2006 год

На следующий день устраивался праздник по случаю восемнадцатилетия Клео. В нарядный пластиковый пакет Мелоди положила два красиво завернутых подарка: бельевой гарнитур от Теда Бейкера и серебряный, со стразиками, крестик от Харриет Сэмюэль. Потом на кухонном столе она развернула открытку и на мгновение застыла над ней с авторучкой, пытаясь найти нужные слова. Мелоди не знала, с чего начать. Того человека, что звали Мелоди Браун, той, что долгие годы назад, пятнадцати лет от роду, стояла у больничной койки Стейси, сама уже будучи на девятом месяце, той, что со страхом и восторгом держала в руках эту новую жизнь, это крошечное сморщенное существо, которому предназначено было превратиться в прекрасную девушку по имени Клео, – того человека более не существовало. Она как будто была стерта, напрочь удалена единым щелчком пальцев Джулиуса Сардо и шуршанием фотокопировальной машины в Бродстерской библиотеке.

А если больше не было такого человека, как Мелоди Браун – так кто же теперь пытался подписать открытку для первенца своей самой давней и ближайшей подруги? Мелоди попыталась представить, что бы она написала пару недель назад – до того как ее жизнь внезапно закружило в этом невероятном вихре, – но не смогла вернуться мысленно в ту точку. Ей хотелось, чтобы послание в открытке получилось проникновенным, сердечным и полным глубокого смысла. На ее глазах Клео из сморщенного, с пушком на голове, новорожденного выросла в тощего, с вечно разбитыми коленками ребенка, потом превратилась в долговязого подростка, который со временем расцвел в изумительную высокую красавицу с огненными волосами и пышным, четвертого размера, бюстом. Которую Мелоди любила, точно собственное дитя. И тут в голове у нее пронесся отголосок слов, сказанных ей Эдом совсем недавно, когда еще ничего в ней не изменилось. И Мелоди опустила ручку к открытке и написала:

«Прекрасной Клео, чудесной дочери, которой у меня никогда не было и о которой я могла бы только мечтать. Я так горжусь тобой! С Днем рождения! Любящая тебя тетя Мэл. Целую!»

Пит и Стейси, как всегда, нашли где-то достаточно денег, чтобы заказать банкетный зал на втором этаже лучшего итальянского ресторана в Хакни и разукрасить его гелиевыми шариками, поздравительными баннерами и белыми лилиями (второе имя Клео было Лилия). Высокие, с подъемными створками, окна открывались на оживленную и шумную Мар-стрит. Складные столики, застеленные бумажными скатертями, аж прогибались под тяжелыми чашами с пастой, блюдами с холодным мясом и сложенной пирамидками чиабаттой. Мелоди с Эдом оказались первыми, кто прибыл на праздник, явившись за целых полчаса до назначенных семи тридцати.

Великолепная фигура восемнадцатилетней Клео была затянута в облегающее атласное пурпурное платье, а рыжие волосы были старательно уложены профессиональным парикмахером в затейливую прическу с переплетающимися друг с другом жгутиками, обнажая сзади шею, где красовалась лишь застежка колье от Сваровски. Глаза у Клео были густо накрашены, и на Мелоди теперь вместо прежней девчонки глядело удивительно прекрасное создание, словно сошедшее со страниц одного из пустомельных глянцевых журналов о знаменитостях, что вечно лежали у Стейси по всему дому.

Мелоди сердечно прижала к себе девушку, ощутив аромат ее духов, насладившись этим запахом легкости и свежести, которым и сама благоухала долгие годы – и который, конечно же, давно остался в прошлом, напрочь заглушенный завораживающим духом «Agent Provocateur», ее излюбленным нынешним парфюмом.

– С днем рождения! – сказала Мелоди, поглаживая ей обнаженную декольте спину. Ту самую спинку, что она время от времени гладила столько лет назад, укладывая малышку на животик, чтобы избавить от газов.

– Ты просто исключительно прекрасна, Клео. Правда! Словно кинозвезда!

– Ой, спасибо тебе, Мэл! – обняла ее в ответ Клео.

Стейси суетилась вокруг в узком красном платье, которое интернетный ASOS откровенно содрал с «Galaxy» Ролана Муре. Волосы у нее тоже были уложены профессионалом, с накрашенных губ свисала сигаретка. Она рассеянно поцеловала Мелоди и повела к столику в другом конце банкетного зала, который предназначался для подарков.

