Вернувшись из библиотеки, Пенни встретила Маркуса. Он спускался по лестнице из своей мансарды и застал её на пороге квартиры, когда она вставляла ключ в замочную скважину. Прежде чем увидеть, она почувствовала его запах. Он был потный, одет в белую футболку, сидящую на нём подобно второй коже и старые тренировочные штаны. Совсем немного, и язык Пенни, практически, касался бы пола. Она была вынуждена дать встряску блуждающим мыслям и всем своим атомам, остекленевшим перед таким изобилием. Сглотнула и сделала вид, что не замечает под его футболкой трехмерную решётку из мышц, и запястья покрытые венами, похожими на полноводные реки.

— Послушай минутку, — начал он и Пенни «закатала» язык и спрятала его обратно в рот.

Подозрение, что он намерен нарушить договор, заключённый накануне вечером или, возможно, решил поднять цену, не на шутку её напугало.

— Больше пятидесяти долларов я не могу тебе заплатить, — прошептала она, уставившись на ключ и кончики собственных ногтей. — Для меня это уже огромнейшая сумма.

— Мне не нужно больше денег, я намереваюсь сделать тебе подарок.

— Подарок? Какой подарок? — спросила она, покраснев.

Маркус рассмеялся и издевательски покачал головой.

— После этого ты утверждаешь, что я повторяюсь, но это ты постоянно думаешь об одном и том же! Это не тот подарок, на который ты надеешься.

— Я ни на что не надеюсь!

— Девочка, великая актриса из тебя не выходит. Даже если ты говоришь «нет», то ты всё равно хочешь переспать со мной, я это уже давно понял. Но этого не случится. Я. С тобой. Не трахнусь. Так достаточно понятно?

— Может быть, если ты повысишь ещё немного голос, тебя услышат так же и те, кто живёт в соседнем квартале, ты же не хочешь чтобы они почувствовали себя обделёнными.

— Не услышат, даже если я прокричу им в самое ухо – самый молодой уже отпраздновал семьдесят лет. Повторяю ещё раз, я думал научить тебя нескольким приемам по самообороне.

— Меня?

— Это ведь ты, подвергаешься преследованиям одного мудака?

— Ты, правда, это сделаешь?

— Да, и начнём прямо сейчас.

— Сейчас?

— Никогда не бывает слишком рано для того, чтобы научиться, как лучше ударить того, кто хочет заставить тебя сделать минет.

— Хорошо, я только предупрежу свою бабушку, что я у тебя.

— Дай мне немного времени принять душ, окей?

Пенни кивнула. Сдерживая искушение попросить его не переодеваться, и оставаться таким же потным и варварским. Только лишь чтобы смотреть, не трогая. Ей пришлось повторять эту мысль достаточно долго, чтобы вбить себе в голову.

Она вошла в квартиру. Барби напевала и готовила свои обычные печенья.

— Сокровище моё, иди немного отдохни, — сказала она бабушке, в то время как та разбрасывала муку, просеивая её во все направления сквозь решето, которое она использовала вместо кастрюли.

— Да, я думаю так и сделаю. Я готовила весь день для малышни, и они практически свели меня с ума. Теперь я устала.

Пенни ощутила комок в горле, но удержала беззаботную улыбку.

— Я зайду на минутку к Маркусу, — объяснила ей, с надеждой, что бабушка уже возможно позабыла про него или может быть, перепутала б его с одним из тех детей, что доставляли ей неприятности. Но бабушка её удивила.

— Такой красивый юноша! Он напоминает мне о моей юности. Я рада, что он переехал сюда, и вы встречаетесь. Когда вы думаете пожениться?

— Я ещё не знаю. Нам нужно узнать друг друга получше, — увиливая от вопросов, ответила Пенелопа, кружась по кухне и пытаясь немного привести всё в порядок.

— Береги себя и заставь тебя желать. Никаких поцелуев, прежде чем он оденет тебе на палец кольцо.

