1-я среда декабря 2010 года
Дорогой Джим,
Черт возьми, должна сказать тебе, что не думала о Рождестве вообще. Точнее, я бы даже сказала, что чаще всего я довольно бесцельно провожу эти дни и чувствую себя какой-то потерянной, как ребенок, упустивший воздушный шарик, который улетел в направлении горизонта. И который он никогда больше не увидит. Ха-ха! Все мои дети живут слишком далеко. (Конечно, я могла бы поехать и пожить у них, но, по-моему, я уже упоминала о своем глупом страхе, что не могу ночевать вне дома.) В последний раз я спала не в своей постели в самом конце своей семейной жизни. Это было в сельской больнице, в ночь перед рождением близнецов. И полагаю, это случалось и раньше, еще несколько раз перед рождением других моих детей. Я порядком подзастряла здесь. Но я так счастлива! Моих родителей, как я уже говорила, давно уже нет в живых, сестра живет на Корфу, так-то вот. А друзей у меня нет! Должна сказать, дети моей партнерши по-прежнему живут поблизости, в частности самая младшая, она очень любит меня, так что, возможно, у меня еще есть шанс получить приглашение. Но, откровенно говоря, Джим, меня действительно это не слишком заботит. Рождество для меня – просто еще один день в череде других многочисленных дней. Да и все они тоже меня не особо заботят. Надеюсь, я не кажусь старой кошелкой! На самом деле я совсем не такая. Честно. А учитывая, что в свое время мне пришлось пережить, учитывая все обстоятельства, я действительно довольно веселый человек! Ну а как ты? Куда собираешься на Рождество? Кто-то из твоих близких живет неподалеку? Или кто-то из друзей? Или, может, поужинаешь в местном пабе? Должна сказать, мне очень нравится его название. Мне кажется, что я совершила непоправимую ошибку в жизни, потому что не нашла для себя хороший местный уютный кабачок, куда можно было бы зайти, выпить бокальчик вина, увидеться с друзьями, которые ждали бы меня там каждый день!
Но, думаю, мой кораблик уже уплыл. Сейчас в местных пабах меню ужасно вредное для желудка, к тому же там постоянно пасутся эти понтовые шумные лондонцы на своих дурацких огромных автомобилях. И большую часть времени совершенно негде посидеть, выпить и поесть то, что хочешь.
Так или иначе, все это за гранью моего понимания. Но чем старше я становлюсь, тем больше у меня сомнений, что вокруг найдется для меня место. Такое ощущение, что все это принадлежит другим людям, ну ты понимаешь, кругом сплошные смарт-кафешки, в окнах которых торчат неряшливые личики. Вот как мне кажется. А здеcь, у себя дома, в окружении всех этих вещей я – Королева! Я в своем дворце! Которому принадлежу целиком и полностью. Ха-ха… (смайлик)
Во всяком случае, думаю, что в нашем возрасте мы все немного странноваты, согласен? Кстати, как лапа у твоей собаки? Надеюсь, что после операции она идет на поправку.
С любовью,
Лорри ххх
Апрель 2011 года
– Как тебе удалось поймать здесь сигнал? – спросила Молли, размахивая телефоном и в итоге направив его в сторону окна.
– Понятия не имею, – ответила Мэг. – Пойдем и попробуем поймать сигнал в отеле.
– Да уж, пожалуйста!
Отель был некоей приманкой, чтобы затащить сюда Молли. Она ненавидела кататься на лыжах и с большим удовольствием осталась бы в Лондоне и отправилась на рыбалку со своей лучшей подругой Джорджией. Но Мэг совершенно не прельщала перспектива сходить с ума из-за дочери-подростка четырнадцать дней и четырнадцать ночей подряд, и ей пришлось призвать на помощь всю смекалку, чтобы как-то заинтересовать и затащить сюда Молли. Когда им позвонили и сообщили о Лорелее, Билл как раз собирался покататься с мальчиками на лыжах. Молли тогда заявила: «Гм, а я вот совсем не уверена, что хочу в горы». Тогда Мэг спросила, не хочет ли она поехать с ней, и что она уже подыскала на сайте мистера и миссис Смит небольшой симпатичный, уютненький бутик-отельчик: «Смотри, я собираюсь остановиться здесь. Уверена, что не хочешь поехать со мной?» Тогда Молли воскликнула: «Круто! Да! Я с тобой поеду!»
Молли с детства бредила «красивенькими отельчиками», как она их называла. Когда ей было восемь, она решила, что, когда вырастет, непременно станет хозяйкой гостиницы. Она постоянно рисовала замысловатые эскизы собственной гостиницы: там были настоящие пальмы в спальнях и специальные кнопки, нажав на которые можно было «вызвать» столик с шампанским прямо из стены. А еще там имелось специальное меню, чтобы выбрать цвет полотенца. Но в настоящее же время ее мечты были связаны исключительно с тем, чтобы «работать кем-нибудь на телевидении, что-то продюсировать и руководить».
