2006 год

Хотя все свои рабочие дни Мелоди проводила при кухне, сама готовка ее совсем не привлекала. Сын у нее вырос на диете из покупных рыбных палочек, сэндвичах из тостов, на пище из микроволновки и периодически прихватываемых ею по дороге в закусочных картошки фри с жареной рыбой навынос. Однажды, вдохновленная Стейси, которая уже пятилетним детям устраивала настоящее чаепитие, Мелоди попыталась состряпать спагетти болоньезе, и вышло это просто ужасно. У нее не оказалось ни единого подходящего ножа, и лук ей пришлось резать обычным столовым, а поскольку процесс создания блюда она откладывала до последнего, то готовилось оно у нее всего какую-то четверть часа.

Эд отведал содержимое одной вилки и тут же выплюнул.

– Фу, мне не нравится! – возмущенно крикнул он.

– Но тебе же это блюдо понравилось на той неделе у Стейси! – возразила она.

– Да. Но там оно было совсем другое. То было очень вкусным.

Больше Мелоди для сына ни разу не готовила. И вообще, никогда и ни для кого больше ничего не стряпала. А потому она сама немало удивилась, когда в понедельник в супермаркете «Marks & Spencer» она миновала отдел готовых блюд и направилась к свежим сырым продуктам. В одном из своих журналов она наткнулась на рецепт жареного тунца с пикантной лапшой, подумав, что это и звучит аппетитно, и приготовить будет просто. А потому, неожиданно для себя, она решила все же предпринять попытку вечером воспроизвести этот рецепт для Эда с Беном. Она не знала точно, откуда в ней возникло это внезапное, совершенно непредвиденное кулинарное вдохновение, но тем не менее отдалась этому порыву, как отдавалась теперь всякому новому и неизведанному чувству. Прежняя Мелоди, которая, выходя из дома, порой даже не смотрела на себя в зеркало, которая донашивала футболки сына, которая курила и вечно сидела дома, держа от себя весь мир на почтительном расстоянии, стала потихоньку исчезать, и вместо нее теперь появлялась новая Мелоди – не до конца еще принявшая свой вид, но уже осторожно ступающая по тропинке в большую жизнь. У Мелоди было такое чувство, будто ее во сне как-то усовершенствовали, подняв на новый уровень, и теперь она понемногу, один за другим, испытывает свои новые качества. Так вот она и оказалась в магазине с пучком зеленого лука в руке и в юбке. Вроде бы и ничего особенного – но этой новизны для нее было достаточно, чтобы ощущать внутри себя легкий непривычный трепет.

Она понесла домой пакеты с продуктами, делая по дороге то, чего никогда не делала прежде: она встречалась глазами с проходящими навстречу людьми. И ее очень удивило, как мало людей замечали ее внимание к ним, да и те, что заметили, не слишком этого пугались. Она чувствовала себя неким созданием, рожденным для того, чтобы провести всю жизнь на дне океана, угрюмым, вялым и полуслепым, которое теперь медленно поднимается сквозь толщи ледяной воды к мерцающему наверху свету.

Придя домой, Мелоди оценивающим взглядом обвела свою квартиру – это свое жилище, где слоями и стопками она годами скапливала всевозможные вещи. Она впервые посмотрела на свой дом глазами незнакомого, по сути, человека, задумавшись, о чем может сказать ему увиденная обстановка, – и с ужасом поняла, что говорит это не только о любящей матери и ее маленькой, но счастливой семье, но о какой-то одержимости прошлым, о страхе с ним расстаться, о нехватке собственного достоинства и воображения. Хотя глобальная уборка с расчисткой завалов, которой Мелоди всегда пугалась, боясь, что это лишит ее дом памятных вещей, на самом деле способна была вдохнуть новую жизнь в эту маленькую и чудную квартирку.

Что случится, если она выкинет кроссовки Эда, которые хранит уже два года, потому что они были на нем в тот день, когда он получил свой аттестат зрелости, и потому они ассоциировались у нее с высшим моментом гордости в своей жизни? Неужели она забудет о том, чем так гордилась? Неужели забудет то ощущение, как всю ее тогда захлестнуло волной теплого, греющего душу удовлетворения? Неужели забудет наполнивший ноздри запах его шестнадцатилетней макушки, когда она крепко обняла сына, и то ощущение, что главное испытание уже позади, что он это одолел, и теперь они могут перейти к следующему этапу. Нет, конечно же, ничего этого она никогда не забудет! Все это останется с ней навсегда. Память у нее не такая уж скудная и ненадежная, как ей всегда казалось. В ней, как выяснилось, хранится все – во всех красках и подробностях. Просто ей необходим был крепкий толчок.