— Хорошо, это я тебе обещаю.

— Мне кажется, что он несчастный юноша, попробуй заставить его улыбаться.

— Тебе кажется, что он несчастен?

— Ох да, у него типичный взгляд того, кто никогда не получал ласку и нежность. Приласкай ты его.

— Сделаю всё от меня зависящее.

— Я многие годы преподавала детям и разбираюсь в некоторых вещах. Были сорванцы, хулиганящие и ломающие карандаши одноклассников, но их взгляд был очень похож на глаза Маркуса. Я никогда не относилась к ним плохо. С лаской, я всегда добивалась большего. И с анисовыми карамельками. Дети обожают анисовые карамельки.

— Ну, тогда я наполню его карамельками и лаской.

— Молодец. А сейчас отнеси ему немного печенья.

Бабушка приготовила пакет со своим печеньем, и Пенни не оставалось ничего иного как выйти из квартиры с этим импровизированным подносом, чтобы не огорчать её.

Она заставила бабушку поклясться, что та пойдет спать и Барби скрестила два пальца, приложив их к губам, как делают дети, которые обещают не раскрывать секрет.

Пенни поднялась по извилистой винтовой лестнице, ведущей на чердак. Лестница была настолько узкая и хлипкая, что возникал вопрос: как Маркус умудрялся подниматься по ней и не сломать? Чувствуя себя взволнованной сверх всякой логики, она постучала. Не прошло и десяти секунд, как Маркус открыл дверь. Он как всегда был мокрый, но не от пота. От него исходил запах мыла, очень легкий, с намёком на цитрусовые и мяту. Одет он был в чистую футболку и, очевидно, Маркус одевался, не вытирая своё тело после душа, потому что эта футболка облипала его словно вторая кожа. Он одел другие спортивные штаны и стоял босиком. Пенни приказала своему языку не выходить из гаража.

— Эти печенья тебе прислала моя бабушка, но лучше не ешь их, я думаю она добавила в тесто стиральный порошок.

Он не отпустил какого-либо замечания, а указал ей на стол, стоящий на кухне-гостиной-кабинете, в общем на единственный стол в этом небольшом пространстве. Он уже положил на пол резиновый коврик и передвинул диван.

Если Пенни полагала, что это приглашение скрывало под собой секретное намерение сделать её своей, то теперь должна была отбросить свои иллюзии и смириться с тем, что это был реальный урок самообороны. К счастью, она так не думала, ей не хватало воображения и она доверяла Маркусу. Он доверяла бывшему заключённому, которого знала около двух недель, и кто мог бы прижать её, используя только три своих пальца. Кому позволит переворачивать себя как куклу, не допуская, даже на мгновение, мысли о том что он может причинить ей вред. Она внимательно его слушала. Узнавала, как нужно двигаться, выкручиваться, осваивала приёмы для того, чтобы ослабить захват, чтобы поразить в глаза, в нос, в яички и лодыжки потенциального агрессора.

Неожиданно, во время проведения одного из маневров, она обнаружила, что лежит на резиновом коврике, с Маркусом сверху. Он не дотрагивался до неё, их разделяли по крайней мере три сантиметра, но в этот момент он был ближе чем когда-либо. В таком положении она поняла насколько она маленькая и ужасно хрупкая по сравнению с ним. Словно легкий и уязвимый лист по сравнению с твердым и древним дубом.

— В этом случае просто подними одно колено, — объяснял ей он, прикасаясь к её ноге, чтобы показать движение.

Пенни обнаружила себя, культивирующей опаляющие мысли. Она покраснела, полностью осознавая, что если бы Маркус предложил или только бы сделал красноречивый жест в её сторону, она не раздумывая и незамедлительно занялась бы с ним любовью. Словно Маркус, ограничивая своё внимание, пробудил её от длительного сна. Ей больше не казался этот шаг чем-то маловероятным, типа восхождения на снежный Эверест или прыжка вниз с моста, привязанной к резиновому канату. Долгое время она думала о сексе, как об особом мастерстве и таланте, которыми не обладала и с которыми рождались или без которого можно обойтись. Сейчас же ей это представлялось естественным, простым и необходимым.

