1979 год

Пока Мелоди гостила в Америке, в доме у них случилась великая перестановка. Точно все дружно разыгрались в «Музыкальные стулья». Когда девочка вернулась в их пристанище в Бродстерсе, мама жила в спальне Мэтти, а сам Мэтти – в ее комнате, Грейс с Сетом вернулись обратно в спальню Кена, а в свободной комнате уже жила некая новая парочка – Кейт и Майкл.

Сперва о случившихся в доме переменах Мелоди узнала, когда, взлетев по лестнице к своей комнате и распахнув дверь, обнаружила там Мэтти, который сидел по-турецки на полу, скальпелем и медицинским пинцетом препарируя лягушку.

– Не Мелоди ли это Рибблздейл вернулась из-за океана?

– Что ты здесь делаешь? – недоуменно спросила девочка, опустив дорожную сумку возле ног.

– Твоя мама заплатила мне пять фунтов за мою спальню.

– Это как?

– Она не захотела больше спать рядом с вонючками, и потому эти два круглолицых придурка перебрались в гостевую спальню, а мне она пожертвовала аж пятерку, чтобы я поменялся с ней комнатами. Так что я забрал все свое барахло, – показал он на свой блестящий хирургический инструмент, – и сюда. Очень стоящий обмен.

– Но… почему она не захотела остаться тут со мной?

– Не знаю, – пожал плечами Мэтти. – Я не задавал лишних вопросов. Просто взял деньги и вперед. Ты лучше сама у нее об этом спроси.

Мелоди бегом спустилась на два пролета к гостиной, где мама в эту минуту разговаривала с новой женщиной, с Кейт.

– Мама, зачем ты отдала нашу комнату Мэтти? И откуда у тебя лишние пять фунтов?

Мать вздохнула и многострадальным взглядом посмотрела на собеседницу.

– Я не «отдала» нашу комнату Мэтти, Мелоди. Я просто попросила его поменяться. На время.

– Но почему?

– Потому что, – снова вздохнула Джейн, – мне уже тридцать один год, и я целых два года не могла спокойно спать одна. Потому что мне нужно какое-то личное пространство. Потому что я хочу… просто побыть одна. Тут, как говорится, ничего личного, дорогая. Это никак с тобой не связано. К тому же я подумала, что с Мэтти вам будет в одной комнате куда веселее. Сможете на пару веселиться, когда стемнеет.

– Да, но только мне не нравятся развлечения, которые любит Мэтти.

– Ну, тогда, значит, не развлекайтесь. Только пожалуйста, милая, не лишай меня моего уединения. Неужто я так многого прошу?! Всего на какое-то время. Всего на несколько месяцев!

Мелоди поморщилась. Просили от нее действительно многого. И это было нечестно. Она не хотела спать в одной комнате с Мэтти и его скальпелями и расчлененными животными. Но тут она вспомнила, что через несколько месяцев в Лондон вернутся папа с Жаклин и она переберется жить к ним, и тогда вся эта большущая комната под кровлей достанется маме. Подумав, как это, должно быть, обрадует маму, Мелоди не стала выказывать возмущение. Вместо этого она улыбнулась и сказала:

– Ладно. Хорошо.

И отправилась искать Кена.

* * *

Единственным человеком, по которому Мелоди скучала в Америке, был именно Кен. Он вообще был единственным в мире человеком – не считая, конечно, Эмили, – с которым Мелоди ощущала свою значимость и способность дарить радость. Когда на нее смотрел кто-то другой – будь то Жаклин, или мама, или Шарлотта, Мэтти, Пенни, или даже папа, – ей казалось, будто они взирают на невзрачную, однообразную гальку на пляже, на это бесконечное серое безрадостное пространство, где не за что зацепиться взглядом. Когда же на нее смотрел Кен, у нее возникало чувство, будто он нашел нечто сверкающее и удивительное, нечто такое, чего никак не ожидал увидеть. Казалось, для Кена не было важнее занятия, нежели поговорить с Мелоди, и ничто так не могло приковать его взгляд, как появление девочки в дверях его кабинета.

