1979 год

Мама Мелоди насвистывала мелодию.

Девочка оторвалась от своих дел, изумленно уставясь на нее через кухню.

Мать подметала в кухне пол и свистела.

Не свистела она уже года два.

– Мам! С тобой все хорошо?

Мама подняла на нее взгляд и улыбнулась.

– Да, все отлично.

– Тогда почему ты свистела?

– Я?

– Да. Ты насвистывала гимн.

– Ой, надо же! – небрежно ответила она. – А я и не заметила.

Нынешний свист являлся не единственной странностью со стороны матери за последнее время. Во вторник она накрасила губы помадой. А вчера испекла пирог. Мелоди ясно видела, что мама ощущает себя счастливее и радостнее, и единственное, казалось девочке, чем это можно было объяснить, так это тем, что ее отец, Жаклин и малютка Эмили больше не являются частью их жизни.

Уже двадцать один день прошел с тех пор, как они улетели в Америку, и уже двадцать один день Мелоди чувствовала, что жизнь кончилась. Осознав, что один и тот же факт наполняет ее терзающей тоской и в то же время побуждает маму насвистывать и печь пироги, Мелоди подумала, что это ужасно несправедливо. Однако видя то, как мать весело орудует шваброй, делая это с уже забытой легкостью, и заметив блеск ее волос, которые Джейн снова отрастила и носила распущенными, – все это перекрыло всякое чувство несправедливости и подвигло Мелоди вновь запустить колесо надежд. И все то, что в последние три года казалось ей невозможным, прячась в темных уголках ее воображения, внезапно поднялось к свету и раскрылось перед глазами.

Теперь они вновь могли придумывать разные истории перед сном. И качаться вместе на качелях на детской площадке, глядя, кто первым коснется облаков. И заказывать целые вазочки разных пирожных. И играть в ниточку на пальцах. И обниматься, и целовать друг друга, и обо всем на свете разговаривать.

– А мы не сходим в магазин, где продают пряжу? – улучив момент, спросила Мелоди.

– Конечно, сходим, – легко ответила мать, – только вот закончу тут прибираться. А потом, если хочешь, можем завернуть в кондитерскую и выпить чаю с карамельной булочкой.

Мелоди, затаив дыхание, кивнула. На какой-то миг такой обмен маленькой сестренки на прежнюю, нормальную любящую маму показался ей очень даже хорошей сделкой.

В магазине Мелоди выбрала небольшой моток бледно-голубой ангорской шерсти, что распродавалась по двадцать пенсов, и крупный клубок белой шерстяной пряжи за сорок восемь. Грейс учила ее вязать. Это оказалось трудно и получалось у Мелоди пока не очень хорошо, но ей хотелось связать шарфик для своей маленькой Голубоглазки (щедро подаренной ей Шарлоттой в одно из внезапных и столь редких просветлений настроения), а также шапочку для кролика, который был у нее с самого раннего детства. Пока девочка рылась в больших корзинах с пряжей, мама поболтала с продавщицей, и Мелоди про себя отметила, как давно она уже не слышала, чтобы ее мать с такой приветливостью говорила с незнакомым человеком, и как все же меняется голос мамы, когда она счастлива.

Поскольку уже очень давно открывание маминого кошелька на какие бы то ни было нужды являлось весьма мучительным делом, сопровождаемым охами, причитаниями и ужасным недовольством на лице, то Мелоди едва поверила глазам, увидев, как мама почти не глядя отдала продавцу фунтовую купюру.

Мелоди прижала к груди бумажный пакет с пряжей, и они покинули магазин.

– Давай я понесу, – предложила мама. Она аккуратно забрала у дочери пакет и, улыбнувшись ей, сунула себе в сумку на плече. – Ну что, теперь по «липкой булочке»? – сказала она, крепко взяв за руку потрясенную, отвыкшую от такой любезности Мелоди.

В тот субботний вечер, когда Мелоди шла за руку с мамой по оживленным улицам Бродстерса, ее наполняла несказанная гордость. Гордость и надежда.

В кафе-кондитерской они поговорили о школе, о тетушке Сьюзи и о прическах, и казалось, о чем бы ни вздумала поболтать с ней Мелоди, ничто не в силах было нарушить этот новоприобретенный жизнерадостный настрой Джейн.

– А знаешь, – произнесла мама, подцепляя кончиком пальца кусочек белоснежной помадки, – ты у меня очень хорошая девочка. Просто замечательная девочка, правда. Знаешь ты об этом?

Мелоди пожала плечами.

– Я понимаю, что не часто говорю такие слова, и знаю, что за последние годы столько всего произошло, и я не всегда была таким уж… подарком. Но как бы ни казалось это порой, я все-таки очень люблю тебя и очень тобой дорожу. И без тебя я ни за что бы не справилась со всем этим.

Мелоди робко улыбнулась.

– Я тоже тебя люблю.

– А ты по-прежнему считаешь, что я лучшая мама на свете?

Мама напряженно улыбнулась, и Мелоди сглотнула. Эти слова Джейн частенько говорила когда-то давным-давно, еще в их бытность в Лондоне, когда рядом с ними был папа, и они устраивали веселые вечеринки, и все, казалось, друг друга любили. «Ты лучшая на свете мама!» – всякий раз отвечала ей Мелоди, и Джейн с улыбкой крепко ее обнимала, говоря: «А ты – самая замечательная девочка на свете!»

Мелоди быстро взглянула на мать. Джейн больше никак не походила на ту, прежнюю, маму. Она все так же была полнее, чем несколько лет назад, и волосы у нее были уже не такими красивыми, несмотря на то что мама стала снова их отращивать после своей квадратной стрижки. И вообще, выглядела она намного старше и печальнее, и едва ли способна была внезапно расплыться в широкой улыбке, поймав чей-то мимолетный взгляд. Но, тем не менее, решила Мелоди, она по-прежнему оставалась очень хорошей мамой. Она никогда не била дочь и не кричала на нее, она купила ей именно ту куклу Пиппу, которую Мелоди просила на свой день рождения, и всегда восклицала: «Ой, прости пожалуйста!», когда, расчесывая дочери волосы, тянула за спутавшийся узелок. Но «лучшая»… Была ли она лучшей? Мелоди вспомнила про Жаклин, пребывавшую в постоянном движении, вспомнила, как та, прибираясь, влетала в спальню Шарлотты и уносилась прочь, даже не останавливаясь, чтобы сказать «привет», как стремительно появлялась и исчезала из дома, не говоря ни «здравствуй», ни «прощай». Как Жаклин замечала лишь то, что было испорчено, пролито, разбито – но никогда не замечала то, что делалось кем-то хорошо. И в конце концов Мелоди заключила, что да, ее мама, пожалуй, по-прежнему лучшая в мире.

Но лишь с натяжкой.

– Да. Конечно же, самая лучшая.

Джейн улыбнулась, и Мелоди заметила, как в глазах у мамы заблестели слезы.

– Спасибо тебе, – тихо произнесла она. – Спасибо.

Они крепко обнялись через столик, так что Джейн рукавами угодила в сахарницу, и Мелоди зарылась лицом в мягкое мамино плечо – впервые с тех пор, как ей было еще три года, почувствовав себя в безопасности.