В этот самый момент, дверь в квартиру открылась. На пороге появился господин Малкович, в своём обычном виде: завязанном вокруг шеи галстуке, очками на кончике носа и ручкой между пальцами. Маркус вскочил на ноги с ловкостью паука. Пенни продолжала лежать, наполовину парализованная от изумления.

— Теперь я доволен, — прокомментировал вновь прибывший с видом, более чем довольным, даже мимолётно никого не приветствуя. — Я признаю, что после нашей предыдущей встречи у меня зародилось небольшое подозрение в том, что вы меня разыграли. Имею в виду – история между вами. Но этот мой неожиданный визит развеял все сомнения. Я знаю, что ты перестал писать мисс Лопес. Молодец. Я собрал информацию о вас, мисс Миллер, и более чем доволен, тем, что узнал. Вы являетесь наиболее подходящим человеком, чтобы возвратить нашего Маркуса на правильный путь. Сейчас же я оставляю вас, и вы сможете продолжать делать то, чем занимались.

С этими словами, не давая своим «собеседникам» возможность произнести какое-либо слово, он вышел из квартиры. Маркус остался стоять, массируя кожу головы.

— Твою мать, — сказал он.

— Э, он на самом деле заходил или это была только моя галлюцинация? — спросила Пенни, продолжая сидеть на коврике.

— Он не такой глупый, чем можно подумать, — пробормотал Маркус себе под нос.

— Но теперь он будет убежден, что мы безумно любим друг друга и регулярно занимаемся сексом.

Маркус повернулся к ней улыбаясь, и Пенни почувствовала, словно у неё за рёбрами распускается роза. Он так редко улыбался, что когда это происходило, должно быть планеты отклонялись от своих орбит, чтобы созерцать его улыбку. В этом она была убеждена.

— Поднимайся.

— Не лучше было бы, вновь прилечь, никогда не знаешь – вдруг он решит нанести ещё один визит?

— Ты не заперла дверь когда вошла?

— Я не помню.

— Итак, основное правило в самообороне: закрывать чёртову дверь в чёртову квартиру.

— Прости, я поступила опрометчиво. Я несла в руках поднос и...

— В следующий раз будь осторожнее.

— А будет и следующий раз?

Он нахмурился и перестал улыбаться.

— Я не знаю. Я не понимаю, чего ожидает от меня эта заноза в заднице. Я должен притворяться, что больше не жду Франческу. Она наверное спрашивает себя, что случилось. Это заставляет меня кипеть от злости.

Пенелопа медленно опустила свои веки.

— Я могу это сделать, — сказала она.

— Можешь сделать что?

— Пойти к ней и предупредить, что ты не перестал любить её, что не перестал думать о ней, ты просто вынужден притворяться.

Маркус посмотрел на неё, словно обладал рентгеновским зрением и имел возможность проникнуть внутрь и увидеть то, что там находилось.

— Ты правда сделаешь это?

— Да.

— Почему?

— Сколько «почему», мальчик мой. Потому что я хочу.

— Ты странный человек. Никогда не встречал такую, как ты.

— Ты покажешь мне её фотографию? Если я должна встретиться с ней, хочу быть уверена в том, что разговариваю с «нужной» девушкой.

Он кивнул и начал рыться в кармане куртки, висящей на ручке единственной двери в комнате, той, что вела в ванную. Достал мобильный телефон и переключил на нём пару кнопок.

Затем протянул телефон ей. Пенни затаила дыхание, как будто этот жест был частью ритуала, к которому она была допущена, чтобы присоединиться к чуду.