Нашла его Мелоди на балконе – Кен сидел там с книгой на весеннем солнышке в огромной шляпе и в пальто, похожем на солдатскую шинель – большом, ворсистом и с рядами блестящих пуговиц. На звук ее шагов Кен обернулся и просиял:

– Господи, ты вернулась?! Ну, слава богу! А то я так по тебе скучал! Мне так тебя тут не хватало. Мне не с кем было есть мороженое, и некого катать на байке, и не с кем даже поболтать по душам!

Кен отложил книгу, снял шляпу и, выйдя с балкона, так закружил Мелоди по кабинету, что ей показалось, у нее сейчас голова оторвется и вылетит в окно.

– Мне нравится твое пальто, – сказала она, ощутив лицом грубую шерсть его рукава. – Обновка?

– Да. В сущности, да. Купил на благотворительном базаре за двадцать пять пенсов. Представляешь, за такие-то деньги! Глянь, какое качество!

Мелоди пощупала пальцами шерстяную материю и тихо улыбнулась.

– Ну что, ты рада вернуться?

Мелоди коротко, неопределенно кивнула.

– Скучала по нам?

Она опять кивнула.

– Да, и больше всего по тебе.

– Вот уж не сомневаюсь! – улыбнулся Кен. – Пойдем-ка. Нынче такой чудесный день, дел у меня никаких нет, а свежий воздух – лучшее средство после долгого перелета с сильной сменой часовых поясов. Давай-ка обкатаем байк!

Пока Мелоди носилась вместе с Кеном по окрестным дорогам, сидя подле него в мотоциклетной коляске, которая походила на маленькую ракету, все мысли о порезанных лягушках, о дальних сестрах и о матери, что не желала спать с ней в одной комнате, напрочь выветрило из ее головы. Казалось невероятным и потрясающим, что всего несколько часов назад она спала высоко в небе в самолете – а теперь у нее сна не было ни в одном глазу, и она на ревущем мотоцикле каталась по побережью.

Приблизительно через час Кен примчал свой байк обратно в Бродстерс и вскоре подрулил к кафе Морелли. Сидевшая там у окна пожилая пара с любопытством посмотрела на Кена, когда он снял свой шлем, а потом – на Мелоди, когда она стянула свой. Девочке показалось, что лица у этой пары стали какими-то странными и брезгливыми – точно у двух больших рыбин, проглотивших что-то очень неприятное.

Когда Кен с Мелоди прошли к стойке, те двое продолжали их разглядывать. Потом женщина что-то сказала мужчине, недовольно цыкнула. Потом они еще раз обернулись посмотреть на вошедших.

– А почему те люди так на нас смотрят? – спросила Мелоди.

– Какие люди?

– Вон те, старенькие.

– А, не обращай внимания! Просто у них пусто в голове и пусто в душе.

– А почему?

– Не знаю. Некоторые люди от рождения такие. Этакие ходячие пустоты. Вакуумы. Приходят в этот мир, чтобы никого тут не затронуть, ничего не изменить. Чтобы просуществовать и умереть.

Мелоди не знала, о каких пустотах и вакуумах он толкует, но в целом это все равно звучало ужасно. Она обернулась посмотреть на пожилую пару, с их точно измученными, серыми лицами, с их невзрачными одеяниями в черно-синих тонах, с их сомнительным духом превосходства – и широко им улыбнулась.

Женщина тут же отвернулась, а старичок украдкой подмигнул. Мелоди довольно улыбнулась про себя и заказала самую что ни на есть внушительную порцию мороженого.

– Ну как, хорошо там отдохнула, в Америке? – спросил Кен, когда они мгновением позже скользнули в свободную кабинку.

– Отлично! – кивнула Мелоди. – Там вообще все было здорово!

– Хотела бы и сейчас там жить?