Пройдя в кухню, Мелоди нашла вместительный пакет для мусора. Расправила его пошире и наполнила доверху. Она сложила туда и старые кроссовки, и одежду, которую не носила больше пяти лет, и тарелки, вечно лежавшие нетронутыми в самом низу стопки, и календари аж с 1998 года, и пледы, которые ей все некогда было отнести в химчистку, и кастрюльки без ручек, и книжки в мягких обложках, которые она никогда уже не будет читать, – и, наконец, свой древний, давно переросший хохлатый хлорофитум, несчастный и обиженный, почти покончивший с жизнью и уже готовый кануть в небытие. Наполнив пакет, Мелоди крепко его завязала и потащила вниз, в дурно пахнущую комнату с бетонным полом, где стояли контейнеры для мусора, тяжело перекинула мешок через бортик и послушала, как он упал на дно, издав характерный, тешащий слух, металлический «бу-бум». Потом она вернулась в свою квартиру, вымыла руки и приступила к приготовлению ужина, чувствуя себя так, будто поднялась еще на несколько футов выше к теплому золотистому солнцу, проглядывающему сквозь поверхность океана.

Мелоди скинула туфли на высоком каблуке. Без них будет лучше, решила она, критически оглядев свое отражение в зеркале. Чтобы не возникло впечатления, будто она лезет из кожи вон, дабы стать кому-то желанной. К тому же у нее хорошенькие, аккуратные ступни – так почему бы их не показать? Она надела многоярусную юбку до колен из коричневой марлевки и бирюзовый топ, так что выглядела очень даже симпатично. Не сногсшибательно, не эффектно – а просто симпатично.

Когда затрезвонил домофон, Мелоди подпрыгнула на месте и посмотрела на часы. Восемь и одна минута. На минуту лишь припозднился. Мужчина, который не забывает про дни рождения. Мужчина точный, как часы. «Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой», – невольно подумалось ей.

Однако Мелоди поскорее вытряхнула из головы этот негатив. Всё, с этим уже покончено! Глубоко вдохнув, она поспешила встречать гостя. Выглядел Бен лучше, нежели он ей запомнился. Он не был свежевыбрит, и Мелоди показалось, ему очень идет этот немного грубоватый вид. Одет он был в футболку с длинным рукавом и капюшоном и в джинсы по последнему писку моды. Эду он вручил золоченый конверт, на котором значилось имя юноши.

– Что это? – спросила Мелоди. – Та самая, твоя «задумка»?

– Да, – просиял Бен. – Это она и есть.

– О господи, Бен, тебе вовсе не надо было приносить Эду какой-то подарок!

– А почему нет? – просто спросил он.

Мелоди не нашлась, что ответить, а потому просто улыбнулась и стала смотреть, как Эд вскрывает конверт. В нем оказались два билета на концерт Принса на стадионе «О2» в Гринвиче.

– Не знаю, увлекаешься ты им или нет, но если тебе самому не понадобятся, можешь хорошо загнать их на eBay. Места очень хорошие – у меня брат работает в билетном агентстве.

Эд улыбнулся при виде билетов.

– Классно!

– Правда, не знаю, – продолжал Бен, обращаясь уже к ним обоим, – нравится ли Принс нынешним восемнадцатилетним?

Эд пожал плечами.

– Не знаю, если честно, что он исполняет, но думаю, надо сходить – не то получится как с Элвисом, упущенным для нас навеки.

Бен рассмеялся, и Мелоди почувствовала, как внутри ее словно отпустило. То, что больше всего ее пугало, оказалось позади, и все как будто шло как надо. Зайдя на кухню, она заправила салат и зажгла огонь под сковородкой с оливковым маслом. Потом достала из холодильника две бутылки пива и отнесла Бену с Эдом.

– Какое у вас тут изумительное местечко! – восхитился Бен. – В смысле, все отсюда в двух шагах! Просто потрясающе, да?

Сколько Мелоди себя здесь помнила, все ей неизменно говорили, как замечательно, должно быть, жить в районе Ковент-Гарден, хотя сама она никогда так не считала. Мелоди жила не в Ковент-Гардене, а в этой вот квартире. Вся ее жизнь заключалась в этих четырех стенах и в том, что внутри их происходило. Расположение тут значения не имело. С равным успехом она могла бы обитать и в Кентербери – жизнь ее была бы точно такой же, приземленной и невзрачной.

– Не могу сказать, что испытываю в этом какое-то преимущество, – призналась она. – Я могла бы жить точно так же где угодно.