Фотография была старой, сделанной несколько лет тому назад. На ней Маркус выглядел более молодым и менее накачанным, он был вместе с девушкой, назвать которую красивой, стало бы преуменьшением. Она была гораздо более чем красива. Скорее, это был опасный двойник Джессики Альба. Фото – их селфи, сделанное, когда они лежали в постели, полуобнаженные и близко друг к другу. Никто из них не улыбался. Пенелопа спросила себя, если они занимались любовью, то почему смотрят в объектив с такими серьезными лицами, казалось, что они переполнены вековой усталостью. У Маркуса между пальцами виднелась его извечная сигарета. Франческа держала мобильный телефон, приблизив своё лицо к лицу парня. Выглядело это несколько вяло, и казалось естественным проявлением, а не усталостью от дикого секса.

— Не любит фотографироваться, — прокомментировал Маркус. — У меня их мало. Всегда говорит, что фотографии крадут душу.

Пенелопа кивнула и прошептала:

— Она очень красивая.

— Самая красивая, — не преминул уточнить Маркус.

— Ты своего рода романтик.

— Я не романтик и это непреложный факт. Но ты её рассмотрела?

— Да, она великолепна.

— Ты действительно готова...

— Скажи мне, когда ты хочешь чтобы я навестила её и я пойду.

— Пенни, ты действительно странная.

— Я более чем странная.

— А ты ничего.

— Если потакать мне – это твой способ чтобы уговорить, то в этом нет необходимости: я уже согласна.

— Я даже не знаю, что означает «потакать». И никогда не говорю вещи, о которых я не думаю. Повторяю тебе – я такой какой есть; то что ты видишь и ещё немного.

— То, что я вижу – этого уже очень много.

Она поднялась на ноги. В её горле застрял узел, большой и колючий. Пенни не могла понять откуда он появился. Возможно потому, что недавно увиденная фотография и осознание наличия таинственной любви с той, которая на фото не улыбалась, а демонстрировала ощутимую агрессию, приносило Пенни чувство боли. Она не может быть влюблена в Маркуса. Просто гормоны давали о себе знать. Это был обычный переполох среди атомов и ничего похожего на душевные тайны. Легко запутаться. Достаточно посмотреть на Маркуса и от желания, сердцебиение сдвинется на одну ступень ближе в сторону чистой похоти. Но это не было ничем большим, чем потребностью одной двадцатидвухлетней, похожей на спелый гранат, которая никогда не позволила открыть себя мужчине, такому сексуальному, каких она раньше никогда даже не видела.

По крайней мере, она на это надеялась. Потому что, если там было что-то большее, то она сама себе рыла яму.

Пожалуй, лучше пойти домой. Она хотела лечь рядом с бабушкой, обнять её и поплакать, зарывшись среди её волос, несмотря на то, что плакать – было бы реакцией трагической, недопустимой и лишённой смысла.

— Увидимся и потом сможешь лучше мне объяснить, как и куда идти, и что ей сказать.

— Окей… спасибо, — сказал Маркус и у Пенни создалось впечатление, что «спасибо» – это слово, которое он редко использовал и, возможно, не использовал никогда.

За мгновение перед тем как выйти, она потянулась к его лицу, встав на цыпочки, и провела по щеке двумя пальцами. Кожа Маркуса была свежей, чуть шероховатой от намека на щетину тёмного цвета. Он не отпрянул, но казался расстроенным от этого маленького жеста.

Пенни улыбнулась и сказала тихим голосом:

— Бабушка говорила, что хулиганы больше нуждаются в ласке, чем другие дети, — и спустилась по лестнице, прежде чем он смог сказать хоть слово.

✽✽✽ 

Маркус уже ждал на выходе из «Well Purple». Он прислонился к стене, одна нога согнута, а к губам поднесена сигарета, зажатая между двумя пальцами. Крошечный мир, живущий в теле Пенни, сделал кувырок вперёд настолько быстрый, что на мгновение ей почудилось, будто она стоит вверх ногами. После четырёх часов в закрытом помещении и предельного внимания к любому, кто к ней приближался, от страха, что это Грант решил повторить свою попытку предыдущего вечера, испытываемое головокружение можно объяснить как способ организма избавиться от адреналина при прикосновении ночного воздуха и запаха приближающегося дождя. Тем не менее, Пенни беспокоилась, что именно присутствие Маркуса провоцировало встряску её основ. Он встряхивал её не имея таких намерений , и встряхивал её тем, что полностью игнорировал. Как бы она себя почувствовала, если бы он решил уделить ей внимание? Вопрос, не нуждающийся в ответе.

