а другой день вся семья туземцев со включением даже детей отправилась за пополнением запаса плодов. Ими были захвачены с собою все корзины, так как они намеревались на всякий случай сделать особенно большой запас провизии.

Таким образом, европейцы остались одни и, собравшись возле небольшого костра, рассуждали о том, за какую работу следует им теперь приняться. — Очаг уже окончен, — заметил Бруно, — а хижину, по-моему, решительно не стоит кончать, так как я все более и более убеждаюсь, что хозяева наши не сегодня-завтра покинут эту местность.

— Если здесь кому-нибудь интересно мое мнение, — робко промолвил Иоганн, державший себя после женитьбы удивительно скромно, — если вы, господа, желаете знать мое мнение, то я посоветовал бы вам выстроить лодочку, на которой мы могли бы поскорее переплыть реку. Строить плот, по-моему, очень затруднительно и долго, а лодочку соорудить можно скорее и легче.

Трудно себе представить, какое впечатление произвело это предложение на его товарищей. Конечно, они подумали бы, что это не более как неуместная шутка, если бы не его искренний и даже немного заискивающий тон.

В самом деле, каким образом можно было серьезно говорить о сооружении лодки, для постройки которой требовались уже некоторые инструменты, когда устраивать даже простой плот им приходилось только при помощи одного огня?

— Уж не думаете ли вы предложить нам выжечь лодку из цельного бревна? — попробовал догадаться Ганс. — Но ведь как ни прост этот прием, а все же он требует кое-каких инструментов, а самое главное, он требует очень много времени.

— Оставьте его в покое, — с некоторым пренебрежением заметил Курц, — уж это, наверное, окажется чем-нибудь вроде вчерашней яичницы.

— Извините меня, господин профессор, — почтительно отвечал Иоганн, делая вид, что не замечает обидного намека, — извините меня, но на этот раз я имел в виду ваши собственные научные указания по этому предмету.

— Мои собственные указания? Но, любезнейший, если бы я мог их сделать, то, конечно, сделал бы это и без вашего посредства…

— Мне кажется, господин профессор, что вы изволите смешивать знание с мудростью, принимая их одно за другое, тогда как это две совершенно различные вещи. Знающий человек сам может быть поражен, когда увидит, какое применение его знаний сделает перед его глазами истинный мудрец.

— Уж не пробираетесь ли вы сами, любезнейший, в эти самые истинные мудрецы? — раздраженно спросил ученый.

— Всякий должен делать, что может, — с прежней скромностью отвечал Иоганн.

— А нельзя ли, господа, отложить ваши пререкания минут на пять, пока мы не узнаем, наконец, сущности этого таинственного плана? — нетерпеливо заметил Ганс.

— Извольте, хотя я повторяю, что личная моя изобретательность тут ни при чем. Итак, может быть, все вы помните, господа, как однажды, в прекрасную лунную ночь, на палубе английского парохода, который вез нас с Маршальских островов на остров Суматру, все мы очень внимательно слушали вашего ученого дядюшку, рассказывавшего нам о нравах и обычаях тех дикарей, которых мы, к нашему благополучию, не успели посетить. И вот тогда, между прочим, он упомянул о лодках, которые плетутся подобно корзинам, а затем обмазываются смолой, смешанной с глиной.

— О Иоганн, Иоганн, — восторженно прервал его Ганс, — признаю в вас величайшего мудреца, так как вы действительно великолепно решили наше затруднение. Ну, дядя, что же ты скажешь теперь в свою защиту, чем объяснишь ты то, что, зная такой простой способ помочь нашей беде, ты до сих пор не сообщил нам его?

— Но ведь с тех пор, как я рассказал его всем вам, такой же вопрос можно задать и каждому из вас, а в том числе и самому премудрому Иоганну, который только первым вспомнил об этом, вот и все. Думаю, что гордиться ему тут решительно нечем.

— Да я и не думаю вовсе гордиться, тем более, что и на воспоминание об этом навели меня, опять-таки, вы сами, так как в то время, когда ваши племянники переносили вас через воду в корзине, вы очень живо напомнили мне Моисея, который в детстве плавал в такой же точно посудине, ну, а уж тут недалеко было додуматься и до плетеной лодки.

