1979 год
Еще одно воспоминание.
«Шоу Бейзила Браша» по телевизору.
Бум-бум! – слышится с экрана.
В руке у Мелоди полуочищенный мандарин.
Низкое вечернее солнце пробивается сквозь тюлевые занавески тетушки Сьюзи, высвечивая летающую в воздухе пыль и наполняя комнату сияющими бликами.
На колготках у Мелоди дыра. На ее единственных колготках.
С кухни доносится ужасающий запах готовящегося ужина – запах, грозящий вскоре обернуться рыбой Ла Соль Меньер и морковью в медовой глазури.
В прихожей звонит телефон.
Слышатся тяжелые шаги тетушки Сьюзи.
– Добрый вечер, говорит Сьюзан Ньюсам. Кто на связи?
Долгая пауза.
– Ясно. Надо же… Да, я понимаю. Как это случилось? Ох, надо ж так…
Вскоре тетушка Сьюзи возникает в дверях – в фартуке с розочками и с бело-синим полосатым полотенцем в руке – и произносит:
– Деточка, у меня для тебя плохие вести. Очень и очень плохие вести.
Бум-бум!
* * *
Три месяца спустя в Кентерберийском королевском суде слушалось дело Джейн Рибблздейл. Хотя теперь ее никто уже так не называл. Ныне она была известна как «Бродстерская похитительница». Или «Злодейка Джейн». Точно так же и Мелоди уже никто не называл просто по имени. Она была «бедняжка Мелоди», или «горемычная Мелоди», или «бедная несчастная дочь Злодейки Джейн, Бродстерской похитительницы младенцев».
Все вокруг Мелоди стремительно обросло новыми ярлыками. Отныне она являлась частью «проклятого семейства», с которым происходили разные «жуткие трагические события». В частности, то, что спустя три дня после ареста матери Мелоди и почти что накануне ее столь долгожданного семилетия по телефону ей сообщили страшную весть: что отец ее погиб в крупной массовой аварии на автотрассе по пути из Голливуда к международному аэропорту Лос-Анджелеса.
И вот теперь-то, именно за это – больше, чем за долгие годы материнского безразличия, больше, чем за отсутствие любви и нежности, которой по праву заслуживает маленькая дочка, больше, чем за то несносное отношение к отцу, из-за которого он вынужден был уйти от жены и в итоге уехать с Жаклин в Америку, и больше, чем за то, что Джейн выкрала чужое дитя и заставила Мелоди поверить, что у нее наконец появилась крохотная сестренка, – именно за это девочка стала презирать и ненавидеть свою мать. Потому что, если бы маму не арестовали, то отцу не пришлось бы мчаться в аэропорт, чтобы лететь срочно домой и присматривать за Мелоди, и он остался бы жив, и все прочее в ее жизни мало-помалу уладилось бы, перетекло бы в нечто, хотя бы смутно похожее на нормальную, стабильную жизнь. Ибо, как ни крути, а нормальная стабильность – и уж тем более, когда она жила в сквоте бок о бок с чужими людьми, ведущими странную интимную жизнь, – являлась для нее покамест чем-то призрачным и неосуществимым.
Именно родители, как поняла теперь Мелоди, являются главной опорой нормальной жизни – даже когда сами они далеки от нормальности. Родители – пусть даже отчужденные и конфликтующие друг с другом родители – все равно являются этаким фильтром, сквозь который пропускается перед ребенком весь поток жизни. И именно они, по сути, призваны вылавливать из этой жизни жесткие комки. Когда же ни единого родителя нет, жизнь быстро теряет нужный уклон и направление. Без родителей мир становится слишком замкнутым и узким, чтобы в нем жилось хорошо.
Конечно, Мелоди осталась не одна, за ней приглядывали с десяток людей. У нее были и тетушка Сьюзи, и тетя Мэгги, и Кен, и Грейс, и Кейт с Майклом. Школьные учителя были к ней крайне добры, и даже Пенни, похоже, сочла уже совсем недопустимым издеваться над девочкой, которая за одну неделю потеряла обоих родителей. Ее регулярно навещала приставленная к ней соцработница Беверли. И даже бабушка по отцовской линии приехала на недельку пожить с Мелоди в домике у Сьюзи – причем это был первый случай, как она ступила за пределы Ирландии с тех пор, как двадцать два года назад умер ее муж.