— Ты вовремя, — сказала ему, пока он гасил сигарету, докуренную до фильтра, раздавливая её своим массивным ботинком из кожи чёрного цвета. Они пошли вдоль дороги, под настолько лёгким дождём, что прежде чем достигнуть тротуара, тот становился похожим на пыль.

— Я люблю делать хорошо любую работу. Всё в порядке там, внутри?

— Обычная история.

— Козёл объявился?

— Сегодня вечером нет.

— Что он из себя представляет?

— Представь себе высокого пижона, тощего, светловолосого и одетого по последней моде, так вот – это он.

— И ты себе позволила быть одураченной одним из таких?

Она повернулась, и мгновение смотрела на Маркуса в ярости.

— Я думала, что ты не один из тех, кто обвиняет женщин, отправившихся на поиски. Если я ошиблась, можешь свалить отсюда к чёртовой матери, я вернусь домой одна.

Маркус слегка коснулся её локтя рукой и тут же отпустил. Но у Пенни создалось впечатление, что этот жест, явился мимолетным выражением дружелюбного проявления.

— Я не один из таких, — признался Маркус. Взял ещё одну сигарету и засунул в рот. Он держал её губами и ощупывал тело в поиске зажигалки.

«Если хочешь, я тебе помогу».

— Монаха не делает одежда, в противном случае я должна бояться тебя.

— На самом деле, ты должна меня бояться.

— В самом начале так и было, но только на мгновение и только потому, что я приняла тебя за Гранта. Я боюсь темноты больше, чем тебя.

Маркус нашёл зажигалку. Пламя, небольшое и краткое, превратило конец сигареты в оранжевый уголёк. Он сильно затянулся, а затем вместе с проникшим в лёгкие дымом, пробормотал бесцветным голосом:

— Ты ошибаешься. Я не тот парень, кто изнасилует тебя, этого никогда не случиться и тебе не надо бояться меня в этом смысле. Но не ищи и не выдумывай себе ничего другого. Ты мне платишь, и я тебя сопровождаю. Ты помогаешь мне, а я помогаю тебе. Это соглашение, больше ничего и точка.

Пенелопа кивнула, пока копалась в карманах своего пальто. Слова Маркуса были правильные, конечно они были предпочтительнее, чем слова от другого мужчины, неважно какого. Того кто придет в её жизнь и придумает миллион сказок, чтобы втереться ей в доверие, как это сделал Грант. Она предпочитала эту искренность, даже если такая правдивость делала больно её сердцу.

— Вот, возьми, — наконец сказала она, вытаскивая пять банкнот по десять долларов. — Это твой первый гонорар.

Маркус убрал эту заначку в собственный карман. Он ни минуты не колебался. Дополнительная демонстрация его прямолинейности. Давать и брать, и ничего другого.

— Теперь скажи мне, что я должна сделать, чтобы пойти навестить Франческу.

На несколько секунд он замолчал. Затем рассказал ей о тюрьме, в которой сидела Франческа. Тюрьма находилась на расстоянии примерно миль в двести отсюда. Лучший день для посещений в воскресенье – было больше людей, а проверки проводились не очень тщательно. Она должна быть готова к личному досмотру и приготовить ответы на несколько вопросов о том, почему навещает заключённую.

— Когда Малкович узнает об этом, то может спросить о чём-то в это духе, — сказал Маркус, почти самому себе в полголоса.

— Сразу видно, что у тебя нет ни капли романтического духа. Ты думаешь, они слушают ваши разговоры?