— Ну, как бы то ни было, а мысль эта действительно великолепна, — заметил Бруно.

— Тем более, что на это сооружение может пойти материал, заготовленный для хижины.

— Но не боитесь ли вы, что ваша глиняная обмазка раскиснет гораздо скорее, чем мы успеем перебраться на ту сторону реки, — ведь дикари, о которых я говорил, употребляют не одну глину, но также и смолу?

— Не думаю, дядя, так как нам для переправы понадобиться не более пяти минут, а за это время глина, конечно, не успеет размокнуть; хотя все же лучше предвидеть худшее и постараться предотвратить эту неприятность, для чего, по-моему, можно будет защитить слой глины, покрыв его снаружи листьями.

— Совершенно верно, — согласился Бруно. — Итак, наше возвращение, благодаря знанию дяди и мудрости Иоганна, становится делом очень недалекого будущего. Не станем же терять понапрасну времени и сейчас же приступим к постройке плетеной ладьи.

Следуя этому совету, все с большим рвением принялись за работу, за исключением дяди Карла, не особенно довольного столь поспешным отъездом, и уже к обеду остов лодки обозначился довольно определенно. Строители задались очень скромными желаниями. Они решили сплести, собственно говоря, большую корзину овальной формы, метра в три с половиной длины, в один метр ширины и в полметра глубины.

Наконец Иоганн объявил, что солнце стоит уже в зените, а потому пора подумать и об обеде.

— Странно, — сказал Бруно, — неужели наши хозяева до сих пор не могли окончить своей работы; я рассчитывал, что к обеду они уже вернутся.

— Почем знать, может быть, они и совсем уже не возвратятся, — заметил Ганс, — и, правду сказать, меня это немного тревожит; я бы желал, чтобы они помедлили бы со своей эмиграцией еще, хотя бы денька два-три, что дало бы нам возможность окончить нашу работу под их защитой…

Между тем, Иоганн притащил корзинку, в которой еще оставался запас плодов, и все принялись за свой скудный обед. Впервые европейцы обедали здесь сами, и отсутствие туземцев почему-то тревожило их. Как дети, оставленные отлучившейся нянькой, они вдруг почувствовали какое-то беспокойство и это чувство еще больше обострило в них желание поскорее добраться до своей пещеры, а потому после обеда все еще с большим жаром принялись за постройку своего оригинального суденышка.

Хозяева возвратились только поздно вечером, когда наши друзья развели уже кольцо костров, приготовляясь к ночлегу. Туземцы пришли усталые и печальные. Молча поставили они свои корзины, наполненные плодами. Мать сейчас же увела, спать утомленных ребятишек, а старшие грустно, не говоря ни слова, уселись у костров.

Дядя Карл первым решился прервать тяжелое молчание.

— Почему же вы так долго не приходили? — спросил он у хозяина.

— Мы ходили очень далеко, — отвечал тот. — В том месте, где вы были с нами, уже нет больше плодов.

— Да и в том месте, где мы были сегодня, — завтра уже не будет их, — мрачно добавил старик.

Это известие поразило наших путешественников, хотя, в сущности, они должны были бы быть к нему готовыми.

— Но что же мы будем есть через два-три дня? — взволнованно спросил Иоганн, обращаясь почему-то к профессору Курцу — но тот в недоумении только руками развел.

— Ну что ж, дорогой Иоганн, — полушутя, полусерьезно заметил Ганс, — видно уж, для спасения нашей жизни вам придется еще раз выйти замуж за какую-нибудь местную красавицу, продав ей себя за два-три десятка яиц.

— Никогда! — вскричал возмущенный гастроном, принимая проект Ганса за чистую монету, — никогда, — довольно с меня и того, что я третий день дрожу при мысли, что, может быть, вокруг нас бродит уже одна моя супруга, поджидая удобную минуту, чтобы схватить меня.

— Успокойтесь, Иоганн, — сказал Бруно, — на этот раз обещаю вам, что, вместо вашей невесты, на дерево за гнездами полезу я сам.