Путешествие по дому подходило к концу, и обратный путь показался более коротким и не таким извилистым. Ощущение, что в конце этого длинного туннеля замаячил свет, было настолько обнадеживающим, что на мгновение Мэг почувствовала себя в доме своего детства в безопасности и в какой-то степени даже поняла, что ощущала ее мать, пробираясь по лабиринтам этих душных коридоров, которые сама же и создала. Мэг закрыла входную дверь и сунула ключ в карман. На долю секунды она мечтательно задержала взгляд на двери, потом повернулась, чтобы порадоваться свежему воздуху: это сладкое ощущение открытого пространства, его ширь, запах, уличный шум, одним словом, все было так, как должно быть.
Молли снова взмахнула телефоном и сказала:
– Сигнала все еще нет.
– Ну конечно, ты всю дорогу будешь идти с телефоном над головой.
Сама-то Мэг была несказанно рада, что сигнал отсутствовал. В противном случае Молли для нее была бы потеряна, автомобиль заполнила бы ужасная музыка, от которой сводит зубы, дочь то и дело болтала бы с подружками, а ежесекундный звук текстовых сообщений сводил бы с ума. А так они могли сидеть рядышком, любоваться пейзажами и, возможно, даже поговорить.
Мэг завела машину, Молли в это время смотрела на дом сквозь стекла солнцезащитных очков.
– Так странно, – проговорила она. – Даже не могу представить, что вы все жили там, как обычные нормальные дети, ходили в школу и все такое, имели друзей, ну а потом один за другим вы все оставили ее и она умерла в полном одиночестве. – Молли печально покачала головой. – Странно, – снова сказала она. – Я хочу сказать, ты можешь представить, что нечто подобное может произойти с нами четверыми? Нет, я серьезно. Вообрази, мы все четверо оставим тебя, перессоримся друг с другом, папа уйдет к какой-нибудь сумасшедшей, а ты впадешь в маразм и не позволишь никому входить в дом и обложишься газетами, сквозь которые потом будешь пробираться, как сквозь туннель. Подумай о нашем доме. Нашем прекрасном доме со всеми нашими прекрасными вещами. О’кей, мне, конечно, кажется, что у нас все чересчур аккуратно и идеально, но все равно у нас очень милый дом, мы живем там все вместе и мы так счастливы. И когда я стану взрослой, я хочу как можно чаще видеться с братьями, ходить к ним в гости и чтобы мои дети играли с их детьми. Я это вот к чему: ты не встречалась со своим братом и сестрой пять лет. С твоими родными братом и сестрой. С которыми ты в детстве жила под одной крышей и виделась каждый день. Я просто не понимаю. Как такое могло произойти, – она повернулась и посмотрела на Мэг своими огромными голубыми глазами, – так ведь неправильно?
Мэг включила поворотник и бросила взгляд в боковое зеркало, ее руки в это время крепко держали руль.
– Иногда, дорогая, – начала она, остановив машину, чтобы пропустить прохожих, – на некоторые вопросы у меня просто нет ответов.
Апрель 2000 года
Мэг брызгала солнцезащитный крем на кончики пальцев и смазывала руки, ноги, плечи, носы и колени трех маленьких детей, выстроившихся перед ней у бассейна. Молли получала свою порцию солнцезащитного крема, как если бы это была дорогая спа-процедура. Она стояла, выпрямившись, с закрытыми глазами и растопырив пальцы, и поворачивалась по команде. Элфи в качестве «жуткого» наказания досталось больше всех крема, он извивался, гримасничал и рыдал:
– Почему, мамочка? Почему?
Стэнли, самый младший, начал ходить уже в девять месяцев. Шесть месяцев назад, когда они намечали поездку в отпуск, это не входило в их планы. Предполагалось, что он тихонько будет сидеть в коляске. Вместо этого этот человечек размером с игрушку уже вовсю шлепал в кожаных ботиночках и воспринимал все как игру, игриво улыбался матери и пытался увернуться от ее прикосновений.
Трое детей выстроились перед Мэг в шеренгу по росту и по возрасту: четырехлетний, почти трехлетний и почти годовалый. В такие моменты она больше походила на военного командира. Иначе было нельзя. Билл же, самопровозгласив себя гражданским лицом, лежал напротив них на шезлонге, держа перед лицом книгу в мягкой обложке, чтобы защитить его от нещадно палящих лучей греческого солнца.