— Нет. Они не доходят до этой точки. Она же не какая-нибудь террористка талибана.

— Хорошо, ну, тогда я скажу ему, что я пошла сказать ей, что история между вами закончилась. Что ты не нашёл в себе мужество сделать это. В это он поверит.

— В это он поверит, потому что сам так поступил бы. Потому что он посредственный чиновник, который хотел бы бросить свою уродливую жену, бог знает сколько времени, но не смеет, и был бы счастлив, если кто-нибудь сделает это вместо него.

— Или он поверит, потому что знает как ты любишь Франческу и понимает, что увидеть её глаза в слезах – убьет тебя.

— Франческа никогда не заплачет из-за дерьма такого рода.

— Быть брошенной любовью всей жизни – это дерьмо?

— Ты не можешь понять.

— Что? Что я не могу понять?

Он на ходу развернулся, и в этом движении было что-то звериное.

— Что означает слово выживать. Кто выплакал все свои слёзы в двенадцать лет, тот не прольёт больше ни одной. Она заботится обо мне, но если я её брошу, то от этого она станет сильнее, чем прежде. Никогда не видел чтобы она плакала, никогда. И в любом случае это гипотетические рассуждения, потому что я собираюсь умереть вместе с ней.

Пенни не сделала никаких комментариев. Она всегда была убеждена, что любовь – это жить с кем-то, а не умереть, но она не возражала ему. Для него всё было так: жизнь была война, а любовь – оружие. Быть вместе против чего-то или не вместе и на этом всё. Она не имела понятия о прошлом обоих, через что им пришлось пройти и что разделить. Но была полностью уверена – такой тип любви являлся максимумом того, что оба могли себе позволить.

«Уверена – это больше, чем я когда-либо смогу получить».

— Как я туда доберусь? — спросила его.

— Как мы доберёмся.

— Ты поедешь со мной?

— Я не отпущу тебя одну. Никогда не знаешь, что может случиться. Мне нельзя, но я всё равно поеду с тобой.

— Ты хочешь быть уверен, что моя миссия будет выполнена хорошо?

— Скажем так.

В этот момент дождь усилился. В один миг он полил как из ведра. Маркус выбросил сигарету и взял Пенни за руку, волоча её к входной двери дома. Она чувствовала себя, как будто бы её ноги сделаны из глины. Они промокли больше, чем цыплёнок, упавший в лужу. Маркус провел рукой сквозь короткие волосы, разбрызгивая вокруг себя капли.

—Заходи домой и переоденься , — приказал ей Маркус, — Если ты заболеешь, то в воскресенье мы не сможем никуда поехать.

— Как ты бескорыстен.

— Ты мне нужна и я хочу, чтобы ты оставалась здорова, по крайней мере, до воскресенья.

— А потом я могу умереть?

— Абсолютно свободно.

Пенни что-то пробормотала и начала подниматься по лестнице. Как обычно было темно. Маркус достал из кармана фонарик, небольшого размера, но мощный. Карамельного цвета круг, осветил лестницу почти как днём.

Когда она попыталась войти в собственную квартиру, Пенни поняла, что случилось не серьезное, а трагическое недоразумение. Бабушка закрыла дверь на щеколду. Дверь открывалась на три или четыре сантиметра, а потом блокировалась. Ей удалось бы попасть во внутрь только если бы она была листом бумаги. Пенни парализовало напротив приоткрытой двери, что давала ей отпор. Маркус, стоящий позади, сказал:

— Я выбью её в одно мгновение. От этих безделушек никакого проку.

— А ты можешь это сделать тихо?

— Немного шума будет, щеколда сделана из железа, это не печенье со стиральным порошком.

— У моей бабушки случиться инфаркт от страха. И то же самое произойдет, если позвонить на домашний телефон.

— Что тогда собираешься делать?

Она повернулась и с испугом посмотрела на него. Напуганная тем, что собиралась сказать.

— Легко. Пойду спать к тебе.