Это замечание настолько успокоило бедного малого, что он не мешал уже более своими замечаниями беседе дяди Карла с хозяином.

— Да, да, — грустно говорил этот последний, — теперь я вижу, что жить в этом месте больше нельзя. Мало осталось уже людей, которые жили здесь прежде. Все уходят в ту сторону, туда, куда течет Большая Река. Все говорят, что скоро сюда придут уже «другие люди», а мой сын ходил сегодня вон туда, далеко, и говорит, что там он уже видел их.

— Ты уже видел их? — с любопытством спросил дядя Карл.

— Да, видел, — печально отвечал юноша… — Их было двое. Они выкапывали из песка яйца чудовищ, которые живут в воде, и складывали их в корзины. Мне говорили, что они это едят…

— Вот видите, Иоганн, значит, новые пришельцы не брезгуют яйцами крокодилов и, вероятно, это обходится им дешевле птичьих, — заметил Ганс.

Но истинный гастроном только поморщился на это замечание.

Водворилось долгое молчание, и грусть туземцев, Бог весть почему, передалась и нашим друзьям.

— Да, — произнес хозяин с тяжелым вздохом, — жить здесь уже нельзя. И ту хижину, которую вы делаете, — теперь тоже уже не нужно делать, потому что завтра мы уходим отсюда далеко в ту сторону, куда идет «Большая Река». Там, в той стороне, много зверей и чудовищ, но там нет еще «других людей», и еще очень много плодов, которых здесь уже нет.

В тоне говорившего слышались и грусть по родному насиженному месту, и надежда на будущее, и доброжелательное чувство по отношению к европейцам, когда он, обратившись к ним, продолжал:

— Если вы хотите, то пойдите с нами и мы вместе найдем те места, где люди не будут мешать жить один другому.

— Нет, нам нельзя идти с вами, — отвечал ему за всех Ганс. — Вы знаете, что на том берегу «Большой Реки» у нас есть семья и нам нужно идти туда.

— Ну, тогда оставайтесь здесь, — с заметной печалью проговорил хозяин, — мы дадим вам одну корзину с плодами, но знайте, что больше вы не найдете уже их в этом месте.

— Этого будет довольно. Мы скоро перейдем реку, а там мы уже знаем, где доставать плоды.

Грустно улеглась на покой в этот вечер небольшая колония, которая еще так недавно была преисполнена стольких радужных надежд. В последний раз туземцы заботливо оберегали ночной покой своих гостей, внимательно поддерживая костры, а европейцы, взволнованные предстоящей разлукой с этими простыми, но приветливыми и радушными людьми, долго не могли уснуть и молча предавались тревожной думе о том, что ожидало их на другой день, когда будут они предоставлены своим собственным силам среди столь чуждой им обстановки и ввиду нашествия, может быть, враждебного племени.

В эту ночь страшнее казался им вой диких зверей, раздававшийся по лесу среди ночного мрака, и чудилось им, будто сегодня смелее и ближе подходили эти чудовища к их яркому кольцу костров. Только убедившись, что туземцы, как и всегда, бдительно поддерживают огонь, они заснули, наконец, побежденные дневной усталостью…

Когда на другой день европейцы проснулись с восходом солнца, то с ними не было уже никого из туземцев. В самом центре их потухшей спальни стояла одна из корзин с плодами, а рядом с нею было воткнуто в песок несколько охотничьих дубинок. Это было последним знаком внимания, которое проявили к своим друзьям жители этой страны, навсегда покидая свою родину.

Сиротливо и словно покинутыми почувствовали себя наши путешественники; даже Иоганн, непримиримый противник туземцев, потихоньку признался Бруно, что, в сущности, народ этот очень порядочный во всех отношениях, кроме разве их закоренелой травоядности, что, конечно, несовместимо с человеческим достоинством.