Мелоди задумалась над вопросом. Она, конечно, не прочь была бы поплавать в маленьком бирюзовом бассейне и пособирать с Эмили всякие пирамидки и мозаики, и посидеть на коленях у папы, поигрывая с густой порослью на его загорелых руках. И все-таки она не особенно жалела, что уехала. Там Мелоди не чувствовала себя дома. Там она была лишь гостем.

– Нет, – ответила она наконец, – я рада, что я дома. Хотя мне и не очень нравится, что у меня в комнате теперь Мэтти.

– Да, я тоже думал, что тебе это не понравится, – согласился Кен. – Но, знаешь, это ненадолго. Кейт с Майком поживут тут всего несколько недель.

– А кто такие Кейт с Майком?

– Мои друзья.

– А почему же они не живут у себя дома?

– Потому что у них нет собственного дома.

– Где же они тогда вообще живут? В другое время?

– Ну, на самом деле они ездят по всему миру. Сейчас они на пару месяцев вернулись из Индии, потому что у Кейт умерла мама, а потом собираются в Пакистан.

– Но почему они там жили, в Индии, если сами они не индийцы?

– Потому что есть люди, которые рождаются с этим духом странствий. У них точно маленькая горошинка, или же крохотная крупинка песка, которая тихонько где-то трется и трется. И хотя она совсем малюсенькая, она все же лишает тебя покоя, и когда эта крупинка натрет уже достаточно, тебя просто тянет куда-то уехать, повидать что-то новое, ощутить что-то совершенно иное. Потому некоторые люди очень любят путешествовать. Это питает их души. А есть такие люди – вот как те двое, – он быстро глянул на пожилую пару у окна, – которые предпочитают сидеть и тихо гнить на одном месте, строя про себя разные предположения, потому что они слишком ленивы и умственно ограниченны, чтобы поднять свои задницы и отправиться искать себя.

Мелоди пару секунд подумала над этим.

– Я люблю путешествовать. Мне понравилось побывать в Америке, а еще я люблю ездить на поезде, разглядывая в окошко задворки у разных домов. И мне очень нравится кататься с тобой на мотоцикле и смотреть, как все вокруг быстро несется мимо.

– Ну, я ничуть не удивлен тому, что слышу, Мелоди! Ты чрезвычайно интересный человечек, и я ожидаю от тебя самых что ни на есть великих дел, когда ты станешь взрослой. И совсем не думаю, что, проходя мимо кафе Морелли году, скажем… в 2034-м, увижу тебя с этаким досадливым видом у окна, строящей кислую мину при виде прелестной маленькой девчушки.

– Что же ты в те годы ожидаешь увидеть?

– Ох, Мелоди, когда ты достигнешь их лет, я уже буду на том свете, но очень надеюсь, что ты будешь чудесной бабулькой с ясной умиротворенной душой, в окружении счастливых внуков и с лицом, излучающим радость и мудрость. И не терзающейся никакими сожалениями. Сожаление и раскаяние на самом деле куда хуже любых ошибок, что мы способны совершить. Гораздо хуже…

Мелоди понимающе кивнула и попыталась представить ту картинку будущего, что только что обрисовал ей Кен.

– А я так и останусь здесь, в Бродстерсе? – спросила она.

– О, сильно в этом сомневаюсь, – усмехнулся Кен. – В Бродстерсе вообще никому не следует задерживаться навсегда.

– А как же ты? Ты разве не навсегда здесь поселился?

Кен задумчиво помолчал.

– Может, да, а может, и нет. Я здесь, пока у меня есть тут дело. Пока я тут нужен людям. Но если я когда-то вдруг почувствую себя одиноким и ненужным, то я тоже уеду.

– А как моя мама? Что, по-твоему, будет с ней?

– Ну, твоей матери выпал на редкость неудачный путь, но конец всех бед уже проглядывается. Мне кажется, тебя и твою маму вот-вот ожидает новый, более светлый этап жизни. Я правда так считаю.

Мелоди широко улыбнулась, услышав столь обнадеживающее заверение, и с пущим аппетитом налегла на свой «полосатый чулок».

Разрозненные кусочки ее похожей на пазл жизни как будто начали наконец складываться в цельную картину.