– Что ж, печально, – проговорил Бен, и Мелоди отметила про себя, что с их первого свидания он уже второй раз употребил применительно к ней эти слова. – Ну, а тебе как? – обратился он уже к Эду. – Каково оно – вырасти в таком-то классном месте?

Эд пожал плечами.

– Да мне как-то и не с чем сравнивать. Здесь вроде все нормально и привычно. Школа – через дорогу, друзья – за углом. Рядом и спортзал, и бассейн. И футбол в парке Линкольнс-инн.

– То есть ты планируешь поселиться где-нибудь здесь, когда покинешь родной дом?

– Эд пока что не покидает дом. Правда, Эд? – улыбнулась Мелоди и подмигнула сыну.

Тот улыбнулся в ответ:

– Нет. С чего бы мне отсюда уезжать? У меня лучшая мама на свете. – Он пригнулся к матери и поцеловал в щеку, и Мелоди немного смутилась, непривычная выказывать глубоко личные проявления своих отношений с сыном перед кем бы то ни было, за исключением Стейси и ее семьи.

– Ничуть не сомневаюсь, – сказал Бен. – И будь я на твоем месте и живи с твоей мамой, я бы отсюда не съехал лет до сорока.

– По меньшей мере, да, – добавил Эд, и оба рассмеялись, чокнувшись бутылками с пивом.

Мелоди наблюдала за ними с некоторым трепетом, который поначалу приняла за настороженность, но потом поняла, что на самом деле это предвкушение. Сегодня здесь осуществлялось нечто такое, на чем сама она давным-давно уже поставила крест. Они неторопливо, шаг за шагом, двигались по жизни дальше – она и ее сын, – и похоже, что этот вот человек, этот высокий и подтянутый мужчина с золотистым загаром и идеальными зубами, собирался, вопреки всей ее первоначальной интуиции, сыграть на их пути очень важную роль.

Налив себе на кухне бокал вина, Мелоди стала следить за сковородой, чтобы та хорошо раскалилась и испускала требуемое количество дымка, чтобы стейки тунца в итоге быстро и хорошо прожарились. Наконец сковорода была готова, Мелоди положила на нее стейки и тут же отпрянула, поскольку они громко защелкали в масле и с пугающей яростью зашипели.

– Главное не пережарить, – возник позади нее Бен.

– Знаю. По три минуты с каждой стороны.

– Хм, они все же достаточно тонкие. Я бы дал им всего по минуте.

– В самом деле?

– Ну да.

– А ты, значит, умеешь готовить?

– Так, в разумной мере, – ответил Бен. – Владею лишь основными навыками.

– Что? По-твоему, жарить стейки тунца – это из основных навыков?

– Ну, в общем, да, – с улыбкой пожал он плечами. – Типа того. Эд говорит, ты не очень дружишь с кухней.

– Нет, это не моя естественная среда.

– Что на самом деле странно, учитывая твой род занятий.

– Или как раз, может быть, поэтому, – улыбнулась Мелоди. – Нет, я правда не люблю готовить. Но это то, над чем я собираюсь поработать. Я всегда объясняла это тем, будто у меня просто нет времени на готовку, – но теперь-то у меня времени хоть отбавляй! Я не стану искать никаких больше отговорок и оправданий. И знаешь, вообще ничему больше не буду искать отговорок.

– Правда? – со значением отозвался Бен.

– Да. – Она умолкла на мгновение. – Не пора переворачивать?

Бен поглядел на сковородку.

– Ну да, пора. А потом еще буквально тридцать секунд с другой стороны. А к чему у тебя бывали отговорки?

Она перевернула вилкой стейки и вздохнула.

– Господи, даже не знаю. Всю свою жизнь я чувствовала, будто мне чего-то не хватает, а потом появился Эд и заполнил все зияющие в моей жизни пустоты. И вот я стала мамой Эда, и все у меня как будто устаканилось. Я даже не интересовалась тем, что происходит вне этого. А теперь… Ну что, пора вынимать? – Бен кивнул, и она переложила стейки на три заранее приготовленные тарелки. – Ну, а теперь, когда у меня все это произошло и когда Эду уже грядет восемнадцать, я все же сделала переоценку ценностей и поняла, что во мне кроется намного, намного больший потенциал, нежели быть просто мамой Эда. Ты представляешь, я обнаружила, что у меня есть сестра? – понизила голос Мелоди.

– Да ну! Неужели?

