В дверь постучали. Абдулла открыл и увидел самого себя. На нем серая пижама с красными полосками, голова выбрита. Под мышкой пестрый камень. Сбоку возник яркий луч, в его свете фигура двойника стала белой, будто в саван оделась, и даже волосы стали как хлопковый пух, готовый исчезнуть от легкого дуновения.

Только этого не хватало! Саван во сне! Говорят, после смерти душа человека несколько дней бродит между домом и кладбищем. Или сон предупреждает, что Абдулла приговорен, или уже умер, и это его душа уже бродит неприкаянная, покоя не найдет. Все это от страха. Нельзя сдаваться, надо решиться, наконец, на поступок. Потому что снова возник этот пестрый камень.

Когда-то и где-то он слышал, что сон, которому не дали толкование, все равно что непрочитанное письмо. Точно так же и дело, не доведенное до конца. Нет, он должен скинуть проклятый камень с вершины и избавиться от него раз и навсегда!

Абдулла на этот раз выбрал кружной маршрут, чтобы избежать дороги, по которой приезжал к холмам Великий Яшули. Путь оказался долгим, и он даже забыл о дурном сне с саваном, о суеверном наваждении. Почудилось, что просто бродит по ложбинам и взгоркам, радуясь весеннему дню, физической нагрузке, как говорится, усталый, но довольный. Поднявшись на вершину одного из холмов, услышал собачий лай и мгновенно вернулся в прежнее состояние загнанного в ловушку. Опять собаки! Все повторяется, как в заколдованном круге.

На этот раз не пастушеские псы. Он увидел двух солдат, слаженно бегущих по краю ложбины. Один из них в вытянутой правой руке держал, наверно, поводок — собаки не видно, но по наклону солдатской фигуры чувствуется, как она тянет вперед, рвется по следу. Его следу!

Абдулла бросился в ложбину, инстинкт повел в укрытие. Отдышавшись, спохватился: если собаку спустят с поводка, она его найдет и растерзает, никто не увидит, не успеет оттащить.

Он побежал наверх, на вершину, слыша за спиной отдаленный лай и рычание. Обернувшись, увидел на той стороне солдат. Один из них, размахивая руками, закричал:

— Стой! Не двигайся! Побежишь, он тебе жопу оторвет!

Абдулла замер. Из ложбины послышалось рычание и вылетела черная овчарка. Солдаты наперебой завопили:

— Аждар! Сидеть! Сидеть! Кому я сказал!

Черный пес резко остановился, слегка проехав лапами по траве, и заскулил, будто жалуясь, что не дают расправиться с законной добычей. Затем сел и стал лаять. Абдулла старался не смотреть на него, боясь, что взглядом может разозлить, спровоцировать. Из ложбины, пыхтя, поднялись солдаты. Впереди — чернолицый, как негр, ефрейтор. Наставил автомат и стал орать:

— Дернешься — застрелю! Имею права. Руки вверх, подними руки, я тебе говорю! Ораз, иди проверь его! Не бойся, иди, у тебя же дубинка.

Тот, кого звали Оразом, вытащил из чехла на поясе дубинку и поднял над головой. Другого оружия у него не было.

— Да крепче ты держи дубинку! — командовал ефрейтор. — Начнет сопротивляться, дай ему по башке. Стой, не так! В правую руку бери дубинку, а левой рукой обыщи карманы. Эй, а ты не шевелись, я голову твою на мушке держу!

Собака, примолкшая, снова залаяла.

Ораз в карманы не полез, постеснялся, наверно, а начал их обхлопывать.

— Яшули, у вас покурить не найдется?

— Просить курить запрещается! — закричал чернолицый ефрейтор.

— Да ладно тебе, командир, — сказал Ораз.

— В боковом кармане должна быть пачка, сам я не курящий.

— А если сам не курящий, почему тогда носишь с собой?!

Ефрейтор задергал автоматом.

— Ораз! Отставить! Сигареты брось сюда, он пытается подкупить нас.

— Никакого оружия у него нет.

Ораз с жадностью посмотрел на пачку сигарет.

— Можно, я закурю, не заставляй же меня мучиться, ей богу.

— А если там взрывчатка? Хочешь сдохнуть тут, как собака? Дай ему, пусть сам откроет!