С этого утра европейцы никогда уже не видали более не только никого из семьи своего хозяина, но и никого из их соплеменников. Вся страна казалась будто вымершей. Так вымирает город, когда, ожидая вторжения сильного врага, жители покидают его, выйдя через одни ворота, тогда как перед другими стоит неприятель, смущенный безмолвием и не решаясь овладеть уже беззащитными стенами…

С особым усердием работали в этот день европейцы над своей лодкой, благодаря чему к обеду она была уже окончена. Тогда, уложив в нее остатки своей провизии и охотничьи дубинки, которые должны были служить веслами, они подняли свой кораблик на жерди и вчетвером понесли его через ручей, в свою очередь, покидая то место, где волей необыкновенного случая им пришлось прожить несколько дней среди столь исключительных условий. Много труда стоило им перетащить свою ношу к берегу «Большой Реки», но, наконец, они добрались до той самой лужайки, на которую вышли, преследуемые своими маленькими мучителями. С необыкновенной радостью заметили они, что на противоположном берегу по-прежнему лежат их костюмы и теперь, глядя на них, в их сердцах еще с большей силою зашевелилось нетерпеливое желание поскорее возвратиться к культурным временам существования. К счастью, они очень неподалеку нашли глину, и потому немедленно же принялись за обмазку своей лодки, а затем, когда могучее тропическое солнце услужливо подсушило наложенный на нее глиняный слой, они старательно обложили его пальмовыми листьями и, таким образом, часам к трем дня судно было готово и осторожно спущено на воду.

Приближалась минута их освобождения, и теперь даже дядя Карл, так охотно пребывавший среди доисторического человечества, невольно чувствовал радость при мысли о том, что, может быть, через несколько часов все они снова будут уже в привычной им культурной обстановке.

— Ну, господа, — сказал весело Ганс, любуясь на колыхавшуюся на воде лодку, — теперь, я думаю, мы можем приступить и к переправе.

Но едва успел он проговорить эти слова, как в лесу, со стороны их прежнего становища, послышался отдаленный треск ломавшихся ветвей под ногами, вероятно, многочисленной толпы, а до слуха, европейцев долетел и ее говор. С минуту все стояли молча, в недоумении поглядывая друг на друга.

— Эге, кажется, теперь нечего дремать, — вполголоса проговорил наконец Ганс, — живо за дубинки и в лодку!

Повторять эту команды ему, конечно, не пришлось, так как все четверо, захватив свои импровизированные весла, вскочили в корзинку и, осторожно отталкиваясь кольями, двинули ее вперед, не переставая с любопытством глядеть на берег в ожидании увидеть тех, кто пришел в эти места на смену прежним Обитателям этих лесов.

Действительно, не успели они проплыть и десяти метров, как на песчаной отмели уже показалась густая толпа.

И подлинно то были «другие люди», как называли их прежние туземцы. Смуглокожие, рослые и крепко сложенные, они были повязаны у поясов уже не листьями, а звериными шкурами; в руках у каждого из них были уже не простые, заостренные огнем колья, а короткие дубинки с прикрепленными на концах камнями. Не было у них и того открытого, непринужденного добродушия, которым отличалось вытесненное ими племя, и хотя они и не казались свирепыми дикарями наших времен, но все же в них была заметна какая-то неприятная, немного суровая сдержанность, которая сразу говорила, что племя это уже утратило ту простоту нравов и ту теплоту отношений друг к другу, за которые наши путешественники так полюбили прежних жителей этой страны.

— Ну, дядя, кажется, что этим угрюмым молодцам тебе недолго пришлось бы объяснять, — что такое обман, — проговорил Бруно.

— Скажи лучше, что они сами растолковали бы дяде, что это за штука, если бы к тому представился случай, — заметил Ганс.

Между тем, стоявшая на берегу толпа с необыкновенным любопытством рассматривала лодку, которая находилась теперь уже на середине реки.

— Ох, господа, — заметил Иоганн, усердно гребя своей палкой, — кажется, мы как раз вовремя покидаем эти места. Не нравится мне что-то этот народец, — уж что-то он очень мрачен… Эге! Да никак они собираются пуститься за нами в погоню!..

