Франческа должна выйти из тюрьмы ровно через два месяца. Едва она освободится, мы сразу же уедем из этого дерьмового места. В течение последних четырёх лет мы не виделись: я был закрыт в одной тюрьме, а она в другой. Чёрт возьми, как мне её не хватало.

Тем временем я нашёл работу и дом, который походит скорее всего на грязный клоповник, а не на жильё; пожалуй, даже в тюрьме было лучше. Но кому какое дело, это всё равно временно, через два месяца соберём всё и свалим.

После моего освобождения у меня были женщины, зачем отказываться, ведь трахаться – это всего лишь трахаться. Она – это она. Франческа обладает чем-то, присущим только ей и чего не найти ни у какой другой. У неё безжалостные глаза и ужасные манеры, она – словно точная копия меня, только с киской между ног.

Мы убили чувака не специально. Всё случилось во время потасовки, когда ты жёстко бьёшь, и другие бьют жестоко, и нет возможности измерить применяемую силу. Если замечаешь, что какой-то козёл собирается изуродовать твою женщину складным ножом, как сдержать желание одним ударом сломать ему позвоночник?

Да, мы его убили, но это явилось частью потасовки. Они – говнюк и его друг, попавший потом в больницу, потому что мне не хватило времени с ним закончить – действительно спровоцировали нас на драку. Поэтому нас и не приговорили к пожизненному заключению. Её осудили на четыре года, мне дали шесть, из которых два скосили за хорошее поведение. Я и хорошее поведение? Никогда и ни в чём не являлся примером. Но в тюрьме я старался вести себя хорошо, избегал ссор. К тому же легко оставаться в стороне, если принять во внимание так же мой двухметровый рост и лицо человека способного задушить.

Не то чтобы я действительно являлся убийцей. Я занимаюсь своими делами, если остальные не лезут ко мне и занимаются своими. Но те, кто пытается пристать к моей женщине, когда она выходит из туалета в баре, распускают руки и приставляют лезвие к её лицу, угрожая прирезать, если она не раздвинет ноги, такие не заслуживают жить. До моего появления, Франческа уже начала избивать этого недоумка. Придурок не имел ни малейшего понятия к кому он пристал. Его нос превратился в кровавую кашу к моменту, когда, ломая кости, я начал его бить.

Сейчас я устроился работать вышибалой в одну из местных дискотек. Меня взяли, несмотря на моё прошлое, о котором хорошо проинформированы. Напротив, выглядит так, будто иметь в штате вышибалу из бывших заключённых очень круто. Это место для папиных сыночков, и они первые, кто нуждаются быть поставленными на место, когда выходят за рамки. Эти детишки с тугими кошельками заливают в себя одно лишнее пиво и теряют контроль, становясь безумными. Ведут себя как козлы по отношению к женщинам. Вот скажите вы мне все, в своей жизни я встречался с распутными женщинами, но обидеть женщину – да никогда. Никогда не принуждал их силой и не выношу тех, кто распускает руки, несмотря на то, что цыпочки говорят «нет». Не все они, подобно Франческе, могут постоять за себя. И тогда вмешиваюсь я. Мне обычно достаточно просто посмотреть на этих идиотов, и они готовы обделаться в свои фирменные штаны.

Естественно, работа смертельно выматывает, я никогда не возвращаюсь домой раньше четырёх, и денег для покупки машины ещё не заработал. Даже имей я их, всё равно не мог бы водить машину, поскольку меня лишили прав. Поэтому я вынужден передвигаться на своих двоих, независимо от погоды. Но мне нравится ходить пешком, после четырёх лет проведённых в ограниченном пространстве, двигаться для меня – всё равно, что заново родиться. Дышу полной грудью, даже если полный уныния район и представляет собой выгребную яму, мне кажется, что вдыхаю запах цветов и пляжа.

✽✽✽ 

Сегодня днём я переехал в свою новую квартиру. Если можно назвать это место «квартирой». Лачуга на последнем этаже в дерьмовом доме, но если приложу усилия и приведу её в порядок, может получиться вполне прилично. Я умею обращаться с инструментами и ремонтировать вещи. Для начала – на потолке расположено маленькое окно, сквозь которое я наблюдаю за звездами, прежде чем засыпаю. Не потому что романтично – само слово «романтично» вызывает тошноту – а по причине обычных физических потребностей. После разглядывания в течение сорока восьми месяцев цементного потолка, всегда одно и то же – менялись лишь пятна от влажности и расположение паутин – я нуждаюсь, по возможности, увидеть больше разнообразных вещей. Должен признаться, что выбрал это место именно из-за наличия окна в потолке.