– Нужна помощь? – спросил он именно в тот момент, когда Мэг уже закручивала крышку тюбика. Она притворно сладко улыбнулась и ответила: – Нет, дорогой, все в порядке, отдыхай.
Он знал, что она паясничает, но, с другой стороны, он понимал, что если хочет продолжать лежать и читать книгу, то не должен замечать всей этой суеты.
– Могу я уже идти плавать? – спросила Молли.
– Нет, дорогая, – ответила Мэг, – подожди, пока впитается крем.
Молли фыркнула и закатила глаза.
– И сколько еще ждать?
Мэг устало улыбнулась:
– Минут десять.
Молли опять фыркнула и снова закатила глаза.
Мэг присела на бортик бассейна, смочила водой Элфи, потом надула нарукавники Стэнли и сдавила их руками, чтобы проверить, не пропускают ли они воздух.
– Отлично, – сказала она, – а теперь давайте есть мороженое. Как только закончите, можно будет идти купаться. О’кей?
Все кивнули: маленькие ярко-рыжие головки ее сыновей и каштановая дочки.
– Дашь мне немного денег? – Она повернулась к Биллу.
– Гм? – Он посмотрел на нее из-под книги так, будто только в эту минуту вспомнил, что она здесь.
– Мне нужно немного денег. Купить мороженое.
– А, да, конечно. В кармане шорт.
Мэг вытащила горсть монет из глубоких карманов шорт и повела детей к киоску на другой стороне бассейна.
– Можешь взять мне эспрессо?
Мэг в ужасе посмотрела на Билла. Нужно работать над этим, размышляла она, он не может игнорировать тот факт, что у них трое детей и при этом ее не окружает отряд фей и эльфов, которые все делают по мановению волшебной палочки, как, видимо, казалось Биллу, поэтому следовало выработать некий график. Такой, чтобы у Мэг тоже иногда была возможность хотя бы просто почитать книгу.
Выбор мороженого походил на небольшое цирковое представление. Молли никак не могла решить, что хочет, и начала капризничать, Элфи, наоборот, выбрал слишком быстро и изменил свое мнение именно в тот момент, когда Мэг уже выбросила обертку, а Стэнли в итоге уронил мороженое на пол и разревелся. В очереди за Мэг стояла женщина – совершенно безмятежное существо в белом платье с двумя безупречными стройными белокурыми и длинноногими дочками. Мэг коротко взглянула на них, а потом на своих детей. На Молли был прошлогодний купальник, предназначенный специально для хлорированной воды, потому что новый они не успели купить, а мальчики, с веснушчатыми спинами и перемазанными шоколадом лицами, были одеты в синие дешевые костюмчики из «Вулворта». Она подумала о себе, о том, что носила уже сорок восьмой, а то и пятидесятый размер одежды. Причем все лишние килограммы оседали на бедрах и никогда на груди. Она думала о том, что не сделала депиляцию линии бикини (у нее попросту не было на это времени и пришлось воспользоваться бритвой, из-за чего появилась сыпь), о своем старомодном купальнике и совсем неудачной и слишком короткой прическе (во время стрижки ей пришлось держать младенца на коленях и она никак не могла сосредоточиться на том, что говорил парикмахер). Она думала о последних пяти бессонных ночах, из-за которых чувствовала себя совершенно разбитой, в так называемом «семейном люксе», который на самом деле оказался обычным номером с манежем и двумя раскладушками.
Потом она натянуто улыбнулась матери, стоящей позади нее, и произнесла:
– Простите за это шапито, мы через пару минут уйдем.
Длинноволосая блондинка с кошачьими глазами и тонкими лодыжками улыбнулась и ответила:
– Не волнуйтесь, все в порядке. Все через это прошли.
Мэг сухо рассмеялась и подумала, что едва ли. Некоторым подобное и не снилось, они не могли даже вообразить нечто похожее.
Она взяла Стэнли на руки и помогла ему держать новое мороженое. Кожа ребенка была скользкой из-за солнцезащитного крема, и он чуть не выскользнул у нее из рук. Но каким-то чудом ей удалось удержать его, мороженое и даже чертов эспрессо для Билла и дотащить все это мимо бассейна, вдоль лежаков с людьми, читающими книги и попивавшими кофе и коктейли. Мэг больше всего раздражало то, что многие из них спали. Сволочи.
Она неуклюже приземлилась в шезлонг. От веса ее собственного тела и тяжести упитанного младенца шезлонг почти сложился пополам. К огромному удовольствию Мэг, Молли тоже наконец-то уселась, держа в руках свою мрачную зеленую трубочку, которую не знала, как открыть. На самом деле существовала одна вещь, которую Мэг давно зарубила себе на носу, имея дело с детьми: нужно всегда уметь расставлять приоритеты.
