1978 год

Пенни Кларк была довольно крупной девочкой. Она пошла в школу на год позднее, поскольку имела весьма низкие учебные способности, и была гораздо массивнее своих сверстников. У нее были жесткие светлые волосы, которые ей заплетали двумя толстыми, свисающими с плеч косами, и жирный, блестящий лоб со складкой.

– Морщина на лбу у семилетнего ребенка – на самом деле очень нехороший признак, – помнится, сказала мама, когда впервые увидела Пенни на выходе из школьных ворот.

Пенни дружила с девочкой по имени Дана, которая выглядела вдвое мельче ее, была нездорово худой и у которой на школьном джемпере спереди вечно красовалось пятно. На переменах они с хмурым видом стояли вдвоем в углу пришкольной игровой площадки, недовольно пялясь на людей. Иногда жевали жвачку. Они редко разговаривали друг с другом.

Однажды утром, вскоре после того как Мелоди с Мэтти отыскали ее маму в кофейне, Пенни и Дана приблизились к девочке на площадке. На Дане было серое шерстяное пальто, жидкие волосы были собраны сзади в хвостик. Пенни одета была в черную куртку-харрингтон, с дырой над самым карманом.

– Как, говоришь, тебя зовут? – спросила Пенни.

Мелоди подумала, что это довольно странный вопрос, поскольку Пенни уже почти два месяца проучилась у них в классе, и каждое утро миссис Нотт громко выкликала учеников по журналу.

– Мелоди, – тем не менее ответила она.

– А, ну да, точно! Помню, что чего-то выпендрежное.

Пару мгновений девицы пошаркали перед ней ногами по песку, и Мелоди внезапно без всяких сомнений поняла, что вот-вот произойдет что-то ужасно неприятное.

– Так, и откуда ты такая?

– Не знаю, – ответила Мелоди.

Девицы презрительно переглянулись.

– Ты не знаешь, откуда приехала? – переспросила Пенни.

– Нет.

Пенни засмеялась – издавая мерзкий, отвратительный звук, точно собачонка, придавленная металлической балкой.

– Что за чушь! Всякий знает, откуда он.

Мелоди сглотнула. Она понимала, что должна сказать что-нибудь толковое, причем очень быстро.

– Мой папа живет в Лондоне. А я живу здесь.

– Ну, тогда ясно. То есть твои мама с папой развелись?

Мелоди покачала головой и уставилась на свои ступни.

– Иначе почему они не живут в одном доме?

– Потому что они злятся друг на друга.

– Ясно, – фыркнула Пенни и как-то странно посмотрела на Мелоди. – Ты ведь живешь там среди хиппи, верно?

Мелоди не совсем понимала, о каких хиппи идет речь, но подозревала, что Пенни имеет в виду дом Кена.

– Я живу в доме у Кена.

– А, ну да, у этого хиппи, что вечно болтается по городу. Знаю-знаю. Выглядит так, будто ему не помешает хорошая стирка. И все время пытается вытрясти из людей деньги за свои говённые бумажки. Моя мама говорит, что он извращенец.

– А кто такой извращенец? – спросила Дана.

Пенни бросила на нее надменный взгляд.

– Ну, это, знаешь ли, тот, кто занимается с другими людьми всякими грязными делами. Сексом и разным другим в том же духе.

Мелоди замотала головой.

– Нет, ты ошибаешься, – решительно сказала она. – Кен очень хороший.

– Ну, а моя мама говорит совсем другое. Она говорит, что у него в постели то одна, то другая женщина, а то и по две сразу. Мама говорит, что он промывает им мозги и делает из них… этих… адвептов. А потом просто использует для своих грязных делишек. Мама говорит, он мерзкий тип. А ты с ним живешь. Поэтому, значит, ты тоже мерзкая.

Мелоди поперхнулась.

– И твоя мама тоже мерзкая, – добавила Дана.

– Ну да, и твоя мама тоже, – кивнула Пенни.

Девицы постояли еще чуть-чуть, выжидающе глядя на Мелоди.