– Да, я встречалась с ней в минувшую субботу – и это просто маленький комок энергии, полный планов и идей. Она всего на пять лет младше меня, но кажется, что она значительно моложе. И я подумала, что такой вполне могла бы быть и я. Если бы со мной не случились все эти заморочки, если бы от меня не стали утаивать правду, я могла бы быть, как она, – преуспевающей девчонкой, уверенно идущей по карьерной лестнице. Хотя я не досадую, не жалуюсь на жизнь, я рада, что все у меня случилось вовремя. Я тут встречалась с Грейс, женой Кена, и она сказала: как же мне повезло, что я в столь юном возрасте обзавелась семьей, потому что теперь я, дескать, могу заняться самоисканиями. И знаешь, она права! Мне всего лишь тридцать три, у меня есть эта квартира, у меня вполне прилично работают мозги – я могу стать кем хочу!

– Ну, слава тебе господи! – выдохнул Бен.

– Что?

– Просто сейчас в тебе проявляется как раз та женщина, которую я встретил в четырнадцатом автобусе три недели назад.

– Ха! А мне показалось, ты тогда увидел только плечи.

– Ну, сначала я заметил плечи, а потом увидел женщину, которая выглядела не просто невероятной красоткой, а еще и невероятно примечательной личностью.

Мелоди с улыбкой повернулась к нему.

– Примерно то же сказала и моя сестра о моей фотографии, что она хранила у себя в детстве. Она сказала, что я казалась ей тогда «самой примечательной девочкой на свете».

– Уверен, что так оно и было. И благослови небо Джулиуса Сардо, который сделал с твоей головой нечто такое, что помогло тебе вспомнить, кто ты есть на самом деле. За Мелоди Рибблздейл, самую примечательную девочку на свете! – приподнял он, словно чокаясь, свою бутылку с пивом.

– Давай, – ответила Мелоди. – И за Бена – не знаю уж твоей фамилии, – который в отношении меня не сложил руки.

– Бен Даймонд, – представился он. – Меня зовут Бен Даймонд.

Бен Даймонд. Могла бы догадаться! Мелоди улыбнулась и повернулась к плите, чтобы зажечь газ под лапшой.

Ночевать Бен остался у нее. Не снимая нижнего белья, он просто лег рядом с Мелоди, обняв ее своей гладкой и увесистой рукой.

– Ужин был великолепным, – прошептал он в тишине комнаты.

– Точно. И все благодаря тебе. Без тебя мы ели бы нечто вроде подошвы с гадкой передержанной лапшой.

– Хватит на себя наговаривать. Ты просто позволила мне взять дело в свои руки. Если бы меня не было, ты бы прекрасно справилась и сама.

– Ты так считаешь?

– Несомненно.

Мелоди положила руку на его предплечье и пригладила мягкие волоски. Они заранее договорились, что сегодня между ними не будет никакой интимной близости, а потому Мелоди не боялась, что это маленькое проявление нежности будет истолковано неправильно, как своего рода заигрывание.

– Сын у тебя классный, – произнес Бен, обвивая рукой ее руку, так что их предплечья оказались тесно переплетены. – На самом деле очень классный.

– Да, ты тоже так считаешь? Я ведь все эти годы боялась, что делаю все неправильно, и вот теперь, за два дня до его совершеннолетия, я внезапно понимаю, что все у меня вышло как надо.

– И раз так, то теперь ты вполне можешь написать всю историю целиком? Полную историю о себе?

– Нет, пока что не совсем.

– Что, не хватает еще какой-то главы?

– М-мм… да. Одной главы там не хватает. – На этом она потянулась к выключателю своей прикроватной лампы, на мгновение погрузив комнату в полнейшую темноту. – Спокойной ночи, Бен Даймонд, – прошептала она.

– Спокойной ночи, Мелоди Рибблздейл. – Он подался вперед и поцеловал ее в щеку.

Луна за окном, яркая и полная, отбрасывала лиловатый оттенок и на царящий в спальне полумрак, и на вздымающееся рядом очертание тела Бена. Сквозь тонкую ситцевую занавеску Мелоди видела ее белое пятно, и этот идеально ровный круг внезапно перенес ее мысленно назад, к другой ночи, двадцатипятилетней давности, когда она очнулась от странного, непонятного забытья, оказавшись некой девочкой по имени Мелоди Браун, пустой внутри и иллюзорной, с родителями, к которым она не имела отношения, и с жизнью, которая была не ее.

И был лишь один способ выяснить, как она очутилась той ночью возле горящего дома, лежа на траве и глядя на полную луну. Только два человека способны были завершить ее историю, и именно этих двоих она поклялась когда-то никогда больше не видеть. Своих отца с матерью.

Спасаясь от этой мысли, Мелоди закрыла глаза и попыталась заснуть, однако оттого, что голову у нее уже занимали воспоминания о родителях, а постель – малознакомый мужчина, сон ускользал от нее вплоть до самого утра.