Ораз отдал пачку Абдулле. Абдулла вскрыл ее и бросил в сторону ефрейтора. Тот поднял, взвесил на ладони, понюхал.

— Да, на самом деле курево.

Ораз достал из кармана спички. Ефрейтор вроде немного успокоился.

— Что тут делаешь?

— Гуляю!

— Интересный человек! Люди в городе гуляют! В парке культурно отдыхают! Разве мало тебе места в городе? Кто здесь гуляет? Зачем?

— Есть у меня дело.

— Какое тут может быть дело? Говори!

Ефрейтор опять направил на Абдуллу автомат.

— Ну!

— Да, ребята, от вас никакой тайны не скроешь.

— Не называй нас ребятами, мы — солдаты! Служим родине и Президенту!

— Молодцы.

— Ну говори, с какой целью здесь ходишь?

— Скажу, скажу… Когда был студентом, мы тут с одной девушкой гуляли. Как наступала весна, гуляли по этим холмам. Трава была до колен, не так, как в этом году…

— А потом чем занимались?

— Ждали наступления следующей весны.

— Так не пойдет… Говори правду!

— Командир, давай уже закурим! — чуть не взмолился Ораз.

— Да возьми ты, надоел уже!

Ораз налету поймал пачку, вытер пальцы о гимнастерку, достал сигарету, раскурил, сделал две затяжки и закрыл глаза, замычав от наслаждения.

— Ораз, мешаешь допросу!

— После окончания института девушка моя погибла, под машину попала. И с тех пор, как я оказываюсь в столице, прихожу сюда, а когда сильно расстраиваюсь, бывает, что и закурю…

— Сейчас здесь запрещено посторонним находиться!

— Разве? — удивился Абдулла. — Это же не пограничная зона.

— Не задавай лишних вопросов! Сказали, что запрещено — значит, запрещено!

Ораз курил, по-прежнему закрыв глаза.

— Имя свое скажи, фамилию, где работаешь! — потребовал ефрейтор.

— А что если не скажу?

— Попробуй только! Отведем в комендатуру — там не то что заговоришь — запоешь! Эй, Ораз, посмотри внимательней, тебе этот человек никого не напоминает?

— Я лично хочу сказать, что этот яшули ни на кого, кроме себя, не похож, — глубокомысленно изрек Ораз с блаженной улыбкой на лице.

— Пусть на кладбище меня свезут, но он точно на кого-то похож!

— Главное, чтобы на террориста не был похож.

— Ты не артист случайно? — упорствовал ефрейтор. Но не настороженно-враждебно, как прежде, а с каким-то радостным азартом. — Где-то я видел тебя. В кино, что ли, а может быть, по телевизору? Точно, видел раньше!

— Да, и некоторые другие люди путают меня с каким-то артистом, не помню, как его зовут, — попытался увести его в сторону Абдулла.

— Бывает, — поддержал его ефрейтор. Но с пути, тем не менее, не сбился. — Черт возьми, никак сейчас не могу вспомнить имя того артиста!

Ефрейтор аж стал бить себя кулаком по лбу.

— По телевизору, в одном спектакле я тебя видел!..

— Да не меня, а того артиста. И я тебе так скажу: артисты, они ведь гримируются. Сегодня он на одного человека похож, а завтра — на другого.

— Да нет же, ты это был! На одной красивой девушке хотел жениться, правильно? А она в день свадьбы убежала с другим. Когда тебе сказали, ты закричал: «Убью!» Поверил теперь, что я видел?

— Если артист сказал, то не может быть правдой, — продолжал глубокомысленные рассуждения Ораз. — Так и говорят: играл роль.

— Та проститутка осрамила тебя на весь мир, и твои слова, что убьешь ее, мне понравились. — Ефрейтор был не согласен с Оразом. — Если убьешь изменницу, на тебя грех не падет. Нельзя давать себя обманывать бабской породе!

Абдулла невольно улыбнулся. Как же сочетается в этом простом аульном парне наивная вера в то, что разыгрывается в кино, на экране телевизора, с истовой подозрительностью, службистским рвением и служебным хамством. Видано ли, чтобы молодой туркмен «тыкал» человеку, почти вдвое старше его? Но если у тебя в руках автомат и тебе велено задерживать всех «подозрительных», то все восточное воспитание и якобы исконное уважение к старшим, оказывается, мгновенно летит ко всем чертям. Не у всех, конечно, Ораз, сразу видно, не такой. А этому навесили ефрейторские лычки — так он готов первого встречного пристрелить. Если завтра звание сержанта дадут — родного отца сдаст в комендатуру.