– Мамочка, – скулила Молли, – я не могу его открыть. Мама!
Мэг с грохотом, демонстративно чуть ли не швырнула крошечную чашку эспрессо на столик между лежаками и выхватила мороженое из рук Молли. Она зашипела:
– Ради бога, дай мне его.
Билл с упреком посмотрел на нее.
– Что? – отрезала она.
Он в конце концов отложил книгу и потрясенно уставился на Мэг.
– Пожалуйста, – умолял он, – мы же в отпуске. Неужели ты не можешь немного расслабиться? – Это было сказано «милым» голосом, интонацией, которую он всегда использовал, когда хотел напомнить ей, что он, по крайней мере, все еще хороший парень, даже если она уже давно перестала быть милой девушкой.
– Нет, – тихо ответила Мэг, – я не могу расслабиться. Каким образом я должна это сделать?
Билл посмотрел на троих детей, которые в данный момент тихонько сидели перед ним и ели мороженое.
– Просто наслаждайся ими, – ответил он. – Пока они малыши. Они очень быстро вырастут. Поднимите руки, кто думает, что это самые лучшие каникулы?
Все трое подняли вверх руки. А Молли опустила руки и произнесла:
– На самом деле это далеко не самые лучшие каникулы.
– Это почему же? – поинтересовался Билл. – Ну а какой же тогда отпуск ты считаешь самым лучшим?
– Тот, которого у меня до сих пор не было, – ответила она, довольная тем, что неожиданно быстро нашла остроумный ответ. Билл и Мэг посмотрели друг на друга поверх детских голов и рассмеялись.
– Ооо, – протянул Билл, глядя на дочь, – мне нравится твоя поза Молли-Mу. Очень нравится. – Он погладил ее по волосам, поднял свой эспрессо и улыбнулся Мэг. – Я люблю тебя, – многозначительно произнес он.
Мэг улыбнулась в ответ.
– Я тоже тебя люблю.
– Тогда догони. – Он вскочил на ноги, демонстрируя свое тело, не идеальное, но все же подтянутое. На нем были только мешковатые серферские шорты. После рождения детей их разница в возрасте практически стерлась. В эти дни Мэг часто ощущала, что она старше Билла. И ей было не двадцать девять, а на десять лет больше.
– Кто идет плавать?
Дети в возбуждении последовали за ним, периодически подпрыгивая и визжа. Билл взял мальчиков за руки, подпрыгнул, и все вместе они плюхнулись в воду. Они скрылись за пальмой, а затем вновь появился на мелководье. Мэг внимательно наблюдала за ними и издалека любовалась, немного волнуясь, что Билл, отвлекшись на мальчиков, разрешил Молли нырнуть, но ее распирала гордость за свою семью. Почему она только сейчас устыдилась своей злости за мысли, которые посетили ее рядом с киоском мороженого? «Посмотри на них, – думала она, – посмотрите на своих замечательных детишек. На своего красавца-мужа».
Мэг вдруг заметила ту элегантную блондинку с худенькими девочками-подростками. Она мазала кремом спину младшей девочке. Рядом с ними больше никого не было. Одинокая мамочка. Делает все сама. Ей не с кем выпить бокал вина на балконе после того, как дети заснут. Мэг улыбнулась. На минуту она почувствовала себя лучше.
Она услышала, как завибрировал телефон Билла, и проследила, из какого кармана идет звук. Она достала телефон и увидела имя Бет. Она улыбнулась – звонила ее младшая сестра, – а потом нахмурилась. Почему она звонит Биллу?
– Алло?
– О, привет, Мэг, это я.
– Да, я поняла, что это ты, твое имя высветилось на дисплее.
– О, – проговорила Бет, – это к лучшему. На самом деле я звонила, чтобы поговорить с тобой.
– А почему же тогда ты не позвонила на мой телефон?
– О, эээ, Билл сказал, что у него более выгодный тариф на международные звонки или что-то вроде этого.
– Он сказал тебе это? Когда?
– На днях. Я звонила на домашний. Когда тебя не было дома.
– Да?
– Да. Неважно. Как у вас дела?
Мэг переложила телефон к другому уху, прищурилась и посмотрела в сторону бассейна. Билл окунал ребенка с головой, а потом быстро вытаскивал. Стэнли был абсолютно счастлив, но Мэг с трудом могла это выносить.
– У нас все хорошо, спасибо. Мы прекрасно проводим время.
– Как погода?
– Жарища.
– Дети?
– Наслаждаются лучшим временем своей жизни.
– Хорошо. – Мэг могла услышать, как в голосе сестры послышались печальные нотки. – Это хорошо.
– Итак?