Эд между тем разговаривал с Клео. Мелоди с нежностью посмотрела на них. Ее сын и дочь лучшей подруги. Естественно, они со Стейси фантазировали много лет назад, как те юнцами влюбятся друг в друга, потом поженятся и наделят их очаровательными общими внуками. Однако, как неизбежность, пора «сладкой» неразлучной парочки, с их обидами и ссорами, с упрямым игнорированием друг друга все же поставила на этом крест, и теперь Эд и Клео виделись крайне редко. К тому же, у Клео уже был молодой человек – парень двадцати лет, высокий и мускулистый, с красиво очерченным лицом и очень густыми волосами, – по имени Джад, в которого она была по уши влюблена.

– Ну как, ты в порядке? – прищурившись, спросила Стейси.

– Да, все отлично.

– Точно? Какая-то ты…

– Какая?

– Не знаю даже. Словно малость не в себе.

– Все хорошо со мной. Правда, – уверила подругу Мелоди.

Ей очень хотелось обо всем рассказать Стейси – теперь, когда Мелоди точно знала, что она вовсе не сумасшедшая, когда у нее имелись весомые доказательства того, что ее разум совершенно ясен, – но она не могла этого сделать. Уж точно не сегодня и не здесь.

– Ох, Мэл! – воскликнула Стейси, потянувшись крепко обнять Мелоди. – Подумать только! Моя малютка! Ты только посмотри! Совсем уже не деточка.

От Стейси пахло куревом и пивом, и в объятиях Мелоди она казалась совсем тонюсенькой.

– О! – кое-что вспомнила вдруг Мелоди. Нечто настолько важное, что она сама удивилась, как до сих пор об этом не спросила. – Тест-то ты сделала?

Выпустив ее из объятий, Стейси прижала палец к губам.

– Нет. Пока не сделала, – тихо сказала она. – Пусть сначала пройдет эта сумасшедшая неделя. Сделаю в понедельник. Еще от пары дней все равно хуже не будет.

Мелоди неопределенно кивнула. Она совершенно была с этим не согласна. Это дитя, если оно и вправду есть, – еще один подарок для Стейси в ее и без того переполненной дарами корзинке жизни. И ей следовало бы ценить его, холить, беречь и чтить – хотя бы даже для того, чтобы просто выразить признательность своей судьбе за столь бесчисленные благоволения.

Заметив, как подруга поджала губы, Стейси улыбнулась.

– Вот только не надо подавлять меня морально, Мелоди Браун! Сама не хуже меня знаешь, что там пока ничего толком и нет. Так, скопление мелких пузырьков. В данный момент мне совершенно не до ребенка. Сегодня великий праздник у моего старшего дитя, у моей первенькой, и я не хочу отвлекаться на что-либо другое, тем более что я, возможно, даже не беременна. Так что давай-ка разожми губки и иди угостись пивком.

На нынешнем празднике Мелоди вообще ощущала себя как-то отстраненно. Все происходящее воспринималось ею скорее как картина в музее искусств, или как сцена из спектакля. Собравшиеся в банкетном зале были для нее словно персонажи пьесы, за которыми она следила, стоя где-то на галерке. Она видела прекрасную принцессу Клео и ее мать, королеву Стейси, и отца, короля Пита в его бёртоновском костюме и в рубашке фирмы «Paul Smith», которую Стейси купила на распродаже прошлым летом. Вот принцесса Клео подошла к отцу и скользнула в его объятия, и король Пит склонился и поцеловал ее в макушку – хоть и не своего отпрыска в биологическом смысле, но тем не менее свою дочь. Она видела и младшую принцессу, Кловер, в лиловато-розовом бархатном платьице из «Monsoon», которое Мелоди помогала выбирать в минувшую субботу, и с убранными назад волосами, прихваченными большой бархатной розой. Малышка с возбужденным, раскрасневшимся лицом весело танцевала с двоюродными братом и сестрой. Мелоди видела и маму Стейси, Пэт, королеву-мать, небрежно одетую и со смущением на лице, которая осторожно перебиралась с ходунков на стоящий в углу стул. Видела брата Стейси, Пола, который выглядел куда бодрее, жизнерадостнее и казался поджарым в джинсах и свитшоте Nike, одевшись, как всегда, неподобающе случаю. Рядом с Полом стояла его беременная жена, держа обеими руками стакан колы и исполненными гордости глазами созерцая, как ее дети резвятся вместе с Кловер.