Маркус вздрогнул, совершенно неуместно для такого большого и сильного мужчины как он.

— Даже не думай.

— Ничего страшного. Тогда я останусь здесь, заболею пневмонией, и Франческа останется с сомнением, что ты сволочь.

— Франческа уже в курсе, что я сволочь. Ты не можешь попросить гостеприимства у какого-нибудь соседа?

— Я не знаю никого достаточно хорошо, чтобы просить об услуге подобного рода.

— Ты и меня не знаешь достаточно хорошо, но однако, всё равно просишь о подобной услуге.

Пенелопа склонила голову набок, уставившись на него в провокационной манере.

— В чём проблема? Ты думаешь, что я наброшусь на тебя во время сна?

Маркус насмешливо усмехнулся и приблизился к ней лицом. Он сказал ей на ухо и их влажные щеки соприкоснулись.

— Не шути с огнем, обезьянка. Ты последняя девушка в мире, к которой прикоснусь на трезвую голову, но если ты запрыгнешь на меня ночью, то можешь не оказаться на высоте моих ожиданий. Я мужчина и у меня все шестерёнки работают. Итак, думай, что говоришь.

— Я могла бы согласиться, откуда ты знаешь?

— С таким вот лицом? Я на это не куплюсь. Без сомнения, ты хочешь чтобы тебя трахнули. Но если после этого я отнесусь к тебе, как поступаю обычно со всеми кто не Франческа, ты умрёшь от разрыва сердца.

Пенни почувствовала дрожь, воображая эпилог вроде этого: Маркус, который уходил без какой-либо нежности после секса. Это показалось ей мучительной перспективой, ещё более жестокой, чем уверенность в том, что она никогда не окажется с ним в постели.

Эти мысли прервал энергичный чих.

— Учитывая это, мы достигли, как говорится, тупика, — утвердительно сказала она. — Где сегодня ночью Пенни будет спать? Как считаешь, пневмония прискачет галопом?

Маркус издал стон усмирённой ярости. В тишине похожий на гул.

— Окей, пойдём ко мне, но веди себя хорошо.

— Что за чушь. Ты, похожий на ожившую иллюстрацию похоти, говоришь мне вести себя хорошо?

— Тебе не ясно с кем имеешь дело, верно? Я пытаюсь защитить тебя. Но если ты спровоцируешь меня ещё раз, я дам тебе понять, о чём подразумеваю.

Пенни почти соблазнилась попросить его дать ей это понять. Ещё один чих вернул её к реальности.

— Маркус, не обманывай себя, ты не представляешь собой дар Божий для всех женщин. Я просто хочу найти место для ночлега. Как уже сказала, давай поторопимся, скоро рассвет и я сильно устала.

✽✽✽ 

— Ты спишь там, — сказал он, указывая на диван. — Кровать моя. А теперь иди в ванную и переоденься, а потом ты ляжешь спать и до завтра заткнешься.

— Во что я переоденусь, господин генерал?

— Я дам тебе одну из моих футболок. –

Пенни закрылась в ванной, сняла мокрую одежду и надела футболку с длинными рукавами, свисавшими подобно языку Менелика ниже кончиков пальцев  . Футболка была настолько огромной, что падала с плеч и она пахла им. Пенни вдохнула запах, как будто аромат цветка.

«Я извращенка».

Когда она вышла, Маркус тоже переоделся. Он одел хлопковые спортивные штаны серого цвета и ничего больше.

«Парень, ты делаешь это специально? Скажи правду, ты хочешь, чтобы я на тебя набросилась».

Пенни сделала вид, что не обращает на него никакого внимания и легла на диван. Завернулась в синее одеяло и закрыла глаза.

Рядом с ней, Маркус делал то, что делал обычно. Она слышала как он зашёл в ванную комнату и пописал. Слышала как течёт вода, как открылась дверь и под его весом скрипнула кровать.

— Если я захочу ночью пить? — неожиданно спросила его.