– О, да, я просто звоню, потому что сегодня пасхальное воскресенье.
– О, черт, в самом деле? – Мэг почувствовала, что внутри все закипает от злости на саму же себя. Она забыла. Впервые за последние девять лет она забыла про годовщину смерти своего брата.
– О боже, да, конечно. Просто, понимаешь, на отдыхе совершенно забываешь, какой сегодня день недели.
– Да знаю, знаю. К чему на море помнить о датах?
– Это не оправдание. Я противоречу сама себе. Я ничем не лучше мамы.
– Перестань. Конечно, это не так. Ты совсем другая. И замечательно, что ты вспомнила об этом сейчас.
– Только потому, что ты напомнила мне. Вы собираетесь на кладбище?
– Да, – ответила Бет. – Я, папа и Вики пойдем после праздничного обеда.
– А мама?
– Нет. – Бет специально сделала ударение на этом слове, чтобы дать понять Мэган, что решение Лорелеи окончательно и неизбежно. – Она говорит, что вместо этого будет думать о нем.
Мэг вздохнула. Эту тему едва ли стоило обсуждать дальше.
– Кто-нибудь придет сегодня?
– Нет, – ответила Бет, – только мы. Папа. Девочки. – Она вздохнула. – Как бы мне хотелось, чтобы вы были здесь.
– Да, я собиралась сказать, что я тоже, но на самом деле, как мы могли пропустить этот греческий праздник? – Они с Бет рассмеялись.
– Знаю, – продолжила Бет. – Просто сейчас здесь все так странно. Все настолько изменилось. Иногда я просто ненавижу все это. Правда…
Мэг глубоко вздохнула. Она слышала в голосе сестры слезы. Одновременно она увидела, что к ней бежит Молли, явно чем-то расстроенная.
– Мама! Элфи толкнул меня, а папа сказал, что он не виноват, а он сделал это нарочно, но все всегда думают, что виновата я. – Мэг зажала телефон между плечом и ухом и открыла дочери объятия.
– В этом году мне исполнится двадцать восемь, а у меня даже нет парня. У меня нет квартиры. У меня даже нет лучшей подруги. Я чувствую себя какой-то никчемной.
– О, не смеши, Бет. Перестань! Ты лучшая девушка в графстве. Ты прекрасна, ты…
– Смотри, мамочка, смотри! Мне больно, где Элфи толкнул меня, смотри, нужно приклеить пластырь!
Мэг рассеянно поцеловала своего обиженного ребенка и переложила телефон к другому уху.
– Да, но тебе не кажется, что в моем возрасте мало быть просто хорошим секретарем и симпатичной девушкой? Надо жить по-настоящему. Я чувствую себя в ловушке, Мэг. Я чувствую себя Гулливером, связанным крошечными веревками, они такие маленькие, но их так много, что я не могу двигаться. Ты понимаешь, что я имею в виду? И большинство из них находятся в моей собственной голове, потому что…
– Мамочка, идем в бассейн. Пожалуйста, пойдем со мной в бассейн. Я не хочу с папой. Мне не нравится папа. Мне нравишься ты. Пожалуйста, мамочка. Пожалуйста!
– …на самом деле нет никаких причин, из-за которых я живу так, как я живу, разве нет? Почему я не могу уехать из родительского дома, выйти замуж, сделать хоть что-то со своей жизнью?
– Пожалуйста, мамочка, пожалуйста, мамочка, пошли, мамочка, сейчас!
– Хорошо! – закричала Мэг. – Пошли!
– Что?
– Это я не тебе, Бет. Это я Молли. Она хочет, чтобы мы с ней пошли в бассейн. Прости.
Бет вздохнула.
– Не извиняйся. Это я виновата, и мне надо просить прощения, что достаю тебя даже на отдыхе. Я не должна была грузить тебя своими глупыми проблемами.
– Я перезвоню тебе, – сказала Мэг, – через несколько минут. Хорошо?
– Нет, – ответила Бет, – не надо. Правда. Все будет хорошо. Просто это Пасха, ты понимаешь, о чем я. Старею. У меня, наверное, как это называется? Кризис среднего возраста.
– Ну да, – сказала Мэг, – может быть. Но это не так уж и плохо. Знаешь, мне бы так хотелось, чтобы у тебя все было хорошо. Правда. Ты достойна самого лучшего. Я тебе перезвоню. Через пять минут. О’кей?
Они с Молли пошли к бассейну, там Мэган несколько раз подбросила ее, дочурка рассмеялась, они начали брызгаться, радость переполняла обеих. Через некоторое время Мэг с улыбкой повела Молли обратно к шезлонгу, там Молли плюхнулась прямо без полотенца, и вода, стекавшая с нее, капала прямо на книжку Билла.