— Я учитель истории, в сельской школе работаю, — сказал Абдулла. — Мы приехали на конференцию. Так что, ребята, мне надо туда торопиться. Тема конференции: «Наш Президент как основатель новой истории».

— Ух ты! — открыл рот Ораз.

Однако на ефрейтора, как ни странно, слова Абдуллы не произвели особого впечатления. Абдулла-то думал, что он встанет чуть ли не по стойке «смирно». Ничего подобного. И это тоже черта подобных людей. Они хорошо знают, что за чрезмерное служебное рвение им никто слова порицания не скажет. Их девиз: лучше перебдеть, чем недобдеть. Смешно, конечно… пока не попадешь им в руки.

— По тому, как ты одет, больше похож на артиста, чем на учителя, — заключил ефрейтор. Достал из нагрудного кармана гимнастерки блокнот и карандаш. — Адрес свой назови!

— Зачем тебе адрес, командир? — вмешался Ораз. — Видно же, что хороший человек.

— Да, заткнись ты! А ты, — наставил он карандаш на Абдуллу, — предъяви документы.

— В гостинице остались мои документы.

— Устно сообщи.

Абдулла понял, что дразнить дурака нельзя ни в коем случае. Отведет в комендатуру — выбирайся потом оттуда. И черт их знает, зачем они сюда караул поставили, почему теперь здесь запретная зона. Если попадет в комендатуру, закрутится история. Вчера его президентская охрана схватила, сегодня задержали в запретной зоне. Одно к одному. Не успеешь оглянуться, как объявят террористом.

— Ты что, имя-фамилию забыл!

— Записывай, братишка, записывай. Из района Гарагыр, тридцатая школа. А фамилия моя, это… Гаибов. Записал? Так и надо писать — Гаибов.

— Ты что, свою фамилию плохо знаешь?

— Я-то знаю, а вот ты можешь не так записать, — слегка перешел в наступление Абдулла, понимая, что допустил промах. Про конференцию он правду сказал. И есть там учитель из Гарагырского района — Гаиб Шаларов, институтский товарищ Сельби, вчера он приходил к ним чай пить. Сельби — тоже участница конференции. И если начнут копать, то беднягу Гаиба легко вычислят. Д-да, заварил он кашу, на пустом месте себя и других впутал в историю… историк хренов… Ну это же какая-то напасть, цепь событий-нелепостей. Неужели они выстроились случайно?

Крик ефрейтора вернул его к действительности:

— Сколько тебя ждать?!

— Я же сказал…

— Фамилию назвал, а имя — нет. Гаибов… дальше как.

— Гаибов Абдулла…

— Точно! — воскликнул ефрейтор и засмеялся от радости. — Абдулла! Того артиста тоже зовут Абдулла, надо же! И зовут тебя Абдулла, и сам ты похож на него. Но у того фамилия не Гаибов…

Ефрейтор запихнул карандаш и блокнот в карман.

— Никак не могу вспомнить фамилию! Ораз, ты же смотрел то кино! Когда он шел убивать девушку, а его полицейские зацапали.

— Я играм-постановкам не верю, — веско сказал Ораз. — И тебе, командир, не советую. Все это брехня! Не зря же их спектакль называется игра.

— Конечно, брехня, — согласился, наконец, ефрейтор. — Игра. Но иногда играют так, что нельзя не поверить. Ну скажи, так ведь?!

— Все равно не верю, — ответил несгибаемый Ораз.

— Ладно, — повернулся ефрейтор. — Иди. Без документов на улицу выходить нельзя. И не хвастайся, что в важной конференции участвуешь. Никто не имеет права нарушать правила, установленные Президентом. Понятно?

— Спасибо, — сказал Абдулла и стал озираться по сторонам, боясь собаки.

— Ораз! — приказал ефрейтор. — Придержи Аждара!

Абдулла отошел шагов на сорок-пятьдесят, когда услышал сзади крик:

— Вспомнил! Нурыев его фамилия! Нурыев Абдулла!

Абдулла пошатнулся, будто его по ногам ударили.