— Будешь терпеть, — неласково огрызнулся на неё «гостеприимный» хозяин.

— Если я захочу чем-нибудь перекусить?

— Пенни, я не хочу быть пошлым. Так что избавь меня от вопросов.

— Пошлым? В каком... ах, да, я поняла.

— Молодец, так что хватит.

— Это в первый раз, когда ты принимаешь у себя в гостях женщину без...

— Во-первых – ты не гость, ты проникла при помощи шантажа. Во-вторых – за исключением Франчески, я не «принимаю гостей». Я трахаю.

— В-третьих – я устал и хочу спать. Можно выключить тебя каким-то образом?

— Маркус, я не хочу быть пошлой. Так что избавь меня от вопросов.

Она была уверена, что в темноте он смеется, тихо и мягко. Его смех был чем-то успокаивающим, до смешного знакомым. Несмотря на грубые манеры Маркуса, она не чувствовала себя в какой-то опасности, находясь в этой комнате, под этой крышей с одним глазом по центру. Она думала о многих вещах, вещах по большей части надуманных, вроде тех мыслей, немного бдительных и немного ленивых, которые пробегают в голове прежде чем заснуть. Пенни представила себя целующей его, держащей его за руку, прикасающейся к нему. Она потеряла сознание прямо у себя на спине.

Когда проснулась, был уже день. Маркус всё ещё спал. Она встала на цыпочки и посмотрела на него. Она вытянула руку, соблазнённая этой кожей, этим гранитом, обтянутым расписанным шёлком, но сразу же притянула её обратно. Его руки и большая часть грудной клетки были покрыты татуировками индейцев маори, в чёрном и белом цвете. Кривые, кольца, завитки, которые раскрывались словно птицы летящие в стае, знаки похожие на огонь, листья, глаза, морские волны, кинжалы и восходящие солнца. И ещё дельфины, скалящие зубы маски и огромный морской скат на груди. Единственное исключение в этом апофеозе диких и завораживающих племенных видений – слева, рядом со скатом, выделялось красное сердце. Казалось что оно сильно и часто бьётся, подобно сердцу Христа, которое вы видите на некоторых священных изображениях, пронзённое терновым венцом. У Пенни не было сомнений в том, что сердце символизирует Франческу. Она подавила чувство досады и боли, и сделала несколько шагов назад. Лучше уйти до того, как Маркус проснется.

«Было бы лучше вообще не приходить.

А если я влюбляюсь в него?

Что мне делать?»

Покачав головой, подняла свою одежду, теперь уже сухую, и переоделась не закрываясь в ванной комнате. Маркус пошевелился, повернулся, но продолжал спать.

Пока как она спускалась вниз по винтовой лестнице, Пенни думала, что если бы в этот момент появился господин Малкович, у него больше не возникло бы никаких сомнений по поводу их связи. Она производила впечатление молодой любовницы, которая только что выползла из теплой постели пахнущей сексом, а не нежелательного гостя, проникшего шантажом и спавшего на неудобном диване.

К счастью, бабушка уже проснулась и сбросила щеколду. Увидев входящую Пенни, она не заметила странности во времени. Она просто поинтересовалась выходила ли Пенни выбросить мусор. Затем спросила её, не хочет ли она, чтобы бабушка приготовила блинчики.

— Бабушка, я их тебе сама приготовлю. Ты посмотри немного телевизор. Показывают сериал, который тебе так нравиться.

— О, да, ты права. Сегодня Гонсало скажет Гермоза, что любит её. Не могу дождаться. Это так прекрасно, когда любовь торжествует! Ты так не считаешь?

Да, она так считала. Но у неё имелась отвратительная уверенность, что невероятные чувства Гонсало, испытываемые им к Гермозе, выраженные при помощи тысячи слов, немного романтичных и немного смешных, находились ближе всего к любви в её маленькой жизни, предназначенной, в лучшем случае, мириться с больными предложениями этого сумасшедшего Гранта.