Мэг взяла телефон Билла, нашла номер Бет в телефонной книге и нажала на вызов. Но тут она наткнулась на журнал звонков.
Мэг присмотрелась повнимательнее. «Странно, – подумала она. – Как странно. Так много звонков, как входящих, так и исходящих».
Она смотрела на экран в течение нескольких минут. Вызовы поступали почти каждый день, с тех пор как три месяца назад Билл купил себе новый телефон. Были и длинные промежутки между вызовами, но только после того, как они уехали отдыхать, а обычно – по три или четыре за день. Мэг попыталась придумать разумное объяснение этой истории звонков. Другая Бет? Не удалось дозвониться до Мэг? Какое-то дело? От этой мысли она даже рассмеялась. А потом улыбнулась.
Конечно.
Это было очевидно.
В следующем месяце у Мэг день рождения. Они планировали вечеринку-сюрприз для нее. Обсуждали подарки.
Она набрала номер Бет, но сестра не ответила.
Бет смотрела на телефон, лежащий на ее кровати.
На дисплее промелькнуло: «БИЛЛ». Это просто издевательство.
Она не могла поверить, что звонила ему во время его отпуска. Самая идиотская вещь, какую только можно придумать. Но ей было все равно. Как она могла выдержать целых две недели, не слыша его голос?
Телефонный звонок оказался настоящим мучением. Все, что она могла слышать, – это звуки той жизни, которую она хотела для себя. Вопящие от радости дети. Плеск воды в бассейне. Звук далеких волн, ласкающих песок. Иностранная речь. Другую жизнь, где жили другие люди.
Рори в Испании.
Мэг и Билл в Греции.
И только Бет по-прежнему здесь: неоплачиваемая няня, стареющая секретарша, компаньонка двух эксцентричных женщин среднего возраста, последняя частичка распавшейся семьи для одинокого старого отца, озлобленная и измученная.
Бет положила телефон под подушку.
Она объяснила Мэг свой звонок достаточно правдоподобно, подумала она. К тому же было чистой правдой, что Билл сказал, что лучше звонить на его номер, когда они уедут в Грецию. Так что Бет, можно сказать, практически не солгала сестре.
Иногда ей было невыносимо противно от того, что она делает. Но Билл. Он стоял между сестрами. Без его поощрения (и Бет действительно считала, что Билл поощрял ее в их отношениях, ведь он рисковал своим будущим каждый раз, когда проводил с ней время) она едва ли смогла терпеть все это. Она бы давно наглоталась таблеток, или перерезала себе вены, или – упокой Господь душу ее прекрасного маленького братика – сама повесилась бы в комнате Риза. Потому что до тех пор, пока Билл хотел ее, у нее был шанс, пусть и крошечный, бесконечно маленький, но все-таки шанс, что, возможно, она поступает правильно.
Снизу сквозь дверь ее спальни доносился запах баранины и розмарина. Она услышала, как кто-то откупорил бутылку вина. Бет вздохнула. Ну вот, опять. А потом подумала, что в следующем году она либо умрет, либо окажется где-нибудь далеко отсюда.
Рори вытер пот со лба и распахнул дверь бара. Он поприветствовал бармена Рамона по-испански и направился к телефону в задней части комнаты.
– Не работает, – сказал Рамон.
– Что? – переспросил Рори. – Ты шутишь. – Он пнул правой ногой панель. Он обещал матери позвонить сегодня. Она сказала, что будет ждать его звонка. Ему пришлось проделать долгий путь от фермы до бара Рамона по тридцатиградусной полуденной жаре, приятного в этом было мало.
– ¿Una Cerveza?
Рори пожал плечами и кивнул. Рамон налил ему немного пива.
Рори одним глотком опрокинул стакан. В такую жару пиво иногда казалось жизненно важным питательным веществом.
– Gracias, – устало поблагодарил он.
– De nada. Feliz Pascua.
– Да, – ответил Рори. – Feliz Pascua.
Он передал пустой стакан бармену. А потом отправился обратно на ферму.
Кайли сидела на крыльце их домика, держа на груди ребенка, наполовину укрытого пеленкой.
– Тссс, – Кайли прижала палец к губам и нахмурилась.
Потом беззвучно прошептала:
– Засыпает.
Рори улыбнулся. «Хорошо», – подумал он.
Он указал налево и одними губами произнес:
– Оуэн. – Потом изобразил, что курит большой косяк. Кайли цыкнула и закатила глаза.