Все теперь пеклись о Мелоди. И даже Сьюзи в каком-то смысле заботилась о ней лучше, чем некогда мама, особенно после того, как Беверли ей объяснила, что фрикасе из утки с виноградом – сказать по правде, далеко не самый подходящий ужин для семилетнего ребенка, что тот вполне бы удовольствовался простым пюре с сосисками. А еще тетушка Сьюзи, похоже, не понимала, что детей надо поощрять к тому, чтобы следить за собой самостоятельно, и потому все делала за Мелоди, включая застегивание обувных пряжек и чистку зубов. Мелоди порой казалось, что ей надо бы сказать тете Сьюзи, что она и так великолепно со всем справится, – но она ничего не говорила, потому что в глубине души ей очень нравилось, что с ней обращаются как с трехлетним ребенком.
И все же, несмотря на это всеобщее внимание и суету вокруг нее, несмотря на то что все взрослые теперь ее всячески опекали и оберегали, Мелоди по-прежнему не чувствовала себя в безопасности. Ей все так же казалось, будто она на цыпочках, вслепую движется вдоль огромной и бездонной пропасти.
И ее все так же тянуло к маме.
Но, увы, доступ к ней был для нее теперь сильно ограничен.
Условное задержание Джейн было отменено после того, как она заявила полицейским, что, как только ее отпустят, она отправится прямиком к Рамсгейту и бросится со скал, и с тех пор она сидела в ожидании суда в следственном изоляторе в Рочестере.
Мелоди, разумеется, ничего не знала о том, что ее мама угрожала суицидом. Как не знала и о том, что Джейн толком и не думала о дочери в промежутках между их встречами, и в основном сидела у себя на койке, вспоминая лишь своих утраченных малюток (причем в эту категорию она включала и Мелоди, прочитав где-то, что в семь лет дитя покидает туманный и слабо оформившийся мир детства и вступает в более ясный и определенный, более жесткий и неуступчивый мир взрослых). И, разумеется, было еще множество вещей, о которых Мелоди не имела и понятия, – эта тьма-тьмущая шестеренок и колесиков, вращающихся в разных потайных уголках бытия, которые все так же воздействовали на все ее существование.
На сегодня Мелоди знала твердо лишь одно: что нынче среда. И что на дворе январь и очень холодно. И что на завтрак у нее было кеджери. И что сегодня вместо уроков физкультуры и естествознания она отправится навестить в тюрьме мать.
Вроде интерлюдии
Жила-была маленькая девочка, и звали ее Мелоди. У нее были длинные волнистые волосы цвета конского каштана и блестящие золотистые глаза. Улыбающаяся и всегда приветливая, она жила в доме на берегу моря со своей мамой Джейн и человеком по имени Кен. Еще у Мелоди был папа, и звали его Джон. Он работал в типографии печатником и жил в Лондоне с художником-гримером по имени Жаклин, с ее дочерью Шарлоттой и с прелестной малюткой по имени Эмили Элизабет, единственной сестрой Мелоди. Временами Мелоди периодически ездила в Лондон пожить немного с ее тамошней семьей и неизменно очень огорчалась, когда ей приходилось возвращаться обратно на побережье – потому что, так получилось, ее мама была не очень счастлива в жизни и не особо баловала Мелоди своими ласками, объятиями и поцелуями. Тем не менее у моря Мелоди все же чувствовала себя счастливой, потому что с ней рядом находился Кен, который был добрым и хорошим человеком, который каждую неделю водил ее в кафе-мороженое и катал в коляске мотоцикла.
Но вот однажды в ее жизни произошло большое огорчение: Джон и Жаклин уехали в далекие края и забрали с собою Эмили, маленькую сестренку Мелоди. Девочка очень тосковала и долгие, долгие дни плакала. А потом случилось нечто такое, отчего Мелоди вновь почувствовала себя счастливой. Мама родила ей новую сестренку. Все вокруг очень радовались этой новорожденной малютке, особенно Кен, – однако Мелоди чувствовала, что что-то здесь не так. Этот младенец совсем не походил на новорожденного. А потом в газетах сообщили, что из коляски, оставленной у газетного павильона, украден маленький ребенок, и тогда Мелоди сразу поняла, что именно произошло.
На следующий день в доме у них появилась полиция, и младенца забрали, а после увезли и маму Мелоди. Потом сообщили, что она очень нездорова и не может вернуться домой, потому что, оказавшись на свободе, может причинить себе вред. Тогда папа девочки решил приехать за ней в этот прибрежный городок и забрать Мелоди с собой в дальние края, однако произошло нечто ужасное: торопясь к дочери, он погиб на скоростном шоссе. И тогда у Мелоди не осталось никого, если не считать странной тетушки Сьюзи.
Через три месяца мама Мелоди предстала перед судом, и ее приговорили два года провести в тюрьме. Больше Мелоди ее не видела.
Следующее, что запечатлелось в ее сознании, – это как она лежит на спине недалеко от горящего дома, и рядом с ней совершенно другие люди, которых она называет мамой и папой.
И все они жили долго и счастливо…