В голове у нее громко пульсировало от невысказанных слов, от негодования и ужаса. Она знала, что все, что они сказали, – неправда. Что Кен – очень хороший и добрый человек. Но также она знала и то, что в ее доме творится нечто непонятное, что она не в силах объяснить, то, что в ее представлении вообще совершенно неправильно. И тем не менее – если говорить конкретно о Кене и о его доме – то все было абсолютно нормально.

– Это совсем не так, – сказала она наконец. – Все совсем по-другому.

– Да что ты! А как же тогда?

– Кен на самом деле очень хороший. Он пустил нас к себе пожить, когда моей маме было очень плохо и тоскливо, и он возит меня на мотоцикле в Лондон повидаться с отцом. А еще у него чудесная жена, которая для всех нас готовит, и сам он добрый и щедрый.

– Бог ты мой! – воскликнула Пенни, и на губах у нее заиграла зловещая улыбка. – Да ты в него втюрилась, да? О господи, ты тоже, значит, с ним этим делом занимаешься? Точно-точно, занимаешься! И ты, и твоя мать, и все эти хиппи – все вместе. Фу, как это омерзительно!

Тут Мелоди обнаружила, что на площадке разом воцарилась тишина: остальные дети забросили свои игры, чтобы послушать, что говорит Пенни.

Заметив, что слушателей изрядно прибавилось, Пенни обратилась уже к ним.

– Эта девочка – паршивая и гадкая! – громко объявила она, указывая на Мелоди. – Держитесь от нее подальше. Не то подцепите от нее какую-нибудь дурную болезнь.

Другие ребята непонимающе уставились на нее, и у Пенни победно блеснули глаза.

Тишина на площадке тянулась невыносимо долго, пока ее не нарушил наконец звонок, возвестивший о конце перемены.

Пенни и Дана, прежде чем уйти, еще раз с отвращением глянули на Мелоди, и она очень медленно, оцепенело побрела обратно в класс.

Вскоре после этого мама перебралась из их спальни в другое место. Она вообще обычно особо не беспокоилась вопросом, где именно будет спать. Самой же Мелоди недолго пришлось это выяснять, поскольку на следующую ночь к ней в комнату переселилась Грейс с Сетом.

Расспрашивать о разных деликатных вещах Грейс было намного проще, нежели маму, а потому Мелоди дождалась, пока они останутся в кухне наедине, и заговорила с ней:

– Грейс?

Женщина оторвала взгляд от ободранного и кровоточащего локтя Сета, неудачно упавшего во дворе.

– Да, солнышко?

– Почему вы с Сетом спите в моей комнате, а мама спит в спальне у Кена?

– А, ты об этом! – Грейс помолчала мгновение, срывая с лейкопластыря бумажную обертку. – У твоей мамы сейчас очень трудная пора. – Она прилепила пластырь на локоть сыну. – Она сейчас немного выбита из колеи, и Кен хочет держать ее к себе поближе. Поэтому она какое-то время поживет в его комнате. Надеюсь, ты не возражаешь, если мы с Сетом пока займем ее кровать? Это совсем ненадолго.

Мелоди кивнула, хотя и была далеко не рада такой перемене.

– А сама ты не возражаешь? – спросила она. – Неужто ты не против, что кто-то другой спит в твоей постели?

– Видишь ли, чудесная моя ты девочка, дело в том, что мы ничего в этом доме не расцениваем как «свое». Или как чье-то еще. Мы отрицаем чувство собственности. Постель, в которой спим мы с Кеном, принадлежит всем и каждому. И именно сейчас твоя мама нуждается в ней куда сильнее меня.

Мелоди обдумала услышанное. Насколько она могла судить, мамина кровать в их мансардной комнате была как раз очень хорошей. Мелоди даже помнила, как мать не раз говорила, какая же у нее удобная кровать! Почему ж ей вдруг понадобилось спать теперь в другой постели?

– А у Кена там очень удобная кровать? – спросила наконец Мелоди.