Действительно, среди пришельцев произошло вдруг некоторое движение, и передние ряды их вошли в воду. Эффект этого предприятия совершенно удовлетворил Иоганна, так как люди эти тотчас же выскочили обратно на берег и, хотя молча, но с необыкновенной поспешностью принялись обирать на себе присосавшихся пиявок, тогда как товарищи с удивлением окружили пострадавших. В восторге от такой неудачи, жестокосердный Иоганн даже приподнялся в лодке, чтобы лучше рассмотреть, что происходит на оставленном ими берегу.

— Удивительное дело, — продолжал он ораторствовать довольно спокойным тоном, так как чувствовал, что для пришельцев его особа недосягаема благодаря непроходимой реке, — замечаете ли вы, как терпелив этот народ? Ведь вот их там искусано, вероятно, с дюжину, а между тем мы не слышали ни единого крика боли. С вашего позволения, господин профессор, я посоветовал бы вам отметить черту этого народа…

Бедный малый не успел окончить своего совета ученому мужу, так как лодка, причалив к берегу, получила толчок и гастроном, потеряв равновесие, покатился в воду, откуда выскочил, оглашая окрестность жалобными воплями. К счастью, товарищи тотчас же освободили его от пиявок, и Иоганн, искусанный, но счастливый, бросился к куче платья, которое по-прежнему продолжало лежать там же, где около двух недель тому назад, было оставлено нашими друзьями.

— Надеюсь, господа, — весело говорил он, — что это мое последнее допотопное приключение. Теперь, ради Бога, скорее в Европу, в Нюренберг.

Вместе с Иоганном все поспешили к костюмам, и дядя Карл первым одел свои очки, а через пять минут все четверо снова превратились уже в европейцев и, стоя на берегу, с невольным волнением глядели, как медленно уплывала их спасительная лодочка, уносимая рекой вниз по течению.

— Теперь, через какой-нибудь час, мы будем уже держать в руках наши спасительные крупинки, — весело заметил Бруно. — Ну что, все ли вы готовы в путь?

— Не забыли ли вы, господин профессор, чего-нибудь из вашего костюма? — заботливо осведомился Иоганн, сразу входя в свои обязанности.

— Ах, Боже мой! — воскликнул на это ученый, ударяя себя по лбу. — Ведь я забыл на том берегу…

— Забыли на том берегу? — прервал его в неописанном изумлении Иоганн. — Да что же вы умудрились забыть-то там? Помилосердствуйте, вспомните, с чем мы пришли туда!

— Что я там забыл? Вы думаете, несчастный, что мне нечего было там забыть! Так знайте же, что все эти дни я неустанно трудился над измерением лицевого угла у местных жителей, что мне и удалось сделать при помощи тоненьких веточек. А теперь оказывается, что я забыл все эти снимки на том берегу.

— Ну, если дело идет только о тоненьких веточках, то тут, пожалуй, нет еще большой беды.

Нет никакого сомнения, что между дядей Карлом и Иоганном закипела бы по этому поводу жаркая словесная битва, если бы Ганс не предупредил бы ее в самом начале.

— Господа, я прошу вас отложить все ваши объяснения в этом роде до нашего возвращения в Мадрас; помните, что мы далеко еще не достигли нашей пещеры и что до нее остается, по крайней мере, целый час ходьбы по девственному лесу; ну, а вы знаете теперь по опыту, что такая прогулка в эти времена вовсе не шуточное дело.

Эта короткая речь подействовала на спорщиков очень успокоительно, и наши путники, бросив последний прощальный взгляд на «Большую Реку», на «других людей», толпившихся еще на противоположном берегу ее и на свою, едва видневшуюся, спасительную лодочку, углубились в густые заросли леса, стараясь припомнить и отыскать дорогу к покинутой ими пещере.

Только теперь, когда они были предоставлены самим себе, европейцы, к несказанному своему изумлению, обнаружили в себе необыкновенную перемену. Оказалось, что за время их пребывания среди «допотопного мира», как выражался Иоганн, чувства их значительно обострились, хотя по тонкости и уступали, конечно, чутью туземцев. Раза два или три, благодаря этому обстоятельству, им удалось счастливо избегнуть столкновения со змеями, что, конечно, немало облегчило им обратный путь.

— А ведь это весьма недурное приобретение, — заметил по этому поводу Бруно.

