легкие занавески. Впрочем, солнце еще стояло довольно высоко, из окна доносился размеренный, успокаивающий рокот прибоя, крики детей на пляже, гул потока машин по прибрежному шоссе.
– Новые туфли? – спросил он, глядя на ее обувь.
Бет тоже посмотрела на них и улыбнулась.
– Нет, я купила их пару месяцев назад.
– Симпатичные, – похвалил Ричард. – Даже очень. Хотя я отдал бы сотню долларов, лишь бы увидеть тебя в обычных шлепанцах.
Бет ткнула его под ребра локтем. Это была его стандартная шутка.
Она посмотрела на пасхальное яйцо, которое лежало перед ней на столе. Одного взгляда хватило, чтобы тотчас вспомнить детство.
В ее голове кружились и плясали эти давние эпизоды. Она просто не могла не думать об Англии: о матери, о бедняжке Вики, о беременной Мэган. Потом она подумала об отцовском письме, которое этим утром обнаружила в электронной почте. Это письмо напоминало огромный гнойный нарыв. Быстро пробежав его глазами и почти не вникая в смысл, она на пару секунд подвела курсор к ссылке на фотографию Тиа, но затем передумала – нет-нет, слишком рано, она не готова к таким вещам – и, передернувшись, закрыла письмо. Но в одном отец был прав. Ее семья, ее близкие – она должна им позвонить. Будь она нормальным человеком, нормальным по-настоящему, а не как сейчас, лишь нацепившей маску нормальности, которую собственноручно смастерила из теплого, душистого воздуха Сиднея, да и всей Австралии, она бы так и поступила. Она бы позвонила каждому и сказала: «Счастливой Пасхи. Как поживаешь? Как дети? Как ты сама? Что ты приготовила к празднику? Я так по тебе соскучилась. Я тебя тоже люблю». На это ушло бы минут десять, не больше. Зато все были бы счастливы. Увы, она не могла этого сделать, причем сама не знала почему.
Вместо этого она зарылась головой в подмышку Ричарда, опершись о его сильное, крепкое, надежное плечо, и мысленно вытащив себя из прошлого, заставила вернуться в настоящий момент.
* * *
Рори открыл электронную почту и перечитал письма. Он сам не знал, почему он это делал. Это было все равно что отковыривать края пластыря, присохшего над омерзительной инфицированной раной. В этом не было никакого смысла. Содержание письма тоже плохо укладывалось в голове. В это время в прошлом году они с отцом зависали в его тату-салоне. Теперь же отец жил с его бывшей подружкой и матерью его дочери в коммуне хиппи. Это письмо все-таки надо было перечитать. Вдруг он пропустил какое-то важное слово или фразу и потому превратно его понял? Но нет. Вот оно. Написано черным по белому. Адский любовный треугольник. Да нет же, еще хуже, любовный квадрат, потому что он тоже часть этой фигуры.
Он видел их каждый день, мужчин вроде своего отца, пожилых, уставших, забитых и запуганных женами, которые боялись уподобиться собственным друзьям, неспособных принять тот факт, что они никому не нужны. Они приезжали сюда, в этот уголок мира, и находили женщин, которые помогали им свыкнуться с мыслью, что быть лузером вовсе не так обидно, как кажется. И вот теперь его отец пополнил их ряды. Какой позор.
Неужели отец действительно думает, что он интересен Кайли? Что ей нужен его ум? Его тело? Его сексуальность?
Рори невольно поежился.
Конечно же, нет! Колин нужен ей лишь затем, чтобы сохранить связь с его семьей. Чтобы не утратить связь с ним, Рори, отцом ее ребенка.
Рори перечитал письмо еще раз и закрыл.
Правду про отца и Кайли он узнал несколько месяцев назад. Они оба написали ему. Такие покаянные письма. Раньше отец не поддерживал с ним связи. Это было первое письмо, которое Рори получил от него. И адресовано оно было не ему лично, а сразу всем троим его детям. Впрочем, Рори это не слишком задело. Подумаешь, пожал он плечами.
Он уже давно не переживал по этому поводу, давно оборвав те редкие оставшиеся нити, что когда-то связывали его с семьей. Так что какая разница? Его это не колышет. Ему наплевать, как там Мэган и ее дети. Ему наплевать, как поживает его чокнутая мамаша и ее больная подружка. Наплевать, что с этой дурочкой Бет и ее занудливым новым бойфрендом. Ему наплевать, как живут Кайли и ее ребенок и что, собственно, происходит с его собственным папашей. Наплевать, как Тиа его называет, – папой, дедом или кем-то еще. Кому вообще есть до этого какое-то дело? Ну серьезно?