Оуэн прибыл на ферму три недели назад. Он был строителем и такелажником из Эссекса. Всего какой-то месяц назад он был женат на фотомодели, они жили в большом шикарном доме, имели два автомобиля и выводок породистых собак; потом однажды утром он проснулся и решил, что ничего этого ему не нужно. Оставил дом, автомобили и собак с моделью и оказался здесь с рюкзаком за плечами и адресом Кена, записанным на листе бумаги.
Кен выделил ему фургон, где он мог бы ночевать. В свою очередь, он делал здесь практически все: клал стены, устранял протечки, ремонтировал водопровод – одним словом, все хозяйство было на нем.
Рори постучал в дверь автофургона и отступил на шаг назад.
Через мгновение в дверях появился загорелый мужчина с обнаженным торсом. Его тело было словно высечено из камня, он выглядел довольно устрашающе. Он почесал бритую голову, широко зевнул, обнажая огромные запломбированные зубы:
– Все в порядке?
– Да, – ответил Рори со странным акцентом мокни, который появлялся у него всякий раз, когда он находился рядом с Оуэном. Каждый раз он болезненно ощущал это, но был не в состоянии контролировать свое подражательство.
– Ты только что проснулся?
Оуэн снова зевнул.
– Да, а сколько сейчас времени?
– Около часа.
– Черт, – выдохнул Оуэн. – Господи. – Он снова почесал голову: – Косячок?
Рори кивнул и забрался в фургон.
В фургоне был срач. Там пахло пыльной обивкой, размокшим мылом, копотью и кроссовками Оуэна.
Они с Кайли провели первую пару недель на ферме Кена тоже в фургоне. Потом переехали в дом-фургон. Как только у них родился ребенок, они переселились в сторожку, которая почти не уступала в комфорте дому Кена. И это была единственная польза от ребенка и единственное, что Рори беспокоило в связи с этим.
– Ужасная ночь выдалась? – спросил Оуэн, глядя на Рори и делая самокрутку.
– Бредовая просто, – ответил Рори. – Ребенок просыпался каждые два часа.
Оуэн закатил глаза и присвистнул.
Ребенка звали Тиа. Рори никто не спрашивал, как называть младенца. Он, по сути, не имел права голоса. Точно так же, как его никто не спрашивал о том, стоит ли им обзаводиться ребенком. В это время в прошлом году они были в Великобритании, якобы чтобы повидаться с семьей, но на самом деле, чтобы сделать аборт. Но Кайли совершенно неожиданно, за двадцать четыре часа до обратного рейса, передумала. И они полетели обратно с ребенком в животе Кайли.
Рори было двадцать четыре, когда родилась девочка. Ему казалось, что он сходит с ума. Какой, черт возьми, ребенок в двадцать четыре года? Ребенок доставляет одни проблемы. Отрыжка. Колики. И экссудативный отит.
Напрягал и новый режим дня. Но больше всего – плач по ночам. Это было самой большой проблемой. Из-за этого они ездили в город на прием к врачу чаще, чем надо. Потому что ей нужно было колоть антибиотики, давать лекарства. И это все еще сильнее усложняло жизнь и мешало Рори почувствовать себя настоящим отцом. К тому же он считал, что других такое положение дел тоже возмущает. Иначе и быть не могло, пронзительные крики из-за колик раздавались по семь, восемь раз за ночь и эхом разносились по округе. И с каждым днем стресс усиливался. Ферма Кена была именно тем местом, куда люди приходили в поисках спокойной, тихой и уединенной жизни.
Рори и Кайли на самом деле больше не могли выполнять это предписание. Oни постоянно злились друг на друга, огрызались, отпускали в адрес друг друга колкие комментарии, тем самым еще больше накаляя атмосферу. Ребенок то и дело плакал, и его отчаянные крики заглушали гул цикад, бренчание гитары, не говоря уже о неспешных беседах о жизни. Одним словом, они мешали этим жизнелюбивым людям хорошо проводить время, жить припеваючи и пребывать в состоянии неизменной экзальтации.
– Вот, – сказал Оуэн, открыв небольшой холодильник и передавая Рори холодную банку «Сан-Мигеля».
– Отлично.
Рори смотрел на маленькую банку пива в своей руке. Он несколько раз перекатил ее между пальцами, наслаждаясь нежданным «подарком», а потом задумался.
– Сегодня Пасха, – проговорил он.
– О, точно, – сказал Оуэн. – Раньше ты как-то по-особенному проводил этот день?
Рори покачал головой.
– Нет. На самом деле, нет. Не могу сказать, что в нашей семье придерживались каких-либо религиозных традиций. Но мы всегда праздновали Пасху. Это был любимый день моей мамы.
– Был? – спросил Оуэн. – Она что, умерла?
Рори рассмеялся.
