В марте и апреле меня должны были продать одной из бандгрупп. Два раза меня увозили. Один раз через Назрань хотели вывезти, но с полпути вернулись обратно. Оказалось, слишком много денег запросили.

Второй раз хотели вывезти через Братское, где меня захватили, и через Моздок. Сопровождали шесть машин, нагруженных гранатометами и пулеметами. Кому будут передавать, не говорили. Заехали в районный центр Знаменка, Братское проехали. Между Братским и границей — балка, и в этой балке две ночи мы ночевали. Туда должны были привезти мобильный телефон, по которому кто-то из осетинской банды должен был со мной переговорить, и если я согласен на их условия, тогда меня передадут. По их замыслу я должен был выступить по телевидению Осетии, обратиться к народу. Об этом мне рассказали потом. Рассказали со зла, потому что подвели их.

Один раз объявили мне о расстреле, а потом два дня снимали на видеокассету. Им надо было отснять всего десять минут. Наверное для — осетинского проекта-. Мучили меня вопросами, типа: — Кто состоит членом Совета безопасности? — Вы же сами знаете. — Нет, ты должен сказать это. — Я называю. Потом: — Скажи, что кавказские лидеры хотели войны и написали тебе письмо. — Я говорю: — Я не знаю о чем вы говорите. Знаю только, что Руслан Аушев выступал по телевидению и говорил, что кавказские лидеры написали Ельцину, чтобы навести порядок в Чечне. О войне там речи нет. — Ну скажи об этом. — Потом: — Ты должен обратиться к российским политикам нерусской национальности, чтобы они занимались Северным Кавказом. — Сказал, чтобы больше занимались национальными проблемами, Северным Кавказом. Потом взяли шкуру волка, в голову натолкали тряпок, чтобы было видно, что это волк, положили на диван, усадили меня, тоже отсняли.

Был там один человек, который ко мне неплохо относился. И вот как-то подает мне бумагу и карандаш через окошечко комнаты, где меня держали: — Шмидт, сегодня ночью тебя расстреляют, мы договорились с Радуевым. Вот тебе бумага, вот тебе карандаш, напиши завещание-. При это он знал, что завтра меня должны передать родственникам.

Мне никогда не говорили о результатах переговорах с родственниками. Иногда говорили: возможно, завтра мы тебя отправим. Только утром за полчаса до отправки, зашел командир и говорит: одевайся, сейчас мы тебя отдаем. На границе был ингушский пост, а через метров пятьдесят — пост российских войск. Бандиты не хотели приближаться к российским военным, но те оказались на ингушском посту. Люди, которые меня привезли, должны благодарить не Аллаха, а осетин, которые не дал их расстрелять. Если бы не осетины, все бандиты были бы уничтожены. Хоть у них и были три машины, заполненные гранатометами и пулеметами, они не успели бы развернуться.

Когда вышел уже из машины — там-то я не ходил, не шел, вышел, и чувствую, что это не походка, а что-то другое. Прошло два-три дня, и я чувствую, что у меня нет походки. А потом боли в суставе — я же не двигался, мышцы, наверное, настолько ослабли, что постоянно были сильные боли.