Вобрав в сознание эту сцену, Мелоди неосознанно стала накладывать поверх представших перед ней знакомых лиц иные, неизвестные образы. На лицо Пита она наложила доброе «лошадиное» лицо человека по имени Джон Рибблздейл, а поверх лица Стейси – встревоженное, слегка обрюзгшее, но все равно несомненно красивое лицо Джейн Рибблздейл. Резвившиеся дети преобразились в малыша по имени Эдвард Томас, лысенького, сморщенного и словно только что родившегося, и в прелестную маленькую девочку, которую звали Эмили Элизабет, лицо которой Мелоди пришлось придумать самой, поскольку ни одной ее фотографии не попалось. Еще она увидела печальные, потускневшие лица родителей – уже других, тех, что спасли ее из пожара, – а также человека по имени Кен, доброго и красивого, каким она его и представляла, с лицом, напоминающим Иисуса Христа. Это была ее семья, настоящая ее семья. Не эта вот, одолженная ей по дружбе семья, в которой она косвенно существовала последние восемнадцать лет, и не то крохотное семейство, что она создала себе самой, состоявшее лишь из нее и Эда, – а другая семья, очень большая, которая принадлежала исключительно ей; семья, имеющая свои корни, а еще – великое множество рук, ног, голов; семья, разбившаяся на куски и разнесенная безжалостным ветром по всему миру.

Это и должно было стать ее настоящей жизнью, подумала Мелоди, этот насыщенный, бурлящий и гудящий людской водоворот родственников, со всеми их недостатками, странностями и причудами. Однако, когда она была еще слишком маленькой и несведущей в жизни, чтобы что-то понять или хотя бы запомнить, случилось нечто печальное и непоправимое, и вот она очутилась здесь – в подвешенном состоянии, между тем миром, который она, казалось бы, хорошо знала, и тем, что могла бы узнать, сложись у нее все иначе. Мелоди вновь посмотрела на Пита – такого большого и сильного, доброго и застенчивого, – и подумала о том человеке, что погиб двадцать семь лет назад на одной из американских автострад, спеша, чтобы забрать ее к себе. И больше всего на свете ей захотелось сейчас того, чтобы этот человек, в своем лучшем костюме и ботинках, вошел в дверь и, улыбнувшись ей, сказал: «Привет, Мелоди, где ж это ты столько пропадала?»

Вечеринка гремела до ночи, когда у Клео ее тугие жгуты на прическе уже распустились в лохматые рыжие пряди, а подводка с тушью смазалась в серую дымку вокруг глаз. Наконец Мелоди села в вызванное ею такси и с облегчением вздохнула. Эд с ней не поехал – его пригласили в дом к Стейси продолжать празднование, – и Мелоди была очень рада остаться одна. Водитель оказался азиатом и по дороге в основном молчал. Размякнув от душевной атмосферы семейного праздника, Мелоди вытащила из сумочки мобильник и открыла последнее сообщение от Бена, которое она уже прочитала в поезде по пути в Бродстерс. Перечитав еще раз, она представила самого Бена. Как чудесно подходило ему это имя! Милый, добродушный Бен. Добряк Бен, улыбнулась Мелоди. И тут она живо нарисовала в воображении, как он дожидается ее у нее в квартире, вольготно рассевшись на диване и коротая время с книжкой (ей почему-то показалось, он из тех людей, что любят почитать). Представила, как он вскидывает голову, заслышав в прихожей ее шаги, откладывает книгу и, улыбаясь, спрашивает: «Ну, как ты? Как прошел вечер?» И как она, избавившись наконец от этих дурацких туфель, пристраивается на диване рядом с ним и, положив голову ему на крепкое плечо, отвечает: «Чудно, просто чудно! Хотя все же жаль, тебя там не было». И в этот миг, впервые за всю свою взрослую жизнь, она ощутила в себе некую лакуну, пустующее пространство – место для еще одного человека в своей жизни. И Мелоди поняла, что вскоре, когда она точно будет знать, кто она такая и откуда, она непременно нажмет кнопочку «Ответить» и предоставит дальнейшее судьбе.

А пока она «усыпила» телефон и, положив его на колени, обратилась к мелькающим снаружи видам.

Где-то там, среди неоновых огней ночного субботнего Ист-Энда, что яркими сполохами вспыхивали на ее лице сквозь окошко такси, – где-то там была девушка по имени Эмили, которая приходилась ей сестрой. И где-то был молодой человек по имени Эдвард, которого ее мать выкрала у его матери. И где-то там – возможно, даже в этом вот турецком ресторане – сидела женщина по имени Жаклин, которой довелось прожить два года с ее отцом. И где-то там, может статься, была и другая женщина – по имени Джейн, – та, что дала ей жизнь.

За последние несколько дней Мелоди снова и снова перечитывала ее историю, перебирая скопированные в библиотеке заметки, так что они уже затерлись под ее неугомонными пальцами, и теперь ей было известно почти все. Мелоди знала, что происходило в ее жизни с четырех до семи лет, но до сих пор оставалась в неведении, что было до этого. Как и не знала того, что случилось дальше. Что за хитрый виток судьбы занес ее в тот Бродстерский сквот – и как она в итоге очутилась на глухой кентерберийской улочке с парой чужих ей людей, которых она называла мамой и папой?