– Нет. Она совсем не умерла. Просто… – Он откупорил банку и слизнул выползшую из-под крышки пену. – У меня был брат-близнец. Он покончил с собой. Прямо в день Пасхи.
Оуэн поморщился.
– Дерьмово. Сколько ему было?
– Шестнадцать. Только исполнилось. Он повесился. Да, вот так. – Рори уже больше не злился на Риза. За эти несколько лет, проведенных в Испании, в какой-то момент, – он даже не мог сказать, когда точно это произошло, – он перестал сердиться. Просто сейчас ему было грустно, грустно, что он никогда не интересовался, чем жил Риз, чем занимался, с кем общался и почему покончил с собой. Ему было грустно, что Риз никогда не станет отцом и у него никогда не будет любимой девушки. А у Рори никогда больше не будет брата. Он жалел, что злился на него вместо того, чтобы грустить из-за этой утраты. Ему было печально, что он никогда не сможет сказать ему, что сожалеет о том, что был таким никчемным братом.
– Дерьмово, – снова сказал Оуэн. – А почему он это сделал?
Рори пожал плечами.
– Понятия не имею, – ответил он. – Он даже не оставил предсмертной записки. И никогда никому ничего не говорил. – Плечи Рори поникли. – Так-то вот. Чертова Пасха. Черт бы ее побрал.
– Да, – сказал Оуэн, – понимаю. Это жестко, на самом деле жестоко. А как твоя мама перенесла это?
Рори улыбнулся.
– Моя мама… – начал он, толком не зная, что и сказать. – Ох, – сказал он, – моя мама очень необычный человек. Видишь ли, у нее есть собственный способ борьбы с подобными вещами. Она не похожа на других людей. Можно сказать, что она справилась с этим благодаря тому, что променяла моего отца на нашу соседку.
Оуэн приподнял бровь и забил косячок.
– Да ладно!
– Да. «Поздно распустившиеся лесбиянки», так она называет себя и ее. Как будто говорит о деревьях или цветах.
– И что, они живут вместе?
– Да. В нашем доме с детьми этой женщины. И моя сестра тоже там живет. А отец живет в другой половине дома.
– Ого! А где эта соседка жила раньше?
Рори рассмеялся.
– Они продали ее дом. А наш дом представлял собой два отдельных коттеджа, поэтому они просто снова поставили стену и стали ходить через другую дверь, а вещи отца перетащили на другую половину дома. Так что теперь он их сосед.
Оуэн усмехнулся.
– Как же я люблю слушать про семьи других людей, – сказал он. – Это всегда заставляет меня лучше думать о моей собственной. – Он прикурил косяк и затянулся. – А твоя сестра, сколько ей лет?
Рори прищурился.
– Ааа, Бет? Она почти на три года старше меня. И у меня есть еще одна сестра. Мэг. Она почти на пять лет старше. Она живет в Лондоне, и у нее куча детей.
– И раньше у тебя еще был брат.
– Да. – Рори грустно улыбнулся. – Был брат.
– Печально. Да.
Оуэн передал ему косячок.
– Твое здоровье.
Пару мгновений они сидели в полной тишине. Рори в деталях рассмотрел вагончик Оуэна: календарь с голыми девицами, аккуратно висевшие ненадеванные рубашки поло, пузырек лосьона после бритья «Курос», стоявшие в рядок дизайнерские кроссовки, валявшийся на столе золотой браслет.
– А как насчет тебя? Что ты делаешь здесь?
– Просто однажды утром я проснулся и понял, что сыт по горло всей этой сытой жизнью. Разговорился с парнем в пабе, который только что вернулся с какого-то этнического фестиваля, и решил, что мне бы там понравилось, потом поговорил с другим парнем, певцом из группы, тот сказал, что его отец жил в коммуне в Испании. Как-то так.
Рори покачал головой. Все это он уже знал.
– Ну а если серьезно. Почему ты здесь? Чего ты хочешь?
Оуэн рассмеялся.
– Найти путеводную нить, – ответил он.
Рори тоже рассмеялся. А потом вдруг резко остановился, услышав знакомый звук. Это в соседнем дворе кричала Тиа.
– Бедная малышка, – сказал Оуэн.
Рори кивнул. Хотя иногда ему было трудно проявлять симпатию к собственному ребенку.
– А ты? – спросил Оуэн. – Чего хочешь ты?
Рори улыбнулся, а потом опустил голову на грудь. Он посмотрел на Оуэна и вздохнул.
– Думаю, – проговорил он, впервые озвучивая мысль, глубоко похороненную в душе. – Думаю, что хочу вот что. – Он сделал паузу. – Я хочу оставить прошлое позади и двигаться дальше.
Оуэн понимающе кивнул и взял косяк у Рори.
На улице надрывался от плача его ребенок.