У меня есть всё необходимое – одна комната, ванная и плита. Потолки довольно низкие, и в некоторых местах я вынужден наклоняться, чтобы не удариться лбом или не разворотить потолок. В углу повешу мешок для тренировок. Мне нравиться бить руками и ногами, делать свои мышцы похожими на разрывающуюся лакричную тянучку. Пока что, отжимаюсь до изнеможения: сто, триста, пятьсот. Затем выхожу на пробежку и пробегаю мили по земле под милями небесными. Возвращаюсь домой и привожу себя в порядок: принимаю душ, одеваюсь в рабочую униформу, всё чёрного цвета – рубашка, брюки, двубортный кожаный пиджак, и отправляюсь на работу.

Каждый вечер собирается целая толпа, а в конце недели столпотворение неописуемо. Иногда приходиться вышвыривать кого-то вон. Иногда какая-нибудь цыпочка предлагает потрахаться, но это на работе запрещено. Тогда жду перерыв, и обычно мы уединяемся в их прекрасных машинах. Внешности некоторых из них я даже не помню. В темноте бара все кажутся сексуальными, а затем на свежем воздухе, после многих часов дыма и пота, многие становятся банальными. Но это неважно, для одного быстрого перепихона, сгодится любая. Однако если они пьяные в хлам, тогда спасибо – нет, даже будь она королевой красоты. Не хочу трахать зомби.

Франческа меня поняла бы, она никогда не бесилась из-за моих похождений с другими.

— Спокойно малыш, развлекается только твой член, а не ты, — говорила она.

Потом, на рассвете, возвращаюсь домой.

К счастью, униформа в баре включает в себя фонарик, иначе в этом сраном доме, с перегоревшими лампочками, я вынужден был бы блуждать на ощупь. Пробежав несколько лестничных пролётов, слышу задыхающееся дыхание и тихие стоны страха.

Ускоряюсь и натыкаюсь на девушку. Никогда раньше её не видел. Она в ужасе. Выражение лица отражает эмоции женщины, которая сопротивляется когда её душат. Но вокруг никого нет, она одна, у неё упали ключи, она ничего не видит, и если ещё не плачет, то готова разреветься. Маленькая и худая, с короткой стрижкой и поверхностным дыханием. Жду, когда она войдёт внутрь своей квартиры, но она меня боится. Не могу её винить: я пугаю своим внешним видом, а если кто-то знакомится со мной ближе, то боятся ещё сильнее. Но повторюсь – только не женщины. Их я не обижаю. Если я не уверен, что они действительно хотят меня, держу свои штаны застёгнутыми на все пуговицы. К этой не прикоснусь, даже если она встанет на колени и будет умолять. Всему есть предел. За исключением вполне приличных ног, которыми не советовал бы ей размахивать перед носом у мужчины, если хочет в такой поздний час вернуться домой целой, подумал бы что передо мной стоит парень. У неё абсурдные волосы, влажные и всклокоченные, немного тёмные и немного лиловые, взгляд раненого оленёнка и нет никакого намёка на буфера. Но ноги не врут, я повидал достаточное количество женских бёдер и эти – бесспорно, женские ножки.

Оставляю её напротив входной двери в квартиру и поднимаюсь выше. Девочка, если ты не нуждаешься во мне, я сваливаю.

В квартире меня поджидает адский беспорядок. С завтрашнего дня начну всё здесь переделывать. Даже планируя задержаться ненадолго, должен создать впечатление стабильности для тех, кто меня контролирует. Мне необходимо придерживаться легенды и представлять собой человека, который хочет исправиться, стать добропорядочным гражданином с постоянной работой, а не тем, кто ждёт не дождётся, чтобы податься в бега. Тем временем снимаю всю одежду, кидаю её на диван со свисающей лохмотьями обивкой, и остаюсь полностью обнажённым. Принимаю холодный душ, потому что горячая вода не поступает, и мокрым ложусь в постель. Потом проваливаюсь в сон, и мне ни черта не снится.