— Ну, не совсем так, — боязливо возразил Иоганн, — правду вам сказать, я побаиваюсь, как бы это наше сходство с дикарями не зашло бы слишком далеко, и не уронило бы нашего человеческого достоинства в Европе. Да и к чему могут понадобиться все эти качества цивилизованному человеку! Ведь в Нюренберге, слава Богу, воспрещено диким зверям водиться на улицах, а карьера охотничьей собаки меня вовсе не соблазняет.

— Зато, мой дорогой Иоганн, — вставил Ганс, — теперь уже не один мясник на рынке не надует вас, продав вам домашнюю кошку вместо дикого зайца, как это однажды уже случилось с вами.

— Да! Вот это, пожалуй, кое-чего и стоит, — согласился ученый гастроном, которому Ганс напомнил одно из печальнейших событий в его кулинарной практике.

Болтая таким образом, они часам к пяти вечера достигли, наконец, той прогалины, на которой находилась покинутая ими пещера. Здесь все оставалось в прежнем положении и казалось, что за время отсутствия наших друзей сюда не заглядывало ни одно живое существо. Европейцы, конечно, прежде всего бросились в пещеру, но и тут все оказалось нетронутым. Успокоившись на этот счет, они вышли поглядеть — нет ли где-нибудь их проводника, но, к своему крайнему неудовольствию, не могли подметить ни малейших признаков его близости.

— Ну, я так и думал, — с досадой заметил Иоганн, — вероятно, этот малый вернулся в Мадрас, не дождавшись нашего возвращения.

— Господа! — воскликнул Бруно, — все это, по-моему, особенного значения не имеет, и нам прежде всего надо испытать силу наших спасительных крупинок.

— Вот, что верно! — подхватил Иоганн. — Не будем терять времени в пустых разговорах. Я даже не предлагаю вам с дороги закусить по-человечески после столь продолжительного поста, а советую прямо приступить к делу и вернуться поскорее к нашим временам.

Побуждаемые этим желанием, все снова поспешили в пещеру, где Бруно сейчас же отыскал свой резной ларчик с таинственными зернами.

Наступала торжественная минута, которая должна была решить участь наших друзей. И как ни были все они уверены в том, что опыт окажется удачным, но все же тень сомнения в успехе его невольно сжимала тоской их сердца.

— Ну, вот вам и наши спасительные зерна, — с некоторым волнением проговорил Бруно, раздавая каждому по белой крупинке. — Что ж, сейчас же и попробуем их силу? — спросил он, обращаясь ко всем своим товарищам.

— Помните, господа, что, уйдя отсюда, мы уже вряд ли сумеем когда-нибудь снова попасть в эти же самые места, — заметил было профессор.

— Тем лучше! Я против этого решительно ничего не имею, — воскликнул Иоганн.

— Да, да, Бруно, — пора кончать, говори, что нам надо делать с этими зернами, — добавил в свою очередь и Ганс, тоже, видимо, не совсем спокойный по поводу благополучного возвращения их к современности.

Профессор попытался еще раз отдалить немного минуту отъезда.

— Послушайте, господа, я, конечно, не стану противиться общему желанию, хотя по существу и не разделяю мнения…

— Вот это с вашей стороны очень великодушно, господин профессор, не противиться общему нашему желанию, — довольно бесцеремонно прервал его нетерпеливый Иоганн. — Итак, Бруно, — скажите же, что мы должны делать с этими спасительными зернышками!

— О, дело это довольно просто. Их нужно просто положить на язык и проглотить, — вот и все. Однако, на всякий случай, советую делать это всем в одно время. Ну, господа… Раз… два… три!

Повинуясь этой команде, все разом проглотили свои зерна и молча глядели друг на друга в ожидании того действия, которое должно было последовать за этим приемом. И результат не замедлил обнаружиться в самом непродолжительном времени. Не прошло и минуты, как в ушах у них зазвенело, перед глазами поплыли яркие разноцветные пятна, голова закружилась, а по всему телу разлилась приятная теплота. Силы, видимо, покидали их.

Прошла еще минута-другая и все четверо, как подкошенные, повалились на мягкий песок и в тот же миг потеряли сознание.