Рори вышел из интернет-кафе и вытащил из кармана мобильник. Звонил Оуэн.
– Слушаю.
– Привет, ты где?
– На Му-2. Как раз иду домой.
– Какого хрена ты там забыл?
– Никакого, проверял электронную почту.
– Срочно давай сюда. Я серьезно. Прямо сию гребаную секунду.
Сердце Рори забилось как бешеное. Он ускорил шаг.
– Эй, что там у тебя происходит?
– Ты, главное, давай сюда. И убедись, что за тобой нет хвоста.
– Чего? – Рори машинально оглянулся. Он не знал, что ожидал увидеть, однако решил, что, если бы ему грозила какая-то напасть, он бы ее сразу заметил.
– Скажи, я должен это выбросить? Что мне делать?
Но Оуэн уже дал отбой. Рори почувствовал прилив адреналина. Он сам не заметил, как с ходьбы перешел на легкий бег, и то и дело оглядывался через плечо. Чтобы добраться до клуба, у него ушло минут двадцать. Когда он распахнул двери и шагнул в заднюю комнату, то уже обливался потом. Оуэн сидел за письменным столом. Работающий вентилятор ворошил листы бумаги на столе. Сам Оуэн выглядел удивительно спокойным. Непробиваемым. На стульях перед ним сидели двое тайцев в брюках и рубашках с короткими рукавами. Когда Рори вошел, оба вскочили и посмотрели на него. Рори смутно узнал одного из них. Где-то он его уже видел.
– Это он, – произнес Оуэн. – Тот самый человек, что поставляет в мой бар наркотики. Арестуйте его.
Оба тайца кивнули. Один из них встал и развернул Рори спиной к столу Оуэна; второй тем временем надел на него наручники. Затем руки тайца обшарили его карманы, откуда извлекли пакетики с таблетками и порошком. Его товар.
– Оуэн? – выдохнул Рори, глядя на своего друга снизу вверх и вдыхая запах теплого дерева письменного стола. – Ты что, приятель?
– Ты мне не приятель. Ты наркоторговец.
Оуэн поднялся и открыл тайским полицейским дверь. Ощущая на себе их крепкие руки, Рори умоляющим взглядом посмотрел через плечо на своего друга.
– Я серьезно, Оуэн, в чем дело? Что за фигня? Что происходит? – Последние слова он прокричал сквозь закрытую дверь. Его каблуки волочились по полу клуба. Девушки и посетители в ужасе смотрели на него. – Ради бога, да помогите же мне, хоть кто-нибудь! Оуэн!
Каким-то образом два полицейских-тайца выволокли его на улицу. Они что-то кричали ему на тайском, время от времени вставляя английские слова.
– Не дергайся. Просто иди вперед!
На улице их ждала полицейская машина. Идя в клуб, Рори не заметил никакой машины. Его грубо запихали внутрь и захлопнули за ним двери. Он оказался на раскаленном металлическом полу. Внутри фургон провонял потом и табаком. Машина медленно поползла по забитым людьми улицам. Рори закрыл глаза и снова увидел лицо Оуэна. Спокойное, непробиваемое выражение профессионального разочарования, а под ним – удовлетворение по поводу того, что он решил проблему и сумел выйти сухим из воды. Спас свой бизнес.
Рори сник. Черт, он едва ли не свято уверовал в то, что Оуэн его друг. А ведь голоса в его голове не раз твердили ему: «Не доверяй этому типу. Он преследует лишь свои интересы. На тебя ему наплевать». Но Рори пропускал мимо ушей эти предостережения и наивно убедил себя, будто занимает в грязном, продажном мирке Оуэна особое место. Разозлившись на самого себя, Рори больно вжал себе под ребра локти.
– Вот гад! – крикнул он, давая выход злости, и ткнул подметками в стены фургона. – Вонючий, гребаный гад!
Он был готов выть и плакать от отчаяния. Еще пару раз лягнув фургон, он попытался взять себя руки. Глубокий вдох. Выдох. Спокойно, чувак. Что случилось, то случилось. Это должно было случиться. Это висело над ним с того момента, когда в Испании он бросил Кайли одну с восьмимесячным ребенком. Молот и наковальня над его головой. И вот теперь они обрушились на него.
Ну что ж, подумал он. С кем не бывает.