Грейс улыбнулась – той странной улыбкой, что порой появляются у взрослых, которую не знаешь, как понимать, и оттого чувствуешь себя сильно сбитым с толку.

– Да, удобная, – ответила она. – Она очень упругая.

– И потому моя мама хочет спать там?

– Ну, наверняка это одна из причин.

Девочка на миг задумалась. Если имелись еще какие-то причины того, что мать перебралась спать туда, Мелоди хотела это знать.

– А еще почему?

– Я же сказала, ей сейчас плохо, она выбита из колеи, и Кен хочет ее… утешить.

Мелоди пришла в замешательство. Это слово – «утешить» – внезапно наполнилось для нее множеством скрытых смыслов и сомнительных оттенков.

– А почему Лаура тоже хочет спать с Кеном? – спросила девочка. – Ее тоже нужно утешать?

Грейс вновь улыбнулась этой своей таинственной улыбкой, но на сей раз Мелоди это разозлило. Может, ей всего и шесть лет, но она же не дурочка!

– Да, – ответила Грейс. – Да, порой бывает нужно. Лаура иногда чувствует себя очень одиноко и тогда приходит спать в нашу комнату.

– Хм-м… – Мелоди взяла с кухонного стола одну из погремушек Сета и крепко сжала ее в ладони. Детская игрушка в руке – это мягкое побрякивание перекатывающихся внутри шариков – подействовало на нее успокаивающе. – А что такое «дурная болезнь»?

– Что?

– Так говорила одна девочка в школе.

– Девочка в школе? Что это за девочка?

– Пенни. Она на год старше нас, ей почти семь. Это что, какая-то особая болезнь?

– Ну да, особая. Только встречается она лишь у взрослых.

Кивнув, Мелоди переложила погремушку в другую руку. Ей хотелось рассказать Грейс, как Пенни всем вокруг сказала, что этим могут заразиться именно от нее, от Мелоди, однако у нее возникла стойкая уверенность, что так она навлечет на себя еще большие неприятности.

– А что случается, когда заражаются этой дурной болезнью?

– Ну, они разные бывают. И в основном это касается определенных интересных мест.

– Интересных?

– Да, так говорят про вагину и пенис. То есть женщины могут подцепить ее от мужчин, а мужчины – от женщин. Но только взрослые.

– Взрослые, которые вместе спят?

– Да, именно так. Взрослые, которые спят вместе.

– Значит, мама может заразиться ею от Кена?

Грейс рассмеялась и сняла со своего колена Сета.

– Нет, это в высшей степени маловероятно. Насчет этого можно даже не беспокоиться. Но если честно, я немало шокирована тем, что шестилетняя девочка распространяется о подобных вещах в школе.

– Ну, ей уже почти семь. Она самая старшая в нашем классе.

– И тем не менее. Ты рассказала об этом учительнице?

Мелоди помотала головой и отдала погремушку Сету, который стоял у ее ног, ожидающе глядя на игрушку.

– Знаешь, когда эта девочка в следующий раз начнет с тобой об этом разговаривать, просто повернись и уйди. Сразу же уйди. И расскажи об этом мне. Потому что это ненормально. И вообще все это отношение неправильное. В мире нигде нет более безопасного места, нежели этот дом, и нигде в мире не встретишь большей любви, чем здесь. И все, кто говорит об этом что-либо иное – просто несут всякую чушь своей большой и толстой задницей, ясно?

Мелоди улыбнулась и кивнула.

– В этом доме живут добро и счастье, – продолжала Грейс. – Здесь все честно и открыто. А теперь иди-ка сюда, я тебя покрепче обниму, дорогое ты мое, ненаглядное дитя.

Мелоди подступила ближе, надолго оказавшись в объятиях ее сплетенных рук. И хотя она сполна оценила этот жест, но все же больше всего на свете сейчас хотела ощутить тепло и безопасность, уткнувшись лицом не в костлявое тело Грейс с ее маленькой грудью, а в мягкие и немного терпко пахнущие объятия Джейн Рибблздейл.